
Джеффри Паркер. Филипп II. Забавы короля. Часть 1.
Разузнайте, как в Каса де Кампо поживают фазаны. Требуется ли им особый уход, нужно ли выпустить их всех или частично, или лучше оставить в их клетках. Доложите, как только что-то узнаете, и расскажите, как проходят строительные работы по возведению стен в Пардо. Напишите в Аранхуэс, спросите, как там проходит строительство, готовы ли живые изгороди, и слышны ли в тех местах фазаны…
Эта запись в конце служебного письма секретарю по ходу строительных работ раскрывает самый глубокий и пылкий интерес Филиппа: птицы, сады, архитектура, звуки природы. Но она также показывает его почти детскую мечту о собственном новом, скрытом от глаз мире, что он создавал в самом сердце Испании.
(голосом Лобкова) Работы по озеленения и облагораживанию королевских садов велись с огромным размахом. Деревья массово свозились со всего света: из Франции, Фландрии и Америки, из самой Испании. 65 вязанок деревьев и саженцев из питомников Голландии в 1561 году и 36 "сундуков" в 1565-м; 1500 кустов жасмина и 3000 кустов деревьев мирты из Валенсии и 1775 деревьев из Аркоса в январе 1562 года; в следующем месяце - 50 апельсиновых деревьев из Пласенсии, и так далее. К моменту смерти короля в одном только саду в Аранхуэсе насчитывалось не менее 223000 деревьев, и большинство из них посажено под личным присмотром Филиппа. И так повсеместно.
В 1565 году начинается закупка деревьев для Эль Боске, план которого разрабатывался самим королём. В Эскориале он распорядился начать посадку деревьев одновременно со строительством монастыря, чтобы, согласно с его замыслом, в каждой из двенадцати спален цветы цвели круглый год. А когда в 1581 году король прибыл в свои новообретённые владения в Португалии, одним из первых распоряжений он выписал из Испании садовников, "дабы привести сады Алмейрина в соответствие с совершенством, равным Каса де Кампо и Аранхуэсу". Король на полном основании мог гордиться своими садами: оба они были уникальными - и Каса с его фонтанами, топиарами и большими искусственными озёрами (на столько, что на них в 1570 году удалось осуществить батальную постановку в честь свадьбы короля и Анны Австрийской), и Аранхуэс с его садами на островах, аллеями и пышными лужайками. Иногда он устраивал там пикники - окружённый ароматом цветов, им же посаженных, а свой рабочий стол обязательно располагал у окна с выходом на сад.
(голосом Дроздова) Сады создавались не только с целью удовлетворить страсть короля к цветам. В Аранхуэсе ещё и построили небольшой зоопарк. Первыми питомцами в нём стали завезённые в 70-х из Африки четверо верблюдов. Они оказались крайне полезными в качестве вьючных животных на строительных работах, так что было решено их разводить, и к 1600 году оных насчитывалось около 40 особей. А ещё там жили страусы. Король пришёл в восхищение, когда несколько этих птиц привезли из Африки в 1584 году. Он начал гадать, какого рода клетку можно для них соорудить. Видимо, решение оказалось не вполне удачным, потому как четыре года спустя одна зверушка сбежала и напала на садовника, серьёзно ранив его (показательно, что этот случай дошёл до потомков лишь потому, что король распорядился возместить тому ущёрб в размере 20 дукатов, а платёж прошёл по бухгалтерии).
В Каса де Кампо зоопарк был куда больше; в нём обитали слоны, носороги (кои были редки в Европе) и львы (ну опять же, охрана оставляла желать лучшего, потому что в 1563 году львы сбежали и чуть не убили дворецкого, в то время как королевская фамилия беспомощно взирала на это действо из кареты). По созданному голландскими мастерами озеру величественно плавала стая лебедей, привезённых из Нидерландов (оттуда же в специальных контейнерах привезли окуней и сазанов).
(голосом Затевахина) Филипп слыл заядлым рыболовом, всегда готовым забросить удочку в Тахо, Эрезму (богатую форелью) или в одно из своих озёр. Рыба охранялась драконовскими мерами: пойманному за рыбалкой в королевском пруду полагалась за первый проступок сотня плетей; за второй - отправляли прямиком на галеры; купание штрафовалось тремя тысячами мараведи (8 дукатов). Королю недосуг было проводить за рыбалкой весь день не солоно хлебавши: жизнь слишком коротка для этого. Так что, перед поездкой в Пардо в феврале 1566 года он приказал "понизить за ночь уровень воды в малом озере так, чтобы на следующий день мы - да будет на то наша воля - могли там порыбачить". Рыба не могла рассчитывать на милость.
Тех же взглядов он придерживается относительно охоты. Живность так же специально разводили, загоняли, а против браконьеров применялись те же жестокие мер: штраф в 10000 мараведи, шестимесячная ссылка, конфискация имущества (плюс сотня плетей в случае сопротивления аресту) были в порядке вещей. За охоту на королевских фазанов налагался штраф в 5000 мараведи; за королевских лебедей – уже в 10000. Иногда события обретали серьёзный оборот, как, например, в 1569 году, когда охрана Пардо взяла с поличным двух браконьеров с семью кроличьими тушками. Нарушители выхватили шпаги и до серьёзно ранили лесничего, а затем сбежали. Король лично вынес вердикт по этому делу: обоих браконьеров приговорили к смертной казни (не за сам факт незаконной охоты, но за сопротивление при аресте - «Несомненно, браконьерство - не есть государственное преступление», - заметил король) и к штрафу в 2000 дукатов. Их жёны оштрафованы на 4000 мараведи (около 12 дукатов) и к двухлетней ссылке. Король с не особой охотой наказывал женщин. «Нужно проявлять умеренность в вопросе наказания жён за проступки, совершённые их мужьями», - замечает он. Однако в действительности эти дамы сами браконьерствовали, а охоту короля надлежало тщательно оберегать. Как и в ситуации с рыбой, Филиппа больше заботило количество, нежели качество содержимого охотничьей сумки. Его излюбленным способом охоты были ловушки, замаскированные сетями. Когда олень попадался в них, на жертву спускали собак, и те, к величайшему удовольствию королевских особ, разрывали его на части. "В мгновение ока", - восхищается некий заграничный гость, - "было убито тридцать оленей, а может и того больше". При таком энтузиазме хозяина леса браконьерам просто негде было развернуться. В 1590-х годах, когда артрит едва-едва позволял ему передвигаться, король с семьёй предпочитал оставаться на лесной поляне, где они ожидали, пока многочисленные охотники (при дворе их насчитывалось под 60 человек) не загонят дичь прямо под прицел арбалтета или аркебузы.
То, что король любил природу, вовсе не означат, что он не обращал внимания на внутреннее убранство своих резиденций. Ведомости "Министерства по строительным работам" (Junta de Obras y Bosque) содержат более пяти тысяч приказов, касающихся строительства и реконструкции дворцов. Значительную часть своей жизни Филипп II провел на строительной площадке. Он сам занимался наймом команды архитекторов, с которыми он встречался дважды в неделю, чтобы всегда быть в курсе продвижения работ. Однако большая часть идей и первоначальных проектов исходила непосредственно от короля. Уроки Онорато Хуана и усердное изучение трудов Витрувия и Серлио вложили в него знания основ архитектуры, а поездка в Нидерланды визуализировала его чаяния: дом во фламандском стиле. С 1559 года зодчие, занятые на работах в Эль Боске, Пардо и Мадриде тщательным образом инструктировались по поводу того, как строить из красного кирпича и шифера, а кровельными работами занималась специально нанятая команда фламандских мастеров. Так был рождён «стиль Филиппа II»
Однако упорное желание короля наблюдать и контролировать каждый этап создавало трудности в работе. Он вполне мог себе позволить вмешаться с дорогостоящими предложениями изменений в план уже после начала строительства. Министры старалась всячески сдерживать энтузиазм своего сюзерена, но всё без толку. «Мне жаль утомлять Ваше Величество такими пустяками», - пишет секретарь, надеясь на быстрое согласование, отправляя королю реестр с затратами на строительство. Но король намёка не понял: «Вы меня не в коем разе не утомляете, а наоборот – развлекаете!», - отвечает он и принимается штудировать каждый пункт. Он должен был убедиться, что всё идёт, как он велел. Он был так же намерен «стребовать фунт мяса» с каждого рабочего. В 1564 году он выразил озабоченность тем, что в Эль Боске те приступают за работу на пол часа позже «из-за того, здешние часы отстают, и это время они не дорабатывают. Повесьте новые и настройте их в соответствии с солнечными часами в саду». Король ожидал, что его работники будут появляться ровно к 7-ми утра и никогда не опаздывать – кроме тех случаев, когда он сам был на месте, потому что раньше 8-ми он не просыпался. «Так как я сплю в комнате с синей кроватью, следите за тем, чтобы до 8-ми утра за окном особо сильно не долбили».
Временами король был готов смирить свои требования при условии, если строительство завершится быстрее. Он был зол и разочарован, когда работа занимала больше, чем он ожидал, как например, в 1565 году, когда король приехал в Эль Боске только для того, чтобы обнаружить, что ему даже негде разместиться: "Я прибыл сюда сегодня днём и обнаружил, что построено гораздо меньше, чем я даже мог предположить... Я не смог эти вытерпеть и поклялся, что если строительство не будет завершено в течение пятнадцати дней, я вернусь в Мадрид". Следующий, кто разозлил короля, был шлифовщик: "Говори тебе, там вообще ничего ещё не готово... В общем, если через неделю всё будет на том же месте, гони их в шею". Но самые сильные слова король припасал для архитекторов. В ранние годы его главный архитектор Хуан Буатиста де Толедо (1500-1567), который работал ещё с Микеланджело и видимо ставил под сомнения архитектурные идеи короля, частенько был с ним на ножах. В 1565 году его как будто бы заподозрили в том, что он посмел внести изменения в план, одобренный королём, чем сильно разозли Филиппа: «Нет, так не пойдёт… Сие нельзя воспринять иначе как оскорбление. Вместо того чтобы закончить работу в том виде, что я обозначил… он не сделал и половины». Эти обвинения архитектор воспринял с абсолютным спокойствием. «Дома, они как растения», - напевал он. «Они растут только если их поливают, а вода в данном случае – это деньги». Король оказался отходчивым. «Это правильная философия», - прокомментировал он, и приказала оказать мастеру всевозможную финансовую поддержку. Филиппу удалось доминировать над своими архитекторами, Хуаном де Эррера и Франсиско де Мора (дядей Бальтазара Поррено, биографа короля), более эффективно: но в 60-х ему приходилось без устали переезжать от одной стройки к другой, чтобы быть уверенным, что всё под контролем. На столько частыми и предсказуемыми были эти перемещения, что по этому поводу неким придворным была написана маленькая книжка под названием "Великие и выдающиеся путешествия короля Филиппа", в которой содержится такая цепочка: "От Мадрида до Эскориала, от Эскориала до Пардо, от Пардо до Аранхуэса, от Аранхуэса до Мадрида, от Мадрида до Эскориала, от...".
Даже поверхностного взгляда на путевой журнал Филиппа за эти годы будет достаточно, чтобы убедиться на сколь много правды в этой шутке. Но на это были свои причины. Кроме всякого рода сезонного досуга, которым король мог предаться в своих поместьях – великолепная охота в Пардо осенью; благоухание цветов весеннего Аранхуэса – Филипп был заядлым коллекционером, и в каждом дворце он держал часть своей «сокровищницы». Эль Боске мог гордиться своим «зеркальным залом» и коллекцией ценный полотен, чьё точное расположение на стенах определил сам король. На вершине «новой башни» дворца в Мадриде, построенного по дизайну Филиппа II во фламандском стиле, находилась художественная галерея, в которой содержались любимейшие его картины – Босха, Брейгеля, Тициана и других, большая часть которых ныне украшает музей Прадо. В общей сложности, там находилась 181 картина, в Эскориале – ещё 250 картины на религиозную тематику, 220 «фламандских полотен» и портреты знатных особ. Наконец, дворец Пардо содержал серию из 44 портрета короля и его родственников работ Тициана, Антониса Мора и Санчеса Коэльо.
Ребёнком Филипп всегда обожал живопись и поздние годы он любил порой набросать эскиз-другой, а также стал автором полноценной картины ("Святой Иосиф", которая до гражданской войны украшала стены церкви в Эскориале). Не удивительно, что он чётко понимал, что в живописи ему нравится, а что нет. Он преклонялся перед мастерами Северного Возрождения, будь то работы религиозной, либо мирской тематики. К 1574 году в его распоряжении находились 33 полотна Иеронима Босха. С другой стороны, видимо его вниманием были обделены итальянские современники Скорела, Патинира и ван дер Вейдена: в его "художественной галерее" не было ни одной картины мастеров "Кватроченто". Среди своих современников он особо выделял Тициана, и заказывал у того многие работы, включая серию из восьми полотен, известных как "Поэзия", основанных на сценах из "Метаморфоз" Овидия; но в тоже время он был совершенно равнодушен к аллегорическим, мистическим работам Эль Греко. Часть художников находилось при дворе Филиппа на полном пансионе, он обеспечивал их отдельными студиями в пригороде Мадрида, связанными тайными ходами с резиденцией короля, через которые всегда он наблюдать за ходом работы.
Под галереей в "новой башне" мадридского дворца располагалась королевская библиотека. Уже в 1553 году он владел 812 фолиантами, часть из них - рукописи, и они заполняли 23 шкафа. В 1576 году количество перевалило за 4545, и 2000 рукописи, и ещё больше находилось в королевской библиотеке в Брюсселе. К моменту смерти Филиппа его коллекция составляла 14000 томов, включая 1150 греческих, 94 еврейских и около 500 арабских кодексов. То была крупнейшая частная библиотека Западного мира. Но король задумал нечто большее. Он хотел предоставить свою библиотеку в пользование учёным умам, превратив, таким образом, её в исследовательский центр. Учредительной грамотой от 1567 года создавалась «Институт» для 24 студентов теологии и искусств, и семинария для 30 слушателей. Но, увы, планы сии были сорваны, ибо после смерти короля монахов стала мало интересовать библиотека, да и посторонним в ней работать запретили. Это привело к тому, что короля стали критиковать за то, что тот допустил подобное положение дел. Что, безусловно, не справедливо. В действительности, Филипп предоставил доступ некоторым учёным, да и в любом случае эти книги были его собственными. До конца своих дней он «часто любил читать, проводя свободное от своих прямых монарших обязанностей время». Бесспорно, в библиотеке он чувствовал себя как дома. К некоторым книгам он писал комментарии, цитировал их в переписке, и был на столько сведущ в содержании своей коллекции, что в 1566 году, когда не досчитались одной из 473 отправленных в Эскориал книг, он сразу же смог определить и описать пропажу. В мае 1575 года, когда его библиотека уже насчитывала более четырёх тысяч томов, король устроил экскурсию для своей семьи. «Государь, наш господин, был единственным, кто говорил обо всех экспонатах библиотеки, поучая детей и беседуя с королевой, рассказывая им всё с толком и расстановкой». Говорят, что король и сам написал книгу - «Порядок вещей» о многоликости природы – в 1560 году и две сонеты, выполненные с присущей ему утончённостью. Он никогда не писал исторических трудов, хотя сам обожал читать их. (В отличие от своего отца, диктовавшего свои мемуары, и внука, Филиппа IV, который перевёл часть «Истории Италии» Гвиччардини.)URL записи