Король Стефан - "квартирный вопрос", который всё испортил

[MirrinMinttu]

Пока люди церкви старались ради короля Стефана на Латеранском соборе, его королева старалась ради мужа на севере, ведя переговоры с "дядюшкой Дэвидом", королем Шотландии. На встречу, организованную 9 апреля 1139 года в Дареме, её величество притащила столько южных графов и баронов, сколько смогла, что, в общем-то, было вполне объяснимо. Английский север, наследник Данелага, всегда жил своей, не всегда понятной королевской власти, жизнью, и комфортно там чувствовали себя только редкие короли. Стефан и его супруга в их числе не были.



Девайсиз - замок, который построил епископ

"Дядюшка Дэвид", впрочем, сам на встечу дипломатично не явился. В конце концов, та, другая Матильда, расправляющая крылья на континенте, тоже была его племянницей. Шотландию на встрече представлял сын короля, принц Генри, как наиболее заинтересованная в позитивном результате переговоров сторона. В конце концов, он носил титул графа Нортумберленда. Немало северных баронов хотели бы принести оммаж именно принцу Генри, английскому графу, не изменяя при этом английскому королю. Им думалось, что подобное "двойное подданство" даст им двойную выгоду. Правда, шотландцы потребовали заложников. Особых протестов это ни у кого и не вызывало - таков был обычай времени. Тем более, что быть воспитанником-заложником при дворе будущего короля Шотландии - это получить доступ в социальные круги, недоступные для ребенка какого мелкого северного барона. Принц Генри, например, после встречи в Дареме намеревался отправиться в Лондон, где его поджидала невеста, которую он, к тому же, знал, и в которую был влюблен - 19-летняя Ада де Варенн.

С королем Стефаном принц Генри встретился в Ноттингеме, и оба двора отправились, не спеша, на юг. В программе было, разумеется, торжественное посещение кафедралов по дороге, но разве молодых мужчин развлекут монашеские песнопения? Пили путешественники не только воду, так что в мелких стычках недостатков не было. Почетный и дорогой, во всех смыслах, гость был в одной из таких драк вытащен из седла крюком, и королю пришлось его спасать, но заметка о происшествии стыдливо невнятна, так что можно смело утверждать, что это не был официальный турнир. Кстати, Майло Глостерский тогда доказуемо был при королевской партии - он попросил у Стефана помощи для осады Ладлоу, который Майло хотел отобрать у Гилберта де Лэси. Почему-то.

До Оксфорда честная компания добралась только 24 июня 1139 года, как раз на Иоанна Крестителя. Надо сказать, что заштатным городишкой Оксфорд и тогда не был, но вот городом, где останавлявался королевский двор, он стал только при Стефане, и логистика, отлаженность которой требовалась для размещения огромного количества людей разной степени важности, их сопровождений, и их лошадей, была ещё совершенно не развита. И случилось так, что люди епископа Солсбери и люди Алана Бретонского (он же граф Ричмонд) сначала перессорились, а затем и передрались из-за размещения. Причем, не просто кулаками помахали, а устроили настоящее сражение локального масштаба.

Надо сказать, что епископ Солсбери, политик и умница-интриган до кончиков ногтей, изначально не слишком стремился в Оксфорд. Он больше не чувствовал придворное окружение этого короля своей естественной средой. "С меня там проку, как с осла на поле боя", - буркнул он в Малмсбери. В принципе, затея с коронацией Стефана была сольной затеей этого епископа и другого, Винчестерского. Но если Генри Винчестерский хотел сделать брата королем, чтобы ввинтиться на архиепископский трон, то Роджер епископ Солсбери действовал скорее из неприязни к Матильде, чем из симпатии к Стефану, которого, к тому же, он надеялся контролировать. Напрасно надеялся, как выяснилось.

Возможно, епископ Салбери потому и приехал с большим сопровождением, чем планировал, чтобы компенсировать образовавшуюся вокруг пустоту. Он прихватил с собой племянников, епископов Или и Линкольна. Но для Оксфорда это означало дополнительную нагрузку, потому что всё сопровождение племянников в резиденцию епископа Солсбери не поместились. И вот эта перегрузка оказалась толчком для последовавших событий, причем вскоре всем стало ясно, что напряжение существовало уже давно, иначе в дело был бы просто запущен быстрый военный суд, жестко разбирающий склоки между военными эскортами важных лиц. В данном случае, пикантности ситуации добалял факт, что морально пострадавшим в ней был герцогом Бретони, а его племянник и вовсе чуть не погиб.

Король Стефан потребовал от своих епископов... сдачи короне принадлежавших им замков-крепостей. Прицепившись к тому, что нарушение мира в месте квартирования двора является серьезнейшим преступлением против короны. На самом деле, не являлось на практике, и это знали все. Более или менее обращали внимание на стычки между придворными, но военные эскорты сэров и пэров собачились между собой на регулярной основе, это было практически традицией. За поведение своих эскортов сэры и пэры платили штраф, и этим всё исчерпывалось. Именно такого решения потребовали очумевшие от заявления короля епископы и сейчас. Платить за своих задир они были готовы. Сдать замки, как нелояльные к власти враги короны - нет. О том, насколько уместно для людей церкви было владение крепостями, спорить не стоит. В те времена, епископы и архиепископы считались лордами духовными, несушими ту же воинскую повинность перед короной, что и лорды светские.

Случилось так, что епископ Найджел располагался со своими людьми за пределами Оксфорда, и, услышав о случившемся, просто подорвался в замок-резиденцию дядюшки, Девайзис, с твердым намерением укреплять и защищать этот оплот семейной власти. Биограф короля Стефана, Эдмунд Кинг, однозначно отмахивается от этого эпизода как от мимолетной глупости, только обозлившей короля. На самом же деле, за этим эпизодом последовала полномасштабная война между королем и епископом, в которой победил, в конечном итоге, епископ, ставший казначем при сыне Матильды (он занимал эту должность и при отце Матильды, будучи, как и прочие члены семейства исключительно одаренным администратором).

Да и весь эпизод с епископами, в результате которого Роджер Салсберийский так и умер под арестом в декабре 1139 года, стал началом конца для короля Стефана. Более того, Найджел сдал замок королю только после того, как тот пригрозил повесить Роджера Солсберийского перед воротами. И вот после сдачи замка, стало ясно, для корого Стефан старался на самом деле - для Валерана де Бьюмонта, которому он этот замок немедленно передал. В ответ, епископ Александр Линкольнский отлучил Валерана от церкви. Что то, впрочем, вряд ли заметил - в тот момент он, со своей военной мощью, был нужен королю Стефану.

В августе 1139 года, епископ Генри Винчестерский, брат короля, но легат папы в Англии, призвал его величество к ответу за нападение на людей церкви. Легат, готовый уступить брату мирскую корону, но твердо намеренный достать себе корону церковную, собрал всеобщий церковный совет, на котором должны были присутствовать все духовные лорды страны и наиболее значительные аббаты. Некоторые, тем не менее, отказались. Архиепископ Йоркский - ссылаясь на скверное здоровье, некоторые прочие - на опасности в результате военных действий. Понять этих осторожных легко: когда два внука Завоевателя норовят вцепиться друг другу в глотку, остальным есть смысл дать им простор для драки, и потом присоединиться к победителю.

Естественно, не являющиеся членами королевского совета лорды светские на нем не присутствовали. Они, вместе с королем, расположились в королевских квартирах, недалеко от епископского дворца, и главную работу делали гонцы и юристы, снующие туда и сюда. Задачей Генри де Блуа, епископа Винчестерского и легата Святейшего престола, было доказать, что корона наложила лапу на собственность церкви, конфисковав замки епископов, и превысила свою власть, выставив обвинение против лордов духовных, которые были подсудны лишь равным себе да папской курии. Задачей Стефана де Блуа, короля Англии, было доказать, что он обвинил не епископов, а своих государственных служащих, и что конфискованные замки были собственностью короны, а не церкви, потому что принадлежали служащим, а не епископам. Ноги этого странного винегрета понятий растут, конечно, из прецедента конфликта между Завоевателем и его сводным братом, епископом Одо. Одо был отдан под суд и осужден как граф Кента и подданный короля.

Именно в этом эпизоде, на стороне короля блеснул юрист Обри де Вер, причем, роли были расписаны так, что сам де Вер говорил, как, собственно, и сегодня говорят юристы, разбирающие вопросы корпоративных прав и собственностей - сухо и непонятно ни для кого, кроме юристов противной стороны. А вот драму создавали присутствующие при докладе придворные, соревнующиеся в остроумии за счет епископов. Оскорбительные выкрики этих благороднейших сливок королевской аристократии, уже успевшей отмыться от навоза нормандского захолустья, из которого они вылезли, зафиксировал Уильям наш Малмсберийский. Более того, в качестве эксперта, Стефан привлек архиепископа Нормандии, Гуго Амьенского, который всю свою долгую жизнь последовательно интриговал против всего, что могло бы усилить ангевинов.

Архиепископ Гуго выразился по поводу предмета склоки (замков) предельно ясно: их, несомненно, надо вернуть епископам, если те смогут доказать по параграфан канонического закона, что они имеют право иметь замки, что канонический закон отрицает. И вообще, в момент, когда отечество в опасности, святое дело каждого замковладельца - сдать ключи королю, который единодержавно позаботится о мире во всем королевстве.

А в качестве вишенки на торте последовало заявление короля, что если легат и епископы пойдут против него, он, через голову легата, обратится к Святейшему престолу сам. А если кто-то из прелатов, - подхватил архиепископ Руанский, - попытается покинуть страну в знак протеста, ему будет потом очень трудно вернуться назад.

Что ж, эту битву Стефан де Блуа выиграл. Но именно с этой победы началось его поражение в сражении за корону Англии. Матильда и Роберт Глостерский высадились в Сассексе 30 сентебря 1139 года, буквально наступив на пятки разъезжающимся после церковного совета королевским чиновникам.