Do or die
На свой лад, Анна Болейн была достойным противником. С точки зрения Кромвеля, ситуация второго развода короля напоминала ситуацию с разводом первым. Был король, который хотел свободы. Была королева, которая эту свободу ему добровольно давать не собиралась. И был первый министр, который должен был освободить короля.
читать дальшеРазница была только в том, что задача, стоящая перед Кромвелем, была проще той, которая когда-то стояла перед Волси. Королева Катарина была королевой по рождению, связям, привязанности подданных. Ее статус был тесно вплетен в канву международной политики. Англия была тогда еще членом европейского сообщества, которое объединял Ватикан. Анна же была просто никем – любовницей короля, которую он своей волей посадил на трон. Короля, который отныне ни от кого не зависел и был волен (законно) делать в королевстве все, что ему заблагорассудится. Поэтому и Кромвель мог, с благословения своего короля, действовать бесцеремонно.
Надо отдать должное Анне – она не сдалась легко. Конечно, может быть, что она искренне не понимала, до какой степени легко король мог от нее избавиться, не получив при этом ни одного неодобрительного взгляда. Возможно, ее публичные угрозы Кромвелю были следствием глупости. Возможно – действиями человека, которому было нечего терять. Знаменитая проповедь, которую она заказала своему проповеднику Скипу, была определенно угрожающей для Кромвеля. Но чего было бояться Кромвелю, уже уступившего свои апартаменты, расположенные рядом с королевскими, семье Сеймуров? Более того, министр увидел в тексте проповеди идею, которая помогла ему выстроить линию обвинения против угрожающей ему Анны. Ведь речь шла о советнике персидского царя, который закончил свою жизнь на виселице, выстроенной им для защитника королевы, несправедливо обвиненной в адьюльтере.
И 24 апреля 1536 года комиссия под руководством Кромвеля и герцога Норфолка занялась проверкой морального облика королевы Анны. Все повороты следствия и суда слишком хорошо известны для того, чтобы их еще раз повторять. Суд действительно был публичным, в зале постоянно находились тысячами лондонцы. И никто, никто не возмутился приговором, хотя доказательства развратности Анны, представленные Кромвелем, не должны были пройти ни в одном суде даже в качестве косвенных.
Единственный признавшийся (под пыткой) в связи с Анной был геем, и это не было секретом. Возможно, конечно, что Анна заходила далеко, дразня музыканта – ведь он был как бы безопасен, по ее разумению. Но даже эта тема особенно не разрабатывалась. Пожалуй, лондонцам после смерти той, которую они считали единственной истинной королевой, было просто безразлично, что случится с ненавидимой всеми Анной и кучкой каких-то придворных, они просто наслаждались зрелищем и скандалом.
Что заставило суд пэров (26 человек!) поверить в обвинения? Это – самая «вкусная» часть суда. Джейн Паркер, графиня Рочфорд и жена Джорджа Болейна, написала на бумаге слова, сказанные Анной про короля: Que le Roy n’estait habile en cas de soi copuler avec femme, et qu’il n’avait ni virtu ni puissance, и протянула записку судьям. Вывод из этих дурацких слов о том, что король не умеет угодить женщины, и не имеет ни мужской силы, ни энергии, был далеко идущим. Принято думать, что вывод был следующим: если Анна не могла зачать сына от короля, она могла попытаться сделать дело с кем-то другим. Разве не именно ради наследника и была возложена на ее голову корона?
Ирония ситуации состоит в том, что слова Анны могли были быть восприняты именно в этом ключе только в том случае, если ее тирада была такой правдой, о которой было широко известно – во всяком случае, среди пэров королевства. Но это вряд ли могло быть правдой, учитывая скандалы между ней и ее августейшим повелителем по поводу походов короля на сторону.
Не логичнее ли предположить, что слова Анны попадали под одну из статей нового закона о государственной измене – «изобретение и распространение порочащих и лживых слухов о короле, или королеве, или принцах»? А остальные части обвинений (в адюльтере и инцесте) были просто фансервисом того времени?
Потому что, как ни крути, а история королевского брака с «лупоглазой шлюхой» была скандальна на каждом повороте. И Анна отнюдь не была венцом разумности, кротости и доброты, ради которых ее общественное мнение даже если бы и не простило, то хотя бы признало стоящей усилий и принесенных жертв. Три года пробыла она коронованной королевой, но не только не приобрела при дворе друзей, а оттолкнула и тех, кто в 1528 году был на ее стороне, кто уж там по какой причине. Возможно, в конце концов, что начать с нового листа хотел не только король, но и все королевство.
Что касается самой Анны, то лейтенант Тауэра, сэр Уильям Кингстон, написал Кромвелю так: «Многих людей, мужчин и женщин, отправлял я отсюда на эшафот, и все они уходили в великой тоске. Но эта леди думала о смерти с радостью и удовольствием». Возможно, Анне и вправду не терпелось уже оставить позади все эти грязноватые, нервные, лихорадочные годы, и начать с нового листа – на свой лад.
По распоряжению Кромвеля, ворота Тауэра были закрыты в ночь перед казнью Анны Болейн, и все посторонние удалены за стены крепости. На казни присутствовала только небольшая группа придворных, и Томас Кромвель триумфально стоял в первом ряду. Вряд ли это имело смысл. Скорее всего, мысли Анны, произносящей с эшафота слова традиционного раскаяния, были уже далеки от дворцовых дрязг и интриг. Вряд ли она даже видела, кто пришел стать свидетелем ее казни.
Позднее Кромвель получил из Питерборо донесение о том, что за день до казни Анны Болейн, тонкие восковые свечи над гробницей королевы Катарины Арагонской загорелись сами по себе.
читать дальшеРазница была только в том, что задача, стоящая перед Кромвелем, была проще той, которая когда-то стояла перед Волси. Королева Катарина была королевой по рождению, связям, привязанности подданных. Ее статус был тесно вплетен в канву международной политики. Англия была тогда еще членом европейского сообщества, которое объединял Ватикан. Анна же была просто никем – любовницей короля, которую он своей волей посадил на трон. Короля, который отныне ни от кого не зависел и был волен (законно) делать в королевстве все, что ему заблагорассудится. Поэтому и Кромвель мог, с благословения своего короля, действовать бесцеремонно.
Надо отдать должное Анне – она не сдалась легко. Конечно, может быть, что она искренне не понимала, до какой степени легко король мог от нее избавиться, не получив при этом ни одного неодобрительного взгляда. Возможно, ее публичные угрозы Кромвелю были следствием глупости. Возможно – действиями человека, которому было нечего терять. Знаменитая проповедь, которую она заказала своему проповеднику Скипу, была определенно угрожающей для Кромвеля. Но чего было бояться Кромвелю, уже уступившего свои апартаменты, расположенные рядом с королевскими, семье Сеймуров? Более того, министр увидел в тексте проповеди идею, которая помогла ему выстроить линию обвинения против угрожающей ему Анны. Ведь речь шла о советнике персидского царя, который закончил свою жизнь на виселице, выстроенной им для защитника королевы, несправедливо обвиненной в адьюльтере.
И 24 апреля 1536 года комиссия под руководством Кромвеля и герцога Норфолка занялась проверкой морального облика королевы Анны. Все повороты следствия и суда слишком хорошо известны для того, чтобы их еще раз повторять. Суд действительно был публичным, в зале постоянно находились тысячами лондонцы. И никто, никто не возмутился приговором, хотя доказательства развратности Анны, представленные Кромвелем, не должны были пройти ни в одном суде даже в качестве косвенных.
Единственный признавшийся (под пыткой) в связи с Анной был геем, и это не было секретом. Возможно, конечно, что Анна заходила далеко, дразня музыканта – ведь он был как бы безопасен, по ее разумению. Но даже эта тема особенно не разрабатывалась. Пожалуй, лондонцам после смерти той, которую они считали единственной истинной королевой, было просто безразлично, что случится с ненавидимой всеми Анной и кучкой каких-то придворных, они просто наслаждались зрелищем и скандалом.
Что заставило суд пэров (26 человек!) поверить в обвинения? Это – самая «вкусная» часть суда. Джейн Паркер, графиня Рочфорд и жена Джорджа Болейна, написала на бумаге слова, сказанные Анной про короля: Que le Roy n’estait habile en cas de soi copuler avec femme, et qu’il n’avait ni virtu ni puissance, и протянула записку судьям. Вывод из этих дурацких слов о том, что король не умеет угодить женщины, и не имеет ни мужской силы, ни энергии, был далеко идущим. Принято думать, что вывод был следующим: если Анна не могла зачать сына от короля, она могла попытаться сделать дело с кем-то другим. Разве не именно ради наследника и была возложена на ее голову корона?
Ирония ситуации состоит в том, что слова Анны могли были быть восприняты именно в этом ключе только в том случае, если ее тирада была такой правдой, о которой было широко известно – во всяком случае, среди пэров королевства. Но это вряд ли могло быть правдой, учитывая скандалы между ней и ее августейшим повелителем по поводу походов короля на сторону.
Не логичнее ли предположить, что слова Анны попадали под одну из статей нового закона о государственной измене – «изобретение и распространение порочащих и лживых слухов о короле, или королеве, или принцах»? А остальные части обвинений (в адюльтере и инцесте) были просто фансервисом того времени?
Потому что, как ни крути, а история королевского брака с «лупоглазой шлюхой» была скандальна на каждом повороте. И Анна отнюдь не была венцом разумности, кротости и доброты, ради которых ее общественное мнение даже если бы и не простило, то хотя бы признало стоящей усилий и принесенных жертв. Три года пробыла она коронованной королевой, но не только не приобрела при дворе друзей, а оттолкнула и тех, кто в 1528 году был на ее стороне, кто уж там по какой причине. Возможно, в конце концов, что начать с нового листа хотел не только король, но и все королевство.
Что касается самой Анны, то лейтенант Тауэра, сэр Уильям Кингстон, написал Кромвелю так: «Многих людей, мужчин и женщин, отправлял я отсюда на эшафот, и все они уходили в великой тоске. Но эта леди думала о смерти с радостью и удовольствием». Возможно, Анне и вправду не терпелось уже оставить позади все эти грязноватые, нервные, лихорадочные годы, и начать с нового листа – на свой лад.
По распоряжению Кромвеля, ворота Тауэра были закрыты в ночь перед казнью Анны Болейн, и все посторонние удалены за стены крепости. На казни присутствовала только небольшая группа придворных, и Томас Кромвель триумфально стоял в первом ряду. Вряд ли это имело смысл. Скорее всего, мысли Анны, произносящей с эшафота слова традиционного раскаяния, были уже далеки от дворцовых дрязг и интриг. Вряд ли она даже видела, кто пришел стать свидетелем ее казни.
Позднее Кромвель получил из Питерборо донесение о том, что за день до казни Анны Болейн, тонкие восковые свечи над гробницей королевы Катарины Арагонской загорелись сами по себе.
@темы: Англия Тюдоров
-
-
09.11.2012 в 14:01А какой в этом был смысл? Или он думал, что Анна (с ее характером станется) будет говорить ТАКУЮ предсмертную речь, что плохо может стать всем?
-
-
09.11.2012 в 18:32-
-
09.11.2012 в 18:36Ilves*, у королевы было много друзей.