Генри VII - период между Симнеллом и Варбеком/2

[MirrinMinttu]

Большую часть 1491 года Генри VII, на глазах всей Европы, рыцарски помогал Анне, совсем юной герцогине Бретонской, воевать с Францией. Он даже заявлял, что был готов к полномасштабной войне, утверждая, что, пытаясь покорить Бретань, король Франции угрожает Англии, и в какой-то степени так оно и было. Ну, если и не Англии самой по себе, то английским интересам. Со своей стороны, Шарль VIII Французский, твёрдо намеренный решить бретонский вопрос раз и навсегда, и, желательно, без полномасштабной войны с Англией, решил переключить внимание внезапно воспылавшего боевым духом английского короля на дела более для него насущные. И поэтому, в июне или июле 1491 года он послал к шотландскому королю два корабля. Целью представительства сеньора Конкрессо было убедить короля Джеймса отправить посольство во Францию, дабы обсудить «некоторые важнейшие вещи».



Разумеется, Генри VII известие о дипломатической миссии французов в Шотландии взволновало более чем, потому что английское северное приграничье, вопреки его собственным прогнозам, с 1489 года становилось всё более и более враждебным к политике Лондона. Не смотря на то, что повышение налогов на оборону было одобрено вторым парламентом короля в ноябре 1487 года, на севере, избалованном умным управлением графа Уорвика-Кингмейкера, а после него – Ричарда Глостерского, это повышение налогов, проведенное и в их интерасах тоже, было воспринято местью нового режима оплоту доброго короля Ричарда. К несчастью, эти сантименты пришлись на период экономического спада. Что ещё хуже, из-за вышеописанных событий с «Ламбертом Симнеллом» и последующим за ним разбором полетов, со сбором налогов за 1487 год безнадежно запоздали. А теперь пора было собирать уже следующий налог вместе с несобранным предыдущим.

Не самым умным решением Генри VII оказалось и назначение людей, близких в свое время к Ричарду III, сборщиками этих налогов. Логически, решение выглядело безупречным: никого люди не ненавидят так, как тех, кто залазит к ним в карман, выгребая оттуда налоги. Соответственно, популярность таких сомнительных для нового режима фигур как граф Нортумберленд и бывший декан из Миддлхема Уильям Биверли, неизбежно должна была померкнуть. Со своей стороны, главной их опорой, в атмосфере враждебности, неизбежно становился король. Тем не менее, политика политикой, а налоги должны собирать те люди, которые умеют это делать, и, главное, имеют соответствующую репутацию и умение договориться. Когда налоги собираются с медвежьей грацией, начинаются беспорядки, что и случилось в апреле 1489 года в Кливленде.

Йомен Джон Чемберс поднял группу людей, протестующих то ли против налогов в целом, то ли против того, что их собирали на севере ради войны с Францией на юге (как северяне это видели), и повел их в Йорк, дабы поднять в городе максимально много шума вокруг своего дела. Король, который категорически не хотел, чтобы глас народа раздался в Йорке, велел Нортумберленду, ремонтирующему Скарборо Кастл, марширующих перехватить и отправить по домам, добром или худом. Финал этой истории известен: Нортумберленда просто-напросто убили, сведя с ним, по-видимому, счеты за поведение во время битвы при Босуорте, и никто из сопровождающих графа ради него и пальцем не шевельнул. Конечно, с одинаковым успехом можно утверждать и то, что убили графа просто в процессе бунта против новой налоговой политики, а показательное безразличие людей Нортумберленда к его жизни говорило просто о том, что тот был плохим господином. В данный момент, обе версии имеют своих сторонников.

В Йорке же, олдермен Томас Рангвош, открыл 15 мая ворота города, и впустил изрядно разросшуюся делегацию из Кливленда в город. Надо сказать, что масштаб йоркширского инциденда мог бы быть больше, если бы убивших графа Нортумберленда не потрепал Томас Говард, граф Сюррей, выпущенный, наконец, из Тауэра. Собственно, ему в процессе удалось даже разогнать часть кливлендцев, а Чемберса, их предводителя, повесить. Но знамя восстания подхватил сэр Джон Эгремонт, незаконнорожденный внук 2-го графа Нортумберленда – эти две ветви рода Перси находились в контрах довольно давно. Судя по всему, все полагали, что поскольку внимание Генри VII занято Бретанью и Францией, для севера сил у него не найдется – и ошиблись, причем ошиблись по-крупному.
Как только Эгремонт это понял, он бросил всё и бежал в Бургундию. На восставших обрушились, кроме Стэнли, де Вера и Говарда, ещё с десяток пэров со своими войсками. В общем и целом, бунтующих было не так мало – около 5 000 человек. Но когда они шарахнулись от королевских сил к Ричмонду, армия стала таять, и, в результате, оставшихся 1500 человек король помиловал и распустил по домам. А лордом-лейтенантом севера стал Томас Говард, основавшийся в Шериф Хаттоне, и продолживший работу северного совета там, где её оставил Ричард III. После этого север пока что сосуществовал с новым королем без эксцессов, хотя и без любви.

Естественно, если бы в это неприязненное равновесие сунулась направляемая Францией Шотландия, ситуация снова легко смогла бы качнуться к противостоянию, в Лондоне на этот счет не питали ни малейших иллюзий. Шён Каннингем, один из биографов Генри VII, даже пишет, что весной 1491 года Скряга планировал похищение шотландского короля Джеймса IV и его брата, герцога Росса, во время парламентской сессии. От плана, впрочем, вскоре отказались, и Генри VII предпочёл оказать помощь Арчибальду Дугласу, графу Ангусу, чтобы тот занял короля Джеймса его домашними делами. Это было сделано с некоторым успехом, хотя конечного результата (невмешательства Шотландии в историю с Ричардом Английским) Генри VII не добился. Даже осадить Францию, чтобы та прекратила вмешиваться в английскую политику, он не мог.



Так вышло, что 1491 год в европейской политике был более чем бурным. Анна Бретонская, собственно, формально была защищена – она была на тот момент не только герцогиней Бретонской, но и супругой императора Священной Римской Империи – того самого Максимиллиана, который был мужем падчерицы герцогини Бургундской. Брак был заключён по прокси, по доверенности, 19 декабря 1490 года. Но император сидел в Венгрии, где у него образовались срочные дела. Таким образом, брак остался неконсуммированным, что впоследствии и послужило причиной для его аннуляции, а в данный момент сводило на нет все политические выгоды от этого союза.

Второй противник Франции, Фердинанд Арагонский, в 1491 году был со своей Изабеллой сильно заняты изгнанием мусульман из Гренады. В довершение ко всему, Генри VII не мог отправиться воевать с Францией, пока этот поход не был утверждён парламентом. Парламент собрался в октябре 1491 года, и был весьма воинственным, но дома короля держали и коммуникационные задачи переброски большого контингента войск со всей амуницией на континент, и… брожения в Ирландии, куда так кстати причалил загадочный молодой человек в роскошных одеждах, Ричард Английский.

Так что Анна Бретонская осталась один на один со всей французской армией, плотно и безнадёжно осаждённая в Ренне. Конечно, в Бретани было довольно большое число английских лучников изначально, об этом-то все заинтересованные стороны озаботились давно, но такую войну не могли выиграть и они.

В результате, герцогиня Анна была вынуждена принять единственное решение, не предполагавшее изнуряющей войны за герцогство – она согласилась стать женой и королевой Шарля VIII. И, почти ровно через год после свадьбы с Максимиллианом, 6 декабря 1491 года, Анна Бретонская стала женой французского короля. Её короновали в Сен-Дени, на неделю раньше, чем из Рима пришло папское «добро» на брак в принципе. Король Франции точно знал, что купить можно даже Святейший Престол.

Собственно, для Анны всё могло обернуться и хуже. Или лучше – кто знает. Оба её мужа перестарками не были, и короны обоих сверкали ярко. В конце концов, Максимиллиана она выбрала, просто пытаясь повторить ход Мэри Бургундской, так что вряд ли она была по-настоящему привязана к несостоявшемуся мужу. Но и к состоявшемуся она привязанности не испытывала: брачный договор с королем Шарлем включал пункт, обязывающий Анну перейти в качестве жены к следующему королю Франции, если от брака с Шарлем у них не останется выжившего потомства в случае преждевременной смерти короля. То есть, Анна Бретонская чувствовала себя в семейной жизни эдаким переходящим призом, который в любой момент могут переложить из одной супружеской постели в другую. Так и случилось. Необычная судьба этой девушки сделала её дважды королевой Франции, но значение для неё имела только Бретань.



Больше всего в этой истории пострадала гордость императора Максимиллиана, у которого нагло увели жену. Что самое унизительное, жену увёл жених его дочери Маргарет. Но сама Маргарет, наверное, впоследствии часто благословляла тот день, когда её жених обвенчался с другой. Во-первых, самой ей было тогда всего 11 лет, а во-вторых, будущее приготовило ей карьеру самостоятельного губернатора Нидерландов от имени племянника, и огромное влияние на политику всей Европы.