Вильгельм Руфус - "клянусь ликом Лукки!"

[MirrinMinttu]

Разгадка некровожадности короля по отношению к участникам заговора и восстания 1088 года в том, что Руфус совершенно искренне любил своего отца и восхищался им. И восхищался его соратниками, которые совершили грандиозное. Большинство соратников отца стали впоследствии и его соратниками тоже, когда он стал воевать в битвах Завоевателя. Он абсолютно точно понимал причины, по которым очень многие присоединились к заговору и бунту. Показательно, что Вильгельм Руфус никогда даже не поднимал в этой истории такой принципиальный момент, как regicide – убийство коронованного короля, которое было целью заговора. Как показала жизнь – напрасно, но для него было важнее выиграть лояльность, чем покарать за дерзость. И вот в этом Руфус не ошибся, практически все помилованные впоследствии служили ему верно.



изображение Вильгельма де Сен-Кале

Во-вторых, уже во время осады Рочестера высокопоставленные бунтовщики вне крепости стали каяться, с готовностью выражая желание заплатить за свой проступок любой штраф. Здесь выгода была даже двойной: и деньги, и выражение покорности. С деньгами, впрочем, Руфус не мелочился. Де Клеру и Бигоду из Тонбриджа он, например, велел направить средства в Рочестерский кафедрал. Для себя он выгоды не искал, а вот как-то выправить последствия восстания за счет самих восставших посчитал только справедливым.

Тех, кто не стал Руфусу служить, или в чьей лояльности у него были большие сомнения, он просто выпнул вместе с Одо в Нормандию. Большая же часть бывших заговорщиков просто потихонечку и без шума вернулась на те позиции, с которых начала бузить, и король сделал вид, что всё идет как надо.

Единственным человеком, которому Руфус ничего не собирался прощать, был де Сен-Кале, бывший друг семьи и бывший советник, принц-епископ Дарема и человек то ли не наделенный чувством умеренности, то ли не менее наглый, чем епископ Одо. Представьте, что он накатал королю жалобу на шерифа Йоркшира, который стал выполнять приказ короля и приватизировать епископовы недвижимости. Потому что формального осуждения в адрес де Сен-Кале вынесено не было, было только распоряжение короля. Епископ также утверждал, что он не предавал короля и никак не раскрывал никому государственных секретов, но, напротив, информировал суверена обо всех опасностях письмами и через посредников. Этим он пытался оправдать свою деятельность по грабежам в Нортумберленде, выставляя их так, что они-де были направлены против Мовбрея, хотя, на самом деле, грабежи и разорение местного населения были просто грабежами и разорением. А насчет писем прелат врал. Письма-то были, и в количестве, но в них де Сен-Кале писал только о том, что он ничего плохого не сделал.

Вообще, де Сен-Кале изначально пытался протестовать против суда над своей персоной, ссылаясь на то, что епископ королю не подсуден, но Руфус ответил, что он и не судит епископа. Он судит главного советника своего королевства, оставившего свой пост и бежавшего в самый опасный момент. Вся процедура суда, начавшегося 2 ноября 1088 года, была достаточно шумной. Де Сен-Кале всё время пытался вывернуть любое обвинение в свой адрес на «я вам не подсуден», а оба архиепископа упорно пытались вернуть обсуждение в его русло, пресекая дебаты по вопросу, должен ли дело епископа разбирать канонический или светский суд. Бароны, присутствующие при разбирательстве, периодически теряли терпение и начинали выкрикивать всякие неприятные вещи в адрес епископа.

Убедившись в том, что никакие выверты ему не помогут, де Сен-Кале выложил свою козырную карту: он обращается с жалобой на короля к папе. Неплохая попытка превратиться из обвиняемого в обвиняющего. И вот тогда Руфус произнес знаменитую фразу: «By the Face of Lucca, you will never get out of my hands until I have your castle!». Я видела утверждения, что Руфус сказал не Лукка, а Локи, но, учитывая обстоятельства, при которых фраза была произнесена (куча епископов, два архиепископа и враждебный принц-епископ, собирающийся обвинить короля перед папой), придется от этой красивой легенды о короле-язычнике отказаться. Жаль, конечно, но в фактический контекст упоминание Локи просто не укладывается. Хотя откуда у этой легенды растут ноги – понятно. Из применения угрозы Nithing.

Здесь необходимо сделать маленькое отступление, чтобы пояснить, о чьем таком лице идет речь, что им можно клясться. На самом деле, Holy Face of Lucca – это не лицо, это деревянный крузификс (распятие), о котором есть много легенд (en.wikipedia.org/wiki/Holy_Face_of_Lucca). И как раз появление этого крузификса в кафедрале Лукки связывают с епископом Ансельмо ди Бажжио, освятившего кафедрал в 1070 году. Это было большим событием, и логично предположить, что выражение «клянусь святым ликом Лукки» стало ходовым и модным несколько позже этого. А лик крузификса, по легенде, вырезал сам ангел, пока резчик спал. Отсюда «святой лик». Не имеющий никакого отношения к Локи.





На самом деле, Руфус вовсе не потерял самообладание, он подал знак и задал направление обсуждению. Ланфранк намек понял, и заявил, что отказ де Сен-Кале передать королю крепость отнимает у него те права на неприкосновеность, которые дает охранная грамота короля. Тут уже заволновались те, кто вел с епископом переговоры об условиях выдачи охранной грамоты – Алан Ричмондский, Одо Шампанский и Роджер из Пуату. В конце концов, это они выступали гарантами в изначальных переговорах с де Сен-Кале. И если бы король отозвал охранную грамоту, пострадала бы их честь и весомость их обещаний. Ланфранк возразил, что их честь не пострадает, ибо сам король отменит охранную грамоту из-за скандального поведения епископа, не только не желающего признать свою вину, но и нагло вызывающего короля в качестве ответчика перед папой.

В качестве компромисса, де Сен-Кале было предложено отправиться в изгнание в Нормандию, но он должен был гарантировать, что герцог Роберт не наложит лапу на корабли и сопровождение епископа. Руфус снова помянул лик Лукки, и уверенно сказал, что епископ не отправится никуда, пока не передаст ему Дарем и не гарантирует возврат кораблей. Де Сен-Кале был вынужден, в конце концов, согласиться, но потребовал, чтобы в договоре было отмечено, что он соглашается под давлением, что, собственно, делало весь договор недействительным. Тем не менее, Дарем был передан короне 14 ноября 1088 года, и король пообещал выдать охранную грамоту за своей печатью, что епископ и его люди могут отправиться из королевства прочь без преследований. Тем не менее, эту грамоту он получил бы только после того, как ответил бы за все прегрешения своих людей, которые те натворили в его отсутствие. Только публичные мольбы трёх вышеупомянутых графов помогли епископу не свести близкое знакомство с какой-нибудь местной каталжкой в Солсбери, где проходил суд, а благополучно убраться из Англии.

Конечно же Руфус прекрасно понимал, что его бывший советник и друг не был заговорщиком в прямом смысле слова. Этот советник и друг просто оказался предателем короля и королевства, кинувшись расширять под шумок восстания свои владения. Да, если бы он остался при короле, его земли подверглись бы нападениям де Мовбрея, а у него были обязанности перед теми, кто на этих землях жил. Но в таком случае было бы достаточно отдать распоряжения гарнизону крепости, а не трусливо сбегать со своего поста.

Более того, простое раскаяние в этом недостойном поступке помогло бы де Сен-Кале сохранить лицо и остаться более или менее там, где он и был – в Дареме, хотя роль главного советника короля он и потерял бы. Но епископ предпочел показать не лучшие свои качества, переводя стрелки то на администраторов королевства, то вообще на самого короля. И самым некрасивым поступком было то, что он своим поведением вынудил поручителей защищать его, защищая свою честь. Допустим, графы просто не могла предугадать, на какие выверты способен тренированный ум де Сен-Кале, но они прекрасно поняли, что их подставили.

Неожиданным последствием поведения де Сен-Кале оказалось то, что оно очень усилило тенденцию в сторону независимости английской церкви, которые уже раньше были в агенде Ланфранка. Дело в том, что высланный епископ всё-таки отправил письмо папе. И Урбан II написал королю Вильгельму Руфусу письмо с просьбой восстановить де Сен-Кале в его правах. Но любая уступка в этом вопросе выглядела бы проигрышем королевского авторитета, и никто в Англии не желал, чтобы римская курия была у них большим королем, чем сам король.

Англосаксонские хроники называют де Сен-Кале просто-напросто Иудой. А вот загадочный церковный манускрипт, описывающий перепетии суда, носит многоговорящее название De iniusta uexacione Willelmi episcopi primi (The unjust harassment of the first Bishop William). Не вполне понятно, относится ли это манускрипт к первой части двенадцатого столетия или ко второй, пусть об этом спорят профессиональные историки, часть которых «чувствует», что к первой, а часть – что ко второй, плюс вступление и заключение написаны не тем человеком, который писал сам текст. В любом случае, название говорит за себя, и написан этот манускрипт был не ранее 1109 года. Скорее всего – Симеоном Даремским, у которого были свои причины обозвать этот детальный отчет «Несправедливым харрасментом епископа Вильгельма».

Ещё один камень в фундаменте сооружения паршивой репутации Вильгельма Руфуса. Кто там полез бы углубляться в дебри монашеской латыни – заголовка вполне хватило для создания мнения.