Do or die
Четыре месяца назад мы оставили наших героев на перепутье Вестминстерских Уложений, над которыми с увлечением стал работать принц Эдвард, с которым неожиданно сдружился Симон де Монфор, сочтя, что его отношения с королевской семьей слишком уж обострились. В общем-то стало даже казаться, что все треволнения с Оксфордскими Уложениями улеглись, и Генри III с супругой в конце ноября 1259 года отправились на встречу с Луи IX по поводу договора относительно французских владений Ангевинов. Как водится, переговоры были начаты с требования вернуть всё до последней пяди (это было официальной частью), а потом стали торговаться всерьез. Договор был заключен уже 4 декабря.
14th-century representation of Henry visiting Louis IX of France
читать дальшеПереговоры было решено признать успешными, хотя результат был, на первый взгляд, позорным - но реалистичным: за королем Англии остались только герцогство Аквитанское да Гасконь. В качестве знака доброй воли со стороны Франции ему отдали несколько малозначительных городов, но с условием, что он не будет возводить там защитные сооружения и превращать их в опорные базы. В менее очевидном смысле успех, конечно, был. Хотя бы в том, что Святейший престол с благодарностью воспринял временное прекращение грызни хотя бы в этой части христианского мира - эдакий персональный плюс обоим королям, и Генри в недалеком будущем увидет, что этот плюс не такой уж невесомый. И в том, что помимо личной симпатии этих королей друг к другу, они в кои-то годы могли себе позводить просто увлекательно проводить время, не боясь, что личная симпатия вступит в противоречие с государственным интересом.
Luis Tristan de Escamilla, St. Louis king of France distributing alms
Дополнительным бонусом для королевской власти в Англии стало то, что этот договор подводил черту под измотавшей Ангевинов двойной подчиненностью их подданных, которые приносили оммаж за владения в Англии английскому королю, а за земли в Нормандии - французскому. Перед потомками норманнских кланов встал выбор национальной принадлежности: хотят они быть в дальнейшем французами или англичанами? В свою очередь, король освободился от долга постоянно воевать за эти клятые континентальные владения, которые не приносили ему ни гроша, а обходились казне и нации в целое состояние.
В общем, это Рождество Генри праздновал в Париже так, словно у него гора с плеч свалилась. Заодно праздновался и брак второй дочери Генри, Беатрис, с сыном Жана I Рыжего и Бланки Наваррской, будущим герцогом Бретани и графом Ричмонда. В Англию они вернулись только в апреле 1260 года. И, разумеется, им пришлось вернуться к тем же проблемам. Только теперь во главе этих проблем стоял их собственный сын и наследник, принц Эдвард, воспылавший решимостью начать перестраивать королевство по образу Оксфордских Уложений немедленно. "Я не хочу его видеть!, - воскликнул король. - Потому что если я его увижу, то не смогу удержаться от того, чтобы его поцеловать". Кризис или нет, но сарказм стареющего короля был по-прежнему острым в любой ситуации.
Симон де Монфор
Принято считать, что сына против отца повернул хитрый и коварный Симон де Монфор, хотя на сам деле Эдвард был просто-напросто последователен. А в целом, в тот политический момент ни один из участников конфликта не сохранил белизны своего плаща. Все альянсы и конр-альянсы вовлеченных отнюдь не проходили открыто, и служили, по большей части, интересам участников коалиций, а не нации в целом, как они заявляли, даже если учесть, что нация как таковая не является монолитом. Но монолитом не являлась и конфедерация баронов. В самом центре движения, помимо Симона де Монфора, графа Лестера, были графы Глостера (Ричард де Клер), Херефорда (Хэмфри де Бохун, 2-й граф) и Норфолка (Роджер Биго, 4-й граф) и его брат Хью Биго (юстициарий 1258-1260 гг), Роджер Мортимер (барон Вигмор), Джон Фиц-Джеффри, Пьер де Монфор, Николас из Эли, позже канцлер, ректор Оксфордского университета (Томас де Кантилуп), и епископ Вустерский (Вальтер де Кантилуп).
Они довольно быстро разделились на две фракции. Одна, во главе с Симоном де Монфором, настаивала на проведении реформ так, как это было договорено ещё в Оксфорде. Другая, во главе с Ричардом де Клером, была непрочь контролировать короля, который слишком контролировал их, но не желала сама попасть под контроль. Тем не менее даже эти группы не были незыблемыми. Тем более что король не сидел, сложив руки, даже если и не пытался склонить кого-то пересмотреть свои позиции напрямую.
Для начала, парижские каникулы короля пришлись на время, когда должно было пройти заседание парламента (в феврале 1260 года). Пылкий де Монфор призвал выборных в любом случае собраться на заседание, как это было оговорено в Оксфордских Уложениях, даже если король будет отсутствовать. Надо сказать, что отсутствие правящего короля на открытии Парламента было проблемой даже в 1800-х, когда Георг III внезапно заболел, а вопрос с регентством завис. Что уж говорить о 1260-х, когда парламентская деятельность в Англии ещё искала свою форму, и не была готова оспаривать свои границы? Затем Генри вдруг пожаловал Роджеру Мортимеру именно те земли в Валлийской марке, на которые поглядывал Симон де Монфор.
Для принца Эдварда, Роджера Мортимера, Хэмфри де Бохуна чертой, которую они отказались пересекать, стал союз Симона де Монфора с Лливелином Уэльским. Лливелин был до мозга костей врагом английских интересов, разумеется, и какие бы возвышенные цели Симон де Монфор ни проповедовал, альянс с врагом сделал его врагом в глазах многих.
Пьер де Монфор, правда, остался со своим тезкой до конца. У него, кстати, был свой альянс - через родство и дружбу. Этот де Монфор, который не был в родстве с Симоном де Монфором, был кузеном с ректором Томасом де Кантилупом, дядя которого Вальтер де Кантилуп, епископ Вустерский, с Симоном де Монфором был очень дружен и являлся духовным лидером аристократов. В свою очередь, Пьер де Монфор дружил с братом ректора де Кантилупа. Собственно, точно такае же цепочки родства и свойства можно найти за любой английской заварушкой времен, когда такие вещи ещё воспринимались совершенно серьезно и обязывали.
Надгробье Вальтера де Кантилупа
Бедняга Николас Элийский оказался тягаем туда и сюда почти поневоле. Он, конечно, был за реформы, потому что эти реформы были бы на благо стране, но он отнюдь не был против короля, исповедником корого когда-то являлся. Его то назначали канцлером, то увольняли, то ругали, то хвалили, то запрещали использовать находившуюся в его ведении Большую королевскую печать, то присылали косуль из королевского заповедника к столу.
Собственно, во многом ситуация с поддержанием равновесия между всеми этими амбициями, разочарованиями и устремлениями лежала на плечах Ричарда Корнуэльского, который как-то ухитрялся предотвращать открытые военные действия. Война между сторонами шла всё время, конечно, но оставаясь "холодной".
Всё изменилось в июне 1261 года. Папа Александр IV умер 25 мая 1261 года, но успел до своей смерти выпустить буллу, освободившую Генри III от всех обещаний, данных по Оксфордским Уложениям. Когда именно король эту буллу получил - сказать трудно, потому что он молчал о ее существовании до самого открытия парламента, на котором поприветствовал собравшихся следующим образом: "Вы все усердно трудились ради общего блага и ради Короля (как вы сами утверждали) - ради пополнения моей казны, уменьшения моих долгов. Вы дружно поклялись в этом, и потребовали такой же клятвы от меня и моего сына. Но теперь я вне всяких сомнений убедился, что что вы желали не столько блага Королю, сколько самим себе, что вы отступили от своих обещаний, и что унизили своего Короля до уровня своего слуги. Моя казна опустела с невероятной скоростью, мои долги возрасли по всем направлениям, и свобода и власть Короля практически низвергнуты. По этим причинам я надеюсь, что вы не удивитесь, если я не буду больше следовать вашим советам, предоставлю вас самим себе в будущем, и позволю себе самостоятельно искать способы исправить ситуацию".
Для баронов подобная булла должна была прозвучать как гром небесный. В своих домашних сварах и попытках как-то ввести расточительного короля в мередиан все как-то подзабыли о том, что Англия, в высшей инстанции, подчиняется лишь решениям папы из далекого Рима. Так что когда Симон де Монфор, Вальтер Кантелуп и Ричард Глостерский призвали новый парламент собраться 21 сентября в Сент-Олбанс, послав туда по три рыцаря из каждого графства, они, возможно, пытались трансформировать движение "коррекции" власти в сторону настоящей народной революции, которая могла бы изменить расстановку сил радикально. Да, посылка выборных рыцарей в те времена была бы именно выражением воли широких масс, а не привычным баронским междусобойчиком. А что касается воли папы, то Англии было не привыкать слышать ее только тогда, когда это было удобно властям.
Но в данный момент властям, то есть королю, наследному принцу и баронам, отошедшим от фракции де Монфора, было как раз удобно приказ из Рима услышать. Генри III ещё в июне озаботился, сделать копии папской буллы для каждой церкви, так что народ призывами де Монфора не вдохновился. Тем более что король на тот же день 21 сентября объявил сбор рыцарей на парламент в Виндзор. Впрочем, Генри не ограничился словами. Он устроил весьма показательный рейд в сокровищницу в Тауэре, вынес оттуда всё, что нашлось, и использовал деньги на укрепления Тауэра. Он заменил замки на всех воротах Лондона и укрепил сами ворота. Ко всем лондонским мужчинам и мальчикам старше 12 лет был отправлен указ встать на службу короля и поклясться королю в верности. Причем в форме "явиться к королю и получить от него деньги". Вы же понимаете, что это было приглашением, от которого невозможно было отказаться?
Услышав о происходящем в столице, некоторые бароны собрали частные армии и двинулись к Лондону. Но не продвинулись дальше обновленных ворот, где им издевательски заявили, что участие в развлечениях разрешено исключительно тем, кто находится внутри стен. Ну и из Франции пришла весточка от друга Луи, который объявил, что обязуется предоставить другу Генри армию на семь лет, и лично оплачивать ее из своих денег.
В конечном итоге, парламент осенью 1261 года не состоялся вообще. Кстати, отчасти и потому, что в речах короля была очень большая доля истины, и только чуть-чуть риторики. Все знали, что там, где пройдут Симон де Монфор с сыновьями, ничто не останется не прибраным к их загребущим рукам. Реформы реформами, но понимание реалий было в этом семействе на высоте.
14th-century representation of Henry visiting Louis IX of France
читать дальшеПереговоры было решено признать успешными, хотя результат был, на первый взгляд, позорным - но реалистичным: за королем Англии остались только герцогство Аквитанское да Гасконь. В качестве знака доброй воли со стороны Франции ему отдали несколько малозначительных городов, но с условием, что он не будет возводить там защитные сооружения и превращать их в опорные базы. В менее очевидном смысле успех, конечно, был. Хотя бы в том, что Святейший престол с благодарностью воспринял временное прекращение грызни хотя бы в этой части христианского мира - эдакий персональный плюс обоим королям, и Генри в недалеком будущем увидет, что этот плюс не такой уж невесомый. И в том, что помимо личной симпатии этих королей друг к другу, они в кои-то годы могли себе позводить просто увлекательно проводить время, не боясь, что личная симпатия вступит в противоречие с государственным интересом.
Luis Tristan de Escamilla, St. Louis king of France distributing alms
Дополнительным бонусом для королевской власти в Англии стало то, что этот договор подводил черту под измотавшей Ангевинов двойной подчиненностью их подданных, которые приносили оммаж за владения в Англии английскому королю, а за земли в Нормандии - французскому. Перед потомками норманнских кланов встал выбор национальной принадлежности: хотят они быть в дальнейшем французами или англичанами? В свою очередь, король освободился от долга постоянно воевать за эти клятые континентальные владения, которые не приносили ему ни гроша, а обходились казне и нации в целое состояние.
В общем, это Рождество Генри праздновал в Париже так, словно у него гора с плеч свалилась. Заодно праздновался и брак второй дочери Генри, Беатрис, с сыном Жана I Рыжего и Бланки Наваррской, будущим герцогом Бретани и графом Ричмонда. В Англию они вернулись только в апреле 1260 года. И, разумеется, им пришлось вернуться к тем же проблемам. Только теперь во главе этих проблем стоял их собственный сын и наследник, принц Эдвард, воспылавший решимостью начать перестраивать королевство по образу Оксфордских Уложений немедленно. "Я не хочу его видеть!, - воскликнул король. - Потому что если я его увижу, то не смогу удержаться от того, чтобы его поцеловать". Кризис или нет, но сарказм стареющего короля был по-прежнему острым в любой ситуации.
Симон де Монфор
Принято считать, что сына против отца повернул хитрый и коварный Симон де Монфор, хотя на сам деле Эдвард был просто-напросто последователен. А в целом, в тот политический момент ни один из участников конфликта не сохранил белизны своего плаща. Все альянсы и конр-альянсы вовлеченных отнюдь не проходили открыто, и служили, по большей части, интересам участников коалиций, а не нации в целом, как они заявляли, даже если учесть, что нация как таковая не является монолитом. Но монолитом не являлась и конфедерация баронов. В самом центре движения, помимо Симона де Монфора, графа Лестера, были графы Глостера (Ричард де Клер), Херефорда (Хэмфри де Бохун, 2-й граф) и Норфолка (Роджер Биго, 4-й граф) и его брат Хью Биго (юстициарий 1258-1260 гг), Роджер Мортимер (барон Вигмор), Джон Фиц-Джеффри, Пьер де Монфор, Николас из Эли, позже канцлер, ректор Оксфордского университета (Томас де Кантилуп), и епископ Вустерский (Вальтер де Кантилуп).
Они довольно быстро разделились на две фракции. Одна, во главе с Симоном де Монфором, настаивала на проведении реформ так, как это было договорено ещё в Оксфорде. Другая, во главе с Ричардом де Клером, была непрочь контролировать короля, который слишком контролировал их, но не желала сама попасть под контроль. Тем не менее даже эти группы не были незыблемыми. Тем более что король не сидел, сложив руки, даже если и не пытался склонить кого-то пересмотреть свои позиции напрямую.
Для начала, парижские каникулы короля пришлись на время, когда должно было пройти заседание парламента (в феврале 1260 года). Пылкий де Монфор призвал выборных в любом случае собраться на заседание, как это было оговорено в Оксфордских Уложениях, даже если король будет отсутствовать. Надо сказать, что отсутствие правящего короля на открытии Парламента было проблемой даже в 1800-х, когда Георг III внезапно заболел, а вопрос с регентством завис. Что уж говорить о 1260-х, когда парламентская деятельность в Англии ещё искала свою форму, и не была готова оспаривать свои границы? Затем Генри вдруг пожаловал Роджеру Мортимеру именно те земли в Валлийской марке, на которые поглядывал Симон де Монфор.
Для принца Эдварда, Роджера Мортимера, Хэмфри де Бохуна чертой, которую они отказались пересекать, стал союз Симона де Монфора с Лливелином Уэльским. Лливелин был до мозга костей врагом английских интересов, разумеется, и какие бы возвышенные цели Симон де Монфор ни проповедовал, альянс с врагом сделал его врагом в глазах многих.
Пьер де Монфор, правда, остался со своим тезкой до конца. У него, кстати, был свой альянс - через родство и дружбу. Этот де Монфор, который не был в родстве с Симоном де Монфором, был кузеном с ректором Томасом де Кантилупом, дядя которого Вальтер де Кантилуп, епископ Вустерский, с Симоном де Монфором был очень дружен и являлся духовным лидером аристократов. В свою очередь, Пьер де Монфор дружил с братом ректора де Кантилупа. Собственно, точно такае же цепочки родства и свойства можно найти за любой английской заварушкой времен, когда такие вещи ещё воспринимались совершенно серьезно и обязывали.
Надгробье Вальтера де Кантилупа
Бедняга Николас Элийский оказался тягаем туда и сюда почти поневоле. Он, конечно, был за реформы, потому что эти реформы были бы на благо стране, но он отнюдь не был против короля, исповедником корого когда-то являлся. Его то назначали канцлером, то увольняли, то ругали, то хвалили, то запрещали использовать находившуюся в его ведении Большую королевскую печать, то присылали косуль из королевского заповедника к столу.
Собственно, во многом ситуация с поддержанием равновесия между всеми этими амбициями, разочарованиями и устремлениями лежала на плечах Ричарда Корнуэльского, который как-то ухитрялся предотвращать открытые военные действия. Война между сторонами шла всё время, конечно, но оставаясь "холодной".
Всё изменилось в июне 1261 года. Папа Александр IV умер 25 мая 1261 года, но успел до своей смерти выпустить буллу, освободившую Генри III от всех обещаний, данных по Оксфордским Уложениям. Когда именно король эту буллу получил - сказать трудно, потому что он молчал о ее существовании до самого открытия парламента, на котором поприветствовал собравшихся следующим образом: "Вы все усердно трудились ради общего блага и ради Короля (как вы сами утверждали) - ради пополнения моей казны, уменьшения моих долгов. Вы дружно поклялись в этом, и потребовали такой же клятвы от меня и моего сына. Но теперь я вне всяких сомнений убедился, что что вы желали не столько блага Королю, сколько самим себе, что вы отступили от своих обещаний, и что унизили своего Короля до уровня своего слуги. Моя казна опустела с невероятной скоростью, мои долги возрасли по всем направлениям, и свобода и власть Короля практически низвергнуты. По этим причинам я надеюсь, что вы не удивитесь, если я не буду больше следовать вашим советам, предоставлю вас самим себе в будущем, и позволю себе самостоятельно искать способы исправить ситуацию".
Для баронов подобная булла должна была прозвучать как гром небесный. В своих домашних сварах и попытках как-то ввести расточительного короля в мередиан все как-то подзабыли о том, что Англия, в высшей инстанции, подчиняется лишь решениям папы из далекого Рима. Так что когда Симон де Монфор, Вальтер Кантелуп и Ричард Глостерский призвали новый парламент собраться 21 сентября в Сент-Олбанс, послав туда по три рыцаря из каждого графства, они, возможно, пытались трансформировать движение "коррекции" власти в сторону настоящей народной революции, которая могла бы изменить расстановку сил радикально. Да, посылка выборных рыцарей в те времена была бы именно выражением воли широких масс, а не привычным баронским междусобойчиком. А что касается воли папы, то Англии было не привыкать слышать ее только тогда, когда это было удобно властям.
Но в данный момент властям, то есть королю, наследному принцу и баронам, отошедшим от фракции де Монфора, было как раз удобно приказ из Рима услышать. Генри III ещё в июне озаботился, сделать копии папской буллы для каждой церкви, так что народ призывами де Монфора не вдохновился. Тем более что король на тот же день 21 сентября объявил сбор рыцарей на парламент в Виндзор. Впрочем, Генри не ограничился словами. Он устроил весьма показательный рейд в сокровищницу в Тауэре, вынес оттуда всё, что нашлось, и использовал деньги на укрепления Тауэра. Он заменил замки на всех воротах Лондона и укрепил сами ворота. Ко всем лондонским мужчинам и мальчикам старше 12 лет был отправлен указ встать на службу короля и поклясться королю в верности. Причем в форме "явиться к королю и получить от него деньги". Вы же понимаете, что это было приглашением, от которого невозможно было отказаться?
Услышав о происходящем в столице, некоторые бароны собрали частные армии и двинулись к Лондону. Но не продвинулись дальше обновленных ворот, где им издевательски заявили, что участие в развлечениях разрешено исключительно тем, кто находится внутри стен. Ну и из Франции пришла весточка от друга Луи, который объявил, что обязуется предоставить другу Генри армию на семь лет, и лично оплачивать ее из своих денег.
В конечном итоге, парламент осенью 1261 года не состоялся вообще. Кстати, отчасти и потому, что в речах короля была очень большая доля истины, и только чуть-чуть риторики. Все знали, что там, где пройдут Симон де Монфор с сыновьями, ничто не останется не прибраным к их загребущим рукам. Реформы реформами, но понимание реалий было в этом семействе на высоте.
@темы: Henry III