Do or die
Эдвард Исповедник действительно был умным человеком и хорошим королем. Даже если сам он чувствовал себя норманном, а не англосаксом, он прекрасно понял, что триумфальным своим возвращением в английскую политику Годвин Уэссекский обязан не каким-то исключительным качествам, а тем, что местное население абсолютно не было расположено увидеть на ключевых постах королевства каких-то пришлых французов. К «своим» викингам-то у англосаксов аллергия поулеглась давно, привыкли. В конце концов, Кнут Великий оказался неплохим правителем, а остальные ассимилировались среди местного населения, и оказались не такими уж плохими парнями после того, как стали использовать топоры исключительно в мирных целях.

читать дальше
В общем, король Эдвард решил попытать счастья с родней по англосаксонской линии, и пригласил ко двору Эдварда Этелинга, он же Эдвард Изгнанник – внука своего батюшки Этельреда через первый брак с Эльфгифу Йоркской. Уж этот-то парень не мог вырости никем, кроме как викингом, которые оставались единственной постоянной величиной в череде сменяющихся в его жизни стран и королевских дворов. Увы и ах, Эдвард Изгнанник совершенно некстати умер, едва ступив на английскую землю. Так что остался король Эдвард снова без наследника. Некоторая надежда, впрочем оставалась – Изгнанник привез с собой сына Эдгара и двух дочерей. Но Эдгару в 1057 году было лет шесть, так что объявлять его наследником король Эдвард не торопился. Возможно, потому, что Уэссекские были твердо намерены сами усесться на трон.
Вернее, сам-то Годвин ничего подобного для себя не планировал, но у него же было аж шесть сыновей! И, как заботливый отец, он тоже стремился обеспечить их по максимуму.
Счастьем в несчастье в этом плане было то, что самый старший, Свен, сам себя из-под отцовской заботы вывел. Уж чья там кровь взыграла – непонятно, но этот парень был, похоже, или вообще не в себе, или глуп, как сапог, или и то, и другое сразу. Для начала, он «обрадовал» своих родителей, объявив себя сыном Кнута Великого. Разумеется, леди Гита, его мать, такого поклепа на свою честь не потерпела, да ещё и представила четырех свидетелей того, что Свена она родила от своего законного мужа. В данном случае, постоянное наличие челяди рядом с хозяевами достаточно эффективно подрезало крылья слухам.
Потом Свен, уже владевший значительными землями (он был эрлом Херефордшира, Оксфордшира, Глостершира, Беркшира и Сомерсета), решил округлить свои владения за счет богатого монастыря в богатом рыночном городе Леоминстере, что в 11 милях от Ладлоу. Для осуществления этого плана, он то ли силой, то ли обольщением похитил Эдгифу, абатиссу монастыря. Наверное, всё-таки, обольщением, потому что вместе они прожили год, и Хакон, единственный сын Свена, был, скорее всего, именно от Эдгифы.
Чего не учел Свен, так это праведного гнева Эдуарда Исповедника по поводу похищения абатиссы. Гнева тем более бурного и праведного, что в кои-то годы старый Годвин не мог и рта раскрыть в пользу своего отпрыска – общественность бы не поняла. Не для того благородных дев отправляли на монастырскую стезю и наделяли богатством и дарами, чтобы потом они, вместе с дарами, падали в объятия всяким проходимцам. В общем, король с чувством глубокого удовлетворения изгнал Свена из королевства, а бедняжку Эдгифу воодрузили обратно в монастырь.
Впрочем, довольно скоро Свена изгнали и из изгнания (он был в Дании), и он вернулся домой, чтобы получить прощение короля. По дороге на королевский прием, Свен ухитрился убить своего кузена Бьёрна, хотя именно тот согласился замолвить за него словечко перед королем. После этого Свена объявили niðing, бесчестным, и снова изгнали.
Через год он снова вернулся. И тут-то у короля Эдварда получилось выпинать всех Годвинсонов сразу прочь из Англии, и Свена – навсегда, на этот раз. Поэтому, когда Годвин со своим выводком торжественно вернулся в Англию, Свен отправился в Иерусалим. Босиком – в буквальном смысле. То ли его дорогие родственники допекли, то ли атмосфера при дворе Балдуина, то ли в его бедной голове что-то в очередной раз сдвинулось, то ли он искренне тосковал о своей абатиссе. А тут ещё и его сын угодил в заложники в Нормандию. Что характерно, паломничество Свен выдержал, и даже оттуда вернулся, но этого уже не выдержал кто-то другой, и Свена по возвращению во Фландрию кому-то удалось убить.
Всё это поставило второго сына Годвина, Гаральда, на место наследного принца своего семейства. Человеком он был, похоже, толковым. Властным, но ответственным. Во всяком случае, в 1064 году, уже после смерти отца и в должности subregulus (лидер нации в дни военных действий), он отправился в Нормандию, выкупать младшего брата и племянника. Шторм занес его в Понтье, где его объявил свои пленником местный граф Ги I, но герцог Вильгельм прибыл в Понтое уже через несколько дней, и Гаральд отправился с ним воевать против Конана II Бретонского.
Воевали они героически и плодотворно, и тут как-то случилось так, что Гаральд пообещал Вильгельму поддержку, если тот заявит права на английский трон после смерти короля Эдварда. То ли друзья по оружию выпили больше положеного, то ли путешествие Гаральда в Нормандию изначально было продиктовано не столько долгом по выкупу родственников (никто ведь этого выкупа и не требовал), сколько сложившейся в Англии ситуации. Не факт, что у Гаральда вообще был при себе какой-то выкуп, потому что если бы он был, сумма была бы обязательно зарегистрирована норманнами, относящимся к документации всего и всех со странным для нации воинов фанатизмом.
Дело в том, что Тостиг Годвинсон в своей Нортумбрии додумался до повышения налога в Данелаге, где изначально осевшие там викинги и их потомки всегда платили не такой налог, как прочие англосаксы. Правление Тостига вообще было проблемным, с самого начала. Для северян, Тостиг был неженкой, причем подлым и ненадежным неженкой. Он распорядился убить двух выходцев из значительных в Нортумбрии семейств, хотя они находились при его дворе по охранной грамоте. Он был личным другом короля Шотландии, хотя по должности как бы предполагалось, что он будет защищать нортумбрийцев от набегов шотландцев. Не то чтобы нортумбрийцы были не способны защитить себя и сами, но в такой ситуации они не видели для себя смысла содержать Тостига. К тому же, Тостиг избегал северных реалий, предпочиная побольше находиться в южных поместьях семьи и при дворе короля, и если воевал, то воевал в Уэльсе, чисто в своих интересах и с использованием наемников.
Для Гаральда было совершенно очевидно, что ситуацию с братцем ему придется решать жестко и бесповоротно. То есть, погнать его из Нортумбрии в шею, и посадить туда человека, которого примут и будут уважать местные. И он прекрасно знал, куда побежит за утешением Тостиг – либо к тестю во Фландрию, либо, что хуже, в Норвегию, где Гаральд Хардрага всерьез считал, что в силу какого-то предполагаемого устного соглашения между королем Норвегии Магнусом и сыном Эммы Нормандской и Кнута Великого, что если кто-то из них умрет бездетным, другой унаследует его королевство, английская корона принадлежит ему. Как вариант, Тостиг мог метнуться и к своему дорогому другу Малькольму III. В любом случае, Англию ожидала война. В худшем случае, война на два фронта, с Норвегией и Шотландией. В совсем скверном случае – война на три фронта, если за Тостига вступился бы Балдуин Фландрский. А королю Эдварду перевалило за 60, и хоть на здоровье тот не жаловался, было понятно, что начинается решительная фаза в борьбе за английскую корону.
Гаральд Годвинсон предпочел поступиться личными амбициями (если они у него были, к слову сказать, власти и ответственности у него без короны хватало), но спасти страну. И он поклялся Вильгельму Нормандскому поддержать его, если тот сможет защитить корону и Англию. Ведь не от избытка же свободного времени он отправился с Вильгельмом в военный поход. Гаральд должен был убедиться, так ли хороша военная машина норманнов, как об этом говорят. Видимо, он остался доволен увиденным. Домой Гаральд Годвинсон отправился с племянником. Собственно, похоже, что Хакона просто отправили с дядей, потому что в Нормандии он никому особо нужен не был. Впрочем, никому малец не был нужен и в Англии. Вполне может быть, что он нашел свое место в жизни, но это место не было настолько заметным, чтобы оставить след в истории.

читать дальше
В общем, король Эдвард решил попытать счастья с родней по англосаксонской линии, и пригласил ко двору Эдварда Этелинга, он же Эдвард Изгнанник – внука своего батюшки Этельреда через первый брак с Эльфгифу Йоркской. Уж этот-то парень не мог вырости никем, кроме как викингом, которые оставались единственной постоянной величиной в череде сменяющихся в его жизни стран и королевских дворов. Увы и ах, Эдвард Изгнанник совершенно некстати умер, едва ступив на английскую землю. Так что остался король Эдвард снова без наследника. Некоторая надежда, впрочем оставалась – Изгнанник привез с собой сына Эдгара и двух дочерей. Но Эдгару в 1057 году было лет шесть, так что объявлять его наследником король Эдвард не торопился. Возможно, потому, что Уэссекские были твердо намерены сами усесться на трон.
Вернее, сам-то Годвин ничего подобного для себя не планировал, но у него же было аж шесть сыновей! И, как заботливый отец, он тоже стремился обеспечить их по максимуму.
Счастьем в несчастье в этом плане было то, что самый старший, Свен, сам себя из-под отцовской заботы вывел. Уж чья там кровь взыграла – непонятно, но этот парень был, похоже, или вообще не в себе, или глуп, как сапог, или и то, и другое сразу. Для начала, он «обрадовал» своих родителей, объявив себя сыном Кнута Великого. Разумеется, леди Гита, его мать, такого поклепа на свою честь не потерпела, да ещё и представила четырех свидетелей того, что Свена она родила от своего законного мужа. В данном случае, постоянное наличие челяди рядом с хозяевами достаточно эффективно подрезало крылья слухам.
Потом Свен, уже владевший значительными землями (он был эрлом Херефордшира, Оксфордшира, Глостершира, Беркшира и Сомерсета), решил округлить свои владения за счет богатого монастыря в богатом рыночном городе Леоминстере, что в 11 милях от Ладлоу. Для осуществления этого плана, он то ли силой, то ли обольщением похитил Эдгифу, абатиссу монастыря. Наверное, всё-таки, обольщением, потому что вместе они прожили год, и Хакон, единственный сын Свена, был, скорее всего, именно от Эдгифы.
Чего не учел Свен, так это праведного гнева Эдуарда Исповедника по поводу похищения абатиссы. Гнева тем более бурного и праведного, что в кои-то годы старый Годвин не мог и рта раскрыть в пользу своего отпрыска – общественность бы не поняла. Не для того благородных дев отправляли на монастырскую стезю и наделяли богатством и дарами, чтобы потом они, вместе с дарами, падали в объятия всяким проходимцам. В общем, король с чувством глубокого удовлетворения изгнал Свена из королевства, а бедняжку Эдгифу воодрузили обратно в монастырь.
Впрочем, довольно скоро Свена изгнали и из изгнания (он был в Дании), и он вернулся домой, чтобы получить прощение короля. По дороге на королевский прием, Свен ухитрился убить своего кузена Бьёрна, хотя именно тот согласился замолвить за него словечко перед королем. После этого Свена объявили niðing, бесчестным, и снова изгнали.
Через год он снова вернулся. И тут-то у короля Эдварда получилось выпинать всех Годвинсонов сразу прочь из Англии, и Свена – навсегда, на этот раз. Поэтому, когда Годвин со своим выводком торжественно вернулся в Англию, Свен отправился в Иерусалим. Босиком – в буквальном смысле. То ли его дорогие родственники допекли, то ли атмосфера при дворе Балдуина, то ли в его бедной голове что-то в очередной раз сдвинулось, то ли он искренне тосковал о своей абатиссе. А тут ещё и его сын угодил в заложники в Нормандию. Что характерно, паломничество Свен выдержал, и даже оттуда вернулся, но этого уже не выдержал кто-то другой, и Свена по возвращению во Фландрию кому-то удалось убить.
Всё это поставило второго сына Годвина, Гаральда, на место наследного принца своего семейства. Человеком он был, похоже, толковым. Властным, но ответственным. Во всяком случае, в 1064 году, уже после смерти отца и в должности subregulus (лидер нации в дни военных действий), он отправился в Нормандию, выкупать младшего брата и племянника. Шторм занес его в Понтье, где его объявил свои пленником местный граф Ги I, но герцог Вильгельм прибыл в Понтое уже через несколько дней, и Гаральд отправился с ним воевать против Конана II Бретонского.
Воевали они героически и плодотворно, и тут как-то случилось так, что Гаральд пообещал Вильгельму поддержку, если тот заявит права на английский трон после смерти короля Эдварда. То ли друзья по оружию выпили больше положеного, то ли путешествие Гаральда в Нормандию изначально было продиктовано не столько долгом по выкупу родственников (никто ведь этого выкупа и не требовал), сколько сложившейся в Англии ситуации. Не факт, что у Гаральда вообще был при себе какой-то выкуп, потому что если бы он был, сумма была бы обязательно зарегистрирована норманнами, относящимся к документации всего и всех со странным для нации воинов фанатизмом.
Дело в том, что Тостиг Годвинсон в своей Нортумбрии додумался до повышения налога в Данелаге, где изначально осевшие там викинги и их потомки всегда платили не такой налог, как прочие англосаксы. Правление Тостига вообще было проблемным, с самого начала. Для северян, Тостиг был неженкой, причем подлым и ненадежным неженкой. Он распорядился убить двух выходцев из значительных в Нортумбрии семейств, хотя они находились при его дворе по охранной грамоте. Он был личным другом короля Шотландии, хотя по должности как бы предполагалось, что он будет защищать нортумбрийцев от набегов шотландцев. Не то чтобы нортумбрийцы были не способны защитить себя и сами, но в такой ситуации они не видели для себя смысла содержать Тостига. К тому же, Тостиг избегал северных реалий, предпочиная побольше находиться в южных поместьях семьи и при дворе короля, и если воевал, то воевал в Уэльсе, чисто в своих интересах и с использованием наемников.
Для Гаральда было совершенно очевидно, что ситуацию с братцем ему придется решать жестко и бесповоротно. То есть, погнать его из Нортумбрии в шею, и посадить туда человека, которого примут и будут уважать местные. И он прекрасно знал, куда побежит за утешением Тостиг – либо к тестю во Фландрию, либо, что хуже, в Норвегию, где Гаральд Хардрага всерьез считал, что в силу какого-то предполагаемого устного соглашения между королем Норвегии Магнусом и сыном Эммы Нормандской и Кнута Великого, что если кто-то из них умрет бездетным, другой унаследует его королевство, английская корона принадлежит ему. Как вариант, Тостиг мог метнуться и к своему дорогому другу Малькольму III. В любом случае, Англию ожидала война. В худшем случае, война на два фронта, с Норвегией и Шотландией. В совсем скверном случае – война на три фронта, если за Тостига вступился бы Балдуин Фландрский. А королю Эдварду перевалило за 60, и хоть на здоровье тот не жаловался, было понятно, что начинается решительная фаза в борьбе за английскую корону.
Гаральд Годвинсон предпочел поступиться личными амбициями (если они у него были, к слову сказать, власти и ответственности у него без короны хватало), но спасти страну. И он поклялся Вильгельму Нормандскому поддержать его, если тот сможет защитить корону и Англию. Ведь не от избытка же свободного времени он отправился с Вильгельмом в военный поход. Гаральд должен был убедиться, так ли хороша военная машина норманнов, как об этом говорят. Видимо, он остался доволен увиденным. Домой Гаральд Годвинсон отправился с племянником. Собственно, похоже, что Хакона просто отправили с дядей, потому что в Нормандии он никому особо нужен не был. Впрочем, никому малец не был нужен и в Англии. Вполне может быть, что он нашел свое место в жизни, но это место не было настолько заметным, чтобы оставить след в истории.
@темы: William II
Впрочем, живучий же, и видимо всё-таки слюни не пускал, раз сумел обаять Эдгифу)))
С Тостигом тоже всё худо, а Гаральд, ишь ты, вдруг нормальным уродился. Бывает. Или, наоборот, это он исключение, а прочие сынки как раз типичная картина?
Ага, пропуская пункт «думал»
Гаральд ага, что-то начал вызывать сочувствие.
Свен Годвинсон - тоже, в своем роде, интереснейшая личность... хм... мда. Собственно, с таким старшим братом понятно, почему второй получился таким - тут только знай уворачивайся от результатов "дражайшего родственничка"
Ага, ситуация братьев Чеховых. Второй (Антон) - фактически глава семьи и время от времени пишет старшему брату - талантливому раздолбаю - "политично-нежно-ругательные письма", которые на Александра в самом деле действуют благотворно, а позже широко цитируются: см. знаменитый пассаж о том, кого можно считать воспитанным человеком.
Причём у меня он в схему психически/умственно нездорового не укладывается как-то, и физически он явно был более чем здоров — если мотнул, не глядя, до Иерусалима и назад босяком. И ведь он же воевал как-то, так что слюни не пускал. И не будем забывать, что он оказался достаточно в кондиции, чтобы обаять свою аббатису. Я вот думаю, может, какие-то кратковременные вспышки агрессии или проблемы с контролем гнева, помноженные на паскудных характер? Учитывая, что он умудрился убить Бьорна.
серафита, я тоже так думаю, что ему просто голову сносило в ссорах. А окружен он был людьми, которые ссориться любили, и мечи вытаскивали по поводу и без.