Do or die
Поскольку о шотландской кампании 1091 года я писала достаточно, повторяться не буду. Добавлю только, что Генри Хантингдонский намекает, что герцог Роберт покинул Англию в декабре этого года в состоянии крайне недовольном. Он считал, что Вильгельм Руфус должен был отправиться с ним в Нормандию, чтобы продолжить там начатое - укрепление авторитета Роберта в его домене. Но у Руфуса на уме было быстрое укрепление севера и подготовка к следующему витку враждебности с Шотландией, так как соблюдать условия договора, который Роберт заключил с Малькольмом, он, конечно, не собирался, как не ожидал приличного поведения и от Малькольма.
Довольно легко представить, как доминировал над местностью Брионнский замок во времена своей силы
читать дальше
В этом эпизоде, пожалуй, хорошо заметна разница менталитета братьев. Роберт излишне доверял торжественному формализму. В его мире то, что было договорено между благородными рыцарями, и подписано рядом со знаком креста, должно быть и выполнено дословно и буквально. Руфус, в свою очередь, прагматично руководствовался интересами королевства, и видел ситуацию более панорамно. Он знал, что человеческая натура и стиль руководства не меняются. Если Малькольм годами разорял север Англии, не смотря на многократные договоры и клятвы, то несколько переданных ему городов эту привычку не только не изменят, но даже дадут базу для ещё более агрессивной политики.
Соответственно, никаких уступок по договору, заключенному в критических условиях, он делать не собирался. Интересно, знал ли о планах Руфуса Роберт уже на момент своего отъезда. Или Вильгельм и здесь принял во внимание особенности старшего брата, и не стал утомлять его уроками практичности.
В любом случае, Роберт вернулся в Нормандию, где законодательные предпосылки для укрепления его власти уже существовали, но для того, чтобы они заработали, нужно было совершить некоторые практические действия. Только вот за четыре года правления он привык (и приучил этим к такой манере правления своих советников) плыть по течению.
Никакого плана развития герцогства у него явно не было, ведь понадобилось вмешательство брата, чтобы он хотя бы на уровне теории вспомнил о том, что укреплять герцогскую власть среди подданных нужно. Пожалуй, единственное, что в политическом плане вызывало у него эмоции, было поведение графства Мэн, которое формально принадлежало ему, а практически бунтовало против норманнов с самого начала, и тянулось к анжуйцам. У Роберта де Ториньи есть довольно неясный пассаж, который можно истрактовать так, что Роберт в первый год правления ходил на Мэн для подавления восстания, последовавшего за смертью Завоевателя. Но дальнейший текст хроник открывает, что в 1090-м Мэн Роберту не подчинялся вообще, так что если герцог и пытался что-то там сделать, то совершенно безуспешно.
Известно, что в 1088 году, вернувшийся из Англии епископ Одо потащил племянника в Ле-Манс принимать оммаж, хотя военной экспедицией это назвать нельзя. Под твердой рукой епископа Хёля, верного друга Завоевателя, именно Ле-Манс был Роберту верен.
Вообще, борьба за графскую корону Мэна сама по себе заслуживает хотя бы перечисления вовлеченных в нее лиц. Именно в интересующий нас период, там мутило воду семейство д’Эсте. Граф Луниджаны и Милана, синьор Ровиго, Альберто Аццо II, был женат вторым браком на дочке графа Мэна Герберта I. От неё у Альберто Аццо было два сына, Уго и Фульк. В 1077 году, д’Эсте испросил и получил у императора Священной Римской империи Генриха IV подтверждение этим сыновьям права на наследственное владение, то есть графство Мэн (помимо прочего).
Со своей стороны, другая дочь Герберта I была замужем за сыном Завоевателя, Робертом. Везде говорят, что обручена, чтобы не пугать современного читателя детскими браками, но замужество это было, и не что иное. Единственное отличие детского замужества от взрослого было в том, что по достижению совершеннолетия стороны подтверждали, что готовы идти по брачному пути и дальше. Здравый шаг, потому что иногда обнаруживалось, что либо слишком расторопные родители ухитрялись отдать руку дочери нескольким претендентам, или дочка сама, в тайне от всех, брала свою судьбу в свои руки, и тайно выходила замуж за кого-то, ей приглянувшегося. Ведь не подтвержденный физической близостью брак был браком формальным, который расторгнуть было можно при определенных условиях.
Таким образом, на графскую корону Мэна претендовали Уго сын Альберто Аццо, и Роберт, сын Завоевателя. Опять же, формально, Уго был сыном старшей из сестер. Зато родной сын Герберта I, законный наследник, вынужденный из графства бежить, признал себя вассалом Завоевателя, которого и назначил свои преемником. Зато Роберт и его малолетняя супруга свой брак подтвердить, похоже, не успели. Короче говоря, ситуация сложилась классическая: прав тот, за кого выступят сильные графства. А сильные графства были душой и сердцем за Фулька IV Анжуйского, который и подсунул им этого Уго с его правами.
Правда, тут было два «но». Во-первых, сам Уго, который элиту графства не впечатлил. Основным его капиталом была родословная, да жена Эрия, дочь самого герцога Апулии, Калабрии и Сицилии, великого Робера Жискара. Увы и ах, очень похоже, что Жискар просто очень хотел пристроить шесть своих дочерей в хорошие руки, потому что Уго был человеком мягким и домашним (на языке того времени – глупым и немужественным), а Эрия, как и прочие дочери Жискара, обладала характером деловым и огненным. Только вот добрые жители Мэна этой огненности не оценили, и сделали вывод, что их призванный граф просто не может держать свою женушку в границах. Фактически, Уго просто был неконфликтным человеком, и сбагрил впоследствии все свои права на турбулентное графство кузену.
Во-вторых епископ Ле-Манса продолжал настойчиво продавливать права герцогов Нормандии. Эли де Божанси, приходившийся Уго кузеном, подумал, что проблему можно решить, изолировав епископа в заключение (причем, стражники присутствовали в камере постоянно), но тут уж встала на дыбы церковь. Не допустить к епископу священника Эли не мог, так что он выбрал из предложенных самого, по его мнению, убогого и безграмотного, чтобы он не мог говорить на латыни, которой не знали стражи. Тем не менее, очень похоже, что Эли просто обманули, и двум священникам не нужно было говорить на латыни (или вообще говорить вслух), чтобы епископ смог передать на волю приказ. В результате, все церкви графства плотно закрыли двери, а колокола перестали звонить. Тут уже возмутились жители графства. Епископа пришлось выпустить. Хёль немедленно поехал в Руан, но не встретил там понимания. Роберту, которого с одной стороны донимал де Варренн и вассалы-перебежчики, а с другой – восстание в самом Руане, было не до графства Мэн.
И тогда Хёль обратился к Руфусу. Собственно, он вернулся на свое место только тогда, когда Руфус вытащил Роберта в Ле-Манс, и стал наводить там порядок. Потому что чисто физически возвращаться было некуда – предприимчивый Эли де Божанси разместил своего кузена Уго в епископском дворце. Так что в Ле-Манс Хёль вернулся только вместе с сыновьями Завоевателя.
Но до этого счастливого момента, случилось нечто, хорошо характеризующее герцога Роберта как человека и правителя. Вот представьте – вам (герцогу) уже годы систематически отравляет жизнь некий тип (Фульк Анжуйский), отнимая у вас вашу собственность (графство Мэн), и этим её портя (дела там с этой правительственной чехардой пришли в упадок). И вот этот тип является к вам, и предлагает сделку. Он признается, что до полусмерти влюблен в одну деву (Бертраду де Монфор), но деву сторожит опекун, который является вашим вассалом (д’Эврё). И вот если вы сможете уговорить своего вассала отдать опекаемую в лапы многократно женатого прохиндея, то он, прохиндей, клянется в знак благодарности хранить ваше графство для вас в образцовом порядке. Как бы вы ответили? Я знаю, как ответила бы я – крепким пинком. Но герцог Роберт кинулся договариваться с д’Эврё, который не согласился передать Бертраду Фульку до тех пор, пока Роберт не насыпал ему богатых концессий. За свой герцогский счет, заметьте.
Результат был ожидаемым. Около года всё было действительно спокойно, но вскоре Фульк вернулся к прежним козням, а Роберт получил свое графство из рук младшего братика, который явился в Нормандию как бы Роберта наказывать за вмешательство в английские дела. А угодил на роль помощника, советника, воеводы и наставника. В этой истории утешает только то, что Бертрада наставила Фульку рога перед всем христианским миром, и стала французской королевой. Дело житейское, конечно, но Фульк-то был славен тем, что это он бросал жен, а не жены его. Ну, Бертрада славно отомстила за всех. Что характерно, Робертовы злоключения вовсе не говорят о том, что он был глуп. Просто он был хорошим рыцарем, но никаким герцогом. Бывает.
Там, где нужно было показать храбрость и щедрость, Роберт блистал. Он взял сильно укрепленный замок Бриенн наскоком, буквально между тремя часами дня и закатом – и тут же подарил его Роджеру де Бьюмонту, потому что перед этим он отдал замок Иври, где де Бьюмонт был комендантом, Вильгельму де Бретейлю. При этом, Роберт был вполне способен прервать военную кампанию, если та лишала его возможность «спать под крышей», то есть с удобствами. Ему просто очень быстро надоедало бить в одну точку, даже в своих интересах. Мальчик-праздник упорно оставался мальчиком-праздником и в сороковник. Потому что это была та роль, которой его основательно научил папочка, не допускающий наследника до трудных, нудных и потных будней повседневного управления. Очевидно, из любви к сыну.
Ордерик считает основной причиной проблем правления Роберта то, что тот отпустил де Беллема в 1089 году на свободу. Но де Беллем был слишком мощной личностью, в которой блестящие таланты сочетались с чисто сатанинским изуверством, и всё это было приправлено изощренным коварством и оформлено в приятную упаковку. К тому же, отношение де Беллема к Роберту нельзя было назвать враждебным. Да, он своего герцога в грош не ставил, но всё-таки в критические моменты выступал на его стороне, как, например, в Руане. И в результате, Роберт зачастую выступал союзником де Беллема в феодальных войнах де Беллема, которые его совершенно не касались, не замечая, что выступает при этом в роли вассала у своего вассала. В то же время, он и пальцем не пошевелил в пользу де Бретейля, которому, в результате, помог король Франции. И в конфликт д’Эврё с лордом Конша он не вмешался ни словом, ни делом. Хотя и в одном, и в другом случае решительное вмешательство правителя было обязанностью правителя.
Довольно легко представить, как доминировал над местностью Брионнский замок во времена своей силы
читать дальше
В этом эпизоде, пожалуй, хорошо заметна разница менталитета братьев. Роберт излишне доверял торжественному формализму. В его мире то, что было договорено между благородными рыцарями, и подписано рядом со знаком креста, должно быть и выполнено дословно и буквально. Руфус, в свою очередь, прагматично руководствовался интересами королевства, и видел ситуацию более панорамно. Он знал, что человеческая натура и стиль руководства не меняются. Если Малькольм годами разорял север Англии, не смотря на многократные договоры и клятвы, то несколько переданных ему городов эту привычку не только не изменят, но даже дадут базу для ещё более агрессивной политики.
Соответственно, никаких уступок по договору, заключенному в критических условиях, он делать не собирался. Интересно, знал ли о планах Руфуса Роберт уже на момент своего отъезда. Или Вильгельм и здесь принял во внимание особенности старшего брата, и не стал утомлять его уроками практичности.
В любом случае, Роберт вернулся в Нормандию, где законодательные предпосылки для укрепления его власти уже существовали, но для того, чтобы они заработали, нужно было совершить некоторые практические действия. Только вот за четыре года правления он привык (и приучил этим к такой манере правления своих советников) плыть по течению.
Никакого плана развития герцогства у него явно не было, ведь понадобилось вмешательство брата, чтобы он хотя бы на уровне теории вспомнил о том, что укреплять герцогскую власть среди подданных нужно. Пожалуй, единственное, что в политическом плане вызывало у него эмоции, было поведение графства Мэн, которое формально принадлежало ему, а практически бунтовало против норманнов с самого начала, и тянулось к анжуйцам. У Роберта де Ториньи есть довольно неясный пассаж, который можно истрактовать так, что Роберт в первый год правления ходил на Мэн для подавления восстания, последовавшего за смертью Завоевателя. Но дальнейший текст хроник открывает, что в 1090-м Мэн Роберту не подчинялся вообще, так что если герцог и пытался что-то там сделать, то совершенно безуспешно.
Известно, что в 1088 году, вернувшийся из Англии епископ Одо потащил племянника в Ле-Манс принимать оммаж, хотя военной экспедицией это назвать нельзя. Под твердой рукой епископа Хёля, верного друга Завоевателя, именно Ле-Манс был Роберту верен.
Вообще, борьба за графскую корону Мэна сама по себе заслуживает хотя бы перечисления вовлеченных в нее лиц. Именно в интересующий нас период, там мутило воду семейство д’Эсте. Граф Луниджаны и Милана, синьор Ровиго, Альберто Аццо II, был женат вторым браком на дочке графа Мэна Герберта I. От неё у Альберто Аццо было два сына, Уго и Фульк. В 1077 году, д’Эсте испросил и получил у императора Священной Римской империи Генриха IV подтверждение этим сыновьям права на наследственное владение, то есть графство Мэн (помимо прочего).
Со своей стороны, другая дочь Герберта I была замужем за сыном Завоевателя, Робертом. Везде говорят, что обручена, чтобы не пугать современного читателя детскими браками, но замужество это было, и не что иное. Единственное отличие детского замужества от взрослого было в том, что по достижению совершеннолетия стороны подтверждали, что готовы идти по брачному пути и дальше. Здравый шаг, потому что иногда обнаруживалось, что либо слишком расторопные родители ухитрялись отдать руку дочери нескольким претендентам, или дочка сама, в тайне от всех, брала свою судьбу в свои руки, и тайно выходила замуж за кого-то, ей приглянувшегося. Ведь не подтвержденный физической близостью брак был браком формальным, который расторгнуть было можно при определенных условиях.
Таким образом, на графскую корону Мэна претендовали Уго сын Альберто Аццо, и Роберт, сын Завоевателя. Опять же, формально, Уго был сыном старшей из сестер. Зато родной сын Герберта I, законный наследник, вынужденный из графства бежить, признал себя вассалом Завоевателя, которого и назначил свои преемником. Зато Роберт и его малолетняя супруга свой брак подтвердить, похоже, не успели. Короче говоря, ситуация сложилась классическая: прав тот, за кого выступят сильные графства. А сильные графства были душой и сердцем за Фулька IV Анжуйского, который и подсунул им этого Уго с его правами.
Правда, тут было два «но». Во-первых, сам Уго, который элиту графства не впечатлил. Основным его капиталом была родословная, да жена Эрия, дочь самого герцога Апулии, Калабрии и Сицилии, великого Робера Жискара. Увы и ах, очень похоже, что Жискар просто очень хотел пристроить шесть своих дочерей в хорошие руки, потому что Уго был человеком мягким и домашним (на языке того времени – глупым и немужественным), а Эрия, как и прочие дочери Жискара, обладала характером деловым и огненным. Только вот добрые жители Мэна этой огненности не оценили, и сделали вывод, что их призванный граф просто не может держать свою женушку в границах. Фактически, Уго просто был неконфликтным человеком, и сбагрил впоследствии все свои права на турбулентное графство кузену.
Во-вторых епископ Ле-Манса продолжал настойчиво продавливать права герцогов Нормандии. Эли де Божанси, приходившийся Уго кузеном, подумал, что проблему можно решить, изолировав епископа в заключение (причем, стражники присутствовали в камере постоянно), но тут уж встала на дыбы церковь. Не допустить к епископу священника Эли не мог, так что он выбрал из предложенных самого, по его мнению, убогого и безграмотного, чтобы он не мог говорить на латыни, которой не знали стражи. Тем не менее, очень похоже, что Эли просто обманули, и двум священникам не нужно было говорить на латыни (или вообще говорить вслух), чтобы епископ смог передать на волю приказ. В результате, все церкви графства плотно закрыли двери, а колокола перестали звонить. Тут уже возмутились жители графства. Епископа пришлось выпустить. Хёль немедленно поехал в Руан, но не встретил там понимания. Роберту, которого с одной стороны донимал де Варренн и вассалы-перебежчики, а с другой – восстание в самом Руане, было не до графства Мэн.
И тогда Хёль обратился к Руфусу. Собственно, он вернулся на свое место только тогда, когда Руфус вытащил Роберта в Ле-Манс, и стал наводить там порядок. Потому что чисто физически возвращаться было некуда – предприимчивый Эли де Божанси разместил своего кузена Уго в епископском дворце. Так что в Ле-Манс Хёль вернулся только вместе с сыновьями Завоевателя.
Но до этого счастливого момента, случилось нечто, хорошо характеризующее герцога Роберта как человека и правителя. Вот представьте – вам (герцогу) уже годы систематически отравляет жизнь некий тип (Фульк Анжуйский), отнимая у вас вашу собственность (графство Мэн), и этим её портя (дела там с этой правительственной чехардой пришли в упадок). И вот этот тип является к вам, и предлагает сделку. Он признается, что до полусмерти влюблен в одну деву (Бертраду де Монфор), но деву сторожит опекун, который является вашим вассалом (д’Эврё). И вот если вы сможете уговорить своего вассала отдать опекаемую в лапы многократно женатого прохиндея, то он, прохиндей, клянется в знак благодарности хранить ваше графство для вас в образцовом порядке. Как бы вы ответили? Я знаю, как ответила бы я – крепким пинком. Но герцог Роберт кинулся договариваться с д’Эврё, который не согласился передать Бертраду Фульку до тех пор, пока Роберт не насыпал ему богатых концессий. За свой герцогский счет, заметьте.
Результат был ожидаемым. Около года всё было действительно спокойно, но вскоре Фульк вернулся к прежним козням, а Роберт получил свое графство из рук младшего братика, который явился в Нормандию как бы Роберта наказывать за вмешательство в английские дела. А угодил на роль помощника, советника, воеводы и наставника. В этой истории утешает только то, что Бертрада наставила Фульку рога перед всем христианским миром, и стала французской королевой. Дело житейское, конечно, но Фульк-то был славен тем, что это он бросал жен, а не жены его. Ну, Бертрада славно отомстила за всех. Что характерно, Робертовы злоключения вовсе не говорят о том, что он был глуп. Просто он был хорошим рыцарем, но никаким герцогом. Бывает.
Там, где нужно было показать храбрость и щедрость, Роберт блистал. Он взял сильно укрепленный замок Бриенн наскоком, буквально между тремя часами дня и закатом – и тут же подарил его Роджеру де Бьюмонту, потому что перед этим он отдал замок Иври, где де Бьюмонт был комендантом, Вильгельму де Бретейлю. При этом, Роберт был вполне способен прервать военную кампанию, если та лишала его возможность «спать под крышей», то есть с удобствами. Ему просто очень быстро надоедало бить в одну точку, даже в своих интересах. Мальчик-праздник упорно оставался мальчиком-праздником и в сороковник. Потому что это была та роль, которой его основательно научил папочка, не допускающий наследника до трудных, нудных и потных будней повседневного управления. Очевидно, из любви к сыну.
Ордерик считает основной причиной проблем правления Роберта то, что тот отпустил де Беллема в 1089 году на свободу. Но де Беллем был слишком мощной личностью, в которой блестящие таланты сочетались с чисто сатанинским изуверством, и всё это было приправлено изощренным коварством и оформлено в приятную упаковку. К тому же, отношение де Беллема к Роберту нельзя было назвать враждебным. Да, он своего герцога в грош не ставил, но всё-таки в критические моменты выступал на его стороне, как, например, в Руане. И в результате, Роберт зачастую выступал союзником де Беллема в феодальных войнах де Беллема, которые его совершенно не касались, не замечая, что выступает при этом в роли вассала у своего вассала. В то же время, он и пальцем не пошевелил в пользу де Бретейля, которому, в результате, помог король Франции. И в конфликт д’Эврё с лордом Конша он не вмешался ни словом, ни делом. Хотя и в одном, и в другом случае решительное вмешательство правителя было обязанностью правителя.
@темы: Robert Curthose
-
-
03.06.2018 в 00:00-
-
03.06.2018 в 09:27-
-
03.06.2018 в 11:20А может, они потому таких мужей и выбирали, что у самих характера был избыток, а переплюнуть папА потенциальному зятю в любом аспекте всё равно было трудно. Красота там тоже была штука наследственная, глянуть только, в каких захлёбывающихся слюнями дифирамбах описывают их отца.
-
-
03.06.2018 в 11:58-
-
03.06.2018 в 12:08-
-
03.06.2018 в 16:33-
-
03.06.2018 в 16:41-
-
03.06.2018 в 16:46