Генри III - 7: переход к мирным будням

[MirrinMinttu]

Интересным исключением из примиряющей королевскую власть и бунтовавших баронов новой государственной политики стали лица духовные, которые тесно сотрудничали с принцем Луи и баронами-бунтовщиками, и которые попали из-за этого на отлучение их папским легатом от церкви. Вот они прощения не получили, об этом легат Гуала позаботился. Вся церковная атрибутика, которой они пользовались во время незаконных богослужений, была уничтожена, все их ризы сожжены, и всё это было заменено на новое. Провинившиеся также были сняты со всех постов и лишены всех имеющихся доходов. Очень многих из них также выслали из королевства, назначив 22 марта 1218 года крайним сроком для этого.



Шкатулка кардинала Гуалы Биккьери

Магна Карта была перевыпущена тоже. Собственно, очень важных отличий от предыдущих версий в ней было немного, кроме одного: все замки, построенные без надлежащих разрешений властей, будут разрушены. Из наиболее важных было продление срока компенсации реквизиций с 21 дня до 40, и исключение духовных лиц, рыцарей и леди из числа тех, у кого (в случае надобности) власти могут реквизировать зерно и скот. Очень важным моментом было подтверждение за короной права налогообложения в границах «как это было во времена Нашего деда Генриха».

И критически важным для всего населения королевства был закон о лесах, потому что королевские леса располагались во всех углах королевства. С одной стороны, чтобы услаждать королей династии и их гостей охотой на непуганую дичь, но с другой стороны создавая, по сути, и поныне популярные заповедники, предохраняющие лес от неконтролируемой вырубки, и обитателей леса от истребления. Проблема была лишь в том, что вокруг лесов были поселения людей, которые испокон веков с леса жили, и теперь лишились возможности охотиться, собирать топливо и пасти в лесах скот. Разумеется, это порождало браконьерство и бессчетное количество конфликтов между властью и подданными королевства.

Поскольку время уже позолотило память о Генри II и его временах, в новой Хартии о Лесах обращались к его временам, и даже ко временам до него. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что она возвращала людям права кормиться с леса в разумных пределах, и заменяла такие наказания за браконьерство как смерть и легальное нанесение браконьеру увечья, крупным штрафом или тюремным заключением на год и день, после которого провинившийся должен был или выразить раскаяние и быть освобожден, либо не выразить раскаяния и покинуть королевство. Как водится, речь и в этой хартии шла только о свободных людях, которые составляли всего около половины населения Англии на то время.



Печать кардинала Гуалы под Магна Карта 1217 года. Вторая печать, Маршалла, была за прошедшие столетия утеряна

Собственно, ценность Лесной хартии была не только и, возможно, не столько в материальной её составляющей, какой бы ценной для повседневной жизни нации та ни была. Хартия изящно вытолкнула баронов королевства, которые и были за большинством ужесточений неприкосновенности лесов для всех, кроме себя, из общения короля с его народом напрямую: все права, прошения, нарушения – всё отныне шло напрямую в королевскую администрацию. Что ещё уникальнее, прошения дворян и «простого народа» ставились на одну черту перед королевской властью. Во всяком случае, на бумаге. Но и этого было достаточно для того, чтобы Лесная хартия от 1217 оставалась действующим законом в Англии до самого 1971 года. Уж не знаю, говорит ли это о том, что с 1217 года закон действительно аннигилировал сословные различия перед собой, или о том, что сословные различия оставались в Англии беспрецедентно сильными до самого 1971 года.

Генри III вступил в свою столицу 29 октября 1217 года, почти ровно через год после своей первой коронации. Лондонцы встретили его с должным энтузиазмом, и почему бы нет – пока что советники нового короля показали себя людьми, обладающими здравым смыслом, и действительно заботившимися о преодолении последствий хаоса последних лет. Естественно, критически важной для функционирования королевства была нормальная циркуляция доходов и расходов королевской казны, которой на данный момент просто не существовало (принц Луи напоследок ограбил даже аббатство Сент-Эдмундс, так что после него не осталось решительно ничего), да и вообще сокровищница королевства, которую возил за собой король Джон, где-то сгинула, и так и не выплыла, а сбор налогов пробуксовывал в условиях гражданской войны, когда часть шерифов, ответственных за сбор, оставалась верной королю Джону, а другая часть перешла на сторону принца Луи. Надо отдать Маршаллу должное: щедро согласовав с Луи Французским компенсацию, дабы поддержать королевское достоинство нового государя, он заплатил её из своих сундуков, потому что не заплатить, или заплатить когда-нибудь попозже, было бы не по понятиям, принятым в высших кругах рыцарства. Понятно, что Маршаллу потом должны были деньги вернуть, но это уже другая сторона вопроса о королевском достоинстве.

Казначейство решило начать казначейский реестр нового правления с чистого листа, чем сберегло время и нервы всех вовлеченных, потому что никаких бумаг о движении денег в период, когда оно просто-напросто было закрыто, не существовало в принципе. Первым казначейским годом Генри III стал период с 29.09.1217 по 29.09.1218. На том же заседание были приняты решения о реанимации юридической системы, и решения о размерах скутажа, потому что всем без разъяснений было понятно, что хотя гражданская война закончилась, проблемы, с нею связанные, остались. Например, проблема отношений с пограничными государствами.

Александр Шотландский перешел границу, пока английские бароны колошматили друг друга, и захватил Карлайл, причем решительно отказался убраться назад в Шотландию, когда Маршалл в сентябре 1217 года официально посоветовал ему это сделать. За Александром послали в ноябре специальный эскорт, чтобы проводить его на встречу с Генри III в Нортхэмптоне, и только тогда он, после встречи, не только сдал Карлайл, но и принес Генри III оммаж за графство Хантингдон, на которое у короля Шотландии были наследственные права. Рагнвальд Гудрёдссон, король Оркнейских островов и острова Мэн, должен был явиться принести оммаж в январе 1218 года, но тянул до самого сентября 1219 – благо, добираться до него было далеко, и, по большому счету, бессмысленно. Вообще, тот период истории о-ва Мэн настолько плавает в тумане, что совершенно непонятно, что побудило именно Рангвальда в принципе принести оммаж именно двум английским королям – Джону и его сыну, и какой у него был в этом интерес, но факт остается фактом. Возможно, именно в 1218-1219 годах причина была в юстициарии Ирландии, Жоффруа де Марше (де Мариско), с которым у Рангвальда могли возникнуть проблемы, касаемые его интересов в Ирландии (его сестра была замужем за Джоном де Курси, у которого была своя сложная история отношений с английской короной).

Этот Жоффруа был ещё достаточно молодым, но уже чрезвычайно властным чиновником, хотя в юстициарии он попал исключительно благодаря тому, что приходился племянником архиепископу Дублина, Джону Комину. Трудно сказать, каковы были его планы, но как только король Джон умер, де Марше затаился в Ирландии, вообще никак не реагируя на вызовы в Англию, где он должен был и оммаж принести новому королю, и собранные за всё прошедшее время деньги доставить. Дошло до того, что аж в 1220 году он всё ещё вежливо отказывался от визита в Англию по причине болезни своей матушки. В то же время, как известно, он активно хлопотал, чтобы в Ирландию переехала на жительство королева Изабелла, вдова короля Джона, со вторым своим сыном, Ричардом, или хотя бы прислала только Ричарда. Похоже, предприимчивый молодой человек был не прочь попробовать себя в роли кингмейкера, отделив Ирландию от Англии, и посадив на трон принца Ричарда, который был ещё моложе короля Генри III, или совершенно честно не верил в то, что Генри III справится с доставшимся ему беспокойным наследством.

В любом случае, в Ирландию просто послали архиепископа, Генри Лондонского (де Лондреса), который и был, собственно, юстициарием Ирландии, а де Марше просто его заменял на время отсутствия. Оставшись не у дел, Жоффруа принял крест, выразив желание отправиться в паломничество в Святую Землю, и, под защитой статуса крестоносца, отправился договариваться с Генри III и его советом. И договорился. И даже в будущем стал сам юстициарием Ирландии, потому что, похоже, ни в какой «прихватизации» королевских денег повинен не был. А епископ де Лондрес был тем, кто, судя по всему, первым из англичан озаботился понять двоякость огня св. Бриджит (или первым решил вмешаться в служение языческой богине под видом христианской святой), который хранился в Килдэрском Аббатстве – и погасил его. Огонь, впрочем, позднее снова зажег один из епископов Аббатства, и он горел вплоть до самого анти-ирландского террора Элизабет I, которая почти угробила всю Ирландию, и погасила все огни древней земли. Да, у неё были на то причины (безопасность Англии), но отнюдь не все цели оправдывают средства.

Что касается Уэльса, то там молодому королю сильно помогла победа при Линкольне. Самый непримиримый противник короля Джона, Реджинальд де Браоз, был вынужден в 1217 году выразить покорность Генри III взамен на подтверждение прав на свои же земли. Де Браоз не был валлийцем, как и многие норманны, которые участвовали в гражданской войне на стороне валлийцев – дело в том, что они имели в Уэльсе земельные владения и свои отношения с многочисленными валлийскими правителями. Приграничье Англии и Уэльса было исключительно взрывоопасным котлом, в котором кипели несовместимые друг с другом ингредиенты, и в который лезли со своими ложками люди, которые в принципе не могли мирно возле него усидеть. И Лливелин Великий был, собственно, только одним из многих, кто старался усилить свои позиции за счет соседей. Великим его назвали, пожалуй, потому, что он мутил приграничье лет 40, не меньше.

Тем не менее, сразу после битвы при Линкольне в Уэльс отправились епископы Херефорда и Ковентри, потому что предприимчивый легат Гуала наложил, в свое время, на весь Уэльс интердикт, и теперь они снимали его с одного владения за другим, в обмен на присягу верности Генри III. Вообще, была идея привезти всех поклявшихся правителей в Нортхэмптон тогда, когда туда приехал на встречу с королём Александр Шотландский, но не сложилось. Правда, Маршалл отлично разбирался в характере этих людей и знал их (а помогал ему Мортимер, не последняя величина в Приграничье), так что они не зря отсидели в Глостере Рождество 1217 года – в феврале туда таки явился сам Лливелин, который, к слову, был женат на дочери короля Джона и приходился, таким образом, близким родственником королю Генри III, что последний и подчеркнул, вверяя замки Кардигана и Кармартена заботе своего «возлюбленного брата, правителю Северного Уэльса». До конца мая, оммаж принесли все валлийские вожди, кто мог это сделать, не влазя в войну с соседями в Уэльсе.

Ну и был, разумеется, ещё и извечный «еврейский вопрос». Некоторые бароны, в особенности те, кто участвовал в крестовых походах, устраивали в сферах своего влияния такие гонения на евреев, что в марте 1218 года Глостер, Лестер, Оксфорд и Бристоль учредили специальные комиссии из 24 горожан защищать свои еврейские общины. То, что евреев при этом идентифицировали через обязанность носить две белые полосы, нашитые спереди на одежду, некоторые историки считают просто мерой, направленной на облегчение задачи. Учитывая то, что евреи предпочитали жить своими кварталами, и идентифицировать среди прочего населения их было достаточно легко, такой аргумент звучит жидковато, но специально я вопрос не изучала, и ничего по поводу убедительности аргументации сказать не могу. Кроме того, что общеизвестно: отбытие Ранульфа де Блондевиля, Роберта Фиц-Уолтера и Сэйра де Квинси с их роднёй в Пятый крестовый в 1219 году, значительно успокоило ситуацию.

Невозможно также не отметить определенную иронию в том, что Уильяму Маршаллу пришлось, от лица короля, запретить в октябре 1217 года проведение турниров. Старый солдат не стал искать куртуазные выражения, а объяснил доходчиво, что турниры могут быть использованы для сведения счетов и разжигания вражды, что не только не допустимо в условиях с трудом законченной войны, но и далеко от идеалов рыцарства.