Do or die
В том, что их король вырос, жители Лондона смогли убедиться сразу после празднования Рождества 1226 года: Генри III потребовал от своей столицы 5 000 марок в качестве подарка, не забыв при этом упомянуть, почему. Именно эту сумму город в свое время преподнес принцу Луи. Горожане, неприятно пораженные тем, что память их монарха оказалась более долгой, чем они рассчитывали, «подарок» всё-таки безропотно заплатили, потому что аргумент был справедливым, да и деньги, как все знали, король хотел не для своих удовольствий, а для того, чтобы поддержать военную кампанию брата на континенте.
Бланка Кастильская, по праву которой принц Луи/Луи VIII Французский претендовал на трон Англии
читать дальшеНекоторую надежду на то, что король не окажется слишком злопамятным, внушало то, что он походатайствовал перед папой за Саймона Лэнгтона, брата архиепископа Кентерберийского, который в 1216-1217 настолько тесно сотрудничал с принцем Луи и мятежными баронами, что Рим запретил ему въезд в Англию, что со временем стало печалить архиепископа всё больше – бедняга, перевалив за возраст в 75 лет, стал чувствовать себя совсем уж одиноким. Их третий с Саймоном брат, Вальтер, был мирянином и рыцарем, который, к тому же, ухитрился попасть к альбигойцам в плен (был потом выкуплен), и на философские темы с ним пообщаться было проблематично.
Что касается Генри III, то 19-летний юноша уже к тому времени решил, что вполне способен быть или не быть злопамятным совершенно самостоятельно, так что на совете 8 января 1227 года объявил, что считает себя отныне совершеннолетним, в связи с чем освобождает Пьера де Роша, епископа Винчестерского, от обязанностей королевского тьютора (которые и так в последние годы были формальными). При этом король заново утвердил Хью де Бурга в должности главного юстициария королевства, что многим, естественно, не понравилось. Не понравилось членам королевского совета и то, что король ткнул их носом в незаконность Хартии от 1225 года – мало того, что она была дана не им самим, а от его имени, Хартия нарушала закон, согласно которому ни одно решение, сделанное во время несовершеннолетия короля, не могло считаться постоянным. Более того, бароны королевства не заплатили оговоренную в той Хартии пятнадцатую часть, тогда как церковь, всё-таки, заплатила. И завершил свой монолог его величество совсем уж сокрушительным заявлением, что отныне никакие привилегии/хартии, будь они хоть от времен Завоевателя, не являются легитимными. Все они должны быть представлены нынешнему королю, и быть заверены королевской печатью.
Это уже была почти революция, но революция ожидаемая, и, честно говоря, совершенно необходимая. Скажем так, что между Генри I и Генри II, и между Генри II и Генри III все упомянутые права и привилегии настолько часто попирались, отбирались силой или в виде наказания, или использовались как злоупотребление, что в них просто необходимо было навести порядок, и их необходимо было перерегистрировать и переутвердить или отвергнуть. Не говоря о том, что годы гражданской войны и десятилетие под исполнительным правительством несовершеннолетнего короля выдвинули ряд активных и лояльных молодых людей, которым по ходу событий давались и обещались определенные права и привилегии, никак не подкрепленные документально. Так что да, помимо большой уборки в королевской бюрократии новый порядок означал требование верности и лояльности от баронов королевства, если они хотели сохранить и подтвердить права и привилегии рода. Означал этот порядок и то, что за обратной стороной прав, за обязанностями по отношению к короне, будет вестись пристальное наблюдение.
Это было хорошее начало для независимого царствования, бесспорно, даже если изложенная на заседании совета программа и обсуждалась королем с юстициарием Хью де Бургом и архиепископом Лэнгтоном. Хотя король Джон в свое время столкнулся лбом со своими баронами именно на сходной проблеме – на том, до какой степени король может контролировать права и привилегии своего баронства. Единственной разницей в ситуации была изначально спланированная старым Маршаллом установка, по которой бароны сами управляли королевством для короля, пока король был несовершеннолетним, и потому не могли быть в оппозиции самим себе. И добрых десять лет они строили это новое королевство без особых потрясений и в определенном согласии. Теперь, когда король объявил о намерении быть, как выразился Мэттью Льюис, той рукой, которая шевелит пальцами-баронами, этой относительной гармонии пришел конец. Правда, с одним небольшим «но»: и Генри III, и его младший брат были под защитой Святейшего престола, и Римский папа был оверлордом сирот. Это должно было сдержать баронов в их стремлении к власти.
Так вышло, что папа Гонориус III, главный защитник королевских прав Генри III, умер уже через пару месяцев после декларации короля о том, что он отныне намеревается править самостоятельно. У папы Гонориуса были свои слабости (если одержимость идеей крестовых походов и физическим истреблением еретиков можно назвать слабостью), но юного Генри III и его королевские права он защищал истово. Преемник Гонориуса III, Григорий IX, был на три года старше своего предшественника, умершего в возрасте 77 лет, так что он продолжил общение с молодым королем в отеческом тоне, и тоже счел нужным напомнить правительству Луи IX Французского о том, что король Англии находится под специальной защитой Святейшего престола, который не потерпит атак на английские территории во Франции.
Кто бы мог подумать, что старенький Григорий IX просидит на папском престоле следующие 19 лет, и вовлечет своего протеже в чрезвычайно болезненный для того конфликт с императором Священной Римской империи Фридрихом II, который был родственником Генри – бабка Фридриха была тётушкой Генри (Матильда, старшая дочь Генри II). Не говоря о том, что папский престол мог на практике защитить английские территории во Франции не больше, чем защитить уже захваченные французами территории Ангевинов от англичан после того, как Луи VIII стал крестоносцем.
Мать малолетнего Луи IX, Бланка Кастильская, обошла их всех, обручив в марте 1227 года свою трёхлетнюю дочь Изабель с Югом XI де Лузиньяном, сыном Изабеллы Ангулемской от второго брака, то есть со сводным братом Генри III. Мальцу было лет 6, и впоследствии он не женится на Изабель, которая с детских лет упорно стремилась в монахини (и стала ею), но в 1227 году это был блестящих ход со стороны Бланки, которую, к слову, в жены Луи VIII выбирала сама Алиенора Аквитанская. Говорят, что Алиенора, действовавшая тогда по поручению Филиппа Августа, признала, что сестра Бланш, Уррака, красивее, но характер Бланки больше подходит для роли королевы Франции. Да, и Бланка королю Англии тоже приходилась родней – её мать была другой тётушкой Генри III (Элеанор, вторая дочь Генри II).
Вообще, никого в 1227 году не волновало, конечно, поженятся ли эти дети в далеком будущем. Дело было в настоящем. Вандомский договор привязал благополучие малолетнего сына Бланки, Луи IX, к интересам агрессивного и предприимчивого клана Лузиньянов. Надо сказать, что если в Англии конфликты между баронами и/или короной и баронами видели большой национальной трагедией, то во Франции подобные конфликты были практически ежегодным развлечением знати. Большие кланы французской аристократии были то на одной стороне, то на противоположных. Лузиньяны изначально не поддерживали ни коронацию 12-летнего мальчика, ни регентство его матери, да и Тибо Шампанский ещё до Альбигойского похода рассорился с предыдущим королем вдрызг по еврейскому вопросу, и покинул армию Луи VIII ровнехонько после 40 дней обязательной для вассала короля службы. Вместе с Лузиньяном. Так что для обоих было вполне естественно выступать и против сына Луи VIII, и против его вдовы. Но Бланка, говорят, очаровала Тибо, а Ричард Корнуэльский крепко и неоднократно побил отчима в Пуату. Так что альянс с королевским домом оказался для Лузиньянов очень кстати.
Естественно, англичане не забыли того, что второй муж Изабеллы Ангулемской был всегда враждебен к английской короне, что, по их мнению, ложится тенью на репутацию и самой Изабеллы. Тем не менее, хороший правитель в первую очередь отвечает за благополучие страны, которой он правит, и перед людьми, которыми он правит, таково правило. И пусть оно приводило и приводит к бессчетным войнам и беспощадным конфликтам интересов, это правило не изменилось. Остается лишь поражаться, что в случае Генри III и его матери, за всем этим противостоянием они смогли сохранить тёплые личные отношения и дружбу сводных сиблингов. Чего обоим в Англии так никогда и не простят.
Бланка Кастильская, по праву которой принц Луи/Луи VIII Французский претендовал на трон Англии
читать дальшеНекоторую надежду на то, что король не окажется слишком злопамятным, внушало то, что он походатайствовал перед папой за Саймона Лэнгтона, брата архиепископа Кентерберийского, который в 1216-1217 настолько тесно сотрудничал с принцем Луи и мятежными баронами, что Рим запретил ему въезд в Англию, что со временем стало печалить архиепископа всё больше – бедняга, перевалив за возраст в 75 лет, стал чувствовать себя совсем уж одиноким. Их третий с Саймоном брат, Вальтер, был мирянином и рыцарем, который, к тому же, ухитрился попасть к альбигойцам в плен (был потом выкуплен), и на философские темы с ним пообщаться было проблематично.
Что касается Генри III, то 19-летний юноша уже к тому времени решил, что вполне способен быть или не быть злопамятным совершенно самостоятельно, так что на совете 8 января 1227 года объявил, что считает себя отныне совершеннолетним, в связи с чем освобождает Пьера де Роша, епископа Винчестерского, от обязанностей королевского тьютора (которые и так в последние годы были формальными). При этом король заново утвердил Хью де Бурга в должности главного юстициария королевства, что многим, естественно, не понравилось. Не понравилось членам королевского совета и то, что король ткнул их носом в незаконность Хартии от 1225 года – мало того, что она была дана не им самим, а от его имени, Хартия нарушала закон, согласно которому ни одно решение, сделанное во время несовершеннолетия короля, не могло считаться постоянным. Более того, бароны королевства не заплатили оговоренную в той Хартии пятнадцатую часть, тогда как церковь, всё-таки, заплатила. И завершил свой монолог его величество совсем уж сокрушительным заявлением, что отныне никакие привилегии/хартии, будь они хоть от времен Завоевателя, не являются легитимными. Все они должны быть представлены нынешнему королю, и быть заверены королевской печатью.
Это уже была почти революция, но революция ожидаемая, и, честно говоря, совершенно необходимая. Скажем так, что между Генри I и Генри II, и между Генри II и Генри III все упомянутые права и привилегии настолько часто попирались, отбирались силой или в виде наказания, или использовались как злоупотребление, что в них просто необходимо было навести порядок, и их необходимо было перерегистрировать и переутвердить или отвергнуть. Не говоря о том, что годы гражданской войны и десятилетие под исполнительным правительством несовершеннолетнего короля выдвинули ряд активных и лояльных молодых людей, которым по ходу событий давались и обещались определенные права и привилегии, никак не подкрепленные документально. Так что да, помимо большой уборки в королевской бюрократии новый порядок означал требование верности и лояльности от баронов королевства, если они хотели сохранить и подтвердить права и привилегии рода. Означал этот порядок и то, что за обратной стороной прав, за обязанностями по отношению к короне, будет вестись пристальное наблюдение.
Это было хорошее начало для независимого царствования, бесспорно, даже если изложенная на заседании совета программа и обсуждалась королем с юстициарием Хью де Бургом и архиепископом Лэнгтоном. Хотя король Джон в свое время столкнулся лбом со своими баронами именно на сходной проблеме – на том, до какой степени король может контролировать права и привилегии своего баронства. Единственной разницей в ситуации была изначально спланированная старым Маршаллом установка, по которой бароны сами управляли королевством для короля, пока король был несовершеннолетним, и потому не могли быть в оппозиции самим себе. И добрых десять лет они строили это новое королевство без особых потрясений и в определенном согласии. Теперь, когда король объявил о намерении быть, как выразился Мэттью Льюис, той рукой, которая шевелит пальцами-баронами, этой относительной гармонии пришел конец. Правда, с одним небольшим «но»: и Генри III, и его младший брат были под защитой Святейшего престола, и Римский папа был оверлордом сирот. Это должно было сдержать баронов в их стремлении к власти.
Так вышло, что папа Гонориус III, главный защитник королевских прав Генри III, умер уже через пару месяцев после декларации короля о том, что он отныне намеревается править самостоятельно. У папы Гонориуса были свои слабости (если одержимость идеей крестовых походов и физическим истреблением еретиков можно назвать слабостью), но юного Генри III и его королевские права он защищал истово. Преемник Гонориуса III, Григорий IX, был на три года старше своего предшественника, умершего в возрасте 77 лет, так что он продолжил общение с молодым королем в отеческом тоне, и тоже счел нужным напомнить правительству Луи IX Французского о том, что король Англии находится под специальной защитой Святейшего престола, который не потерпит атак на английские территории во Франции.
Кто бы мог подумать, что старенький Григорий IX просидит на папском престоле следующие 19 лет, и вовлечет своего протеже в чрезвычайно болезненный для того конфликт с императором Священной Римской империи Фридрихом II, который был родственником Генри – бабка Фридриха была тётушкой Генри (Матильда, старшая дочь Генри II). Не говоря о том, что папский престол мог на практике защитить английские территории во Франции не больше, чем защитить уже захваченные французами территории Ангевинов от англичан после того, как Луи VIII стал крестоносцем.
Мать малолетнего Луи IX, Бланка Кастильская, обошла их всех, обручив в марте 1227 года свою трёхлетнюю дочь Изабель с Югом XI де Лузиньяном, сыном Изабеллы Ангулемской от второго брака, то есть со сводным братом Генри III. Мальцу было лет 6, и впоследствии он не женится на Изабель, которая с детских лет упорно стремилась в монахини (и стала ею), но в 1227 году это был блестящих ход со стороны Бланки, которую, к слову, в жены Луи VIII выбирала сама Алиенора Аквитанская. Говорят, что Алиенора, действовавшая тогда по поручению Филиппа Августа, признала, что сестра Бланш, Уррака, красивее, но характер Бланки больше подходит для роли королевы Франции. Да, и Бланка королю Англии тоже приходилась родней – её мать была другой тётушкой Генри III (Элеанор, вторая дочь Генри II).
Вообще, никого в 1227 году не волновало, конечно, поженятся ли эти дети в далеком будущем. Дело было в настоящем. Вандомский договор привязал благополучие малолетнего сына Бланки, Луи IX, к интересам агрессивного и предприимчивого клана Лузиньянов. Надо сказать, что если в Англии конфликты между баронами и/или короной и баронами видели большой национальной трагедией, то во Франции подобные конфликты были практически ежегодным развлечением знати. Большие кланы французской аристократии были то на одной стороне, то на противоположных. Лузиньяны изначально не поддерживали ни коронацию 12-летнего мальчика, ни регентство его матери, да и Тибо Шампанский ещё до Альбигойского похода рассорился с предыдущим королем вдрызг по еврейскому вопросу, и покинул армию Луи VIII ровнехонько после 40 дней обязательной для вассала короля службы. Вместе с Лузиньяном. Так что для обоих было вполне естественно выступать и против сына Луи VIII, и против его вдовы. Но Бланка, говорят, очаровала Тибо, а Ричард Корнуэльский крепко и неоднократно побил отчима в Пуату. Так что альянс с королевским домом оказался для Лузиньянов очень кстати.
Естественно, англичане не забыли того, что второй муж Изабеллы Ангулемской был всегда враждебен к английской короне, что, по их мнению, ложится тенью на репутацию и самой Изабеллы. Тем не менее, хороший правитель в первую очередь отвечает за благополучие страны, которой он правит, и перед людьми, которыми он правит, таково правило. И пусть оно приводило и приводит к бессчетным войнам и беспощадным конфликтам интересов, это правило не изменилось. Остается лишь поражаться, что в случае Генри III и его матери, за всем этим противостоянием они смогли сохранить тёплые личные отношения и дружбу сводных сиблингов. Чего обоим в Англии так никогда и не простят.
@темы: Henry III