Умилительное

---

Еще один тестег

Однако...

Спросить совета у кота

Пройти Неко тест

И на чем бы сосредоточиться, интересно? Хочу всего!

@темы: "нетягостная бредь"

---

Лихая ж там компания соберется

Асгард

Мир, где обитают Асы, скандинавские боги. Здесь правит мудрый Один и весёлые эйнхерии пируют в Вальхалее. Здесь Хеймдалль, страж радуги, вечно слушает голоса всех иных миров. Здесь отдыхают гордые валькирии, вернувшись с поля битвы. Здесь стоят прекрасные дворцы асов. Это мир силы и мудрости, познания и вдохновения. Он ждёт тебя, странник. По нему можно бродить вечно, не уставая удивляться

Пройти тест

@темы: "нетягостная бредь"

---

"И полцарства в придачу" - 27

Солнце уже изрядно поднялось над горизонтом, когда они выехали со двора «Петуха и остролиста». Мастер Джузеппе не собирался въезжать в Лондон этим днем, решив заночевать где-нибудь в Саутварке. На следующий день на Хай стрит должен был быть рыночный день, и упускать возможность собрать немного денег ему не хотелось. Маргарет поежилась при мысли о трущобах, тюрьмах и каталажках, которых в Саутварке хватало, но бунтовать не стала. На ярмарке она могла увидеть довольно много придворных рангом пониже, без того, чтобы они ее узнали. Может, и придет в голову, через кого они смогут попасть к королеве.

Мастер Джузеппе и Томазина взяли в руки вожжи, Ринальдо, Барталомео, Базилио и Пьетро поехали верхом, образовав вокруг фургона что-то вроде эскорта. Годлина, Кэт, Агата и сама Маргарет забрались в фургон. Трясло там, конечно, нещадно, зато можно было укрыться от случайных взглядов, и заодно заняться гримом. Агата некоторое время настороженно поглядывала на дорогу позади, но итальянцы выглядели людьми, готовыми к любой неприятности, и она постепенно успокоилась.

Содержимое сундуков бродячих артистов привело Маргарет в полный восторг. Ей всегда хотелось побыть златовласой и белокожей красавицей, честно говоря. Такой, как Изольда Златовласая и все сказочные девы и принцессы. Она немного покривила душой, когда презрительно заявила Дикону и Робину, что не любила сказок даже в детстве. Конечно любила. Просто ей всегда было обидно, что их героини щеголяли в золотистых косах, а ее собственная копна непослушных кудрей была безнадежно темной. Правда, став постарше, Маргарет заподозрила, что в сказках кроется обман.

Во всяком случае, те, кто поспешил воспеть красоту черноглазой, темноволосой и смуглой Нэн Болейн, уже наградили ее в своих виршах белоснежной кожей, голубыми глазами и золотыми косами. И все же, видеть себя в зеркале светловолосой было приятно. К счастью, глаза у нее были синие, а кожа… Над этим стоило подумать. Мазать лицо белилами Маргарет решительно не хотелось. Конечно, на время выступления она может надеть маску. Но не ходить же в маске постоянно? Она вздохнула, и взялась за банку с белилами.

«Мать бы родная не узнала!». Голос проснувшейся Кэт звучал хрипло, а рука привычно нашаривала вино. Маргарет стыдливо отвела взгляд. Видеть, как молодая еще женщина жадно припала прямо к кувшину, было тяжело. И именно этот жест позволил ей увидеть, что Агата смотрит на нее расширившимися глазами, словно не веря в то, что видит. Встретив взгляд Маргарет, она резко отвернулась. «А это-то что?..», - недоуменно подумала девушка.

Окончательно проснувшаяся и, как ни странно, протрезвевшая Кэт забеспокоилась насчет представления. «Ну, баллады наша девица им споет, парни по канату походят, Годлина и Томазина итальянские песенки представят. Мало. С таким репертуаром век нам по ярмаркам колесить. Надо бы покровителей из благородных найти, иначе пропадем». «Так давайте несколько сценок сделаем про Робин Гуда и деву Марион!», - предложила Маргарет. «Их сам король любит представлять». Кэт подумала мгновение и отрицательно мотнула головой: «Нет у нас мужчины на роль Робина. Тот должен быть дюжим, как наш Гарри, и англичанином. Если кто из молодых итальянцев попробует хоть слово за Робина сказать, нас гнилой репой закидают, если раньше зрители не лопнут от смеха. Они музыканты и акробаты, но не годятся для наших английских мистерий».

«Придумала!», - Маргарет чуть не подскочила от восторга. «Король Артур! Там мужчинам можно и не разговаривать, они же все время на турнирах сражались. Кэт, у вас латы и мечи для мистерий?». «Театральных нет, а вот настоящих – полный сундук», - хмыкнула Кэт и легонько пнула массивный черный сундучище, стоявший в углу фургона. «Мы ведь все лето по стране ездили. Подумай сама, какой прок от игрушечных лат, если случится столкнуться с настоящими бандитами». «И случалось?». «Случалось. В Хатфилде случилась одна история… До сих пор мороз по коже идет, как вспомню», - Кэт покрепче вцепилась в кувшин с вином.

«Мы старались в поселках и городишках надолго не задерживаться, чтобы какую-нибудь заразу не подцепить. Ночевали раз у церкви в Кингс Лэнгли. По правде сказать, почти на кладбище ночевали, потому что там спокойно и просторно, и никто из местных не посмеет побеспокоить. Мне не спалось, так что я устроилась около одного склепа со своим дружком», - Кэт кивнула в сторону кувшина. «Вижу – в окнах церкви какие-то огоньки, словно кто-то там со свечой ходит. Ну, я не дурочка, так что затаилась за склепом, и даже дышала через раз. Ясно же, что добрым людям по ночам в церкви делать нечего. Но время шло, а из церкви никто не выходил, и осмелилась я подкрасться поближе. Дверь приоткрыта, слышу, что кто-то там возится, что-то двигают, но не у самой двери. Заглянула в дверь осторожненько – а там… Господи! Плита в полу открыта, и на краю стоит призрак! Свечу в руке держит, а зачем ей свеча, если она сама синим светится! Ну, тут-то я уж завизжала, и бросилась назад к фургону». Кэт содрогнулась, приложилась у кувшину.

«В общем, все проснулась, меня обругали, доспехи натянули. До утра не спали. Но никто нас не потревожил. Утром мужчины пошли за фриарами, рассказали, что ночью в церкви кто-то, может быть, безобразничал. Пошли смотреть. Говорят, что плита была на месте, но ее кто-то правда поднимал, потому что сдвинулась она легко. Стали смотреть, что там с саркофагами. Их там много, этих саркофагов. И видят, что на одном крышка сдвинута! Подошли, посмотрели, а саркофаг-то пустой! А как выехали мы поутру из Кингз Лэнгли, так в первом же перелеске и нарвались на засаду. Хорошо, что на мужчинах доспехи были не бутафорские, и мечи не игрушечные – отбились. Но что-то неохота нам стало по полям и лесам после этого колесить, направились в Лондон. И поэтому нужно нам заиметь в Лондоне покровителя, чтобы жить, как люди, а не как беззащитные бродяги».

«Чей был саркофаг?», - вступила в разговор Агата. Кэт наморщила лоб, но только растеряно помотала головой. «Леди Сесилии, тетки вашего короля», - подсказала молчавшая до сих пор Годлина. Маргарет попыталась вспомнить, говорил ли ей Гарри что-то о своих тетках. Кажется, не говорил. Или говорил, но она прослушала. Что тут поделаешь, если от разговоров о родственных связях ее внимание начинало плыть в далекие дали на втором слове. Но за тетку Гарри ей все равно стало обидно. Совсем обнаглели грабители, если уже на гробницы королевского рода посягают. Впрочем… Что там сказала Кэт – гробница оказалась пустой? Мысль о том, что где-то поблизости бродит ожившая тетка Гарри, заставила содрогнуться и ее. Оставалось надеяться, что Кэт с пьяных глаз чего-то ночью увидела не так, и пустой гробнице этой леди Сесилии найдется вполне мирное объяснение.

@темы: "побасенки"

---

Пятиминутка здорового смеха

26.01.2012 в 13:52

Пишет  Darth Gelos:

Самые -самые необыкновенные запросы читателей!

* * *
«Сэлинджер, «Над пропастью моржи».

* * *
«Мне нужен «Скорпион» Чехова!» (имелся в виду «Хамелеон».)

* * *
«Не помню автора... У него есть «Собор какой-то матери»... »


* * *
«Какие-то там разговоры на крылечке...» (Требовались «Размышления у парадного подъезда» Некрасова.)

* * *
«Дайте мне Гоголя, «Шанель»!» (имелась в виду «Шинель».)

* * *
«У вас есть биография кабачков и баклажанов?»

* * *
«А что-нибудь о роли танковых войск в войне 1812 года найдется?»

* * *
«Мне бы какую-нибудь книжку про круглых рыцарей за столом...» (Про рыцарей Круглого стола.)

* * *
«Порочное яблоко» Гоголя...» (имелась в виду «Сорочинская ярмарка»)

* * *
«А еще ХОРЕОграфию Гоголя, пожалуйста!» (имелась в виду биография.)

* * *
«А у вас есть автор знаменитых детективов Шелковый Холст?» (имелся в виду Шерлок Холмс.)

* * *
«Белкин, «Повести покойного». («Повести Белкина».)

* * *
«Вот у меня тут записано: Гоголь, «Тараз Бубель».

* * *
«У Салтыкова-Щедрина был такой рассказа про ма-а-а-аленький городок...» («История одного города».)

* * *
«Дайте мне Горького «Старуху из... из...», в общем, откуда-то там...»; «Старуха Баскервиль»; «Старуха из Израиля» (имелась в виду «Старуха Изергиль».)

* * *
«Дайте мне что-нибудь про то, как человек испортил воздух...» (о загрязнении атмосферы)

* * *
«Не разберешь, что задали... Во: Д. К. Мирон, «Пока чего»!»; «Дикий Мирон»
(«Декамерон» Боккаччо.)

* * *
«Гамлет, Гамлет... Слышу, что Гамлет! А какое его произведение-то?»

* * *
«Мне нужен детектив «Покойник звонит в колокол!» (Хемингуэй написал «По ком звонит колокол».)

* * *
«Дайте мне книгу Шекспира из трех слов!» (Выяснилось, что речь шла о «Слове о полку Игореве».)

* * *
«Принесите мне книги Островского «Гроза» и «Беспризорница»... («Бесприданница»!)

* * *
«Мне нужна литература о редких морских животных. Если точнее, то о морских свинках».

* * *
- Дайте мне какую-нибудь художественную литературу.
- Какую именно?
- Ну о художниках.

* * *
В отделе каталогов: «Девушка, а книги-то у вас вообще есть? А то все ящики, ящики...»

* * *
- Дайте мне красоту животноводства.
- ???
- Ну Красота - это фамилия автора...

* * *
«Мне нужно все о Павле Пикассо!»

* * *
«Там такое название странное. «Ухажер» и еще два каких-то слова...» («Кавалер Золотой Звезды».)

* * *
«Мне надо доклад сделать по географии на тему «Вулканизм и метеоризм». Какие есть справочники на эту тему?»

* * *
«Мне нужен этот... как его... Котов! «Хибарка на пустыре»!» ( имелся в виду Катаев, «Хуторок в степи».)

* * *
«Фонвизин, «Водоросль» («Недоросль».)

* * *
«Кажется, это Тургенев написал рассказ «После бани»...» (Толстой написал. Правда, «После бала».)

@темы: "веселая бредь"

---

"И полцарства в придачу" - 26

В лучах восходящего солнца, Маргарет впервые смогла толком рассмотреть браслет, обвивающий запястье Агаты. Это было изображение свернувшегося кольцом дракона, тот самый браслет, который она заметила, когда они мылись, и Агата демонстрировала ей письмена на своей спине.

«Слуга Дракона…», - вспомнила она слова Марджи. Эти слова, похоже, стоили молодой ведьме жизни. «Ты спроси ее, девушка, что еще припасено в ее рукавах, и для кого…». Уж не этот ли браслет? Маргарет подошла поближе. Браслет мог быть просто украшением, но, как сказал ей Джон Кемп, некоторые украшения – не просто украшения. Если отсутствие Черного Принца в короне лишило Гарри магической защиты, а Арагонка никогда не расставалась со своими ониксами, то чем может быть этот странный браслет? Он, кажется, засветился до того, как начали светиться письмена на спине женщины.

Агата внезапно открыла глаза, в которых не было ни следа сонливости. «Что?». «Я нашла попутчиков, которые помогут нам добраться до Лондона. Возможно, помогут и в Лондоне. И еще нам подбросили весточку о том, где мы встретимся с Ричардом и Джоном», - спокойно ответила Маргарет, хотя спокойствия под пронизывающим взглядом черных глаз она не испытывала.

Собирались они в полном молчании. Маргарет ломала голову над тем, чего ей ожидать от Агаты, и почему она так легко поверила словам Марджи, хотя ясно же, что ведьмы сеют раздор повсюду, где могут. Собственно, Агата показала себя надежным компаньоном в этом путешествии, она была сильной, умелой, ненавязчивой, даже откровенной. Почему эта женщина с тяжелым, страшным прошлым вызывала у окружающих или настороженность, или страх? Возможно, вырезанные на ее спине письмена, сделанные мужем-некромантом, создавали определенную атмосферу. Возможно, дело было в том, что таилось под черной, непроницаемой для Маргарет, поверхностью памяти женщины.

Она подосадовала на то, что совсем не упомянула о словах Марджи, когда рассказывала Дикону об их дорожных приключениях. Увлеклась событиями, и совсем не упомянула о странных словах «слуга Дракона». Может, потому, что ей они не говорили решительно ни о чем.

О том, где бродили мысли Агаты, знала только она сама. Она даже не спросила, с кем Маргарет договорилась добираться до Лондона, и не выразила никакого интереса к записке о месте встречи.

Когда они спустились к завтраку, в зале таверны уже царила суета. Музыканты сидели за отдельным столом, и мастер Джузеппе с энтузиазмом помахал рукой Маргарет. Все они налегали на кашу и хлеб, которые в этой таверне действительно были хороши, но пили не эль, а вино.

«Как спалось, красавица?», - лукаво спросил Джузеппе, явно намекая на то, что предыдущей ночью Маргарет удалилась в компании Дикона. «Совсем не спалось», - ответила она, скромно опустив глаза и вызвав этим смешки, и уселась за стол. «Моя подруга, мистрисс Агата», - представила она свою спутницу. Та коротко кивнула, не поднимая глаз, и присела рядом с Маргарет.

«Вот это мистрисс Кэт, ты ее уже видела, милая», - указал музыкант на потрепанную и растрепанную блондинку неопределенного возраста. Та отсалютовала новым попутчицам кружкой и критически посмотрела на Маргарет. «Плохо - волосы темные, кожа темная. Людям подавай пшеничные косы да румяные щеки, если хочешь петь. Не то не получишь ничего, кроме смеха. Про подругу твою и не говорю, ей только Смерть изображать», - и Кэт пьяненько захихикала. «Знала бы ты…», - подумала про себя Маргарет, но дружески толкнула Кэт в костлявый бок и заметила, что пшеничные косы у них в фургоне наверняка в сундуках найдется, а уж румянец ей Кэт пусть сама рисует.

Мастер Джузеппе наблюдал за женщинами зорко, и, кажется, остался доволен. «Вот сын мой, Пьетро, и его жена Годлина», - продолжил он, - «И другой сын, Барталомео, и племянник Базилио. А это – моя дочь Томазина и ее жених Ринальдо». Маргарет всем улыбалась, и за себя, и за Агату, которая мрачно смотрела в миску и даже из приличия не поднимала глаз. «Да что это с ней», - зло подумала Маргарет, и довольно чувствительно наступила Агате на ногу.

«Слева», - прошелестела Агата, почти не шевеля губами. Что она углядела слева, понять было трудно, потому что глядеть приходилось против света. Все, что Маргарет могла рассмотреть украдкой – это силуэты троих мужчин. «Наемники», - пожала она плечами и вернулась к завтраку. Наемники ее волновали мало.

@темы: "побасенки"

---

@темы: "красотища"

---

просто выброс

Знакомая умирает в больнице - рак лимфоузлов не смогли остановить. Человек она властный, привыкший выкручивать от жизни все, что ей нужно. К тому же, в полном рассудке. Она не может принять то, что ей пытается объяснить врач. Фактически, она его видеть не может за то, что он пытается ей сказать. Понимает, что дело идет к концу, но не принимает. Собирается ехать на лимфомассаж в Германию, потому что в Финляндии ей его делать отказываются, кожа уже в страшном состоянии. Строит планы.

Как себя с ней вести - непонятно. Мы не подруги, даже не очень нравимся друг другу. Просто так вышло, что она создала вокруг себя полную пустыню, и больше никого нет. Только я. Долго говорила с врачом. Надо попытаться довести до нее, что активное лечение продолжать можно, просто оно бессмысленно и чревато тем, что она умрет еще быстрее. Ей осталось жить максимум месяц. Я бы сказала по ее состоянию, что недели две: в легких начинает скапливаться жидкость, в почке катетр, сосуды поражены метастазами, спина...

Что говорить ей в воскресенье - без понятия. Придется врать, кажется. Уговаривать не брыкаться, пока CRP под 200. Говорить, что сначала надо привести в порядок кожу. Понимаю теперь, почему медикам не рекомендуют ухаживать за знакомыми и родственниками. Тут знакомство весьма прохладное, но все равно тяжело. И все время мысль, что на ее месте могу оказаться и я, ведь у нас диагноз был одинаковый. Как бы себя вела я? Скорее всего, рутинно. Писала бы свои истории и не парилась. Но никогда не знаешь, пока не случится.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Убийства в тюдоровской Англии - дознанание и приговор

О самом процессе установления вины сохранилось удивительно мало материалов. Известно, что допрос обвиняемого проводился одним или несколькими мировыми судьями, или коронером в его расследовании.



Одной из причин, по которой центральная часть расследования получила такое малое внимание, может быть то, что к временам Эдуарда III процесс был основательно установлен. Второй – что историки и писатели, писавшие о преступлениях, считали допрос грязным занятием. Именно такими допросы и были.
Смыслом дознания является получение признания. Это можно или методом прямого допроса, используя факты и доказательства, убеждая подозреваемого, что о его вине известно. Другие методы живут и здравствуют по наши дни. Подозреваемому можно говорить полуправду, а то и откровенную ложь, обещать и угрожать, внушать, что признание облегчит его участь, намекать, что другой участник полностью взвалил вину на него, и предлагать восстановить справедливость.

Во времена Генриха VIII некоторые уголовники действительно получали, раскаявшись и признавшись, помилование. В делах об убийстве, тем не менее, помилование мог получить пособник, но не главный злодей.

Судья Комптон составил список вопросов для следователей, на которые те должны стараться получить ответ во время допроса. Необходимо было установить причину убийства, выяснить, кому оно было выгодно и каким образом. Были ли у предполагаемого убийцы аналогичные преступления, или подозрения в их совершении, ранее? Проживал ли он в частях страны, где уровень преступлений высок? Какова его профессия, чем он занимается по жизни? Является ли он азартным игроком, собирает ли возле себя подозрительные компании? Большое значение придавалось характеру подозреваемого: был ли он задирчив, гневлив, поддавался ли легко на провокации? Были ли ему присущи быстрые смены настроения, приводившие к всплескам насилия? Был ли он щеголем? Следствие было обязано установить, была ли у подозреваемого возможность совершить данное преступление? Где он находился во время убийства, есть ли этому свидетели? Пытался ли он бежать при аресте, пытался ли прятаться? Была ли у него на одежде кровь? Как он вел себя при аресте, замечены ли несостыковки в его заявлениях? Не последнюю роль играла оценка физических особенностей обвиняемого: мог ли он совершить данное преступление чисто физически?

Что касается физического воздействия на допрашиваемого, в делах об убийстве оно применялось время от времени. Обвиняемого могли заставлять ходить до изнеможения, заключали в одиночную камеру, не давать спать. Что касается применения пыток как таковых, они были редки. Во времена Эдуарда VI в Тауэре пытали двоих подозреваемых в «чудовищном убийстве». В июне 1570 года из Маршалси в Тауэр был отправлен для угрозы пыткой Томас Эндроу, который был с сильным основанием подозреваем в зверском убийстве, имевшим место в Сомерсете, но нагло запирался. Несомненно, что слугам лорда Стортона пригрозили пыткой, чтобы заставить их указать места захоронения трупов. В 1573 году в Тауэр был отправлен по делу убийства Джорджа Сондерса главный подозревамый, Джордж Браун. В Тауэре его должны были допросить двое судей, и применить пытку, если сочтут это необходимым. Не пришлось, Браун сознался. в 1579 году трое судей и лейтенант Тауэра решили повторно допросить двоих подозреваемых по делу об убийстве. Мерой воздействия было определено заключение в темных подвалах на «малой диете». Сознались. В 1579 году в Темзе был обнаружен труп юриста. Подозрение пало на сына убитого и одного из сторожей Грей Инн. Инструкцией королевского совета был строгий допрос и использование наручников в тюрьме Брайдвелл.

Вот, собственно, и все известные случаи применения физического воздействия на подозреваемых в убийстве. Указание о подобном воздействии исходили всегда от административных властей: королевского совета, или совета Севера, или совета Уэллса. Более низкие уровни судебного механизма не могли ни применять физическое воздействие, ни даже угрожать им. Да и смысла не было, ведь в деле об убийстве процесс расследования выяснял вину достаточно эффективно и быстро.

Но дело об убийстве не заканчивалось расследованием и заседанием местного суда. После того, как все было расследовано, виновный найден и вина им признана, все свидетели выслушаны и показания запротоколированы, осужденный оставался в местной тюрьме до настоящего вынесения приговора.

Приговор выносил королевский судья на выездной сессии суда. Такие сессии проходили дважды в год. И вот здесь кроется самая уязвимая точка тюдоровского правосудия. Судьи были разные. Кому-то было просто скучно вникать в детали дела, кто-то мог оказаться подкуплен, на кого-то могли оказать воздействия родственники или покровители обвиненного. То есть, настоящую власть над судьбой осужденного имели местные клерки короны, которые представляли дела выездному судье.

Судьи обычно поступали именно так, как им советовали местные клерки. В конце концов, если судья должен был вынести приговор по нескольку десятков дел, ему некогда было вникать в детали. Известен случай, когда коронер не позволил сержанту свидетельствовать по делу, зато с сочувствием выслушал свидетельства четверых знакомых убийцы, и повернул дело от убийства к неумышленному умерщвлению. При Елизавете, уже в 1601 году, суд коронера в Нортумберленде просто приказал убийце заплатить «деньги за кровь» семье убитого, после чего убийство превратилось, опять же, в непреднамеренное умерщвление.

Государственные обвинители задействовались чрезвычайно редко, только в запутанных случаях, когда обвиняемый категорически отрицал свою вину, несмотря на то, что она была абсолютно доказана. Как в случае убийства того же Сондерса. Тогда вызывались главные свидетели, которые повторяли свои показания в присутствии обвиняемого, и обвиняемый мог попытаться выкрутиться. В деле Сондерса у его жены выкрутиться не было ни малейшей возможности, потому что показания были просто убийственными для нее, и на все ее заявления у обвинителя короны были готовы уличающие ответы.

Другой проблемой тюдоровского правосудия было то, что обвиняемому не зачитывалось обвинение до самого суда, на котором ему должен был быть вынесен приговор. Так что человеку вовсе не было понятно, до самого конца, в чем именно его обвиняют в юридической терминологии: умерщвлении, предумышленном убийстве, непредумышленном убийстве, пособничестве , сокрытии или в чем? Сюрпризы случались. Сестра убийцы, не сообщившая властям о совершенном братом преступлении, могла рассчитывать быть обвиненной всего лишь в недонесении. За это полагался штраф. Но она покупала сумку, в которую брат уложил расчлененный труп, она замывала кровь, поэтому ее обвинили в соучастии в убийстве и повесили, хотя и выразили сожаление, что несчастная так запуталась между своей гражданской обязанностью и лояльностью к брату.

Не вызывает особого удивления, что в какой-то момент королевская власть что-то сделает в отношении подобных слабых мест в законе. Таким монархом оказалась Мэри Тюдор. Она еще и провела полную амнистию уголовных преступников в 1554 году, потому что, как она считала, им не дали возможности защиты во время следствия, то есть была вероятность, что сессии королевского суда ожидает и некоторое количество невинных, павших жертвами обстоятельств или недоброжелательности местных властей. В теории, обвиняемый мог себя защищать сам, это не возбранялось. Но мог ли лакей, за вознаграждение убивший хозяина, соперничать с квалифицированным юристом? Понимал ли он, как может смягчить предполагаемое наказание? Знал ли он, хотя бы, возражать ему против всего обвинения, или против отдельных его частей?

Неподсудной категорий убийц были «лунатики», как их тогда называли, или сумасшедшие. Один мужчина нанес своей спящей жене 25 ударов ножом, после чего спокойно улегся рядом досыпать. Когда уснуть не удалось, он просто выкинул труп в окно, после чего без помех проспал до утра. Когда его пришли утром арестовывать, он не сопротивлялся, и не отрицал вины. Просто он проснулся от того, что голос в его голове приказал ему ударить ножом жену. Он наносил удары, пока голос не стих. Потом голос приказал выкинуть труп в окно, что он и сделал. Потом голос исчез, и он заснул. Подобные преступники заключались в Бедлам. Были ли среди обитателей Бедлама симулянты? Вряд ли в этом можно сомневаться.
Другим способом избежать виселицы было то, что называлось «привилегией духовенства» - если преступнику удавалось доказать, что он каким-то боком к духовенству принадлежит: образованием, работой… Таких убирали в суровые монастырские кельи. Насколько известно, за убийцами подобного права на привилегию не признавалось.

Весь цикл про убийства с тюдоровской Англии написан по материалам книги John Bellamy; Strange, Inhuman Deaths. Murder in Tudor England.

@темы: Англия Тюдоров

---

Убийства в тюдоровской Англии - право на расследование и арест

Отношение англичан к убийству было определено еще при Чосере: ”Murder will out”. Шестнадцатый век добавил к этому убеждению Бога, при помощи которого возмездие и осуществится.

Расследование убийства в этот период осуществлялось двумя путями.
Расследование начиналось, когда кто-либо обнаруживал свежий труп и, возможно, видел, как убийство совершилось. Во втором случае, расследование начиналось, что называется, по холодным следам – когда со времени убийства прошло изрядное время.

В первом случае, правилом было, что объявлялись общие ”hue and cry”, то есть все взрослые мужчины района пускались в поиски преступника, и передавали эстафету следующему району, когда достигали границ своего. Руководить операцией должен был местный констебль.

К позднейшим временам Тюдоров эта средневековая практика почти изжила себя. Возможно, потому, что в то время констебль уже не обладал достаточным авторитетом, чтобы поднять людей, или потому, что появилось слишком много людей, оторванных от своих общинных корней, и предпочитавших заниматься только своими собственными делами, а может и потому, что проблемы преследования с поимки убийцы просто перешли к властям.

Поскольку одним из элементов убийства была секретность, то обычно между преступлением и обнаружением жертвы проходило некоторое время. Пока слуга, гость или прохожий не наталкивался на спрятанный труп. В этом случае нашедший сообщал о случившемся местному констеблю, а тот вызывал коронера. Коронер собирал жюри из местных жителей, имеющих хорошую репутацию, числом в 12-14 человек. Они приносили присягу, занимались самостоятельным расследованием и выслушивали свидетельства тех, кто обнаружил труп, а также родных, соседей и знакомых покойного.

Первым делом такого жюри было установить, наступила ли смерть именно в результате убийства, а затем обозначить подозреваемых. У коронера была та же власть при проведении следствия, как и у мирового судьи, когда он устанавливал предполагаемое время убийства, перемещения жертвы и связанных с ней людей, изучал, каким оружием убийство было совершено убийство, кто и при каких обстоятельствах этим оружием пользовался.

В тех случаях, когда смерть не следовала непосредственно за преступным действием (медленно действующий яд, смерть от полученных ран), о преступлении, зачастую, становилось известно только через последнюю исповедь убийцы, который избежал суда земного, но не надеялся избежать суда небесного. Эти случаи разбирали так называемые квартальные сессии суда.

Что касается ареста подозреваемого, то еще до времен Эдуарда I человек, подозреваемый в уголовном преступлении, мог быть арестован немедленно только в том случае, если он был известным преступником, если был задержан не месте или непосредственно после совершенного преступления (как раз через ”hue and cry”), или если так указало жюри коронера.

Ко временам Эдварда III арест подозреваемого стал возможным до вынесения обвинения, но основание, в виде предварительного расследования, должно было уже существовать на момент ареста. Акты Эдварда III однозначно указывают, что никто не может быть арестован по подозрению в совершении преступления без постановления жюри коронера и предъявления составленного обвинения.

В конце XV века, мнением судей было, что человек может быть арестован по постановлению жюри, до того, как его вина доказана, только в случае, если он имеет «плохую репутацию» - то есть, преступления в анамнезе. Человек хорошей репутации не может быть арестован, пока его вина не доказана.

Иногда служащие закона брали, тем не менее, на себя проведение обыска без всяких там документальных формальностей.

Когда в 1583 году Роберт Гринолл исчез после того, как направился к Томасу Смиту, власти города Ившем осмотрели подвал Смита и нашли там захороненное тело Гринолла. Документов на обыск у них не было, жюри никаких постановлений выписать не успело. Была уверенность местного констебля в том, что Гринолл убит Смитом, и в том, что Смит не вынес тело жертвы за пределы дома. Это, так сказать, положительный пример.

Отрицательный пример такой самодеятельности я приводила, когда рассказывала о трагедии Визерика, обвиненного собственным сыном в убийстве их жильца. Там бейлиф самовольно вторгся в дом и фальсифицировал улики. Суд докопался до правды, но для Визерика эта правда пришла слишком поздно. Иногда расследование брали на себя и простые граждане.

В 1590 лондонцы перевернули все свалки, помойки и отхожие места, ища пропавших Томаса Винчестера и Роберта Бича. И таки нашди в отхожем месте сумку, содержащую части человеческого тела. Люди отправились с этой сумкой на поиски от двери к двери, и действительно выяснили, кто ее купил, и вышли на убийцу. Потому что «if we can finde the murther out».

@темы: Англия Тюдоров

---

Как заработать на истории

Берем громкое имя, соединяем с известным историческим периодом, и обещаем рассказать новенькое. Пример:



Ну как не купить?

И что же эта книга, оказывается, содержит: родословную Невиллов, краткое описание войны Роз (хорошо еще, что с точки зрения ланкастерианцев, другая точка зрения), события правления Эдуарда IV, Ричарда III и Генриха VII, поверхностные описания быта того времени, обучения девиц, статуса вдов. И стыдливое признание, что о самих сестрах почти ничего не известно, но, скорее всего, их жизнь вписывалась в данные рамки.

Честно говоря, весь этот материал можно найти в Википедии. Стыдуха.

@темы: "Чтиво"

---

Убийства в тюдоровской Англии - законодательство

Наиболее желанной для публики формой доказательства вины было признание преступника с сопутствующим ему раскаянием. Признание в ответ на вопрос судьи, признает ли обвиняемый себя виновным. Во-первых, признание с раскаянием спасало душу, во-вторых, исключало возможность судебной ошибки. Если предполагаемый преступник отказывался признать свою вину, в ход шли доказательства, собранные следствием.

Сбор таких доказательств был обязанностью очень широкого круга людей: мэров и служащих мэрии, мировых судей, констеблей, членов коронерских жюри, и всей общины.

Известны случаи, когда именно зоркость соседей выводила на убийцу. Одна женщина заметила, что у усопшего по предположительно естественным причинам мужа соседки сломана шея. Врач и констебль, выдавшие свидетельство о смерти, не догадались обследовать труп, не имеющий никаких повреждений. Во втором случае, соседи заметили, что камыш, покрывавший пол, был заменен не в тот день (обычная смена была раз в неделю). Обязанностью ведущих следствие была, также, проверка алиби, если у обвиняемого такое имелось. И снова община была бесценным источником сведений. Даже в Лондоне люди жили удивительно тесно, и не только в физическом смысле. Такое понятие, как приватность, было недоступной роскошью ни для метельщика улиц, живущего в хибаре, ни для пэра, живущего в замке. Всегда кто-то что-то видел и знал.

Как правило, когда дело доходило до допроса упорствующего обвиняемого, у следственных властей было уже достаточно доказательств. В необходимых случаях даже проводилось вскрытие трупа. Например, одна женщина явно умерла от отравления, но несомненным было то, что яд попал в ее организм не через желудок. Было заказано вскрытие, и метод отравления выяснен.

Еще одной особенностью статистики убийств времен Тюдоров является то, что только около половины из них совершалось в быту. В наше время в быту совершается большая часть убийств. Не менее интересно и то, что подобному бытовому убийству чаще всего не предшествовали избиение или плохое обращение. Убийство имело целью или устранить препятствие, либо выиграть материально.

Радикальным отличием английский системы криминального расследования от континентальной была ее открытость и явная популярность в обществе. Преступник должен быть пойман и понести наказание, и помочь в этом акте возмездия системе было предметом гордости. То есть, «детективом» в этой системе выступал каждый, от члена жюри до прохожего. Суды и дознания тоже всегда были открытыми, проводились даже на улицах и площадях. Расследование убийства в Англии XVI века было в буквальном смысле слова общим делом. Начав расследование, следствие уже не отступало, хотя некоторые дела расследовались даже по 20-30 дней.

Убийство было отделено от умерщвления в отдельное преступление еще в англо-саксонский период. Glanvill, трактат XII века, определяет убийство как действие, совершенное секретно, и неизвестное ни для кого, кроме убийцы и его помощников. Генри Брактон, английский юрист XIII-го века, добавил к определению еще один признак: планирование, как ключевой элемент. В начале XIV века был добавлен элемент невозможности жертвы защитить себя. То есть, к XVI веку английские суды уже имели сложившуюся процедуру определения убийство и солидное количество прецедентов, на основании которых и выносился приговор.

Обвинения в убийстве, помимо непосредственного убийцы, выносились тем, кто был ответственен за планирование преступления; тем, кто отдал другим приказ совершить преступление; тем, кто принял участие в преступлении зная, что один или больше соучастников имеет в анамнезе склонность к физическому уничтожению противника; те, кто участвовал в сорвавшейся попытке убийства, или в убийственном акте, в результате которого был убит не тот человек, который изначально намечался как жертва; те, кто убил представителя закона, даже если последний мог ожидать сопротивления. То есть, в последнем случае убийство считалось именно преднамеренным убийством, а не совершенным «на горячую голову».

Очень долго «слепым пятном» в законе была ситуация, когда приказ убить отдавал лорд или суверен, который физически не присутствовал при самом убийстве. Эту «дыру» удалось заткнуть только к 1555 году, опять же, при помощи прецедентов. Во времена Тюдоров не очень четко была обозначена ситуация, в которой попытка убийства была предпринята, но не удалась. Обычно суды обозначали это обычным уголовным преступлением, наказанием за которое был штраф – если наличие подобной попытки удавалось доказать.

Сложными были ситуации, когда, например, кто-то, совершающий нелегальное действие (скажем, охота в запрещенном месте), был убит в результате попытки защиты собственности. Или ситуации, где смерть наступала случайно. Скажем, кто-то решил кого-то проучить, напал из засады, чтобы просто побить, но ударил неудачно. Известен случай, когда напавших из засады обвинили в непреднамеренном убийстве, потому что у группы жертв была возможность физически себя защитить, и было время к защите подготовиться.

Вообще, логика юристов уникальна. Например, согласно мнению судьи Томаса Кромптона, если А ударил В, и В удалось избежать удара, но он ответил на него, ударив А и убив его, то А повинен именно в преднамеренном убийстве, потому что у него зародилось намерение, когда А попытался его ударить. Были и более понятные трактовки: если А намеревался попасть стрелой или камнем в В, но попал, вместо этого, в С, то А был повинен в убийстве С, хотя и не имел против С злого умысла. В 1572 году один муж попытался отравить жену, дав ей отравленное печеное яблоко. Та к яблоку, по какой-то причине, не прикоснулась, и яблоко съела потом дочь, которая и умерла. Мужчину признали виновным в убийстве дочери, хотя у него и не было никакого злого умысла по отношению к девочке.

К середине елизаветинского периода была также определена одна тонкость в отношении убийства «лица при исполнении». Шерифы, бейлифы, стражники, и их помощники были офицерами закона, убийство которых считалось автоматически преднамеренным убийством – но только тогда, когда обвиняемый действительно знал, кто они (ему был предъявлен документ на обыск или арест), и когда они действительно были при исполнении.

К 1557 году разделили ответственность за недонесение о готовящемся преступлении, и недонесение о готовящемся убийстве. Старший судья Присот считал, что обязанность донести о готовящемся преступлении является обязанностью каждого, кто присягнул королю по списку. Почему-то он включил в это число всех совершеннолетних, поэтому позже его заметки были дополнены. Вопрос, собственно, был о наказании: наказать, как соучастника, или просто наказать штрафом? Мнение склонилось к тому, что штраф является более адекватным наказанием, если только речь не идет о государственной измене.

Мэри Тюдор стала первым монархом, который ввел в систему английской уголовной юрисдикции пункт о беспристрастности закона.

До нее, у обвиняемых не было защитников. Она же потребовала от главного судьи королевства, чтобы в деле выслушивались свидетели защиты. Далее, она уточнила саму процедуру расследования уголовных преступлений. Любой, арестованный за уголовное преступление, должен быть допрошен мировым судьей, свидетели должны быть допрошены, протоколы составлены, и затем переданы, вместе со свидетелями, в распоряжение следующей юридической ступени. Она вообще заявила вот что главному судье: «судьи, сидящие на скамье, не должны быть адвокатами в мою пользу, но беспристрастными судьями между мной и моим народом».

@темы: Англия Тюдоров

---

Убийства в тюдоровской Англии - памфлеты

Убийство в Англии времен Тюдоров было преступлением редким. Во время правления Елизаветы, только 5% всех осужденных за преступления в графствах Сассекс и Чешир предстали перед судом по объявлению в убийстве. В Кенте процент был выше, 8%. Зато в Эссексе – всего 1%. Так называемые «серийные убийства» в документальных источниках 16-го века отсутствуют вообще.

Эта достаточно удивительная статистика объясняется тем, что именно считалось убийством: спланированное умерщвление жертвы, не ожидающей нападения, и не имеющей возможности защитить себя.

Вот непредумышленное убийство – это да, это случалось достаточно часто, но это преступление убийством не считалось, это было не murder, а menslaughter. На это разделение были свои причины, и часто границу было нелегко обозначить.

За весь период правления Елизаветы за убийство были осуждены, в вышеупомянутых четырех графствах, 190 мужчин и 52 женщины. Семеро из этих женщин были осуждены за убийство мужей, и одиннадцать из мужчин – за убийство жен.

Из тех, кто предстал перед судом, виновными признаны были в Сассексе 86% мужчин и 38% женщин, в Эссексе 71% мужчин и 30% женщин, в Кенте 67% мужчин и 75% женщин.

Проникновение протестантизма в общество при Елизавете внесло несомненное изменение в ситуацию. Сама по себе новая религия не увеличила и не уменьшила число преступлений, как таковых. Изменилась система оповещения общества о совершающихся преступлениях, и появились исследования личностей - как жертв убийства, так и убийц. Разумеется, большую роль в этом сыграло распространение печатных изданий, памфлетов. Но было кое-что еще. Средневековые историки больше интересовались делами великих людей и событиями общегосударственной важности. Историки 16-го века стали больше обращать внимание на то, что занимало умы среднего класса, который, вместе с новой религией, поднимался на более активные роли в функционировании королевства.

Для памфлетов выбирались убийства, которые могли наверняка привлечь внимание аудитории. Во-первых, внимание было гарантировано, если главным лицом трагедии была женщина. Желательно – молодая и красивая. Причем, одинаковым интересом пользовались расследования, где женщина была жертвой, и те, где женщина была убийцей или соучастницей убийства. Особенно, если в деле прослеживался сексуальный момент измены. Впрочем, второй вариант был, все-таки, популярнее. В памфлетах давался обзор личности, образа жизни, взаимоотношений действующих лиц трагедии. Бросается в глаза еще одна особенность: памфлеты описывают убийства, случившиеся на более или менее высоких ступенях социальной иерархии, среди них нет преступлений в среде рабочих и крестьян.

Часть памфлетов была направлена против женщин, часть – в их защиту. Несомненно, народ в 1540-х начал понимать, что в какой-то момент во главе королевства может встать женщина. Отсюда пространные рассуждения об особенностях женской натуры, содержащиеся в памфлетах.

Вообще, прослеживается тенденция, что чем дальше, тем больше женщин привлекалось к ответственности. Отчасти, это можно объяснить социально-экономическими изменениями в обществе. Например, роспуск монастырей при Генрихе VIII привел к двум изменениям: исчезли приюты для подкидышей, и многие, потерявшие работу при монастырях, были вынуждены искать пропитание в городах. В результате, уже в начале царствования Елизаветы перед судом появились женщины – убийцы новорожденных детей. Преступление, практически неизвестное в средневековой Англии, где подобное случалось не более четырех раз в год, и виновные автоматически считались безумными.

В середине 1560-х годов появилась несколько неожиданная группа обвиняемых: женщины, которых обвиняли в убийстве при помощи колдовства. Опять же, ничего подобного в средневековой Англии не было. Можно списать этот феномен на то, что средневековые авторы вообще не слишком интересовались преступлениями, но в распоряжении историков имеется превеликое множество судебных материалов, из которых понятно, какие дела разбирали общие и экклезиастические суды XIII – XV вв.

Еще одной группой населения, присутствие которой в памфлете гарантированно привлекало внимание публики, была прислуга. Похоже, что лояльность к хозяину исчезла вместе с исчезновением средневековой морали. Слуги охотно принимали участие во всех домашних заговорах, причем не из ненависти к жертве, а в поисках чистой выгоды. Суммы вознаграждений иногда поражают мизерностью, иногда выглядят довольно внушительно.

Что касается методов убийства, то в памфлетах они описываются удивительно сухо. Нет того, чем грешат наши современные таблоиды, который любят поплавать в кровище. Памфлеты упоминают кровь только как нечто, помогшее напасть на преступление. Маркер, не приправа. Похоже, что особенным воображением убийцы тюдоровской Англии не отличались: чаще всего, орудием убийства была обычная дубина. Дело довершалось тем, что оглушенной жертве перерезали горло. Убийств при помощи огнестрельного оружия было мало, поскольку огнестрельное оружие в Англии того времени было редкостью. Достаточно часто убивали ударом меча или кинжала. Яд был чисто женским оружием, но и здесь памфлеты только сухо перечисляют симптомы отравления, не драматизирую каждую судорогу жертвы.

Это был совсем другой мир. Мир, где от виновного ожидалось раскаяние и покаянная речь перед публикой, собравшейся на его казнь. Где мужеубийца просила и получала прощение у родных убитого ею мужа. Мир, где верили, что раны убитого начинают кровоточить, если его убийца находится поблизости, и от убийцы, опять же, ожидалось в этом случае добровольное признание. И даже получалось. И, как ни странно, мир, где зачастую понимали, что привело убийцу к его преступлению. Мир без сентиментальности, довольствующийся фактами и, скорее, предостережением для читателя, нежели сочувствием к жертве или порицанием убийцы.

Акценты, расставляемые памфлетистом, могли быть достаточно неожиданными. Например, в случае, где рассказывается про отравление мужа женой, свидетельствуется, что она была выдана замуж против воли, и делается предупреждение против насильственных браков. В случае, когда овдовевший отчим убил, при помощи слуги, детей покойной жены, чтобы быть свободным для вступления в новый брак «без обузы», просто указывается, что долг отчима ничем не отличается от долга отца любить и обеспечивать потомство.

Исключения, конечно, были. В одном случае, где убийцей был католик, убивший уже в тюрьме другого заключенного, тоже католика, автор-протестант пускается в рассуждения, что католики – «бешеные собаки, всегда готовые к убийству и поруганию закона и порядка». В случае, когда новобрачная, вернувшая из поездки к родителям, обнаружила, что в ее отсутствие муж убил (по пьяному делу) соседа, автор выражает ей сочувствие.

@темы: Англия Тюдоров

---

Естественно...

только загорать мне летом на работе)))

Какой дракон ваш?

@темы: "нетягостная бредь"

---

Вот так конкурс!

---

Чтиво

"Дочь времени" и пр.

Жозефина Тэй написала свою "Дочь времени" в 1951 году. Не могу не сказать, что такого чистого, незамутненного морального кайфа я давно не получала. После Джорджа Мартина, через которого я продиралась, как через канализационную трубу, которую не чистили с времен римлян - такая награда. Я читала эту книгу, давно. Тогда я еще не была знакома с Ричардом, не знала фигурантов романа так, как знаю их сейчас. Но ее книга настолько восхитительно логична, что, думаю, именно оттуда у меня впечаталась уверенность в том, что Ричард не виновен в смерти племянников.

Но я даже не об этом. Тэй пишет о расследовании убийства. Теоретическом расследовании, но все же. Задевает, по ходу, Марию Стюарт. И как она пишет! Вся история, весь характер Марии - всего в нескольких строчках.

"— Так, может быть, она и мученицей не была?
— Мученицей чего?
— Веры.
— Она была мученицей своего ревматизма. Выходя замуж за Дарнлея, она обошлась без разрешения папы, а бракосочетание с Босуэлом проходило по протестантскому обряду.
— Сейчас ты скажешь, что она и пленницей не была.
— Беда в том, что тебе мерещится комнатка с зарешеченными окошками где-нибудь на чердаке и преданная старушка, которая постоянно молится вместе с королевой. А на самом деле у нее сначала была свита в шестьдесят человек, и она ужасно переживала, когда ей оставили «всего» тридцать человек, да и потом чуть не умерла от огорчения, оставшись с двумя секретарями-мужчинами, несколькими женщинами для услуг, вышивальщицей и одним-двумя поварами. Кстати, Елизавета платила им из собственного кошелька. Она платила двадцать лет, и двадцать лет Мария Стюарт сторговывала шотландскую корону любому европейцу, готовому начать революцию и вернуть ей трон, который она потеряла, а если повезет, то и трон Елизаветы."

"Ее трагедия в том, что она, королева, родилась со взглядами провинциальной домохозяйки, которой хочется одержать верх над миссис Тюдор с соседней улицы. В сущности, нет ничего забавнее и безобиднее. Такое может привести разве лишь к тому, что окажешься по уши в долгах, но это уж кому как нравится. Если же подобной домохозяйке подвластно целое королевство, беда неминуема. Отдавать в заклад страну с десятимиллионным населением ради того, чтобы одержать верх над королевой-соперницей! Неудивительно, что Мария Стюарт печально закончила свою жизнь"

Далее, проходит анализ всего правления Ричарда, книги Томаса Мора, Кройдонских хроник, и еще много чего. Несколько удивительно живых, настоящих персонажей. И все это - на 120 страницах.

Так вот, Мартин уже наваял 3466 страниц ужаса, утопив в нем и интересную идею, и оригинальные, яркие характеры. И еще столько же навалит, не сомневаюсь. Не могу не думать, что раньше писатели умели сказать много, используя малые объемы текста. У того же Конан Дойля вообще нет длинных повестей. Кристи писала "саги", можно сказать, но каждая книга имеет скромные объемы. То же самое с Вентворт, с Питерс, с Карром Джексоном и многими-многими.

Интересно, в чем дело? С чего начались километровые произведения?

@темы: "Чтиво"

---

"И полцарства в придачу" - 25

«Похоже, после моей смерти произошло много чего интересного. Вы мне все расскажете, миледи, хорошо?», - в глазах Дикона светилось воодушевление, которое показалось Маргарет несколько неуместным. Лично она твердо знала, что относительно себя она никаких новостей в послесмертии услышать бы не хотела. Мало ли что люди придумают… «Сир, давайте не будем говорить об этом», - взмолилась она. «Я не хочу быть той, кто расскажет вам о том, что случилось после битвы. Это было… безбожно».

«Хорошо, - неожиданно легко согласился Дикон, - поговорим о другом. Например, о том, что сегодня вы впервые использовали некоторые свои способности. Что вы думаете по этому поводу?». «Ничего», - угрюмо ответила она, скрестив на груди руки. «Совсем ничего? Вы совсем ничего не думаете, убив незнакомого вам человека таким любопытным способом? Бедняга Беллами, он - единственный известный мне человек, которого убили дважды. Сначала вы, а потом – Робин. То есть, его Дикий Кот, конечно».

«Лорд Беллами был чудовищем!», - с вызовом ответила Маргарет. «Был. Он – был». Дикон пристально посмотрел на нее. «Но вот представим себе, что в таверну мог прискакать предатель-слуга, убивший семью господина по чьему-то поручению. Представим себе, что когда-нибудь какая-то неверная жена расскажет вам о том, как зверски с ней обращается муж. Вы что же, разделаетесь с людьми просто так, на основе оговоров?». Маргарет упрямо смотрела на ближайший розовый куст. Конечно, Дикон был прав. Он, кто был королем, а до этого – полководцем и правителем половины королевства, привык сначала думать, а потом делать. Как объяснить ему, что времени на раздумья просто не было? Промедли она секунду, и лорд успел убить бы ребенка, вины которого не было в том, что благонравие его матери оказалось под сомнением, заслуженным или нет.

«Дикон, ты занудствуешь!», - голос Робина, подкравшегося, как обычно, бесшумно, звучал обвиняюще. «Занудствую», - согласно кивнул головой бывший король. «Когда такие силы задействованы, занудствовать кому-то необходимо. Кстати, ты должен был за ней приглядывать, а что стал творить?». Робин плюхнулся на травку, скрестил ноги, и со вздохом ответил: «Положим, леди была в данном случае права. Ты же знаешь, что нюх у Дикого Кота – штука совершенная. От этого взбесившегося лорда так разило кровищей и дьявольской злобой, что я чуть не задохнулся». «Но Марго остановила его кровь, не зная этого», - продолжал упорствовать Дикон. «Кровь Христова!» - Маргарет вскочила с лавки, уперла руки в бока и зло сощурила глаза. «Можете препираться здесь хоть до утра, но что сделано – сделано, и слава Богу, что сделано правильно!»

«Сядь, Марго», - Дикон, неожиданно отбросивший обычную формальность своего обращения, потянул Маргарет за плащ к скамейке. «Я понимаю, что тебя магическим премудростям не учили, и что ты сама не знаешь, на что способна. Все, о чем я тебя прошу – быть осторожнее. Мы с Робом и остальными ограничены в том, что можем сделать. Наш долг – исправить то, что пошло неправильно, вернуть события в естественное русло, а не переделывать их по своему пониманию. Чтобы ручей вернулся в естественное русло, надо или разрушить запруду, созданную на его пути, или придать силы ручью, чтобы он сам решил, куда направиться. Это может быть или прежнее русло, или совсем новое, но ручей потечет по нему по своей воле».

«И как вы могли бы вернуть в естественное русло мою жизнь?», - грустно спросила Маргарет.

«А Ваша Божественность уверена, что ее жизнь вышла из естественного русла, а не вернулась в него?», - хихикнул Робин.

«Не называй меня так, Кот», - тихо попросила Маргарет. «Из меня такая же Божественность, как и миледи. Большую часть своей жизни я была просто мистрисс Маргарет, или Марджери, или просто Марго. Я не люблю незаслуженных титулов и галантной лести».

«Незаслуженных титулов… Хотелось бы познакомиться поближе с твоим опекуном, Марго», - задумчиво проговорил Дикон, недобро прищурив глаза. «Я понимаю, как мне кажется, его затею, но, клянусь, он слишком много на себя взял, если я прав в своих подозрениях». «В таком случае, вы умнее меня, сир», - ответила ему Маргарет. «У меня нет ни подозрений, ни понимания. Но мне тоже захотелось поговорить с опекуном по душам. Я, видите ли, узнала, что он солгал о месте моего рождения, и мне очень хочется спросить его, зачем». Она совершенно точно знала, что и Дикон, и Робин знают о ее прошлом больше, чем она знает сама. «Вы ничего не хотите мне рассказать по этому поводу?», - спросила она своих собеседников. Робин молча возвел глаза к луне на начавшем уже светлеть небе, а Дикон отрицательно помотал головой: «Или сама, или не судьба».

«Нам пора, Дикон». Незнакомый голос заставил Маргарет подскочить. «Миледи…» Согнувшийся перед ней в поклоне мужчина был одним из тех двоих незнакомцев, которые участвовали в ночной попойке в прачечной.

«О, Пес, ты принес нам выпить или вы там все вылакали?», - оживился Робин. «Тебе хватит, Кот, а Дикон у нас предпочитает водицу!» Второй из присоединившихся, краснолицый, воинственного вида светловолосый мужчина, поболтал флягой. «Ты по своей мерке, Крыс, не суди, сколько мне хватит», - шутливо возразил Робин. Пока они препирались таким образом, Маргарет украдкой разглядывала мужчину, который ей поклонился. Насколько она понимала, шумный блондин был Фрэнсисом Рэтклиффом, а этот – Ричардом Ловеллом, или Псом. Этот коротко остриженный брюнет с округлыми бровями и круглыми, совиными глазами, ей определенно не понравился.

«Позвольте, миледи, представить вам моих друзей». Дикон снова вернулся к своей дружелюбной, но формальной манере. «Сэр Фрэнсис, который храбр не только в сражениях за столом, и сэр Ричард, мой родич». «Зовите их Крыс и Пес, божественнейшая», - посоветовал Кот между двумя глотками из фляги.

Маргарет несколько напряженно улыбнулась, надеясь, что со стороны не видно, насколько глупо она себя чувствует. Сидеть на скамейке, босой и в одной ночной рубашке под грубым плащом, когда покойный король представляет тебе своих знаменитых соратников, причем вытащенных из послесмертия из-за нее, было неловко. Но не настолько неловко, чтобы она не удивилась, почему Дикон так мало знает об эпизоде с короной и всем тем, что последовало после его гибели. Ведь Ловелл не мог не знать всего этого. И почему Дикон назвал его родичем?

Маргарет от души чертыхнулась про себя на лень и безразличие к делам аристократов, которые помешали ей так хорошо знать родословные, как это подобает каждой благоразумной девице, задумывающейся о своем будущем. Ладно, придется наверстывать. Ей крайне редко кто-то не нравился с первого взгляда, поэтому негативная реакция на Ловелла несомненно заслуживала внимания.

«А теперь нам действительно пора», - сказал Дикон, поднимаясь с лавки. «До Лондона мы доберемся своим способом, а вас, миледи, доставит мастер Джузеппе. Думаю, с ним вы будете в полной безопасности. Встретимся в этих «Трех Бочках», а если срочно понадобится помощь, то вы знаете, где ее искать» - он многозначительно посмотрел в сторону Робина, вытряхивающего из фляжки последние капли. «Сними сон, Кот», - приказал он. Робин очень по-кошачьи встряхнул левой рукой, и воздух вокруг начал немедленно наполняться звуками наступающего утра. Маргарет проводила глазами удаляющихся друзей и поспешила вернуться в комнату, где еще спала Агата

@темы: "побасенки"

---

Елизавета I - борьба с "пятой колонной"

Что касается планов Святейшего Престола вернуть под эгиду Рима Ирландию, Англию и Шотландию, то путь этот оказался для папы гораздо более тернистым, нежели он ожидал. Инвазии извне как-то не получалось. Восстание ирландцев было безжалостно подавлено. Что касается Англии, то там ситуация взрывоопасной не выглядела. За 20 лет правления Елизаветы католики особо не пострадали. Монахинь оставили в покое под покровительством высокородных дам, мессы служились приватно, и мировые судьи полностью игнорировали подобные нарушения закона о единстве веры. Пока эти нарушения происходили частным порядком. Скорее всего, ситуации оставалась бы именно такой до самой смерти Елизаветы, если бы в игру не вступили иезуиты.

В 1580 году Англию заполонили нелегально прибывающие из-за границы католические проповедники – англичане, покинувшие в свое время страну, и присягнувшие силе, своей стране враждебной. В Дуэ и Реймсе были основаны католические семинарии для англичан, где таких проповедников и готовили. Наиболее опасными среди них были Эдмунд Кампион и Роберт Персонс, которые не ограничились просто тем, что несли свет истинной веры в массы, а стали создавать целые ячейки по сбору информации. Пятую колонну своего рода.

Кампиона прекрасно знал Роберт Дадли, еще со времен молодости и службы у Филиппа Испанского. Именно Кампион держал речь на похоронах первой жены сэра Роберта, Эми Робсар. Пути Лейчестера и Кампиона разошлись, когда был принят закон о единстве веры, который Кампион не принял и эмигрировал прочь из Англии. Этот сын лондонского книгопечатника, вообще-то, в Англию не рвался. Более того, он был именно теологом, не шпионом. Кампиона в Англию послали приказом, да еще отдав под командование Персонса, который был человеком честолюбивым и честно верил в то, что цель оправдывает средства. А целью была, разумеется, рекатолизация Англии. Персонс, в свое время, спокойно признал и супремационное право Елизаветы, и закон о единстве веры. Кто знает, как бы сложилась его судьба, если бы его не заподозрили в фальши.

Кампион и Персонс сделали ставку на молодежь. Молодежь всегда недовольна существующим порядком, и всегда с большей готовностью принимает мнение оппозиции, нежели законы правящей силы. Молодежь училась в своих Оксфордах и Кембриджах, и подготавливалась для будущей роли католических мучеников. Кампион, кстати, был канонизирован, его последователи – нет.

Персонс, каким-то образом, избежал проверок в Дувре, арендовал место на маленьком боте, и прибыл прямо в Лондон. В Лондоне контроль над прибывшими из-за границы был жестким, и Персонс даже не решился снять себе комнату. Пробродив полдня, он предпринял оригинальный шаг: постучал в двери тюрьмы Маршалси, и попросил проводить его к джентльмену по имени Томас Паунд, который находился там в заключении. Там он, собственно, и получил возможность пообедать и отдохнуть. Кампион тоже был в контакте с Паундом. Он, правда, прятался в Лондоне уже 10 дней, в одном католическом доме. Паунд посоветовал Кампиону написать прямо в королевский совет, и объяснить, что он и Персонс прибыли в Англию для того, чтобы читать проповеди среди католического населения, и ни в какой политике они замешивать себя не собираются. Результат был предсказуем: копия петиции попала в руки Уолсингема, и за священниками началась охота.

Кампион попался только в июле 1581 года, в Беркшире, где он прятался в потайной комнате. Выдал его некий Джордж Эллиот, попавшийся властям по подозрению в убийстве. Пять месяцев он провел в кромешном аду пыток, и был казнен 1 декабря.

Пытки в расследованиях стали в Англии нормой с 1575 года, по инициативе Уолсингема. Сэр Фрэнсис не был чудовищем, он просто верил в силу устрашения. Полагаю, что события Варфоломеевской ночи оставили сильнейший отпечаток на его психике. Не могли не оставить. Уолсингем не был солдатом, он был интеллектуалом, и то, что он увидел в Париже, его напугало до такой степени, что весь остаток жизни он посвятил задаче предотвращения чего-то подобного в Англии. Воевал ли он с ветряными мельницами? Скорее всего. Как показали многолетние попытки испанских послов, английские католики были демагогами, не жаждущими положить свои жизни на алтарь веры. С другой стороны, иезуиты взялись за новое поколение, которое могло быть уже не таким ручным. В любом случае, невольно хочется провести параллель между Уолсингемом и Томасом Мором. Интеллектуалы, даже гуманисты по убеждениям, в государственных делах они применяли политику террора без малейших колебаний.

1580 год изменил для английских католиков многое. Через парламент 1580-81 гг прошел закон, штрафующий за непосещение церкви по воскресеньям. Впрочем, многие платили штрафа, и в церковь не ходили, и ничего им за это не было. Важнее то, что в том же законе все въезжающие в страну католические проповедники, ведущие работу по обращению протестантов, объявлялись государственными преступниками. Соответственно, те, кто укрывал государственных преступников, тоже становились преступниками. Им предлагалось либо быть обвиненными в признании власти Рима над Англией (за что полагалось тюремное заключение, штраф и обязательство раскаяться), либо, если они продолжали упорствовать, быть обвиненными в государственной измене, за что полагалась казнь. Сэр Фрэнсис Ноллис составил список вопросов для арестованных, на которые допросы должны были дать ответ. По большей части, правительство и сама королева, с ее службой безопасности, были заинтересованы именно в выявление членов пятой колонны. Но и создать атмосферу ужаса, чтобы предотвратить рост популярности заграничных проповедников, они тоже считали важным.

В организации террора против католиков чистых рук не было ни у кого. Одинаково вовлечены были и Уолсингем, и Лейчестер, и сама Елизавета, которая была особенно насторожена против иезуитов. Хочу подчеркнуть, что вопрос веры подданных королевства интересовал правительство по-прежнему слабо. Хоть горшку молись у себя дома, если соблюдаешь закон. Но насколько реальной задачей было не выносить сор из избы – это другой вопрос. Кто из католиков общины рискнул бы отказать братьям по вере приютить божьего человека? В общем, правительство истребляло активных инаковерцев, сделав их государственными преступниками. Хотя фактически, по количеству жертв и пострадавших, титул «кровавой» заслужила именно Елизавета, а вовсе не ее старшая сестра.

Кем же были наводящие ужас палачи Тауэра? Первым – Томас Нортон, юрист, издатель, сочинитель пьес (его перу принадлежит Gorgoduc www.luminarium.org/renascence-editions/gorboduc... ). Его нашел Уолсингем, а уж кто юриста натренировал допрашивать и пытать – не знаю. Вряд ли он был одарен в этом отношении от природы, потому что процесс допроса под пыткой не был так уж прост: london.allinfo-about.com/features/torture2.html

Совпадение или нет, но и в окружении Нортона мелькают знакомые имена: первая жена, Маргарет, была дочерью Томаса Кранмера, архиепископа, вторая жена, Элис – племянницей. Элис, кстати, сошла с ума на религиозной почве, но именно под ее влияние Нортон проникся пылким кальвинизмом. Он даже переписывался с Кальвином. Кроме этого, он написал полемическую книгу Chain of Treasons, где собрал все католические заговоры за 1583 -85 гг. Оставил он и книгу советов о том, как проникновение иезуитов и семинаристов в королевство, и о том, как надо реформировать школы, университеты, управление и саму церковь, чтобы «папистская зараза» не получила твердой почвы в Англии. Из-за чего-то Нортон рассорился со двором, и сам дважды был заключен в Тауэр. В первый раз – из-за какого-то резкого политического замечания, во второй – даже по обвинению в государственной измене. Оба раза его быстро выпустили, но жизнь он закончил на покое, управляя имением отца.

Сменивший Нортона Ричард Топклифф был личностью еще более страшной. Там, где Нортон действовал из любви к религии и королевству, Топклифф пытал из любви причинять страдания. Скорее всего, он не был нормальным человеком, потому что о его странных заявлениях во время допросов циркулировало среди католиков достаточно описаний. Например, подробное описание его эротических игрищ… с королевой. Это было так дико, что, похоже, даже сильно настроенные против королевы мученики Тауэра понимали, что имеют дело с сумасшедшим. Топклифф тоже нашелся не в рядах наемников и не в сточной канаве: вырос в семье мелких, но богатых аристократов, выучился на юриста, управлял своими обширными владениями, и развлекался охотой на папистов. Его называли Шакалом, за беспощадное преследование жертвы, вокруг которой он вил круги, выясняя слабую сторону, с которой можно напасть. От Шакала не уходил никто. Его единственным конкурентом в те годы был только судья Ричард Янг.

Разумеется, Уолсингем постарался внедрить своего агента и в саму семинарию в Риме. В 1579 году туда отправился Чарльз Следд. Поначалу его встретили с понятным недоверием, но очень скоро этот агент со всеми перезнакомился, и составил подробнейший список и тех, кто собирался со своей миссией в Англию, и тех, кто их в Англии ждал. Он даже присутствовал на заседании, в котором планировалась военная высадка в Англию. Таким образом, Следд узнал даже пароли и способы пересылки писем, спрятанных в легально ввозившихся в Англию книгах. Английской службе безопасности осталось только отслеживать деятельность упомянутых Следдом деятелей и их контактов, и прихлопывать шпионские сети.

@темы: Elisabeth I

---

Будем есть конфеты!

Алиса в стране чудес: какое предсказание ваше? ©vechniyzov

@темы: "нетягостная бредь"

---

История о Леди из Башни

В 1369 году сэр Томас Хангерфорд купил начавший ветшать замок Фарлей, и немедленно приступил к его восстановлению и расширению. Сэр Томас, будучи управляющим великого Джона Ганта, совершенно не подумал о том, что его строительный пыл почти немедленно вызовет подозрение: почему он укрепляет замок? Обвинение было выдвинуто, и сэр Томас избежал наказания только благодаря королевскому помилованию. После чего ему удалось закончить свой любимый проект, и передать дела следующему поколению уже в идеальном порядке.



Сын сэра Томаса, Уолтер, стал в 1426 году бароном, и замок получил гордое название Фарлей Хангерфорд Кастл. Уолтер Хангерфорд сражался при Айзенкуре, имел наследников, и следующее поколение сменилось без особых потрясений. Потрясения начались, когда его внук, Роберт Хангерфорд, вернулся из Франции, где провел в плену несколько лет, и нашел себя посреди того хаоса, который получил поэтическое название Войны Роз. Сэр Роберт не долго думал: в стране есть законный король, и долг рыцаря – этого короля защищать. В результате, Роберт Хангерфорд оказался на проигравшей стороне в битве при Таутоне, был пленен, и казнен. Ибо Эдуард Плантагенет рьяно прореживал ряды враждебной ему бунтующей знати, трогательно заботясь о том, чтобы рядовые солдаты пострадали как можно меньше.
Фарлей Кастл стал королевским замком, пока Генрих VII не вернул его Уолтеру Хангерфорду, внуку сэра Роберта. Род Хангерфордов не пресекался, наследники там рождались регулярно, и в 1516 году титул унаследовал Эдвард Хангерфорд.

Его вторая жена, Агнес Котелл, была в первом браке женой управляющего Хангерфордов, Джеймса (или Джона) Котелла. Если верить обвинению, то 26 июля 1518 года она подговорила слуг, Уильяма Мэттью и Уильяма Ингеса, чтобы они задушили Котелла. Тело, вроде бы, сожгли потом в печи замка, а Агнес до конца года вышла за самого лорда Хангерфорда, богатого вдовца с сыном-подростком. История в таком виде не выдерживает критики, конечно. Во всяком случае, в той ее части, где говорится о сожженном теле убиенного мужа: чтобы получить статус вдовы для нового замужества, Агнес должна была иметь заключение о смерти первого супруга. Разве что барон просто приказал такое свидетельство написать, хотя сомнительно: он, все-таки, был в тот момент шерифом Сомерсета и Дорсета. Аннулировать предыдущее замужество по причине того, что муж пропал в неизвестном направлении, тоже не получилось бы за полгода или даже меньше.

Если преступление было совершено, то плоды его поначалу были для Агнес сладки: когда барон умер 24 января 1522 года, он сделал своей единственной наследницей жену Агнес. Только сын барона, Уолтер, уже не был подростком, а 19-летним придворным. Он начал борьбу с мачехой за свое наследство, и вот тогда выплыла эта история с удушением и сожжением Котелла. Учитывая, как показал себя в будущем сэр Уолтер, историю он, скорее всего, выдумал хотя бы частично. Трудно сказать, не имея перед собой деталей расследования. Но, в любом случае, Агнес и Уильям Мэттью уже в ноябре 1523 года были осуждены, и повешены в январе 1524 года. Непонятно, куда делся Уильям Ингес и почему он не фигурирует в истории. Мог, конечно, и умереть к тому моменту, но мог и стать орудием предприимчивого наследника. Все имущество и состояние Агнес было конфисковано короной – и передано Уолтеру Хангерфорду, который уже был личным слугой Генриха VIII.

Вот этот сэр Уолтер и купил опекунство над двумя молодыми Стортонами.

В 1532 году сэр Уолтер женился на Элизабет Хасси. Это был для него уже третий брак. Что там случилось с двумя предыдущими женами – неизвестно. О Сюзан Денверс и Элис Сандис вообще ничего не известно, кроме происхождения. Зато третий брак сэра Уолтера прогремел на всю страну.

Джон Хасси, отец новобрачной, был в фаворе при дворе. Дружил с Кромвелем, более или менее держался на плаву даже в обществе непредсказуемого короля. Во всяком случае, должности на него так и сыпались, и в спекуляции землями разгоняемых монастырей он рьяно участвовал, несмотря на тайные католические симпатии. Как и многие другие католики, которые держали веру отдельно, а материальный мир – отдельно. Уолтеру Хангерфорду к кормушке тоже хотелось, отсюда и выбор жены. И действительно, будущий тесть немедленно рекомендовал его Кромвелю.

Единственным облачком в карьере Хасси было отношение его и его жены к принцессе Мэри. Если желание короля разорвать брать с вышедшей из детородного возраста женой было ему понятно (он даже намеревался сам съездить в Рим и побеседовать с папой в пользу короля), то бастардизация королем собственной дочери… Этого не смогло проглотить большинство населения страны, как потом выяснилось, и Хасси был в их числе. Леди Анна Хасси, супруга, даже угодила на некоторое время (месяца на 4) в Тауэр в 1534 году, за то, что упорно продолжала называть Мэри «принцессой», хотя полагалось говорить «леди Мэри».

Это было первым звоночком для Хангерфорда. Тем более, что тесть, кажется, не простил королю историю с леди Анной. В 1534, во время заключения жены, он не поехал в Рим, а в начале 1536 года даже отказался участвовать в парламенте, ссылаясь на нездоровье. В 1536 году в Линкольншире, где теперь засел Хасси, началось восстание лоллардов. Хасси восставших не поддержал, но и не поспешил ко двору. Разумеется, король был очень недоволен. А в 1537 начались кошмары с Пилигримами, и Хасси предъявили обвинение аж по пяти пунктам. В результате, Хасси был казнен 29 июня по личному распоряжению короля.

Это стало фатальным для Элизабет Хасси, леди Хангерфорд. Она родила мужу сына и дочь, но теперь стала для него жерновом на шее, от которого было необходимо избавиться. Не долго думая, Хангерфорд заключил жену в башню.

В конце 1539 года ей удалось отправить письмо лорду Кромвелю:

"Most piteously complayng and mekely besechynge your good and gracious Lordship tenderly to consider the humble complaynt and true intent of me, your most Powrest and unfayned bed woman, Elizabeth Hungerforde, and abyding as I have byn long in captivitie, and as a prisoner within my Lord's castell of Hungerforde where no creature is suffyrd, nor dare come unto me at any tyme, what nede soever I hathe, or shall happen to me, for my Lord's displeasure, but all only such as yer by hym appoynted at this tyme, which have not only heretofore sought all the means they myght to ryd me in secret out of my lyf, but yet dayly doth, as it is not unknowen to all this countrey, if it shall please your good Lordshippe to inquire of any gentleman, or yeoman, dwellyng about my Lord, I wyll except none."

"And where as my said Lord Hungerford of late, unknowen to me, obteyned a commission of your Lordship to thyntente he wold have byn frome me devossid for myne incontinence, as he dampnablie hath reported to my great slandre and utter confusion in worlde; objectyng suche a crime of me unto your Lordshippe, and other, as I never offendid in, I take God to record. And now, perseving with hym selff that he cold not, nor yet can perceve any manor of cause on my behalff to him geven, to be devorsed, but that I may soner object such matters ayenst hym, with meny other detestable and urgent causes, than he can ayenst me, if I would express them, as he well knowith."

"And further, that it pleased your good Lordshippe of yower goodnes and charitie to adveryse hym, at the sendyng forth of your Commission, that I shall have thynges necessarie in every behalff, as it besemyd for his owne honor; and that he should depart somwhat with me yerely towards my sustentacion and leving, which thinge chieffly, as I suppose, is the very cause only at this tyme, of his stay in the matter, for surely it may pleasure your good Lordshipe to ondrestand that it wyll greve hym not a little to depart with one grote at any tyme, although I am not of myself owned of one peny, nor yet have any erthly frend more than your Lordsship in ths world, able to help me, or howse to resort unto, or that any man will or dare speke or do for me toward your Lordshipe, or any other for fere of my Lord's dysplesure; by reason whereof now of his own presumpcion he hath discharged your Lordship's commission assigned, without any examinacion or amendement had or urged of his demayner towards me."

"And so I am your most wofulst and poorest bed woman, left in worse case then ever I was, as a presoner, alone, contynually lockt in one of my Lord's Towers of his castell in Hungreford, as I have byn these three or fower yers past, without comfort of any creature, and under the custodie of my Lord's Chapleyne, Sr. John A' Lee priest which hath once or twese heretofore poysond me, as he will not denye uppon examinacion. And, after that he hard say that your Lordship's pleasure was that my Lord Hungreford should geve me yerely a pension, for my honest sustentacion, he then sayd, and promised my Lord, that he would sone ryd me for that matter, and so ease my Lord of that money paying, yf he myght have the kepeing of me ageyne, as he now hath. And I am sure he intendith to kepe promes with my Lord, yf yower good Lordshipe see no remedie in this behalff shortly; for I have none other mete, no drynke, but suche as comyth from the said Prist, and brought me by my Lord's foole, continually, myne old servitor, as all men in these partes knoweth, whiche mete and drynke considering the Prist's promese made unto my Lord, and his acts herentofore done unto me, as my Lord well knowith, I have oft ferud and yet doo, eny day more than other, to taste, either of the same mete or drynke. Wherefore many and sondre [times] I have byn, and yet am, fayne to dreynke water, and sometimes for lack of water, savinge your honor and reverence, myne owne water, or else I should die for lacke of sustenance, and had long er this tyme, had not poure women of the country, of their charite, knowing my Lord's demayner always to his wyves, brought me to my greate [grated] wyndowe, in the nyght, suche mete and drynke as they had, and gave me for the love of God, for many have I none wherewith to pay them, nor yet have had of my Lord these iiij yeres iiij grots."

"And thus my syngular good Lord, I am like to perishe, I fare me very sone, unlest your good Lordsship, movid with petie and compassion, wil command my sayd Lord Hungerford, now beyng in London, as I believe, to bryng me byfore your Lordship, and also, the seyd Priest, Sr. John A' Lee, by home your Lorship uppon his examynacion will perceive many strange thengs of my Lord's demayner. And to thintente that I may, uppon causes reasonable, be devorssed from my seyd Lord, or else requyre hym to suffere me to come out of preson, and then wyll I come up afote, with some poore bodie, unto your Lorship, for the securite of my lyff; yf it may please you to condesend thereunto, as y shall most humblie beseche your good Lorship, for surely I wyll not long continue this wrechyd lyff with him. I had better destroye my selff, or begg my lyving frome dore to dore. And therfore on the reverence of Jesus Christ, let not his faire craftie and subtill tongue, longer defraud your good Lordshipp in this matter, but requyre his Lordshipp to send for me, and saffly to be brought before your Lordeship without further delay, or els to comand some other, at your Lordship's pleasure, to fetch me from hym. And in so doing I shal be bounden to pray, as I doo evermore, to God, for the precervation of your honorable estate longe to endure."

"By your most bounden bed woman, Elizabeth Hungerford"

"Любящий" супруг морил жену голодом, ее пытались несколько раз отравить, ее оскорбляли и запугивали. Бедное создание, она даже не помнила, сколько лет она находится в заключении. Леди Элизабет умоляла о разводе. Развода хотел и ее муж, но Кромвель заметил ему, что жениться после такого развода Хангерфорду не разрешат, и оба джентльмена просто махнули рукой на Леди из Башни, как леди Элизабет потом назовут.

Говорят, леди выжила только благодаря помощи жителей деревни, которые утверждали, что «его милость всегда избавляется от жен» - намек, что предыдущие тоже умерли не своей смертью. Поскольку леди Элизабет знала, что ее отравят, она не притрагивалась ни к чему, что приносили слуги замка – а теперь ей приносили пищу регулярно, потому что Кромвель распорядился, чтобы Хангерфорд обеспечил жену всем необходимым. Приходилось ждать передач из деревни, которые не были регулярны.

Впрочем, и Кромвелю, и Хангерфорду было не до жалкого состояния пленницы: парламент 1539-1540гг превратился для них в борьбу за собственные жизни. Оба проиграли эту битву, и были казнены в один день, хоть и по разным обвинениям. Кромвель – за государственную измену, а Хангерфорд стал первым лордом, казненным… за содомию ("bockery" [buggery, sodomy.]). Иронично, что первый в истории Англии акт против содомии провел в 1533 году именно Томас Кромвель, приятель Хангерфорда (en.wikipedia.org/wiki/Buggery_Act_of_1533 )

Вот текст акта обвинения Уолтера Хангерфорда:

«The Attainder of Byrde and the Lord Hungerford--Sheweth that where William Byrde, clerk, vicar of Bradford, in your county of Wilts, having a traitorous heart mind and intent towards your most excellent Highness, and also being confederate, aiding and accounsill with the rebels, at the commotion time in the north parts of this your realm of England, one William Williams [nephew of William Byrde] late of Bradford aforesaid, near kinsman unto the said William Byrde, the 12th of October in the 28th year of your most noble reign [1536] at such times as he, the said William Williams went towards the north parts, for the subdueing of the said rebels, came unto the said Wiliam Byrde, at Fikelton in the same county for to take his leve of the said William Byrde, shewing him of his said going into the north parts, and the said William Byrde, nothing regarding his bounden duty unto God, nor yet his duty of allegiance unto your most excellent Majesty, then and there falsely, maliciously and traitorously answered and said unto the said Williams, 'I am soree therefore. Seest thou not how the King plucketh downe Abbeis, and images every day? And if the King go thither himselfe he will never come home againe, nay none of them all which doo go with him, and in trueth it were petye he shulde come home again.

And where also Walter Hungerford, knight, Lord Hungerford and Hetesbury, having and bearing a willing and minding to aid, comfort and assist the said William Byrde in his said detestable treasons, the 20th day of October in the said 28th year of your most excellent and virtuous reign caused the said William Byrde to be attached, and apprehended of treason and to be conveyed and brought to him at Farley, in your said county of Wilts, and then and there, he the said Lord Hungerford did not only falsely, maliciously and traitorously, retain and take the said William Byrde to be his Chaplain, by the space of one quarter of one year, and during the same time did give unto the said William Byrde, meat, drink and wages. And the said Lord Hungerford of his further malicious and traitorous mind toward your Highness, being seduced and led by the Devil, nothing pondering his bounden duty unto God, nor yet his duty of allegiance to your Majesty, willing and desiring by all his wicked wit and power the mortal death and utter destruction of Your most royal person, the 22nd day of March in the said 28th year of your most noble reign, at Farley, and at divers other days and places within the said county, etc. 'styred, etc. one Sir Hugh Woodes, Chaplaine, and one Doctour Mawdelyn, privily for to conjure to thintente that he, the said Lord Hungerford might know by them howe long your Majesty should lyve, and howe your Highness should spede against your ennemeys, not only to the great sclaundre and peryll of your moste Royall person, but also contrary to your peace, croune and dignitie.

And moreover the said Walter Lord Hungerford, being a man of false and traitorous heart and mind toward your Highness, replete with innumerable, detestable and abominable vices, and wretchedness of living, etc, the 11th day of May in the said 28th year of your most noble reign, at Heytesbury in your said county of Wilts. and at divers other times and places within the same county, continually by the space of three years now last past hath accustomably exercised frequented and used the abominable and detestable vice and synne of with William Maister, Thomas Smyth and other his servants, contrary to your laws, statutes, peace and dignity. For the which said treasons and offences by the said Lord Walter Hungerford and the said William Byrde severally committed and done, as is aforesaid, Be it enacted, by the assent of the Lords Spiritual, and the Temporal, and the Commons in this present Parliament assembled, and by the authority of same, that the said Walter Hungerford, Knight, Lord Hungerford of Heytesbury, and the said William Byrde, and either of them shall be the authority of this Parliament, be convicted and attainted of High Treason, and that they also the said Walter Lord Hungerford and the said William Byrde and either of them shall, by the authority aforesaid lose and forfeit, etc. all such castles, manors, etc.»

Леди Элизабет получила свободу, и через пять лет вышла замуж за сэра Роберта Трогмортона. Брак был счастливым.

И, возвращаясь к лорду Чарльзу Стортону: вы все еще удивляетесь, что он вырос чудовищем, после такого-то детства с таким опекуном? Правда, есть одно существенное различие между Хангерфордом и Стортоном. Чарльз Стортон был хорошим мужем.

@темы: Англия Тюдоров