Генри I - король создает свиту

[MirrinMinttu]

В контексте разбора ситуаций с «борьбой за корону» не может не возникнуть законное любопытство: а как часто короли эту корону, собственно, носили? С утра и до ночи, или, всё-таки, только по официальным поводам? Ведь сама по себе корона была просто украшением, хоть и украшением в статусе символа. Короны создавались ювелирами согласно веяниям моды, их форма говорила на бюрократическом языке о статусе домена, и сама по себе корона никого королем сделать не могла. Королем смертного человека делала коронация. Соответственно, повседневное ношение королем короны, среди хорошо знакомых людей, выглядело бы просто комично. Корону надевали по торжественным поводам, да и то не всегда. Но частота, с которой конкретный король появлялся на официальном приеме в короне, может кое о чем рассказать.




Генри I, после коронации, был в короне на каждом официальном мероприятии своего двора, пока Роберт Куртгёз не отказался от прав на английский престол. После этого корона надевалась им только на большие приемы, когда сама обстановка требовала особой тожественности. После женитьбы Генри на Аделизе, он снова начал надевать на приемы корону - с момента её коронации, и уже до самой своей смерти. Откуда известны такие детали? Из хроник, которые упоминали, был ли король «коронован» по тому или иному случаю. К сожалению, на 100% этим упоминаниям доверять нельзя. Если в случае с Завоевателем известно, что он носил корону трижды в год – на Рождество, Пасху и Троицу, то с его потомками не так всё просто.

Большинство документов царствования Вильгельма Руфуса были, по-видимому, просто уничтожены. Иначе совершенно непонятно, как этот методичный и хорошо организованный человек оставил после себя так мало сведений в хрониках. В случае с Генри I, в хрониках есть некие противоречия. Одни записи, к примеру, говорят, что на Рождество 1013 года он был в Виндзоре в короне, другие о короне не упоминают. Это – очень стандартная ситуация, доказывающая, что к хроникам не нужно относиться как истине в последней инстанции, их писали люди, которым было свойственно и ошибаться, и писать не совсем правду. Относительно Генри II известно всего несколько оказий, когда он был в короне, Генри III официально увеличил количество дней, когда король надевал корону, до пятнадцати, а Эдвард II сократил число этих дней до четырёх.

Вообще, выражение «был в короне» немного не отражает сути таких коронаций. Каждый раз, когда король надевал корону, эту корону церемониально возлагал на его голову главный прелат королевства. Король, помазанный на царствование, в короне переставал быть просто человеком, он становился, через каждую такую коронацию, человеком в прямом контакте с Богом через его представителя – церковь. Более подробно о церемониях вокруг коронаций и ношения регалий написано здесь: «Crown, Orb and Sceptre: The True Stories of English Coronations», by David Hilliam.

Ну и ещё одно замечание о предпочтениях Генри I: он не любил ни Вестминстер, ни Глостер, они не были местами его силы. Для себя этот король выстроил Новый Виндзор, недалеко от замка, построенного Завоевателем, и с 1110 года большинство крупных праздников проходили именно там. Нынешний, известный нам Виндзор, включает в себя то, что сталось от Нового Виндзора тех времен.

После того, как случилась ситуация с отказом Роберта Куртгёза от короны Англии, Генри начал кампанию во выстраиванию отношений с магнатами королевства. Собственно, его конкурентом в плане лояльности не был герцог Нормандии сам по себе. Генри пришлось бороться с лояльностью своих подданных Вильгельму Руфусу, как ни странно это звучит. Для начала, его союзники в Нормандии, Хью Честерский и оба Бьюмонта, были союзниками в некоторой степени поневоле, благодаря совпадению интересов в Нормандии. В Англии они были людьми короля Вильгельма абсолютно. Есть мнение, что Генри начал усиливать свое давление при дворе брата ещё тогда, когда Руфус был жив. Он действовал по знакомой и опробованной в Нормандии схеме. Благо, большинство английских магнатов имели значительные земельные владения по обе стороны канала. Но насколько он преуспел – сразу и не скажешь, потому что здесь нужно копать биографию буквально каждого человека, приближенного к Руфусу.

А вот после коронации, Генри разошелся вовсю и открыто. Первым делом, он повысил канцлера Руфуса, Вильгельма Жиффара, дав ему Винчестерский епископат. Вообще-то, с этого назначения начались распри Генри I с церковью вообще и с Ансельмом в частности относительно права короля назначать на высшие церковные посты кого королю угодно. При том, что Вильгельм Жиффар считался другом Ансельма, склочный старец отказывался рукополагать и его, и других епископов. Конечно, не было ничего необычного в том, что рукоположение епископов в те годы затягивалось, но вряд ли ситуация рассматривалась хотя бы нейтрально вовлеченными в неё. Жиффара был готов рукоположить Жерар Йоркский, который стал архиепикопом в декабре 1100-го года, и церемония уже буквально началась, когда Жиффар неожиданно отказался её продолжать. Для Генри I это было настолько сильным ударом, что он выслал Жиффара из королевства и конфисковал всё, чем тот владел. Отношения с церковью у короля стали складываться бурно, мягко говоря.

В первых хартиях короля присутствуют многие приближенные Руфуса. Все известные его приближеные, собственно, кроме шерифа Линкольншира Иво де Тайбуа, который умер в 1094 году.

Урс д’Абето, шериф Вустершира, вообще начал свою службу ещё при Завоевателе, став шерифом до того, как ему исполнилось тридцать. Странное имя Урс (Urse), медведь, было, конечно, кличкой, отражающей характер этого стяжателя – он нахапал себе много чего, собрав второе по величине состояние после Ранульфа Фламбарда. В принципе, кое-какую выгоду этот Урс от смены правителя получил. Во-первых, при Руфусе члены прообраза будущего Суда Казначейства (они же – первые юстициарии Англии), куда входили, кроме Урса, сам Фламбард, Эдо Дапифер (Сенешаль) Фиц-Губерт, Хаймо Дапифер (Сенешаль), шериф Кента, его сын Роберт Фиц-Хаймо, барон Глостера, Роджер Биго, шериф Норфолка и Саффолка, в своей работе ради короля и королевства о себе, конечно, не забывали, но часто ограничивались официальной ролью суб-арендаторов владений, которые фактически им принадлежали. Генри I эти земли им передарил, но теперь уже они были обозначены как главные арендаторы от короля. Во-вторых, именно д’Абето получил конфискованные земли Роджера де Монтгомери в Англии, когда нынешний их владелец, Роберт дю Беллем, был вынужден убраться с острова в довольно срочном порядке.

С другой стороны, теперь, когда принадлежащие вышеперечисленным господам земли были официально закреплены за ними, им пришлось платить за владение налог в королевские сундуки, так что благодеяние короля оказалось палкой о двух концах, как и почти всё, что он делал.

Единственным человеком из ближнего круга Руфуса, к которому Генри I не был благосклонен, был Ранульф Фламбард, неукротимый норманн, мозг и сила за всеми главными перестройками во время правления Руфуса. Генри оказал Фламбарду сомнительную честь стать первым узником Тауэра, откуда Фламбард ухитрился тут же бежать в Нормандию. Но в Нормандии прелат так хорошо устроил себя в Лизьё, что когда Генри успешно отобрал Нормандию у старшего брата, с Фламбардом он смог справиться одним свособом – вернув ему пост принци-епископа Дарема. На этом посту Фламбард успешно и азартно интриговал до самой своей смерти в сентябре 1128 года.

Самым желанным трофеем для Генри I был архиепископ Кентерберийский Ансельм. Немедленно после коронации, Генри написал находящемуся в добровольном (ну, почти добровольном) изгнании архиепископу зубодробительно сладкое письмо, где буквально именовал Ансельма отцом родным. Письмо, между прочим, застало Ансельма уже в пути – он подхватился в Англию сразу, как только узнал о смерти Руфуса. Король разбежался встречать своего архиепископа в Солсбери, около 25 сентября 1100-го года, и 29 сентября, на Михайлов день, провел там торжественную церемонию воссоединения, в начале которой снова публично попросил прощения у Ансельма за то, что короновался в его отсутствие. Ансельм прощение даровал.

Тем не менее, Ансельм был Ансельмом – человеком, зашоренно проталкивающим свою агенду, без учета других мнений, политической корректности, или даже реалий окружающей жизни. Поэтому церемония примирения короля и главного прелата королевства пошла совсем не так, как Генри ожидал. Когда король предложил Ансельму, в знак примерения, принести оммаж, и получить свои символы пастырской власти из рук короля, как это традиционно всегда и происходило. Ансельм резко отказался и от того, и от другого. Для всех окружающих было очевидно, насколько ситуация была неприятна для вовлеченных. Генри, не ожидавший ничего подобного, был просто потрясен, а сам Ансельм – глубоко разочарован.

Холлистер пишет о том, что архиепископы Кентерберри всегда мечтали о том, чтобы их сосуществование с королем было подобно тому, какое было между Ланфранком и Завоевателем – работа рука от руку над общими задачами, и поэтому не хотели принять подчиненному короне положения. Не могу сказать, откуда Холлистер черпает свое убеждение. Мне кажется, что причина раздора Ансельма с двумя королями подряд кроется в обычных человеческих чувствах. Ансельм, второй после Ланфранка норманнский архиепископ Кентерберри, особенно остро воспринимал то, что и Вильгельм Руфус, и, очевидно, его младший брат, соратника в нём не видели. А поскольку Ансельм был человеком ограниченным, он не мог понять, что причиной такого отношения является сама его личность. Ланфранк умел видеть дела церкви в составе государства, и в своей деятельности исходил именно из этого. Для Ансельма же статус церкви и самые мельчайшие формальности шли впереди интересов государства.

Конечно, у Ансельма были и объективные причины вести себя так, он вел. Ещё на пасхальном соборе 1099 года, проходившем в Риме, папа Урбан II категорически запретил священникам высшего эшелона принимать знаки своей власти из рук мирских лордов. Но для королей в этом постулате крылась очень серьезная проблема. Как было указано выше, коронованный король при всех регалиях не был ни мирянином, ни церковником, но совмещал в своей персоне обе эти ипостаси, находясь вне их и над ними. Папа, своим запретом, как бы отобрал у королей их особый статус богоизбранности (богопричастности?), и ничего хорошего это королям не сулило. Потому что Святейший Престол присвоил себе роль представителя Бога на земле. Если король оказывался простым мирянином, то он должен был признать власть и управление церкви, которая одна теперь знала, что Богу угодно, а что – нет.

Мало этого, опираясь на авторитет, полученный Благодаря Первому крестовому и завоеванию Иерусалима, Урбан II посягнул ещё на одну практику в отношениях церкви и государства. Он провозгласил анафему, подразумевающую немедленное отлучение от церкви, всем прелатам, принесшим оммаж мирянам. Стрела в другую пятку богоизбранности королей. Вторая анафема Урбана была обращена на мирян, подкупающих церковников в своих интересах, на церковников, принимающих подобные дары, и на церковников, рукополагающих назначенных на церковную должность через взятку.

В общем-то, отношения Ланфранка с Римом не были безоблачными, но он умел не обращать внимания на то, что считал неуместным крючкотворством, и заставить со своим мнением считаться. Юрист, всё-таки. Ансельм же и по своей природе был другим, именно человеком, придающим огромное значение каждой пылкой речи на соборе, и был обделен той долей харизмы, под покровом которой более сильные личности проводят свою линию не смотря на какие угодно анафемы. Ансельм также не был знаком лично с кухней папской курии. Все его знания о том, как работает Святейший Престол, базировались на рассказах его друга, Хью Лионского, который когда-то был папским легатом. Можно легко предположить, что память лионского епископа сильно позолотила воспоминания о делах более молодого возраста. Холлистер также подчеркивает, что Ансельм был бенедиктинцем, а сам менталитет его ордена основан на абсолютном послушании старшим по чину.

Так или иначе, раскол между Генри I и его главным архиепископом произошел в первую же встречу. И, хотя историк Ричард Саузерн утверждает, что «Ансельм порвал с Руфусом потому, что тот был неуправляем, и с Генри потому, что был лоялен к распоряжениям папы», результат этих действий сильно повлиял на будущее отношений между Англией и Святейшим престолом.