К 1574 году 40-летняя Елизавета была уже опытным игроком в международной и внутренней политике. Она была любима своими подданными. Она умела очаровать любого человека своим хрипловатым голосом, грубоватыми шутками, остроумными замечаниями. К ней было довольно просто попасть на прием, до сих пор, хотя она прекрасно знала, какие силы хотят ее смерти. С ней было легко говорить. Она умела забывать любые оскорбления, если так ей было удобнее, она чертыхалась по любому поводу, ухитряясь при этом не опускаться до уровня рыночной торговки. Никогда не теряющая королевского достоинства, эта женщина легко принимала совершенно недостойные коронованной особы решения. Она давала слово и мгновенно от него отказывалась, она хмыкала, читая письма своих министров, в которых они ругали ее за недостойные и опасные поступки. Ведь уже то, что ее министры осмеливались писать ей весьма неформальные письма, уже говорило о ее искусстве управлять.
читать дальшеА управлять она умела! Те же важные министры за свою работу получали лишь честь эту работу делать – она им не платила, она давала им клички, она даже за ними шпионила! У Елизаветы была одна интересная особенность, которая, по-моему, была свойственна и ее отцу: она хотела, чтобы в ней любили ее саму, а не просто коронованную персону. Но там, где Гарри не мог удержаться от того, чтобы не показывать, кто в доме хозяин, его дочь предпочитала маневрировать и тонко манипулировать. Она прекрасно знала, что по велению души тот же Сесил превратил бы Англию в пуританскую и воинственную страну, что ее совершенно не устраивало. Она могла бы просто разругаться со своим секретарем в пух и прах. Она могла бы, наверное, даже просто его уничтожить. Но Елизавета ограничилась тем, что сплела при дворе достаточно сложную сеть фаворитизма, где протестантство ее министров уравновешивалось католическими симпатиями ее придворных дам и джентльменов.
Кристофер Хаттон
Сэр Кристофер Хаттон не был католиком по форме, но вполне – по духу. Эдвард де Вер, граф Оксфорд, и Генри Говард, будущий граф Нортхемптон, были если и не католиками по убеждениям, то достаточно близки к католическим интригам. Причем, их-то, в отличие от министров, Елизавета отмечала если не наличными деньгами, то возможностями эти деньги получить. Придворные дамы королевы, вне зависимости от религиозных склонностей, активно переписывались с Марией Стюарт. Всех вышеперечисленных лордов считали (впоследствии, во всяком случае) любовниками королевы. При ближайшем же рассмотрении нельзя не заметить, что у каждого из них была предназначенная именно ему роль, и каждый был предан лично королеве. Роберт Дадли, граф Лейчестер, стоял вообще на отдельном пьедестале, и иностранные дипломаты просто до мигреней гадали, какую именно роль он играет при королеве и вдали от нее.
Эдвард де ла Вер
Что же происходило, на самом деле, при дворе этой королевы? Игра, я бы сказала. Тщательно продуманная игра. Ведь Елизавета на самом деле была абсолютно исключительной фигурой среди коронованных особ Европы. У нее не было родственников среди них, не было никаких родственных связей, никаких друзей. Она наотрез отказалась породниться с кем-либо из королевских семей через брак. Формально, она БЫЛА бастардом своего отца. И что ей оставалось? Рассчитывать на себя и свой ум, разумеется. Править, как мужчина, она не могла, ни один король не назвал бы ее «братом». Поэтому она правила по-женски. Там, где мужчины с треском и громом заключали парадные соглашения, которые тут же, при удобном случае, нарушались, Елизавета ограничивалась личными письмами. Письмами настолько противоречивыми, что никто на 100% не мог сказать, что же именно думает королева по излагаемому вопросу, и что именно она обещает.
Генри Говард
Она тщательно строила образ непоследовательной, непостоянной, непредсказуемой Женщины. Если подумать, например, о том, что она не воспринимала сухих докладов, не разбавленных сплетнями и шутками. Помилуйте, она могла сосредоточиться на достаточно сухих предметах еще в детстве, делая сложнейшие религиозные переводы для мачехи и отца. Но королеве был нужен определенный имидж, и она его строила. И всем приходилось с ее причудами считаться. В общую картину входили и фавориты, и заграничные женихи.
Что касается внутренней политики, то у нее просто не было другого выхода, как замкнуть привязанность своих подданных на своей персоне. Честно говоря, ни Сесил, ни Уолсингем не были преданны ей лично. Они были преданны Англии, и они обладали реальной властью. Допусти королева слабинку, и она превратилась бы в символ, именно в знамя, которое достают по торжественным дням, и забывают потом где-то в углу, до следующей церемонии. Соответственно, Елизавете нужен был противовес этой власти – отсюда явный и раздражающий многих фавор Лейчестера, Хаттона и прочих. Эти-то были беззаветно преданы именно и только ей самой, женщине и королеве.
Если верить дону Бернадино де Мендозе, послу Испании, то Большим Планом Елизаветы была отнюдь не протестантская лига, о которой грезил Сесил, а общеевропейская толерантность. Для нее было вполне естественно, что ее подданные имеют полное право верить или не верить на свой лад, лишь бы признавали своего суверена и не пытались навязывать свои взгляды остальным. Когда Мендоза в 1578 году упрекал королеву за преследования католиков, она горячо доказывала ему, что преследует не католиков, а заговорщиков, и тех, кто не признает ее прав суверена. Возможно, она даже говорила правду, какой ее видела. Более того, она знала Филиппа, и знала Екатерину Медичи, которых их католические принципы не сделали фанатиками. Возможно, Мендоза был прав, и Елизавета действительно верила в то, что Филипп и Екатерина примут ее линию, и что Европа избежит религиозных войн.
Ведь доказательством правильности ее политики была сама Англия, ставшая за время ее правления сильной и богатой страной, три четверти населения которой состояли из католиков и приверженцев англиканской церкви. И управляли этим населением протестанты, по большей части. И ничего. Никаких религиозных войн, хотя соседние Фландрия и Франция полыхали от края до края. Елизавета видела свой долг перед подданными в том, что в стране будет мир, и что население будет жить в относительном благополучии.
При всей своей неприязни к Елизавете, в которой Фроде сам признается, даже он признает, что сам факт существования в Европе сильного и независимого протестантского государства держал политику европейских стран в состоянии какого-то баланса. Королева, наверняка, понимала, что этот баланс не будет длиться вечно, и что Франция с Испанией еще сойдутся в битве, в которой придется участвовать и Англии, но каждый год мира был годом в пользу Англии.
-
-
28.10.2011 в 22:11-
-
28.10.2011 в 22:16Только маленькая придирка - Генри Говард, будущий граф Норфсгемптон. ЕМНИП, титул он получил уже при Иакове.
-
-
28.10.2011 в 22:21Маурисьо, это я, чтобы не запутаться в многочисленных Говардах и Генри, которых в этих историях столько же, сколько донов Педров в Бразилии. Надо, наверное, в скобках пометить, что будущий?
-
-
28.10.2011 в 23:34спасибо
-
-
29.10.2011 в 01:37-
-
29.10.2011 в 08:10-
-
29.10.2011 в 11:25-
-
29.10.2011 в 14:39Нари, а что ты думаешь по поводу, это действительно был он?
Grifffisu, на вокзале?! Вот это так Читетель с большой буквы!
Irina*, с временем не очень, и дальше будет еще хуже.
-
-
29.10.2011 в 15:06Я ничего не думаю, поскольку слабо знакома с доказательствами сторон. То есть знаю отнюдь не все, а тут важны детали.
-
-
29.10.2011 в 15:29-
-
29.10.2011 в 15:46Вот-вот! Потому и не лезу. Надо долго-долго все исследования читать, сверять и думать.
-
-
29.10.2011 в 18:42-
-
10.11.2011 в 00:15MirrinMinttu, а что? Есть Wi-Fi, есть время, есть классный пост - надо читать )