Do or die
Правление короля Генри III обычно характеризуют как «от несчастий к катастрофе». Он был коронован в момент, когда часть знати пригласила царствовать в Англии французского принца. Ему пришлось править во времена баронских бунтов и быть пленником у своих подданных. И даже умер он как-то обычно, от болезни, не став впоследствии святым из-за полного неверия своего сына и преемника в религиозные чудеса. Тем не менее, сам король мог видеть своё правление несколько по-другому, потому что ухитрился процарствовать целых 56 непростых лет, явно не став неврастеником. Как минимум, будучи человеком чрезвычайно религиозным, он мог видеть происходящее вокруг как испытания, посылаемые Господом, и не роптать, оставаясь человеком честным, приятным и даже сентиментальным, что для королей большая редкость. Возможно, поэтому личность Генри III никогда особенно не привлекала историков – она не обещала сенсаций.
читать дальшеА вот царствование его было одной сплошной сенсацией из-за мощных личностей вокруг престола, генерирующих потрясения, которые словно жили отдельной жизнью, полной страстей, устремлений, и самого черного предательства. Сам Генри III среди всего этого как-то потерялся, хотя, как средневековый король, и участвовал в происходящем персонально. Наверное, именно в установке «делай что можешь, и будь что будет» и кроется причина удивительной психологической устойчивости этого короля. И в самом деле, что он мог сделать в ситуации, сложившейся благодаря решениям, принятым задолго до его рождения? По сути, проблемы правления Генри III были заложены уже во времена правления его деда, Генри II.
Создав (во многом благодаря удачному браку с Алиенорой Аквитанской) огромную империю Ангевинов, Генри II одновременно создал ситуацию, в которой большинство из высшей знати страны имели владения как в Англии, так и во Франции, а поскольку французские владения считались всё-таки частью Франции, и за них королю Англии надо было приносить оммаж французскому королю, то последний имел возможность торпедировать любые начинания английского короля, угрожая англо-французской знати потерей владений во Франции. Раздрай между Генри II и его супругой, весьма успешно настроившей сыновей против отца, привел, в свою очередь, к ситуации, в которой Алиенора Аквитанская слепо и тупо разжигала враждебность баронов Англии к своему сыну Джону ради любимого сына Ричарда, пока Джон не остался её единственным сыном. Тогда леди опомнилась, и даже кинулась ему помогать, но было уже поздно.
Вот и вышло так, что не лишенный управленческих талантов и бесстрашный до дерзости, Джон был ославлен в веках как «Мягкий Меч», словно это и не он делал для своего брата рейды в предместьях Парижа. Но попробуй править и быть успешным королем, если твои собственные бароны не являются к месту сбора войск, боясь потерять владения во Франции. Единственным «лекарством» в такой опасной ситуации были наемники под знаменами лично короля, но содержание наемников требовало средств, а Джону досталось королевство, практически разоренное до церковных ритуальных предметов, из-за безумного выкупа Ричарда I, сбора которого требовала Алиенора Аквитанская, которой на Англию, собственно, было совершенно наплевать – в своем менталитете она никогда не поднялась выше обычного баронского уровня, и Аквитания с её интересами была для леди на первом месте. После интересов обожаемого сына Ричарда, конечно, но ведь она с детства растила его именно для Аквитании.
В общем, Джон, разумеется, драл деньги на наёмников с предателей-баронов, но те, в свою очередь, компенсировали потерянное за счет своих арендаторов и работников, не забывая напоминать, что всё это происходит из-за злого короля.
Джону, ставшему королем Англии, пришлось крутиться ужом между интересами своими, государственными, баронскими и папскими. Возможно, он бы эту борьбу даже выиграл (к тому всё шло), если бы его жизнь не закончилась при довольно мутных обстоятельствах, то ли после десерта из персиков в одном монастыре, то ли от отравленного одним из монахов эля. Или, что более буднично, он просто умер от дизентерии, подхваченной в походе. Тем не менее, поражающее своей лаконичностью завещание Джон сумел составить по всем правилам, и имена свидетелей, скрепивших это завещание, не обещали лёгкой жизни предателям королевства. Первой красуется печать папского легата, затем – влиятельных епископов Винчестерского, Вустерского и Чичестерского. За ними – Мастер тамплиеров Англии Аймери де Сен-Мур, Уильям Маршалл, граф Пембок, Ранульф де Блондевиль, граф Честер, Уильям Феррерс, граф Дерби, Уильям Брюэр, шериф южных графств, бароны Уолтер де Лэси и Джон Монмунт, и капитаны наёмников Саварик де Малон и Фальк де Брютэ. В общем-то, такие мощные фигуры вполне могли воспрепятствовать планам части баронов покончить с династией Ангевинов.
Проблемой было то, что старшим сыном короля Джона был девятилетний мальчик, чья жизнь полностью зависела от способности исполнителей завещания эту жизнь защитить. Единственной реальной возможностью это сделать была немедленная коронация ребёнка – на открытый регицид помазанного на царствие короля тогда не решился бы никто при любом раскладе. Расклад же был неприятным. Принц Луи Французский (будущий Луи VIII) держал юго-восток Англии, бароны контролировали север, Ллевелин Великий – Уэльс, и роялисты были вынуждены действовать на три фронта. Да, у роялистов были ресурсы и репутация. Но бароны в своих действиях зашли уже настолько далеко, что не верили в возможность решения сложившейся ситуации кроме как через победу или смерть, в бою или на плахе. И, пожалуй, не случись Уильяма Маршалла на стороне королевкой семьи, не случилось бы и коронации Генри III.
У Джона были свои проблемы с Маршаллом. Получив богатство в возрасте уже почтенном (в 43 года), Маршалл боялся его потерять, что по-человечески совершенно понятно. Поэтому в ряде случаев он предпочел послушаться приказов из Парижа, а не из Лондона. Тем не менее, когда бароны решили притащить в Англию французского принца, Маршалл не выдержал, и вернулся на сторону короля. И вот ему-то персонально Джон доверил заботу о правах своего сына. Это был идеальный выбор. С одной стороны, Маршалл во многом был олицетворением кодекса истинного рыцаря и живой легендой, обладая по этим причинам репутацией, превосходившей репутацию любого короля. С другой – только Маршалл мог не иметь никаких личных поползновений в сторону увеличения своей власти за счет власти опекаемого, и, соответственно, только он мог избежать массового кровопролития, найдя с мятежными баронами условия приемлемой для них капитуляции.
Нет, ангелом Маршалл не был. Он был вполне продуктом своей эпохи – странствующий рыцарь из не имеющей влияния семьи, заработавший репутацию на опаснейших турнирных сражениях, колеся по всей Европе. Он был жаден до денег, гиперчувствителен в вопросах своей чести, и чертовски высокомерен. При этом он действительно увидел и понял за свою жизнь странника больше, чем любой сэр или пэр, не высовывающийся за пределы своих частных интересов. И ещё одно: заработав репутацию, влияние и состояние как рыцарь, он не мог себе позволить публично скомпрометировать кодекс рыцаря, потому что это разрушило бы фундамент всей его жизни. Так что да, король Джон знал, что делал, назначая Маршалла исполнителем своего завещания и регентом королевства при своем сыне.
Что касается принца Генри, то возраст девяти лет для его сверстников и правда был возрастом детским. Принца же успели научить к девяти годам многому. В частности тому, что если Маршалл просто кинет мальчугана перед собой в седло как котёнка, и увезет короноваться, презрительные усмешки будут преследовать короля до конца его дней. Поэтому процедура эвакуации сиротки из укрепленного замка Девайзис была формальной и трогательной. Они встретились на дороге в Малмсбери, куда принца доставил полагающийся принцу по статусу эскорт, посланный Маршаллом в Девайзис – отряд сэра Томаса де Сандфорда. Старый рыцарь преклонил перед мальчиком колено, а тот сказал ему: «Я вручаю себя Богу и тебе, чтобы ты, во имя Его, позаботился обо мне», на что Маршалл ответил: «Я буду служить Вам верно, и нет ничего, чтобы я не сделал ради Вас, пока у меня будет хоть капля сил». Принцу Генри уже в детстве было свойственно реагировать на эмоциональные моменты слезами (движение души, от которого он никогда не избавится), так что он обнял рыцаря и расплакался. К счастью, сцена была трогательна и для Маршалла, так что он прослезился тоже, что растрогало всех окружающих. И вот после этого рыцарь посадил мальчика перед собой в седло. Да, маленький Генри наверняка мог скакать и сам, тем не менее, скачка на большую дистанцию требует довольно больших физических сил, которых у ребёнка быть не может. А путь был не близок – до Глостера, где должна была состояться коронация.
Выбор короля Джона ещё раз показал себя удачным перед самой коронацией, когда присутствующие вспомнили, что для коронации мальчик должен быть рыцарем, а в рыцари своих наследников обычно посвящали короли. Но, опять же, рядом с принцем был Маршалл, который и провел посвящение. После этого Генри III торжественно короновали в Глостерском кафедрале. Папский легат уступил честь короновать короля епископу Винчестерскому. Впрочем, сразу после коронационной службы Генри III принес папе через легата оммаж за Англию и Ирландию, а легат тут же отлучил от церкви принца Луи Французского, чтобы исключить возможность его коронации в Лондоне, и не допустить наличия в королевстве двух королей.
Да, тяжелые коронационные одежды были перешиты для ребёнка, потому что не было ни одной лишней минуты, чтобы заказывать и шить новые робы. Совершенно не известно, какой короной короновали Генри III. Король Джон возил с собой символы своей власти, но, поскольку он был известен как мастер молниеносных переходов, с собой обоз он не таскал, потому что обоз бы его тормозил. Куда делись сокровища короны – никто не знает. Впрочем, тогда к ним относились довольно утилитарно, переплавляя и переделывая под меняющиеся вкусы, так что так же мог поступить и тот, кто их нашел или прибрал. С короной дело обстояло так, что значительной её делало только благословление папы, а короля королем делало особое священное масло, которым коронующий епископ совершал помазание короля на правление – обряд, согласно которому коронуемый переставал быть просто обычным человеком, и получал часть божественной благословляющей воли. В Глостерском кафедрале был легат, представитель папы, благословивший коронет или какую угодно диадему, которой короновали Генри III, и в Глостерском кафедрале было требуемое масло, которое, опять же, благословил легат папы. В будущем Генри III коронуется ещё и в Вестминстере, для тех, кто не разбирался в тонкостях таинства и ценит лишь внешнюю сторону обряда.
Из кафедрала мальчика-короля, изнемогшего под тяжелыми робами, отдыхать унес на руках Питер д´Обиньи. Из-за усталости короля, коронационный банкет, к которому некогда было готовиться, планировался как небольшой праздник для узкого круга, но случилось так, что прямо во время банкета туда ввалился посыльный коннетабля Гудрич Кастл с мольбой о помощи. Замок, единственный на 12 миль от Глостера, был осажен силами, верными Луи Французскому. Надо сказать, что на коронации и банкете отсутствовал Ранульф де Блондевиль, граф Честер. Он… опоздал. По значимости и политическому весу, да и по воинскому мастерству Блондевиль и Маршалл были приблизительно в одной категории. Только у Маршалла было то, чего хотел и пока не имел де Блондевиль – трепетное отношение окружающих. Поэтому ближний круг Генри III хотел бы дать графу Честеру желаемое и подождать с коронацией до его появления, но время не ждало.
Тем не менее, дело с осаженным замком вполне могло, по мнению Маршалла, подождать. Он ответил гонцам из Гудрич Кастл, что сам он стар и сед, и лучшие его времена позади, поэтому не подождать ли им немножко графа Честера? Амбиции Честера были для всех очевидны, и никто, кстати, не имел против них ничего. Амбиции были вполне по заслугам. Поэтому Маршалл точно знал, что если сейчас эго де Блондевиля не потрафить, в будущем тот устроит скандал и обвинит Маршалла в жадности до власти, чего тот вовсе не хотел, потому что ему предстояло рулить государством до совершеннолетия короля. К тому же обозлившийся Честер мог переметнуться на сторону противников нового короля, что было бы намного хуже какого угодно скандала.
Честер явился на следующее утро. Ко всеобщему облегчению он цыкнул на нескольких своих прихвостней, который стали возмущаться тем, что церемонию коронации провели в отсутствие их лорда, и тут же принес оммаж королю. Кстати, о прихвостнях. Конечно, никто из них не осмелился бы открыть рот по своему почину. Но роль подобных личностей в свите лорда была именно в том, чтобы льстиво выпаливать критические мнения обо всех, кроме их покровителя, которые сам лорд не мог себе позволить высказывать публично. Для нас видеть подобные сцены в фильмах довольно неприятно – откровенное пресмыкание перед сильными мира сего считается в наше время постыдным. Нет, из моды пресмыкание не вышло, оно вполне себе приемлемо в обществе, если проявляется утонченно и изобретательно. Так вот, то же самое было и в средние века, просто тогда любому, рвущемуся наверх по социальной лестнице, были нужны люди, создающие ему репутацию. И эту репутацию создавала свита лорда, вовсю горланящая о его невероятном героизме и высокой морали, громко негодующая при любой притянутой за уши ситуации, в которой честь их лорда как бы пострадала. От свиты ожидалось, что одним ором свое место под солнцем оплачивать не будут, но будут также учинять ссоры со всеми несогласными относительно меры величия их лорда.
В общем, когда вышеописанные формальности были закончены, перед роялистами встала задача сформировать правительство. Причем не по принципу «чтобы никто не ушел обиженным» (хотя и это надо было учесть), а чисто по способностям. Потому что, во-первых, короля-ребенка в стране не было с англо-саксонских времен, да и в тех временах было сложно отыскать что-то ободряющее. Во-вторых, в задачи этого правительства входило не просто управлять той частью Англии, которая находилась в руках роялистов, но и объединить страну во что бы ни стало, как мечом так и привлечением на свою сторону всех, не являющихся активными и заклятыми врагами.
читать дальшеА вот царствование его было одной сплошной сенсацией из-за мощных личностей вокруг престола, генерирующих потрясения, которые словно жили отдельной жизнью, полной страстей, устремлений, и самого черного предательства. Сам Генри III среди всего этого как-то потерялся, хотя, как средневековый король, и участвовал в происходящем персонально. Наверное, именно в установке «делай что можешь, и будь что будет» и кроется причина удивительной психологической устойчивости этого короля. И в самом деле, что он мог сделать в ситуации, сложившейся благодаря решениям, принятым задолго до его рождения? По сути, проблемы правления Генри III были заложены уже во времена правления его деда, Генри II.
Создав (во многом благодаря удачному браку с Алиенорой Аквитанской) огромную империю Ангевинов, Генри II одновременно создал ситуацию, в которой большинство из высшей знати страны имели владения как в Англии, так и во Франции, а поскольку французские владения считались всё-таки частью Франции, и за них королю Англии надо было приносить оммаж французскому королю, то последний имел возможность торпедировать любые начинания английского короля, угрожая англо-французской знати потерей владений во Франции. Раздрай между Генри II и его супругой, весьма успешно настроившей сыновей против отца, привел, в свою очередь, к ситуации, в которой Алиенора Аквитанская слепо и тупо разжигала враждебность баронов Англии к своему сыну Джону ради любимого сына Ричарда, пока Джон не остался её единственным сыном. Тогда леди опомнилась, и даже кинулась ему помогать, но было уже поздно.
Вот и вышло так, что не лишенный управленческих талантов и бесстрашный до дерзости, Джон был ославлен в веках как «Мягкий Меч», словно это и не он делал для своего брата рейды в предместьях Парижа. Но попробуй править и быть успешным королем, если твои собственные бароны не являются к месту сбора войск, боясь потерять владения во Франции. Единственным «лекарством» в такой опасной ситуации были наемники под знаменами лично короля, но содержание наемников требовало средств, а Джону досталось королевство, практически разоренное до церковных ритуальных предметов, из-за безумного выкупа Ричарда I, сбора которого требовала Алиенора Аквитанская, которой на Англию, собственно, было совершенно наплевать – в своем менталитете она никогда не поднялась выше обычного баронского уровня, и Аквитания с её интересами была для леди на первом месте. После интересов обожаемого сына Ричарда, конечно, но ведь она с детства растила его именно для Аквитании.
В общем, Джон, разумеется, драл деньги на наёмников с предателей-баронов, но те, в свою очередь, компенсировали потерянное за счет своих арендаторов и работников, не забывая напоминать, что всё это происходит из-за злого короля.
Джону, ставшему королем Англии, пришлось крутиться ужом между интересами своими, государственными, баронскими и папскими. Возможно, он бы эту борьбу даже выиграл (к тому всё шло), если бы его жизнь не закончилась при довольно мутных обстоятельствах, то ли после десерта из персиков в одном монастыре, то ли от отравленного одним из монахов эля. Или, что более буднично, он просто умер от дизентерии, подхваченной в походе. Тем не менее, поражающее своей лаконичностью завещание Джон сумел составить по всем правилам, и имена свидетелей, скрепивших это завещание, не обещали лёгкой жизни предателям королевства. Первой красуется печать папского легата, затем – влиятельных епископов Винчестерского, Вустерского и Чичестерского. За ними – Мастер тамплиеров Англии Аймери де Сен-Мур, Уильям Маршалл, граф Пембок, Ранульф де Блондевиль, граф Честер, Уильям Феррерс, граф Дерби, Уильям Брюэр, шериф южных графств, бароны Уолтер де Лэси и Джон Монмунт, и капитаны наёмников Саварик де Малон и Фальк де Брютэ. В общем-то, такие мощные фигуры вполне могли воспрепятствовать планам части баронов покончить с династией Ангевинов.
Проблемой было то, что старшим сыном короля Джона был девятилетний мальчик, чья жизнь полностью зависела от способности исполнителей завещания эту жизнь защитить. Единственной реальной возможностью это сделать была немедленная коронация ребёнка – на открытый регицид помазанного на царствие короля тогда не решился бы никто при любом раскладе. Расклад же был неприятным. Принц Луи Французский (будущий Луи VIII) держал юго-восток Англии, бароны контролировали север, Ллевелин Великий – Уэльс, и роялисты были вынуждены действовать на три фронта. Да, у роялистов были ресурсы и репутация. Но бароны в своих действиях зашли уже настолько далеко, что не верили в возможность решения сложившейся ситуации кроме как через победу или смерть, в бою или на плахе. И, пожалуй, не случись Уильяма Маршалла на стороне королевкой семьи, не случилось бы и коронации Генри III.
У Джона были свои проблемы с Маршаллом. Получив богатство в возрасте уже почтенном (в 43 года), Маршалл боялся его потерять, что по-человечески совершенно понятно. Поэтому в ряде случаев он предпочел послушаться приказов из Парижа, а не из Лондона. Тем не менее, когда бароны решили притащить в Англию французского принца, Маршалл не выдержал, и вернулся на сторону короля. И вот ему-то персонально Джон доверил заботу о правах своего сына. Это был идеальный выбор. С одной стороны, Маршалл во многом был олицетворением кодекса истинного рыцаря и живой легендой, обладая по этим причинам репутацией, превосходившей репутацию любого короля. С другой – только Маршалл мог не иметь никаких личных поползновений в сторону увеличения своей власти за счет власти опекаемого, и, соответственно, только он мог избежать массового кровопролития, найдя с мятежными баронами условия приемлемой для них капитуляции.
Нет, ангелом Маршалл не был. Он был вполне продуктом своей эпохи – странствующий рыцарь из не имеющей влияния семьи, заработавший репутацию на опаснейших турнирных сражениях, колеся по всей Европе. Он был жаден до денег, гиперчувствителен в вопросах своей чести, и чертовски высокомерен. При этом он действительно увидел и понял за свою жизнь странника больше, чем любой сэр или пэр, не высовывающийся за пределы своих частных интересов. И ещё одно: заработав репутацию, влияние и состояние как рыцарь, он не мог себе позволить публично скомпрометировать кодекс рыцаря, потому что это разрушило бы фундамент всей его жизни. Так что да, король Джон знал, что делал, назначая Маршалла исполнителем своего завещания и регентом королевства при своем сыне.
Что касается принца Генри, то возраст девяти лет для его сверстников и правда был возрастом детским. Принца же успели научить к девяти годам многому. В частности тому, что если Маршалл просто кинет мальчугана перед собой в седло как котёнка, и увезет короноваться, презрительные усмешки будут преследовать короля до конца его дней. Поэтому процедура эвакуации сиротки из укрепленного замка Девайзис была формальной и трогательной. Они встретились на дороге в Малмсбери, куда принца доставил полагающийся принцу по статусу эскорт, посланный Маршаллом в Девайзис – отряд сэра Томаса де Сандфорда. Старый рыцарь преклонил перед мальчиком колено, а тот сказал ему: «Я вручаю себя Богу и тебе, чтобы ты, во имя Его, позаботился обо мне», на что Маршалл ответил: «Я буду служить Вам верно, и нет ничего, чтобы я не сделал ради Вас, пока у меня будет хоть капля сил». Принцу Генри уже в детстве было свойственно реагировать на эмоциональные моменты слезами (движение души, от которого он никогда не избавится), так что он обнял рыцаря и расплакался. К счастью, сцена была трогательна и для Маршалла, так что он прослезился тоже, что растрогало всех окружающих. И вот после этого рыцарь посадил мальчика перед собой в седло. Да, маленький Генри наверняка мог скакать и сам, тем не менее, скачка на большую дистанцию требует довольно больших физических сил, которых у ребёнка быть не может. А путь был не близок – до Глостера, где должна была состояться коронация.
Выбор короля Джона ещё раз показал себя удачным перед самой коронацией, когда присутствующие вспомнили, что для коронации мальчик должен быть рыцарем, а в рыцари своих наследников обычно посвящали короли. Но, опять же, рядом с принцем был Маршалл, который и провел посвящение. После этого Генри III торжественно короновали в Глостерском кафедрале. Папский легат уступил честь короновать короля епископу Винчестерскому. Впрочем, сразу после коронационной службы Генри III принес папе через легата оммаж за Англию и Ирландию, а легат тут же отлучил от церкви принца Луи Французского, чтобы исключить возможность его коронации в Лондоне, и не допустить наличия в королевстве двух королей.
Да, тяжелые коронационные одежды были перешиты для ребёнка, потому что не было ни одной лишней минуты, чтобы заказывать и шить новые робы. Совершенно не известно, какой короной короновали Генри III. Король Джон возил с собой символы своей власти, но, поскольку он был известен как мастер молниеносных переходов, с собой обоз он не таскал, потому что обоз бы его тормозил. Куда делись сокровища короны – никто не знает. Впрочем, тогда к ним относились довольно утилитарно, переплавляя и переделывая под меняющиеся вкусы, так что так же мог поступить и тот, кто их нашел или прибрал. С короной дело обстояло так, что значительной её делало только благословление папы, а короля королем делало особое священное масло, которым коронующий епископ совершал помазание короля на правление – обряд, согласно которому коронуемый переставал быть просто обычным человеком, и получал часть божественной благословляющей воли. В Глостерском кафедрале был легат, представитель папы, благословивший коронет или какую угодно диадему, которой короновали Генри III, и в Глостерском кафедрале было требуемое масло, которое, опять же, благословил легат папы. В будущем Генри III коронуется ещё и в Вестминстере, для тех, кто не разбирался в тонкостях таинства и ценит лишь внешнюю сторону обряда.
Из кафедрала мальчика-короля, изнемогшего под тяжелыми робами, отдыхать унес на руках Питер д´Обиньи. Из-за усталости короля, коронационный банкет, к которому некогда было готовиться, планировался как небольшой праздник для узкого круга, но случилось так, что прямо во время банкета туда ввалился посыльный коннетабля Гудрич Кастл с мольбой о помощи. Замок, единственный на 12 миль от Глостера, был осажен силами, верными Луи Французскому. Надо сказать, что на коронации и банкете отсутствовал Ранульф де Блондевиль, граф Честер. Он… опоздал. По значимости и политическому весу, да и по воинскому мастерству Блондевиль и Маршалл были приблизительно в одной категории. Только у Маршалла было то, чего хотел и пока не имел де Блондевиль – трепетное отношение окружающих. Поэтому ближний круг Генри III хотел бы дать графу Честеру желаемое и подождать с коронацией до его появления, но время не ждало.
Тем не менее, дело с осаженным замком вполне могло, по мнению Маршалла, подождать. Он ответил гонцам из Гудрич Кастл, что сам он стар и сед, и лучшие его времена позади, поэтому не подождать ли им немножко графа Честера? Амбиции Честера были для всех очевидны, и никто, кстати, не имел против них ничего. Амбиции были вполне по заслугам. Поэтому Маршалл точно знал, что если сейчас эго де Блондевиля не потрафить, в будущем тот устроит скандал и обвинит Маршалла в жадности до власти, чего тот вовсе не хотел, потому что ему предстояло рулить государством до совершеннолетия короля. К тому же обозлившийся Честер мог переметнуться на сторону противников нового короля, что было бы намного хуже какого угодно скандала.
Честер явился на следующее утро. Ко всеобщему облегчению он цыкнул на нескольких своих прихвостней, который стали возмущаться тем, что церемонию коронации провели в отсутствие их лорда, и тут же принес оммаж королю. Кстати, о прихвостнях. Конечно, никто из них не осмелился бы открыть рот по своему почину. Но роль подобных личностей в свите лорда была именно в том, чтобы льстиво выпаливать критические мнения обо всех, кроме их покровителя, которые сам лорд не мог себе позволить высказывать публично. Для нас видеть подобные сцены в фильмах довольно неприятно – откровенное пресмыкание перед сильными мира сего считается в наше время постыдным. Нет, из моды пресмыкание не вышло, оно вполне себе приемлемо в обществе, если проявляется утонченно и изобретательно. Так вот, то же самое было и в средние века, просто тогда любому, рвущемуся наверх по социальной лестнице, были нужны люди, создающие ему репутацию. И эту репутацию создавала свита лорда, вовсю горланящая о его невероятном героизме и высокой морали, громко негодующая при любой притянутой за уши ситуации, в которой честь их лорда как бы пострадала. От свиты ожидалось, что одним ором свое место под солнцем оплачивать не будут, но будут также учинять ссоры со всеми несогласными относительно меры величия их лорда.
В общем, когда вышеописанные формальности были закончены, перед роялистами встала задача сформировать правительство. Причем не по принципу «чтобы никто не ушел обиженным» (хотя и это надо было учесть), а чисто по способностям. Потому что, во-первых, короля-ребенка в стране не было с англо-саксонских времен, да и в тех временах было сложно отыскать что-то ободряющее. Во-вторых, в задачи этого правительства входило не просто управлять той частью Англии, которая находилась в руках роялистов, но и объединить страну во что бы ни стало, как мечом так и привлечением на свою сторону всех, не являющихся активными и заклятыми врагами.
@темы: Henry III
-
-
10.11.2022 в 20:04Да и про самого Джона лишний раз вспомнить приятно. И про Маршалла.
-
-
10.11.2022 в 23:53-
-
11.11.2022 в 00:02