Do or die
Мэри поддерживала отношения (как она полагала) с Римом через своего кузена императора и его послов в Англии. Но интересы императора и интересы Рима совпадали весьма относительно. Если император хотел, чтобы Папский Престол был его личным орудием управления Европой, то папа в Риме хотел бы управлять по-прежнему и Европой, и императором. Правда, Юлий III имеет не слишком хорошую репутацию, и обвиняется во всех мыслимых и не очень грехах в наше время, но он ведь был дипломатом и юристом по образованию. И в 1553 году он был сильно зол на императора, из-за которого рассорился было всерьез с Францией и Германией. Именно в 1553 Юлиус попытался начать свою игру, отправив в Англию своим легатом Реджинальда Поля.
папа Юлий III
читать дальшеНо легат – лицо официальное, Реджинальду Полю пришлось ждать, пока в страну въехать ему не разрешил парламент, поэтому секретно папа Юлиус отправил лично к Мэри своего посланника Джиованни Коммендоне. Прибыл этот секретный посланник в Лондон еще 8 августа, под личиной итальянского купца, присматривающего для себя недвижимость. Поскольку практически бесхозная недвижимость в Лондоне была именно от роспуска католических монастырей, Коммендоне быстро познакомился с неким католиком, который входил в штат двора королевы Мэри. От него агент и узнал, что Мэри находится в Тауэре, провозглашенной королевой, но практически на положении узницы, и тайно к ней пробраться не так-то просто.
Джиованни Франческо Коммендоне
Каким-то образом интервью с королевой пронырливый итальянец получил. Очевидно, английские лорды не слишком-то обращали внимание на купцов, снующих вокруг королевы. Мэри вполне определено сказала Коммендоне, что она твердо намерена не только реставрировать католицизм в стране в качестве господствующей конфессии, но и вернуть Англию под защиту папы. Это был ответ «да», за которым поледовали «но».
Реджинальд Поль ни в коем случае не должен пытаться въехать в Англию в качестве папского легата. Он не имеет церковного чина, поэтому почему бы его сначала не сделать хотя бы дьяконом. Далее, прежде чем она начнет церковную реформу, она хотела бы почувствовать себя на троне поуверенее. Коммендоне определенно рапортует папе, что Мэри в тот момент выработала уже очень устойчивую неприязнь ко всем английским лордам, включая Кортни, и жаждала получить в поддержку своей власти мужа-императора. Похоже, она была сильно растеряна и напугана теми ограничениями, которые на нее наложили ее лорды-союзники.
Реджинальд Поль
Но на то Коммендоне и был дипломатом, чтобы не помчаться сразу с полученными сведениями к папе. Он предупредил Мэри, что она должна хранить их встречу в полной тайне даже от посла Ренара. И Мэри действительно скрыла свои прямые контакты с Римом от господина посланника, который, вместе со своим хозяином, немало удивлялся несговорчивости королевы в религиозном вопросе. Коммендоне успел увидеть возвращение месс, обращение в католицизм (или, скорее, возвращение) Нортумберленда, братьев Дадли, Палмера и Гейтса, и казни троих из обратившихся. Он также понял, что большинство лордов ведет двойную игру с Мэри. Они владели обширной собственностью распущенных монастырей и разжалованных католических прелатов, и в любой момент были готовы заменить Мэри на Элизабет, если королева попытается их этой собственности лишить. Только после этого он покинул Англию, увозя искренние заверения Мэри в преданности Папскому Престолу.
Император, разумеется, жениться на Мэри не собирался. Поэтому он дал Ренару распоряжения «продать» англичанам идею о выгодах брака королевы Мэри с испанским принцем Филиппом. Объединенная сила Фландрии, Англии и Испании, с подержкой императора, станет доминирующей в Европе. Соединенный флон трех стран будет безраздельно контролировать моря, что отрежет Шотландию от Франции. Это значит, что Шотландия очень быстро станет английской провинцией. Торговля при таком раскладе будет процветать. К тому же, простые ограничения власти иностранного регента английской королевы будут гарантиями того, что Англия сохранит свою свободу. Под этот проект Чарльз разрешил Ренару обещать в переговорах, что угодно: власть, владения, титулы, влияние, подтверждая их звонкой монетой.
Сначала руку и сердце принца Филиппа предложили самой Мэри. По словам Ренара, королева была не то, чтобы против, но в оборонительной позиции. Она называла Филиппа мальчиком, напоминала, что она на 10 лет его старше, что у нее скверное здоровье, что красота ее утрачена, и что у нее нет ни малейшего опыта ни в искусстве быть интересной в глазах мужчины, ни в самих отношениях с мужчинами. Ренар знал, как рассеять сомнения Мэри, но вот с ее чиновниками дело обстояло хуже. Благосклонно его выслушал только Пейджет.
Мэри совершенно правильно считала, что во всем правительстве он был единственным честным человеком, остальные, титулованные и нет, члены палаты лордов и палаты общин, неплохо нагрели руки на разорении монастырей католиков и экспроприации церковной собственности. С другой стороны, были у английских политиков и другие возражения против испанского брака. У них перед глазами был пример Фландрии, которая стала на тот момент просто испанской провинцией. Англичанам, вырвавшимся стараниями Генриха VIII из топкого болота европейской политики, совершенно не хотелось снова в него плюхаться, а альянс Мэри с Филиппом Испанским сулил и вовсе двойную ловушку. С одной стороны, это был союз с папой, который именно в тот момент проявлял независимость, и, с другой стороны, союз с императором, который одновременно пытался и папу к ногтю прижать, и свою политику вести. Для Англии эта ситуация не сулила ничего, кроме участия в чужих и не нужных ей войнах, и расходов, расходов, расходов.
Гардинер всегда был папистом, но он был также и националистом, и теперь разрывался между желанием вернуться под крыло Рима, и нежеланием воевать в чужих войнах. К тому же, он был старым противником Реджинальда Поля, подозревая, что у того совершенно своя агенда в отношении церкви. Поэтому он возражал против Филиппа и Поля. Те, кто был согласен с Гардинером относительно Поля и Филиппа, были с ним не согласны относительно папы. Гардинер был националистом, а Пейджет – интернационалистом, но, поскольку канцлером был Гардинер, Пейджет в досаде покинул Лондон и удалился в свое поместье. Он был бы за брак с Филиппом, но он был категорически против папы, как и Арунделл, и Пемброк.
Рапорты Ренара Чарльзу просто переполнены информацией в те дни: то Пемброк, Мейсон и Пейджет демонстративно удалились к себе на природу, то Кортни посажен под домашний арест, то Винчестеру запретили появляться при дворе. Стенли, Говарды, Талботы и Невиллы рассорились, и перестали заниматься делами. В общем, правительство было парализовано, а сама Мэри была уже в такой ярости, что Ренар с мрачной иронией предсказывал, что скоро полетят головы и леди Грей, и семейства Дадли, и сестренки Елизаветы. Ведь виновников, истинных виновников своего отчаяния Мэри наказать никак не могла, они были слишком могущественны. Не то, чтобы перечисленные как-то провинились сами по себе словом или делом. Просто недовольные Мэри постоянно тыкали ее своими аргументами в эти имена.
Элизабет действительно была в те дни в большой опасности. Она была наследницей престола. Весь двор сейчас посещал мессы, кроме нее, и это выглядело, как вызов. А уж если учесть, как этот факт использовала анти-папистская коалиция... Элизабет догадалась попросить у сестры аудиенцию наедине, которая была ей дана. Обеих сопровождали только по одной придворной даме. Элизабет, стоя на коленях, просила сестру понять ее убеждения, ведь она сама прошла через то же принуждение признать протестантский обряд. Она, Элизабет, воспитана протестанткой, и совершенно не понимает католицизма. Мэри пообещала сестре, что пришлет ей литературу, но потребовала подчинения. В следующее воскресенье Элизабет явилась на мессу, но явно показывала, что она больна. На следующее воскресенье она снова отсутствовала. Другой придворной дамой высшего ранга, игнорирующей мессы, была Анна Клевская, но Мэри никак старую подругу посещать их не принуждала. Анна ухитрилась поставить себя при дворе так, что была в прекрасных отношениях со всеми и при короле Генри, и короле Эдварде, и королеве Мэри. Кажется, она и с Элизабет все это время была дружна.
Ренар делал, что мог, чтобы восстановить Мэри против сестры. Политика, ничего личного. Лично ему, как человеку, Элизабет чрезвычайно нравилась. И в вопросах религии он был так же всеяден, как и его патрон. Но политика императора требовала на троне именно Мэри, и Ренар старался очистить ей горизонты. Надо сказать, что ударил он по самому слабому месту: Кортни. Мэри действительно не имела никакого опыта флирта и романтических отношений. И вот она вдруг получила в свое распоряжение Эдварда Кортни, которым могла играть, как ей заблагорассудится. И ей это явно нравилось. Ренар нашептывал ей, что многие лорды обращаются к Кортни, как к принцу, и даже преклоняют перед ним колени. И тот принимает эти знаки почтения так, словно их с Мэри брак – дело решенное. Мало этого, он оказывает знаки интереса принцессе Элизабет. Игру Ренара понял бы любой придворный: господин посол хотел одним ударом разделаться и с соперником принца Филиппа, и с естественной соперницей Мэри. Но королева реагировала от всего сердца, чувствуя и ревность, и ненависть, и снова проклятую неуверенность в себе.
Но вот кто бы мог подумать, что бесило Мэро больше всего в сентябре 1553 года? Оказывается, то, что она автоматически носила титул главы церкви. Этот титул красовался на каждой бумаге, которую она подписывала. Она требовала, чтобы ее прекратила так называть: главой церкви мог быть только и только папа. Но ей объясняли, что изменить ее титул может только парламент. И она продолжала ставить подписи под именем главы церкви, каждый раз чувствуя себя совершающей смертный грех.
И, наконец, долгожданный день настал: 5 октября 1553 года собрался первый парламент Мэри Тюдор. Наконец-то кто-то займется управлением страной, наконец-то ей скажут, что делать дальше. И, разумеется, наконец-то ее коронуют.
папа Юлий IIIчитать дальшеНо легат – лицо официальное, Реджинальду Полю пришлось ждать, пока в страну въехать ему не разрешил парламент, поэтому секретно папа Юлиус отправил лично к Мэри своего посланника Джиованни Коммендоне. Прибыл этот секретный посланник в Лондон еще 8 августа, под личиной итальянского купца, присматривающего для себя недвижимость. Поскольку практически бесхозная недвижимость в Лондоне была именно от роспуска католических монастырей, Коммендоне быстро познакомился с неким католиком, который входил в штат двора королевы Мэри. От него агент и узнал, что Мэри находится в Тауэре, провозглашенной королевой, но практически на положении узницы, и тайно к ней пробраться не так-то просто.
Джиованни Франческо КоммендонеКаким-то образом интервью с королевой пронырливый итальянец получил. Очевидно, английские лорды не слишком-то обращали внимание на купцов, снующих вокруг королевы. Мэри вполне определено сказала Коммендоне, что она твердо намерена не только реставрировать католицизм в стране в качестве господствующей конфессии, но и вернуть Англию под защиту папы. Это был ответ «да», за которым поледовали «но».
Реджинальд Поль ни в коем случае не должен пытаться въехать в Англию в качестве папского легата. Он не имеет церковного чина, поэтому почему бы его сначала не сделать хотя бы дьяконом. Далее, прежде чем она начнет церковную реформу, она хотела бы почувствовать себя на троне поуверенее. Коммендоне определенно рапортует папе, что Мэри в тот момент выработала уже очень устойчивую неприязнь ко всем английским лордам, включая Кортни, и жаждала получить в поддержку своей власти мужа-императора. Похоже, она была сильно растеряна и напугана теми ограничениями, которые на нее наложили ее лорды-союзники.
Реджинальд ПольНо на то Коммендоне и был дипломатом, чтобы не помчаться сразу с полученными сведениями к папе. Он предупредил Мэри, что она должна хранить их встречу в полной тайне даже от посла Ренара. И Мэри действительно скрыла свои прямые контакты с Римом от господина посланника, который, вместе со своим хозяином, немало удивлялся несговорчивости королевы в религиозном вопросе. Коммендоне успел увидеть возвращение месс, обращение в католицизм (или, скорее, возвращение) Нортумберленда, братьев Дадли, Палмера и Гейтса, и казни троих из обратившихся. Он также понял, что большинство лордов ведет двойную игру с Мэри. Они владели обширной собственностью распущенных монастырей и разжалованных католических прелатов, и в любой момент были готовы заменить Мэри на Элизабет, если королева попытается их этой собственности лишить. Только после этого он покинул Англию, увозя искренние заверения Мэри в преданности Папскому Престолу.
Император, разумеется, жениться на Мэри не собирался. Поэтому он дал Ренару распоряжения «продать» англичанам идею о выгодах брака королевы Мэри с испанским принцем Филиппом. Объединенная сила Фландрии, Англии и Испании, с подержкой императора, станет доминирующей в Европе. Соединенный флон трех стран будет безраздельно контролировать моря, что отрежет Шотландию от Франции. Это значит, что Шотландия очень быстро станет английской провинцией. Торговля при таком раскладе будет процветать. К тому же, простые ограничения власти иностранного регента английской королевы будут гарантиями того, что Англия сохранит свою свободу. Под этот проект Чарльз разрешил Ренару обещать в переговорах, что угодно: власть, владения, титулы, влияние, подтверждая их звонкой монетой.
Сначала руку и сердце принца Филиппа предложили самой Мэри. По словам Ренара, королева была не то, чтобы против, но в оборонительной позиции. Она называла Филиппа мальчиком, напоминала, что она на 10 лет его старше, что у нее скверное здоровье, что красота ее утрачена, и что у нее нет ни малейшего опыта ни в искусстве быть интересной в глазах мужчины, ни в самих отношениях с мужчинами. Ренар знал, как рассеять сомнения Мэри, но вот с ее чиновниками дело обстояло хуже. Благосклонно его выслушал только Пейджет.
Мэри совершенно правильно считала, что во всем правительстве он был единственным честным человеком, остальные, титулованные и нет, члены палаты лордов и палаты общин, неплохо нагрели руки на разорении монастырей католиков и экспроприации церковной собственности. С другой стороны, были у английских политиков и другие возражения против испанского брака. У них перед глазами был пример Фландрии, которая стала на тот момент просто испанской провинцией. Англичанам, вырвавшимся стараниями Генриха VIII из топкого болота европейской политики, совершенно не хотелось снова в него плюхаться, а альянс Мэри с Филиппом Испанским сулил и вовсе двойную ловушку. С одной стороны, это был союз с папой, который именно в тот момент проявлял независимость, и, с другой стороны, союз с императором, который одновременно пытался и папу к ногтю прижать, и свою политику вести. Для Англии эта ситуация не сулила ничего, кроме участия в чужих и не нужных ей войнах, и расходов, расходов, расходов.
Гардинер всегда был папистом, но он был также и националистом, и теперь разрывался между желанием вернуться под крыло Рима, и нежеланием воевать в чужих войнах. К тому же, он был старым противником Реджинальда Поля, подозревая, что у того совершенно своя агенда в отношении церкви. Поэтому он возражал против Филиппа и Поля. Те, кто был согласен с Гардинером относительно Поля и Филиппа, были с ним не согласны относительно папы. Гардинер был националистом, а Пейджет – интернационалистом, но, поскольку канцлером был Гардинер, Пейджет в досаде покинул Лондон и удалился в свое поместье. Он был бы за брак с Филиппом, но он был категорически против папы, как и Арунделл, и Пемброк.
Рапорты Ренара Чарльзу просто переполнены информацией в те дни: то Пемброк, Мейсон и Пейджет демонстративно удалились к себе на природу, то Кортни посажен под домашний арест, то Винчестеру запретили появляться при дворе. Стенли, Говарды, Талботы и Невиллы рассорились, и перестали заниматься делами. В общем, правительство было парализовано, а сама Мэри была уже в такой ярости, что Ренар с мрачной иронией предсказывал, что скоро полетят головы и леди Грей, и семейства Дадли, и сестренки Елизаветы. Ведь виновников, истинных виновников своего отчаяния Мэри наказать никак не могла, они были слишком могущественны. Не то, чтобы перечисленные как-то провинились сами по себе словом или делом. Просто недовольные Мэри постоянно тыкали ее своими аргументами в эти имена.
Элизабет действительно была в те дни в большой опасности. Она была наследницей престола. Весь двор сейчас посещал мессы, кроме нее, и это выглядело, как вызов. А уж если учесть, как этот факт использовала анти-папистская коалиция... Элизабет догадалась попросить у сестры аудиенцию наедине, которая была ей дана. Обеих сопровождали только по одной придворной даме. Элизабет, стоя на коленях, просила сестру понять ее убеждения, ведь она сама прошла через то же принуждение признать протестантский обряд. Она, Элизабет, воспитана протестанткой, и совершенно не понимает католицизма. Мэри пообещала сестре, что пришлет ей литературу, но потребовала подчинения. В следующее воскресенье Элизабет явилась на мессу, но явно показывала, что она больна. На следующее воскресенье она снова отсутствовала. Другой придворной дамой высшего ранга, игнорирующей мессы, была Анна Клевская, но Мэри никак старую подругу посещать их не принуждала. Анна ухитрилась поставить себя при дворе так, что была в прекрасных отношениях со всеми и при короле Генри, и короле Эдварде, и королеве Мэри. Кажется, она и с Элизабет все это время была дружна.
Ренар делал, что мог, чтобы восстановить Мэри против сестры. Политика, ничего личного. Лично ему, как человеку, Элизабет чрезвычайно нравилась. И в вопросах религии он был так же всеяден, как и его патрон. Но политика императора требовала на троне именно Мэри, и Ренар старался очистить ей горизонты. Надо сказать, что ударил он по самому слабому месту: Кортни. Мэри действительно не имела никакого опыта флирта и романтических отношений. И вот она вдруг получила в свое распоряжение Эдварда Кортни, которым могла играть, как ей заблагорассудится. И ей это явно нравилось. Ренар нашептывал ей, что многие лорды обращаются к Кортни, как к принцу, и даже преклоняют перед ним колени. И тот принимает эти знаки почтения так, словно их с Мэри брак – дело решенное. Мало этого, он оказывает знаки интереса принцессе Элизабет. Игру Ренара понял бы любой придворный: господин посол хотел одним ударом разделаться и с соперником принца Филиппа, и с естественной соперницей Мэри. Но королева реагировала от всего сердца, чувствуя и ревность, и ненависть, и снова проклятую неуверенность в себе.
Но вот кто бы мог подумать, что бесило Мэро больше всего в сентябре 1553 года? Оказывается, то, что она автоматически носила титул главы церкви. Этот титул красовался на каждой бумаге, которую она подписывала. Она требовала, чтобы ее прекратила так называть: главой церкви мог быть только и только папа. Но ей объясняли, что изменить ее титул может только парламент. И она продолжала ставить подписи под именем главы церкви, каждый раз чувствуя себя совершающей смертный грех.
И, наконец, долгожданный день настал: 5 октября 1553 года собрался первый парламент Мэри Тюдор. Наконец-то кто-то займется управлением страной, наконец-то ей скажут, что делать дальше. И, разумеется, наконец-то ее коронуют.
@темы: Mary I
-
-
24.05.2013 в 19:50-
-
24.05.2013 в 21:18-
-
25.05.2013 в 18:33-
-
25.05.2013 в 18:38-
-
26.05.2013 в 18:02-
-
26.05.2013 в 18:12