понедельник, 21 января 2013
Что касается отношения Джона с его английскими подданными – это отдельная сага. Начиналось-то все хорошо. Кейт Нордгейт утверждает, что для англичан вопрос о преемнике Ричарда, не имеющего естественного наследника, никогда не был вопросом. Джон. Другая альтернатива даже не рассматривалась. И, что бы ни утверждали легенды будущих столетий, во времена, когда Джон был принцем, он был даже популярен среди своих будущих подданных. Что еще более ценно в контексте управленческой политики, у Джона были хорошо отлаженные контакты с правительством, назначенным его братом. Спасибо участию в изгнании ненавистного всем Лонгчампа.

Джон и Филипп
читать дальшеНо пять лет отсутствия – долгий срок для политики, а Джон, занятый братом в войнах на континенте, столько и отсутствовал. Более того, он и королем-то стал тогда, когда был во Франции. Ситуация достаточно уникальная, и местные политики-бароны ею воспользовались в полной мере. Как и почему – я описывала выше. Более того, Джон застрял во Франции на годы. Что по-своему трагично, так это то, что, возможно, сам-то Джон, будучи на континенте, спал и видел Англию. Во всяком случае, как только его властная маменька отправилась в Испанию, Джон тут же сбежал в Англию.
С моей стороны это чистая спекуляция – предположить, что на континенте Джон в те годы воевал не от души, а просто потому, что от него этого ожидали. Потому что мама заставляла. Потому что королям как бы положено защищать своё. Какое свое? Ну не чувствовал Джон империю Ангевинов своей кровной. Историки (та же Нордгейт) удивляются тому, как Джон вел свои кампании – словно играл в шахматы. Вроде, и энергия была, и скорость, но души в них не было. Причем, он явно избегал прямого столкновения с Филиппом. Давление на него шло со всех сторон, но он отмахивался: «Когда-нибудь я отвоюю у него все, что он теперь отвоевывает у меня. Пусть его…»
Это не значит, что Джон не играл в дипломатические игры со своим противником. Например, он практически наверняка знал о судьбе Артура. Ведь он пытался с ним помириться и договориться после ареста. И только когда молодой человек ответил пылкой речью о непримиримой вражде, Джон отправил его в более надежное место. Но ни Филиппу, ни бретонцам он не сказал о своих планах в отношении Артура ни слова – несомненно потому, что хотел предотвратить возможность перехода Бретани под руку Филиппа.
Хотя то, как вел свою игру Филипп в конце 1203 года, говорит о том, что и он точно знал, что Артура можно больше во внимание не принимать. Если только он вообще когда-либо принимал молодого герцога во внимание.
Довольно интересно и обращение Джона в начале 1203 года к папе. Он, собственно, просто пожаловался на оскорбительное поведение Филиппа. Нашел ведь суверена над своим сувереном! Ибо Святейший Престол официально представлял божественную власть на земле, а кто может быть выше Бога? Филипп, можно предположить, не один раз чертыхнулся, что упустил из вида такую возможность. Он, разумеется, подал встречную жалобу, но ведь инициатива осталась все равно за Джоном.
Папа Иннокентий, как и положено человеку с такой властью и ответственностью, попытался усадить королей за стол переговоров. Он отправил во Францию своих представителей – в мае, и явно с советом особо не торопиться, потому что послы подтянулись ко двору короля Франции аж в конце августа. Но чувства Филиппа отсрочка не остудила. Он резко заявил, что он " was not bound to take his orders from the Apostolic See as to his rights over a fief and a vassal of his own, and that the matter in dispute between the two kings was no business of the Pope's." Что можно кратко перевести как «не суйся не в свое дело».
Джон, как истец, был вежливее. Он с шиком принял в Лондоне посольство папы в марте 1204 года, и уже в апреле в Париже появились для переговоров архиепископ Кентерберийский, епископы Или и Норвича, графы Пемброк и Лейчестер. Филипп не мог повести себя менее дипломатично, чем повел. Он с плеча рубанул, что или ему возвращают Артура, которого он признает вместо Джона владельцем Ангевинской империи на континенте, либо присылают сестру Артура, и Филипп сам будет хозяином земель Ангевинов, как защитник и опекун сиротки.
А почему бы Филиппу было и не понаглеть? Он ведь знал, с кем имеет дело.
Граф Пемброк, Уильям Маршалл, некогда нищий рыцарь, зарабатывающий себе на жизнь победами на турнирах, с большим трепетом относился к нажитому годами состоянию. И часть этого состояния находилась в Нормандии.
У графа Лейчестера, Робера де Бьюмонта, вообще значительная часть земельных угодий находилась в центральной Нормандии. Они просто не могли не клюнуть на предложение Филиппа, согласно которому те, кто принесет ему оммаж в течение года, получат подтверждение на свои владения лично из рук Филиппа.
И графы заплатили французскому королю, по 500 марок каждый. Купив себе право на свои же земли на год и день. С условием, что потом они принесут врагу своего короля оммаж, если тот к тому моменту не отвоюет земли у Филиппа. Вообразите себе послов, заключающих в обход своего короля договор с его противником. На простом языке это называется изменой. И Джон никогда толком не простил Маршаллу подобного унижения своего статуса. А мстить он умел. Бьюмонт догадался умереть в октябре того же года, и мужская линия его рода пресеклась вместе с ним.
Кстати, у послов-предателей хватило то ли наглости, то ли хитрости не утаить своего поступка от Джона. Очевидно, ссылаясь на то, что каждый должен защищать свою собственность как умеет, если уж ее не защищает для них их король. А как он в таких условиях мог защищать, если ему не на кого было положиться? Если его собственные послы заключали прямые сделки с врагом за его спиной, а комендант Руана писал, что все замки и города от Байе до Ане пообещали Филиппу немедленную сдачу сразу, как только он возьмет Руан?
Предательство было повсюду. И эти разочарования в окружающих людях оставили тяжелый след на характере Джона. Когда он собрался всерьез начать войну с Филиппом и созвал своих ноблей с войсками в Портсмут, те не отказали, но начали подтягиваться настолько медленно, что от экспедиции пришлось отказаться вообще. Так что Филипп прошел победным маршем там, где захотел, и ничего ему за это не было. Спасти Руан было невозможно. Комендант крепости в Руане, Питер Дюпре, сообщил Филиппу, что ему удалось оттянуть неизбежное, заключив договор с Филиппом о сдаче через 30 дней, если к нему не придет подмога. Джон написал, чтобы Питер спасал себя и людей, потому что помощь не придет – у короля Англии, преданного своими подданными, не было ни денег, ни войска. Так была потеряна Нормандия. Так Джон получил кличку «мягкий меч».
А 1 апреля 1204 года умерла железная леди Алиенора Аквитанская, и больше никто не стоял между Филиппом и Аквитанией. Филиппу не сдались только Ла Рошель, Ньор и Туар. Ангулем Филипп трогать не посмел, зато довольно успешно натравил против Джона Гасконь, набросав перед благодарными слушателями картину практически независимой «Великой Гаскони» под эгидой великого французского короля. Но к тому времени Джон уже набрал достаточно денег, чтобы начхать на своих медлительных баронов и просто нанять 30 000 наемников под командованием брата архиепископа Бордо. И Филиппу пришлось остановиться.
@темы:
King John
Да, ситуация у него была патовая, да и противник попался слишком изворотливый. Если бы не Филипп и его перманентное желаение расширить владения и подмять под себя все, то возможно Англии посчастливилось бы какое-то время жить спокойно и в достатке.
(Ронин), Про Джона я потом соберу полный файл и выложу на самиздат, как обычно делаю. А вот насчет того, что Англии было бы лучше, если бы ангевинские владения остались при ней... Это не совсем так черно-бело. В тот исторический период все равно шатания и отделения были неизбежны. Все равно нужны бы были деньги для защиты этих владений. Войны Ангевинов, начиная с Ричарда, выжимали из Англии человеческие и материальные ресурсы.
Конечно Джон скорей всего не удержал бы расползающуюся во все стороны империю Ангевинов, что-то бы потерял, что-то бы уступил - пусть живут. Но то было бы вполне себе без последствий хотя бы для репутации Джона.))) Нравится он мне.
Судя по умелой анти-пиар компании против Ричарда III, там была замешана политика Тюдоров, а тут кому было выгодно очернить в истории имя Джона? Хронисты сами себе дураки?
Ну, с Ричардом там интересно, вообще-то. Джозефина Вилкинсон собрала в одну главу все, что говорили про Ричарда - обхохочешься. То одно плечо выше, то другое, то рука недоразвита вообще, то пальцев нет, то парализована... А ведь в Орден Подвязки уставом было запрещено принимать людей с физическими дефектами))) И когда Ричард вступал в Ордень Бани, его практически голого видело изрядное количество народа. Так что понятно, что дефекта видимого для глаз в его теле не было. Я вот сказала бы, что ранним Тюдорам хватило просто просто отменить бастардизацию потомков короля Эдди. Пасквиль Мора был, вообще-то, предназначен для назидания королю Гарри, который его даже не прочел. Так что атака на Ричарда началась только с Шекспира. Почему? Если предположить, что эту пьесу писал таки не Уильям Шекспир, а граф Оксфорд, то здесь могла иметь место попытка оправдать своего предка, Джона де Вера. Надо искать причины в событиях царствования Элизабет тех лет. А уж викторианцы потом тщательно повторили все сплетни про Ричарда - но не все викторианцы.
очень интересно почитать!"
А с Джоном все же странно. В пользу кого так все старались? мало ли кто ссорился с папой, вон Филиппа вообще отлучили от церкви))
ой, я тоже ссылку хотела попросить, спасибо!
ну, я бы сказала, что понимаю его))) чужое, то на что ты не имеешь право, всегда притягательно и волнительно))) Что Англия, что женщины....
Подозрение есть, но оно относится к событиям будущего в этой истории.
ну, так хронисты, наверно, тоже старались уже, когда Джона не стало) при жизни, такого писаку можно было призвать к ответу)
в общем, это все крайне любопытно! с интересом слежу за вашими выкладками!