В отличие от своих старших братьев, Генри I прекрасно понимал, как важно дать народу не только короля, но и королеву. Во-первых, статус женатого короля был угоден церкви. Как написал Ордерик, король не хотел «погрязнуть в сладострастии как жеребец или мул». Любопытный оборот со стороны летописца, почти комический, если учесть количество бастардов короля, но не будем придираться. Во-вторых, в самом укладе функционирования королевского двора, для двора королевы была заложена очень большая роль, как, собственно, и в функционирование любого крупного хозяйства заложена роль грамотной и разумной хозяйки.
Королева отвечала за администрирование повседневной жизни дворца, за атмосферу двора, за связи с церковью, за связи с родственниками, за связи с дворянами королевства, отправляющих дочерей для учебы ко двору королевы, за благотворительность, и за всё связанное с тем, как конкретный король выглядит в глазах подданных – за весь многоступенчатый PR царствования супруга. В-третьих, Генри собирался обзавестись официальными наследниками настолько быстро, насколько это возможно, чтобы подчеркнуть этим преемственность своей власти и дать понять своим баронам, что оппортунизм в сторону смены династии можно позабыть, и сосредоточиться на служении того, кто в данный момент сидит на престоле.
Marriage of Henry I of England (1068-1135) to Princess (Eadgyth) Matilda of Scotland. Engraving c1880.читать дальшеТем более, что, в данном случае, невесту даже искать не пришлось. Дочь покойного короля Малькольма, объединившая линии королевской крови Шотландии и англосаксонских королей, выросла в Англии. Никто не знает, в какой именно момент Эдит приняла имя Матильда, и почему. Холлистер предполагает, что это имя просто было модным среди аристократок норманнского происхождения, не более того. Матильда, как и сам Генри, была «рождена в пурпуре», и количество её братьев, с которыми английскому королю было легко завязать приятельские отношения (один даже женился на дочери-бастарде Генри), обеспечивали перспективу многих спокойный лет на англо-шотландской границе.
Я практически уверена, к тому же, что эта Эдит-Матильда изначально предназначалась в жены именно Генри ещё волей Завоевателя и Малькольма III. Именно поэтому Эдмер и Ордерик, в своих летописях, подчеркивают, что молодые относились друг к другу с большой симпатией, а Эдмер даже пишет о влюбленности. Поскольку Генри уже женился на Матильде в ноябре 1100-го года, времени на такое близкое знакомство с невестой после августовской коронации у него не было, значит, они уже были знакомы, и знакомы хорошо. На момент брака с королем, ей было лет двадцать. Генри был на десять лет старше.
Но всё было не так просто из-за прошлого Матильды. После того, как Малькольм отправил двух своих дочерей на учебу и воспитание в Англию, много чего произошло. В частности, тётушка Матильды, Кристина, сделала кое-что глупое, то ли случайно, то ли намеренно. А именно, пыталась обрядить вошедшую в подростковый возраст племянницу в монашеский головной убор, когда к той приезжали визитеры мужского пола. Возможно, именно поэтому в 1093 году Малькольм и забрал дочь из Вилтона домой – чего-чего, а монашескую карьеру он для неё не планировал. По поводу чего Ансельм ещё в 1094 году написал про Матильду епископу Солсбери Осмунду: «дьявол подтолкнул её отвергнуть монашескую вуаль». Ансельм придерживался мнения, что даже случайно или насильственно наброшенное на голову девушки монашеское покрывало автоматически делало её монахиней, даже если она и не приносила монашеского обета.
Но теперь на дворе был 1100-й год, и получивший письмо Матильды Ансельм, только что оказавшийся в неприятной ситуации с новым королем Англии, просто не хотел настаивать на своей точке зрения. Он понимал, что попытки помешать браку Генри с Матильдой к добру церковь вообще и его в частности не приведут, и сильно осложнят отношения с Римом не только в Англии, но и в Шотландии. Ансельм решил поддержать идею брака, но защитить свою репутацию от критики тех, кто горячо разделял его прежние взгляды о будущем Матильды. Для начала, он послал двух инспекторов в Вилтон. Вернувшись, те официально подтвердили, что Матильда никогда не произносила монашеского обета. После этого, Ансельм собрал в Ламберте церковный совет, которому была поручена задача решить судьбу брака Матильды. Сам он на этом совете отсутствовал. Совет, тем не менее, был в курсе, какого решения от него ожидают, и решил принять за основу резолюцию Ланфранка, по которой любая женщина, находящаяся в монастыре не по желанию принять обет, а просто в поисках убежища, вольна покинуть его стены. Таким образом, Ансельм сам провел церемонию бракосочетания, и короновал Матильду «перед лицом всей знати королевства».
Следующей важной вехой нового царствования был первый рождественский банкет, на котором присутствовал наследник французского престола, будущий Луи VI. Как покажет будущее, Луи не был в восторге от Генри, так что приехал он в Вестминстер, похоже, выполняя волю своего отца, Филиппа I. Но что стояло за этой волей? Ордерик пишет по этому поводу весьма интересные вещи. А именно, что Бертрада де Монфор старалась угробить принца Луи сначала колдовством, а потом ядом, так что можно предположить, что Филипп решил отправить Луи подальше от греха, пока тот жив.
Всё это было, конечно, довольно увлекательно для Генри I, но не отменяло главной угрозы его статусу и авторитету. Герцог Роберт Нормандский вернулся из Святой Земли героем, и у него было, по договору с Руфусом и просто по старшинству рождения, право на престол Англии. Вообще, принимая во внимание стиль управления Роберта, хочется сказать, что ни один человек в здравом рассудке не захотел бы такого короля. Но ведь хотели же! То есть, либо о Роберте мы знаем слишком мало и не совсем правильно, либо именно такой стиль и был желателен для большенства. В самом деле, что может быть для феодала желаннее, чем отсутствие верховной власти, с её раздражающими законами и ограничениями? Кто сильнее, тот и прав – вот и весь закон. С другой стороны, сильных феодалов всегда не так много, очень большая часть землевладельцев не имела даже своих замков, строительство которых предполагало наличие разрешения от лично короля или герцога. И денег. Для них право силы вряд ли выглядело привлекательной формой правления.
Но может быть и так, что для большинства тех, кто принял сторону Куртгёза, выбор был между жабой и гадюкой. Завоеватель был мощен, вспыльчив, прямолинеен и справедлив. Руфус был мощен, насмешлив и справедлив. Роберт, в свою очередь, несомненно, был иногда насмешлив, иногда вспыльчив, и всегда прямолинеен. Что касается Генри, то он, по-видимому, чувства юмора был лишен напрочь, и был склонен к занудству, оставаясь человеком вспыльчивым, но вспыльчивость эту скрывающим. Это делало его для баронов человеком опасным и непредсказуемым. Что касается занудства, то де Варенн ядовито заметил, что на охоте Генри по отпечатку оленя попытается определить, сколько у того ответвлений на рогах – и это не было комплиментом королю, который из спорта делал науку.
По-настоящему, в грядущей борьбе за корону Англии, Генри мог с достаточной степенью уверенности опираться только на тех баронов, который я уже перечислила выше. Холлистер пишет, что партия противников Генри была богаче и влиятельнее, чем партия его сторонников, но согласиться с этим сложно. Во-первых, не стоит преуменьшать влияния и фактической власти шерифов, которые все были на стороне Генри. Холлистер – американец, и, при всем уважении, на его суждения не могло не повлиять представление об американских шерифах. В средневековой же Англии, роль и власть шерифа была, в общем-то, равнозначна роли юстициария от лица короля. Бароны были в подчиненном к шерифу положении. Во всяком случае, административно.
Во-вторых, на стороне Генри был архиепископ Кентербери, а значит, и вся церковь. По какой-то причина церковь не поддержала герцога-крестоносца, а поставила на того, кто отобрал у брата корону, воспользовавшись его отсутствием. Более того, большинство историков сходятся на том, что именно благодаря полной поддержке церкви, Генри удалось остаться победителем в этой борьбе. Трудно сказать, чем именно руководствовалась церковь. То ли дело было просто в том, что Роберт был непоколебимым сторонником главенствующей роль правителя по отношению к прелатам домена, а Генри казался более подходящим для переговоров. То ли дело было в личности новобрачной Роберта, внучатой племянницы Роберта Гвискара, усиления родни которой в Риме боялись, и не хотели никаких слияний между норманнами Италии и Нормандии. Кто знает.
В любом случае, если верить биографу Ансельма Эдмеру и летописцу Уильяму из Малмбери, без активной помощи Ансельма Генри потерял бы корону в 1101 году, потому что практически вся знать королевства была на стороне герцога Роберта. Почему тот решил подписать Алтонский договор 2 августа 1101 года, в годовщину смерти Руфуса, историки до сих пор ломают головы. Возможно, в решении Роберта и не нужно искать логического объяснения. Возможно, что Роберт был просто слишком добродушен по своей природе, и совершенно не понимал, до какой степени единственный оставшийся в живых брат его ненавидит. Свою роль мог сыграть и тот факт, что совсем рядом находилась крестная Роберта – Матильда Шотландская. В любом случае, Роберт совершил в тот день главную ошибку своей жизни, которая, в конечном итоге, стоила ему и герцогства, и свободы.
Забавно, что Роберт до такой не понимал, с кем имеет дело, что остался в Англии на несколько месяцев наставлять, как он полагал, неопытного младшего брата. Он даже не понял, что Генри использовал его против Ансельма, чья поддержка королю больше не была нужна после отказа Роберта от претензий на трон Англии. Роберт наивно втолковывал брату, что Ансельм является главной угрозой его власти, и что подчиниться требованиям Ансельма и Рима – это потерять, по сути, королевство. Генри кивал с энтузиазмом, вызвал на ковер Ансельма, и повелел тому или принять симполы пастырской власти из рук короля, либо убираться из страны. Архиепископ сделал свое дело, архиепископ может удалиться. Естественно, адепты Ансельма во всем обвинили Куртгёза – тот, дескать, не простил Ансельму своего поражения.
Ансельм, тем не менее, в изгнание не отправился, а вернулся в Кентербери, не помирившись с королем. Роберт Куртгёз тоже отправился, наконец, в Нормандию, с чувством выполненного семейного долга и нагруженный подарками. На праздники Генри елейно заявил: «Это моё первое Рождество в гармонии с моим братом, графом Робертом»
-
-
11.10.2018 в 23:34Имеющий уши да услышит.
-
-
11.10.2018 в 23:46