Элизабет провела при сестре целых 5 месяцев. Она была вхожа к Мэри туда, куда не был вхож Филипп – в приватные родильные покои королевы. После отъезда Филиппа они практически вообще остались вдвоем, если не принимать в расчет придворных. Было бы абсолютно нереально полагать, что в таких обстоятельствах они не провели вместе многие часы и не говорили бы подробно о происшедшем и о будущем, особенно после отъезда мужа Мэри. Напомню, что речь идет о чрезвычайно образованных женщинах. Они не могли не поднять вопрос о загадочной для нас беременности. Вопрос в том, знала ли Мэри о том, что она, возможно, смертельно больна. Думаю, они не могли не придти именно к этому выводу.
читать дальшеОбычно принято считать, что Мэри была прямолинейна и безыскусна. На самом же деле, если проследить ее действия одно за другим, месяц за месяцем, нельзя не признать, что она простушкой не была. Просто ее стилем добиваться своего был стиль тарана. Она никогда не отступала в том, чего хотела на самом деле, и выражала свои желания предельно ясно. Стилем Элизабет были маневры за завесой слов. Ее учитель всегда старался привить своей ученице благородную простоту и ясность изложения классиков. Но чем старше становилась принцесса, тем высокопарнее и неопределеннее становились ее письма. Она никогда не давала поймать себя на слове.
В принципе, Мэри пробивала своим примером путь для коронованной женщины, Элизабет следовала за ней по расчищенному пространству, учитывая ошибки в маневрах идущей впереди, и повторяя маневры удачные. Когда Мэри не стало, Элизабет оказалась в свободном плавании, и теперь ошибочные маневры случались уже у нее.
Но вполне возможно, что летом 1555 года Мэри и Элизабет договорились о дальнейших действиях, которые позволят Элизабет плавно перехватить власть, когда Мэри умрет. Потому что так и случилось. Впервые с 1422 года власть в Англии перешла от одного правителя к другому плавно, без недовольства, без заговоров, без опасности гражданской войны. А ведь это не так просто, как может показаться: все-де ненавидели Кровавую Мэри и любили кроткую Элизабет. Ха! В этом посыле совершенно не учитывается то, что положение Элизабет и в глазах Европы, и в глазах англичан было весьма двусмысленным.
Король Гарри сделал обеих своих девочек бастардами, аннулировав браки с их матерями, потом он сделал их обеих наследницами своего законного сына, не признав их своими законными дочерьми. Мэри была признана решением парламента 1553 года законной дочерью, потому что парламент отменил решение того парламента, который аннулировал брак ее матери с ее отцом. Та же чехарда уже случилась при отмене решения парламента, признавшего всех детей Эдварда IV бастардами, потому что Генри Тюдора надо было легализировать на английском троне при помощи брака с законной наследницей Эдварда IV, Элизабет Йоркской.
Итак, брак Гарри и Катарины Арагонской был признан высшим законодательным органом страны законным и действительным еще раз, в 1553. С чем это оставило Элизабет? С клеймом бастарда, разумеется. Но не только, если вспомнить обстоятельства, при которых ее мать, Анна Болейн, потеряла голову. У Анны была неважная репутация и в ее звездный час, а уж после суда и казни многие открыто говорили, что эта шлюха прижила дочь не обязательно от короля. Известно, что самый тяжелый период в отношениях сестер пришелся на год именно после парламента, «узаконившего» Мэри. Очевидно, так и так муть мучительных лет развода родителей снова вспомнилась Мэри со всей отчетливостью, но не обошлось и без вновь вспыхнувших спекуляций, кто был отцом Элизабет.
Так или иначе, летом 1555 года сестры наверняка рассматривали некоторые факты, довольно невеселые. Мэри явно останется бездетной, и долго не проживет. Кому достанется престол? Завещание короля Генри определенно называло Элизабет. Но как отреагируют на это нобли страны и те, кто имел в Европе силу? Нобли никогда не считали Анну Болейн законной женой короля, а принцессу – его законной дочерью.
Французы поставили на карту тетушки Маргарет, обручив Мэри Стюарт с французским дофином.
Император был готов видеть на английском троне хоть жабу, лишь бы досадить французам.
Филипп хотел женить Элизабет на герцоге Савойском, чтобы тот через нее стал бы королем Англии и привел страну в империю Габсбургов. Да и нужен ему был герцог Савойский, близкий друг и талантливый военный, которого он решил на средневековый лад вознаградить за чужой счет, выгодно женив.
Римский папа, разумеется, в нормальных обстоятельствах Элизабет законной королевой никогда бы не признал.
Вот и получается, что лучшей картой, с которой могли играть сестры, были Габсбурги. Но не на условиях Филиппа.
Насколько Мэри была разочарована в муже? Судя по ее ядовитому письму кузену, мужа она хотела вернуть. Не думаю, что она начисто отвергла в 1555 возможность, что все еще будет хорошо. Что у нее еще может быть ребенок, и она родит наследника, хотя, судя по завещанию, Мэри не сомневалась, что умрет при этом. Это подтверждает предположение о том, что она знала, что серьезно больна. Тем не менее, человеку очень трудно холодно признать, что его история закончена, даже если он при этом работает на то, чтобы его жизнь не прошла бессмысленно. Всегда, до последнего мгновения, останется безумная надежда: а вдруг?
Но с той же долей вероятности бурная деятельность Мэри могла быть приманкой для Габсбургов, которые были жизненно важны для планов сестер. Не менее, чем война с Францией. Всё, что мы знаем о том периоде жизни Мэри и Элизабет, исходит из переписки дипломатов, которой полностью доверять нельзя, и из мемуаров графини Фериа, страстной католички и сторонницы Мэри. Первые выдавали желаемое за действительное, умаляли одни факты и преувеличивали другие. Для графини же самым важным в жизни была вера. Все они видели то, что хотели видеть.
Что можем увидеть мы, через 460 лет? Тоже каждый свое, очевидно. Можно делать какие угодно предположения.
Например, что сестры решили, что единственный способ утвердить Элизабет на троне – это общая воля нации. Надо было сделать так, чтобы принцессу стали воспринимать, как спасительницу и освободительницу. Матушка Мэри имела в Риме и при европейских дворах широчайшую сеть добровольных шпионов. Можно не сомневаться, что, в условиях обострившейся борьбы католиков и протестантов, не менее широкую сеть осведомителей имела и лично Мэри. Она могла планировать свою игру, и это объяснило бы некоторые ее проекты, как то бешеное давление на парламент с целью объявить войну Франции. Принято думать, что она делала это ради Филиппа, но как-то не сходится. Уж больно нелогично: если она действительно планировала передать власть Марии Стюарт, как сама об этом заявляла, то зачем ей была война?
Были и другие странности и тонкости, но хватит спекуляций, пора переходить к фактам.