Do or die
После казни Томаса Сеймура, Элизабет приняла стиль Пуританской Девы. Она была умна, она с детства была образована в искусстве драмы, так что мнение пастора-историка викторианских времен Крейтона, что Элизабет была притворщицей, не лишено смысла. Но курс, взятый ею для восстановления своей репутации, которая не осталась в глазах публики неповрежденной, был совершенно правильным. Во всяком случае, благодаря ему она смогла стать практически иконой правящей при Эдуарде партии.
читать дальшеЭдуард Сеймур не был ее другом, он был другом Мэри. Но дни Лорда Протектора были сочтены после того, как он расправился с братом. Силу стало набирать семейство Дадли. А семьи Дадли и Тюдоров еще с времен Генри VII были как дерево и лиана, и роль растения-паразита принадлежала Дадли.
Отец Джона Дадли, который, после смещения Сеймура, стал в совете «первым среди равных», Эдмунд Дадли, был министром при первом Тюдоре. Пользовался огромной властью, греб деньги обеими руками под себя, и присваивал земли, особенно не утруждая себя формальностями. За что был арестован Генри VIII, посажен в Тауэр, из которого пытался бежать, и казнен в 1510 году.
Джон Дадли был взят в дом к Эдварду Гилфорду, на дочери которого впоследствии женился. Умение присваить он унаследовал от отца, так что со временем стал достаточно богатым и влиятельным для того, чтобы участвовать в крестинах королевских детей – Элизабет и Эдварда. Таким образом, в каком-то смысле смерть Томаса Сеймура сыграла на руку принцессе, потому что при Дадли она смогла вздохнуть свободно. Правда, не сразу. В своей борьбе против Сеймура, Дадли опирался на католическую оппозицию, которая расчитывала, что, при помощи Дадли, роль регента при малолетнем короле будет дана принцессе Мэри.
Тем не менее, Дадли откинул своих союзников сразу, как только добился желаемого. В то самое достопамятное Рождество 1549 года, когда протестантство было объявлено официальной религией королевства, с сомнениями было покончено. Элизабет торжественно прибыла ко двору праздновать Рождество, Мэри брат отправил приглашение с оговоркой, что он поймет, если она не сможет приехать в Лондон по состоянию здоровья. Мэри поняла намек и не приехала.
Элизабет прибыла 19 декабря, и была принята с распростертыми объятиями, что не прошло незамеченным для имперского посла, которым был тогда Ван дер Дельфт. Что ж, была из этого и практическая польза: уже 17 февраля 1550 года совет принял окончательное решение о том, какие именно земли переходят в ее владение. До этого она получала свои 3 000 фунтов годовых из рук Эдварда Сеймура, которые не были руками щедрыми: сумма выдавалась нерегулярно и частями несколькими сотнями за раз. 17 же марта она получила официальный патент на свои владения, и это был более, чем щедрый патент. Она получила во владение дюжину поместий и земель, образующих дугу к северо-западу от Лондона.
Одна группа поместий концентрировалась вокруг старого поместья в Оксфордшире, принадлежавшего де ла Полям с незапамятных времен. Другая – вокруг резиденции, где Элизабет провела довольно много времени, обучаясь вместе с братом, на границе Бэкингемшира и Хертфордшира. Туда входили Эшридж, Беркхемстед, Хемел Хемпстед, Грейт Миссенден и Принс Рисборо.
Еще одна гроздь поместий располагалась в Хантингдоншире, где земли Элизабет соседствовали с владениями семьи Сесилей. Любопытно, что ей достались земли, некогда принадлежавшие Томасу Сеймуру в Беркшире, сгруппированные вокруг Ньюбери. Наконец, в Лондоне принцесса получила Дарем Плейс в качестве городской резиденции, и Энфилд с его парками в качестве резиденции летней.
Всё это было совершенно прекрасно, и Элизабет страстно преумножала свои владения, участвуя на равных в дележе земель короны, договариваясь, меняясь и требуя, но... Вся эта роскошь принадлежала ей только до того момента, пока совет не подыщет ей подходящего супруга. Положа руку на сердце: Элизабет была стяжательницей, она была ею с того самого момента, как ей представилась возможность продемонстрировать это качество. Стяжателями были и ее родители, Анна Болейн и великолепный Большой Гарри. Эдвард был к богатству неравнодушен постольку, поскольку деньги позволяли ему вести достойную короля жизнь, не более. Мэри любила красоту и изящество, но собственницей по натуре не была. В этом она была гораздо ближе к брату, чем к сестре.
Вот еще одно объяснение того, почему Элизабет всю свою жизнь вела переговоры о замужестве, которые ни к чему не приводили, но создавали эффект.
Эффект создавал в 1549 – 1550 и внешний вид принцессы, который вызвал потоки красноречия у апологетов пуританства: скромнейший покрой одежды, никаких драгоценностей, никаких излишеств. Лондонские проповедники наперебой славили скромность Пуританской Девы тщеславию остальных знатных дам вообще и принцессы Мэри в частности. Да, это были годы, когда веселой и нарядной, танцующей сестрой была именно Мэри.
Обстановка поместий Элизабет полностью соответствовала ее статусу, от кровати до гобеленов, и только один предмет там отсутствовал, самый желанный: кресло-трон под балдахином, котое было у ее сестры, наследницы престола. У нее их было даже два! И это были не какие-то кресла, а символы государственной власти, которым кланялись даже тогда, когда они были пустыми.
В целом, обе сестры были обеспечены роскошно, просто Мэри получила свое раньше. Я описывала, как въезжала в Лондон Мэри, давая понять окружающим свою силу, но не менее помпезно въезжала и Элизабет. На Рождество 1550 года, когда Мэри публично поругалась с братом, ее сестра стала появляться повсюду с королем, словно была его соправительницей! Приблизительно в тот же момент пошли слухи о том, что Джон Дадли собирается развестись со своей женой, чтобы жениться на Элизабет. Источником слухов, как обычно, было имперское посольство в Лондоне, но в данном случае посол среагировал слишком бурно. Его предшественник и преемник имели более компетентные источники.
В начале 1551 года Англия действительно была на грани войны, религиозной войны. Поместья Мэри располагались в Восточной Англии, которая продолжала бурлить после бунтов 1549 года, за спиной Мэри был (хотя бы потенциально) император со своими ресурсами, и сама она вовсе не стремилась быть уступчивой и послушной сестрой. И с ней были немалые силы английских католиков.
Через год, Элизабет практически повторила жест Мэри, проследовав через Лондон по тому же маршруту со своими людьми, рыцарями, джентельменами и приверженцами. В этой процессии был и Джон Дадли. Впрочем, расходная книга Элизабет за 1552 год показывает, что юная принцесса отнюдь не полагалась на человеческий энтузиазм. Людям было заплачено за исполнение определенных ролей в ее процессии (пятеро слуг Элизабет изображали джентельменов). Посланцам заплатили, чтобы они вовремя собрали народ и научили его, что и в какой момент делать. Деньги были розданы придворным короля. Нечистая игра? Зато верная. Король же оплатил из собственного бюджета все расходы по пребыванию сестры в Лондоне.
И при всем этом троица детей Большого Гарри, публично меряющаяся могуществом и силой воли, была привязана друг к другу, обмениваясь письмами и посылая друг другу подарки. Политика политикой, отношения отношениями. Мэри беспокоилась о здоровье брата, тот – о ее душе, Элизабет выражала озабоченность болезненными состояниями сестры, та ее успокаивала. Такая вот семейка. Тюдоры. Возможно, они виделись бы чаще, и без такой помпы, но король не был волен встречаться с сестрами тогда, когда ему хотелось, визиты разрешал и запрещал его совет, который играл в свои игры. Весной 1553 года сестрам и брату увидеться запретили.
читать дальшеЭдуард Сеймур не был ее другом, он был другом Мэри. Но дни Лорда Протектора были сочтены после того, как он расправился с братом. Силу стало набирать семейство Дадли. А семьи Дадли и Тюдоров еще с времен Генри VII были как дерево и лиана, и роль растения-паразита принадлежала Дадли.
Отец Джона Дадли, который, после смещения Сеймура, стал в совете «первым среди равных», Эдмунд Дадли, был министром при первом Тюдоре. Пользовался огромной властью, греб деньги обеими руками под себя, и присваивал земли, особенно не утруждая себя формальностями. За что был арестован Генри VIII, посажен в Тауэр, из которого пытался бежать, и казнен в 1510 году.
Джон Дадли был взят в дом к Эдварду Гилфорду, на дочери которого впоследствии женился. Умение присваить он унаследовал от отца, так что со временем стал достаточно богатым и влиятельным для того, чтобы участвовать в крестинах королевских детей – Элизабет и Эдварда. Таким образом, в каком-то смысле смерть Томаса Сеймура сыграла на руку принцессе, потому что при Дадли она смогла вздохнуть свободно. Правда, не сразу. В своей борьбе против Сеймура, Дадли опирался на католическую оппозицию, которая расчитывала, что, при помощи Дадли, роль регента при малолетнем короле будет дана принцессе Мэри.
Тем не менее, Дадли откинул своих союзников сразу, как только добился желаемого. В то самое достопамятное Рождество 1549 года, когда протестантство было объявлено официальной религией королевства, с сомнениями было покончено. Элизабет торжественно прибыла ко двору праздновать Рождество, Мэри брат отправил приглашение с оговоркой, что он поймет, если она не сможет приехать в Лондон по состоянию здоровья. Мэри поняла намек и не приехала.
Элизабет прибыла 19 декабря, и была принята с распростертыми объятиями, что не прошло незамеченным для имперского посла, которым был тогда Ван дер Дельфт. Что ж, была из этого и практическая польза: уже 17 февраля 1550 года совет принял окончательное решение о том, какие именно земли переходят в ее владение. До этого она получала свои 3 000 фунтов годовых из рук Эдварда Сеймура, которые не были руками щедрыми: сумма выдавалась нерегулярно и частями несколькими сотнями за раз. 17 же марта она получила официальный патент на свои владения, и это был более, чем щедрый патент. Она получила во владение дюжину поместий и земель, образующих дугу к северо-западу от Лондона.
Одна группа поместий концентрировалась вокруг старого поместья в Оксфордшире, принадлежавшего де ла Полям с незапамятных времен. Другая – вокруг резиденции, где Элизабет провела довольно много времени, обучаясь вместе с братом, на границе Бэкингемшира и Хертфордшира. Туда входили Эшридж, Беркхемстед, Хемел Хемпстед, Грейт Миссенден и Принс Рисборо.
Еще одна гроздь поместий располагалась в Хантингдоншире, где земли Элизабет соседствовали с владениями семьи Сесилей. Любопытно, что ей достались земли, некогда принадлежавшие Томасу Сеймуру в Беркшире, сгруппированные вокруг Ньюбери. Наконец, в Лондоне принцесса получила Дарем Плейс в качестве городской резиденции, и Энфилд с его парками в качестве резиденции летней.
Всё это было совершенно прекрасно, и Элизабет страстно преумножала свои владения, участвуя на равных в дележе земель короны, договариваясь, меняясь и требуя, но... Вся эта роскошь принадлежала ей только до того момента, пока совет не подыщет ей подходящего супруга. Положа руку на сердце: Элизабет была стяжательницей, она была ею с того самого момента, как ей представилась возможность продемонстрировать это качество. Стяжателями были и ее родители, Анна Болейн и великолепный Большой Гарри. Эдвард был к богатству неравнодушен постольку, поскольку деньги позволяли ему вести достойную короля жизнь, не более. Мэри любила красоту и изящество, но собственницей по натуре не была. В этом она была гораздо ближе к брату, чем к сестре.
Вот еще одно объяснение того, почему Элизабет всю свою жизнь вела переговоры о замужестве, которые ни к чему не приводили, но создавали эффект.
Эффект создавал в 1549 – 1550 и внешний вид принцессы, который вызвал потоки красноречия у апологетов пуританства: скромнейший покрой одежды, никаких драгоценностей, никаких излишеств. Лондонские проповедники наперебой славили скромность Пуританской Девы тщеславию остальных знатных дам вообще и принцессы Мэри в частности. Да, это были годы, когда веселой и нарядной, танцующей сестрой была именно Мэри.
Обстановка поместий Элизабет полностью соответствовала ее статусу, от кровати до гобеленов, и только один предмет там отсутствовал, самый желанный: кресло-трон под балдахином, котое было у ее сестры, наследницы престола. У нее их было даже два! И это были не какие-то кресла, а символы государственной власти, которым кланялись даже тогда, когда они были пустыми.
В целом, обе сестры были обеспечены роскошно, просто Мэри получила свое раньше. Я описывала, как въезжала в Лондон Мэри, давая понять окружающим свою силу, но не менее помпезно въезжала и Элизабет. На Рождество 1550 года, когда Мэри публично поругалась с братом, ее сестра стала появляться повсюду с королем, словно была его соправительницей! Приблизительно в тот же момент пошли слухи о том, что Джон Дадли собирается развестись со своей женой, чтобы жениться на Элизабет. Источником слухов, как обычно, было имперское посольство в Лондоне, но в данном случае посол среагировал слишком бурно. Его предшественник и преемник имели более компетентные источники.
В начале 1551 года Англия действительно была на грани войны, религиозной войны. Поместья Мэри располагались в Восточной Англии, которая продолжала бурлить после бунтов 1549 года, за спиной Мэри был (хотя бы потенциально) император со своими ресурсами, и сама она вовсе не стремилась быть уступчивой и послушной сестрой. И с ней были немалые силы английских католиков.
Через год, Элизабет практически повторила жест Мэри, проследовав через Лондон по тому же маршруту со своими людьми, рыцарями, джентельменами и приверженцами. В этой процессии был и Джон Дадли. Впрочем, расходная книга Элизабет за 1552 год показывает, что юная принцесса отнюдь не полагалась на человеческий энтузиазм. Людям было заплачено за исполнение определенных ролей в ее процессии (пятеро слуг Элизабет изображали джентельменов). Посланцам заплатили, чтобы они вовремя собрали народ и научили его, что и в какой момент делать. Деньги были розданы придворным короля. Нечистая игра? Зато верная. Король же оплатил из собственного бюджета все расходы по пребыванию сестры в Лондоне.
И при всем этом троица детей Большого Гарри, публично меряющаяся могуществом и силой воли, была привязана друг к другу, обмениваясь письмами и посылая друг другу подарки. Политика политикой, отношения отношениями. Мэри беспокоилась о здоровье брата, тот – о ее душе, Элизабет выражала озабоченность болезненными состояниями сестры, та ее успокаивала. Такая вот семейка. Тюдоры. Возможно, они виделись бы чаще, и без такой помпы, но король не был волен встречаться с сестрами тогда, когда ему хотелось, визиты разрешал и запрещал его совет, который играл в свои игры. Весной 1553 года сестрам и брату увидеться запретили.
@темы: Elisabeth I