Do or die
В 1077 году Роберту было около 23-24 лет. Он вырос в жизнерадостного невысокого крепыша, научился воевать, и был в этом деле не без талантов, но как-то получилось при этом, что ни родители, ни он сам не заметили, что старшенький-то вырос. В каком-то смысле, Роберт оставался мальчиком-праздником – безрассудно щедрым, не любящим отказывать, но при этом не оценивающим веса своих обещаний и их возможных последствий. То ли ему не озаботились преподавать науку управления, то ли, что более вероятно, Роберт сам не считал практичность и дальновидность добродетелями. Дело в том, что он как-то ухитрился сформировать для себя некие рыцарские идеалы, которые вошли в моду гораздо позже. Ордерик отмечает, что в этом смысле наследник герцогства сильно опередил своё время. Ну а привилегированное положение объявленного наследника давало ему возможность оставаться жить в этом иллюзорном мире. В общем, критическое мышление у этого парня отсутствовало как таковое.
читать дальше
И откуда бы этому критическому мышлению было взяться, если Завоеватель решил дать наследнику блистать, а практическим управлением занимался исключительно сам. Вот и создалась в семье странная ситуация, когда у молодого человека, вокруг которого, естественно, собралась беспокойная и амбициозная аристократическая молодежь, и которому лорды и бароны дважды уже приносили оммаж, не было не то что реальной власти, но даже собственного дохода. Да, это была ошибка Завоевателя, детство и юность которого были совершенно другими. Но при таком раскладе, было только вопросом времени, когда в счастливом семействе рванет изнутри.
Оно и рвануло, когда младшие братья решили так глупо над старшим подшутить. Тем не менее, мне трудно поверить Гийому Жюмьежскому (или Ордерику, который продолжал и дополнял его заметки), что Роберт ввалился к отцу с требованием передать себе в единоличное управление не только Мэн, но и всю Нормандию. Даже если об этом писал монах монастыря Жюмьеж Гийом, современник событий, он сам не присутствовал при дебатах отца и сына, то есть их диалог – это полная фикция, хотя и обычный для того периода литературный прием.
По этим записям получается, что Роберт потребовал у отца всего и сразу, а Завоеватель аргументировал, что Нормандия – это его наследство, а всё остальное принадлежит ему по праву меча, так что управлять своими владениями для него и право, и обязанность. И что Роберт, разумеется, всё это получит в свое время, а пока не угодно ли ему меньше слушать собравшихся вокруг молодых бездельников? Роберту было не угодно, и этот его визит к отцу закончился феерической ссорой. Роберт заявил, что отныне не собирается служить кому бы то ни было в качестве подчиненного.
Кстати, есть версия (принадлежащая тому же Ордерику), что ссор было две. И описанная выше произошла до инцидента с младшими братьями. И что после первой ссоры Роберт хоть и мог быть обижен, но не предпринял ничего. А вот поведение младших братьев, спровоцировавшее окончательный разрыв, было именно реакцией на те требования Роберта, которые тот выдвинул отцу во время первой ссоры. Логично. Только вот младшенькие не приняли во внимание то, что их выходка произошла в присутствии посторонних, и что такого оскорбления Роберт просто не мог снести без того, чтобы не потерять лица совершенно бесповоротно. То есть, семейное дело быть таковым перестало.
Впрочем, было ли оно семейным и после первой ссоры? Рейд Роберта на Руан после второй ссоры с отцом настолько абсурден, что неволько возникает вопрос, не случился ли он просто-напросто несколько преждевременно из-за инцидента с братьями? Потому что создается сильное впечатление, что в каком-то смысле разделение баронов на верных Вильгельму и верных Роберту уже произошло, и тайные переговоры уже велись. Когда кастеллан Руана, Роджер Иври, успешно отбил нападение, а Завоеватель велел арестовать всех его участников, Роберт с соратниками кинулись к границе, где им открыл ворота Шатонефа, Сореля и Ремалара Ги де Шатонеф-ан-Тимере. Впрочем, у этого Ги была серьезная причина нагадить Завоевателю, потому что году эдак в 1058, Вильгельм захватил замок Тимере и посадил там своего управляющего. В ответ на что Филлипп Французский тоже захватил захваченный норманнами замок, и снёс его ко всем чертям. Замок пришлось строить заново – сплошные расходы. Этот замок и назвали Шатонеф, новый замок.
Теперь у Роберта была хорошая база для набегов на земли отца, и к нему стали стягиваться единомышленники. Как ни странно – Роберт де Беллем в первых рядах, причем его сестра была замужем за Ги де Шатонефом, что объясняет, почему Ги встрял в конфликт. К восставшим присоединились Ральф де Тёни, лорд Конша, Иво и Альберик де Гранмеснили, и Аймерик де Виллере. Возможно, в той же компании были также Вильгельм де Бретейль, Роберт де Мовбрей, Роджер де Бьенфет (он же Фиц-Ричард, из де Клеров), Вильгельм де Мюлён, Вильгельм де Рупьер. Знакомые все лица, сказала бы. Или почти все. И ситуация встретила оживленное сочувствие в Мэне, Анжу, Бретани, и вообще повсюду, где у Завоевателя были враги, а врагов у него было немало. В общем, Вильгельму нужно было действовать быстро и безжалостно, иначе его владения оказались бы охвачены цепью восстаний, поддерживающихся извне.
Он тут же конфисковал владения бунтовщиков, сдал их в аренду, и на вырученные деньги нанял наемников. Детали той кампании не известны в деталях, за исключением двух моментов. Во-первых, Завоеватель осадил Ремалар, и в процессе военных действий был убит Аймерик де Виллере, что напугало его сына до такой степени, что он немедленно помирился с Вильгельмом, и впредь оставался всегда верным его приказам. То ли де Виллере погиб каким-то исключительно ужасным путем, то ли юноше до того момента просто не приходило в голову, что они начали войну, на которой могут погибнуть. Во-вторых, известно, что какой-то «стольник» французского короля сновал между замками. Вряд ли это удивило Завоевателя. Формально они с Филиппом Французским не враждовали, но Вильгельм стал для Филиппа слишком могущественным соседом, и тот не мог не воспользоваться любым случаем для того, чтобы ослабить Завоевателя.
Ожидаемо, французский король взял Роберта Куртгеза под свое покровительство до конца 1078 года, и пожаловал ему крепость Жерберуа. Но вот что было с Робертом между осадой Ремалара и этим событием – трудно сказать наверняка. Англо-саксонские Хроники говорят, что Роберт побывал у графа Фландрии, а Ордерик пишет, что тот объехал Гасконь, Германию, Лотарингию и Аквитанию, щедро занимая деньги и щедро их разбрасывая. Но Ордерик, возможно, путает два разных периода, которые Роберт проводил в бегах. Потому что он упоминает о проблемах Завоевателя с женой именно в контексте первого бунта Роберта против отца, хотя эти проблемы, скорее всего, случились позже.
В принципе, ситуация с Вильгельмом, Матильдой и Робертом удивительно напоминает ситуацию, которая сложится у Генри II с его объявленным наследником Генри-Молодым Королем и Алиенорой Аквитанской. В обоих случаях, жены пошли против мужей, поддержав взбунтовавшихся сыновей. И если в случае Алиеноры можно подумать о многих поводах для такого поведения, то относительно союза Матильды и Вильгельма никто никогда не выражал никаких сомнений. Собственно, сама реакция Вильгельма подтверждает, что они были любящей парой. Он был зол, безумно зол, до такой степени, что был готов ослепить гонца королевы, сорвав эту злость на нём (гонца благополучно спрятали в монастыре), но позволил жене действовать так, как она считала правильным.
Так не слишком ли строго я осудила Алиенору за её «подрывную деятельность»...
Где бы Роберт ни провёл свое время до того, как обосновался в Жерберуа, провел он его с толком. Его эксцентричный стиль жизни привлек иностранных добровольцев, которые посчитали его богатым, и с которыми он расплачивался обещаниями. Но куда как более опасным было то, что под крыло Роберта потихоньку собирались оппортунисты из Нормандии. В принципе, без этого раздражающего спокойствие фактора, они жили бы с Вильгельмом Завоевателем в мире и дружбе, и просто перемывали бы ему кости, сидя в своих манорах с друзьями и единомышлениками за выпивкой. Но Роберт предлагал некую альтернативу своим бунтом, и всё большее число молодежи прибивалось к нему в надежде, что он, став герцогом и королем, даст им больше, чем они имели при Завоевателе.
Расплачивались за все эти прожекты подданные Вильгельма – те самые крестьяне и землевладельцы, на земли которых его взбунтовавшийся сынок со товарищи совершали рейды с французской стороны. «Я это осиное гнездо выжгу!», - рявкнул Завоеватель, и осадил Жерберуа прямо на Рождество 1078 года. Осада продолжалась три недели, и постепенно осажденным стало ясно, что хотя Вильгельм и нарушил границы, французы их спасать не придут. И тогда они вышли на битву.
Отчеты по этой битве существуют в разных версиях. Но в одном все они сходятся: отец и сын встретились в бою, и сын был настолько искусснее отца, что смог ранить того в руку (и, возможно, убить под ним коня). То, что сын сражался с соперником, которого он хотел убить, а отец не хотел и не мог нанести сыну серьезную рану, не говоря уж о смертельной, никому из хронистов в голову не пришло, конечно – ведь они были бесемейными монахами. Разумеется, и для моих утверждений нет решительно никакой базы, кроме предположений о характерах вовлеченных. Просто, на мой взгляд, победа Роберта при Жерберуа не может быть объяснена какими-то воинскими талантами молодого человека, какими бы выдающимися они ни были.
Силы Вильгельма просто-напросто настолько превосходили силы осажденных, и их позиция в целом была настолько лучше, что объяснение отступлению королевской армии от Жерберуа может быть только одно. Завоеватель запретил своим воинам убивать сторонников Роберта. Во-первых, Матильда никогда не простила бы мужу, если бы с её любимым сыном что-то случилось. А она не была из категории молча страдающих женщин, так что последствия её гнева были бы очень тяжелыми для всей семьи. Во-вторых, соратниками Роберта были сыновья и родственники соратников Вильгельма по завоеванию Англии. Будучи королем, он просто не мог себе позволить восстановить их всех против себя.
Впрочем, поговаривали, что Вильгельм проклял в тот день своего безрассудного сына (так писал Генри Хантингдонский). И хотя он потом снял проклятие, судьба Роберта сложилась так, как сложилась, именно из-за него.
В любом случае, ситуация сложилась патовая. И помощь пришла с несколько неожиданной стороны. Сохранился договор между Завоевателем и Филлиппом Французским, подписанный в церкви Сен-Квентин в Бове, о каких-то совместных дарах этой церкви. Договор датируется 1079-м годом, и свидетельствует о том, что оба короля осадили в тот момент Жерберуа. Да, Филлипп осадил свой собственный замок, который сам и дал Роберту в знак поддержки его дела. То ли в качестве оверлорда Нормандии, то ли просто по просьбе Завоевателя. Хотя Ордерик пишет, что именно французский король отправил посланников к Вильгельму, с предложением помощи в переговорах. Строго говоря, это была его обязанность как оверлорда.
Началось обычное представление, сопутствующее заключению мира. Роберт вдруг был готов мириться, оскорбленный отец сидел насупившись, и демонстрировал смертельную обиду. Тогда к нему потянулись его друзья и соратники, чьи родичи сидели в Жерберуа, и стали умолять о милосердии. Вильгельм только громыхал в ответ, что молодой осел поднял против него оружие, привел на его земли иностранную армию, отвратил от отца сердца молодых аристократов, и был готов проднять против отца всю Нормандию, если бы это было в его власти. Не может он такое простить. Теперь была очередь духовных лиц, королевы и посланников соседей умолять Завоевателя о милосердии.
Дав всем им время себя поуговаривать, Вильгельм, наконец, согласился простить Роберта. Тем не менее, он потребовал письменного договора о том, что Роберт унаследует Нормандию только после его, Вильгельма, смерти. На мой взгляд, это очень интересный договор, потому что в нем говорится только о Нормандии, но не о завоеванной Англии, которую, похоже, Завоеватель уже в 1079 году решил сделать отдельным королевством, и посадить туда Вильгельма Руфуса.
К слову сказать, вся эта котовасия с переговорами тянулась почти год. Во всяком случае, папа Григорий VII прислал Завоевателю письмо с поздравлениями по поводу победы здравого смысла только 8 мая 1080 года. В этом же письме содержалось наставление Роберту никогда не возвращаться на старый курс вражды с отцом.
читать дальше
И откуда бы этому критическому мышлению было взяться, если Завоеватель решил дать наследнику блистать, а практическим управлением занимался исключительно сам. Вот и создалась в семье странная ситуация, когда у молодого человека, вокруг которого, естественно, собралась беспокойная и амбициозная аристократическая молодежь, и которому лорды и бароны дважды уже приносили оммаж, не было не то что реальной власти, но даже собственного дохода. Да, это была ошибка Завоевателя, детство и юность которого были совершенно другими. Но при таком раскладе, было только вопросом времени, когда в счастливом семействе рванет изнутри.
Оно и рвануло, когда младшие братья решили так глупо над старшим подшутить. Тем не менее, мне трудно поверить Гийому Жюмьежскому (или Ордерику, который продолжал и дополнял его заметки), что Роберт ввалился к отцу с требованием передать себе в единоличное управление не только Мэн, но и всю Нормандию. Даже если об этом писал монах монастыря Жюмьеж Гийом, современник событий, он сам не присутствовал при дебатах отца и сына, то есть их диалог – это полная фикция, хотя и обычный для того периода литературный прием.
По этим записям получается, что Роберт потребовал у отца всего и сразу, а Завоеватель аргументировал, что Нормандия – это его наследство, а всё остальное принадлежит ему по праву меча, так что управлять своими владениями для него и право, и обязанность. И что Роберт, разумеется, всё это получит в свое время, а пока не угодно ли ему меньше слушать собравшихся вокруг молодых бездельников? Роберту было не угодно, и этот его визит к отцу закончился феерической ссорой. Роберт заявил, что отныне не собирается служить кому бы то ни было в качестве подчиненного.
Кстати, есть версия (принадлежащая тому же Ордерику), что ссор было две. И описанная выше произошла до инцидента с младшими братьями. И что после первой ссоры Роберт хоть и мог быть обижен, но не предпринял ничего. А вот поведение младших братьев, спровоцировавшее окончательный разрыв, было именно реакцией на те требования Роберта, которые тот выдвинул отцу во время первой ссоры. Логично. Только вот младшенькие не приняли во внимание то, что их выходка произошла в присутствии посторонних, и что такого оскорбления Роберт просто не мог снести без того, чтобы не потерять лица совершенно бесповоротно. То есть, семейное дело быть таковым перестало.
Впрочем, было ли оно семейным и после первой ссоры? Рейд Роберта на Руан после второй ссоры с отцом настолько абсурден, что неволько возникает вопрос, не случился ли он просто-напросто несколько преждевременно из-за инцидента с братьями? Потому что создается сильное впечатление, что в каком-то смысле разделение баронов на верных Вильгельму и верных Роберту уже произошло, и тайные переговоры уже велись. Когда кастеллан Руана, Роджер Иври, успешно отбил нападение, а Завоеватель велел арестовать всех его участников, Роберт с соратниками кинулись к границе, где им открыл ворота Шатонефа, Сореля и Ремалара Ги де Шатонеф-ан-Тимере. Впрочем, у этого Ги была серьезная причина нагадить Завоевателю, потому что году эдак в 1058, Вильгельм захватил замок Тимере и посадил там своего управляющего. В ответ на что Филлипп Французский тоже захватил захваченный норманнами замок, и снёс его ко всем чертям. Замок пришлось строить заново – сплошные расходы. Этот замок и назвали Шатонеф, новый замок.
Теперь у Роберта была хорошая база для набегов на земли отца, и к нему стали стягиваться единомышленники. Как ни странно – Роберт де Беллем в первых рядах, причем его сестра была замужем за Ги де Шатонефом, что объясняет, почему Ги встрял в конфликт. К восставшим присоединились Ральф де Тёни, лорд Конша, Иво и Альберик де Гранмеснили, и Аймерик де Виллере. Возможно, в той же компании были также Вильгельм де Бретейль, Роберт де Мовбрей, Роджер де Бьенфет (он же Фиц-Ричард, из де Клеров), Вильгельм де Мюлён, Вильгельм де Рупьер. Знакомые все лица, сказала бы. Или почти все. И ситуация встретила оживленное сочувствие в Мэне, Анжу, Бретани, и вообще повсюду, где у Завоевателя были враги, а врагов у него было немало. В общем, Вильгельму нужно было действовать быстро и безжалостно, иначе его владения оказались бы охвачены цепью восстаний, поддерживающихся извне.
Он тут же конфисковал владения бунтовщиков, сдал их в аренду, и на вырученные деньги нанял наемников. Детали той кампании не известны в деталях, за исключением двух моментов. Во-первых, Завоеватель осадил Ремалар, и в процессе военных действий был убит Аймерик де Виллере, что напугало его сына до такой степени, что он немедленно помирился с Вильгельмом, и впредь оставался всегда верным его приказам. То ли де Виллере погиб каким-то исключительно ужасным путем, то ли юноше до того момента просто не приходило в голову, что они начали войну, на которой могут погибнуть. Во-вторых, известно, что какой-то «стольник» французского короля сновал между замками. Вряд ли это удивило Завоевателя. Формально они с Филиппом Французским не враждовали, но Вильгельм стал для Филиппа слишком могущественным соседом, и тот не мог не воспользоваться любым случаем для того, чтобы ослабить Завоевателя.
Ожидаемо, французский король взял Роберта Куртгеза под свое покровительство до конца 1078 года, и пожаловал ему крепость Жерберуа. Но вот что было с Робертом между осадой Ремалара и этим событием – трудно сказать наверняка. Англо-саксонские Хроники говорят, что Роберт побывал у графа Фландрии, а Ордерик пишет, что тот объехал Гасконь, Германию, Лотарингию и Аквитанию, щедро занимая деньги и щедро их разбрасывая. Но Ордерик, возможно, путает два разных периода, которые Роберт проводил в бегах. Потому что он упоминает о проблемах Завоевателя с женой именно в контексте первого бунта Роберта против отца, хотя эти проблемы, скорее всего, случились позже.
В принципе, ситуация с Вильгельмом, Матильдой и Робертом удивительно напоминает ситуацию, которая сложится у Генри II с его объявленным наследником Генри-Молодым Королем и Алиенорой Аквитанской. В обоих случаях, жены пошли против мужей, поддержав взбунтовавшихся сыновей. И если в случае Алиеноры можно подумать о многих поводах для такого поведения, то относительно союза Матильды и Вильгельма никто никогда не выражал никаких сомнений. Собственно, сама реакция Вильгельма подтверждает, что они были любящей парой. Он был зол, безумно зол, до такой степени, что был готов ослепить гонца королевы, сорвав эту злость на нём (гонца благополучно спрятали в монастыре), но позволил жене действовать так, как она считала правильным.
Так не слишком ли строго я осудила Алиенору за её «подрывную деятельность»...
Где бы Роберт ни провёл свое время до того, как обосновался в Жерберуа, провел он его с толком. Его эксцентричный стиль жизни привлек иностранных добровольцев, которые посчитали его богатым, и с которыми он расплачивался обещаниями. Но куда как более опасным было то, что под крыло Роберта потихоньку собирались оппортунисты из Нормандии. В принципе, без этого раздражающего спокойствие фактора, они жили бы с Вильгельмом Завоевателем в мире и дружбе, и просто перемывали бы ему кости, сидя в своих манорах с друзьями и единомышлениками за выпивкой. Но Роберт предлагал некую альтернативу своим бунтом, и всё большее число молодежи прибивалось к нему в надежде, что он, став герцогом и королем, даст им больше, чем они имели при Завоевателе.
Расплачивались за все эти прожекты подданные Вильгельма – те самые крестьяне и землевладельцы, на земли которых его взбунтовавшийся сынок со товарищи совершали рейды с французской стороны. «Я это осиное гнездо выжгу!», - рявкнул Завоеватель, и осадил Жерберуа прямо на Рождество 1078 года. Осада продолжалась три недели, и постепенно осажденным стало ясно, что хотя Вильгельм и нарушил границы, французы их спасать не придут. И тогда они вышли на битву.
Отчеты по этой битве существуют в разных версиях. Но в одном все они сходятся: отец и сын встретились в бою, и сын был настолько искусснее отца, что смог ранить того в руку (и, возможно, убить под ним коня). То, что сын сражался с соперником, которого он хотел убить, а отец не хотел и не мог нанести сыну серьезную рану, не говоря уж о смертельной, никому из хронистов в голову не пришло, конечно – ведь они были бесемейными монахами. Разумеется, и для моих утверждений нет решительно никакой базы, кроме предположений о характерах вовлеченных. Просто, на мой взгляд, победа Роберта при Жерберуа не может быть объяснена какими-то воинскими талантами молодого человека, какими бы выдающимися они ни были.
Силы Вильгельма просто-напросто настолько превосходили силы осажденных, и их позиция в целом была настолько лучше, что объяснение отступлению королевской армии от Жерберуа может быть только одно. Завоеватель запретил своим воинам убивать сторонников Роберта. Во-первых, Матильда никогда не простила бы мужу, если бы с её любимым сыном что-то случилось. А она не была из категории молча страдающих женщин, так что последствия её гнева были бы очень тяжелыми для всей семьи. Во-вторых, соратниками Роберта были сыновья и родственники соратников Вильгельма по завоеванию Англии. Будучи королем, он просто не мог себе позволить восстановить их всех против себя.
Впрочем, поговаривали, что Вильгельм проклял в тот день своего безрассудного сына (так писал Генри Хантингдонский). И хотя он потом снял проклятие, судьба Роберта сложилась так, как сложилась, именно из-за него.
В любом случае, ситуация сложилась патовая. И помощь пришла с несколько неожиданной стороны. Сохранился договор между Завоевателем и Филлиппом Французским, подписанный в церкви Сен-Квентин в Бове, о каких-то совместных дарах этой церкви. Договор датируется 1079-м годом, и свидетельствует о том, что оба короля осадили в тот момент Жерберуа. Да, Филлипп осадил свой собственный замок, который сам и дал Роберту в знак поддержки его дела. То ли в качестве оверлорда Нормандии, то ли просто по просьбе Завоевателя. Хотя Ордерик пишет, что именно французский король отправил посланников к Вильгельму, с предложением помощи в переговорах. Строго говоря, это была его обязанность как оверлорда.
Началось обычное представление, сопутствующее заключению мира. Роберт вдруг был готов мириться, оскорбленный отец сидел насупившись, и демонстрировал смертельную обиду. Тогда к нему потянулись его друзья и соратники, чьи родичи сидели в Жерберуа, и стали умолять о милосердии. Вильгельм только громыхал в ответ, что молодой осел поднял против него оружие, привел на его земли иностранную армию, отвратил от отца сердца молодых аристократов, и был готов проднять против отца всю Нормандию, если бы это было в его власти. Не может он такое простить. Теперь была очередь духовных лиц, королевы и посланников соседей умолять Завоевателя о милосердии.
Дав всем им время себя поуговаривать, Вильгельм, наконец, согласился простить Роберта. Тем не менее, он потребовал письменного договора о том, что Роберт унаследует Нормандию только после его, Вильгельма, смерти. На мой взгляд, это очень интересный договор, потому что в нем говорится только о Нормандии, но не о завоеванной Англии, которую, похоже, Завоеватель уже в 1079 году решил сделать отдельным королевством, и посадить туда Вильгельма Руфуса.
К слову сказать, вся эта котовасия с переговорами тянулась почти год. Во всяком случае, папа Григорий VII прислал Завоевателю письмо с поздравлениями по поводу победы здравого смысла только 8 мая 1080 года. В этом же письме содержалось наставление Роберту никогда не возвращаться на старый курс вражды с отцом.
@темы: Robert Curthose
-
-
22.05.2018 в 13:21-
-
22.05.2018 в 14:49Ага!
-
-
22.05.2018 в 15:03А пока с ним разбираюсь, подойдет и книга о братце Генри. И о Стефане Блуасском.
-
-
22.05.2018 в 19:43-
-
22.05.2018 в 19:51-
-
22.05.2018 в 20:23-
-
22.05.2018 в 20:56