Do or die
“So far so good,” – думал Йовка, вытряхивая из ушей болотную тину. Старый волшебник, разомлев от перспектив сладкой жизни женатого человека, вернул незадачливому противнику даже средство передвижения (в несколько помятом виде).
читать дальшеБлагодушное настроение покинуло молодого шамана на подъезде к отчему дому. «Спор проспорил, в болото мордой окунули, сани покоцали, оглобли завернули», - подсчитывал он убытки. И еще сестричка... Сестричку свою Йовко знал хорошо. Девка она была нравная, избалованная, мнения о себе высокого. И, холера, замуж явно не спешила, все какого-то Принца Чарминга ждала, по ее словам. Поскольку принцев в округе не водилось, проводила Айно время в мечтательных медитациях перед зеркалом. А для практики строила глазки местным пентюхам. Йовка мысленно охнул, представив, каким визгом Айно встретит «радостную» весть о том, что вместо принца заморского будет она по утрам видеть всклокоченную седую бороду. А уж о вечерах и совсем думать не хотелось. «С матушки надо начинать», - решил Йовка. Матушка удар держать умела.
Состроил шаман гримассу пожалобнее, и подкатил к родному дому. Матушка, как водится, стояла уже на пороге, уперев руки в бока и неодобрительно глядела на изгаженные сани. «Ты это нарочно, да?», - начала закипать она. «Говорили тебе, доходяге, против ветра – не плюй! С сильным – не ссорься! Ну чего рожу-то кривишь, носом в сапоги утыкаешься?!» И правой рукой уже шарит по лавке, скалку ищет. Запричитал Йовка:
"Ой ты, матушка родная!
Есть теперь на то причина,
повод для того серьезный,
есть причина горько плакать,
повод - сетовать печально.
Буду целый век свой плакать,
горевать всю жизнь я стану.
Отдал я сестрицу Айно,
доченьку твою просватал
Вяйнямейнену в супруги,
в суженые - песнопевцу,
чтоб защитой стала старцу,
мужу дряхлому - опорой".
Правая матушкина рука замерла, поднялась, встретилась с левой. Ага, ладони потирать друг о друга начала. Миновала, значит, гроза, маменька за и против принялась подсчитывать. Много времени это не заняло:
«Не горюй ты, мой сыночек,
сокрушаться нет причины,
нет предлога убиваться:
я всю жизнь того хотела,
весь свой век о том мечтала,
чтоб иметь в роду героя,
мужа славного в семействе,
чтобы зятем стал мне Вяйно,
свойственником - рунопевец".
Вот что такое женская практичность.
Сестрица зато выдала по полной программе: и в голос выла, и по крыльцу каталась, и к патриотизму матушкиному взывала. Двое суток скандал стоял выше крыши, но когда-то и девичьим слезам конец приходит. В конце концов, когда еще этот «женишок», чтоб его черти в болоте утопили, к своей суженой заявится. И пошла Айно в рощу березовые веники ломать.
Плохо ж она Вяйнямёйнена знала! Он-то, конечно, за трудами волшебными состарился, но был у него в жизни и еще кой-какой опыт. Честно сказать, таакой опыт был, что... вслух не надо. Сидел старый волшебник за кустом в роще, и вспоминал подвиги былые (ратные, трудовые и всякие другие), да суженую поджидал. Если и мелькала у него мысль о том, что сам же запретил старцам на молоденьких жениться, то он за нее не ухватился: сам сочинил, самому и решать, как закон применить. Или не применить. И вообще, разве он старец? А тут и девица на тропинке появилась. Выскочил Вяйнямёйнен из-за куста по-молодецки и... поучать деву начал:
"Не для каждого, девица,
для меня лишь, молодая,
надевай на шею бусы,
надевай нательный крестик,
заплетай красиво косу,
ленточку вплетай из шелка".
Ага! Вовремя подвернулся. Рассказала ему Айно доходчиво все, что о замужестве думала и где наряды для услады взора женихова видела. Долго говорила, а под конец и вовсе непонятное действо устроила: начала срывать с себя цепочки-заколочки, ленточки-подвесочки-подвязочки, бусики-колечки. Вяйнямёйнен аж на землю осел, ожидая, что же следующее ему под ноги полетит. Ничего не полетело, убежала девушка маме жаловаться.
Тут и матери грустно стало, но поскольку женщиной она была взрослой, то знала точно: что один муж, что другой – все они только в женихах хороши и разные, а дома все одинаковые. Только золото-серебро остается истинным другом девушки, а все остальное – дорожная пыль. Стала она дочку утешать, в амбар на приданое посмотреть посылать. Стало Айно еще обиднее:
«Потому, бедняжка, плачу,
горемычная, рыдаю,
что меня не пожалела,
отдала меня, малютку,
быть опорою для старца,
быть для дряхлого забавой,
для дрожащего - поддержкой,
для запечника - защитой.
Лучше бы ты приказала
под глубокими волнами
быть морским сигам
сестренкой,
быть сестрой подводным рыбам.
Лучше в море оставаться,
под морскими жить волнами,
быть морским сигам сестренкой
быть сестрой подводным рыбам,
чем опорой быть для старца,
для дрожащего - поддержкой.
Он за свой чулок запнется,
о любой сучок споткнется".
Зашла Айно в амбар, открыла сундуки, о которых маменька говорила, нарядилась, и пошла, куда глаза глядят. Шла день, шла ночь, а утром вышла к морю. Смотрит – а там девушки в море плещутся. Побежала к ним Айно. Бежит, на ходу раздевается. Присела на валун, чтобы чулки-башмаки скинуть, но валун вдруг ушел под воду вместе с дувушкой. Какой судьбы просила, ту и получила. Стала Айно рыбой, стала Айно морской девой, но поскольку на уху ей лихому рыболову попасться не хотелось, решила девушка послать домой гонца с запретом ловить рыбу в своем заливе. Медведь не дошел, на коров отвлекся. Волк не дошел, на овец запал. Заяц доскакал, весть передал.
Ой что тут поднялось в доме Йовки! Отец волком смотрит, мать рыдает, да еще неизвестно как старый волшебник отреагирует на то, что девица утопиться предпочла, чем замуж за него идти.
А волшебник отреагировал по-деловому. Сапоги натянул, снасти взял, и к морю пошел у духов спрашивать, где живут морские девы Велламо. Рассказали ему духи, где беглянку искать. «Мое от меня не уйдет!», скрипнул зубами Вяйнямёйнен и погреб к мысу. С морскими девами в тот день у мыса было никак. Не было дев. Сидел волшебник, ждал, да и проголодался. Забросил удочку, и выловил невиданную рыбу. Поудивлялся, посмеялся, и за ножичек – на порции ее делить. В планы лосося наклевывающееся будущее не входило. Взмыл он серебряной стрелой над лодкой, и был таков. А вместо него высовывается из волн морская дева и такие неприятные вещи высказывает:
"Не была я вовсе семгой,
окунем волны глубокой –
молодой была девицей,
Йовкахайнена сестрицей,
той, о ком весь век ты грезил,
той, о ком всю жизнь ты думал.
Ой ты, старец бестолковый,
слабоумный Вяйнямейнен,
удержать меня не смог ты,
деву Велламо морскую,
дочь единственную Ахто".
Такой позорище кого угодно доканает, а уж волшебнику и вовсе непростительно, что ни девицей не смог к себе прельстить, ни рыбой удержать Айно. На заискивающее «а ты еще разок иди сюда» морская дева только хвостиком чешучатым махнула.
От досады было впору бороду себе рвать, но вдруг из волн раздался голос матери, богини Илматар:
В Похьеле бери невесту.
Там красивее девицы,
дочери в два раза краше,
в пять и в шесть -
порасторопней
неуклюжих дев из Йовки,
глупых недотеп из Лаппи.
Там сосватай, мой сыночек,
лучшую из дочек Похьи,
что лицом мила, пригожа,
что своим прекрасна станом,
на ногу легка, проворна,
что ловка в своих движеньях".
Разумеется, долго уговаривать Вяйнямёйнена не пришлось. «Ну и дура, что утопилась», - сказал он волнам. «Я-то себе другую найду, а вот ты... поплаваешь».
(продолжение следует)
Триптих, в центре которого Вяйнямёйнен пытается еще раз поймать Айно, нарисован Акселем Галлен-Каллела с его жены Мари.
читать дальшеБлагодушное настроение покинуло молодого шамана на подъезде к отчему дому. «Спор проспорил, в болото мордой окунули, сани покоцали, оглобли завернули», - подсчитывал он убытки. И еще сестричка... Сестричку свою Йовко знал хорошо. Девка она была нравная, избалованная, мнения о себе высокого. И, холера, замуж явно не спешила, все какого-то Принца Чарминга ждала, по ее словам. Поскольку принцев в округе не водилось, проводила Айно время в мечтательных медитациях перед зеркалом. А для практики строила глазки местным пентюхам. Йовка мысленно охнул, представив, каким визгом Айно встретит «радостную» весть о том, что вместо принца заморского будет она по утрам видеть всклокоченную седую бороду. А уж о вечерах и совсем думать не хотелось. «С матушки надо начинать», - решил Йовка. Матушка удар держать умела.
Состроил шаман гримассу пожалобнее, и подкатил к родному дому. Матушка, как водится, стояла уже на пороге, уперев руки в бока и неодобрительно глядела на изгаженные сани. «Ты это нарочно, да?», - начала закипать она. «Говорили тебе, доходяге, против ветра – не плюй! С сильным – не ссорься! Ну чего рожу-то кривишь, носом в сапоги утыкаешься?!» И правой рукой уже шарит по лавке, скалку ищет. Запричитал Йовка:
"Ой ты, матушка родная!
Есть теперь на то причина,
повод для того серьезный,
есть причина горько плакать,
повод - сетовать печально.
Буду целый век свой плакать,
горевать всю жизнь я стану.
Отдал я сестрицу Айно,
доченьку твою просватал
Вяйнямейнену в супруги,
в суженые - песнопевцу,
чтоб защитой стала старцу,
мужу дряхлому - опорой".
Правая матушкина рука замерла, поднялась, встретилась с левой. Ага, ладони потирать друг о друга начала. Миновала, значит, гроза, маменька за и против принялась подсчитывать. Много времени это не заняло:
«Не горюй ты, мой сыночек,
сокрушаться нет причины,
нет предлога убиваться:
я всю жизнь того хотела,
весь свой век о том мечтала,
чтоб иметь в роду героя,
мужа славного в семействе,
чтобы зятем стал мне Вяйно,
свойственником - рунопевец".
Вот что такое женская практичность.
Сестрица зато выдала по полной программе: и в голос выла, и по крыльцу каталась, и к патриотизму матушкиному взывала. Двое суток скандал стоял выше крыши, но когда-то и девичьим слезам конец приходит. В конце концов, когда еще этот «женишок», чтоб его черти в болоте утопили, к своей суженой заявится. И пошла Айно в рощу березовые веники ломать.
Плохо ж она Вяйнямёйнена знала! Он-то, конечно, за трудами волшебными состарился, но был у него в жизни и еще кой-какой опыт. Честно сказать, таакой опыт был, что... вслух не надо. Сидел старый волшебник за кустом в роще, и вспоминал подвиги былые (ратные, трудовые и всякие другие), да суженую поджидал. Если и мелькала у него мысль о том, что сам же запретил старцам на молоденьких жениться, то он за нее не ухватился: сам сочинил, самому и решать, как закон применить. Или не применить. И вообще, разве он старец? А тут и девица на тропинке появилась. Выскочил Вяйнямёйнен из-за куста по-молодецки и... поучать деву начал:
"Не для каждого, девица,
для меня лишь, молодая,
надевай на шею бусы,
надевай нательный крестик,
заплетай красиво косу,
ленточку вплетай из шелка".
Ага! Вовремя подвернулся. Рассказала ему Айно доходчиво все, что о замужестве думала и где наряды для услады взора женихова видела. Долго говорила, а под конец и вовсе непонятное действо устроила: начала срывать с себя цепочки-заколочки, ленточки-подвесочки-подвязочки, бусики-колечки. Вяйнямёйнен аж на землю осел, ожидая, что же следующее ему под ноги полетит. Ничего не полетело, убежала девушка маме жаловаться.
Тут и матери грустно стало, но поскольку женщиной она была взрослой, то знала точно: что один муж, что другой – все они только в женихах хороши и разные, а дома все одинаковые. Только золото-серебро остается истинным другом девушки, а все остальное – дорожная пыль. Стала она дочку утешать, в амбар на приданое посмотреть посылать. Стало Айно еще обиднее:
«Потому, бедняжка, плачу,
горемычная, рыдаю,
что меня не пожалела,
отдала меня, малютку,
быть опорою для старца,
быть для дряхлого забавой,
для дрожащего - поддержкой,
для запечника - защитой.
Лучше бы ты приказала
под глубокими волнами
быть морским сигам
сестренкой,
быть сестрой подводным рыбам.
Лучше в море оставаться,
под морскими жить волнами,
быть морским сигам сестренкой
быть сестрой подводным рыбам,
чем опорой быть для старца,
для дрожащего - поддержкой.
Он за свой чулок запнется,
о любой сучок споткнется".
Зашла Айно в амбар, открыла сундуки, о которых маменька говорила, нарядилась, и пошла, куда глаза глядят. Шла день, шла ночь, а утром вышла к морю. Смотрит – а там девушки в море плещутся. Побежала к ним Айно. Бежит, на ходу раздевается. Присела на валун, чтобы чулки-башмаки скинуть, но валун вдруг ушел под воду вместе с дувушкой. Какой судьбы просила, ту и получила. Стала Айно рыбой, стала Айно морской девой, но поскольку на уху ей лихому рыболову попасться не хотелось, решила девушка послать домой гонца с запретом ловить рыбу в своем заливе. Медведь не дошел, на коров отвлекся. Волк не дошел, на овец запал. Заяц доскакал, весть передал.
Ой что тут поднялось в доме Йовки! Отец волком смотрит, мать рыдает, да еще неизвестно как старый волшебник отреагирует на то, что девица утопиться предпочла, чем замуж за него идти.
А волшебник отреагировал по-деловому. Сапоги натянул, снасти взял, и к морю пошел у духов спрашивать, где живут морские девы Велламо. Рассказали ему духи, где беглянку искать. «Мое от меня не уйдет!», скрипнул зубами Вяйнямёйнен и погреб к мысу. С морскими девами в тот день у мыса было никак. Не было дев. Сидел волшебник, ждал, да и проголодался. Забросил удочку, и выловил невиданную рыбу. Поудивлялся, посмеялся, и за ножичек – на порции ее делить. В планы лосося наклевывающееся будущее не входило. Взмыл он серебряной стрелой над лодкой, и был таков. А вместо него высовывается из волн морская дева и такие неприятные вещи высказывает:
"Не была я вовсе семгой,
окунем волны глубокой –
молодой была девицей,
Йовкахайнена сестрицей,
той, о ком весь век ты грезил,
той, о ком всю жизнь ты думал.
Ой ты, старец бестолковый,
слабоумный Вяйнямейнен,
удержать меня не смог ты,
деву Велламо морскую,
дочь единственную Ахто".
Такой позорище кого угодно доканает, а уж волшебнику и вовсе непростительно, что ни девицей не смог к себе прельстить, ни рыбой удержать Айно. На заискивающее «а ты еще разок иди сюда» морская дева только хвостиком чешучатым махнула.
От досады было впору бороду себе рвать, но вдруг из волн раздался голос матери, богини Илматар:
В Похьеле бери невесту.
Там красивее девицы,
дочери в два раза краше,
в пять и в шесть -
порасторопней
неуклюжих дев из Йовки,
глупых недотеп из Лаппи.
Там сосватай, мой сыночек,
лучшую из дочек Похьи,
что лицом мила, пригожа,
что своим прекрасна станом,
на ногу легка, проворна,
что ловка в своих движеньях".
Разумеется, долго уговаривать Вяйнямёйнена не пришлось. «Ну и дура, что утопилась», - сказал он волнам. «Я-то себе другую найду, а вот ты... поплаваешь».
(продолжение следует)
Триптих, в центре которого Вяйнямёйнен пытается еще раз поймать Айно, нарисован Акселем Галлен-Каллела с его жены Мари.
@темы: Kalevala
-
-
23.10.2008 в 22:50-
-
23.10.2008 в 23:17-
-
24.10.2008 в 21:14(художник Мюд Мечев)
-
-
24.10.2008 в 21:21