Do or die

читать дальшеПервый и единственный парламент короля Ричарда справился с работой в ударные сроки, за неполный месяц. Возможно, последним делом этого парламента были формальности, связанные с возвращением Элизабет Вудвилл и её дочерей к нормальной жизни.
Теперь, когда ни ей самой, ни её дочерям ничего не угрожало, отсиживание в убежище потеряло смысл. Тем не менее, оставлять вдову брата и племянниц на произвол судьбы Ричард не собирался. Да, им было куда вернуться, и публичное, утверждённое парламентом объявление потомства Эдварда IV незаконным, должно было предохранить их от опасности похищения, но ведь оставались ещё и свои, английские недоброжелатели Вудвиллов. Которые вполне могли захотеть свести счёты с леди Элизабет, которую в годы правления её мужа обвиняли во многих грехах, вплоть до убийства – справедливо или нет.
Поэтому Ричард III публично поклялся перед лордами светскими и духовными, а также перед мэром и олдерменами, что «если дочери дамы Элизабет Грей, позднее именующей себя королевой Англии» выйдут из Вестминстерского Убежища, чтобы жить под его защитой и опекой, он гарантирует, что окружающие будут относиться к ним, как к родственницам короля, не нанося вреда ни словом, ни делом. Ричард также обязался обеспечить родственниц всем «реквизитом», необходимым для жизни при дворе согласно их статусу. Он обязался выдать девочек замуж за джентльменов, и дать за каждой приданое в 200 марок. Что касается самой леди Элизабет, то ей Ричард назначил содержание в 700 марок в год, выплачиваемых поквартально, равными порциями, через человека, который помог отразить нападение на убежище летом 1483 года – через Джона Несфилда.
Вскоре, как рассказывают почти все историки, Элизабет написала сыну, что он может вернуться домой. Очевидно, кое-что с Ричардом она обговорила отдельно. Возможно даже, что прощение Дорсета было её условием. Платой за то, что Ричард отдал распоряжение о казни Ричарда Грея и Энтони Вудвилла.
Меня в этой истории беспокоят два момента. Во-первых, Дорсет с сыном только что были объявлены государственными изменниками. Не получив официального помилования, вряд ли Дорсет кинулся бы в Англию. Где он был вне закона, и имел чуть больше чем нескольких личных врагов, потому что человеком он был заносчивым, и на слова несдержанным. И я решительно не представляю себе, в тех обстоятельствах, что Ричард встретил бы его с распростёртыми объятиями и криком «ты вернулся – я всё простил». Куда он собирался приспособить самого наглого из семейства Вудвиллов?
Можно, конечно, допустить, что мамо написала сынуле письмо, что скучает до смерти, а короля она уговорит, и сын кинулся домой её утешать. Но это вообще не версия именно для этих двух, не страдающих излишним пофигизмом.
Во вторых, эту историю опускает только Дэвид Болдуин в своей биографии Элизабет Вудвилл. Остальные её цитируют чуть ли не одинаковыми словами. Но ссылки на то, откуда такие сведения, не дают. То ли настолько известное событие, что «все знают», то ли – просто легенда.
В январе же, из Франции прилетела сплетня о том, что Ричарда III публично обозвали убийцей племянников. Дело в том, что, как аккуратно выразился историк Чарльз Росс, предыдущее царствование оставило Ричарду III много «трудных и деликатных вопросов» в международной политике.
Во-первых, Шотландия, этот вечный шип в сидении английского трона. Эдвард IV договорился с Александром Стюартом, герцогом Олбани, что поможет ему оттягать власть у Джеймса III, а тот, взамен, прекратит оддерживать французов, и признает сюзеренные права Англии над Шотландией. Что ж, Ричард Глостер практически за руку привёл герцога Олбани в Эдинбург, но шотландцы – это шотландцы. Бароны, арестовавшие Джеймса III, не поддержали его конкурента. Потому что тот забрал нечто (графство Мар), желаемое другим (Гордоном из Хантли), этот другой озлился, и восстановил прочих против герцога. Летом 1483 года, герцогу Олбани пришлось бежать в Англию.
Похоже на то, что у Ричарда не было решительно никакого доверия к Джеймсу III (вполне обоснованно), поэтому он пропустил мимо ушей авансы шотландского короля и в ноябре 1483, и в марте, апреле и августе 1484 года. Росс ставит это ему в вину, конечно. Росс всё ставит в вину Ричарду III. Но разве можно было принимать всерьёз авансы короля Джеймса? И Ричард выбрал, в общем-то, идеальную стратегию – пусть шотландцы разбираются между собой. То есть, отправил герцога Олбини и другого беглеца, Дугласа, возиться на границе совершенно самостоятельно.
В конце концов, когда шотландцы друг друга потрепали, Англия и Шотландия заключили мирный договор на три года, в сентябре 1484 года. Было даже решено, что наследник короля Джеймса женится на Анне де ла Поль. Но Джеймс III и этот договор, разумеется, нарушил. И нет, дело было не в том, что Ричард относился к нему недостаточно тепло, как это утверждает Росс. Дело было в том, что среди шотландских лордов союз с Англией в принципе был непопулярен, они тяготели к Франции. А у Джеймса не было никакой власти над своими подданными. Впрочем, для Шотландии это было практически нормой.
Куда как более интересным было послание от Изабеллы Кастильской, которое Ричард получил через её посланника во время своего летнего прогресса 1483 года. Послание, к слову сказать, было устным. Изабелла сообщила, что не имела никаких отношений с Англией во время предыдущего царствования, потому что была оскорблена выбором короля Эдварда в пользу «простой английской вдовы». Но поскольку Эдвард умер, она видит возможность предложить королю Ричарду поход на Францию. Со своей стороны, она может выставить 1000 копейщиков и 30000 пехотинцев. Ричард тепло поблагодаррил Изабеллу (письменно), и произвёл её посланника в рыцари, с грандиозными почестями, но за идею военного похода не ухватился.
Чарльз Росс, разумеется, говорит о потерянном союзнике, но двум последующим английским королям ещё предстояло убедиться, что совместные предприятия с испанцами против Франции всегда заканчивались плачевно для Англии. Опять же, серьёзные предложения о военном походе не делаются устно, через посланника, не оставляя следов.
Вполне естественно, что Ричарда гораздо больше занимали отношения с Бретанью и Францией, чем с Шотландией и Испанией.
Весь зимний период 1483-84гг английские приватиры патрулировали побережье Бретани и Франции. Это, естественно, сильно нервировало и бретонцев, и французов. Потому что приватиры, естественно, не болтались в море просто так, ради спортивного интереса и питаясь святым духом. Периодически, они высаживались. Периодически, они грабили. То есть, попросту говоря, занимались пиратством. Не то чтобы проблема была новой. В последнюю декаду царствования Генри VI, как пишет Росс, было зарегистрировано 120 пиратских нападений. Эдварду, после 1471 года, удалось прикрутить аппетиту своих пиратов до 4 нападений в год. Впрочем, никто не знает, как это было на самом деле, Росс говорит только о тех случаях, документы о которых он видел.
Ричард, как я уже писала, то ли не имел возможности, то ли интереса в обуздании своих пиратов. И, к слову сказать, ни Бретань, ни Франция агнцами в пиратском деле не были. В результате, в проливе развернулась полномасштабная война между английскими и объединившимися французскими и бретонскими пиратами. В начале 1484 года Ричард приказал йоркширцу Томасу Вентворту создать эскадру кораблей «to resist the king’s enemies of Brittany and France», а в марте аналогичное распоряжение получил лорд Скроп из Болтона. Мэру и олдерменам Лондона был отдан приказ арестовать всю собственность и все корабли бретонских торговцев, находящихся в городе.
В апреле, к Франциску Бретонскому прибыла французская делегация от имени Шарля VIII. Советники короля – епископ Перигё, лорд Торси и лорд Аржантана, сообщили, что его величество настолько возмущён сложившейся ситуацией, что готов защищать достоинство герцогства всеми силами. Если Франциск и был растроган (что вряд ли), он всё же предпочёл конкретику – как именно защищать. Нет, он не спросил, с какой стати. Оказывается, от герцога ожидалось, что он снарядит новую экспедицию в помощь Генри Ричмонду. «Хотят, чтобы я таскал для них каштаны из огня», - мысленно хмыкнул герцог, и был совершенно прав.
Но ему было, о чём подумать. С одной стороны, французам он не верил ни на йоту, хотя был у него один совместный проект с Луи Орлеанским, о котором никто из его советников не знал. Проект был скользким и авантюристичным, с минимальными шансами на успех, что этот старый лис понимал прекрасно. Поэтому ссориться окончательно с англичанами ему совершенно не хотелось. С другой стороны, англичане уже поссорились с ним (и не без причины), и «не заметить» тех притеснений, которым они подвергли бретонских торговцев, он просто не мог себе позволить. С третьей стороны, надо было что-то делать с Пьером Ландау, который под крылом слишком вмешивающейся в политику герцогини, кажется, вообразил себя некоронованным герцогом, и стал проводить свою собственную политику, не особенно-то советуясь со своим господином.
Поэтому, Франциск Бретонский выбрал то, что было «с четвёртой стороны» - благо, способ был проверенным и неизменно успешным. Он снова заболел, успешно изображая приступы сенильности. Это ведь очень удобно в политике – тут помню, а тут не помню, и чуть ли не пузыри пускаю, когда от меня ждут каких-то судьбоносных решений здесь и сейчас.
На самом деле, Франциску было всего 50 лет, и умрёт он только через четыре года. Да и то, не умрёт, а погибнет во время каких-то аристократических увеселений, свалившись с лошади. Причём, проведёт четыре последних года своей жизни, активно баламутя в «Безумной войне» (которую называли то Войной Дураков, то Войной Всеобщего Блага – в зависимости от точки зрения). И свою молодую герцогиню он переживёт на пару лет. И Ландау тоже переживёт, с удовлетворением наблюдая, как тот сам накидывает себе петлю на шею.
Наверное, подобная линия поведения не вполне совместима с достоинством средневекового герцога, зато она позволила Франциску умереть герцогом независимого герцогства, и получить при жизни массу удовольствия от своих интриг.
@темы: Henry VII
Какой чудесный товариСЧь был, однако. )))))