Битва при Эджхилле, первая масштабная битва гражданской войны 1640-х, имеет удивительно мистическую репутацию. Удивительно - потому что она, в общем-то, не имеет победителя и, стало быть, какого-то судьбоносного значения. Да, король получил свободную дорогу на столицу, но уже в Рединге ему сообщили, что армии Эссекса удалось собраться и перегруппироваться, так что по нулям, можно сказать. Сама битва состоялась 23 октября 1642 года, но уже под Рождество того же года несколько перепуганных пастухов прибежали к пастору и сообщили, что когда они шли той стороной, то сначала услышали ржание лошадей, звон доспехов и оружия, крики умирающих, а потом - и саму битву, на ночном небосклоне. Священник и другие деревенские жители поспешили к Эджхиллу, и действительно увидели фантомную битву своими глазами.
Свидетелей было так много, что в январе 1643, после праздников, пастор написал памфлет "A Great Wonder in Heaven". В связи с этим король отправил специальную комиссию расследовать слухи, и члены комиссии тоже видели эти фантомы, и даже опознали некоторых сражавшихся. Никто так и не понял, что это было, но перепуганные жители Кайнтона решили привести местность в порядок, захоронив всех незахороненных. Постепенно небесные фантомные сцены прекратились, но звуки оставались ещё некоторое время, и периодически их слышат вплоть до нашего времени, особенно в канун битвы.
читать дальшеНу а теперь вернемся к фактам. Королевские войска подошли к Эджкоту вечером 22 октября. Планировался отдых, потому что марш был долгим и довольно тяжелым. Но тут подтянулся принц Руперт со своими скаутами, и сообщил, что Эссекс уже в Кайнтоне, в 9 милях, и что если король сейчас не займет позицию на холме, ее займет Эссекс. С проклятиями не успевшие отдохнуть и перекусить войска потащились на Эджхилл, окопались там, и преподнесли Эссексу, прибывшему ранним утром следующего дня, пренеприятнейший сюрприз в виде живописного силуэта принца Руперта верхом, на фоне восхода. И даже в этот момент никто ещё не понял, что роялисты совершили ошибку дня. Кроме той, что позирование Руперта четко обозначило Эссексу, где находятся королевские воска и сам король. До этого он понятия не имел о том, где блуждают роялисты - как говорилось ранее, деятельность скаутов у парламентаристов была на тот момент из рук вон плохо поставлена.
Проблема была в том, что Эджхилл являлся настолько крутым холмом, что был идеальной позицией для обороны, но настоящей катастрофой для упорядоченной и мощной кавалерийской атаки. Через некоторое время до роялистов, правда, дошло, что они наделали, и заняло много часов, прежде чем все смогли сползти с этого проклятого холма. Особенно досталось артиллерии, которая и после спуска оказалась расположена слишком высоко по отношению к полю, и всю битву лупила перелеты. Естественно, весь армейский состав был в бешенстве, да и сам измотанный король высказал Руперту всё, что было на сердце, отчего уже тот взбесился не на шутку. Руперт был закаленных в боях офицером, но при этом он был ещё и очень молодым парнем неполных 23 лет от роду, и отреагировал на ситуацию "я опозорился" типичным для своего возраста образом. И выпал фактически из управления сражением, потому что диалог с ним на тот момент был невозможен. Надо сказать, что такие состояния у принца случались, хоть и не очень часто, но именно в этот момент всё было так некстати.
Чарльз I тоже был опытным офицером, но он вообще не был военным гением и знал об этом. И, с выпавшим из возможности адекватного диалога Рупертом, в переполохе доверил командование сэру Патрику Рувену, ветерану Тридцатилетней войны и закаленному бойцу питейных сражений при шведском дворе. Рувену было без малого 70, из которых на полях сражений он провел более полувека, в связи с чем всегда был не только вечно храбр и вечно пьян, но и глух как пень. В общем, к сражению армия, построенная, естественно, по шведскому образцу, была более или менее готова только к часу дня, причем Эссекс успел занять более выгодную позицию, выбрав неровную и ухабистую местность, которая затруднила бы ураганную кавалерийскую атаку. То есть то, в чем было практически единственное преимущество "кавалеров".
У Эссекса, впрочем, были свои горести. Он теоретически имел огромное преимущество в артиллерии, но к месту сражения успела подтянуться только половина. Опять же, армия его превосходила числом королевскую инфантерию, а преимущества вражеской кавалерии, превосходящей его кавалерию числом и качеством, ему удалось ослабить. Но на практике вся эта инфантерия подчинялась разным командирам, и даже не имела какой-то общей формы - люди барона Холлиса были в красном, люди Брука - в пурпурном, лорда Сэя - в голубом, Балларда - в сером, и Хэмпдена - в зеленом. В общем, Эссекс велел всем повязать оранжевые шарфы, чтобы хотя бы командирам было понятно, свои люди перед ним или чужие. Естественно, такую сборную толпу армией назвать было трудно, так что ляпы роялистов в некоторой степени компенсировались отсутствием слаженности в рядах парламентаристов.
Из интересного, происшедшего на поле боя, можно отметить инцидент с джентльменом из войск парламентаристов, носящим необычное имя Фэйфул Фортескью (Faithful Fortescue). Когда конница принца Руперта двинулась в атаку на конницу парламента, кавалерийский взвод под его командованием разрядил свои пистолеты в землю, и поскакал вперед, чтобы присоединиться к принцу. Дело в том, что взвод был набран из ирландцев, никакой привязанности к делу парламента не испытывавших. Это, и последовавший водоворот атаки Руперта настолько потрясли первую линию парламентаристской конницы, что они побежали, сметя в панике и вторую линию, и четыре полка пехоты. Надо сказать, что было с чего испытать потрясение - в этом бою Руперт применил совершенно незнакомую им тактику: "кавалеры" стали стрелять только оказавшись среди врага, что драматически увеличило число попаданий. На самом деле за всем стоял вполне прозаический дефицит огнестрельного оружия у роялистов, но Руперт сумел превратить слабость в преимущество. Плюс к тому, "кавалеров", выросших в седле, какие-то там неровности ландшафта даже не задержали, на охоте они и не к такому привыкли.
В эту бегущую толпу, которую уже нельзя было назвать армией, угодил и Кромвель со своим резервом, и обоз с богатой поклажей, захваченный роялистским авангардом в Кайнтоне.
Только не подумайте, что всё прошло так уж картинно. Хотя Руперт знал, что Фортескью перейдет на его сторону, не все люди в отряде ирландцев сняли оранжевые шарфы, в результате чего 18 из 60 человек были убиты роялистами. Впрочем, я так полагаю, что шарфы были на тех, кого сам Фортескью не предупредил, то есть те, кому он не доверял. Более того, после победной атаки на поле боя не осталось ни единого всадника королевской конницы - они просто увлеклись преследованием, а Вильмонт, атаковавший парламентаристов банально проглядел на пересеченной местности, которая была перед ним, притаившихся конников Степлтона и Бэлфура, и погнал себе всё в тот же Кайнтон вражескую пехоту. Так что когда королевская инфантерия сдвинулась с места, парламентаристская конница атаковала и с фланга, и сзади. Сюрприз, как говорится. Так что королевская пехота крошила вражескую пехоту, отбиваясь от вражеских кавалеристов, буквально до темноты, когда на поле боя вернулись королевские кавалеристы, спасшие именно своим появлением то, что можно было спасти - воевать в темноте всё равно не представлялось возможным, и парламентаристы отступили.
Кромвель на поле боя оказался впервые. Именно в последующую после этой битвы бессонную ночь он, по собственным словам, успокаивал себя так, как привык это делать: размышлениями о случившемся. От себя ехидно добавлю, что будущий диктатор явно подкреплял свои нервы и более чувствительным образом - в конце октября английские ночи холодны даже на юге. С его точки зрения, парламентаристы эту битву проиграли. И пехота, вполне способная эффективно воевать с пехотой противника, была абсолютно беспомощна против кавалеристской атаки, и ни один кавалерист "от сохи" не продержался бы и минуты против "кавалера". Да и не во всадниках было дело. Главным оружием кавалеристской атаки были сами лошади. Это Кромвель понял ещё изучая густавианские методы ведения войны, и теперь, вспоминая лавинообразную атаку Руперта, смог ещё раз прочувствовать всё превосходство практики над теорией.
Атака, быстрая и решительная - вот тот правильный способ ведения войны. Нападение - это лучшая защита. Но атака должна быть осмысленной и дисциплинированной, чтобы не случались ситуации типа сегодняшней, в которой преследование Рупертом противника стоило жизни многим пехотинцам короля, оставшимся без защиты конницы, и не имело никакого стратегического смысла. Также плохо себя показал тяжелый доспех, лишающий своего владельца маневренности и превращавший его к неповоротливого лобстера. Но главное - откуда берется азарт битвы, воля воевать? Одной любви к Богу тут явно было недостаточно. Тут нужен был жестокий азарт и дерзость "кавалеров", нужна была безоглядная и самоуверенная храбрость молодости.
Ещё после Повик Бридж он говорил своему кузену Хэмпдену: "ваши солдаты - старые, уставшие вояки, которые служат, тогда как их солдаты - это младшие сыновья джентльменов, юная элита. Ты же понимаешь, что никогда дух наших посредственных труженников-вояк не будет равен духу этих парней, который воюют за честь и славу?! Нас просто уничтожат, если мы не найдем ребят, равным джентльменам по воодушевленности в битве!" Хэмпден тогда ответил, что всё так, но откуда этих воодушевленных взять. Теперь, после Эйджхилла, Кромвель был уверен, что должен изменить принципы рекрутинга, чтобы его солдат боялись как гнева Божьего, и чтобы его солдаты были воодушевлены тем, что делают. Иначе всех их ждет погибель.