Do or die
В этот самый момент на сцене появился Белфур. Тот самый, который, вместе с Босуэллом, нес прямую ответственность за смерть Дарнли. Вот у этого инстинкт самосохранения был на высоте, и он пребывал на континенте, подальше от тревог и опасностей Шотландии. Говорят, он встретил Эсме Стюарта в Мадриде, говорят, что он получил для Эсме деньги от самого Филиппа. Кто знает, что правда, а что – слухи. Как бы там ни было, Белфур понадобился своим покровителям в Эдинбурге, потому что именно он мог дать из первых рук показания по делу о смерти лорда Дарнли. Дело началась в последний день 1579 года, когда Мортон был взят под стражу в своих собственных апартаментах.
читать дальшеНачалось перетягивание каната, которое конкретно с личностью Мортона ничего общего не имело. Мортона не любили. С Белфуром у него была какая-то совершенно персональная склока. Католики считали его протестантом. Протестанты считали его плохим протестантом, потому что он оставил епископов. Народ… Народ был к Мортону совершенно безразличен. Лучше бы вельможа послушал своего короля, пока у него еще было время. Теперь это время кончилось.
Новость разлетелась мгновенно по всем королевским дворам Европы. Мария Стюарт немедленно написала епископу Глазго, чтобы тот объяснил королю, каким чудовищно неблагодарным созданием был Мортон, и что он, один он, виноват во всех несчастьях Марии.
Дело было за Англией. Потому что Эсме не позволил и волосу с головы Мортона упасть, не то, что самой голове, пока не узнал совершенно точно, как отреагирует Англия.
Елизавета, несомненно, и сама чувствовала смятение. Она знала, что Мортона ей надо защищать. Потому что его арест был делом католической партии, и потому, что когда-то они были в неплохих отношениях. Не говоря о том, что именно Елизавета персонально запретила, в свое время, довести дело с письмами из ларца до его логического завершения – обвинения Марии в мужеубийстве. Да и как королева она была обязана отстоять Мортона, ведь его смерть отдала бы Шотландию в руки католической партии, и граница с этой беспокойной страной снова стала бы местом потенциально возможного вторжения врагов в Англию.
Королева кое-что предприняла. Она послала в Эдинбург Томаса Рэндольфа, которому уже было под 60, но который лично знал каждого фигуранта в шотландской политике. Тот поехал не с пустыми руками. Он повез перехваченные Уолсингемом письма, которыми обменивались архиепископ Глазго и римский папа. Из этих писем недвусмысленно раскрывалась роль Эсме Стюарта в Шотландии, и все связи между миссией кузена короля, интригами Гизов, событиями в Ирландии и деятельностью подготовленных иезуитами католических засланцев в регион. Этой ролью была рекатолизация сначала Шотландии, а потом и Англии. Что было бы невозможно без the «bloodshed of infinite numbers, and the irrecoverable dishonour of the king's name». Елизавета требовала от двоюродного племянника, чтобы тот доверил оценить показания против Мортона не Эсме и его ставленникам, а лицам нейтральным. И она напоминала, что открытие дела об убийстве Дарнли заденет и тех, кого он сам, возможно, не желает задевать – кивок в сторону Марии Стюарт, королевской маменьки.
Очевидно, Елизавета не ожидала, что ее рассудочные доводы найдут хоть какой-то отклик у короля-подростка, не чаявшего души в своем великолепном родиче. Поэтому Рэндольф получил указания договориться с партией придворных, имеющих основание Эсме Стюарта крепко не любить. Пусть они поднимут великий крик в Эдинбурге, а она отдаст приказ Хансдону и Хантингдону быть в полной боевой готовности для выступления в Шотландию.
А дальше случилось нечто непонятное. Доподлинно можно сказать только то, что юный король сердито ответил английской королеве, что он в своей стране суверен. Он не вмешивается в ее дела с ее подданными, так пусть и она не вмешивается в его дела с его подданными. Другой неоспоримый факт – то, что Рэндольф вдруг вступил в дружескую переписку с Эсме Стюартом. Протестант Фроде утверждает, что у посла не иначе как мозги затупились от старости, если он проникся к доводам иезуитского лиса Эсме.
Но Рэндольф был далек от возраста сенильности, ему было 58. И, напомню, он знал, по-настоящему знал всех шотландцев, участвующих в драме. Если он и проникся к Эсме Стюарту, у него наверняка были хорошие основания. Или, скорее всего, он был одним из тех, кто рассматривал строптивого мальчишку на троне будущим преемником английской короны, и понимал, почему Мортоном нужно пожертвовать. Может быть и так, что он получил совершенно секретные инструкции от самой королевы.
Так или иначе, посол отписал в Лондон, что никакого силового вмешательства со стороны Англии не требуется, и что характер Эсме Стюарта был понят при английском дворе совершенно неправильно.
Уолсингем был в холодном бешенстве, которое хорошо просматривается в его ядовитейшем письме Рэндольфу: «you seem to conceive hope that Lennox may be won to be at her majesty's devotion, which we suppose you deliver by way of mirth… I pray you harp no more on that string». Или, в кратком переводе, «я вас умоляю…».
Королева приняла эту резкую смену курса с удивительным, я бы сказала, с подозрительным спокойствием. Корабли болтались в нейтральных водах, готовые перехватить Джеймса, если ему взбредет в голову бежать из Шотландии, армия была в состоянии готовности в Бервике. Но это и все. Уолсингем, превышая все полномочия, самолично написал Рэндольфу грозное письмо, что если хоть один волос упадет с головы Мортона, Мария Стюарт умрет. Посол, рассудив, что Уолсингем не является королем Англии, на письмо не отреагировал. Зато кудесник Эсме отреагировал на свой лад: 2 марта 1580 года король, он сам, лорд Сетон и многие прочие официально подписали в Холируде декрет, в котором объявили римского папу Римским Антихристом и прокляли по всем правилам кальвинизма. Дело было сделано. Англичане предпочли поверить, что лорды были чистосердечны. Да что там, даже Мендоза в Лондоне остолбенел, заявив, что такой чудовищный документ не может не быть подделкой.
Подделкой декрет не был. Он был клином в партию тех, кто был готов защищать Мортона, защищая Реформацию. В этот момент в игру вступила Франция, которая, изначально, не имела ничего против того, чтобы Эсме провалился в тартарары, как представитель испанской партии. Теперь же французский посол поторопился с заявлением, что Франция решительно протестует против вмешательства Англии в дела суверенного королевства. Приватно он заметил королеве, что было бы глупо поддерживать силы пуритан, которые считают женщину на троне чуть ли не воплощением Сатаны. С чем Елизавета не могла не согласиться. Хотя ее пытались убедить, что ей все равно придется разбираться с Эсме, не сейчас, так в будущем. «Вы зашли настолько далеко, что можете пожалеть, что не пошли дальше», - рубанул с плеча Уолсингем.
Но когда эту королеву могли заставить действовать против ее желания? Она, не менее ядовито, ответила, что не может отправиться завоевывать Шотландию только потому, что король взял к себе на службу своего ближайшего родича. Честно говоря, ей меньше всего хотелось усиливать политические кредиты своего родича – Хантингдона (Генри Гастингса), которые, как раз, был пуританином и… потенциальным претендентом на ее собственный престол, случись что. А настроения протестантов в ее окружении стали королеву сильно нервировать. Хантингдон написал королеве письмо в стиле, сделавшим бы честь любому иезуиту, между прочим, в котором он успешно маскирует протестантским красноречием простое предложение: нет человека – нет проблемы.
Рэндольф, со своей стороны, напомнил королеве, что переписка Мортона с Боузом, в которой он планирует физическое устранение Эсме Стюарта, найдена, и никто из советников короля за Мортона не заступится уже поэтому. И – королева с облегчением распустила уже собранные войска. Мортон остался предоставленным своей судьбе.
читать дальшеНачалось перетягивание каната, которое конкретно с личностью Мортона ничего общего не имело. Мортона не любили. С Белфуром у него была какая-то совершенно персональная склока. Католики считали его протестантом. Протестанты считали его плохим протестантом, потому что он оставил епископов. Народ… Народ был к Мортону совершенно безразличен. Лучше бы вельможа послушал своего короля, пока у него еще было время. Теперь это время кончилось.
Новость разлетелась мгновенно по всем королевским дворам Европы. Мария Стюарт немедленно написала епископу Глазго, чтобы тот объяснил королю, каким чудовищно неблагодарным созданием был Мортон, и что он, один он, виноват во всех несчастьях Марии.
Дело было за Англией. Потому что Эсме не позволил и волосу с головы Мортона упасть, не то, что самой голове, пока не узнал совершенно точно, как отреагирует Англия.
Елизавета, несомненно, и сама чувствовала смятение. Она знала, что Мортона ей надо защищать. Потому что его арест был делом католической партии, и потому, что когда-то они были в неплохих отношениях. Не говоря о том, что именно Елизавета персонально запретила, в свое время, довести дело с письмами из ларца до его логического завершения – обвинения Марии в мужеубийстве. Да и как королева она была обязана отстоять Мортона, ведь его смерть отдала бы Шотландию в руки католической партии, и граница с этой беспокойной страной снова стала бы местом потенциально возможного вторжения врагов в Англию.
Королева кое-что предприняла. Она послала в Эдинбург Томаса Рэндольфа, которому уже было под 60, но который лично знал каждого фигуранта в шотландской политике. Тот поехал не с пустыми руками. Он повез перехваченные Уолсингемом письма, которыми обменивались архиепископ Глазго и римский папа. Из этих писем недвусмысленно раскрывалась роль Эсме Стюарта в Шотландии, и все связи между миссией кузена короля, интригами Гизов, событиями в Ирландии и деятельностью подготовленных иезуитами католических засланцев в регион. Этой ролью была рекатолизация сначала Шотландии, а потом и Англии. Что было бы невозможно без the «bloodshed of infinite numbers, and the irrecoverable dishonour of the king's name». Елизавета требовала от двоюродного племянника, чтобы тот доверил оценить показания против Мортона не Эсме и его ставленникам, а лицам нейтральным. И она напоминала, что открытие дела об убийстве Дарнли заденет и тех, кого он сам, возможно, не желает задевать – кивок в сторону Марии Стюарт, королевской маменьки.
Очевидно, Елизавета не ожидала, что ее рассудочные доводы найдут хоть какой-то отклик у короля-подростка, не чаявшего души в своем великолепном родиче. Поэтому Рэндольф получил указания договориться с партией придворных, имеющих основание Эсме Стюарта крепко не любить. Пусть они поднимут великий крик в Эдинбурге, а она отдаст приказ Хансдону и Хантингдону быть в полной боевой готовности для выступления в Шотландию.
А дальше случилось нечто непонятное. Доподлинно можно сказать только то, что юный король сердито ответил английской королеве, что он в своей стране суверен. Он не вмешивается в ее дела с ее подданными, так пусть и она не вмешивается в его дела с его подданными. Другой неоспоримый факт – то, что Рэндольф вдруг вступил в дружескую переписку с Эсме Стюартом. Протестант Фроде утверждает, что у посла не иначе как мозги затупились от старости, если он проникся к доводам иезуитского лиса Эсме.
Но Рэндольф был далек от возраста сенильности, ему было 58. И, напомню, он знал, по-настоящему знал всех шотландцев, участвующих в драме. Если он и проникся к Эсме Стюарту, у него наверняка были хорошие основания. Или, скорее всего, он был одним из тех, кто рассматривал строптивого мальчишку на троне будущим преемником английской короны, и понимал, почему Мортоном нужно пожертвовать. Может быть и так, что он получил совершенно секретные инструкции от самой королевы.
Так или иначе, посол отписал в Лондон, что никакого силового вмешательства со стороны Англии не требуется, и что характер Эсме Стюарта был понят при английском дворе совершенно неправильно.
Уолсингем был в холодном бешенстве, которое хорошо просматривается в его ядовитейшем письме Рэндольфу: «you seem to conceive hope that Lennox may be won to be at her majesty's devotion, which we suppose you deliver by way of mirth… I pray you harp no more on that string». Или, в кратком переводе, «я вас умоляю…».
Королева приняла эту резкую смену курса с удивительным, я бы сказала, с подозрительным спокойствием. Корабли болтались в нейтральных водах, готовые перехватить Джеймса, если ему взбредет в голову бежать из Шотландии, армия была в состоянии готовности в Бервике. Но это и все. Уолсингем, превышая все полномочия, самолично написал Рэндольфу грозное письмо, что если хоть один волос упадет с головы Мортона, Мария Стюарт умрет. Посол, рассудив, что Уолсингем не является королем Англии, на письмо не отреагировал. Зато кудесник Эсме отреагировал на свой лад: 2 марта 1580 года король, он сам, лорд Сетон и многие прочие официально подписали в Холируде декрет, в котором объявили римского папу Римским Антихристом и прокляли по всем правилам кальвинизма. Дело было сделано. Англичане предпочли поверить, что лорды были чистосердечны. Да что там, даже Мендоза в Лондоне остолбенел, заявив, что такой чудовищный документ не может не быть подделкой.
Подделкой декрет не был. Он был клином в партию тех, кто был готов защищать Мортона, защищая Реформацию. В этот момент в игру вступила Франция, которая, изначально, не имела ничего против того, чтобы Эсме провалился в тартарары, как представитель испанской партии. Теперь же французский посол поторопился с заявлением, что Франция решительно протестует против вмешательства Англии в дела суверенного королевства. Приватно он заметил королеве, что было бы глупо поддерживать силы пуритан, которые считают женщину на троне чуть ли не воплощением Сатаны. С чем Елизавета не могла не согласиться. Хотя ее пытались убедить, что ей все равно придется разбираться с Эсме, не сейчас, так в будущем. «Вы зашли настолько далеко, что можете пожалеть, что не пошли дальше», - рубанул с плеча Уолсингем.
Но когда эту королеву могли заставить действовать против ее желания? Она, не менее ядовито, ответила, что не может отправиться завоевывать Шотландию только потому, что король взял к себе на службу своего ближайшего родича. Честно говоря, ей меньше всего хотелось усиливать политические кредиты своего родича – Хантингдона (Генри Гастингса), которые, как раз, был пуританином и… потенциальным претендентом на ее собственный престол, случись что. А настроения протестантов в ее окружении стали королеву сильно нервировать. Хантингдон написал королеве письмо в стиле, сделавшим бы честь любому иезуиту, между прочим, в котором он успешно маскирует протестантским красноречием простое предложение: нет человека – нет проблемы.
Рэндольф, со своей стороны, напомнил королеве, что переписка Мортона с Боузом, в которой он планирует физическое устранение Эсме Стюарта, найдена, и никто из советников короля за Мортона не заступится уже поэтому. И – королева с облегчением распустила уже собранные войска. Мортон остался предоставленным своей судьбе.
@темы: Elisabeth I
-
-
10.01.2012 в 21:30-
-
10.01.2012 в 21:33-
-
10.01.2012 в 21:40-
-
10.01.2012 в 21:45-
-
10.01.2012 в 21:51-
-
10.01.2012 в 22:05-
-
10.01.2012 в 22:16-
-
10.01.2012 в 22:33-
-
10.01.2012 в 23:31-
-
11.01.2012 в 07:54