Итак, официальный нарратив в деле Пеннингтона-Саутвелла на первый взгляд выглядит убедительно: вспыльчивый человек нарывается на драку с более многочисленным противником, причем намного моложе себя; противник действует, конечно, неправильно, отвечая на вызов, но на самом деле не может от ответа воздержаться, ну и получилось то, что получилось. В самом убийстве никто не виноват, да и не было убийства - смерть наступила в спровоцированной жертвой драке, причем Пеннингтон был вооружен, и Саутвелла самого чуть не убили. Так что помилование вместо повешания выглядело справедливо. А за нарушение закона на виновных наложен более чем чувствительный штраф. То есть, всё разрешилось по закону, вопрос исчерпан.
Но документ может показаться убедительным только если его не сравнивать с другими документами о ссорах, приведших как минимум к драке. Тюдоровская юриспруденция известна буквоедством. Если две рыночные торговки вцепились друг другу в чепцы, то можете быть уверены, что найдете в отчете, в нарративах свидетелей, каждое оскорбление, которыми дамы при драке обменивались. А тут смертоубийство и сэры, придворные круги - и ни единого словечка о том, с чего такие страсти-то?
Судья Звездной палаты за работойчитать дальшеСамо по себе отсутствие описания обстоятельств ссоры в вердикте не удивительно - вердикт говорит о последствиях случившегося, не о его причинах. Но в официальном нарративе, приложенном к "файлу" Пеннингтон-Саутвелл тоже не говорится ни слова об очень важных обстоятельствах. Например, о том, что Ричард Саутвелл служил у Томаса Говарда, герцога Норфолка, и был воспитан вместе с сыном герцога, Генри Говардом. И о том, что сэр Уильям Пеннингтон был родственником герцога Саффолка через брак. С нашей точки зрения, эти сведения могут показаться не относящимися к делу, но в 1500-х подобные связи составляли основу повседневной жизни, политики, общих интересов, круговой поруки. Они цементировали обществов целом и фракции этого общества в частности. Именно поэтому, с учетом связей вовлеченных, и то, что финал ссоры случился близ дворца, то есть не мог не иметь отношения к дворцовым делам, дело Пеннингтона-Саутвелла произвело такой фурор при дворе.
Ричард Саутвелл на портрете Гольбейна-младшего!
Через три дня после случившегося венецианский дипломат Карло Капелло отписал в дипломатической почте, что вообще-то инициатором ссоры был отнюдь не Пеннингтон, а Саутвелл, и потому, что герцогиня Саффолк, при дворе которой служил Пеннингтон, презрительно отозвалась о градусе добродетели в нраве Анны Болейн, на фокусы которой она насмотрелась ещё при французском дворе. Мэри Роуз действительно была бы смертельно опасна для Анны, если бы ее кавалера, короля, на тот момент вообще интересовала ее нравственность. Но как покажет будущее, он отлично умел закрывать глаза на прошлое своих женщин ради настоящего, или оно действительно было ему безразлично.
Гарри никогда не сомневался в том, что он - несравненный
Проблема была в другом. Опять же, как в будущем покажет случай с Катрин Говард, вопрос нравственности королевы мог стать страшным оружием в руках враждебной фракции, и даже всей власти короля не хватит на то, чтобы скандал замять. Поэтому любое сомнение в нравственности (будущей) королевы должно было быть смыто кровью обидчика решительно и сразу. Поскольку в косы Мэри Роуз никто вцепиться не мог, а ругаться с Брэндоном было себе дороже (размазал бы чисто физически по мостовой), Саутвелл мог обрушиться с защитой нравственности родственницы своего лорда только на Пеннингтона, равного ему по статусу. В конце концов, с Брэндоном связываться побаивались даже ядовитый и отчаянный Норфолк, и даже хладнокровный и опасный как змея Томас Болейн. Интриговать интриговали, но вмеру, и именно потому, что Брэндон мог реально ответить чисто физически, а потом посмотреть на короля честными глазами, и сказать, что этого потребовала его честь - и тот привычно простил бы.
Конечно, непредвзятым источником венецианского дипломата назвать нельзя - Анна ему не нравилась. В конце окрября 1532 года он писал о ней так: "Мадам Анна не является прекраснейшей женщиной на свете; она среднего телосложения, смуглая, с длинной шеей и широким ртом, практически плоскозадая, и ничего за ней нет, кроме вожделения короля Англии, да глаз, черных, и действительно красивых". Поэтому его пассаж о том, что причиной стычки между Саутвеллом и Пеннингтоном является замечание сестры короля относительно нравственности будущей супруги короля, нуждается в подкреплении.
Шеннон МакШеффри использует в качестве подтверждающих доказательств поведение супруга Мэри Роуз, Чарльза Брэндона. Чарльзу всегда были свойственны спонтанные и очень сильные реакции. Соответственно, именно так он и отреагировал на смерть Пеннингтона - яростью, и стремлением немедленно расправиться с Саутвеллом. Прошло всего недель шесть или восемь, и тот же Брэндон пишет Кромвелю, уверяя его, что слухи относительно его желания отомстить Саутвеллу, даже если он найдет его распростертым перед алтарем, сильно преувеличены. И просит доложить об этом королю. Причина такого поведения, по мнению МакШеффи, кроется в понимании Брэндоном причины конфликта - в словах его собственной жены. Более того, и Саффолк, и Норфолк оба были в королевском совете, и эскалация конфликта ещё и туда могла привести к враждебному противостоянию по всем вопросам.
Тут, мне кажется, МакШеффри несколько переоценивает Чарльза Брэндона, тот не был стратегом, не отличался повышенной ответственностью, и никогда не имел ничего против решений вопросов силой. Он был всего лишь хитроватым и чувствительным к выгоде человеком, которого природа наделила выигрышной внешностью, большой физической силой, и обаянием, несколько превышающим среднюю норму. И категорическим нежеланием плевать против ветра.
В 1532 году стало предельно ясно, что король не перебесится, и Анна Болейн вот-вот действительно станет королевой. А то, что Анна по характеру мстительная стерва, к тому моменту знали уже все. В общем, было выгоднее спустить дело на тормозах и забыть, тем более что леди Фрэнсис, вдова Пеннингтона, приходящаяся ему кузиной через бабушку по материнской линии, решила не предъявлять Саутвеллу обвинения, аналогичного современному гражданскому иску. Брэндон просто взял ее и их с сэром Уильямом сына на полное содержание, в свое хозяйство. В таких обстоятельствах вендетта Болейнам была неуместной.
Ах да, и не будем забывать ещё одно обстоятельство: в 1532 году власть Кромвеля была в зените, их отношения с королем были наисердечнейшими, а с Саутвеллом Кромвель дружил ещё с 1520-х, в такой степени, что Саутвелл был тьютором сына Кромвеля. Поскольку именно Кромвелю король велел решить это дело, с Кромвелем следовало обращаться как с представителем короля.