Вильгельм Руфус - кое-что о средневековой риторике

[MirrinMinttu]

Год 1088 выдался в Англии довольно странным. Во-первых, весна запоздала настолько, что урожай убирали уже в ноябре. Во-вторых, утром 11 августа по всему острову прокатилась волна крупного землетрясения. В-третьих, заговор и бунт в пользу герцога Роберта Нормандского задел гораздо большее количество людей, чем было вовлечено именно в сами события. Когда хронист пишет о разоренных баронами городах и подожженнных полях, это означает, что в результате военных действий пострадали те люди, на плечах которых и лежало благосостояние королевства. То есть, нужен был очень сильный резон для того, чтобы в данных условиях финансировать расходы на военные действия в Нормандии.


This photo of Cathedrale Notre-Dame de Rouen is courtesy of TripAdvisor

Вильгельм Руфус, таким образом, угодил в ситуацию, в которой ему надо было облечь в социально одобряемые выражения мысль о том, что после того, как старший братец напал на него в его собственной песочнице, он обязан напасть на песочницу братца. С тех пор решительно ничего не изменилось, так что механизм знаком нам всем. Сначала находится какая-то группа населения, судьба которой гарантированно обречена тронуть сердца если и не широких масс, то достаточно голосистой группы поддержки. В одиннадцатом веке, подобной гарантированной темой были притеснения по отношению к церкви.

И вот на совете в Вестминстере король напомнил о недавних событиях, чтобы освежить в памяти советников беспомощность герцога Роберта в качестве лидера, и объявил, что получил многочисленные жалобы от церквей в Нормандии, которые страдали от нападений бандитов, а их собственный герцог не мог с проблемой справиться. Руфус напомнил присутствующим, что многие разоренные монастыри и церкви были основаны предками присутствующих, и великий Завоеватель был способен обеспечить их безопасность, а нынешний герцог оказался слабаком. Поскольку он, Вильгельм Руфус, носит корону своего отца, он готов и должен взять на себя ответственность по защите всего того святого и страдающего, что есть в земле нормандской, если уж его брату такая ноша не по плечу. Так что если совет даст ему свое благословение, он готов не только отомстить герцогу Роберту за неспровоцированное нападение, но и защитить страдающих вдов, сирот и мирных служителей церкви в Нормандии. Естественно, совет полностью поддержал такие намерения. Если кто-то и задумался о том, во что такой поход обойдется и чем он может обернуться, поднять голос против благородной задачи по защите сирых и убогих было совершенно невозможно.

Насколько можно доверять Ордерику, отнюдь не фанатеющему по Руфусу, его величество совершенно не солгал, говоря о проблемах монастырей, аббатств и церквей в Нормандии. Петиции действительно были. Как минимум, от монастырей, которым покровительствовал персонально Вильгельм Завоеватель. Герцог Роберт действительно не был хорошим правителем, способным решительно уничтожить банды мародеров и разбойников. И последствия этой слабости были даже не в судьбах отдельных пострадавших. Они были куда как более глобальны, чем может показаться. Монастыри и аббатства основывали местные бароны. В свою очередь, эти основанные монастыри и аббатства символизировали власть основавших их баронов на местах. А власть – это, в первую очередь, земельные владения и финансовое управление.

Не бывает такой политической системы, при которой население радостно платило бы налоги и отрабатывало долги во имя какого-то общего блага. Практически единственным, что рядовой обыватель нормандской (или любой другой) деревни хотел и был способен понять, была его, обывателя, конкретная защита от напастей, которую он покупал у государства, отрывая от себя конкретного поросенка и выплачивая долги своими продуктами, работой или монетой. Когда государство не способно защитить своих налогоплательщиков, те начинают вести себя непредсказуемо. Никто не любит отдавать, ничего не получая взамен. Более того, население всегда с радостью наблюдает, когда кто-то притесняет «притеснителей», то есть элементы власти. Отсюда такая масса баллад о благородных разбойниках. И если власть не может уничтожить тех, кто наносит ей вред, то обыватель начинает быстро задумывать о том, что такой власти он ничего не должен. То есть, локальные неприятности с местными представителями государственной власти довольно быстро и эффективно могут парализовать всю деятельность государства в целом.

Поскольку все присутствующие прекрасно понимали механизмы управления, а также имели что защищать по обе стороны пролива, убеждать их было не нужно. Так что вводная часть заседания совета осталась подходяще впечатляющей, но короткой, и начались практические обсуждения. Это выглядело так, что бароны, имеющие крепости и замки в стратегических местах Нормандии, предоставляли их в распоряжение Руфуса. У Вальтера Сен-Валери был прибрежный замок на севере Нормандии, а Одо Омальский, Роберт граф Э, Ральф Мортимер и Вальтер Жиффар владели замками по пути возможного направления вторжения. То есть, в данном случае, участие в походе самого Руфуса было формальным присутствием лидера на удалении, и супостатов он лично мечом не крушил. Фактически «вторжение» 1089 года в Нормандию проводилось по той же схеме, как и вторжение в 1088 года в Англию – местные бароны начинали действовать против центрального правительства.

И снова Роберт блестяще подтвердил свою репутацию слабого правителя. То ли он не умел что-то противопоставить происходящему, то ли вообще не заметил, что что-то там на севере Нормандии происходит, то ли не мог ничего поделать. Что ещё хуже, ситуация усугубилась тем, что младший из братьев, граф Генри, которому Роберт так неосторожно дал грант на целый полуостров Котантен (в обмен на заем 3 000 фунтов серебром, который дал ему Генри), решил сделать собственный ход. Грант сделал братца Генри оверлордом всего нормандского феода Хью Честерского. Хью был верен Вильгельму Руфусу в Англии, но он просто не мог пожертвовать своим феодом в Нормандии, потому что Хью Честерский был норманном до мозга костей, и его родиной, душой и честью была та часть Нормандии, которой теперь управлял младший сын Завоевателя. Так что Хью встал под знамена Генри, а за ним – и прочие бароны Контантена. Это не было союзом по любви, тем не менее. Генри просто вынудил баронов присоединиться к нему, разоряя их земли и притесняя тех, кто от баронов зависел и за кого они отвечали.

Роберту Нормандскому, оказавшемуся зажатым между Вильгельмом на севере и Генри за западе, не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к Филиппу I Французскому (сыну Анны Ярославны, кстати), и помощь эту он получил. Вдвоем они осадили Ла-Ферте-эн-Брей. Но Вильгельм Руфус просто послал к Филиппу своих представителей, и те убедили его убраться обратно во Францию – за значительную сумму серебром. Более того, от Роберта отвернулся даже Руан, его собственная столица. Счастьем в несчастье стало то, что Генри именно в этот момент протянул руку помощи брату. Не потому, что вспомнил о братских узах, а просто потому, что полная победа Руфуса в Нормандии означала значительные потери для него самого (бароны Контантена никогда не простили бы ему методов, которыми он вынудил их присоединиться к своей армии), а вот помощь Роберту в нужный момент могла принести приличный профит.

В общем, ситуация в Руане обернулать трагическим фарсом. Пока Роберт и Генри торговались в замке, в городе пошли друг на друга две фракции горожан – те, кто был за Вильгельма, и те, кто был за Роберта. Приближенные убедили Роберта тихонько покинуть город, пока кто-нибудь не проломил ему случайно голову в уличной потасовке, что было бы уж совсем глупым финалом истории. Итак, Роберт поджидал рапорта о результатах потасовки в тихом приорате пригорода Руана, пока горожане крушили друг друга при помощи братца Генри, который не пожелал пассивно сидеть во дворце. Вполне возможно, что именно вмешательство его вооруженных сил помогло лоялистам победить.

Интересно, что поведение Генри в завоеванном Руане было поведением скорее захватчика и карателя, нежели поведением подданного герцога, делом которого было минимизировать ущерб людям и городу. Он собственноручно выбросил предводителя мятежников (связанного) из окна башни, и это стало стало сигналом для лоялистов убивать и грабить. Поскольку жертвами были не рядовые горожане, а главные коммерсанты города, Руан оказался на долгое время парализованным и не способным выполнять свои функции главной финансовой артерии герцогства. Действовал ли Генри в порыве бешенства на торговцев, осмелившихся вмешаться в политику, которая была второй по популярности (после охоты) забавой знати, или хладнокровно решив поосновательнее подорвать основы власти Роберта – кто знает.

Всё это время Руфус оставался в Англии. Вместо него, операцией в Нормандии руководил Реджинальд Варенн. Как бы ни хотелось королю присоединиться к боевым действиям (если хотелось), его присутствие в Англии было совершенно необходимо. Если уж Хью Честерский был вынужден участвовать в происходящем не под знаменами Вильгельма, то логичным следующим шагом со стороны Роберта или Генри было бы разжигание беспорядков в английских владениях покорных им баронов. Поэтому Вильгельм Руфус занялся обработкой данных описи всех владений всех жителей его королевства, известной как Domesdei. Сбор данных был закончен ещё в 1086 году, но смерть Завоевателя, коронация Руфуса и заговор 1088 года отложили обработку данных. Тем не менее, она была невероятно важна для успешного управления королевством, потому что детально проясняла, как связаны между собой жители Англии через земельные владения, и где на острове сосредоточены области процветания, а где жители перебиваются кое-как.

К 1092 году, когда анализ Domesdei был завершен, а герцог Роберт полностью увяз в вялых феодальных войнушках, не имеющих ни смысла, ни резона (например, он зачем-то осадил замок всегда бывшего ему верным барона, но не препятствовал не очень-то тайной доставке продовольствия осажденным, и не слишком возмутился, когда тем удалось пробраться в его же лагерь и поджечь осадную машину), Вильгельм Руфус был готов к высадке на континент.