Оливер Кромвель-8

[MirrinMinttu]

Надо сказать, что Чарльз I стратегическим талантом не обладал совершенно. Он знал, что самые большие в королевстве склады оружия и амуниции находятся в Халле (Kingston upon Hull), куда они были собраны ещё для шотландской кампании. Знал, но не позаботился наложить на эти стратегические запасы руку. А вот парламент шанса не упустил. Когда-то губернатором Халла был сэр Джон Хотэм, баронет, воевавший в Тридцатилетней войне ещё в начальной ее стадии, в связи с чем из стал баронетом в 1622 году и отправился заседать в пяти парламентах кряду. Но в 1639 он не угодил королю, и его величество не то вообще упразднил должность губернатора, то ли упразднил с должности Хотэма, но результатом стало то, что и сэр Джон рассорился с королем: он примкнул к парламентаристам, и стал выступать против всего, исходящего от роялистов. Так вот, уже в январе 1642 года парламент отправил Хотэма в Халл, и когда Чарльз I прибыл туда в конце апреля, город ворота ему не открыл. Это было однозначно объявлению войны, разумеется, но война так и так уже была делом решенным.



сэр Джон Хотэм

Правда, для сэра Джона было бы лучше, если бы он все-таки открыл ворота Халла своему королю, потому что уже летом 1643 года и его, и его сына парламентаристы арестуют по обвинению в государственной измене, и, несмотря не отчаянное сопротивление палаты лордов, обоих казнят через отсечение головы. Известно, что Хотэм-младший вызвал злобу лично Кромвеля по поводу организационных армейских моментов, так что причина скорее всего была именно в этом, хотя в качестве повода был использован факт, что оба переписывались с графом Ньюкастлом, Уильямом Кавендишем, который был роялистом, но роялистом, далеким от политики (он деньгами выражал политические симпатии).

Обе стороны раскачались до состояния готовности только летом 1642 года. Но сначала небольшое уточнение относительно принятой в настоящее время терминологии. То, что мы называем в целом гражданской войной 1640-х, сейчас называется Войной Трех Королевств (1639-1653), которая состоит из Первой английской гражданской войны (1642-1646) и Второй английской гражданской войны (февраль-август 1648 года). Война с Шотландией (1650-1652) претендует на титул Третьей английской гражданской войны, но учитывая, что весь период включает в себя Войну Ирландской Конфедерации (1641-1653) и завоевание Ирландии Кромвелем (1649–1653), лично я протестую против претензии Шотландии. Досталось всем, и, кстати, Уэльсу тоже.

До 22 августа 1642 года время более или менее ушло на то, что разные города и веси Англии решали, на чьей они стороне. Некоторые решили остаться нейтральными, возложив свою оборону от обеих партий на третью силу этой гражданской войны - на так называемых "клабменов", или отряды самообороны, отгонявшие от своих поселений как парламентариев, так и роялистов. Это, к слову была реальная сила, в разгар войны насчитывающая около 50 000 человек, с которой приходилось считаться. Но таких нейтральных областей было мало. Города предпочли четко принять сторону или короля, или парламента. Военных действий как таковых в то лето не было, но это не значит, что обошлось без локальных кровопролитий. Первой жертвой этой войны стал манчестерский ткач Ричард Персиваль. Он был убит во время конфликта, в котором роялисты пытались захватить пороховые склады, защищаемые сторонниками парламентаристов. Убил его сэр Томас Тилсли из Астли, который роялистами командовал - отпрыск католической семьи и верный последователь роялистов от начала и до своей гибели в 1651 году.



Sir Thomas Tyldesley (1612 – 25 August 1651)

Официальным днем, когда король стал собирать под свои знамена верные ему силы, стал день 22 августа 1642 года, когда в Ноттингеме был поднят королевский штандарт в присутствии принца Уэльского (будущего Чарльза II), двух пфальцграфов, своих племянников (одним точно был Руперт Пфальцский, а другим, видимо, его брат Мориц Пфальц-Рейнский), и герцога Йоркского (Джеймса, второго выжившего сына короля). Местом для ставки короля был выбран Ноттингем. Говорят, что церемония была не слишком удачной: шел дождь и дул сильный ветер, так что число присутствующих не поражало воображение и ничего не говорило о чувствах жителей Ноттингема к своему королю. Тем не менее, церемония много говорила о самом короле. Прежде чем отдать свою прокламацию для оглашения герольду, Чарльз I стал ее прямо там, под дождем, править. Видимо, текст был написан его секретарем, но Чарльз был чрезвычайно щепетилен в выборе слов и стиля своей корреспонденции в целом, так что править пришлось буквально в последнюю минуту (почему-то). У герольда были сложности с пониманием правок короля, так что обвинения его величества в сторону парламента прозвучали менее величественно, чем полагалось бы.

Тем не менее это было официальное начало гражданской войны, в которой большая часть населения участвовать не собиралась вовсе, потому что ни одна сторона, участвующая в конфликте, не смогла нормально объяснить, как их принципиальные и чисто политические разногласия могут возвеличить или погубить нацию. "Обе стороны обещают такие прекрасные вещи, что я совершенно не понимаю, за что они собираются воевать", - писала леди Сассекс. Один из парламентариев, Артур Хазелриг, возмущенно отметил, что "They care not what government they live under, so as they may plough and go to market" (им все равно, кто ими правит, лишь бы они могли пахать и торговать).

И именно так дело для рядового населения и обстояло, и так было и будет всегда. Что касается привилегированного класса, то совсем уж в стороне от политике они быть не могли, даже те, кто счел за лучшее эмигрировать, но эмиграция хотя бы спасала их от превратностей жизни в воюющей стране. Высшее дворянство эмигрировать просто не могло - их владения настолько в значительной мере принадлежали правителю, что некоторые из них открыто и цинично меняли стороны в зависимости от того, что им было выгоднее (как Пемброк и Солсбери), и с этим воюющим приходилось мириться. Но были и более пылкие мнения тех, чьи чувства были задеты одной из сторон. "Я так ненавижу парламент, что ничто не сможет примирить меня с ним, - писал один представитель джентри другому. - "Они сказали, что мы все выиграем, если они отсекут голову милорду Страффорду. И вот они это сделали, но решительно ничего лучше не стало". Вряд ли будет преувеличением сказать, что подавляющее большинство людей, участвовавших в сражениях Английской гражданской войны, были к этому принуждены, но не имели симпатий к тем, за кого сражались.

Сердце в происходящее вкладывали лишь "кавалеры" с одной стороны и "пуритане" с другой, плюс некоторая часть людей, которые были с ними связаны узами родства, дружбы, традиции или веры. Причем не всегда личные убеждения этих людей совпадали с идеологией той стороны, на которой они сражались. Сэр Эдмунд Верни, знаменосец короля, по религиозным убеждениям был пуританином, но ему и в голову не пришло не сражаться за короля: "Я ел его хлеб и служил ему почти тридцать лет, и ничто не заставит меня его покинуть". За короля он и умер. Семейная история говорит, что его тело после Эджхилла опознать не удалось, опознали только руку, сжимающую древко знамени. Один его сын, сэр Ральф, сражался за парламентаристов, а другой, сэр Эдмунд - за роялистов.



Сэр Эдмунд Верни, Knight Marshal of England for life, (1590 – 23 October 1642)

Но был и ещё один вид верности и преданности, который отнял у парламентаристов наиболее интеллектуально развитую часть их сторонников. Уильям Пэджет, лорд-лейтенант Бэкингемшира, писал так: "Может показаться странным, что я, кто со всей страстностью и честностью боролся, в начале парламента, за реформы всех неправд в церкви и и гражданском устройстве, должен в этот час испытаний отказаться от своих устремлений. Правда в том, что я стремился к общему благу. И в этом стремлении я готов был пожертвовать и жизнью, и состоянием; но когда я увидел подготовку вооруженных действий против короля под предлогом лояльности, я выбрал чистую совесть, нежели конкретные нужды, и сейчас держу путь к Его Величеству, собираясь броситься ему в ноги, и умереть как преданный подданный". Умирать барону Пэджету не пришлось. Он прожил без малого 70 лет и заседал в палате лордов после Реставрации.

На стороне роялистов были также великие из великих, кое-кто из которых уже в силу происхождения были очень близки к королевской семье. А были и такие, которые как по волшебству превратились из оболтусов в достойных и обязательных людей, о которых Кларендон красиво сказал: "до их заката их не знали". Таким был, например, Роберт Дормер, граф Карнарвон, который вместе со своей супругой проводили время в маскарадах, на балах и на охотах, любили азартные игры и остроумные беседы. Мало кто знал, что Дормер, католик до мозга костей, будет тайным агентом короля среди руководителей пуритан, и стал одним из первых пэров, подписавших декларацию верности королю. Удача его закончилась после победы в атаке в первой битве при Ньюбери, 20 сентября 1643 года, когда он был убит пулей случайно попавшегося на пути одинокого парламентариста. Интересно, что супруга его, внучка Эдварда де Вера, 17-го графа Оксфорда, умерла от оспы несколькими месяцами раньше, 3 июня.



Таким был Спенсер Комптон, 2-й граф Нортхемптон, который, опять же, после военного успеха был окружен конниками армии парламентариями, и на предложение сдаться им на милость ответил, что негодяям и изменникам не сдается. Естественно, был убит, но согласно заметкам того же Кларедона, «все невзгоды он переносил, как обычный человек, и все нужды и тяготы — так, будто никогда не знал изобилия и лёгкости; особенно легко относился к опасностям и часто говорил, что если он переживёт эти войны, то наверняка никогда не умрет столь благородной смертью».



Спенсер Комптон, 2-й граф Нортхемптон (1601-1643)

Тем не менее, знать Англии чувствовала груз ответственности и за раздрай в своих рядах, где члены одной семьи воевали на противоположных сторонах, и за то, что их победы - это поражения противной стороны, на которой находятся те же англичане, и это неправильно. Не говоря уже о том, что Чарльз I совершенно не был тем типом представителя монархии, за которого хотелось проливать кровь.

Ничуть не лучше обстояли дела и в рядах парламентаристов. Там тоже молили в своих дневниках Бога, чтобы не увидеть дорогое лицо в битве, и клялись, что никакие государственные раздоры не изменят чувств родственной и дружеской любви. Но долг... Их тоже вел долг, каким они его видели. Некоторые признавались, что просто не в состоянии больше вести дневник, чтобы не сломаться окончательно. Одним из них был Сэр Саймондс Д'Эвес, который присоединился к парламенту в качестве главного шерифа Саффолка. Он возражал, собственно, только одному конкретному праву короля - праву на арбитраж, и придерживался скорее конструктивной линии в парламентской работе, что сделало его весьма непопулярным и аукнулось позже. Но Д'Эвес присоединился к войскам парламента, хотя его младший брат, в котором он души не чаял, был с роялистами, и хотя сам он периодически находился в глубоком шоке от того, что творили люди, в чьих рядах он был. Бедняга просто считал, что в этом его долг. Что ж, в 1648 году полковник реорганизованной по кромвелевскому плану армии Томас Прайд просто не впустил на заседание неугодных своему лидеру парламентариев, а 45 из них и вовсе арестовал. Д'Эвес немедленно отбыл в свое поместье, и навсегда оставил политику, углубившись в свои исторические изыскания. Увы, времени у него на них не хватило, потому что через два года он умер.



Сэр Саймондс Д'Эвес (1602-1650)

В общем, проще сказать, кто был от гражданской войны в восторге. Поэт Джон Мильтон был. Для него наступил, по его же словам, "век веков, когда Господь во славе своей сошел к нам благословить наши церкви и государство". Возможно, поэт так видел (а Мильтон был великим поэтом), а возможно его экзальтация имела в основе чисто человеческое желание отвлечься от кошмарного брака, случившегося в его жизни как раз в 1642 году. Семнадцатилетняя Мэри Пауэлл, из семейства джентри, любила, как оказалось, короля, и настолько ужаснулась высокопарной экзальтации новоиспеченного супруга, мнившего себя невообразимо выше деревенской простушки, что отказалась консуммировать брак, и была поэтому возвращена в родительский дом. Неприятно, согласитесь. И это может быть причиной тому, что Мильтона привлекла брутальная романтика смутных времен: "Да не забудет Англия свой приоритет учить нации тому, как надо жить - набожнейшей, честнейшей, крепчайшей нацией; орел проигрывает ее молодости - нации не медлительной и покорной, но быстрой, гениальной и проницательной, изобретательной, утонченной и сильной в идеологии, способной достичь любых высот, какие только возможны для человека". Надо все же отдать должное, что уже через пару лет он найдет большинство своих соотечественников "выродками античного благородства своих предков".