Генри VII - выживший король и храбрый галантерейщик

[MirrinMinttu]

Обычный для Генри VII период скорби в годовщину смерти его жены, чуть было не убил короля в феврале 1507 года. Подхваченная им в начале года ангина была сама по себе опасна для астматика с туберкулезом, но подавленное состояние на этом фоне сделало свое дело, и теперь король лежал в палатах в Вестминстере, неспособный есть и пить, и еле могущий дышать. К середине марта ситуация выглядела совсем скверно – король явно умирал. Тем не менее, вакуума власти не случилось благодаря леди Маргарет Бьюфорт. Уже несколько лет как она покинула Колливестон, перебравшись в Хатфилд, откуда и до ее лондонского дворца в Колдхарбор, и до королевского дворца на берегу Темзы можно было добраться за сутки.



Lady Margaret Beaufort

Леди Маргарет привезла с собой в королевский дворец не только чувство уверенности, что все находится под контролем, но и своих людей, которые на практическом уровне держали всё под контролем. Жалование личной прислуге короля она выплачивала исключительно рядом с постелью больного сына. Во-первых, она хотела приучить людей к ситуации, во-вторых, хотела, чтобы король до последнего вздоха знал, что происходит вокруг, и, наконец, именно в такие моменты она могла бы «унюхать» своим почти сверхъестественным чутьем на измену изменения в атмосфере придворной жизни.

Во всяком случае, леди Маргарет заранее озаботилась, чтобы в случае смерти ее сына, все ритуалы перехода власти к внуку прошли бы гладко и достойно. Было заказано огромное количество черного материала на сумму выше 57 фунтов, было заказано срочное составление ритуальных инструкций Томасу Ризли, геральду ордену Подвязки, было послано за личным исповедником леди Маргарет, Джоном Фишером, в Рочестер, где он был епископом, и был вызван старейший и заслуженнейший соратник Генри VII, граф Оксфорд.

Джон де Вер, которому на этот момент было уже 65 лет, жил в последние годы почти безвылазно в своих поместьях в Восточной Англии, и с королем виделся во время ежегодных королевских прогрессов. Где-то в этот период де Вер овдовел (интересно, что всё это время он был женат на сестре Уорвика-Кингмейкера, и второй женой взял потом женщину из семьи Скропов), да и вообще он не был активен в политике в 1500-х, но в момент возможного кризиса был бы незаменим – и как комендант Тауэра, и как самый талантливый военачальник короля, и как человек, имеющий огромный авторитет при дворе. Сам король озаботился об оплате 7209 месс за свою душу, отдав двум своим капелланам соответствующие распоряжения. Одним из этих капелланов был Томас Волси, которого королю порекомендовал не кто иной, как уже упоминавшийся здесь Ричард Нанфан, лейтенант-депутат Кале.

Королевское завещание было составлено 19 марта (оно, впрочем, было далеко не первым), и к 12 ранее перечисленным душеприказчикам были добавлены ещё двое – Дадли и Эмпсон. Впрочем, к тому времени в личных покоях короля уже служили люди Эмпсона и Дадли – Уильям Смит, Роджер Лаптон, и Хью Дэнис. Смит числился как паж королевского гардероба, но фактически был контроллером при королевском совете. Лаптон был провостом Итона и заведовал раздачей королевской милостыни. Дэнис числился пажом «стула» (того самого) короля, но вообще-то управлял тайными королевскими палатами и потоками финансов, и был одним из владельцев Грейс-Инн, «приватизированного» им с тремя компаньонами несколько лет назад. Это было очень интересным приобретением, потому что, вообще-то, Грейс-Инн был одним из 4 иннов, объединяющих всех королевских судебных чиновников. Вторым владельцем был Роджер Лаптон.

Как известно, вопреки всем прогнозам Генри VII в 1507 году оклемался, и 31 марта уже принимал в своих личных палатах испанского посла де Пуэблу. Тем не менее, кое-что после этого изменилось. Как минимум, Эмпсон и Дадли стали сотрудничать гораздо более тесно чем раньше – оба они теперь входили в круг немногих избранных, вхожих в палаты короля без ограничений, и оба были по этому поводу страстно ненавидимы при дворе. Да, за этой ненавистью была зависть, но не только. Власть развращает, и Эдмунд Дадли в 1507 году уже не был тем влюбленным в хитросплетения законодательства молодым человеком, который обратил на себя, своим интеллектом и познаниями, внимание короля. Конечно, могло быть и так, что он просто делегировал реальную власть над реальными людьми своим ставленникам, а сам по уши зарылся в дорогие его сердцу архивы и учетные книги. Тем не менее, ответственность за происходившее с него это не снимает – надо было думать, давая власть таким типам как Комби.

Вообще, Лондон того времени отлично охарактеризовал Томас Мор, в своем письме Джону Колету: город зорких глаз, серебряных языков, и еле сдерживаемой жестокости. Томас Пенн, ссылаясь на статью Марка Горовца от 1982 года «Richard Empson, minister of Henry VII», рассказывает историю богатого и уважаемого галантерейщика Томаса Санниффа из Лондона. Он был обвинен в том, что убил своего новорожденного ребенка, и выбросил труп в реку. То есть, сначала начали интенсивно циркулировать сплетни, а потом последовало и обвинение. Обвинительницей выступила проститутка Алис Дампстон, и речь шла о ее ребенке. Дампстон, в свою очередь, была заключенной «Птичьего двора» - собственной, так сказать, тюрьмы Джона Комби. Горовец (и Пенн, соответственно) указывают, что и слухи, и обвинение начались с абсолютно не имеющей за собой правды инициативы Джона Комби, просто с целью выжать из галантерейщика 500 фунтов в качестве штрафа за убийство.

Признаться, я не в курсе, с какого перепуга и в какой период убийц перестали приговаривать к смерти, а стали штрафовать. Очевидно, именно во времена царствования Генри VII? Потому что позже, при Генри VIII, и раньше, при Эдварде IV, убийц казнили. Ничего не могу сказать о том, как рассматривались дела при Ричарде III, но не вижу, почему бы он отступил от привычной всем системы наказаний, учитывая его прошлую должность высшего коннетабля Англии.

В любом случае, Санниффа арестовали и привели к Эмпсону на суд. Эмпсон то ли не стал разбираться, то ли был в сговоре с Комби, но он-то и присудил штраф в 500 фунтов. Саннифф наотрез отказался платить штраф, утверждая, что обвинение ложно и фальшиво, и требуя суда. За ослушание его заключили в тюрьму Флит, но он и там стоял на своем, и всё это продолжалось добрых шесть недель. В общем-то, грубо давить на уважаемого гражданина Лондона, имеющего репутацию человека приличного, не осмелился даже Комби, который не ожидал, что галантерейщик проявит подобную храбрость. Поэтому Комби пошел на хитрость.

Санниффа отвезли в Гринвич, где находился король, и Комби оставил его под стражей, отправившись разыскивать Дадли. Когда он вернулся вместе с Дадли, то сказал ему: «Саннифф, или ты соглашаешься с королем, или отправляешься в Тауэр». Совершенно не известно, заметьте, каким образом дело было представлено Дадли. Тот вполне мог всё время считать, что имеет дело с убийцей ребенка. Саннифф платить штраф отказался, заявив, что он ни в чем не повинен. Дадли его слушать не стал, а Комби увез обратно в Лондон, где, конечно, в Тауэр тащить человека по такому обвинению и такому отсутствию доказательств вины просто не посмел, а снова заключил Санниффа в своей тюрьме.

Поскольку упрямый галантерейщик продолжал настаивать на суде, суд он, в конце концов, получил, только вот генеральный прокурор Джеймс Хобарт запретил судьям выносить оправдательный приговор. Судьям это, видимо, сильно не понравилось, потому что они указали, что осудили Санниффа к заключению в Маршалси потому, что так велел Джеймс Хобарт. Приговор Санниффа не сломил, и он по-прежнему не соглашался платить. Тогда Дадли, Комби и Ричард Пейдж (впоследствии сэр Ричард Пейдж, придворный в царствование Генри VIII) вторглись к нему в дом, и забрали оттуда ценностей на всю сумму, причем оценивая их намного ниже реальной стоимости (но точно так же происходит подобная оценка и в наши дни).

Что ж, с Комби всё понятно – между небом и землей не было ничего, на что бы он ни пошел ради денег. Правда, в этом конкретном случае лично он не смог поиметь ничего, кроме, разве что, нескольких новых штрихов к своей пугающей репутации. Ну просчитался человек с выбором жертвы, которая вдруг оказалась принципиальной и смелой. Мог ли Дадли продолжать быть в уверенности, что имеет дело с имуществом исключительно наглого убийцы? Мог, конечно. Во всяком случае, после этого рейда он записал в учетную книгу, что долг с 500 фунтов взыскан с Санниффа в пользу короля. То есть, себе в карман он эти деньги не положил.

Тем не менее, атмосфера в Лондоне становилась всё более накаленной, и коррупция всё более наглой. Причем, на всё более высоких уровнях. Писались фальшивые доносы, создавались фальшивые улики, шли в ход запугивание и шантаж, сводились старые счеты. Томасу Мору, например, аукнулось его выступление на парламенте 1504 года. После какого-то заседания, лично Ричард Фокс увлек его в сторонку, и по-отечески предложил покаяться в злоумышлении против короля.

Мор испугался всерьез, и обратился к своему приятелю Ричарду Витфорду, который был и капелланом Фокса. Витфорд настоятельно посоветовал другу-юристу ни при каких обстоятельствах не вступать в дебаты с Фоксом или кем бы то ни было по данному предмету, и уж точно не каяться. Да, Мор выступил на парламенте против воли короля – но это было его легальным правом. Другое дело, если он заикнется, что провинился перед королем – в этом случае его ничто не спасет, его осудят в злоумышлении против короля.

Как известно, Мор не только последовал совету друга, но и вовсе покинул Англию осенью 1507 года, решив переждать лихие времена на университетской скамье Парижа. Не секрет, что Фокса он боялся чуть более чем, считая его злым духом за плечом больного короля. И был в это не одинок.




The cadaver tomb of Bishop Richard Fox