Генри III - 34: роковой год

[MirrinMinttu]

Зима 1257-1258 года оказалась для Англии страшной: в страну пришел такой голод, что перед Пасхой, по словам летописца, мертвые валялись на улицах, а у живых не было сил и возможностей их всех похоронить. Видимой причиной ситуации стал неурожай 1257 года, хотя и все последние лет пять урожаи были очень плохими. Да и погода действительно оставляла желать лучшего. О причинах несчастья ученые задумались не так давно, обратив внимание на некоторые погодные феномены нашего времени. Но сначала нужно было установить масштабы бедствия, доверять летописцам слепо не стоит никогда.



Приорат и госпиталь Сент-Мэри на Спиталфилдс

Изучив описания того, как были, в итоге, захоронены умершие, Дэн Волкерс из Археологического института пришел к выводу, что речь могла идти только о кладбище на Спиталфилдс, то есть о кладбище при приорате и госпитале Сент-Мэри. Изучали эти захоронения где-то с 1998 по 2001 год, нашли там 10 516 захоронений (и около 18 000 были бесцеремонно порушены в ходе разных строительных проектов последующих веков – например, огромного крытого рынка в 1888), из которых половину, захороненную в общий могилах на 8-40 человек, проанализировали в деталях. Общие захоронения – это, если исключить последствия больших сражений, характерная черта периодов эпидемий, и раньше считалось, что на кладбище зарыты жертвы чумного поветрия 1380-х. Исследования же показали, что слоев захоронений было несколько, и под чумными захоронениями были найдены массовые захоронения тех, кто умер в 1250-х. То есть да, эпидемия смертей действительно была.

Сейчас есть точка зрения, что череда неурожаев, затронувшая в тот период многие страны, была следствием вулканических катаклизмов в Мексике, Эквадоре и Индонезии, выбросивших в атмосферу от 200 до 600 мегатонн сульфата. Наиболее толстые прослойки пепла в почве находятся вокруг озера Малави между Мозамбиком и Танзанией, и аналогичную прослойку пепла того периода, хоть и более тонкую, сохранили льды Антарктики. То есть, несколько лет солнце просто не прогревало в некоторых регионах (зависит от направления движений облака пепла) воздух достаточно, что немедленно сказалось на урожае. Да и не только. Особенность весны 1258 года была ещё и в практически полном отсутствии зелени как таковой.

Казалось бы, что человек может сделать против сил природы? Можно ли было в случившемся голоде винить короля, как это сделали подданные Генри III? Увы. Это была не первая волна массовых смертей от голода – первая случилась в 1252 году. Не такая массовая и страшная как через шесть лет (массовые захоронения той волны содержат 8-20 скелетов в одной могиле, тогда как в 1258 году кидали в одну яму по 20-40 покойников, причем новые ямы были вырыты над старыми, что, как понимаете, привело к тому, что часть прежних останков попала в новые захоронения отдельно от своих владельцев). И король не пошевелил и пальцем, чтобы подсуетиться с помощью бедствующим. Нет, он занялся авантюрой с сицилийской короной! А ведь было где брать! Ричард Корнуэльский, ныне король Германии, прислал, услышав о голоде в Англии, 50 кораблей, нагруженных пшеницей! Облака пепла не накрыли всю Европу, кое-где ничего и не случилось.

Мало того, начиная с 1250 года народ начал стягиваться в города, потому что земля перестала давать пропитание. Но, естественно, города не могли прокормить всех, будучи очень зависимы от снабжения продуктами питания именно из окружающей сельской местности. Кости захороненных в 1250-х говорят даже о том, что неблагополучие длилось в королевстве давно, поколения два – рост англичан в это время внезапно «просел». Недоедание также отразилось на состояние зубов. Мужчины работали тяжело – их скелеты имеют переломы и повреждения позвонков, возникшие либо при падении, либо от поднятия тяжелых грузов. Часто эти переломы были тщательно и успешно залечены.

Что касается женщин… У них тоже были переломы, и чаще всего – перелом локтевой кости. «Перелом жертвы», как это обычно называют, потому что он случается, когда человек пытается закрыться от ударов. Судя по содержанию судебных дел, описания которых я видела, англичанки тех времен не столько становились жертвами домашнего насилия, сколько были драчливы и языкасты, то есть любая перебранка между женским полом из «понаехавшей» деревенщины и городской бедноты имела хороший шанс перерасти в яростную потасовку. Это, собственно, подтверждается и находками в захоронениях: большая часть мигрантов из сельскохозяйственных районов 1258 года состояла из женщин 13-20 лет, и многие из них погибли насильственной смертью.

Поскольку преднамеренные убийства и даже убийства по неосторожности статистически были в те времена делом достаточно редким, остаются случайные смерти от несчастных случаев, хотя… Сдается мне, что в такой хаотической обстановке, которую нам описывает летописец, никто там особенно и не разбирался, кто от чего помер. Свалили на телегу найденных, да похоронили в общей яме. Какая уж там статистика.

Мог ли Генри быть не в курсе того, насколько катастрофично выглядело его царствование с точки зрения обывателя, если аж рост у населения уменьшился? Мог, если это его не интересовало. А если его это не интересовало, то, несмотря на все его строительные проекты, он был плохим королем. Согласно Хроникам Тьюксбери, собравший на Пасху парламент (получивший впоследствии название Mad Parliament), был собран, потому что Генри снова собирался просить деньги на то, чтобы расплатиться с папой. Пока не столкнулся в собственных палатах с группой баронов в числе семи, в полном доспехе, хотя пока и без оружия. Это не было бунтом, но было несомненной угрозой.

На его язвительный вопрос, уж не его ли они пришли в таком виде в плен брать, бароны ответили отрицательно, но дали ему три дня на обдумывание предлагаемых им реформ. А собравшийся 11 июня в Оксфорде парламент прямо попросил его величество назначить юстициария, который мог бы защищать финансовые интересы королевства от финансовый злоупотреблений короля. С целью предотвращения гражданской войны, между прочим.

Это было очень серьезным заявлением со стороны парламента, и как сам Генри III, так и принц Эдвард таковым его и восприняли, и пообещали всё сделать согласно мнению парламента. Увы и ах, решение вызвало возмущение со стороны родичей короля – Лузиньянам была оскорбительны сама мысль о том, что короля может кто-то в чем-то ограничивать. То есть, де Варенн-то, граф Суррея, Лузиньяном сам не был, но был женат на единоутробной сестре короля – Алисе Лузиньян. Алиса, к слову, в брак ничего кроме фанаберий не принесла, и как очень богатый человек Джон де Варенн должен бы был стоя аплодировать идее обуздать вечную жажду Генри к чужим деньгам, но тут сыграло свою роль то, что парламент жаждал заодно выпинать из страны всех чужаков, присосавшихся к стремительно скудеющим английским ресурсам, а леди Алиса своих братьев любила.

Тем не менее, документ, получивший название Provisions of Oxford, был подписан, и юстициарий был назначен (впервые за двадцать лет!). Им стал Хью Бигод, младший брат графа Норфолка. Выбрали его, по-видимому, исключительно благодаря тому, что на тот момент он просто был командиром Тауэра и Дувра, и в политике не был замешан вообще. Естественно, сам по себе юстициарий, уже несущий серьезные обязанности, быть в курсе всего не мог, поэтому при нем сформировали аппарат, в который входили четыре рыцаря из каждого графства, обязанных вникать в деятельность шерифов, бейлифов и чиновников короны, расследовать все жалобы на них, и предоставлять результаты своей деятельности юстициарию.

В придачу, был создан комитет из 24 баронов, которые, собственно, и должны были осуществлять контроль за его величеством. При этом половину король мог выбрать сам, остальных выбирали его бароны. Таким образом, когда обе стороны (власть и подданные) представлены в правительстве, за всеми делами надзирает компетентный человек, а чиновничий аппарат на местах жестко контролируются, дела должны были пойти на поправку. Королевский совет тоже заменялся на «Совет Пятнадцати».

Этому документу зачастую придают слишком большое значение, говоря о том, что даже в 2015 году Магна Карта не содержала подобного ограничения королевской власти. При этом редко кто помнит/знает, что Магна Карта давала подданным право объявить своему королю войну, если, по их мнению, он зарвался и наносит своему королевству вред. Войну!

Provisions of Oxford такого права подданным не дают, то есть да, они подтверждают в очередной раз, что власть короля в Англии ограничена, что сам Генри III регулярно подтверждал в своих хартиях, и прелесть новизны этот факт утратил давно. Зато Provisions of Oxford обязывают подданных не сидеть сиднем в ожидании, что король сделает им хорошо, а активно ему помогать в практической деятельности. И этот достаточно революционный для своего времени подход действительно говорит о том, что и король, и его наследник, и бароны гражданской войны пытались всеми способами избежать. Более того, все эти меры вовсе не планировалось оставить в силе навечно. Нет, только на 12 лет – именно столько времени, по мнению финансистов, было нужно королевству, чтобы выбраться из болота перманентной финансовой катастрофы этого царствования.

Король подумал, и от себя выбрал следующих представителей:

1. Бонифас Савойский, архиепископ Кентербери. Дядюшка королевы и человек, которого в Англии сильно не любили. Мэтью Парижский даже припечатал, что Бонифас был более славен своим родством, нежели своим умом, но не стоит понимать этот выпад дословно. Летописец просто считал, что родич королевы не заслужил быть высшим прелатом страны, для которой он остался чужим. Генри хотел видеть его в правительстве, тем не менее, потому что Бонифас имел связи и влияние вне Англии, да и в Англии тоже, просто он не любил свои дела афишировать. Учитывая, что Бонифасу удалось уменьшить долг своей епархии так, что в будущем он передаст её следующему архиепископу полностью свободной от долга, можно считать его специалистом со стороны короля, понимающим что-то в финансах.

2. Фульк Бассет, епископ Лондонский. Трудно сказать, почему король выдвинул его кандидатуру, разве что в качестве человека, который был более своим в баронской оппозиции финансовым требованиям короля. И, возможно, в качестве жеста доброй воли в сторону здорово выручившего его брата Ричарду, одним из управляющих которого Бассет был.

3. Эймер де Валанс, он же Эймер де Лузиньян, единоутробный брат короля и епископ Винчестерский. Это был удивительно бездарный выбор, потому что что Эймера де Валанса не любили вообще все. Он был груб, жаден, склонен к насилию, и смертельно ненавидел Бонифаса Савойского, с которым теперь оказался в одной фракции. Невольно напрашивается вопрос, неужели не нашлось кандидатуры получше, но король брата любил.

4. Брат Джон из Дарлингтона, аббат Вестминстерского аббатства. Известно о нем немного, но достаточно, чтобы зачислить этого доминиканского фриара в либералы, как ни комично звучит это слово применительно к XIII веку. Знаете ли, убедить короля отпустить попавших в Линкольне в тюрьму по подозрению в убийстве христианского ребенка евреев-выкрестов – это какая-то тяжелая артиллерия в искусстве убеждать. Известно также об исключительной академической учености аббата Дарлингтона, и не только в Англии.

5. Генри Корнуэльский, старший сын Ричарда Корнуэльского (от Изабель Маршалл). Выбор более чем странный, если помнить, что речь шла о исполнительном правительстве при короле. Каким бы одаренным этот 22-летний парень ни был, в подобном правительстве он был бесполезен. К тому же, будучи племянником короля, он был и племянником (через брак) Симона де Монфора, лидера баронов.

6. Джон де Варенн, 6-й граф Суррей. Выбор компетентный – де Варенн исполнял много обязанностей при дворе, и был в курсе всего. Опять же, родственник через брак с Алисой де Лузиньян, единоутробной сестрой короля. Что король упустил из вида, так это очевидный факт: будучи одним из крупнейших магнатов королевства, де Варенн разделял то недовольство управлением короля, которое испытывали бароны королевства.

7. Джон дю Плесси был на 1258 год птицей в высших кругах редкой. Происходил он, похоже, от одного из обласканных королем Джоном капитанов-наемников, которым король дал земли и должности в Англии. Он и сам всю свою жизнь именно служил, участвуя во всех королевских кампаниях, и за доблесть и верную службу получил разрешение жениться на богатой вдове, Маргарет де Бомон, 7-й графине Уорвик в своем праве. Уж кто знает, был ли этот брак такой уж наградой для Джона и Маргарет, но этот Джон утворил с титулом 7-го графа Уорвика нечто исключительное – он не согласился его принять из рук короля, покуда не согласовал с Уильямом Модитом-старшим и его сыном, имевшими право на титул через 4-го графа Уорвика и его дочь Алису, приходившуюся Модиту-старшему женой, а Модиту-младшему матерью, что будет просто формально, не утверждая за собой, пользоваться титулом до своей смерти, а потом передаст его Модитам.

8. Уильям де Валанс, он же Гийом де Лузиньян, единоутробный брат короля и 1-й граф Пемброк. И снова родственничек, да. К тому же, одержимый сделать титул графа Пемброка снова великим. Как следствие – постоянные пограничные конфликты с другими баронами, и в том числе с Симоном де Монфором.

9. Ги де Лузиньян, о котором вообще нет информации, потому что ничем он не прославился. Ну его-то за что в правительство?

10. Сэр Джон Мэнсел – для разнообразия, чиновник. Священник, финансист, воин, дипломат. Человек, который действительно знал о деньгах всё. По-видимому, тем не менее, свои знания он использовал на благо короля, а не королевства – так было выгоднее. К сожалению, он находился в контрах с единственным представителем духовенства, которого выставили от своей стороны бароны, с епископом Вустерским. Вместе с Мэнселом Генри III назначил ещё двух чиновников.

Что касается баронов, то их выбор пал на Симона де Монфора, епископа Вустерского, графов Глостера (Ричард де Клер), Норфолка (Роджер Бигод) и Херефорда (Хэмфри IV де Бохун), лордов Роджера Маршалла, Роджера де Мортимера, Джона Фиц-Джеффри, Ричарда де Грея, Уильяма Бардуффа, Питера де Монфора (который, как ни странно, родственником Симона не был), и Хью Деспенсера.

Ничего хорошего такой состав правительства не обещал – король упрямо пёр по проложенному им когда-то курсу, опираясь на своих иностранных родичей. В оппозиции иностранец был только один – Симон де Монфор, лидер этой оппозиции. Поставив в центр этой истории фигуру Генри III, я невольно оставила де Монфору очень невыгодную роль возмутителя спокойствия и скандалиста. Таким он и был, но всё же этот человек должен был иметь совершенно исключительные качества, чтобы занять такое место в стране, известной своей последовательной ксенофобией, и среди людей, которые изначально видели своей целью изгнать пользующихся английским добром иностранцев из страны.