Король Стефан - Второй крестовый

[MirrinMinttu]

Сейчас может показаться странным, что жизнь и политика далекого Иерусалимского королевства могла сильно влиять на политику Европы, но это факт. Все-таки, именно поколение отцов европейских королей, графов и герцогов 1146 года, прославило себя покорением Иерусалима, вернув часть Святой Земли в руки христиан. Первый крестовый не был забыт, и, из Европы детей покорителей Иерусалима, виделся мероприятием героическим и романтическим. Из Европы не было видно, каким жутким гадюшником был мир тамошней политики, зато в Иерусалимском королевстве владели городами близкие родственники и свойственники европейской знати. Которые, к слову, относились к европейской родне спесиво и свысока, считая себя единственными знатоками восточной политики, которая уже тогда была делом тонким.



Раймунд де Пуатье принимает Людовика VII в Антиохии. Миниатюра Жана Коломба из книги Себастьена Мамро «Походы французов в Утремер» (1474)

С политикой в Иерусалимском королевстве и в самом деле все обстояло сложно. С первого взгляда, система была родной и знакомой - европейской. Король был королем, и жаловал своим баронам города и веси подвластной ему части Палестины, которыми те управляли, выплачивая в королевскую казну налоги и поддерживая короля военной силой при необходимости. На самом же деле, практически все эти бароны понятия не имели, что там у них в феодах происходит, потому что сидели в цивилизованном и утонченном Иерусалиме, а возиться с подданными предоставляли местным раисам, считая их чем-то вроде своих коннетаблей. То есть, вековая система восточного управления и уклада под эгидой христиан не изменилась никак. Разумеется, такая система неизбежно вела к ситуации, в которой достаточно харизматичный популист мог объединить местных мусульман идеей освобождения из-под ига христиан, внушив им, что иго единоверцев слаще, но это уже другая история - история Иерусалимского королевства.

Упомяну только, что в рамках обычаев этого королевства, местные жители к армейской деятельности не привлекались. Армия королевства состояла из "франков" (баронов и их эскортов), и была, таким образом, весьма куцей. Истинной армией в тех краях были тамплиеры и госпитальеры, которые не стеснялись пользоваться слабостью баронов, и скупали у них то, что те не в силах были защитить. Более того, тамплиеры и госпитальеры не подчинялись королю Иерусалима. Их начальник сидел на папском престоле в Риме. Так что они были ещё одним вектором в местной политике, причем никто не мог с уверенностью сказать, в чем именно в каждом отдельном случае заключаются интересы этих рыцарских орденов, имеющих свои ложи в Европе.

Что касается наших фигурантов, то крестовые походы и ситуация в Иерусалимском королевстве имели отношение к обеим ключевым фигурам английской политики. У Стефана в Первом крестовом при Рамле сгинул отец, причем это было лучшее, что он мог сделать, потому что бегство Этьена Блуасского, от жутких условий осад и от склок руководителей похода, могло погубить репутацию рода навсегда, если бы не Адела, дочь Завоевателя, которая оставила при себе военную добычу супруга, а его самого энергично выпнула обратно в Святую Землю. Тем не менее, сыновья Этьена всегда нервно вздрагивали при упоминании Первого крестового. Собственно, ядовитое письмо Брайана Фиц-Каунта Генри Блуасскому, содержащее пассаж с призывом перестать оглядываться назад, чтобы не повторить судьбу жены Лота - это тоже стрела в больное место. Ни для кого не было секретом, что безудержное властолюбие сыновей Этьена Блуасского во многом берет начало именно в том, не слишком славном, эпизоде.

А супруг императрицы Матильды, Жоффруа Плантагенет, был ещё ближе к иерусалимским делам, потому что его батюшка женился на королеве Иерусалима Мелисенде. Причем, даже вытребовав себе титул короля-соправителя. Правда, бедняга наверняка потом неоднократно в своем решении раскаивался, потому что в Иерусалиме ни он ко двору не пришелся, ни двор к нему. Все соглашались, что он был славным малым, но сам Фульк решительно не мог принять странных обычаев местного двора.

Во-первых, при дворе вечно тусовалась вся знать королевства. Фульк, совершенно сбитый с толку обилием чернявых личностей в своем окружение, до неспособности отличить одного от другого, желал бы видеть их при деле - в их феодах. Жена, Мелисанда, тоже не радовала. Послушно родив в законном браке наследника, она с облегчением забросила семейную жизнь и сосредоточилась на политике. Фульку это понравиться не могло, особенно потому, что за поведением королевы слишком явно просматривалась смазливая физиономия её троюродного братца Гуго де Пьюйзе, графа Яффы.

В результате нескольких приглушенных скандалов и совсем уж тихих интриг, Гуго отправился на три года в изгнание - за политику, а не за амурные приключения, и Мелисанда притихла. Очевидно, Фульк не терял времени даром, потому что они не только родили второго сына, но и подружились. Фульк даже подарил ей роскошнейший псалтырь с изображением сокола (намек на его имя) на обложке. И с тех пор Фульк подчеркнуто не делал ничего, не посоветовавшись со своей королевой. Что, опять же, совсем не понравилось иерусалимской знати. Ситуация явно шла к патриархольно-европейской модели централизованной в руках короля власти, а в Иерусалиме существовало какое-то подобие парламента и манера обкатывать все главные политические решения именно там. В общем, от Фулька избавились классическим способом - на охоте. Вроде, лошадь споткнулась и упала, да так удачно, что череп Фулька каким-то образом попал под седло.

Фулька всегда обвиняли, что он мало внимания уделяет границам, но только после его смерти стало понятно, что уделял, да ещё как. Потому что стоило ему умереть, как мусульмане тут же завоевали Эдессу, откуда родом была сама королева Мелисанда. Нет, свято место, конечно, пусто не бывает, и овдовевшая Мелисанда тут же пригрела другого своего кузена, Манассэ де Йержа, назначив его коннетаблем Иерусалима, но Эдесса так и осталась во вражеских руках. Более того, ситуация в Иерусалимском королевстве стала выглядеть так нехорошо, что папа Евгений III (цистерцианец) и Бернард Клервосский увидели свой шанс на скромные лавровые веночки организаторов крестового похода. Бернард обратился с пламенными речами к европейской знати, и к англичанам тоже, посоветовав им прекратить проливать христианскую кровь, и сделать что-то полезное.

Идея англичан захватила. Во Второй крестовый отправились Вильгельм де Варрен и Валеран де Мёлан, епископы Арнульф де Лизье и Роджер Честерский, один из де Клеров, сын предполагаемого убийцы Вильгельма Руфуса Хью Тирелл, и довольно значительные контингенты английских джентри, фермеров и моряков, имена которых не занесены ни в один реестр. Никакого желания отправиться в Святую Землю не выказал только сам король, сделавший вид, что призыв к нему не относится.

Его французский коллега, Луи VII, тем не менее не только подхватился в крестовый поход сам, но и взял с собой супругу, Алиенору Аквитанскую, хотя активность Жоффруа Анжуйского заставляла его беспокоиться за Жизор. Английским крестоносцам пришлось примкнуть к его силам, и, поскольку престиж Стефана значильно из-за его поведения пострадал, даже вздохнуть с облегчением, имея в лидерах уважаемого короля. К счастью для Матильды, она была хоть и лидером, но женщиной, и никто не ожидал от неё принятия креста. Жоффруа же особо и не хотели видеть в Иерусалиме, потому что он, что ни говори, был сыном Фулька, а это означало виток невероятных интриг, потому что Мелисанда своего юного сына допускать до трона явно не торопилась, и идея о том, что на трон должен бы сесть старший сын короля Фулька, за кулисами муссировалась.

Вильгельм де Варенн все-таки устроил в Англии очень большой и хорошо пропиаренный сбор крестоносцев в церкви приората в Льюисе. Английских крестоносцев благословляли епископы Винчестера, Бата и Рочестера, а также архиепископ Кентерберийский. Присутствовали также аббаты крупнейших аббатств. В условиях гражданской войны, у уходящих были заботы относительно оставленных позади имущества и земель (у кого они были), и им хотелось бы получить гарантии у папы, что собственность взявших крест не тронет никто. Святейший престол, тем не менее, предпочел умыть руки. Церковь хотела оставаться нейтральной.

Весной 1147 года Париж бурлил. Помимо крестоносцев, собравшихся под флагом короля Франции, проводить контингент в поход явился сам папа Евгений III. Атмосфера была в высшей степени воодушевляющей, и это было предугадано, например, тамплиерами, любезно принимавшими в залог или покупавшими недвижимость тех, у кого не было звонкой монеты для экипировки, но было хоть что-то за душой и желание присоединиться к крестоносцам. Поэтому кто-то метко окрестил то событие самым святым рынком недвижимости 1146 года.

Как известно, Второй крестовый оказался катастрофой в целом. В основном, из-за сволочной политики византийцев, испугавшихся германского контингента Конрада III. К слову сказать, в Германии тоже шла тогда гражданская война, но и Конрад, и его противник Вельф VI отправились в поход. Кое-что хорошее для будущего из Второго крестового последовало - Луи VII поссорился со своей обожаемой супругой, чем обеспечил будущее процветание Англии. А Бернард Клервосский потерял поддержку "широких народных масс" и папы, и был вынужден притихнуть в своем монастыре.

Вильгельм де Варрен снискал во Втором крестовом славу как несравненный воин, но погиб, защищая короля Франции. Валеран де Мёлан, как обычно, выкрутился. Филипп, сын Роберта Глостерского, остался в Святой Земле, вступив в ряды госпитальеров. Надо сказать, что очень быстро участие во Втором крестовом стало частью коллективной культуры Запада, через легенды и песни, и через рассказы участников о своих подвигах "на святой дороге в Иерусалим".

А фиаско с походом, папа и Бернард Клервосский объяснили потом грехами крестоносцев. Чтобы потрафить германцам, нужным ему для собственной борьбы с конкурентами, папа отправил их в Вендский крестовый поход, но это, опять же, совсем другая история.