Думаю, что феерический успех Варвика в реставрации Генриха VI осенью 1470 года говорит о том, что, что это и было его первое выступление против Эдварда. Он был в компании Кларенса, у которого ещё не было существенного политического веса, Оксфорда, у которого не было ни веса, ни средств, и Джаспера Тюдора, влияние которого всегда было маргинальным, и который уже предпринимал сольно бесплодные попытки восстаний против Эдварда Йорка. И вряд ли англичане резко прониклись любовью к королю Генри, правление которого никто ещё не мог забыть, за девять-то лет с небольшим. Значит, англичане пошли именно за Варвиком.
читать дальшеВпрочем, когда мы говорим «англичане», то есть смысл помнить, что мы говорим о двух разных группах, чьи интересы иногда совпадали, а иногда – нет.
Пэры и знатные сэры страны руководствовались, по большей части, политикой. Поэтому ни один король никогда не мог быть уверен в их верности. Например, практически сразу к Варвику со товарищи присоединился лорд Стэнли и граф Шрюсбери, хотя, казалось бы, им и при Эдварде жилось неплохо. Сразу же под знамёна брата встал и Монтегю, что точно говорит о том, что весной он ни сном, ни духом не ведел ни о каком «заговоре» Варвика. Ведь Эдвард всё лето вился вокруг Монтегю лисой, всячески его обхаживая. Они настолько не были в ссоре, что для короля стало полной неожиданностью известие о том, что Монтегю выступил на стороне брата. Именно получив это известие, Эдвард решил бежать из страны.
Другой группой был, собственно, «народ», как принято говорить. И вот с народом было сложнее. Потому что выступления, хронически сотрясающие царствование Эдварда, не были выступлениями доведённых до предела крестьян и горожан, которые хватают что потяжелее и поострее, и бегут в праведном гневе крушить «угнетателей» - то есть, обычно, тех, что под руку подвернутся. Вовсе нет. Такой стихийный погром имел, конечно, место в Саутварке, где порезвились повстанцы из Кента, но в Саутварке они громили и грабили голландские и фламандские пивные и дома иностранцев. Так что погром был именно погромом и мародёрством, а не выражением отчаяния.
Говоря о «народе», мы говорим о группах, имеющих командиров в лице видных горожан или местных джентри. Мы говорим о группах, вооружённых и оснащённых по образу и подобию военных сил лордов королевства. А уж политические симпатии джентри диктовались совершенно другими критериями, нежели критерии знати. Достаточно многие из них действительно имели ланкастерианские симпатии, пользовавшиеся поддержкой на самых базовых уровнях. В конце концов, далеко не все погибшие за дело Ланкастеров были бандитами и негодяями, и даже те, кто был ими в государственных масштабах, были хорошими и надёжными покровителями и соседями для джентри из глубинки.
Так или иначе, из лордов с Эдвардом остались Энтони Вудвилл, Типтофт, Гастингс, Говард и Финнес. И, разумеется, Ричард Глостер. Это если не считать госпожи Удачи, которая не оставила Эдварда Йорка. Он чуть не утонул в Уэльсе – но не утонул. Его чуть не перехватили ганзейцы на пути во Фландрию – но самую малость не догнали, и, наконец, он причалил в Алкмааре, в Голландии, где губернатором был Луи Брюггский, друг дома Йорков и дипломат, лично хорошо знавший Эдварда. В принципе, даже такое небольшое число лордов, находящихся с Эдвардом, говорит о том, что в его распоряжении на момент высадки Варвика были под рукой не менее 3 000 человек, и даже на корабле, причалившем в Алкмааре, были около 500 человек. Но почему он не попытался как-то организовать защиту своего трона?
Возможно, летопись в Ковентри говорит правду, что с Варвиком, Кларенсом и теми, кто к ним примкнул, на момент бегства Эдварда была армия величиной в 30 000 человек. Но летописям нельзя доверять, когда они касаются величины воинских контингентов (их писали не военные и даже не очевидцы событий). В данном случае похоже, что взята просто классическая пропорция «десять на одного». Но та же летопись говорит о том, что король просто понял, что в данных обстоятельствах ему не удастся собрать под своё знамя никого из знати.
Что имеет смысл, если я права в своём предположении, и весенний раздрай между Эдвардом и Варвиком остался совершенно непонятным для лордов, которые явно увидели только бесчестный заговор с попыткой устранить самого влиятельного лорда королевства без всяких на то объективных причин. Не все из них любили Варвика, но никто не хотел найти позже самого себя жертвой аналогичного хода со стороны короля. Последовавший за этой попыткой зверский террор Типтофта симпатий к королю не прибавил, и не позволяет предположить, что Эдвард просто не хотел кровопролития, и поэтому бежал. Эдвард Йорк не боялся крови, если это было ему выгодно.
Есть сведения, что Ричард Глостер не последовал сразу за Эдвардом. Именно он остался на месяц с лишним в Англии, чтобы, очевидно, провести с лордами разъяснительную работу, и присоединился к брату только в ноябре 1470 года. С одной стороны, это имеет смысл: Ричард, проведший в качестве пажа Варвика 4 года, лично знал круг тех людей, которые находились в орбите графа. И знал тех, кто графа не любил. Но хотелось бы знать, какие аргументы он использовал в пользу своего брата Эдварда?
Конечно, о Ричарде неоднократно говорили, что он был способен убедить кого угодно в чем угодно, то есть, обладал харизматическим даром убеждения. Но ведь и Варвик был харизматиком. Более вероятно, что Ричард остался хладнокровно готовить «пятую колонну» на будущее. Тем более, что большая-то часть бывших при короле людей действительно остались в Англии.
На мой взгляд, есть также основания предположить, что Ричард Глостер остался в Англии со своей весьма и весьма опасной миссией просто потому, что видел это своим долгом, вне зависимости от того, кого из своих братьев он любил больше, и того, как лично он относился к Варвику. Ричард Глостер был назначен Эдвардом коннетаблем Англии. Это на его ответственности были покой и целостность королевства. И он действительно мог воспринять происходящее, как свою вину, и сделать всё возможное, чтобы ситуацию исправить.
погром был именно погромом и мародёрством, а не выражением отчаяния.
Мне нравится, что Вы чётко разграничиваете, где "народный гнев", а где потасовка, перетекшая в кровопролитие и грабёж.
Спасибо, что пишете. Это интересно и восполняет пробелы в знаниях)
Anna-23-11, удивляет, что воюют друг с другом люди, хорошо знакомые, имеющие родственные связи, да еще так тесно ну что вы, нет более безжалостных врагов, чем семья, примеров вокруг найдёте больше, чем хотелось бы.
А каждый действительно любит по-своему. И зачастую это не любовь. Иногда приходит мысль, что человеку в общем-то не свойственна способность любить. Инстинкт продолжения рода - да, любовь - нет.
И средневековая история, о которой Вы пишете, подтверждает это)
Тот же Джон Гонт - безумно любил первую жену, и сделал свою многолетнюю любовницу королевой. Чёрный Принц женился на своей Джоанне, несмотря на её бурное и несколько скандальное прошлое, и это была страстная любовь до самой смерти. Эдвард I и его Элеанора были практически неразлучны, любовь Эдварда III и его Филиппы практически помогла ему выжить и стать королём. Ричард II очень любил свою Анну. Генрих IV познакомился с вдовой Джоанной, будучи в изгнании, и они друг в друга влюбились. И он женился на ней, когда стал королём. Вильгельм Завоеватель страшно любил свою Матильду. Очень любящей парой были Генрих III и его Элеанора. Оба брата Эдварда IV любили своих жен, да и сам он, похоже, любил свою.
Господи, да любящих пар было больше, чем несчастных. Но тогда время было другим, союз супруги заключали, зная, что он - навсегда, и были к этому морально готовы. Ценности были немного другими, семья была важнее посторонних. Сейчас - наоборот, пожалуй. Семья чаще воспринимается обузой, чем опорой, а согласно эффекту Пигмалиона, человек получает именно то, что ожидает получить.
createfashion,