Эдвард I, Великий и Ужасный - 4: метаморфозы

[MirrinMinttu]

Зачем Эдварда понесло тогда, в 1256, в Шотландию, остается неясным по сей день. Поскольку этот визит не был ни деловым, ни дипломатическим, ни хотя бы по приглашению, остается предположить, что наследник английского престола просто захотел представить сестре и ее мужу свою жену. В конце концов, Маргарет, Александр и Эдвард были почти одного возраста - Маргарет на год моложе брата, а Александр на год моложе Маргарет. Элеанор хорошо вписалась в эту компанию. Из записей в шотландских хрониках осталась пометка, что родичи вместе съездили поклониться гробнице св. Ниниана в Витхорне.



Толком об этом святом не известно ничего (наиболее складно всё собрано добровольцем, разумеется: stninians.org.au/sermons/ninian-the-shadowy-sai...), но в Средние века он был чрезвычайно уважаем. В общем-то считалось, что он излечивает болезни и творит чудеса

Вполне возможно, что Эдвард, женившись, захотел увидеться по-родственному с сестрой и ее мужем, на свадьбе которых он в свое время красовался буквально закованным в золото, дабы произвести на шотландскую сторону неизгладимое впечатление. Причем, скорее всего, он всё-таки шотландскую сторону о своем визите известил как минимум после турнира, просто, разумеется, "с частным визитом", как теперь выражаются, то есть без громоздких официальных церемоний. Рискну также предположить, что какая-то определенная цель у Эдварда всё-таки была, просто не вполне очевидная. В любом случае, навестив сестру, он отправился в Честер. Разумеется, с Элеанор. Эта часть путешествия в комментариях не нуждается - волей отца Эдвард был лордом Честера. Затем они поехали в Уэльс, где Эдварду тоже были пожалованы владения, и это была наиболее интересная часть своеобразного свадебного путешествия молодой пары, потому что Уэльс был местом уникальным.

Для начала, на валлийском там говорили все, от крестьян до правителей и чиновников. Это, разумеется, сильно уравнивало население в культурном и социальном аспектах. Во-вторых, в отличие от большей части Европы, наследование в Уэльсе определялось лишь гендерно, то есть все сыновья покойного, его братья, дяди и племянники имели право на свою часть. Но при этом порции наследства никак не определялись. Результатом были практически не прекращающиеся интриги и войны каждого против всех за то, чтобы заграбастать себе побольше. Причем, когда победитель в этих наследственных играх умирал сам, всё начиналось сначала. Такой вот национальный спорт, можно сказать. Никаких трёх королевств в Уэльсе не было, кроме как в мечтах новеллистов и поэтов. Была мешанина. Зато не было никакого политического главенствования, основанного на личном состоянии. Можно сказать, что когда в Уэльсе внезапно образовывался безусловный лидер, он был фигурой недюжинной. Но когда и ему приходило время умереть... ну вы понимаете - всё начиналось сначала.

В какой-то степени всё это затрудняло любую дипломатию в сторону Уэльса. Во всяком случае, традиционную, официальную дипломатию. С другой стороны, упрощало. Достаточно было быть самым сильным самому и поддерживать своей силой нужных игроков на валлийском поле. Англии это вполне удавалось. Так что легко себе представить панику англичан, когда Лливелин Великий внезапно внезапно смог расширить границы своего патриархального Гвинеда чуть ли не на всю страну. Так что когда Лливелин умер в 1240 году, Генри III правдами и неправдами вернул Гвинед в его состояние традиционного состязания по разделу наследств (правильный термин - partibility), и он быстренько сжался до первоначальных размеров. Более того, король сам принял участие в дележке. Конечно не напрямую, но всё больше мелких валлийских землевладельцев вдруг признавали своим оверлордом английского короля, который не стеснялся конфисковать и присваивать всё, что плохо лежало.

Например земли (их знали как Четыре Кантрева) между реками Ди (она же А́вон-Ди́врдуй по-валлийски) и Конвей (Авон-Конви). Земли эти считались спорными, пока Генри III не решил, что вообще-то они английские, и всегда были английскими, а чтобы всякие там валлийцы на его земли больше не посягали, он построит два замка на них, Дасеф и Деганнви. Управлялись они, кстати, именно из Честера. Ну а что касается Уэльса, то главный сенешаль замков продемонстрировал своему новому лорду увесистый кулак со словами "вот где они у меня". Забегая вперед: сешаль фатально ошибся.



Деганнви выглядел так. Не колосс, но и не кот чихнул

В конце августа Эдвард с Элеанор уже были в Лондоне, куда вернулись после летней поездки по стране и король, и все великие лорды королевства. На банкете 29 августа 1256 года присутствовали и королева Шотландии Маргарет, вместе с мужем. Так что да, Эдвард ездил в Шотландию не просто так. Внешне всё выглядело очень душевно, как того и требовал социальный статус присутствующих, но под этой гладкой поверхностью резвились крокодилы самолюбия, фрустрации, жажды власти и жажды независимости. Золотой мальчик короля Генри действительно вырос, и чем сильнее его ограничивал во власти отец, тем энергичнее Эдвард действовал за его спиной. Собственно, всего-то за полторы недели до банкета принц отправил в Бордо гонца,поддержав одну из соперничавших там двух семей, хотя король стремился остаться нейтральным, чтобы не разжигать конфликт, и даже носился с идеей примирить соперников через брак, сделав их родственниками. Скандал в королевском семействе разгорелся потом нешуточный, но со временем стало ясно, что Эдвард поддержал именно правильного человека и правильно, что поддержал, так что конфликт был исчерпан.

Понять принца можно. Как любой молодой человек в 17 лет он считал, что уже всё знает, всё умеет, и вполне способен разбираться в своей жизни сам. Как любой молодой человек, он также слегка презирал дипломатию старшего поколения, считая ее трусостью, и обостренно чувствовал дискомфорт от поводьев, в которых его держал родитель. Как упоминалось выше, Генри III отписал сыну, по поводу женитьбы последнего, массу владений, которые выглядели великолепно на бумаге, но в действительности являлись спорными владениями, разбросанными по приграничью, в которых власть Англии и короля вовсе не были бесспорны. Соответственно, 10 000 фунтов годового дохода, которые вся эта роскошь должна была приносить принцу, тоже существовали только в теории. Например, отписанные отцом Эдварду Грантем и Стамфорд были уже отписаны королем Джоном де Варенну, и в результате их статус был совсем непонятен. Бристоль был частью отписанного Джоном же приданого своей первой жене, Изабель Глостерской, когда та выходила замуж за графа Эссекса. Что касается честерских владений, то они были выкуплены королем у наследниц последнего графа Честера, и королем же были получены права на титул графа Честера в 1242 году. Так что честерские владения были частными владениями короля, а не частью владений короны, хотя в какой-то момент и должны были к ней перейти. Соответственно, Эдвард, став лордом Честера, не мог чувствовать во владениях отца себя хозяином.

Что касается Уэльса, то англичане правили в откушенных у валлийцев землях так, как правили во всех колонизированных землях до и после - грубой силой, полностью игнорируя местные законы или, в лучшем случае, используя их себе во благо. Главным судьей Честера в 1251 году был назначен Алан ла Зух, заплативший королю за эту должность 1200 фунтов. Естественно, вложенные деньги этот ставленник тамплиеров начал отбивать столь усердно, что на него посыпались жалобы. Король назначил комиссию из двух англичан и двух валлийцев, чтобы жалобы расследовать, но в целом вышло так, что ла Зуха просто перевели в Ирландию, назначив на его место Джжеффри де Лэнгли, человека королевы, который был таким же стяжателем. На претензии, высказанные отцу, Эдвард получил очень исчерпывающий ответ "а при чем тут я? это твои владения", хотя в тот самый момент именно Генри III вел в Честере переговоры с очередным Лливелином и братом его Овэйном (и правильно делал, потому что именно он был среди валлийцев в авторитете), именно он постоянно вел переговоры с валлийцами, прибывавшими от Лливелина, и именно он со своими ставленниками работал над политикой "англизации" валлийских законов и управления в Четырех Кантревах с целью максимально плотной привязки их к администрации в Честере (с катастрофическим результатом). Впрочем, ла Зух был стойким лоялистом королевской фракции, так что в сухом остатке его величество и их высочество в целом выиграли.

В Ирландии власть Эдварда была ощутимо ограничена уже тем, что завоевание острова, начатое ещё Генри II, отнюдь не было завершено. Лордства Дублина, Лейнстера и Мита были колонизированы, но на остальной территории англичане если и имели влияние, то очень слабое. Доверив сыну Лимерик, Дублин и Атлон, король оставил за собой права делать церковные назначения и де-юро остался властелином Ирландии. Например, в мае 1256 года Генри III отменил эдикт сына, хотя к тому времени печать принца Эдварда на документах официально заменила печать короля. Причиной стала неправильная форма эдикта, отличавшаяся от одобренной законом. Щелчек по носу? Несомненно, хотя ошибку допустила канцелярия принца. Впрочем, Ирландия всегда интересовала Эдварда лишь в качестве кладовой, в которую можно запустить руки, не более того. Хотя они все-таки успели схлеснуться с отцом по поводу какого-то надела, дающего 500 фунтов годовых, который хотел бы себе король Фелим О' Коннор, но который король решил отдать кому-то из Лузиньянов, громыхнув, что "неправильно и несправедливо, чтобы ситуация брата короля была хуже, чем у кого-то, она должна быть лучше!" (видимо, по поводу резона, что ирландские земли в Ирландии должны были получать, в первую очередь, ирландцы, а не французы).

Но вот Гасконь для Эдварда была важна, и он даже проводил там довольно много времени. Проблема была в том, что Гасконь, как осколок ещё недавно столь величественной империи Ангевинов, была дорога и его отцу. Так что все их столкновения по Гаскони были из серии "король я или не король?!" со стороны отца, который потом, без всякого шума, делал распоряжения более или менее в ту сторону, которую требовал сын. Были у Эдварда, конечно, заскоки, типа с требованием разрушить церковь, но в целом он действительно старался быть для гасконцев (и, пожалуй, только для них) хорошим лордом. Увы, с теоретическими доходами это было нелегко - у наследного принца и лорда многих владений было много обязанностей, каждая из которых стоила много денег. Так что жить и работать приходилось в долг. Сохранился всего лишь один годовой бухгалтерский отчет за тот период, между Михайловыми днями 1255 и 1256 годов. Модель Денхольма-Янга, построенная на основании этого отчета, предполагает, что реальный доход Эдварда был всего около 6 000 фунтов в год, чего было совершенно недостаточно для того, чтобы справляться с обязательными для его статуса (и, соответственно, обязанностей) расходами.

С моделью, правда, есть одна проблема. Средневековая бухгалтерия в середине тринадцатого века не была сконструирована для подсчетов расходов, доходов и прибыли. Она всего лишь проясняла, не воруют ли чиновники у своего лорда слишком много. И, пожалуй, единственное, что по доступному нам отчету можно сказать наверняка - это то, что Эдвард был суровым господином. Это понятно из того, насколько доходы из определенных поместий превышали суммы, полученные от продажи зерна, а превышали они зачастую вдвое. Можно также с точностью сказать, что на нужды управления манорами оставалась сущая мелочь. Например, из Грантема было получено 148 фунтов, а местному коннетаблю досталось из них на всё про всё жалкие 5 фунтов, остальное ушло в Тикхилл. Куда вообще шли деньги? Например, 229 фунтов ушли в казну Бристоля, 133 фунта - коннетаблю Честера, целых 590 - коннетаблю Абергаванни, потому что ситуация в Уэльсе внезапно изменилась к худшему для англичан. На одежду всему хозяйству принца ушли скромные 80 фунтов (что соответствует 97 000 фунтов на 2023 год, то есть не в обносках ходили, но "на всё хозяйство" включало реально одежды на всё хозяйство, от ливрей гвардии до нарядов супруги. Надо сказать, что вот это "на наши деньги" весьма относительно, потому данная дата соответствует реальной стоимости, а вот как доход это будет уже 3 322 000 фунтов, так что смотрите сами www.measuringworth.com/calculators/ukcompare/re...).

И последнее, что можно сказать о юности принца Эдварда - это отсутствие каких-либо надежд на то, что из него вырастет путный король. До 1258 года его явно сдерживало ближайшее окружение, как савояры, так и так и англичане, которое выбрали ему родители. Но в 1258 Эдвард резко сошелся с Лузиньянами, что сильно сказалось на его поведении - появились ничем не спровоцированные нападения на случайно подвернувшихся по пути молодых дворян, дикие дебоши в монастырях, откуда предварительно выгоняли монахов (отнюдь не просто словом), грабеж в лавках торговцев и кладовых горожан. Гвардия принца стремительно превращалась в банду. Тем не менее именно в тот период он начинает потихоньку брать себе на службу людей, которые были преданы ему лично, и в которых он лично видел потенциал будущих соратников - пограничных лордов Роджера Клиффорда и Хамо Лестренджа, графа Варенна (будущего лорда-хранителя королевства) и Джона де Во (будущего сенешаля Гаскони и королевского судьи), а также Роберта Бурнелла, который станет в будущем блестящим лордом-канцлером.