Do or die
Репутация де Монфора сложилась, как и прочая трактовка истории государства и фигурирующих в ней исторических персонажей, в поздне-георгианское и викторианское времена. Времена требовали выдвижения национальных героев, борцов за буржуазную демократию и парламентаризм, и из де Монфора вылепили фигуру человека передовых взглядов. И это совершенно не имеет ничего общего с настоящим де Монфором, который, к тому же, не был какой-то исторической энигмой.
Красивый имидж, и, наверное, даже правильный. Если отмести всю сопутствующую его жизни шелуху амбиций, в сухом остатке мы увидим человека, выросшего в крестовых походах родителей и воевавшего всю свою жизнь. Фанатичного, свирепого, гордого и убийственно опасного
читать дальшеЕго жизнь, действия и взгляды были всем известны, и они решительно ничем не отличались от свойственных тем временам. То есть, настоящий Симон де Монфор был личностью бездонно жадной и беспощадно свирепой. Он был фанатиком, он ненавидел евреев и прочих еретиков, и уничтожал их без всяких угрызений, даже не задумываясь - а не пригодятся ли? И в основе его отношений с Генри III мы без труда найдем и уязвленное самолюбие, и всю ту же жадность. Баронский парламентаризм был нужен ему по единственной причине: он не мог провозгласить себя королем, потому что Генри был под вассальной защитой Святейшего престола. Поэтому де Монфору пришлось действовать через баронов, лидером которых он сумел себя сделать, потому что был более жаден и более жесток, чем они. И если вспомнить, насколько враждебно они встретили появление де Монфора в своих рядах, легко понять, в какой пропорции он был жестче их, если смог выбиться в лидеры этой элиты.
Возможно (только возможно!) де Монфор действительно ненавидел деспотизм королей по правильной причине. В конце концов, жизненно важная, основная задача любой нации - процветать при любом правлении, а в случае абсолютной власти одного неумехи эта задача становилась невыполнимой. Хотя мысль кажется слишком абстрактной для человека типа де Монфора, проходившего свои "университеты" в кровавых военных походах против альбигойцев, де Монфор действительно с видимым удовольствием образовывал себя в беседах с высшими представителями церкви, и те, не заблуждаясь относительно основы его натуры, считали де Монфора человеком быстрого ума и стройной логики. И эти ум и логика постоянно не давали ему забыть, что взять верх над королем Англии для него жизненно важно, потому что во Франции для него нет ничего, и для его обожаемых сыновей нет ничего. Он сам отказался от своего французского наследства в обмен на отказ брата от английского наследства.
Что касается пресловутого парламентаризма, вестником которого выдвигают в викторианских работах де Монфора, то парламент именно в Англии сущесствовал ещё при англосаксах - да, тот самый Витан (Витенагемот), благополучно функционировавший с VII по XI столетье, целых 400 лет. И позднее короли с большей или меньшей охотой всё-таки собирали выборных со всей страны, чтобы заручиться поддержкой всей страны, необходимой для ее управления. Де Монфор споткнулся именно на непонимании важности момента общего функционирования королевства, хотя попытался услышать не только голоса пэров церкви и королевства, но и горожан - рыцарей и купцов. Торговцы много интересного могли бы поведать, но то ли не посмели, то ли их всё-таки не услышали, то ли услышали, но не смогли изменить происходящее. В частности, прочь из официальных документов остались истории, проливающие свет на то, насколько губительно сказался на экономике Англии и настроениях населения страх де Монфора перед королевой Элеанорой Прованской.
То есть, если точнее, не перед самой королевой, а перед ее деятельностью. Будучи французом, де Монфор лучше многих представлял, насколько много может сделать во Франции эта женщина, которая сейчас, при активном участии французской родни мужа, собирала против него и в защиту сына и мужа такие силы, против которых у него была мало шансов устоять. Поэтому де Монфор судорожно укреплял военные замки и усилил контроль над Пяти Портами, опираясь на пиратство самого жесткого пошиба. Корабли торговцев не только грабили, их уничтожали, и уничтожали самих торговцев как возможный источник информации. Торговля между Англией и материком быстро сошла на нет со всем сопутствующим - солью, железом, сталью, одеждой. При укреплении замков туда сгоняли скот и всё, награбленное в окрестностях, разоряя округи и "не щадя ни церквей, ни кладбищ", как писал в свое летописи Томас Вайкс из аббатства Осни близ Оксфорда.
Так государством не управляют, разумеется, так что де Монфор после победы начал катастрофически быстро терять свой авторитет, и его попытки прибрать к рукам своего семейства всё, до чего он мог дотянуться, мало восстановлению этого авторитета способствовали. От отца не отставали и сыновья - старший, Генри де Монфор, заработал себе прозвище Чесальщик (игра понятий "чесальщик шерсти" и "профессиональный мошенник"), заграбастав всю торговлю шерстью в королевстве в свои руки. Своих пленников Саймон предпочитал держать отдельно: Ричарда Корнуэльского в Тауэре, принца Эдварда, под наблюдением Генри де Монфора, в Дувре, а Генри III де Монфор был вынужден таскать повсюду с собой, потому что без короля он сам был никем.
Парламент, собранный им в январе 1265 года, тем не менее практически удался. Для этого де Монфор вызвал, от имени короля, только 26 баронов, но 120 представителей английской церкви, которая симпатизировала де Монфору по нескольким причинам, не последней из которых была дружба де Монфора с покойным Гроссетером. Купечество он "купил", дав ему право голоса на основе имущественного ценза, и положив, по сути, начало Палате общин, хотя разделение парламента на две палаты произошло по факту намного позже. Но и это произошло отнюдь не благодаря прогрессивности де Монфора, а только благодаря тому, что ему было жизненно важно уменьшить до минимума количество участвующих баронов, и одновременно создать картину легитимности парламента. Кстати, даже после разделения на две палаты, парламент остался состоящим из трех составляющих, о чем часто забывают. Этой неизменной при всех формах составляющей был суверен, то есть помазанный на царствие король. Так что де Монфору приходилось повсюду появляться рядом с Генри III, и повсюду все почести воздавались именно королю, от имени которого де Монфор пытался править.
Так что внимание: всего через полгода после победы при Льюисе де Монфор оказался перед фактом оппозиции к нему большей части баронов. Всё началось с баронов приграничных, но и самый сильный из пэров, граф Глостерский, явно не собирался принять де Монфора с семейством практическими повелителями королевства. Соответственно, де Монфор стал посматривать в сторону Уэльса в поисках союзников, и для понятных одному ему целей перетащил принца Эдварда из Дувра в Херефорд, где сделал себе временную резиденцию. То ли собрался каким-то образом "продать" принца его старым врагам, то ли просто боялся, что королева поторопится освободить сыночка из Дувра. Ну а дальше всё пошло именно так, как неизбежно и должно было, при данном-то раскладе.
Как понимаете, принца Эдварда не в кандалах держали - де Монфору он приходился не только племянником через жену, но и крестником, к чему в XIII веке относились очень серьезно. Так что Эдвард жил как равный среди равных, под некоторым формальным присмотром. Что позволило Гилберту де Клеру сделать свой ход: его брат Томас получил разрешение устроить для Эдварда и рыцарей, числившихся его охраной, скачки за стенами Херефорда. Вообще-то не вполне ясно, кто это разрешение дал. У самого де Монфора должен был звякнуть в голове колокольчик - за физической формой и рыцарскими успехами Эдварда он просто должен быть наблюдать. Хотя и отказать принцу в тренировке он, конечно, тоже не мог, не вызвав ропота других рыцарей.
В общем, 28 мая 1265 года компания отправилась на скачки. Эдвард сначала активно скакал вместе с остальными, никак не отрываясь, но после третьей смены коня внезапно пришпорил его как следует, оторвался от прочих - и поминай как звали. Летописец, правда, утверждает, что Эдвард не ускакал за горизонт не попрощавшись. "Lordings, - сказал он, - have now good day and greet well my father the king, and I shell if I may both see him well betime and out of ward him do". Но более вероятно, что он просто кинул им через плечо что-то более краткое и емкое, хоть и менее эпичное. И озаботился, кстати, основательно погонять первых лошадей, ускакав на последней свежей. Придя в себя, стражи принца погнались за ним (и Томасом де Клером), но прекратили преследование, увидев баннеры Мортимера и Клиффорда, прибывших встретить принца, которого сопроводили сначала в Вигморский замок, а потом в Ладлоу. Там Эдвард принес присягу в верности Хартии, после чего лорды Марки, граф Глостерский, граф де Варенн и Уильям де Валенс принесли присягу ему.
Отсчет времени, отпущенного Симону де Монфору в качестве некоронованного короля Англии, начался.
Красивый имидж, и, наверное, даже правильный. Если отмести всю сопутствующую его жизни шелуху амбиций, в сухом остатке мы увидим человека, выросшего в крестовых походах родителей и воевавшего всю свою жизнь. Фанатичного, свирепого, гордого и убийственно опасного
читать дальшеЕго жизнь, действия и взгляды были всем известны, и они решительно ничем не отличались от свойственных тем временам. То есть, настоящий Симон де Монфор был личностью бездонно жадной и беспощадно свирепой. Он был фанатиком, он ненавидел евреев и прочих еретиков, и уничтожал их без всяких угрызений, даже не задумываясь - а не пригодятся ли? И в основе его отношений с Генри III мы без труда найдем и уязвленное самолюбие, и всю ту же жадность. Баронский парламентаризм был нужен ему по единственной причине: он не мог провозгласить себя королем, потому что Генри был под вассальной защитой Святейшего престола. Поэтому де Монфору пришлось действовать через баронов, лидером которых он сумел себя сделать, потому что был более жаден и более жесток, чем они. И если вспомнить, насколько враждебно они встретили появление де Монфора в своих рядах, легко понять, в какой пропорции он был жестче их, если смог выбиться в лидеры этой элиты.
Возможно (только возможно!) де Монфор действительно ненавидел деспотизм королей по правильной причине. В конце концов, жизненно важная, основная задача любой нации - процветать при любом правлении, а в случае абсолютной власти одного неумехи эта задача становилась невыполнимой. Хотя мысль кажется слишком абстрактной для человека типа де Монфора, проходившего свои "университеты" в кровавых военных походах против альбигойцев, де Монфор действительно с видимым удовольствием образовывал себя в беседах с высшими представителями церкви, и те, не заблуждаясь относительно основы его натуры, считали де Монфора человеком быстрого ума и стройной логики. И эти ум и логика постоянно не давали ему забыть, что взять верх над королем Англии для него жизненно важно, потому что во Франции для него нет ничего, и для его обожаемых сыновей нет ничего. Он сам отказался от своего французского наследства в обмен на отказ брата от английского наследства.
Что касается пресловутого парламентаризма, вестником которого выдвигают в викторианских работах де Монфора, то парламент именно в Англии сущесствовал ещё при англосаксах - да, тот самый Витан (Витенагемот), благополучно функционировавший с VII по XI столетье, целых 400 лет. И позднее короли с большей или меньшей охотой всё-таки собирали выборных со всей страны, чтобы заручиться поддержкой всей страны, необходимой для ее управления. Де Монфор споткнулся именно на непонимании важности момента общего функционирования королевства, хотя попытался услышать не только голоса пэров церкви и королевства, но и горожан - рыцарей и купцов. Торговцы много интересного могли бы поведать, но то ли не посмели, то ли их всё-таки не услышали, то ли услышали, но не смогли изменить происходящее. В частности, прочь из официальных документов остались истории, проливающие свет на то, насколько губительно сказался на экономике Англии и настроениях населения страх де Монфора перед королевой Элеанорой Прованской.
То есть, если точнее, не перед самой королевой, а перед ее деятельностью. Будучи французом, де Монфор лучше многих представлял, насколько много может сделать во Франции эта женщина, которая сейчас, при активном участии французской родни мужа, собирала против него и в защиту сына и мужа такие силы, против которых у него была мало шансов устоять. Поэтому де Монфор судорожно укреплял военные замки и усилил контроль над Пяти Портами, опираясь на пиратство самого жесткого пошиба. Корабли торговцев не только грабили, их уничтожали, и уничтожали самих торговцев как возможный источник информации. Торговля между Англией и материком быстро сошла на нет со всем сопутствующим - солью, железом, сталью, одеждой. При укреплении замков туда сгоняли скот и всё, награбленное в окрестностях, разоряя округи и "не щадя ни церквей, ни кладбищ", как писал в свое летописи Томас Вайкс из аббатства Осни близ Оксфорда.
Так государством не управляют, разумеется, так что де Монфор после победы начал катастрофически быстро терять свой авторитет, и его попытки прибрать к рукам своего семейства всё, до чего он мог дотянуться, мало восстановлению этого авторитета способствовали. От отца не отставали и сыновья - старший, Генри де Монфор, заработал себе прозвище Чесальщик (игра понятий "чесальщик шерсти" и "профессиональный мошенник"), заграбастав всю торговлю шерстью в королевстве в свои руки. Своих пленников Саймон предпочитал держать отдельно: Ричарда Корнуэльского в Тауэре, принца Эдварда, под наблюдением Генри де Монфора, в Дувре, а Генри III де Монфор был вынужден таскать повсюду с собой, потому что без короля он сам был никем.
Парламент, собранный им в январе 1265 года, тем не менее практически удался. Для этого де Монфор вызвал, от имени короля, только 26 баронов, но 120 представителей английской церкви, которая симпатизировала де Монфору по нескольким причинам, не последней из которых была дружба де Монфора с покойным Гроссетером. Купечество он "купил", дав ему право голоса на основе имущественного ценза, и положив, по сути, начало Палате общин, хотя разделение парламента на две палаты произошло по факту намного позже. Но и это произошло отнюдь не благодаря прогрессивности де Монфора, а только благодаря тому, что ему было жизненно важно уменьшить до минимума количество участвующих баронов, и одновременно создать картину легитимности парламента. Кстати, даже после разделения на две палаты, парламент остался состоящим из трех составляющих, о чем часто забывают. Этой неизменной при всех формах составляющей был суверен, то есть помазанный на царствие король. Так что де Монфору приходилось повсюду появляться рядом с Генри III, и повсюду все почести воздавались именно королю, от имени которого де Монфор пытался править.
Так что внимание: всего через полгода после победы при Льюисе де Монфор оказался перед фактом оппозиции к нему большей части баронов. Всё началось с баронов приграничных, но и самый сильный из пэров, граф Глостерский, явно не собирался принять де Монфора с семейством практическими повелителями королевства. Соответственно, де Монфор стал посматривать в сторону Уэльса в поисках союзников, и для понятных одному ему целей перетащил принца Эдварда из Дувра в Херефорд, где сделал себе временную резиденцию. То ли собрался каким-то образом "продать" принца его старым врагам, то ли просто боялся, что королева поторопится освободить сыночка из Дувра. Ну а дальше всё пошло именно так, как неизбежно и должно было, при данном-то раскладе.
Как понимаете, принца Эдварда не в кандалах держали - де Монфору он приходился не только племянником через жену, но и крестником, к чему в XIII веке относились очень серьезно. Так что Эдвард жил как равный среди равных, под некоторым формальным присмотром. Что позволило Гилберту де Клеру сделать свой ход: его брат Томас получил разрешение устроить для Эдварда и рыцарей, числившихся его охраной, скачки за стенами Херефорда. Вообще-то не вполне ясно, кто это разрешение дал. У самого де Монфора должен был звякнуть в голове колокольчик - за физической формой и рыцарскими успехами Эдварда он просто должен быть наблюдать. Хотя и отказать принцу в тренировке он, конечно, тоже не мог, не вызвав ропота других рыцарей.
В общем, 28 мая 1265 года компания отправилась на скачки. Эдвард сначала активно скакал вместе с остальными, никак не отрываясь, но после третьей смены коня внезапно пришпорил его как следует, оторвался от прочих - и поминай как звали. Летописец, правда, утверждает, что Эдвард не ускакал за горизонт не попрощавшись. "Lordings, - сказал он, - have now good day and greet well my father the king, and I shell if I may both see him well betime and out of ward him do". Но более вероятно, что он просто кинул им через плечо что-то более краткое и емкое, хоть и менее эпичное. И озаботился, кстати, основательно погонять первых лошадей, ускакав на последней свежей. Придя в себя, стражи принца погнались за ним (и Томасом де Клером), но прекратили преследование, увидев баннеры Мортимера и Клиффорда, прибывших встретить принца, которого сопроводили сначала в Вигморский замок, а потом в Ладлоу. Там Эдвард принес присягу в верности Хартии, после чего лорды Марки, граф Глостерский, граф де Варенн и Уильям де Валенс принесли присягу ему.
Отсчет времени, отпущенного Симону де Монфору в качестве некоронованного короля Англии, начался.
@темы: Henry III