Do or die
Итак, бароны поклялись на Писании быть честными, работать на благо короля и королевства, доверять и помогать друг другу, и да станет их смертельным врагом любой, кто будет действовать иначе. Канцлер, Генри Вингем, поклялся не скреплять печатью ни одного указа, который не будет завизирован как королем, так и 24-мя баронами. Канцлером Вингем сидел с 1255 года, и был славен таким слабым здоровьем, что это систематически мешало ему исправлять свои обязанности, в связи с чем ему даже дали заместителя, Уолтера Мертона. Чудесным образом слабое здоровье никогда не мешало канцлеру отправляться в зарубежные командировки, что заставляет заподозрить Вингема в мудром нежелании связывать себя с определенными решениями.
Принц Эдвард по мнению нейросети
читать дальшеУченые впоследствии будут удивляться тому, как мало во всех подписанных летом 1258 года документах упоминается церковь. Буквально один раз и одной фразой, в которой обещается облегчить церкви её тяготы. Возможно, 24 собирались вникнуть в церковные печали позже, возможно, они считали нынешнюю церковь дланью папы, но скорее всего дело было в том, что на важнейших церковных постах сидели французы, родичи королевы и братья короля, которых бароны собирались выставить прочь – и действительно выставили уже в июле. Зато парламент должен был собираться трижды в год, по определенным дням, и 24 могли и были обязаны на нем присутствовать без отдельного приглашения. Казначей, канцлер и главный судья должны были отчитываться перед королем и его советом каждый год, причем главный судья назначался всего на год, как и шерифы. Наиболее интересно то, что 24 хотели всех служащих посадить на достаточный для их уровня оклад, и запретить законом получение взяток. Хозяйство короля и королевы планировалось реформировать, права городов – пересмотреть.
В общем, если бы всё это тогда действительно осуществилось и начало работать, мы бы получили на выходе практически модель современного нам общества, обряженную в средневековые доспехи. Только вот это не могло осуществиться тогда. Англия всё же не была изолированным от всего мира государством, Англия даже не была полностью независима тогда, имея короля, чьим оверлордом являлся папа. Ну и люди, населяющие королевство, да… Всё происшедшее было ими понято как заговор проклятых иностранцев, которые презирали англичан, и хотели поубивать английских баронов, чтобы посадить на их места французов, а то и самого короля собирались убить.
Впрочем, относительно короля у народа тоже были глубокие сомнения. Рассказывают, что Генри III был на барже на Темзе, когда его застал там внезапно начавшийся шторм с сильной грозой. Все перепугались, и поспешили причалить к берегу. Случилось так, что ближайшим пригодным местом был дворец принца-епископа Дарема, и там король столкнулся с остановившемся во дворце Симоном де Монфором. Возможно, эта встреча действительно была для Генри неприятна – всё-таки, это он пригрел в свое время де Монфора в Англии, и всё происходившее потом воспринимал, несомненно, с чувством «сам дурак виноват». Но король несколько театрально начал шарахаться от вышедшего к нечаянным гостям де Монфора. Тот спросил, естественно, почему его величество нервничает, ведь гроза закончилась, на что Генри ответил, что хоть он и боится грома и молний, но де Монфор, видит Бог, внушает ему больший ужас, чем весь гром и все молнии мира.
Это было оскорблением, хотя и может показаться достаточно невинной колкостью, если не знать о предыдущей истории отношений собеседников. Но де Монфор всё понял, и взвился не на шутку: «это невероятно и несправедливо, что вы так относитесь ко мне, вашему искреннему другу, который верен вам, и вашим людям, и вашему королевству, потому что вам следовало бы бояться льстецов и подлипал в своем окружении!» В общем, понятно, что бурная деятельность баронской оппозиции с Монфором во главе понимания у Генри не нашла, хотя он и обещал, и клялся принять участие в их усилиях на благо королевства. Было только вопросом времени, когда ситуация взорвется. Генри III, которого тошнило от ограничения его власти в годы несовершеннолетия, и который никогда не простил английским баронам всех тех проблем, которые они устраивали его отцу, совершенно точно не был склонен принять ограничения своей власти на шестом десятке. Он мог лишь взять тайм-аут, но не сдаться.
А в начале января 1259 года на родину вернулся ничего не подозревавший о последних событиях король Германии, он же Ричард Корнуэльский. Каково же было его изумление, когда в Дувре его задержали, и представители баронов заявили, что он сможет ступить на территорию королевства только поклявшись выполнять все условия Оксфордских Уложений. В принципе, Ричард всегда верил в то, что всякие трения и столкновения амбиций можно уладить дипломатией, но тут, застигнутый врасплох, он отреагировал характером: «Вы клятвы хотите? Ну вы её получите. Я клянусь, что не собираюсь вас информировать, на сколько времени я останусь в Англии. Я вам не какой-то пэр, а сын предыдущего и брат нынешнего короля, и граф Корнуолла. Так что если дворянство Англии решило изменить порядок вещей в королевстве, оно не могли посметь этого сделать, не выслушав меня».
Генри поспешил к брату сам, и они встретились в Дувре 2 февраля. О чем братья говорили, история умалчивает, но Ричард согласился принести клятву, уточнив, что не имеет ничего против самих Уложений, но против того, что его исключили из процесса их принятия. Скорее всего, братья, поговорив, поняли, что вскоре наскоро построенный на песке замок демократии будет сам по себе размыт морем окружающего феодализма.
И действительно, уже в октябре бароны отрапортовали принцу Эдварду, что столкнулись с проблемами в исполнении параграфов Оксфордского соглашения. Тут интересный момент заключается не в том, что бароны споткнулись о свою же конституционную демократию, это было как раз ожидаемо – сама основа феодализма этим высоким принципам противоречила. Интересно в этой встрече то, что диалог состоялся между баронами и наследником престола, а не королем. И что в будущем Эдвард, уже в должности короля, будет весьма успешно играть за независимость со своим парламентом. Так что вопрос состоит в том, овладел ли принц своими будущими талантами во время возни вокруг Оксфордских Уложений, или взял на себя переговоры, уже овладев искусством договариваться. В любом случае, в результате этих переговоров на свет появились Вестминстерские Уложения, Provisions of Westminster.
Вообще, эти переговоры – практически первый случай успешной коммуникации между принцем и вообще кем бы то ни было. Я в будущем буду разбирать жизнь Эдварда I, и, надеюсь, найду детальные описания динамики внутри семьи Генри III, но там правда всё не просто даже на первый взгляд. Генри всю жизнь доверял только своим – своей родне и родне своей жены. Элеанора Прованская всегда воспринималась англичанами как человек, понавезший в Англию свою родню. Эдвард, таким образом, вырос в достаточно тесном окружении, и это окружение не было английским. Вдобавок его мать, женщина довольно образованная и деловая, обожала истории трубадуров и всю эту рыцарскую героику, которая не могла не найти отклика в ее сыне. Ничего не напоминает?
По-моему, Эдвард унаследовал склад характера своего дяди, Ричарда I, и по иронии судьбы даже получил сходное воспитание. Про ранние годы Ричарда профессиональные историки может и знают какие-то подробности, но до всех остальных дошли только смутные слухи об агрессивном темпераменте и даже убийстве в приступе ярости, которое его мать замяла (по слухам, Ричард убил ее придворную даму). Эдвард признанно обладал агрессивным темпераментом, и был наделен чрезвычайным высокомерием в молодые годы, которое позднее трансформируются в нечто более социально приемлемое, но более опасное конкретно для тех, кто вызывал его неудовольствие. И… он был довольно одинок, в общем-то. По какой-то причине любящий его отец не сумел стать сыну близким. Мать он обожал, но она не могла его социализировать в общество, которое ее ненавидело. И он возненавидел это общество. Дяди, среди которых он вырос, тоже были одни против всех. Когда и они были вынуждены уехать, Эдвард остался один. И угадайте, кто этим воспользовался?
Да, Симон де Монфор занял освободившееся место. И, собственно, это стало выигрышем для Эдварда. Выдвигая против короля принца, де Монфор поневоле делал Эдварда своим среди баронов Англии. Занимаясь Вестминстерскими Уложениями, Эдвард вник в самую суть функционирования общества, которым ему в будущем пришлось управлять. И нет, это не были интересы и хотелки сэров и пэров. Это были будничные дела рыцарей и арендаторов, система перехода наследства, налогообложение, само устройство легальной системы королевства – миллион практических мелочей и деталей, которые способен охватить и удержать в одних руках только одаренный и натасканный в реальной работе человек. Эдвард ухватил если не всё, то многое.
Оксфордские Уложения он принял, скрипя зубами от безысходности. С Вестминстерскими он работал с энтузиазмом. Это были реформы, которые ограничивала права баронов по отношению к арендаторам, дающие четкие права и обязанности обеим сторонам. Это были реформы гражданского и уголовного права и работы судов. Это было начало конца бессистемного чиновничьего произвола. Можно возразить, что произвол системы не слаще, но он хотя бы предсказуем, и это уже важный шаг вперед в обустройстве государственности.
Принц Эдвард по мнению нейросети
читать дальшеУченые впоследствии будут удивляться тому, как мало во всех подписанных летом 1258 года документах упоминается церковь. Буквально один раз и одной фразой, в которой обещается облегчить церкви её тяготы. Возможно, 24 собирались вникнуть в церковные печали позже, возможно, они считали нынешнюю церковь дланью папы, но скорее всего дело было в том, что на важнейших церковных постах сидели французы, родичи королевы и братья короля, которых бароны собирались выставить прочь – и действительно выставили уже в июле. Зато парламент должен был собираться трижды в год, по определенным дням, и 24 могли и были обязаны на нем присутствовать без отдельного приглашения. Казначей, канцлер и главный судья должны были отчитываться перед королем и его советом каждый год, причем главный судья назначался всего на год, как и шерифы. Наиболее интересно то, что 24 хотели всех служащих посадить на достаточный для их уровня оклад, и запретить законом получение взяток. Хозяйство короля и королевы планировалось реформировать, права городов – пересмотреть.
В общем, если бы всё это тогда действительно осуществилось и начало работать, мы бы получили на выходе практически модель современного нам общества, обряженную в средневековые доспехи. Только вот это не могло осуществиться тогда. Англия всё же не была изолированным от всего мира государством, Англия даже не была полностью независима тогда, имея короля, чьим оверлордом являлся папа. Ну и люди, населяющие королевство, да… Всё происшедшее было ими понято как заговор проклятых иностранцев, которые презирали англичан, и хотели поубивать английских баронов, чтобы посадить на их места французов, а то и самого короля собирались убить.
Впрочем, относительно короля у народа тоже были глубокие сомнения. Рассказывают, что Генри III был на барже на Темзе, когда его застал там внезапно начавшийся шторм с сильной грозой. Все перепугались, и поспешили причалить к берегу. Случилось так, что ближайшим пригодным местом был дворец принца-епископа Дарема, и там король столкнулся с остановившемся во дворце Симоном де Монфором. Возможно, эта встреча действительно была для Генри неприятна – всё-таки, это он пригрел в свое время де Монфора в Англии, и всё происходившее потом воспринимал, несомненно, с чувством «сам дурак виноват». Но король несколько театрально начал шарахаться от вышедшего к нечаянным гостям де Монфора. Тот спросил, естественно, почему его величество нервничает, ведь гроза закончилась, на что Генри ответил, что хоть он и боится грома и молний, но де Монфор, видит Бог, внушает ему больший ужас, чем весь гром и все молнии мира.
Это было оскорблением, хотя и может показаться достаточно невинной колкостью, если не знать о предыдущей истории отношений собеседников. Но де Монфор всё понял, и взвился не на шутку: «это невероятно и несправедливо, что вы так относитесь ко мне, вашему искреннему другу, который верен вам, и вашим людям, и вашему королевству, потому что вам следовало бы бояться льстецов и подлипал в своем окружении!» В общем, понятно, что бурная деятельность баронской оппозиции с Монфором во главе понимания у Генри не нашла, хотя он и обещал, и клялся принять участие в их усилиях на благо королевства. Было только вопросом времени, когда ситуация взорвется. Генри III, которого тошнило от ограничения его власти в годы несовершеннолетия, и который никогда не простил английским баронам всех тех проблем, которые они устраивали его отцу, совершенно точно не был склонен принять ограничения своей власти на шестом десятке. Он мог лишь взять тайм-аут, но не сдаться.
А в начале января 1259 года на родину вернулся ничего не подозревавший о последних событиях король Германии, он же Ричард Корнуэльский. Каково же было его изумление, когда в Дувре его задержали, и представители баронов заявили, что он сможет ступить на территорию королевства только поклявшись выполнять все условия Оксфордских Уложений. В принципе, Ричард всегда верил в то, что всякие трения и столкновения амбиций можно уладить дипломатией, но тут, застигнутый врасплох, он отреагировал характером: «Вы клятвы хотите? Ну вы её получите. Я клянусь, что не собираюсь вас информировать, на сколько времени я останусь в Англии. Я вам не какой-то пэр, а сын предыдущего и брат нынешнего короля, и граф Корнуолла. Так что если дворянство Англии решило изменить порядок вещей в королевстве, оно не могли посметь этого сделать, не выслушав меня».
Генри поспешил к брату сам, и они встретились в Дувре 2 февраля. О чем братья говорили, история умалчивает, но Ричард согласился принести клятву, уточнив, что не имеет ничего против самих Уложений, но против того, что его исключили из процесса их принятия. Скорее всего, братья, поговорив, поняли, что вскоре наскоро построенный на песке замок демократии будет сам по себе размыт морем окружающего феодализма.
И действительно, уже в октябре бароны отрапортовали принцу Эдварду, что столкнулись с проблемами в исполнении параграфов Оксфордского соглашения. Тут интересный момент заключается не в том, что бароны споткнулись о свою же конституционную демократию, это было как раз ожидаемо – сама основа феодализма этим высоким принципам противоречила. Интересно в этой встрече то, что диалог состоялся между баронами и наследником престола, а не королем. И что в будущем Эдвард, уже в должности короля, будет весьма успешно играть за независимость со своим парламентом. Так что вопрос состоит в том, овладел ли принц своими будущими талантами во время возни вокруг Оксфордских Уложений, или взял на себя переговоры, уже овладев искусством договариваться. В любом случае, в результате этих переговоров на свет появились Вестминстерские Уложения, Provisions of Westminster.
Вообще, эти переговоры – практически первый случай успешной коммуникации между принцем и вообще кем бы то ни было. Я в будущем буду разбирать жизнь Эдварда I, и, надеюсь, найду детальные описания динамики внутри семьи Генри III, но там правда всё не просто даже на первый взгляд. Генри всю жизнь доверял только своим – своей родне и родне своей жены. Элеанора Прованская всегда воспринималась англичанами как человек, понавезший в Англию свою родню. Эдвард, таким образом, вырос в достаточно тесном окружении, и это окружение не было английским. Вдобавок его мать, женщина довольно образованная и деловая, обожала истории трубадуров и всю эту рыцарскую героику, которая не могла не найти отклика в ее сыне. Ничего не напоминает?
По-моему, Эдвард унаследовал склад характера своего дяди, Ричарда I, и по иронии судьбы даже получил сходное воспитание. Про ранние годы Ричарда профессиональные историки может и знают какие-то подробности, но до всех остальных дошли только смутные слухи об агрессивном темпераменте и даже убийстве в приступе ярости, которое его мать замяла (по слухам, Ричард убил ее придворную даму). Эдвард признанно обладал агрессивным темпераментом, и был наделен чрезвычайным высокомерием в молодые годы, которое позднее трансформируются в нечто более социально приемлемое, но более опасное конкретно для тех, кто вызывал его неудовольствие. И… он был довольно одинок, в общем-то. По какой-то причине любящий его отец не сумел стать сыну близким. Мать он обожал, но она не могла его социализировать в общество, которое ее ненавидело. И он возненавидел это общество. Дяди, среди которых он вырос, тоже были одни против всех. Когда и они были вынуждены уехать, Эдвард остался один. И угадайте, кто этим воспользовался?
Да, Симон де Монфор занял освободившееся место. И, собственно, это стало выигрышем для Эдварда. Выдвигая против короля принца, де Монфор поневоле делал Эдварда своим среди баронов Англии. Занимаясь Вестминстерскими Уложениями, Эдвард вник в самую суть функционирования общества, которым ему в будущем пришлось управлять. И нет, это не были интересы и хотелки сэров и пэров. Это были будничные дела рыцарей и арендаторов, система перехода наследства, налогообложение, само устройство легальной системы королевства – миллион практических мелочей и деталей, которые способен охватить и удержать в одних руках только одаренный и натасканный в реальной работе человек. Эдвард ухватил если не всё, то многое.
Оксфордские Уложения он принял, скрипя зубами от безысходности. С Вестминстерскими он работал с энтузиазмом. Это были реформы, которые ограничивала права баронов по отношению к арендаторам, дающие четкие права и обязанности обеим сторонам. Это были реформы гражданского и уголовного права и работы судов. Это было начало конца бессистемного чиновничьего произвола. Можно возразить, что произвол системы не слаще, но он хотя бы предсказуем, и это уже важный шаг вперед в обустройстве государственности.
@темы: Henry III