Есть поэтическая версия Ордерика о том, что после капитуляции в Мон-Сен-Мишеле граф Генри провел пару лет во французском Вексене, в компании пяти спутников – рыцаря, монаха, и трёх служащих. И эти годы научили его сочувствию к бедным и сирым. Но есть и другая версия, базирующаяся на хартии Вильгельма де Сен-Кале, принца-епископа Дарема от осени (сентябрь-декабрь) 1091 года, адресованная приору и монахам Даремского аббатства, и заверенная печатями Вильгельма Руфуса, Роберта Куртгёза и «Генри брата короля». Согласно этой версии, Генри никогда и не эмигрировал во Францию, а уехал в Англию вместе с братьями.
читать дальшеПравда, указывает Холлистер, некий Оффлер, в своей работе «Епископальные хартии Дарема» (H. S. Offler, ”Durham Episcopal Charters 1071–1152”), в свою очередь, утверждает, что данная хартия – подделка, сделаная в XII веке. С одной стороны, зная о постоянных, чуть ли не традиционных конфликтах между аббатством и епископами Дарема, совсем не удивительно, если почтенные иноки что-то слегка подправили в имеющейся хартии в свою пользу. Или даже написали новую, выдав её за старую. С другой стороны, Холлистер пишет, что Оффлер «убедительно доказывает», что данная хартия поддельна, но ведь Оффлер был просто издателем сборника хартий, а не экспертом. Да, ему удалось разыскать около 15 считавшихся утерянными хартий, но это и всё. Следующий момент заключается в том, что Оффлер издал свою книгу в 1968 году. Почему-то мне очень трудно поверить, что в те годы было возможно сделать анализы, датирующие документ с точностью до 60 лет. Насколько мне известно, такой точной до десятилетия техники не существует до сих пор.
Итак, Оффлер был издателем. А автором книги считается «Catholic Church. Diocese of Durham (England)». То есть, какие-то комментарии к хартиям могли поступить с этой стороны. Не вдаваясь в тонкости содержания хартии, в котором могло быть что-то, что заставило комментатора предположить, что хартия не была издана в 1091 году, нельзя не спросить себя – а зачем фальсификатору было лепить на неё печать какого-то «Генри брата короля», не имевшего никакого отношения к английской политике того времени? Скорее всего, рассуждения о подделке всё-таки касаются содержания. Это логичнее, и именно в период анархической ситуации с борьбой за престол между Матильдой и Стефаном такие подделки были очень обычным делом – дабы показать и доказать свои права на что-то именно той стороне, которая была в данный момент у власти. Брался старый документ, подчищался, и в него вписывалось требуемое.
Тем не менее, я считаю, что самым верным доказательством того, что Генри старшие братья прихватили с собой в Англию, является реакция Филиппа I Французского. Вернее, отсутствие этой реакции. Получается, что младший сын Вильгельма Завоевателя, брат герцога Нормандии и короля Англии, два года ведет жизнь безденежнего бродяги на территории Франции, не будучи оприходованным политически королем Франции, который раньше давал тому же Куртгёзу замки вблизи границы, чтобы тот мог кусать за пятки ставшего слишком сильным вассала короля. А с прибытием Руфуса, герцог Роберт несомненно стал набирать силу за счет того, что Руфус стал помогать ему приводить в порядок административную власть в герцогстве. Не говоря о том, что член правящего рода одного государства просто не мог слоняться по территории другого без всяких формальностей вроде разрешения на въезд.
А сейчас внимание: осада Мон-Сен-Мишеля проходит в марте 1091 года, в сентябре 1091 года штормы уже разбрасывают эскадру Руфуса, попытавшегося быстро перебросить войска на север морем, против вторгнувшегося в Нортумбрию Малькольма III Шотландского. Перед самым Рождеством 1091 года Роберт возвращается в Нормандию, и весной 1092 года осаждает земок Бреваль, в компании с братом Генри. Лордом Донфрона Генри становится в июне 1092 года, эффектно уведя этот сильный город из-под власти Роберта дю Беллема. Очень похоже на то, что Генри всё время был с братьями (а вот и Даремская хартия за его свидетельством - он был в тот период на севере Англии), затем вернулся с Робертом в Нормандию, и потом был при дворе брата. Благо, епископа Одо теперь там не было. В общем, как бы ни был прав Холлистер в своем мнении, что старшие младшего обобрали, они на произвол судьбы его не бросили.
Хотя... ну как обобрали... Завоеватель не оставил ему в своих владениях недвижимости. Точка. И пока он находился в доменах братьев, его судьбой было получать в управление владения, которые были на тот момент свободны. Конечно, остается момент с уплаченными за Котантен тремя тысячами. Я предполагаю, что здесь кроется некоторое непонимание существующей в Средние века практики выкупа прав на управление или должность. Ведь очень долго считалось, например, что Роберт Нормандский продал свой домен брату, Вильгельму Руфусу, отправившись в крестовый поход. На самом же деле, Роберт дал Нормандию брату в управление и в качестве залога за большой денежный займ. Как-то трудно предположить, чтобы правитель вообще имел право безвозвратно распродавать свое герцогство по кусочкам, если на то пошло. Наследование земель и титулов было практически основным рычагом управления в те времена, почти основой общества.
То есть, когда Генри получил от Роберта Котантен, это могло быть сделано по той же системе: ты даешь мне деньги, а я делаю обеспечение займу Котантеном, которым ты можешь управлять как граф, выполняя обязанности и получая доходы, пока я не выплачу тебе долг. Но всё пошло не так с походом на Англию, и вмешательство Одо с обвинением Генри в заговорщической деятельности явно привело к тому, что у графа всё отобрали без уважения к условиям договора, отсюда и его реакция. И мне кажется, что если бы Генри, сдав Мон-Сен-Мишель, не получил бы свои деньги назад, он бы совершенно точно обратился к оверлорду нарушителя – к королю Филиппу. Скорее всего, долг Роберта заплатил Вильгельм Руфус.
А вот статус Донфрона был совсем другим, это был город на земле дю Беллемов, заложенный ещё пра-прадедом графа Роберта. На момент правления Завоевателя, этот крайний западный форпост был под властью анжуйцев, так что Завоеватель его отобрал и дю-Беллемам вернул, заодно женив наследницу рода, Мабелль, на своем верном де Монтгомери. Но горожанам методы управления графа Роберта, взявшего под контроль крепость сразу после смерти Завоевателя, не понравились настолько, что они решили сменить правителя раз и навсегда.
Возникает, конечно, вопрос: а почему именно Генри? И как вообще город, находившийся в герцогстве, настолько свободно выбирал себе лорда?
Насколько известно, никакого лобби у графа в Донфроне не было. Ордериком упоминается некий горожанин «Арчард» (Harecherius), которого настолько опечалила судьба безземельного юноши, что он послал за ним во Францию. Очень поэтично, но как-то далеко от политических реалий. До дю Беллема городом правил анжуйский граф Жоффруа II «Молот». Очень он был своеобразным типом, но умелым лидером. Правда, этот Жоффруа умер ещё в 1060 году, да ещё и бездетным (несмотря на очень бурную брачную жизнь), но были ведь и другие анжуйцы, как то племянник этого Молота Фульк IV Анжуйский. Но нет, почему-то в лорды города пригласили именно Генри.
Вообще, Арчард – это настолько редкое имя, что его удалось идентифицировать. Это был «Achardus dives, miles de Donnifronte», то есть Арчард Богатый, олдермен из Донфрона. Причем, был этот Арчард, как получается, достаточно древним, чтобы выступить свидетелем в одной из хартий Гийома дю Беллема в 1025 году. Если учесть тот факт, что для свидетельстве в хартии нужно было быть как минимум совершеннолетним, если ты не был отпрыском аристократической семьи, то к 1092 году этому Арчарду набежало уже годка 82, не меньше. А то и лет на 15 больше, потому что вряд ли едва-едва совершеннолетний мальчик звался бы Арчард Богатый.
Естественно, историки считать умеют, поэтому они стали искать сына и/или наследника этого богача, и вышли на некоего Жервеза ле Донфрона, персону достаточно важную, чтобы иметь собственную челядь и зваться бароном в хартии Роберта дю Беллема от 1086 года. Этот Жервез выступал свидетелем уже в хартиях Завоевателя. Так вот, по утверждению Жерара Луиса, написавшего исследование «Замки и власть» (Louise, ”Châteaux et pouvoirs”), у Жервеза был брат по имени Арчард. Луис не вполне уверен, были ли члены этой семьи кастелланами замка Донфрона, но если были, то это объясняет, как Генри удалось так легко стать лордом города, в котором просто не могло не быть на достаточно ключевых постах людей, верных дому дю Беллемов: у кого замок, у того и власть.
Учитывая то, чем занялся в Донфроне Генри, город это был своеобразным. Скорее всего, при прежних хозяевах, до дю Беллема, это был обычный торговый город, удачно доминирующий над пересечением многих важных коммуникационных узлов. Но при графе Роберте что-то изменилось, либо же он невольно создал условия, при которых город стал жить по законам разбойничьих сообществ, где лидер выбирался. Генри, например, входя в город принес клятву никогда не передавать своей власти в Донфроне никому, и слово сдержал. Он также поклялся уважать и не вмешиваться в законы, по которым жил Донфрон. Сам город при Генри, скорее всего, продолжал функционировать в обычном режиме. Но замок,в котором обосновался младший сын Завоевателя, стал замком барона-разбойника. Он нападал и на земли дю Беллема, и на земли своего брата-герцога, брал богатых заложников и назначал за них значительные выкупы.
Генри объединился в своих делах с исконными врагами дю Беллемов, родом Жиро, что говорит об обычности такого странного стиля жизни – ведь Жиро даже имели хорошую репутацию. А врагами дю Беллемов они стали из-за одного представителя этого рода, которому когда-то приходились вассалами. Один из дю Беллемов, Гийом «Щит» (Талвас) заманил к себе на свадьбу и отправил прямиком в пыточную Гийома Жиро, на которого затаил злобу из-за эпизода, когда Жиро выступил против Талваса на стороне другого своего сеньора, Жоффруа де Майенна. Жиро был ослеплен и искалечен до такой степени, что непонятно ни как он выбрался из темницы, ни как вообще выжил, но доживать ему пришлось в монастыре Бек, в монастырской больнице.
И, хотя родной сын Талваса взбунтовался против отца из-за этого случая, и Талвас стал изгнанником, семьи никогда не помирились. Впрочем, Талвасу повезло даже в таких экстремальных условиях – его, в конце концов, пригрел де Монтгомери. Ради дочери Талваса – прекрасной Мабелль, за хорошеньким личиком которой жила личность, идентичная папенькиной. Хотя Монтгомери она была хорошей женой, даже отличной. А потом умер сын Талваса, и этот ирод снова вынырнул в ряды знати Нормандии, как ни в чем не бывало.
Роберт дю Беллем был от этого странного корня (Талвас приходился ему дедом, а Мабелль – матерью), так что можно себе представить, как «тепло» к нему относились соседи. А Генри этим пользовался – и богател. Но пока нашелся только ответ на вопрос «каким образом?». Главный вопрос, «почему именно Генри?» может, на мой взгляд, иметь только один ответ: потому что он был единственным, кому задача была по плечу. Он был не менее жесток и лишен сострадания, чем Роберт дю Беллем, но он был умнее, пожалуй. В том смысле, что с ним можно было сотрудничать, и жестокость ради жестокости его совершенно не привлекала. Генри предпочитал жестокость в качестве инструмента для строительства того, что ему было нужно. А нужна ему была власть.