Вяйнямёйнен уходит

[MirrinMinttu]

Жила-была в Калевале девушка Марьятта. Для девушки деревенской была она странной и даже в некотором смысле бесполезной.

Ни корову подоить, ни лошадь напоить не соглашалась: корова-де с быком забавлялась, и кобылу к жеребцу водили. Оскорбляли такие вещи девушку Марьятту. Были с ней и за столом проблемы:

Марьятта, гордячка-дева,
эта малая девица,
долго берегла невинность,
целомудрие хранила,
рыбой красною кормилась,
мягкою корой сосновой,
не брала яиц куриных,
если жил петух с несушкой,
не брала овечье мясо,
коль овца жила с бараном.

Определили тогда Марьятту в пастушки. Уж чего-чего, а коровки у нее почти строем ходили и чуть ли не шаг чеканили, а уж чтоб в сторону быка взгляд бросить, то ни-ни. Паслись и доились, в лес не убегали. Но несчастна была Марьятта и в лесу со стадом. Куда взгляд ни бросит – везде пошлость жизни и правда земли. Сидела однажды Марьятта на склоне горки, и заметила очень привлекательную бруснику неподалеку. Поскольку из-за своей переборчивости в еде она сытой редко бывала, то ягодка ее искренне обрадовала. Знала бы она, что ее ожидает!

Ягодку нашла на горке,
краснобокую брусничку,
необычную по виду,
расположенную странно:
брать с земли - высоковато,
сверху брать - уж очень
низко.
Подняла с поляны палку,
сбила на землю брусничку.
Забралась брусничка быстро
на красивые ботинки,
прыгнула с ботинок девы
на невинные колени,
с чистых девичьих коленей -
на прекрасные подолы.
Поднялась потом на пояс,
с пояса на грудь взбежала,
взобралась на подбородок,
на уста перескочила,
закатилась в рот девице,
на язык перебежала,
с языка попала в горло,
из него в живот спустилась.

Марьятта, меньшая дочка,
понесла, затяжелела,
забеременела вскоре,
раздобрела, располнела.

В Калевале матерей-одиночек вообще не привечали, а уж таких, как скромница-ханжа Марьятта в особенности ничего приятного не ожидало. Стала дева от всех прятаться, старалась с фоном слиться, но пришла ей пора рожать. Попросила она мать свою, чтобы та баню затопила, но ответила ей матушка:

"Ой ты, чертова блудница,
с кем спала ты, с кем валялась?
С холостым ли, неженатым,
иль с мужчиною семейным?"

Рассказала Марьятта матери, что с ней случилось, и ушла. Пошла она к отцу родному, попросила баню затопить, но ответил ей отец:

Уходи подальше, шлюха,
убирайся, потаскуха,
в каменную щель к медведю,
к косолапому в пещеру,
там ты, шлюха, ощенишься,
потаскуха, разрешишься!"

Обидно стало Марьятте, да и рассердилась она на жестокий закон, по которому люди Калевалы жили. Пригрозила она:

"Нет, я вовсе и не шлюха,
я совсем не потаскуха.
Я рожу большого мужа,
благородного героя,
что над властью будет властью,
силою над силой Вяйно".

Помогла Марьятте только девочка-служанка. Стала расторопная бегать по соседям, спрашивать, кто позволит баню для роженицы затопить. Никто не согласился, все прогоняли: и мужи, внешне на героев похожие, и добрые их жены. И ушла Марьятта прочь от людей в конюшню посреди леса. Там и родился у нее сын, а лошадь их дыханием согревала.

По обычаю, надо было ребенка и окрестить, имя ему дать, но не согласился старик-шаман на это дело: мало ли кем этот странный ребенок оказаться мог? Позвал он Вяйнямёйнена решать, что с сыном безмужней Марьятты делать. Вынес решение жестокое волшебник:

"Если найден на болоте,
на земле зачат брусникой,
в землю парня закопайте,
в ягодной заройте кочке
иль в болото отнесите,
там дубиной оглушите!"

Так бы, наверное, добрые селяне и сделали, если бы ребенок вдруг не заговорил:

"Ой ты, Вяйно, старец дряхлый,
старец дряхлый, полусонный,
приговор ты вынес глупый,
исказил закон хороший!
За грехи и покрупнее,
за дела и поглупее
не снесли тебя в болото,
в темя палкою не били,
хоть ты в годы молодые
сына матери запродал,
самого себя спасая,
из неволи выкупая.

Даже и потом, позднее,
не снесли тебя в болото,
хоть ты в годы молодые
молодых топил красавиц
под глубокими волнами,
отправлял на дно морское!"

И еще много чего говорил-обличал младенец, слова говорил о Вяйнямёйнене жгучие, страшные. Испугались селяне, испугался и старик-шаман, и нарек младенца странного королем всей Карелии.

Вяйнямёйнен, разумеется, оскорблен был до глубины души. Он ведь всю свою жизнь делал все на благо Калевалы, все во имя Калевалы, а теперь его подопечные так легко от него отвернулись. Вступил волшебник-песнопевец в последний раз на борт своей чудо-лодки, и запел заклинание, которое унесло бы его навек от глупых и неблагодарных людей.

Так и закончились в Калевале старые времена. Пришел им на смену новый закон – к худу или к добру. Остались только неясные сказы от них, да еще кантеле.
ФИНИТО

Так Галлен-Каллела изобразил уход Вяйнямёйнена. Уходит волшебник, сопровождаемый лишь парой любопытных взглядов, а народ уже новому владыке молится.