Елизавета I - после казни Марии Стюарт

[MirrinMinttu]

Известие о казни Марии Стюарт в Лондон повез сын графа Шрюсбери – с наказом сделать доклад только членам королевского совета и никому больше. Сэр Эмиас Полетт уже успел к тому времени отправить Уолсингему длиннейший лист инвентаризированного имущества казненной королевы: «Украшения, посуду и другие ценности покойной королевы Шотландии уже разделили на много частей до получения ваших инструкций… Я назначил хранителем означенных ценностей м-ра Мелвилла, врача, и м-сс Кеннеди, как вы и распорядились».

В Лондоне, Сесил попытался скрыть от Елизаветы новости еще на один день, но к вечеру следующего дня кто-то королеве уже доложил о случившемся. Отреагировала королева практически так же, как отреагировала Мария Стюарт на известие, что ее казнят: молчанием. Все уже решили, что грозу пронесло мимо, но за ночь шок отошел, и на смену ему пришла ярость. Рано утром она вызвала Хаттона, которому пришлось много чего выслушать по поводу того, какую ношу они взвалили своими требованиями на ее плечи. И, наконец, суть проблемы: «Я, выпустив этот патент на казнь из своих рук, предала то доверие, которое она мне выказала!».

Да, Елизавете еще раз пришлось поступить не так, как ей хотелось, а так, как требовало ее правительство. Это было достаточно унизительно, к тому же она прекрасно знала, на кого обрушится шквал негодования. И считала это несправедливым.

А протестантский Лондон ликовал. Звенели колокола, они не прекращали звон целых 24 часа, на каждом перекрестке пускались фейерверки, и от этого Елизавете было еще страшнее. То, чего она боялась, то, чего она старалась избежать, бушевало вокруг дворца: религиозная нетерпимость.

Опытным царедворцам было легко предположить, на ком Елизавета сорвет раздражение, и Дэвисону порекомендовали исчезнуть из дворца на несколько дней, пока буря не уляжется. Именно это он и собирался сделать в любом случае, ссылаясь на проблемы со здоровьем. Но уж в этом, наказании козла отпущения, Елизавета уступать была не намерена. Она не могла, в общем-то, отправить в Тауэр Уолсингема и Сесила, которые были силой, подтолкнувшей ее к поступку, который не одобряла она сама. Зато она могла отправить Дэвисона, протянувшего ей ненавистный патент, поправлять здоровье в Тауэр – и отправила.

К 12 февраля королева все еще продолжала драть в клочья гордость своих советников, а делать это она умела. Совет попытался обратиться к ее логике: растущая с каждым днем опасность для нее и королевства, заговоры, Мария Стюарт как враг внутри государства… В общем-то все, что Елизавета и так знала.

Очевидно, она много чего сказала своим министрам по поводу той обстановке секретности, в которой велась подготовка к казни, потому что ей, во-первых, напомнили, что она сама подписала патент собственной рукой, и Дэвисон принес его советниками уже заверенным большой печатью. Во-вторых, они сочли «по разным причинам», что волновать ее величество столь мрачными материями неразумно.

Какая там логика! Королева получила нервный срыв, отказывалась принимать пищу, у нее началась бессонница. Она не могла больше ничем задеть Уолсингема, с которым у нее уже были довольно скверные отношения. За Уолсингема пострадал его друг и коллега Дэвисон. Но вот Сесилу Елизавета могла показать, где перец растет, и сделала это с удовольствием. Она отказалась принимать Сесила и не читала его письма. Напрасно, они бы ее позабавили. В одном ее старейший советник выражает готовность лежать у ее ног в ожидании капель ее милосердия, которые он впитал бы всем телом и душой.

Было ли все это игрой? Почти наверняка – да, было. В том смысле, что Елизавете совершенно не собиралась брать на себя ответственность за то, чего ей делать никогда не хотелось, и что у нее буквально выкрутили ее советники. Могла она отказаться подписать патент? Пожалуй, да. Но как бы она жила потом с правительством, с которым она состояла бы в открытой ссоре? Сменить правительство? Практически исключено. Была ли опасность, что правительство сменит ставшую слишком неудобной королеву? Пожалуй, тоже да. Уолсингем был основательным человеком. Он просто не мог не иметь проработанного плана перехода власти на случай, если королева будет убита или просто умрет от банальной простуды. Поскольку в тот период заговоры против королевы существовали перманентно, Уолсингему было бы достаточно просто «проглядеть» один из них.

Я думаю, что поведение королевы после казни Марии Стюарт было местью. Конечно, не слишком логичной местью – ведь она недвусмысленно давала понять, что готова увидеть Марию мертвой. Но одно дело – тайное убийство, почти негласно одобряемая форма избавления от неудобных в политике. И совсем другое – официальная казнь со всей судебной атрибутикой, плахой и фейерверками в честь смерти супостата.

В любом случае, 13 февраля Елизавета приступила к своим обязанностям: к дипломатии. Первое письмо было адресовано, разумеется, Джеймсу: «My dear brother: I would you knew, though felt not, the extreme dolour that overwhelms my mind for that miserable accident which, far contrary to my meaning has befallen…”. Вот она, официальная версия. Несчастный инцидент, произошедший против ее воли.

Интересно, что первый голос в защиту английской королевы принадлежал ее врагу, Бернадино де Мендозе, который писал Филиппу из Парижа, что клика тайного совета принудила королеву подписать приговор, угрожая отозвать финансирование военных действий в Голландии.

По версии Мендозы, королева запретила Дэвисону что-либо делать с подписанным патентом на казнь, пока он не получит от нее специальные инструкции. Но Дэвисон, «страшный еретик и враг королевы Шотландии», отнес патент своим единомышленникам. Мендоза мало что знал о происшедшем, потому что он рапортует о палаче, которого «клика» отправила в Фотерингей, и о том, что этот палач немедленно отрубил Марии голову «в присутствии всего четырех человек… не дав ей даже времени поручить душу Богу».

В Лондоне, Елизавета вела себя именно так, словно события развивались именно по сценарию, описанному Мендозой. Она даже поручила судьям рассмотреть вопрос о том, можно ли повесить Дэвисона без суда. Сесил, с которым она по-прежнему не общалась, отправил в суд записку, настоятельно рекомендуя судьям напомнить королеве о том, что ее желание не стоит над законом.

Звездная палата рассматривала дело Дэвисона 28 марта. Обвинителем выступила лично королева. Она обвинила младшего секретаря в неповиновении – в выдаче патента о казни без ее приказа, и в сокрытии подготовки казни Марии. Верьте или нет, но Дэвисона признали виновным, и приговорили к гигантскому штрафу в 10 000 марок (1 080 000 нынешних фунтов). «Слишком много для Дэвисона и слишком мало для его проступка», - хмыкнула королева, и снова отправила бедолагу в Тауэр.

Там Дэвисон и оставался 19 месяцев, пока его тайно не перевели под домашний арест. Штраф с него, кстати, никто и никогда не требовал. Он больше никогда не занимал ни одной государственной должности, но корона регулярно платила ему зарплату, а Уолсингем позаботился о том, чтобы Дэвисон сохранил некоторые льготы, на которые он имел право, занимая пост младшего государственного секретаря.

А Елизавета продолжала находиться в контрах и с Сесилем, и со всем советом. Ее злость подогревала информация, которую посол Стаффорд аккуратно передавал в Лондон. Передавал, пока Уолсингем просто не запретил ему это делать, «дабы не резжигать гнев ее величества к ее совету». Это много говорит о реальной власти Уолсингема, который был в силах перекрыть каналы королевской информации, если считал это необходимым. Не стоит, впрочем, забывать, что Елизавета всегда имела свою собственную сеть источников информации, о которой не знал никто. Даже ее Лейчестер.

Похоже на то, что единственным человеком, который рискнул протянуть руку дружбы опальному Сесилу в те смутные времена, был именно Роберт Дадли. Более того, он практически извиняется за поведение Елизаветы в письме от 9 апреля. Действительно, Елизавета решила не отказываться, в конце концов, от службы такого многогранного и опытного политика, хотя, видит Бог, у Сесиля были свои заблуждения.

Но в Испании Филипп решил, наконец, что Франция достаточно слаба для того, чтобы с ней считаться, и решил вторгнуться в Англию. Елизавете были слишком нужны в тот момент и Сесил, и Уолсингем, чтобы ткнуть их носом в очевидный факт: казнь стареющей, никому не нужной женщины в Фотерингее не изменила и не предотвратила решительно ничего.

@темы: Elisabeth I

Comments

[Маурисьо]

Угу... как я понимаю, казнь Марии даже спровоцировала Филиппа.
ЕМНИП (что-то об этом писал Е.Б. Черняк), Мария написала завещание, в котором передавала свои наследственные права Филиппу в обход неблагодарного сына. С юридической точки зрения это - простая бумажка.
Но ею Филипп мог прикрыться для захвата и Англии, и Шотландии (как он уже наложил руку на Португалию, хотя права и дома Фарнезе, и дома Браганса более весомые, чем у Филиппа).

И еще ... эта бумажка имеет силу только после смерти Марии.

[Ilves*]

И все-таки,поведнние Елизаветы после смерти Марии-сплошное притворство,хотя, иначе она и не могла.

[MirrinMinttu]

Маурисьо, Филипп за Марию и своей старой туфлей бы не пожертвовал И если письмо действительно было, то оно было написано гораздо раньше, еще когда она вовсю планировала заговоры, а тогда она обещала что угодно и кому угодно. В свою последнюю ночь Мария написала только королю Франции. Не думаю, что Филипп сунулся бы в Англию в любом случае, имея "легальные" основания или нет, если бы положение во Франции не дало бы ему повода попытать счастья. На самом деле, больше всего он был задет рейдами Дрейка, который угрожал ему в его собственном заповеднике. Но об Армаде и всем, с ней связанным, будет позже. Сейчас надо немного обозреть, что происходило в Англии в тот момент, когда готовилась казнь Марии.

Irina*, не уверена. Люди почти никогда не думают и не чувствуют прямолинейно. Она хотела избавиться от Марии, но не хотела бы сделать это именно так, как получилось. Возможно, если бы на нее не напирали, она предпочла бы оставить все так, как есть. И уж менее всего она хотела ужесточения протестантской политики в своем королевстве, которую насильно продавливали Уолсингем и Сесил, твердолобые реформисты. Ну, а потом началась дипломатия, то есть - да, притворство. Надо же было как-то разруливать ситуацию.

[mryam]

Ничего особого умного, просто хотела сказать большое спасибо!

[LenaElansed]

казнь стареющей, никому не нужной женщины в Фотерингее не изменила и не предотвратила решительно ничего.

вот именно

[MirrinMinttu]

mryam,

LenaElansed, и это самое обидное.