Do or die
Эдвард III был коронован в феврале 1327 года королем Англии, но сама Англия как-то разницы с предыдущим режимом не заметила. Если разница и была, то не к лучшему. Король и фавориты сменились на регентшу и фаворита, которые были едва ли не ненасытнее Диспенсеров. Казалось бы: Изабелла прикарманила все состояние Диспенсера-младшего, Мортимер – Диспенсера-старшего, а ведь это были богатейшие люди королевства! Но Мортимер еще подгреб под себя и владения графа Арунделла, а в 1328 году и вовсе основал сам для себя графство Марш.
читать дальшеКороля-подростка Мортимер не ставил ни в грош. Когда опекуны появлялись где-либо с несовершеннолетним королем, Мортимер отказывался идти позади Эдварда. Он или шел с ним шаг в шаг, или вообще проталкивался вперед. Эдвард знал, что его собственный двор наводнен шпионами Мортимера, и что сам он находится в смертельной опасности, потому что Роджер Мортимер был твердо намерен короноваться. Возможно, он бы даже в этом преуспел. Проблемой для Мортимера стало то, что он (вполне здраво, в общем-то) как-то не пожелал иметь на административных постах королевства предателей. «Предавший раз, кто вновь тебе поверит» и все такое.
Но тем, кто своими деньгами и войсками вторжение Мортимера поддержал, было очень обидно. Многие ведь считали, что они не пошли против законного короля, что они просто восстали против диктата Диспенсеров. Одним из таких обиженных был Ричард Ангервиль де Бури – писатель из старой семьи, с родословной от времен Вильгельма Завоевателя, библиофил, бенедиктинский монах и епископ. Вообще-то он начал с должности наставника при малолетнем Эдуарде Третьем, но в 1325 году поддерживал Изабеллу и Мортимера, вполне ощутимо снабжая их деньгами от дохода с Бриенна. Сам он в это время прятался в Париже, потому что рассорился с Эдуардом Вторым (или с Диспенсером, что вероятнее) по причине того, что общался с папой напрямую, и получал от того назначения, которые Диспенсер хотел бы отдать своим людям.
Именно Ангервиль смог прорвать своего рода блокаду, в которой держали несовершеннолетнего короля. Ангервиль по своим каналам списался с папой, предупредив того, что если в документах английской короны отсутствуют слова «pater sancte», то этот документ издан хоть и от имени короля, но против его воли. Стянулись ко двору принца Эдварда и прочие представители лордства и военной знати страны. Роберт Аффорд, например, и Уильям Монтегю. Не то, чтобы лидеры формально, но люди с корнями и обширнейшими связями.
Переворот спровоцировал сам Мортимер. В октябре 1330 года, когда государственный совет собрался в Ноттингеме, несколько моментов показались принцу странными. Для начала, Ланкастеру, этим советом руководившему, места в замке почему-то не нашлось. Сам Мортимер явно нервничал, среди членов совета циркулировали слухи, что он решил узурпировать власть. Монтегю сказал принцу, что лучше съесть собаку, чем быть самому ею съеденным. Надо сказать, что Ноттингемский замок стоял на скале, пронизанной вдоль и поперек тайными ходами и палатами. Один из служащих замка открыл заговорщика тайный пассаж, который вел прямо в главную башню.
Тройку заговорщиков сопровождали всего около дюжины человек. Монтегю пришлось убить только гофмейстера, Хью Тарплингтона, и местного судью, которые оказали сопротивление. Мортимер был связан, и уведен прочь под крики королевы: «Good son, good son, have pity on gentle Mortimer!”.
Это была тихая, бархатная революция. Через месяц Мортимера без всякой помпы повесили, как обычного уголовника, Изабель отправили с глаз подальше в Райзинг Кастл, и восемнадцатилетний Эдуард Третий начал свое пятидесятилетнее правление. Годы кровавой вендетты, начавшейся с казни Пирса Гавестона, закончились.
Трудно себе представить, чтобы юноша в таком возрасте имел уже сложившееся представление о том, какой стиль правления будет наилучшим для его времени и состояния дел в его королевстве. То ли Эдвард III был счастливым исключением, то ли он просто был самим собой, и это оказалось наилучшим стилем. Дэвид Старки полушутя именует его добрым отцом семейства, имеющим хорошенькую жену и быстро подрастающий выводок из пяти сыновей.
Не совсем так, конечно. У юного короля была суровая школа жизни за плечами, да и хорошие у него были советники. Они точно знали, что пришло время объединять нацию, и почему бы не под эгидой жеста «все мы – одна семья». Англия достаточно насмотрелась триумфальных въездов. Эдвард же в свои города не въезжал. Он в них входил, ведя коня в поводу и держа за руку свою королеву, которая держала за руку старшего из сыновей. И ему изумительно, невероятно, сказочно повезло с женой. В свое время, Изабель женила Филиппу на сыне, чтобы попользоваться неплохим приданым девушки. Именно на эти деньги были наняты наемники ее и Мортимера, с которыми они высадились в Англии. Самой девушкой никто не интересовался, а напрасно. Потому что девушка была даже по масштабам тех времен необычной. Дело в том, что она была по-настоящему хорошей, очень доброй, очень внимательной, и, по-видимому, обладала истинной интеллигентностью.
Англичане, которые обычно любили брюзжать по поводу королев-иностранок, Филиппу любили, и против фламандцев, которых она привезла с собой, не возражали. Потому что привезла с собой умная Филиппа не придворных, жадных до дармовых денег, а ученых, артистов, купцов, ремесленников, банкиров. Что, несомненно, во многом объясняет, почему ставшее уже стандартным отсутствие денег в казне при смене правителя не омрачило начало этого царствования. Когда они с мужем стали править в Англии самостоятельно, мать Филиппы, Жанна Валуа, сразу же (в 1331) приехала погостить, посмотреть, и, наверняка, дать дочке некоторые наставления о том, как нужно управляться с королевским хозяйством. Я нигде до этого не встречала упоминания, чтобы кто-то из родителей навещал своих дочек-королев в Англии.
Эдвард возродил турниры, которые его отец в свое царствование запретил, и никогда не отказывался встретиться на турнирном поле ни с кем, даже если это был ничем не примечательный рыцарь. Правда, король турниры обычно всегда выигрывал, он был по-настоящему хорош в этом деле. Первый среди равных. Именно то, что было нужно. Никаких фаворитов, никакой авторитарности. Король начал залечивать раны своего королевства, работая вместе со своими подданными. Началось возрождение культуры, возрождение рыцарских традиций.
Но, как отметил Фроссар, «англичане никогда не будут любить и уважать своего короля, если он не окажется победителем, любителем оружия и войн против соседей – особенно тех, кто сильнее и богаче их самих». Эдвард, в штате жены которого Фроссар приехал в Англию, это знал. Да что там, это знание было в его крови. Например, состояние дел с Шотландией. Мир от 1328 года, который был заключен от его имени и против его воли, Эдвард считал личным оскорблением.
Буром он в Шотландию, тем не менее, не полез. Эдвард III всегда помнил, что войны выигрывают не громкие слова, не далекие от повседневной жизни символы, а рядовые солдаты. Причем, выигрывают оружием, которое, желательно, должно превосходить оружие врага. Эдвард создал армию, которая могла действовать единым организмом, и он вооружил эту армию длинными луками. Позже он зайдет так далеко, что запретит в английских деревнях все «пустые» виды спорта, кроме стрельбы из лука.
Первой целью Эдварда стала пограничная крепость Бервик, которая опять была в руках шотландцев. Обе армии встретились на Халидон Хилл, и английские луки практически уничтожили армию шотландцев прежде, чем дело дошло до ближнего боя. Первая победа англичан за целых 30 лет. Что касается короля, эта победа сделала его национальным героем. И не только потому, что впервые за 30 лет север Англии освободился от страха перед шотландскими рейдами. Но и потому, что каждое оружие требует определенной тактики ведения боя, и в данном случае тактиком был сам король. Более того, его армия была способна действовать согласно разработанной тактике, что на поле боя возможно вовсе не всегда.
Что дальше? А дальше была, разумеется, неизбежная Франция, которая и вправду прекрасно воспользовалась проблемами между Англией и Шотландией, одной рукой отщипывая кусочки от английских континентальных владений, а другой субсидируя Шотландию, чтобы та держала Англию занятой. К тому же, Франция на тот момент была еще богата и уже бесхозна в некотором смысле. И Эдвард БЫЛ внуком Филиппа IV Французского и его единственным оставшимся потомком мужского рода. Вот он и объявил себя законным правителем Франции. Хотя есть сведения, что это сделала за него еще матушка во время его коронации. Изабель не была из числа тех, кто был готов согласиться упустить что-то свое из-за небольших формальностей. Мало ли что она родилась дочерью! Но она была из старшей ветви!
Совершенно новую страницу в развитие отношений между государством и короной Эдвард III открыл тем, что сделал парламент, тогда еще не слишком развитый и не слишком автономный, постоянно действующей административной единицей.
Эдвард никогда не забывал о том, кто именно будет оплачивать его войны. Еще до похода король получил предложение палаты общин создать совет, наблюдающий за сбором налогов и экономикой в целом в отсутствие короля. С этим король сердечно согласился, назначив в совет архиепископа Кентерберийского Стратфорда и графа Хантингдона, вместе с графами Варенном и Ланкастером в качестве помощников. Следующее, о чем просила палата общин, было взимание налогов только по решению парламента – опять же, только в отсутствие короля. Дело в том, что в отсутствие короля сборщики имели печальную склонность облагать налогом то и так, как им нравилось, и не всегда помнили, что налог, в общем-то, взымается в пользу короны, а не самих сборщиков. Король согласился и с этим. Было решено, что отныне девятина налогов на зерно, шерсть и овец будет идти исключительно на военные расходы.
Но одно дело решить, и совсем другое – собрать налоги. В результате деньги в военную казну не потекли, Эдуарду пришлось делать заем, чтобы заплатить войскам, и даже оставить в долговой тюрьме графов Дерби, Варвика и Нортхемптона в качестве заложников займа (дело было в Мехелине, Фландрия). Разумеется, и король, и его приближенные были в бешенстве, которое сконцентрировалось на личности архиепископа Стратфорда. Чтобы было уж совсем весело, баронство начало ворчать, что Эдуард подвержен влиянию группы особенно близких друзей, которых в его случае называли уже не фаворитами (потому что он не выделял их милостями), а фамильярами. Очевидно, баронам просто не понравилось, что Эдуард призвал их к порядку при сборе налогов, и заставил платить то, что они должны были платить. Он всегда подчеркивал, что основную тяжесть финансирования должны нести те, у кого деньги есть, а не те, кто трудится от зари до зари, но живет в бедности. Он, кстати, еще раньше объявил долговую амнистию тем, чьи долги не превышали сумму в 10 фунтов.
Раздражение Эдуарда легко понять: вряд ли до него не дошло, в какой сложной ситуации оказался архиепископ, которому пришлось балансировать между интересами баронов (которые не хотели платить налоги и подчиняться графику сбора), короля (который денег очень хотел), церкви (которая была значительным землевладельцем и, соответственно, субъектом налогообложения) и папского престола (который вообще хотел прекратить войну). Все он понимал. Но на то и правительство, чтобы разгрузить короля, получив для этого необходимые полномочия. Так что Эдуард взял, да и отослал архиепископа в Брабант заложником взятых там королем займов. Справедливо. Король также уволил лордов Канцлера и Казначея, арестовал четырех судей, двух торговцев шерстью, замешанных в монополизировании торговли (Уильяма де ла Поля и Реджинальда Кондуита), и начал расследование деятельности по сбору налогов.
Конфликт достиг своего пика, когда парламент собрался на заседание в 1341 году. Король вообще хотел исключить архиепископа Стратфорда из числа заседающих, но тут встали Арунделл и Варенн, и заявили, что король обязан в значительных государственных делать советоваться со своими лордами, и если он что-то имеет лично против епископа, то о санкциях решать не ему, а палате пэров. Надо сказать, что эти двое особенно возмущались тем, что король не включил их в число своих доверенных лиц. Не успел король согласиться с этим аргументом, как ему подали петицию обеих палат, с требованиями пересмотреть законы 1340 года, и назначить специальных чиновников из числа влиятельных лиц, которые приглядывали бы за магнатами, и отчитывались перед парламентом. По сути, это было бы переподчинение государственных чиновников парламенту, и Эдуард предложил, что можно решить вопрос и по-другому: назначить чиновников согласно рекомендациям приближенных к королю, и заставить их принести перед парламентом присягу в том, что они будут действовать законно и справедливо.
Король согласился, что пэры будут отныне подсудны не лично ему, а палате пэров, так сказать, равными им по статусе людьми. Обвинения против министров тоже отныне должны были быть заслушаны палатой лордов. Палата общин получила кое-какие свободы, подряды, обновления предыдущих постановлений. По делу Стратфорда была назначена комиссия в составе Арундела и Салсбери, и... на этом дело и закончилось. Во всяком случае, больше вопроса о бедолаге Стратфорде никто не поднимал. А в 1343 король просто снял с него обвинения совершенно по собственной инициативе. Правда, публично они помирились еще в 1341 году.
За хорошее поведение король получил от парламента 10 000 мешков шерсти, но лорды продолжали дуться. В походе Эдуарда против Шотландии приняли участие всего несколько лордов, а Арунделл, Хантингтон и еще пятеро отклонили приглашение. Интересно, что именно это время граф Дерби выбрал, чтобы заполнить свой персоной образовавшуюся пустоту. Это именно он и северные лорды отправились с Эдуардом воевать против шотландцев. Собственно, это был довольно незначительный поход, просто реакция на возвращение Дэвида Брюса из Франции. Поход прошел более или менее удовлетворительно, потому что Эдуард, по возвращении, устроил всеобщий турнир в Данстейбле. В конце концов, королю было всего 30 лет, и ему захотелось вернуться в атмосферу радости и энтузиазма.
Все молодые рыцари (около 250), и молодые лорды королевства явились на турнир: Дерби, Варвик, Нортхемптон, Пемброк, Оксфорд, Саффолк. А вот Арунделл, Глочестер, Девон, Варенн и Хантингдон сослались на преклонные годы и слабость. Иронично, потому что все они хоть и считались «старыми лордами», но были приблизительно одного возраста с королем, и, разумеется, ни о какой старческой немощи здесь речь не шла, просто они продолжали быть с королем в контрах. Хотя такой вывод сделали гораздо позже, изучая списки явившихся на турнир в связи с последующими событиями. Причин могло быть несколько: и то, что старшие рыцари и лорды решили дать молодежи блеснуть, и то, что они могли бояться повторения той унизительной ситуации в начале царствования отца нынешнего короля, когда молодые рыцари Гавестона раздербанили «старичков» в пух и прах.
Результатом турнира было то, что вперед выдвинулось совершенно новое поколение военных, которые изменили всю стратегию войн во Франции в 1340-х годах. Англичане просто отказались от тактики длительных осад и массовых сражений. Причина была и в отсутствии денег на осады, и в достаточной укрепленности осаждаемых замков, и просто в том, что и англичане, и французы избегали решающей битвы.
Новой стратегией англичан было создание трех самостоятельных армий, действующих в провинциях Франции, в которых англичане рассчитывали встретить некоторую поддержку. Индустрия Фландрии у него уже была, теперь он высадился в Бретони, чтобы потрепать французов в войне за престол герцогства. Поскольку французы поддерживали блуасскую линию наследования, Эдуард поддержал де Монфоров. Мало того, что поддержал, но еще и пожаловал графством Ричмондским. Историк Энтони Тук утверждает, что это было сделано для пущей безопасности морской связи между Аквитанией и Англией, Фроссар в своих Хрониках писал, что назло королю Франции.
В целом Эдуард послал три экспедиции для помощи де Монфору: в марте 1342, подкомандованием сэра Уолтера Манни, фламандца и человека королевы; в июле, под командованием лордов Нортхемптона, Оксфорда, Пемброка и Девона, и сэров Хью Деспенсера (сына, разумеется), Ричарда Тальбота и Ричарда Стаффорда; и, наконец, в октябре Эдуард высадился в Бретони сам.
Арунделл, Хантингтон и Варенн прождали с высылкой своих войск до самого ноября. Англичан, все-таки, было в герцогстве маловато, поэтому Эдуард заключил договор с французами, оставляющий половину герцогства в руках де Монфора, и вернулся в Англию. Следующие три года он провел в делах домашних. Наконец, англичане начали не только тратить деньги на войну, но и что-то от этого получать: участники похода вернулись домой не только став знаменитыми, но и изрядно разбогатев выкупами и военной добычей.
В 1346 году Эдуард Третий высадился в Нормандии. На этот раз король практически подошел к воротам Парижа. 26 августа он вдребезги разнес французов при Кресси. Филипп Шестой практически бежал из столицы, спешно посылая известия молодому королю Шотландии, что пришла пора, так сказать, расплачиваться за гостеприимство, и напасть на Англию с севера. Увы для Филиппа, Дэвид тоже потерпел поражение при Невилль Кросс, и вообще попал в плен к англичанам, которых вела королева Филиппа.
В 1347 Эдуард осадил Кале. Город держался почти год, но, поскольку король Франции не пришел на помощь, крепости (одной из самых укрепленных в том регионе) пришлось сдаться. Я затрудняюсь сказать, имела ли место быть история о шестерых гражданах Кале, или ее придумали позже, уже в 1800-х. В любом случае, какой-то прецедент был, а если и не было, то эта история все равно вдохновила и Родена и писателей, и художников. Гражданам очень повезло, что королева присоединилась к войскам мужа после победы над шотландцами. Говорят, это она уговорила мужа пощадить руководителей обороны города. И все-таки, взяв Кале и одержав множество побед, король был вынужден вернуться домой в том же году: снова не хватило денег. А на следующий год началась эпидемия бубонной чумы.
Поразительно, но эпидемия чумы в Англии не вызвала никакого политического кризиса. Более того, для выживших началась эпоха явного процветания. Парламент не собирался с 1348 до 1351 гг, а собравшись, ограничился одобрением действий правительства во время эпидемии. Эдуард выпустил в 1349 указ о замораживании уровня зарплат, но кто его соблюдал? В сельской местности вдруг образовалось некоторое количество освободившихся земель, которые позволили ускорить отделение молодежи путем приобретения новой земельной собственности, а не дробления старой. Женская рабочая сила понадобилась в городах и деревнях, что позволило женщинам выбрать работу вместо замужества, и заиметь свой капитал. Что, в свою очередь, позволило им в будущем приобретать землю на паях с мужьями, и становиться равноценными партнерами с полным правом наследовать за мужем.
Одно из качеств Эдуарда Третьего, которые делали его королем, идеальным по любым меркам, была его способность слышать критику и реагировать на нее адекватно. Когда его критиковали за то, что он решает дела всей страны с кучкой избранных, он просто признал новые силы, появляющиеся в стране. Полностью признавая влияние пэров, он реагировал на перемены вызовом на заседания парламента (постоянный состав начал заседать года с 1360-го). Надо сказать, что во времена его правления, не было зарегистрировано ни одного случая, чтобы кто-то из вызванных на заседание не явился. Также Эдуард сделал красивый жест в сторону парламента, созывая его заседания в Вестминстере, который был тогда королевской резиденцией. Лорды получили Белую Палату, а палата общин - Расписную Палату.
В 1351 году Эдуард вместе с парламентом разработали четкое определение того, что считается действиями государственной измены. Ими были определены: персональная атака на короля, королеву и их старших детей; военный поход на короля; убийство Лорда Канцлера, Лорда Казначея или королевского судьи; подделка королевской печати и незаконная чеканка денег; импорт незаконно начеканенных денег. Теперь стало невозможным обвинить любого неугодного или вызвавшего неудовольствие человека в государственной измене с легкостью 1320-х годов.
Еще в 1346 году Эдуард начал искоренять коррупцию среди судей, назначив канцелярию Лорда Канцлера ответственной за прием и регистрацию петиций, и за расследование жалоб. Около 1350-х был издан ряд законов, позволяющих осудить врачей и ветеринаров за нанесенный вред. Стало возможным штрафовать за плохое обращение со скотом. Даже перевозчики грузов не могли больше безнаказанно избивать лошадей.
Во времена Эдуарда Третьего было сделано расследование, давшее возможность понять причину хронического недостатка денег в королевстве: это было просто отсутствие мелкой монеты, которой к концу 1300-х циркулировало только в размере 30% от количества монет в начале 1300-х. Люди зачастую просто не могли заплатить налог потому, что у них не было физического денежного эквивалента. Причиной этого оказалась слишком завышенная цена золотого флорина, который ввозился в страну торговцами шерсти. Была сделана денежная реорганизация, которая заняла время, во время которого много выплат совершалось не деньгами, а шерстью. Шерстью король получал ассигнования на армию, шерстью расплачивался с армией.
Изменившаяся экономическая и политическая ситуации заставили англичан вернуться к плану Диспенсера от 1326 года, и организовать доки и биржи в Англии, вместо того, чтобы пользоваться фландрскими. Хотя эта система переложила опасности перевозки грузов и пиратства на плечи судовладельцев, часть торговцев продолжала возражать против ограничений. В целом же налог на вывоз шерсти составил в 1353-54 гг 113 400 фунтов, и годом позже 83 900 фунтов в пользу короны.
В общем и целом, Эдуард III был человеком порывистым, очень храбрым, очень благодарным, но прагматичным и умным. Не потому, что обладал великим умом, а потому, что знал свои недостатки и умел компенсировать их советами компетентных людей. Он не воспринимал враждебно попытки парламента получить большую степень власти, чем Эдуард готов был дать. Он думал, советовался, что-то обещал, большую часть обещенного даже выполнял. У него не было репутации человека беспринципного. Он не был мстителен. Во время ссоры со своими «старыми» баронами в начале 1340-х он не пытался их преследовать и притеснять. Он был преданным мужем, и он был нормальным, адекватным отцом.
Он оставил своим потомкам страну в куда как лучшем состоянии, чем она находилась на момент его коронации. Власть должна была перейти к старшему сыну, Черному Принцу, превосходному стратегу и герою Пуатье, совершенно скандальный брак которого Эдуард признал без излишних истерик. Раздел титулов между остальными сыновьями не вызвал между ними вражды, его дочерям было разрешено искать мужей по велению сердца.
Изабелла вышла замуж только в 33 года, по любви, за французского аристократа. Джоан отправилась ко двору своего жениха, Педро Кастильского, но умерла от чумы. Это тоже был бы брак по любви. Мэри со своим будущим женихом выросла вместе. Очевидно, они были друг к другу привязаны, как минимум. Маргарет тоже вышла замуж за товарища своего детства, Пемброка.
Эдуарду нравилось быть королем, и он показал пример того, как можно быть счастливым и успешным королем. Между войнами и политикой он устраивал турниры, флиртовал, не оскорбляя. Он не боялся появляться на бал-маскарадах в смешных костюмах, он любил петь и дурачиться.
Самым же ценным его наследием стало новое осознание англичанами своего места в истории. Возможно, заявление Дэвида Старки, что с самого момента норманнского завоевания Англия находилась в тени Франции, и является преувеличением, но лишь отчасти. Эдуард III стал первым из Плантагенетов, кто был истинным англичанином. Только при нем английский стал доминирующим среди знати языком, потому что это был язык, на котором говорил король. До него лучшее, что можно было сказать о некоторых королях – это то, что они понимали английский и могли на нем объясниться.
читать дальшеКороля-подростка Мортимер не ставил ни в грош. Когда опекуны появлялись где-либо с несовершеннолетним королем, Мортимер отказывался идти позади Эдварда. Он или шел с ним шаг в шаг, или вообще проталкивался вперед. Эдвард знал, что его собственный двор наводнен шпионами Мортимера, и что сам он находится в смертельной опасности, потому что Роджер Мортимер был твердо намерен короноваться. Возможно, он бы даже в этом преуспел. Проблемой для Мортимера стало то, что он (вполне здраво, в общем-то) как-то не пожелал иметь на административных постах королевства предателей. «Предавший раз, кто вновь тебе поверит» и все такое.
Но тем, кто своими деньгами и войсками вторжение Мортимера поддержал, было очень обидно. Многие ведь считали, что они не пошли против законного короля, что они просто восстали против диктата Диспенсеров. Одним из таких обиженных был Ричард Ангервиль де Бури – писатель из старой семьи, с родословной от времен Вильгельма Завоевателя, библиофил, бенедиктинский монах и епископ. Вообще-то он начал с должности наставника при малолетнем Эдуарде Третьем, но в 1325 году поддерживал Изабеллу и Мортимера, вполне ощутимо снабжая их деньгами от дохода с Бриенна. Сам он в это время прятался в Париже, потому что рассорился с Эдуардом Вторым (или с Диспенсером, что вероятнее) по причине того, что общался с папой напрямую, и получал от того назначения, которые Диспенсер хотел бы отдать своим людям.
Именно Ангервиль смог прорвать своего рода блокаду, в которой держали несовершеннолетнего короля. Ангервиль по своим каналам списался с папой, предупредив того, что если в документах английской короны отсутствуют слова «pater sancte», то этот документ издан хоть и от имени короля, но против его воли. Стянулись ко двору принца Эдварда и прочие представители лордства и военной знати страны. Роберт Аффорд, например, и Уильям Монтегю. Не то, чтобы лидеры формально, но люди с корнями и обширнейшими связями.
Переворот спровоцировал сам Мортимер. В октябре 1330 года, когда государственный совет собрался в Ноттингеме, несколько моментов показались принцу странными. Для начала, Ланкастеру, этим советом руководившему, места в замке почему-то не нашлось. Сам Мортимер явно нервничал, среди членов совета циркулировали слухи, что он решил узурпировать власть. Монтегю сказал принцу, что лучше съесть собаку, чем быть самому ею съеденным. Надо сказать, что Ноттингемский замок стоял на скале, пронизанной вдоль и поперек тайными ходами и палатами. Один из служащих замка открыл заговорщика тайный пассаж, который вел прямо в главную башню.
Тройку заговорщиков сопровождали всего около дюжины человек. Монтегю пришлось убить только гофмейстера, Хью Тарплингтона, и местного судью, которые оказали сопротивление. Мортимер был связан, и уведен прочь под крики королевы: «Good son, good son, have pity on gentle Mortimer!”.
Это была тихая, бархатная революция. Через месяц Мортимера без всякой помпы повесили, как обычного уголовника, Изабель отправили с глаз подальше в Райзинг Кастл, и восемнадцатилетний Эдуард Третий начал свое пятидесятилетнее правление. Годы кровавой вендетты, начавшейся с казни Пирса Гавестона, закончились.
Трудно себе представить, чтобы юноша в таком возрасте имел уже сложившееся представление о том, какой стиль правления будет наилучшим для его времени и состояния дел в его королевстве. То ли Эдвард III был счастливым исключением, то ли он просто был самим собой, и это оказалось наилучшим стилем. Дэвид Старки полушутя именует его добрым отцом семейства, имеющим хорошенькую жену и быстро подрастающий выводок из пяти сыновей.
Не совсем так, конечно. У юного короля была суровая школа жизни за плечами, да и хорошие у него были советники. Они точно знали, что пришло время объединять нацию, и почему бы не под эгидой жеста «все мы – одна семья». Англия достаточно насмотрелась триумфальных въездов. Эдвард же в свои города не въезжал. Он в них входил, ведя коня в поводу и держа за руку свою королеву, которая держала за руку старшего из сыновей. И ему изумительно, невероятно, сказочно повезло с женой. В свое время, Изабель женила Филиппу на сыне, чтобы попользоваться неплохим приданым девушки. Именно на эти деньги были наняты наемники ее и Мортимера, с которыми они высадились в Англии. Самой девушкой никто не интересовался, а напрасно. Потому что девушка была даже по масштабам тех времен необычной. Дело в том, что она была по-настоящему хорошей, очень доброй, очень внимательной, и, по-видимому, обладала истинной интеллигентностью.
Англичане, которые обычно любили брюзжать по поводу королев-иностранок, Филиппу любили, и против фламандцев, которых она привезла с собой, не возражали. Потому что привезла с собой умная Филиппа не придворных, жадных до дармовых денег, а ученых, артистов, купцов, ремесленников, банкиров. Что, несомненно, во многом объясняет, почему ставшее уже стандартным отсутствие денег в казне при смене правителя не омрачило начало этого царствования. Когда они с мужем стали править в Англии самостоятельно, мать Филиппы, Жанна Валуа, сразу же (в 1331) приехала погостить, посмотреть, и, наверняка, дать дочке некоторые наставления о том, как нужно управляться с королевским хозяйством. Я нигде до этого не встречала упоминания, чтобы кто-то из родителей навещал своих дочек-королев в Англии.
Эдвард возродил турниры, которые его отец в свое царствование запретил, и никогда не отказывался встретиться на турнирном поле ни с кем, даже если это был ничем не примечательный рыцарь. Правда, король турниры обычно всегда выигрывал, он был по-настоящему хорош в этом деле. Первый среди равных. Именно то, что было нужно. Никаких фаворитов, никакой авторитарности. Король начал залечивать раны своего королевства, работая вместе со своими подданными. Началось возрождение культуры, возрождение рыцарских традиций.
Но, как отметил Фроссар, «англичане никогда не будут любить и уважать своего короля, если он не окажется победителем, любителем оружия и войн против соседей – особенно тех, кто сильнее и богаче их самих». Эдвард, в штате жены которого Фроссар приехал в Англию, это знал. Да что там, это знание было в его крови. Например, состояние дел с Шотландией. Мир от 1328 года, который был заключен от его имени и против его воли, Эдвард считал личным оскорблением.
Буром он в Шотландию, тем не менее, не полез. Эдвард III всегда помнил, что войны выигрывают не громкие слова, не далекие от повседневной жизни символы, а рядовые солдаты. Причем, выигрывают оружием, которое, желательно, должно превосходить оружие врага. Эдвард создал армию, которая могла действовать единым организмом, и он вооружил эту армию длинными луками. Позже он зайдет так далеко, что запретит в английских деревнях все «пустые» виды спорта, кроме стрельбы из лука.
Первой целью Эдварда стала пограничная крепость Бервик, которая опять была в руках шотландцев. Обе армии встретились на Халидон Хилл, и английские луки практически уничтожили армию шотландцев прежде, чем дело дошло до ближнего боя. Первая победа англичан за целых 30 лет. Что касается короля, эта победа сделала его национальным героем. И не только потому, что впервые за 30 лет север Англии освободился от страха перед шотландскими рейдами. Но и потому, что каждое оружие требует определенной тактики ведения боя, и в данном случае тактиком был сам король. Более того, его армия была способна действовать согласно разработанной тактике, что на поле боя возможно вовсе не всегда.
Что дальше? А дальше была, разумеется, неизбежная Франция, которая и вправду прекрасно воспользовалась проблемами между Англией и Шотландией, одной рукой отщипывая кусочки от английских континентальных владений, а другой субсидируя Шотландию, чтобы та держала Англию занятой. К тому же, Франция на тот момент была еще богата и уже бесхозна в некотором смысле. И Эдвард БЫЛ внуком Филиппа IV Французского и его единственным оставшимся потомком мужского рода. Вот он и объявил себя законным правителем Франции. Хотя есть сведения, что это сделала за него еще матушка во время его коронации. Изабель не была из числа тех, кто был готов согласиться упустить что-то свое из-за небольших формальностей. Мало ли что она родилась дочерью! Но она была из старшей ветви!
Совершенно новую страницу в развитие отношений между государством и короной Эдвард III открыл тем, что сделал парламент, тогда еще не слишком развитый и не слишком автономный, постоянно действующей административной единицей.
Эдвард никогда не забывал о том, кто именно будет оплачивать его войны. Еще до похода король получил предложение палаты общин создать совет, наблюдающий за сбором налогов и экономикой в целом в отсутствие короля. С этим король сердечно согласился, назначив в совет архиепископа Кентерберийского Стратфорда и графа Хантингдона, вместе с графами Варенном и Ланкастером в качестве помощников. Следующее, о чем просила палата общин, было взимание налогов только по решению парламента – опять же, только в отсутствие короля. Дело в том, что в отсутствие короля сборщики имели печальную склонность облагать налогом то и так, как им нравилось, и не всегда помнили, что налог, в общем-то, взымается в пользу короны, а не самих сборщиков. Король согласился и с этим. Было решено, что отныне девятина налогов на зерно, шерсть и овец будет идти исключительно на военные расходы.
Но одно дело решить, и совсем другое – собрать налоги. В результате деньги в военную казну не потекли, Эдуарду пришлось делать заем, чтобы заплатить войскам, и даже оставить в долговой тюрьме графов Дерби, Варвика и Нортхемптона в качестве заложников займа (дело было в Мехелине, Фландрия). Разумеется, и король, и его приближенные были в бешенстве, которое сконцентрировалось на личности архиепископа Стратфорда. Чтобы было уж совсем весело, баронство начало ворчать, что Эдуард подвержен влиянию группы особенно близких друзей, которых в его случае называли уже не фаворитами (потому что он не выделял их милостями), а фамильярами. Очевидно, баронам просто не понравилось, что Эдуард призвал их к порядку при сборе налогов, и заставил платить то, что они должны были платить. Он всегда подчеркивал, что основную тяжесть финансирования должны нести те, у кого деньги есть, а не те, кто трудится от зари до зари, но живет в бедности. Он, кстати, еще раньше объявил долговую амнистию тем, чьи долги не превышали сумму в 10 фунтов.
Раздражение Эдуарда легко понять: вряд ли до него не дошло, в какой сложной ситуации оказался архиепископ, которому пришлось балансировать между интересами баронов (которые не хотели платить налоги и подчиняться графику сбора), короля (который денег очень хотел), церкви (которая была значительным землевладельцем и, соответственно, субъектом налогообложения) и папского престола (который вообще хотел прекратить войну). Все он понимал. Но на то и правительство, чтобы разгрузить короля, получив для этого необходимые полномочия. Так что Эдуард взял, да и отослал архиепископа в Брабант заложником взятых там королем займов. Справедливо. Король также уволил лордов Канцлера и Казначея, арестовал четырех судей, двух торговцев шерстью, замешанных в монополизировании торговли (Уильяма де ла Поля и Реджинальда Кондуита), и начал расследование деятельности по сбору налогов.
Конфликт достиг своего пика, когда парламент собрался на заседание в 1341 году. Король вообще хотел исключить архиепископа Стратфорда из числа заседающих, но тут встали Арунделл и Варенн, и заявили, что король обязан в значительных государственных делать советоваться со своими лордами, и если он что-то имеет лично против епископа, то о санкциях решать не ему, а палате пэров. Надо сказать, что эти двое особенно возмущались тем, что король не включил их в число своих доверенных лиц. Не успел король согласиться с этим аргументом, как ему подали петицию обеих палат, с требованиями пересмотреть законы 1340 года, и назначить специальных чиновников из числа влиятельных лиц, которые приглядывали бы за магнатами, и отчитывались перед парламентом. По сути, это было бы переподчинение государственных чиновников парламенту, и Эдуард предложил, что можно решить вопрос и по-другому: назначить чиновников согласно рекомендациям приближенных к королю, и заставить их принести перед парламентом присягу в том, что они будут действовать законно и справедливо.
Король согласился, что пэры будут отныне подсудны не лично ему, а палате пэров, так сказать, равными им по статусе людьми. Обвинения против министров тоже отныне должны были быть заслушаны палатой лордов. Палата общин получила кое-какие свободы, подряды, обновления предыдущих постановлений. По делу Стратфорда была назначена комиссия в составе Арундела и Салсбери, и... на этом дело и закончилось. Во всяком случае, больше вопроса о бедолаге Стратфорде никто не поднимал. А в 1343 король просто снял с него обвинения совершенно по собственной инициативе. Правда, публично они помирились еще в 1341 году.
За хорошее поведение король получил от парламента 10 000 мешков шерсти, но лорды продолжали дуться. В походе Эдуарда против Шотландии приняли участие всего несколько лордов, а Арунделл, Хантингтон и еще пятеро отклонили приглашение. Интересно, что именно это время граф Дерби выбрал, чтобы заполнить свой персоной образовавшуюся пустоту. Это именно он и северные лорды отправились с Эдуардом воевать против шотландцев. Собственно, это был довольно незначительный поход, просто реакция на возвращение Дэвида Брюса из Франции. Поход прошел более или менее удовлетворительно, потому что Эдуард, по возвращении, устроил всеобщий турнир в Данстейбле. В конце концов, королю было всего 30 лет, и ему захотелось вернуться в атмосферу радости и энтузиазма.
Все молодые рыцари (около 250), и молодые лорды королевства явились на турнир: Дерби, Варвик, Нортхемптон, Пемброк, Оксфорд, Саффолк. А вот Арунделл, Глочестер, Девон, Варенн и Хантингдон сослались на преклонные годы и слабость. Иронично, потому что все они хоть и считались «старыми лордами», но были приблизительно одного возраста с королем, и, разумеется, ни о какой старческой немощи здесь речь не шла, просто они продолжали быть с королем в контрах. Хотя такой вывод сделали гораздо позже, изучая списки явившихся на турнир в связи с последующими событиями. Причин могло быть несколько: и то, что старшие рыцари и лорды решили дать молодежи блеснуть, и то, что они могли бояться повторения той унизительной ситуации в начале царствования отца нынешнего короля, когда молодые рыцари Гавестона раздербанили «старичков» в пух и прах.
Результатом турнира было то, что вперед выдвинулось совершенно новое поколение военных, которые изменили всю стратегию войн во Франции в 1340-х годах. Англичане просто отказались от тактики длительных осад и массовых сражений. Причина была и в отсутствии денег на осады, и в достаточной укрепленности осаждаемых замков, и просто в том, что и англичане, и французы избегали решающей битвы.
Новой стратегией англичан было создание трех самостоятельных армий, действующих в провинциях Франции, в которых англичане рассчитывали встретить некоторую поддержку. Индустрия Фландрии у него уже была, теперь он высадился в Бретони, чтобы потрепать французов в войне за престол герцогства. Поскольку французы поддерживали блуасскую линию наследования, Эдуард поддержал де Монфоров. Мало того, что поддержал, но еще и пожаловал графством Ричмондским. Историк Энтони Тук утверждает, что это было сделано для пущей безопасности морской связи между Аквитанией и Англией, Фроссар в своих Хрониках писал, что назло королю Франции.
В целом Эдуард послал три экспедиции для помощи де Монфору: в марте 1342, подкомандованием сэра Уолтера Манни, фламандца и человека королевы; в июле, под командованием лордов Нортхемптона, Оксфорда, Пемброка и Девона, и сэров Хью Деспенсера (сына, разумеется), Ричарда Тальбота и Ричарда Стаффорда; и, наконец, в октябре Эдуард высадился в Бретони сам.
Арунделл, Хантингтон и Варенн прождали с высылкой своих войск до самого ноября. Англичан, все-таки, было в герцогстве маловато, поэтому Эдуард заключил договор с французами, оставляющий половину герцогства в руках де Монфора, и вернулся в Англию. Следующие три года он провел в делах домашних. Наконец, англичане начали не только тратить деньги на войну, но и что-то от этого получать: участники похода вернулись домой не только став знаменитыми, но и изрядно разбогатев выкупами и военной добычей.
В 1346 году Эдуард Третий высадился в Нормандии. На этот раз король практически подошел к воротам Парижа. 26 августа он вдребезги разнес французов при Кресси. Филипп Шестой практически бежал из столицы, спешно посылая известия молодому королю Шотландии, что пришла пора, так сказать, расплачиваться за гостеприимство, и напасть на Англию с севера. Увы для Филиппа, Дэвид тоже потерпел поражение при Невилль Кросс, и вообще попал в плен к англичанам, которых вела королева Филиппа.
В 1347 Эдуард осадил Кале. Город держался почти год, но, поскольку король Франции не пришел на помощь, крепости (одной из самых укрепленных в том регионе) пришлось сдаться. Я затрудняюсь сказать, имела ли место быть история о шестерых гражданах Кале, или ее придумали позже, уже в 1800-х. В любом случае, какой-то прецедент был, а если и не было, то эта история все равно вдохновила и Родена и писателей, и художников. Гражданам очень повезло, что королева присоединилась к войскам мужа после победы над шотландцами. Говорят, это она уговорила мужа пощадить руководителей обороны города. И все-таки, взяв Кале и одержав множество побед, король был вынужден вернуться домой в том же году: снова не хватило денег. А на следующий год началась эпидемия бубонной чумы.
Поразительно, но эпидемия чумы в Англии не вызвала никакого политического кризиса. Более того, для выживших началась эпоха явного процветания. Парламент не собирался с 1348 до 1351 гг, а собравшись, ограничился одобрением действий правительства во время эпидемии. Эдуард выпустил в 1349 указ о замораживании уровня зарплат, но кто его соблюдал? В сельской местности вдруг образовалось некоторое количество освободившихся земель, которые позволили ускорить отделение молодежи путем приобретения новой земельной собственности, а не дробления старой. Женская рабочая сила понадобилась в городах и деревнях, что позволило женщинам выбрать работу вместо замужества, и заиметь свой капитал. Что, в свою очередь, позволило им в будущем приобретать землю на паях с мужьями, и становиться равноценными партнерами с полным правом наследовать за мужем.
Одно из качеств Эдуарда Третьего, которые делали его королем, идеальным по любым меркам, была его способность слышать критику и реагировать на нее адекватно. Когда его критиковали за то, что он решает дела всей страны с кучкой избранных, он просто признал новые силы, появляющиеся в стране. Полностью признавая влияние пэров, он реагировал на перемены вызовом на заседания парламента (постоянный состав начал заседать года с 1360-го). Надо сказать, что во времена его правления, не было зарегистрировано ни одного случая, чтобы кто-то из вызванных на заседание не явился. Также Эдуард сделал красивый жест в сторону парламента, созывая его заседания в Вестминстере, который был тогда королевской резиденцией. Лорды получили Белую Палату, а палата общин - Расписную Палату.
В 1351 году Эдуард вместе с парламентом разработали четкое определение того, что считается действиями государственной измены. Ими были определены: персональная атака на короля, королеву и их старших детей; военный поход на короля; убийство Лорда Канцлера, Лорда Казначея или королевского судьи; подделка королевской печати и незаконная чеканка денег; импорт незаконно начеканенных денег. Теперь стало невозможным обвинить любого неугодного или вызвавшего неудовольствие человека в государственной измене с легкостью 1320-х годов.
Еще в 1346 году Эдуард начал искоренять коррупцию среди судей, назначив канцелярию Лорда Канцлера ответственной за прием и регистрацию петиций, и за расследование жалоб. Около 1350-х был издан ряд законов, позволяющих осудить врачей и ветеринаров за нанесенный вред. Стало возможным штрафовать за плохое обращение со скотом. Даже перевозчики грузов не могли больше безнаказанно избивать лошадей.
Во времена Эдуарда Третьего было сделано расследование, давшее возможность понять причину хронического недостатка денег в королевстве: это было просто отсутствие мелкой монеты, которой к концу 1300-х циркулировало только в размере 30% от количества монет в начале 1300-х. Люди зачастую просто не могли заплатить налог потому, что у них не было физического денежного эквивалента. Причиной этого оказалась слишком завышенная цена золотого флорина, который ввозился в страну торговцами шерсти. Была сделана денежная реорганизация, которая заняла время, во время которого много выплат совершалось не деньгами, а шерстью. Шерстью король получал ассигнования на армию, шерстью расплачивался с армией.
Изменившаяся экономическая и политическая ситуации заставили англичан вернуться к плану Диспенсера от 1326 года, и организовать доки и биржи в Англии, вместо того, чтобы пользоваться фландрскими. Хотя эта система переложила опасности перевозки грузов и пиратства на плечи судовладельцев, часть торговцев продолжала возражать против ограничений. В целом же налог на вывоз шерсти составил в 1353-54 гг 113 400 фунтов, и годом позже 83 900 фунтов в пользу короны.
В общем и целом, Эдуард III был человеком порывистым, очень храбрым, очень благодарным, но прагматичным и умным. Не потому, что обладал великим умом, а потому, что знал свои недостатки и умел компенсировать их советами компетентных людей. Он не воспринимал враждебно попытки парламента получить большую степень власти, чем Эдуард готов был дать. Он думал, советовался, что-то обещал, большую часть обещенного даже выполнял. У него не было репутации человека беспринципного. Он не был мстителен. Во время ссоры со своими «старыми» баронами в начале 1340-х он не пытался их преследовать и притеснять. Он был преданным мужем, и он был нормальным, адекватным отцом.
Он оставил своим потомкам страну в куда как лучшем состоянии, чем она находилась на момент его коронации. Власть должна была перейти к старшему сыну, Черному Принцу, превосходному стратегу и герою Пуатье, совершенно скандальный брак которого Эдуард признал без излишних истерик. Раздел титулов между остальными сыновьями не вызвал между ними вражды, его дочерям было разрешено искать мужей по велению сердца.
Изабелла вышла замуж только в 33 года, по любви, за французского аристократа. Джоан отправилась ко двору своего жениха, Педро Кастильского, но умерла от чумы. Это тоже был бы брак по любви. Мэри со своим будущим женихом выросла вместе. Очевидно, они были друг к другу привязаны, как минимум. Маргарет тоже вышла замуж за товарища своего детства, Пемброка.
Эдуарду нравилось быть королем, и он показал пример того, как можно быть счастливым и успешным королем. Между войнами и политикой он устраивал турниры, флиртовал, не оскорбляя. Он не боялся появляться на бал-маскарадах в смешных костюмах, он любил петь и дурачиться.
Самым же ценным его наследием стало новое осознание англичанами своего места в истории. Возможно, заявление Дэвида Старки, что с самого момента норманнского завоевания Англия находилась в тени Франции, и является преувеличением, но лишь отчасти. Эдуард III стал первым из Плантагенетов, кто был истинным англичанином. Только при нем английский стал доминирующим среди знати языком, потому что это был язык, на котором говорил король. До него лучшее, что можно было сказать о некоторых королях – это то, что они понимали английский и могли на нем объясниться.
@темы: Edward III
-
-
19.02.2013 в 17:37-
-
19.02.2013 в 17:49-
-
19.02.2013 в 17:51если прикинуть, что в XIV веке в Англии уже думали о жестокости и защите животных, то России до защиты братьев меньших как до Луны пешком
удивило, что королева тоже воевала
а ещё почему измена только по отношению старших детей считалась? а не всех?
-
-
19.02.2013 в 18:04-
-
19.02.2013 в 18:21-
-
19.02.2013 в 18:25-
-
19.02.2013 в 18:49Lil-lit, меня сразил визит ее мамули. Беспрецедентно. И еще именно Филиппа на практике занималась экономикой королевства))) И управляла денежными делами уже взрослых детей. И она собирала через своих торговцев инфу по всему миру - читай, была шефом международной разведки. Повезло им друг с другом, и неизвестно, кому больше.
Нари, идеальный король)))
-
-
19.02.2013 в 18:54-
-
19.02.2013 в 18:56-
-
19.02.2013 в 19:00Хотя, я думаю, что это поздняя легенда. Но что Филиппа умная женщина это точно. Тут надо было еще и подать себя не только как любовницу, но и как помощницу. Будь она недальновдной дурой ничего бы не получилось. А так у нее была в руках реальная власть. Правила вместе с мужем и удачно.
-
-
19.02.2013 в 19:05Ну хоть кому-то из королей в истории повезло.
-
-
19.02.2013 в 19:06-
-
19.02.2013 в 19:47Нари, еще Генри V повезло. У кого больше всего громких побед - того и чтят, прав был Фроссар. Небось, потому и Ричарда I любили.
Cates, убрать принца (то есть, короля уже) планировал, как понимаю, Мортимер, а Изабель ничего не имела против. Королевой-то лучше быть, чем кратковременным регентом.
-
-
19.02.2013 в 19:50Ладно то понятно с Эдуардом 2 все было - там типа против деспотизма фаворитов воевали. А тут?
-
-
19.02.2013 в 20:02-
-
19.02.2013 в 20:04-
-
19.02.2013 в 21:56Gwilym Dodd, Anthony Musson, The Reign of Edward II: New Perspectives
-
-
19.02.2013 в 22:46Хэх... экология, животный мир, защита... задалась тут совершенно левым вопросом, а в какой стране и когда начали подниматься эти вопросы? Причина в том, что пару лет назад работала с материалами по Кавказу при царях. Так называемые "царские охоты". Список трофеев пугающе впечатляющ.
-
-
19.02.2013 в 23:05-
-
19.02.2013 в 23:22-
-
19.02.2013 в 23:41-
-
21.02.2013 в 12:10