Я ждала этого дня!

444 ПЧ
Дорогие, любимые, замечательные - спасибо! За терпение спасибо, за комментарии, за участие и поддержку. Спасибо за любовь к котам и любовь к истории.

---

Забавно

Не все, но вот эти две очень даже:

+ 1

Отсюда: kot-de-azur.livejournal.com/222557.html#cutid1

@темы: "зверята"

---

Сколько жизнь нас ни учит...

очередной выброс пара

... а мы все равно тянемся к знаниям

Я сейчас на практике, в Хельсинки. Ну, ходим по домам и все такое. Так вот, в этой дебильной системе такая иерархия, что мой мозг улетел в неизвестные дали. Я просто не вижу в этом смысла: пересыпать из доцетницы лекарства в стаканчик, чтобы скормить пациенту - нужно разрешение. Налепить пластырь для улучшения памяти - нужно разрешение. Уколоть инсулин - разрешение. Сделать раскладку лекарств в доцетницу из коробочек по листу - разрешение. Причем, для каждого случая разрешение отдельное. Что еще интереснее, то разрешения на каждом месте работы выдаются отдельно. То, что выдано в пункте А данного города, не имеет силы в пункте В.

При этом, мы, учащиеся, у которых за плечами более 60 недель обучения, имеем право работать медсестрами. И вот получается, что на платной работе в выходные я колю, раздаю лекарства, леплю все пластыри, колю инсулин и клексан, провожу диализ, ставлю катетры и пр. Сама по себе. В понедельник прихожу на практику, где делать нельзя ничего, если рядом нет медсестры со всеми данными разрешениями. Очешуеть. Самое парадоксальное, что у меня все эти разрешения есть, но выданные в другой точке системы здравоохранения той же самой области.

Ладно. В реале вся эта хрень с разрешениями не работает. Сегодня утром было 8 пациентов, которых надо было распределить в дополнение к собственным листам обхода, разрешения или не разрешения. Признаюсь, что была уставшей, как собака после выходных, да еще не отошла от настоящей работы, за которую мне платили. И самоконтроль сдал, я влезла с "дайте мне несколько, я успею". Дали. Потом влетела тетка, которая как бы руководит моей практикой, подняла вселенский хай, что она умывает руки, потому что я, очевидно, считаю, что уже все умею и ей нечему меня учить, и вообще практикантов посылать делать настоящую работу противозаконно, и что у меня, как у учащейся, есть права НЕ делать работу, за которую мне не платят. И убежала прочь. Я, конечно, пошла, куда собиралась, ибо не сидеть же в конторе, когда вся бригада носится, высунув язык, с раздувшимися списками посещений.

Да чтоб оно все провалилось, вся эта система "практик". Ежу понятно, что людей повсюду не хватает, и учащихся-практикантов используют рабочей силой. Утверждать на голубом глазу, что это не так - наглая ложь или глупость. Во всяком случае, на 3 предыдущих практиках я пахала, как вол, гораздо больше, чем хотела и считала резонным. И вдруг, перед самым выпуском, попадаю к "руководительнице", которая считает по-другому. Не спрашивая моего мнения, заметьте. Попытки достучаться насчет того, что Я хочу от нее узнать, бесполезны. Она из ораторов, а не слушателей. Ну какой смысл мне мерять давление мануально по 5 раз на день каждый день или бесконечно колоть этот инсулин одним и тем же людям? Чему я при этом научусь? Я это уже давно умею делать, как ни странно. И много чего еще умею. А вот портативный измеритель INR никогда раньше не видела, его просто нет еще почти нигде. Там по капле крови из пальца можно мерять "густоту" крови, не надо каждый раз в вену лезть. Вот этому бы я поучилась. Потому как аппарат капризный и не очень еще совершенный.

В принципе, я себе пообещала, что на этой практике буду улыбаться, молчать, и делать, что скажут. Но некоторые вещи просто невозможны. Против натуры не попрешь, и первый же кризис заставил меня быстренько взять в руки вожжи. Ну что делать, если я по натуре человек активный. Не мое это "улыбаемся и машем".

Оссподи, еще 3 недели в этом дурдоме. Апрель и май, по счастью - лабораторные анализы, в которых я не бельмеса еще. Там не надо будет изображать простоту, там я на самом деле буду Незнайкой. А потом, 2 июня, забуду учебу, как кошмарный сон. Останется только крайне негативное мнение о том, как организован процесс. А руководитель практики от школы лепечет что-то типа "ознакомься с лечением нескольких пациентов, например, по какой причине данному дают Эмконкор". Так и хотелось сказать, что милая девочка, если бы я на данном этапе все еще не видела бы пациента единым целым, и не понимала действия лекарств, меня надо бы было гнать поганой метлой из системы здравоохранения.

РРРРРррр и Ууууууу

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Елизавета I - заговор Трогмортона

Когда пыль от очередной заморочки с Шотландией на время улеглась, наступило время заняться делами домашними, хотя и не более приятными: все-таки, как удалось подготовить возможный побег Марии Стюарт? Уолсингем уже знал от своего информатора Фагота (Джиордано Бруно), что центральными фигурами самого заговора являются Трогмортон и Говард. Не без помощи испанского посла, конечно, через которого шла вся переписка Марии.



В обширнейшем семействе Трогмортонов практически все были католиками, кроме ветви, из которой происходил сэр Николас Трогмортон, работавший в администрации Елизаветы и находивший ее религиозные взгляды слишком близкими к католическим догматам. Сэр Фрэнсис Трогмортон, интриговавший в пользу Марии Стюарт, был, таким образом, вполне в своем элементе и имел весьма обширные связи среди католиков в Англии и за границей. Говард тоже вписывался по своим убеждениям в планы католиков, потому что еще вовремя восстания северных лордов он был гораздо более замешан в дела своего брата, чем об этом было принято говорить вслух. Почему-то этому Генри Говарду вообще упорно покровительствовали и Елизавета, и ее ближний круг. Очевидно, в качестве компенсации за то, что его старшим братом пришлось пожертвовать в политических игрищах. Тот, конечно, сам подставился, но все-таки.

Трогмортон?

Итак, 4 ноября 1583 года «два джентльмена, не внушающих доверия» были посланы арестовать Фрэнсиса Трогмортона в его доме, находившемся рядом с Байнардс Кастл. Когда Трогмортона увезли в Тауэр, вышеупомянутые джентльмены обыскали дом, и нашли изрядное количесво инкриминирующих бумаг. Например, 12 копий «нелегального генеалогического древа, подчеркивающего права Марии Шотландской на трон Англии». Кроме этого, нашлись планы портов Англии, наиболее подходящие для высадки армии, и какие-то списки с именами католиков высокого ранга в Англии.

Говард

В момент ареста сэр Трогмортон гордо заявил, что «лучше претерпит тысячу смертей, чем выдаст кого-то», но ему хватило одной сессии на дыбе в умелых руках образованного палача Тауэра Нортона. Он признал, что действовал в интересах Марии Стюарт, подготавливая вторжение герцога Гиза, которое должен был финансировать Филипп Испанский. Вторжение должно было произойти в порту Арундел, Сассекс. Вот цель этого вторжения была несколько расплывчатой: то ли просто умыкнуть Марию, то ли начать, заодно, рекатолизацию Англии. Скорее всего, по обстоятельствам. Интересным моментом было то, что Филипп денег Гизу, все-таки, не дал. Поэтому никакой высадки не случилось.

Тем не менее, именно испанское посольство координировало всю деятельность заговорщиков, и 19 января 1584 года послу Испании пришлось держать ответ перед королевским советом.

Уолсингем зачитал ему лист обвинений из шести пунктов:

1. Тайная переписка с королевой Шотландии
2. Конспирация с некоторыми подданными Ее Величества с целью освобождения королевы Шотландии
3. Переговоры с английскими католиками, с целью завербовать их в поддержку высадке католических принцев, если таковая произойдет
4. Аргументирование в пользу заговора обещанием, что король Испании возьмет половину расходов на себя
5. Укрывательство слуги королевы Шотландии Чарльза Пейджета, изгнанного из королевства, и вернувшегося тайно, чтобы разжигать недовольство католиков и присматривать порты для высадки
6. Владение неким зеленым вельветовым ларцом, содержащим планы конспираторов, который ему передал Фрэнсис Трогмортон

Обвинения закончились советом покинуть королевство в течение 15 дней.

Посол побагровел и заявил, что пусть-де сначала докажут, и вообще «дон Бернадино Мендоза рожден завоевывать королевства, а не устраивать в них беспорядки». Но Англию, все-таки, покинул, причем через пару дней. Наверняка, с большим облегчением. В ноябре 1584 года он занял пост испанского посла в Париже.

Фрэнсис Трогмортон был казнен, как государственный изменник, в июле 1584 года, а вот Генри Говард снова был спасен покровителями. Причем, в этот раз выступать ходатаем перед королевой Сесил отказался. Ходатаем выступил старший, нелюбимый сын Сесила, который пристроил Говарда как бы под ответственность кого-то из своих родичей Бэконов.

Кстати, о личности Чарльза Пейджета, упомянутого в обвинениях, ходят разные слухи. Он, несомненно, участвовал во всех заговорах, закручивавшихся в Европе против Англии и Елизаветы, но он также информировал и министров Елизаветы о том, что именно против Англии замышляют. Во всяком случае, Роберт Хатчинсон, собравший полный список людей, бывшими шпионами Уолсингема, Пейджета в нем не упоминает вообще.

Сам Уолсингем написал о Пейджете только следующее: «Charles Paget is a most dangerous instrument, and I wish, for Northumberland's sake, he had never been born». Очевидно, именно Пейджет наклепал на Нортумберленда, которого прицепили к заговору Трогмортона. В начале 1584 года сэр Генри отделался несколькими неделями в Тауэре и был отпущен.

Но, к сожалению, Чарльз Пейджет сообщил, что Нортумберленд был за освобождение Марии Стюарт и за свободу католиков в Англии, поэтому он поддерживал идею иностранного вторжения. И Нортумберленда пришлось арестовать снова.

В этой истории много таинственного – снова загадка без разгадки. Хатчинсон просто пишет, что сэр Генри Перси застрелился в Тауэре из пистолета, заряженного тремя свинцовыми пулями. Возникает законный вопрос, как сэр Генри получил в Тауэре пистолет? Англоязычная Википедия ссылается на A True and Summarie Reporte по поводу смерти сэра Генри, где установлено, что тот покончил с собой. Упоминаются слухи, что за день до смерти Нортумберленда сэр Кристофер Хаттон приказал лейтенанту Тауэра взять для охраны сэра Генри нового стражника, который потом словно испарился (и знали его в Тауэре, как Бейлифа, что было, скорее, кличкой чем именем). Обвиняли, собственно, правительство Елизаветы в убийстве Генри Перси.

Проблема в том, что правительству сэр Генри не был интересен. Зато позднее сына и наследника сэра Генри подозревали в католических симпатиях именно потому, что он общался с Чарльзом Пейджетом. Неисповедимы пути придворных и родственных интриг.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - королева не желает платить

Елизавета не была бы Елизаветой, если бы не попыталась очаровать и Эсме Стюарта, которого считала опасным и хотела бы видеть мертвым. Схема в таких случаях у нее была одна, своеобразная, но не вполне лживая. Как комплимент к статусу Эсме, она попросила его не обнажать при ней голову. Как объяснение, она рассказала ему, как ей виделась созданная им ситуация в Шотландии: интрига Гизов, религиозная революция, ссора с Англией. К тому же, она знала, что он вел переговоры с иезуитами, ведь вел, не так ли? И все это – с милой и душевной улыбкой, без обвинительных интонаций.



Эсме ей подыграл, но выглядел менее убедительно, потому что ему-то, в отличие от Елизаветы, пришлось лгать. Какая религиозная революция? Он – протестант, видит Бог. Какие Гизы? Какие иезуиты, он в жизни ни одного не встречал. А что касается Англии, то он всегда говорил королю, что Англия – лучший друг Шотландии. Ведь весь скандал разгорелся именно потому, что они с Джеймсом попытались скопировать английскую систему подчинения церкви королевской власти.

Скорее всего, Елизавета была разочарована. Тем не менее, она весьма двусмысленно пообещала Ленноксу помочь ему вернуться в будущем в Шотландию – если он поведет себя во Франции правильно, а она присмотрит за ним во Франции, пусть и не сомневается.

Леннокс не пошел к испанскому послу. Хотя не мог не понимать, думаю, что никого этот визит не удивил бы. Он передал Мендозе через своего секретаря, что собирается вернуться в Шотландию сразу, как только король Джеймс окажется на свободе. Мендоза спросил секретаря, собирается ли Эсме посещать протестантские богослужения и в Париже? Секретарь признал, что ничего другому его господину не остается: если Джеймс поймет, что его обожаемый родич остался католиком и только притворялся протестантом, он не вызовет его в Шотландию. Мендозу слегка перекосило, он не любил двуличных людей. Сам-то он неоднократно просил Филиппа отозвать его из Лондона именно потому, что находил английскую политику слишком кучерявой для своего восприятия.

В общем, если от встречи англичан с Эсме Стюартом и был какой-то прок, так это разочарование в том, кого они несколько лет буквально демонизировали.

Хотя в тот момент вмешательство Филиппа в дела Шотландии выглядело более вероятным, чем обычно. Дело было не в Шотландии, разумеется, а снова во Франции. Испанцы знали, что король Франции серьезно болеет. Его преемником мог бы стать Франсуа Алансон, но, с точки зрения католиков, Франсуа был личностью ненадежной и, к тому же, личностью в Нидерландах, а не в Париже. Вот Гиз – да, Гиз был истинным католиком старой формации, причем Гиз был способен привлечь к себе людей. Филипп был готов поддержать притязания Гиза на престол Франции, а это значило, что от Филиппа ожидалась поддержка планам Гиза и в Шотландии.

Известно, что попытка Леннокса играть в протестанта в Париже вызвала такую ледяную реакцию у его покровителей, что он попытался найти себе новых. В частности, он заверял английского посла в Париже, что хотел бы служить Елизавете, потому что Мария его разочаровала. Но жена Эсме сидела в апартаментах королевы-матери, а служащие Гиза были замечены в доме Леннокса. Посол склонялся к тому, что услуги Леннокса стоит принять. Елизавета порекомендовала своему послу людей Эсме привечать, давать им возможность говорить столько, сколько они хотели, но быть настороже, потому что Ленокс не может быть искренен в своих уверениях. С другой стороны, она не отметала начисто возможность того, что Эсме Стюарт действительно решил сменить сторону.

На самом деле, похоже на то, что Эсме просто хотел вернуться в Шотландию, заручившись поддержкой Елизаветы. Не стоит недооценивать Леннокса. Он, конечно, раскрыл перед английской королевой все карты шотландского заговора, но он не мог, к тому времени, не знать, что англичане знают эти детали и без него. Но ведь Леннокс знал намного больше, и кто его знает, как далеко он был готов зайти. Мы никогда не узнаем, как далеко, потому что он внезапно и скоропостижно скончался в процессе тайных переговоров с английским послом. Возможно, он умер по естественным причинам, хотя ничто не предвещало. Возможно, его отравили Гизы, чтобы предотвратить утечку по-настоящему опасных сведений о том, кто подготовил побег Марии Стюарт в Англии настолько, что дело застопорилось только из-за неуступчивости Шрюсбери. Скорее всего, его отравили иезуиты, о делах которых он знал гораздо больше, чем они хотели бы открыть миру и английской королеве.

В Шотландии место около Джеймса занял Арран, шотландские лорды хотели бы английских денег, Елизавета платить неверным союзникам не собиралась. С ее точки зрения, было глупо платить за то, что шотландцам все равно придется сделать уже в силу приверженности жесткой форме протестантской веры. С Джеймсом было сложнее. Он заявил, что ожидает от английской королевы или возврата наследства, оставленного ему бабушкой (графиней Леннокс), или выплаты этого наследства в денежном эквиваленте. А эквивалент был размером в 5000 фунтов. Ежегодно! Вот если он получит то, что по праву его, Джеймс готов следовать советам Елизаветы. Он отвергнет французов и даже ратифицирует то самое Лейтское соглашение, которое маячило яблоком раздора между двумя королевствами уже много лет. Если же Елизавета решит не платить, то он найдет более щедрых спонсоров в другом месте. О своей матушке, Марии, Джеймс, между прочим, и словом не обмолвился.

Зато Елизавета не собиралась упустить столь блестящую возможность поговорить с сыном о матери. Она отправила Джеймсу то письмо, которое написала ей Мария – относительно ее совместного с сыном правления. Ответ Джеймса был достаточно прямолинеен: он хотел бы, чтобы его мать перестала плести интриги и успокоилась. " He wished, that his mother would give over her plots, and would turn truly to the religion received in the two realms ". Далее, Джеймс заверил Елизавету, что словам Марии вообще верить нельзя: как только она окажется на свободе, она перевернет всю Шотландию вверх дном, и все ее обещания о том, что она будет просто частым лицом – ложь.

Теперь Елизавета была совершенно уверена в том, что никаких сентиментальных чувств к своей матери юный король Шотландии не питает, как и она к нему, собственно. Культ страдалицы Марии строился для общественности. Королева понимала, что она может и не дать денег Джеймсу, а просто угрожать ему освобождением Марии. Тем более, что требование наследства было не единственным требованием денег. Джеймс, уставший от вечных похищений, нуждался в собственной гвардии, числом в 300 человек. И оплачивать его охрану пришлось бы Англии.

А дальше начинаются сплетни. Елизавете шепнули, что ее дорогой Лейчестер не только планирует женить своего сына на Арабелле Стюарт, но и выдать одну из своих сводных дочерей за Джеймса. Дочерей Летиции Ноллис. Естественно, Елизавета просто взбесилась. Возможно, поэтому она заявила шотландцам, что никакого договора с ними заключать не будет, если Мария этот договор не подпишет. А денег она никому платить не собирается. Достаточно того, что она давно пеклась о благополучии Джеймса, не видя с его стороны никакой благодарности. Что касается наследства, то его сейчас изучает целая армия юристов. Когда решат, тогда и поговорим.

И вообще, «Her servants and favourites professed to love her for her high qualities, Alengon for her beauty, and the Scots for her crown; but they all meant the same in the end. They wanted nothing but her money, and they should not have it.» («Ее служащие и приближенные утверждают, что любят ее за высокие качества, Алансон – за красоту, шотландцы – за корону, но у них у всех одно на уме: они просто хотят ее денег, и ее денег они не получат»).

Что касается Марии, то она, после того, как ее ознакомили с посланиями сына, согласилась с тем, что если ее освободят, то она добровольно останется в Англии, никогда не будет интриговать против Англии, и оставит вопрос о престолонаследии английскому парламенту. Елизавета хотела бы, чтобы Мария впредь оплачивала свои расходы из собственного французского наследства, но особо на этом не настаивала.

Проблема, тем не менее, была. Заключая договор с Елизаветой, Мария признавалась, этим самым, королевой Шотландии. А это признание взбудоражило бы всю Шотландию. Собственно, уже само освобождение Марии, пусть и с ограничением свободы передвижения в 10 миль от места жительства, было бы настоящим потрясением. В общем, Марии объяснили, что Елизавета вполне готова дать ей статус принцессы, живущей в Англии и имеющей собственный, католический двор, но вот Джеймс… Джеймс устраивает проблемы, и поэтому Мария останется там, где она есть.

Судя по этим действиям, Елизавета отказала Джеймсу в деньгах не по злобе на то, что дочь Летиции могла бы стать шотландской королевой. Елизавета отказала просто потому, что могла стравить своих противников, не заплатив за это и шестипенсовика. Ей было из чего платить – в 1583 году в сундуках английской королевы скопилось полмиллиона фунтов золотом. Так что дело было не в деньгах, а в принципе.

@темы: Elisabeth I

---

8 Марта

Ух, столько всего красивого, цветочного, розово-красно-нарядного, что не могу удержаться от провокации В конце концов, каждая старушка когда-то девицей была!

@темы: "праздники"

---

Елизавета I - король Джеймс снова в плену

Елизавета решила воспользоваться взбудораженным состоянием Шотландии и снова образовать там про-английскую партию. Она даже рассталась с 3 000 фунтов в пользу графа Ангуса (Арчибальда Дугласа), чтобы тот каким-то образом избавился от Эсме Стюарта. Генри Говард немедленно донес о происходящем в Эдинбург, и для Эсме наступили черные дни.

Дело не в том, что Леннокс был трусом, вовсе нет. Но он не был воспитан в Шотландии, где методы решения конфликтов были весьма прямолинейны, а люди привыкли к тому, что их жизни что-то всегда угрожает. Нервы сеньора д’Обиньи сдали. Эсме просто перестал покидать свои апартаменты. Впрочем, вскоре он пришел в себя и продолжил свару с генеральной ассамблеей.

Ассамблею согнали практически силой. Эсме прихватил с собой Монтгомери, дал ему вооруженный конвой и отправил прямо в Эдинбург с посланием: экскоммуникация или нет, а Монтгомери назначен королем епископом, значит, он и есть епископ. А сам поставил перед ассамблеей вопрос ребром: кто правит Шотландией? Они или король? Разумеется, прямого ответа он не получил, только брюзжание, что король нарушил свою клятву, навязывая им епископа, что Божьи враги в государстве имеют силу, а верные сыны изгнаны из всех значительных мест, и все в таком духе.

Когда Эндрю Мелвилл представил протесты королю, Арран спросил, кто посмел подписать это изменническое послание? «Мы», - был очевидный ответ Мелвилла. «И мы умрем за наше дело». Умирать никто, собственно, не собирался. Чернь Эдинбурга поднялась, и забросала несчастного Монтгомери сельскохозяйственной продукцией, удачно зажав епископа с его эскортом где-то на рыночной площади.
И Эсме сдался.

Его подвело то, что всегда подводило французов, когда дело касалось Англии или Шотландии. Они действительно не понимали, что в этих странах король-то он король и суверен, но правит только вместе со своим народом через ассамблею или парламент. В противном случае, с королем что-то приключается. Харизматические личности на троне еще могли играть против своих лордов, если их поддерживало большинство населения. Но Джеймса население, кстати, не поддерживало. Харизма там если и была, молодой король никак ее не проявил, а никаких достоинств Джеймс еще не заслужил в глазах своего народа. Вот народ и поднялся защищать то, что народ объединяло: религия и независимая церковь.

Леннокс написал Филиппу Испанскому и Марии Стюарт, что он собирается покинуть Шотландию, прихватив Джеймса с собой. Мария, разумеется, встала на дыбы и потребовала, чтобы Эсме оставался на своем посту, пока не получит ответ от Филиппа. Мендоза, через которого пошло это письмо, призадумался. Похоже, что он был прав, сомневаясь в успехах проповедей иезуитов среди шотландцев. Похоже, никакой рекатолизации Шотландии просто не получится. Что касается Филиппа, то тому, как всегда, не до Шотландии, разобраться бы с Нидерландами и тем узлом, который там завязался. По сути, Алансон был его врагом. Король Франции участия в заварушках провинций не принимал, но все знали, что Алансон не действует против воли своего брата. То есть, Филиппу как-то надо было воевать с герцогом Франсуа, не воюя, чтобы не задеть короля Франции.

А Франция упорно шла тем путем, на который угодила невольно, из-за интриги Елизаветы Английской. Франция продолжала поддерживать притязания дона Антонио на престол Португалии. Одна эскадра уже была отправлена, другая собиралась отплыть. Командовал эскадрой Филипп Строцци, и вторым командиром был назначен гугенот де Бриссак. Но, опять же, поддерживал дона Антонио отнюдь не король Франции, нет. Эскадры снаряжала, как частное лицо, Екатерина Медичи.

Сущий кошмар для Филиппа, воюющего в двух направлениях с французами, не находясь, официально, в состоянии войны с Францией! До Шотландии ли тут?

Впрочем, официальная война стала казаться довольно близкой после того, как испанцы буквально растерзали флотилии, поддерживающие дона Антонио, обойдясь без всякого джентльменского пиетета и с захваченными французскими дворянами. Король Анри официально послал деньги своему брату в Нидерланды, и это было довольно громкой декларацией.

В Шотландии же творилось что-то невообразимое. После открытой ссоры ассамблеи с королем, Ситон и Максвелл попытались захватить несколько лидирующих священников, но потерпели неудачу. Одновременно стало известно, что Эсме Стюарт запросил у герцога Гиза 500 человек для укрепления Дамбартона. Рутвен, поддержавший Эсме в свержении Мортона из чисто личной неприязни к Мортону, рассорился с Дугласами, а теперь поссорился и с Эсме (тот обозвал его жалким трусом в какой-то дискуссии). Рутвен поднял старый альянс с Линдсеем, Маром, младшим Мейтлендом и Ангусом, решив похитить короля Джеймса, пока его не похитила католическая партия куда-нибудь за границу. Впрочем, ходили слухи, что католикам и не пришлось бы похищать Джеймса, тот с дорогой душой уехал бы во Францию.

Нельзя сказать, чтобы Елизавета и Уолсингем были в стороне от всего происходящего. Собственно, Елизавета этот план и одобрила.

Как ни удивительно, но пока в Шотландии лорды только что за грудки друг друга не хватали, король Джеймс… охотился. Может, и не случайно, кто знает. Соответственно, перехватить его Мару и Рутвену ничего не стоило. Пленному королю вежливо, но жестко указали, что некие авантюристы и убийцы должны быть высланы из страны, а он, король, должен подписать примирение со своей ассамблеей. На напоминание Джеймса о том, что он – их король, они опять апеллировали к Богу, перед которым были в большей ответственности, нежели перед королем.

Джеймс бесновался, объявлял голодовку, но… Что он мог, запертый в Стирлинге с теми, кто по-настоящему управлял его королевством? Конечно же, надолго его протестов не хватило, умереть он был не готов. Да и не дали бы ему умереть, подозреваю. Джеймсу пришлось подписать документ о том, что Леннокс и Арран пытались погубить в его королевстве веру, развращали его мораль и предали королевство римскому папе. Леннокс и Арран открещивались от обвинений, как могли.

Единственным человеком, кто был готов не объясняться, а сражаться, оказалась Мария Стюарт, засыпавшая письмами папу, Гизов, Мендозу… Но ее охраняли хорошо, и граф Шрюсбери был верен своей королеве. Вся конспирация рассыпалась, как карточный домик. Французы хотели бы сохранить свое влияние в Шотландии, но ссориться с Елизаветой они не могли, а она ясно дала понять, что если Франция вмешается в дела Шотландии, то в них вмешается и Англия. В Шотландию же Елизавета отправила весьма своеобразное послание Рутвену и Мару. Она не возражает против того, что они сделали. Она просто недовольна тем, как они это сделали. А именно, тем, что унизили короля. Но она надеется на их здравый смысл и на то, что отношения двух королевств останутся дружественными. Язык дипломатии, в том числе, и современной дипломатии.

Джеймс потом сведет свои счеты, со всеми, кто унизил его, кто унизил его друзей. А пока… Пока он был абсолютно в том же положении, в котором была когда-то его мать. Ходили слухи о том, что Рутвен и Мар были готовы даже отравить Джеймса, потому что идиотами они не были. Совершенно очевидно, что они не могут вечно держать короля в заключении. Так же очевидно для них было и то, что если они Джеймса отпустят, то он им потом напомнит обо всем, и напомнит без всякой жалости. Все, собственно, зависело от Елизаветы.

Как человек, она страстно хотела бы, чтобы Эсме Стюарт и Арран были убиты, легально или нет. Она также предпочитала Марию ее сыну. Как правительница, она была вынуждена быть прагматичной. Дело в том, что французы дали ей понять: если она хочет, они могут сделать ей приятное, но, в таком случае, ей придется активно возобновить переговоры о своем замужестве и самолично написать Алансону, четко и ясно. А если ей так сильно не хочется замуж, она может отдать герцогу Франсуа маленькую Арабеллу Стюарт, и назначить их своими наследниками. Но Арабелла была бы следующей в линии наследования, если бы с Джеймсом что-то приключилось в Стирлинге. И Лейчестер хотел Арабеллу для своего сына.

Пока в Лондоне занимались высокой политикой, в Эдинбурге действовали. Эсме попытался освободить Джеймса силой. План был раскрыт, и Рутвен перевез короля в Эдинбургский замок, который Эсме и атаковал. В тот момент жизнь Джеймса не стоила ни гроша, и никому, кроме Эсме, эта жизнь не была важна. Он написал на стене своей комнаты: «A prisoner I am and liberty would have.» Наутро кто-то написал поверх этих слов: «A Papist thou art and friend to a slave; A rope thou deservest, and that thou shalt have».
Из этой патовой ситуации был один выход: Эсме Стюарт должен был покинуть Шотландию.

И он это сделал, вопреки приказам Гизов, Рима, Филиппа, Марии. Эсме знал, конечно, что ему никогда не простят ослушания, и он не ошибся. Но, похоже, он, все-таки был другом своему несовершеннолетнему королю и родичу. И он уехал, но не в Париж, как можно было бы ожидать. Нет, он уехал в Лондон. К Елизавете.

@темы: Elisabeth I

---

Все еще некогда

И новые объекты для любования: Орацио Джентилески, отец Артемизии.

@темы: "красотища"

---

Елизавета I - а тем временем в Шотландии...

В июне 1583 года королю Шотландии Джеймсу исполнилось 17 лет. В общем-то, уже не ребенок. Сказать, что он не любил Елизавету – это не сказать ничего. Искренних претензий было, собственно, две: власть и деньги. Королева Англии упорно не признавала его королем и наследником своего престола. Вместо того, чтобы взять племянника под свою защиту, она более или менее успешно игнорировала его существование под властью сменяющихся регентов, которых объединяла одна черта: суровое отношение к мальчику, который, вообще-то, был их королем.

когда Джеймс вырастет...

Более того, Елизавета прибрала к рукам наследство короля от графини Леннокс. А без денег и без реальной власти кем был Джеймс в Шотландии? Пешкой в руках своих ноблей. Так было до того, как в жизни Джеймса появился Эсме Стюарт. С ним и его друзьями Джеймс узнал радости охоты, свободы, придворных развлечений. От восторга по поводу новой жизни до восторга по отношению к Франции, откуда все это веселое и хорошее пришло, был всего один шаг.

Увы, полному восторгу мешал висящий с незапамятных времен вопрос о титуле короля Джеймса. Мария Стюарт не могла признать своего сына королем, потому что этим она косвенно признала бы законность своего смещения. Она попыталась, после казни Мортона, подружиться со своим отпрыском, написав ему горячее письмо о том, что пришло его время выступить на защиту своей матери, стать ее рыцарем, но тот проявил энтузиазм умеренно. Культ Марии строить начал, но от своих прав в пользу мамочки отказываться не торопился.

Одновременно предприимчивая дама написала Елизавете, пригрозив ей передать все свои титулы и права сыну. Это было смелым ходом, и Мария не побоялась объяснить своей сопернице его последствия: у Елизаветы появился бы претендент на ее драгоценный трон, враждебно к ней настроенный, и расположенный к ее врагам. К тому же, молодой.

Елизавета тоже не любила Джеймса. Ее поразило, как хладнокровно он отдал на заклание Мортона. «Двуличная скотина» - был ее приговор. Ей пришло в голову, что в сложившихся обстоятельствах она могла сделать сразу два хода. Во-первых, прижать Джеймса угрозой поддержки прав его матери на шотландский трон. Во-вторых, подогреть начавшиеся столкновения между Эсме Стюартом и графом Арраном.

Надо сказать, что английские католики вовсе не стремились заменить свои надежды на Марию надеждами на протестанта Джеймса. Отцы иезуиты тоже предпочитали иметь дело с Марией и с Филиппом Испанским. Фроде определяет «подозрительного дантиста», о котором шла речь в предыдущей истории, как молодого иезуита Кричтона. Рассказ Фроде проливает свет на странное происшествие с забытой лупой, под оправой которой были спрятаны важнейшие документы. Кричтон торопился. Ему было необходимо встретиться в Эдинбурге с Эсме Стюартом, у которого была миссия от иезуитов, и с католиками, представляющими шотландскую оппозицию. Более того, Кричтон пересекал границу не один, а с оксфордцем Холтом, который перешел в католичество. Вот с Холтом что-то на границе случилось. Вроде, он заболел. Возможно, что инкриминирующий объект был именно у Холта, который изображал слугу дантиста.

Был май 1582 года, напоминаю. И речь шла об обращении Джеймса в католичество. Кричтон спросил для начала, будет ли иезуитам дано при Джеймсе право свободно проповедовать в Шотландии, и найдут ли укрытие в Шотландии беглецы-католики из Англии? Ответ был, что будет и найдут. Но Кричтон, почему-то, не решился довериться Эсме Стюарту, который, по идее, должен был быть главной опорой иезуитов в стране. Возможно, молодой человек решил не мозолить шотландцам глаза в компании того, кто притворялся протестантом. Кричтон общался, в основном, с явным католиком Ситоном.

Пока Кричтон ездил в Англию к Мендозе, Холт оправился от своей болезни, и сам отправился в Эдинбург. Там он встретился с теми же людьми, с которыми встречался и Кричтон, но несколько с другим эффектом. Почему-то с Холтом Эсме Стюарт решил пооткровенничать. Он сказал Холту, что иезуиты, конечно, могут попытать счастья со своими проповедями королю и Шотландии. Более того, зная Джеймса, Эсме предполагал, какие именно вопросы король будет задавать, и какие аргументы будет для него подходящими. Но Эсме был убежден, что проповеди католицизма в Шотландии не приведут ни к чему. Что лично он собирался сделать, это захватить управление страной от имени Марии Стюарт. Джеймса он собирался или принудить действовать вместе, или вообще вывезти в Испанию. Там юноше объяснили бы, что он – не король, пока живет его мать, а его будущее зависит от того, примет ли он католицизм.

Эсме, тем не менее, потребовал от Холта, чтобы тот проконсультировался с самой Марией через Мендозу. Без отмашки свергнутой королевы нынешний герцог Леннокс ничего делать не собирался. А если отмашка будет, то ему понадобятся наемники из Франции или Испании, числом в пару тысяч человек. Эта схема ставила в сложное положение Мендозу, которому его король четко приказал не влезать в заговоры.
Учитывая последующие события, я бы заподозрила, что Холт, после приключения на границе, стал агентом Уолсингема. Если вообще не был агентом службы безопасности королевы в Оксфорде с самого начала. Почему? Потому что в то же время, когда Холт окучивал в Эдинбурге Эсме Стюарта, родственник и секретарь Уолсингема сидел у Марии Стюарт. Судя по письмам Марии Мендозе, ее вполне убедили в том, что Елизавета, в сложившихся обстоятельствах, сделает ставку на Марию, предложит ей компромисс. Причиной были названы сложности королевы с Францией из-за истории с Алансоном, и сложности с Испанией из-за жадности до чужого имущества.

Наверное, это было по-настоящему захватывающее время для Марии Стюарт. Она вела переписку с Лондоном, Парижем и Эдинбургом. Она писала Мендозе, Ленноксу, папе в Рим, архиепископу Глазго, переписывалась с иезуитами и Гизами. Ей даже дали некоторые послабления в отношении передвижения ее гонцов, что Мария поняла, как выигранный раунд в войне с Елизаветой. На самом деле, Уолсингем играл с ней, но она об этом не знала.

Все складывалось гладко и в Шотландии. Мария радостно дала отмашку Эсме через Холта. Гизы, одновременно, через Кричтона. Кричтон также привез известие о том, что Филипп, которого Рим достал до печенки, пообещал послать свои войска в Шотландию сразу, как будет решен вопрос с королем Джеймсом. Эсме Стюарт, герцог Леннокс, стал центром заговора. Его задачей было восстановить католицизм в Шотландии и отправиться маршем в Нортумберленд, где должно было начаться восстание английских католиков. После чего Англия, разумеется, примкнула бы к восставшим, узурпаторша Елизавета была бы свергнута, а Мария заняла бы полагающиеся ей по праву крови троны. Красиво?

Мендоза не поверил именно в эту красоту. Особенно в пункте о вторжении испанцев через Шотландию. По его мнению, в лучшем случае Кричтон принял слишком буквально неопределенные обещания Рима, а в худшем – просто придумал историю сам. Добило его веселое предложение Кричтона и Холта встретиться с ними для переговоров в Париже. «Как будто я могу оставить свой пост без разрешения и объяснений!», - негодовал он. Мендоза, надо отдать ему должное, попытался исправить то, что исправить было возможно. Он написал Марии и Ленноксу, папе и руководству иезуитов, пытаясь объяснить им абсурдность плана. Но он добился лишь того, что заговорщики обратились к испанскому послу в Париже, де Тасси.

де Тасси (впереди?)

Де Тасси тоже был связан требованием Филиппа не встревать в локальные дрязги, но он, не зная Англии, в возможность успеха заговора поверил. Мендоза отписал о происходящем Филиппу. Филипп категорически запретил участникам заговора рассчитывать на его помощь. Он был готов дать только небольшие суммы для деятельности иезуитов в Шотландии, не больше.

К тому же, Джеймс Шотландский вовсе не был склонен переходить в католическую веру. Возможно, он был наивен в вопросе человеческих отношений, но за книгами его держали большую часть жизни, и тупицей Джеймс не был. Интересно, что протестантские принципы не мешали ему мечтать ввести в Шотландии ту же систему назначения епископов, какую ввела Елизавета в Англии: не государство в государстве, а чиновники короны. Поскольку место Епископа Глазго оставалось свободным, Джеймс назначил туда Роберта Монтгомери из Стирлинга. Пресвитерианцы Глазго такого назначения, конечно, не потерпели, потому что поняли: речь идет о независимости шотландской церкви. Дрязги между протестантами достигли своего пика именно весной 1582 года, когда заговор католиков был без пяти минут готов. Вернее, без пяти тысяч испанских солдат, которые и не имели намерения вмешиваться в дела Шотландии.

Генеральная ассамблея пригрозила даже экскоммуникацией Монтгомери. Король решил не сдаваться, и пригрозил ассамблее, что объявит их всех изменниками. Ответ ассамблеи был довольно груб: выбирая между человеком и Богом, они выберут Бога. Король, конечно, слишком молод для того, чтобы понять, куда ему лучше не соваться, так что пусть слушает тех, кто старше и мудрее. Бедный Джеймс.

Роберта Монтгомери и вовсе стащили с амвона и вышвырнули из собора в Глазго без всяких церемоний.

Одновременно началась травля Эсме Стюарта.

Против Эсме интриговал еще один человек, граф Арран (Джеймс Стюарт, которому волевым решением передали этот титул от Гамильтонов). По сути, Джеймс Стюарт мог бы возглавить оппозицию церкви молодому королю. Эсме Стюарта он просто ненавидел за то, что тот был сделан королем первым человеком при дворе. Но Джеймс Стюарт ухитрился соблазнить жену своего старого друга, Роберта Стюарта. Причем, соблазнил неаккуратно: леди Элизабет забеременела, был дикий скандал, сэр Роберт с женой развелся, а сэр Джеймс еле на соблазненной успел до родов жениться. Поэтому суровые отцы шотландской церкви графа Аррана не считали ни порядочным человеком, ни хорошим христианином. Вряд ли многие даже признавали его титул графа Арран, который по праву веками принадлежал Гамильтонам. Роберту Стюарту вобще не повезло: друг украл у него жену, а племянник – титул. Роберт Стюарт был, кстати, братом родного деда короля.

Так что одним не очень прекрасным воскресеньем некий Джон Дюре, проповедник, провозгласил со своей кафедры в Эдинбурге, что и Леннокс, и Арран развращают ум короля. Кто-то пустил слух, что Леннокса и вовсе видели в компании француза, который был активен в Париже во время событий Варфоломеевской ночи. Вполне может быть, кстати – гонец от Гиза. Леннокс вызвал Дюре к себе во дворец, который некогда принадлежал Мортону, обозвал «мелким бесом», и велел убираться из Эдинбурга прочь. В ответ, церковники действительно отлучили Роберта Монтгомери. И объявили, что следующим на очереди стоит Эсме Стюарт.

@темы: Elisabeth I

---

Пока я занята, любуйтесь на кошек!

20 субботних кошек

Хочешь сделать беспроигрышное фото - сфотографируй кошку.

1.

2.


3.


4.


5.


6.


7.


8.


9.


10.


11.


12.


13.


14.


15.


16.


17.


18.


19.


20.

Смотрите также: Кто сказал, что кошки плохо плавают? и Зима и кошки

Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru

@темы: "зверята"

---

Тестирование

1. Родители назвали тебя так, как назвали. А какие еще имена они рассматривали?

Жанна, Илона

2. С днем рождения какой известной личности совпадает твой собственный день рождения?

Adrienne Ames

3. Сколько тебе лет по твоим собственным представлениям?

Никогда не думаю о возрасте

4. Если бы была возможность посетить себя-в-детстве, какой бы возраст ты выбрал и какой подарок себе сделал (в пределах своих сегодняшних возможностей)?

10 лет. Щенка или котенка

5. У тебя есть повторяющийся кошмарный сон или мотив сна? О чем он?

Пустые коридоры, пустые улицы

6. Назови темы, мотивы или сюжеты, которые никогда не надоедают тебе в литературе и кино.

Пожалуй, преодоление. Желательно, в фэнтезийной обработке. И чтобы хэппиэнд.

7. Какая песня о любви для тебя является самой честной и правильной?

Не люблю песен о любви

8. Назови хотя бы три абсурдные, странные или непопулярные профессии, которые могли бы тебе подойти.

Монахиня (если можно причислить к профессиям), библиотекарь, лесничий

9. Какую из своих детских мечт ты смог воплотить в действительность, когда вырос?

Главную: о путешествиях и приключениях

10. Было ли в твоем детстве что-то, что казалось тебе непонятным и даже пугающим, но что неизменно приковывало к себе внимание и что ты смог понять и оценить, когда вырос?

Нет, никогда ничего не боялась, и всегда придумывала трактовку непонятному.

11. Какие реликвии детства ты хранишь до сих пор?

Рисунки

12. И - напоследок - опиши дом своей мечты.

А чего описывать, лучше покажу

@темы: "нетягостная бредь"

---

Елизавета I - о том, как служба базопасности напала на след заговора Трогмортона

Осенью 1581 года Франсуа Алансон побывал инкогнито в Лондоне, и Елизавета зашла так далеко, что поцеловала его при свидетелях и дала ему свое кольцо. Это очень странная история, и есть немало ее версий. Все зависит от того, что собирается доказать исследующий. Фроде утверждает, что Елизавета, после этой сцены, сказала Хаттону и Лейчестеру, что то, чему они стали свидетелями, не обещание, а игра. Когда Дадли спросил, чем она собирается расплачиваться в этой игре, Елизавета устало ответила: «Словами, мой друг. Монетой, которую так дорого ценят французы».



Уолсингем относительно этих событий писал своему приятелю с мрачноватым юмором: «Так мы и живем. Когда нам хочется дружбы и приязни от соседей наших, мы жалуемся и сожалеем, что не искали ее. Когда нам ее предлагают, мы не обращаем на это внимание».

В самом деле, периодически службе безопасности королевы удавалось обратить ее внимание на то, что Англию, возможно, противостояние Испании и Франции защищает. Но это противостояние ни в коем случае не защищает ее, королеву Англии.

В мае 1582 года служащий сэра Джона Форстера, задержал на границе с Шотландией какого-то подозрительного типа. Тип оказался зубодером, и в багаже у него не было ничего подозрительного – всего лишь инструменты для удаления зубов. И небольшое увеличительное стекло в оправе. По какой-то причине, когда зубодера отпустили, он уехал весьма поспешно. Настолько, что забыл прихватить увеличительное стекло.

Как-то странно забыл, потому что именно под оправой этого стекла хранились весьма важные документы, которые дон Бернардино де Мендоза, посол Испании в Лондоне, отправлял иезуиту Уильяму Грейтону, находящемуся в Шотландии. Документы, которые уличали дона посла, Эсме Стюарта и … Марию Стюарт в заговоре. И, самое очаровательное, передаточным звеном между всеми участниками был посол Франции в Лондоне, Мишель де Кастельно, сеньор де Мовиссьер. Именно через него заговорщики держали связь с Марией.



Вы еще верите в историю о забытом в спешке увеличительном стекле?

Ничего немедленного Уолсингем не предпринял. Он просто взял под наблюдение всех, кто пересекался с де Кастельно, и (возможно) начал работать против посла, распространяя о нем всевозможные слухи. При помощи какой-то загадочной женщины.

Но слухи и сплетни – это так, «черная пропаганда», а вот внедрение в посольство своего человека – это уже задача посложнее. Уолсингем сделал ставку на Уильяма Фоулера, которого нашел в одной из тюрем. Фоулер был теологом, католиком, и загремел в тюрьму сразу по возвращении из Франции, хотя вряд ли он имел какое-то отношение к деятельности иезуитов. Фоулер согласился работать на Уолсингема в обмен на свободу, и предложил французскому послу свои услуги в качестве специалиста по шотландским отношениям.

Де Кастельно не был легковерным простаком, но его уже довела до белого коления травля Уолсингема, и провал одного из своих агентов в Эдинбурге, Уильма Холта (алиас Бреретона), которого арестовали буквально на борту отплывающего во Францию корабля. А провернул операцию еще один агент Уолсингема, Роджер Альмонд (алиас Уильям Вавасур).При Холте обнаружили шифрованное письмо, смысл которого был в призыве к римскому папе и католическим правителям Европы напасть на Англию в пользу Марии Стюарт. Иногда шпионов было удобнее арестовывать в Шотландии, там их можно было пытать без особых разрешений, чего и потребовал от эдинбургских коллег Уолсингем. То те то ли предпочли, чтобы Холт успел скрыться, то ли тот сам всех обхитрил и залег на дно. Так что Мишелю де Кастельно просто пришлось взять нового человека.

Вскоре Фоулер сообщил Уолсингему, что в Шотландию отплывает некая леди, имеющая при себе шифрованные письма от де Кастельно к послу Франции в Эдинбурге, Франсуа де Роншеролю сеньору де Менвиллю. Судно задержали, письма нашли и отправили к Уоглингему. А у того работал Артур Грегори, абсолютный гений по части вскрытия и восстановления печатей. Перед де Роншеролем официально извинились за задержание корреспонденции, подчеркнув, что тайна дипломатической переписки свята, и его корреспонденция не вскрывалась. Сеньор де Менвилль принял извинения, потому что следов вскрытия действительно не нашел. Кстати, Артур Грегори перешел потом по наследству к следующему поколению английских политиков, так что бедные иностранные дипломаты…

Для верности, Уолсингем внедрил в 1583 г в окружение де Кастельно еще одного агента, известного под кличкой Генри Фагот. Среди гостей французского посла он числился, как Джиордано Бруно, представьте себе. Почему Бруно, подписывавший свои донесения знаком Юпитера, решил шпионить за католиками в пользу протестантов? Причин может быть несколько, и вряд ли мы узнаем точно, какая из них была определяющей.



Задачей Фагота было разговорить участников обедов посла Франции, потому что за столом говорилось много такого, что хотел знать Уолсингем. Например, Фагот-Бруно упоминает о письме герцога де Гиза, и выходит на след Фрэнсиса Трогмортона, который обедал у посла. Фрэнсис Трогмортон был племянником покойного ныне Николаса Трогмортона, одного из тех, кто был у самых истоков перехода власти от одной из дочерей Большого Гарри к другой. Но семейство Трогмортонов вообще отличалось любовью к оппозиционерской деятельности, так что Фрэнсис Трогмортон играл против королевы.

Генри Фагот соблазнил даже секретаря посла работать на англичан, и вскоре Уолсингем точно знал, кто в Англии работает связным между Марией Стюарт и ее сторонниками: Фрэнсис Трогмортон и лорд Генри Говард. Надо сказать, что один шпион ничего не знал о другом, и Фагот предостерегает Уолсингема относительно Фоулера.

Все снова закрутилось вокруг Шотландии, и недаром.

@темы: Elisabeth I

---

Денечек...

Нытие определяет подсознание

Утром ухитрилась на ровном месте, на скорости 40 км потерять управление машиной. Под колесами, правда, был каток. И машину я выровняла, но она все равно передним правым довольно глубоко в сугроб на обочине увязла. Проезжающие мужики вытащили за 10 минут, но на поезд все равно не успела. Благо, из сугроба я сразу позвонила мужу, который успел опередить меня всего на 30 км, и он успел забросить меня прямо на работу. Зато не успела в магазин на вокзале, как планировала, и пришлось идти в забегаловку на работе, которую гордо именуют рестораном. За кучку тертой морковки, две маленькие картофелины и кисель содрали 9 евро.

А потом началась адская метель. На практике я сейчас бегаю по адресам с рюкзачком, так что бегать было "весело", вернулись мокрые, замерзшие и голодные. Тетка, которая будет принимать у меня практику, мне не очень понравилась, кстати. Из тех, кто будет торчать за спиной и строчить в блакнот замечания. Вот руководительница практики мировая.

А позапрошлой ночью видела жуткий кошмар. Знакомая фельдшерица сказала мне, что "а теперь мы с тобой просто выпьем по 100 грамм, потому что ничего большего сделать уже нельзя". Потом я все ходила вокруг одной больницы, и слышала, как расходящиеся с совещания говорили о моей смерти. А потом я долго ходила по совершенно пустым больничным коридорам, пытаясь встретить хоть кого-то знакомого. Безуспешно. Глупо, конечно, не того я ранга человек, чтобы мое отбытие на тот свет кто-то заметил бы. Но все равно тяжелое чувство осталось.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Лондонские склоки в конце XVI - начале XVII вв

На рубеже 1600-го года лондонские женщины из простонародья относились к своей репутации с огромнейшим пиететом. И были не прочь хорошенько потрепать репутацию ближнего. Желательно, публично. Как правило, репутацию другой женщины, хотя исключения были. Как правило, оскорбления были связаны с имеющей место быть или подозреваемой сексуальной активностью. В результате, лондонские суды не скучали, разбирая бесконечные склоки соседок.

Причиной таких столкновений была, конечно, перегруженность Лондона работающими молодыми мужчинами и женщинами, при соотношении 100 женщин на 113 мужчин. Причем, где-то в то же время власти Лондона попытались ограничить прирост населения запретом браков для лиц моложе 25 лет.
Город действительно был перегружен. Если за стенами Лондона плотность населения была 15 домов на акр, то внутри этих домов было 95 на тот же акр!

Причем, люди постоянно мигрировали. В пригородах Лондона около 45 % населения оставались всю жизнь членами одного прихода. В Лондоне – только 9,5%. Каждый седьмой житель Лондона жил в приходе не более года. Такое вот странное сочетание анонимности и скученности.

Количество судебных исков по обвинению в диффамации в Лондоне и его окрестностях в 1572 – 1640 гг

	Город	Пригород	Восточный Лондон	Сельские р-ны
Женщины истцы	595	269	126	189
Мужчины истцы	231	97	36	143
Всего	826	366	162	332
Женщины ответчики	507	213	109	189
Мужчины ответчики	353	171	58	165
Всего	860	384	167	354
Тяжбы между женщинами	324	134	78	84
Тяжбы между мужчинами	76	32	11	51
Всего разных тяжб	801	354	156	318

Язык оскорблений почти не изменился. Цель тоже. Мужчин оскорбляли, ставя под сомнения их мужественность, роль главы дома и законное отцовство.

Например, в 1618 году некий административный служащий Ричард Пейнтер попытался арестовать слугу Абигейль Хеллам за то, что тот неуважительно отозвался о жене Пейнтера. Абигейль вступилась за своего слугу, ославив Пейнтера так: «Thowe art a troublesome fellowe and it were more fitter for thee to be at home with thie wife, and meddle with thie bastardes» («От тебя одни проблемы, парень! Лучше убирайся к себе домой, сиди там со своей женой и занимайся своими бастардами!»). Здесь Абигейль Хеллам подтвердила обвинения своего слуги в адрес жены Пейнтера, обозвав его детей бастардами, т.е. «нагулянными», а не рожденными от законного супруга.

И оцените ярость, с которой Анне Вебб набрасывается на соседку Марджери Данн в 1593 году, обвиняя ее в слишком доминирующем над мужем поведении! «thow hackney queane thow hackney jade comon ridden jade… codpeece quean thow monster thow, putt of thy long pettycote put on a pair of britches putt of the white kerchiff and putt on a flatt capp for thow hast a snaffle for thy husband to make him ly upon the boords all night and by the selfe upon two or thre feather bedes» («ты, продажная стерва, продажная кляча, заезженная всеми кляча, стерва с ширинкой, монстр, одела штаны под длинную юбку, одела передник, шляпу с полями одела, и все потому, что у тебя ничтожество мужем, который спит на полу, пока ты сама спишь на двух или трех перинах»). Здесь довольно причудливо откликнулось представление о «кроссдрессинге» (брюки, короткая стрижка и шляпа типа цилиндра, которые как раз были в большой моде) как признаке сексуальной доступности. Обоснуй довольно причудлив и длинен, так что я его опускаю.

Относительно мужественности и способности мужчины удовлетворить женщину тоже ходило немало оскорблений. Если верить Алану Хейнсу, то половое бессилие было самым страшным пугалом для англичан того времени. Разумеется, это нашло свое отражение в диффамации.

Любопытна таблица «популярности» оскорблений, которая собрана по двум временным периодам.



Поскольку угодить под суд за диффамацию было легко и просто, скандалисты зачастую использовали непрямую форму оскорбления: «Я никогда не играла в шлюху с Джоном Найтом за корсаж и голландскую рубашку». Помогало это не всегда. Например, за фразой, которую сказала Винифред Бланд Элизабет Холлиншед («я никогда не скакала на лошади 12 миль, и никогда не выносила корзину простыней из дверей Неда Бёрда… Бесс, Бесс, когда у меня будут дети, у них будет только один отец»), последовало аж три судебных разбирательства в 1608 году.

Своеобразным был случай, когда Энн Симс заставили покаяться в непристойном поведении перед Рождеством 1586 года, перед всеми прихожанами церкви св. Маргариты.

Она и призналась, что м-р Лисби, пастор церкви, «бесстыдно» совершал с ней «телесное совокупление» множество раз, и достаточно подробно описала, где именно и когда. Явно не то покаяние, которого ожидали прихожане, но вряд ли они были разочарованы. Вполне очевидно, Энн Симс не солгала, потому что на следующий год тот же м-р Лисби был обвинен в поползновениях на честь другой своей прихожанки.

Не менее забавна ссора, происшедшая в Степни, в 1627 году, когда Элизабет Вилли и Элизабет Итон изругали Анне Хупер: «away you whore you lay with a fleminge for 2 shillings and with an Englisn man for halfe a crowne I would have used an English man better than a fleminge you whore» («ты, шлюха, спала с фламандцем за 2 шиллинга, а с англичанина содрала полкроны! Я бы лучше дала англичанину, чем фламандцу, шлюха ты эдакая!»)

Или представьте, как высунувшаяся из окна дома на Флитстрит Сьюзен Симондс кричит своей соседке этажом ниже: «Ты шлюха, Элис Эмос! Я видела, как мой муж стоял у тебя между ногами и ты нагло положила свою руку на его ширинку!». А из глубины квартиры выкрикивает и сам муж: «Не забудь про кварту сливок, не забудь про кварту сливок!». Потом муж присоединяется к жене в окне, и уточняет соседке, что «шлюха ты и есть, потому что я поимел тебя шесть раз за эту кварту сливок!»

Соседская идиллия…

@темы: "1600-е"

---

Елизавета I - гроза приближается

Мрачные предчувствия Уолсингема относительно того, что в Париже его встретят не лучше, чем встретили бы в Тауэре, полностью оправдались. Герцог был в бешенстве, король был зол, как тысяча чертей, но сэр Фрэнсис сумел, все-таки, добиться от них намека, что они готовы все Елизавете простить, если она даст им сто тысяч крон. Каждому из них. Естественно, торговались не сами Валуа, за них это сделал Тюренн.



Елизавете пришлось разыграть целую драму перед своими советниками. Она рыдала, что герцог любил не ее, а ее деньги, что все хотят только ее денег, что вообще вся ситуация – вина графа Лейчестера, или Уолсингема, и все против бедной, маленькой, одинокой королевы.



Уолсингем написал ей в ответ совершенно потрясающее письмо. Во-первых, нахамил относительно любви и замужества. По его мнению, она упустила свое время, и сейчас даже рассматривать замужество как вариант не имеет смысла. Во-вторых, он любезно уверил свою королеву, что ни один ответственный советник на ее службе не предпочел бы самый дальний уголок Эфиопии ее прекрасному дворцу.

Все это мельтешение не изменяло факта, что Франция встряла в войну Филиппа с доном Антонио из-за Португалии, начав, этим самым, войну с Испанией. И, конечно, Елизавета знала, что ей надо балансировать между обеими странами. Поэтому она не желала помогать французам деньгами открыто. Торг шел, собственно, именно из-за этого.

В итоге, Валуа получили неофициально свои 200 000 крон, король Анри подтвердил договор, некогда подписанный с Англией его братом, Алансон получил отмашку продолжать свои дела во Фландрии под свою ответственность (Анри Валуа кое-что перенял у своей соседки).

Если кому и пришлось плохо, так это дону Антонио. Король Испании объявил суда, ушедшие доном Антонио на Терсейру, пиратскими, и приказ адмиралу Санта-Крузу их искать. А увести из Англии дону Антонио удалось отнюдь не все корабли, на которые он рассчитывал. Проще говоря, Елизавета неплохо нагрела руки на драгоценностях доверчивого приора. Он-то договаривался на 30 000 фунтов, а ему вдруг заявили, что Ее Величество вдруг узнала, что дон Антонио собирается употребить эти деньги во вред ее брату, королю Испании. Чего она, конечно, допустить не может. Дон Антонио сказал, что ладно, он понимает, но верните камни. Ответ был: заплати сначала за то, что мы их хранили в безопасности и верни задаток.

адмирал

Лейчестер предложил соломоново решение: дон Антонио может забрать 4 из 10 кораблей, которые он купил, и англичане полностью их оборудуют. Камни останутся в сундуках королевы, как залог того, что дон Антонио не причинит вреда никому из тех, с кем королева дружит. А лондонские торговцы дадут ему в долг 12 000 футов, которые королева, по своей доброте, платит за него. В общем, дону Антонио удалось отплыть только в начале 1582 года, да и то чуть ли не тайно, потому что разрешения Елизаветы покинуть Англию он так и не дождался.

Формально отношения между Францией и Англией маскировались якобы продолжающимися переговорами о браке королевы с Франсуа Алансоном. Впрочем, здесь была игра не только в сторону Испании. Пока предполагалось, что Елизавета может когда-нибудь взять французского принца в мужья, дела Католической лиги не могли развернуться до высадки в Шотландию, чего все время боялся Сесил.

Филиппа, а точнее, его посла, подобная благостность не обманула, конечно. Совсем закрыть глаза на то, что королева прикарманила камни, которые теперь Филипп считал своими, да еще и некоторым образом помогла конкуренту испанского короля, было никак невозможно. Почему-то Филипп очень доверял дону Бернардино, хотя не мог не знать, что посол – человек гневливый, прямой, и Елизавету совершенно искренне не любит.

В общем, король написал три варианта письма Елизавете, чтобы посол выбрал наиболее подходящее случаю. Де Мендоза выбрал самое резкое – кто бы сомневался. А Елизавета, разумеется, была в курсе всего, что происходило в доме Мендозы, благодаря одному из шпионов Уолсингема, который подружился с секретарем посла. Поэтому приняла королева посла холодно, и письмо, в котором Филипп обвинял ее в помощи дону Антонио, прочла, не изменившись в лице. А потом лениво так сказала послу, что дон Антонио покинул Англию, и она ему ничем не помогла. Потому что если бы помогла, то флот короля Испании в Кадисе был бы сейчас в большой опасности. Кстати, не соврала. Ни Дрейку, ни Хокинсу она сопровождать дона Антонио не разрешила. Но соврала (на тот момент), что дон Антонио отплыл из Плимута, это случится позже.

И тут Мендоза просто не выдержал. Он в глаза обозвал королеву лгуньей. Он перечислил ей все ее грехи перед его господином. Он даже пригрозил ей, что терпение Филиппа исчерпано. Елизавета, не повышая голоса, сообщила ему, что если бы она желала помочь дону Антонио, то она бы ему помогла. Это ее дело, кому помогать. А если посол будет продолжать хамить, то день он закончит в тюрьме. Ругались они долго и со вкусом. Но Мендоза понял главное: Елизавета не пытается больше покупать время. Она действительно готова к войне.

А вот Испания к войне готова не была. Для начала, вот уже несколько лет в Галиции, Андалузии и Португалии были стабильные неурожаи. Все побережье полуострова полностью зависело от английской пшеницы, потому что французам было заниматься сельским хозяйством и торговлей некогда, они воевали друг с другом за веру. Торговля мануфактурой была так же важна для Испании, как и для Англии. Да, у Испании были золото и серебро Америк, но людей невозможно кормить металлом. Если бы не английская пшеница, Испания просто голодала бы, сидя на золоте.

Испанцы могли бы пригрозить англичанам захватом тех английских торговых кораблей, которые находились в испанских портах. Де Мендоза даже сфабриковал на это счет письмо, и организовал утечку информации. Обычно это было очень хорошим способом обеспокоить Сити, а уж дельцы Сити умели нажать на правительство. Но не в этот раз. Елизавета уже объявила коммерсантам через Уолсингема, что все потери будут компенсированы из тех огромных денег, которые добыл своей королеве Дрейк. Мендоза, кстати, вскоре узнал, что английских судов в испанских портах гораздо меньше обычного. Большинство были уже на пути домой и вне досягаемости для испанцев.

@темы: Elisabeth I

---

"И полцарства в придачу" - 33

- Нет! – светлые глаза Робина метали искры. – Нет, не довольно! Это у тебя есть резон сохранять лояльность Тюдорам, хотя, видит Бог, после того, как они с тобой обошлись…

- Ну, Скряга построил мне весьма впечатляющую гробницу, в конце концов, - небрежно отмахнулся Дикон.

- Ну да, после того, как весь Лейчестер мог безнаказанно обозревать твое тело в том виде, в каком его создал Господь!

Маргарет смотрела на Робина, с которого слетела маска небрежного, расслабленного разгильдяя и циника. Она чувствовала, что этот мужчина может быть опасен, с самой первой их встречи, но только сейчас полностью поняла, насколько и кому.

- Что ж, дорогой друг, я – воин, и всегда был именно воином, а с телами нашей братии никто никогда не церемонился, - сухо хмыкнул Дикон. – Не вижу причины, по которой к моему надо было относиться как-то по-особенному. Вспомни, хотя бы, моего батюшку и старшего брата. Но ты прав в одном: нынешний король – мой родич, и я помогу ему и помогу королевству, которое когда-то поклялся защищать. Я втянул в эту историю тебя, Пса и Крыса, потому что привык к своим друзьям. Прости. Я не подумал. Ты хочешь уйти?

Маргарет сжалась. Из всех странных особ, появившихся в ее ставшей странной жизни, именно с Котом она чувствовала себя настолько комфортно, насколько это было возможно. Если честно, то гораздо свободнее, чем с кем бы то ни было из знакомых ей мужчин. Она никогда не думала о его прошлом, о том, что у него могут быть свои, болезненные воспоминания. Потерять теперь Робина… Нет, она даже думать об этом не хотела!

- Никуда я не уйду, - отмахнулся Кот. – Я ненавижу этого бугая в короне с фальшивыми каменьями, но ради тебя и ради нее готов продолжать. И ради Элизабет, которая наверняка любила сына. Но ты должен кое-что объяснить Марго, Дикон. Во дворце опасно, и она должна иметь возможность себя защитить.

- Согласен, - кивнул Дикон. – Если Марго согласна говорить о том, о чем она говорить до сих пор отказывалась. Но я не вижу смысла впутывать в ситуацию другие аспекты. Что ты хочешь узнать, Маргарет?

- Все! – невесело усмехнулась она. – Но правда в том, что я была сиротой неизвестных мне Эртонов столько, сколько себя помню, и еще несколько дней или даже лет не имеют большого значения. И меня очень интересуют похищенные наследники и подмененные дети, потому что я люблю таинственные истории и просто сплетни, но и это подождет до лучших времен.

- Ты повзрослела, моя леди, - тепло улыбнулся Дикон. – Начнем с самого начала. Зачем ты хочешь увидеть королеву?

- Затем, что она – единственная, кто точно знает, какие именно камни были на ее муже в момент коронации. Если магическая защита короля была нарушена, она могла быть нарушена не только отсутствием рубина. Есть и еще кое-что… - Маргарет помедлила, но решила продолжить. – Мне не совсем понятно, как поступит королева, получив рубин. А его получит именно она, потому что ей его решили передать. Я не знаю, что у нее на уме, никогда этого не понимала. Все было плохо уже до начала эпидемии, а теперь, как сказал Робин, все стало еще хуже. Ее величество получит новый козырь, получив рубин, и мне хотелось бы знать, как она собирается использовать этот козырь в своей игре.

Девушка вздохнула, прикрыла глаза, и позволила себе сказать вслух то, о чем думала уже много дней: - Я сделаю все, чтобы защитить Гарри. Он был добр со мной, знаете ли. Я могла бы сказать вам, что буду его защищать потому, что он – хороший король, и станет, возможно, великим королем, но дело не в этом. Я буду защищать всеми силами не Его Милость короля Англии, а Гарри, с которым я была близка, который пел мне свои слишком утонченные композиции, который обожает маскарады и блеск, и который влюбляется в каждую вторую хорошенькую мордашку на своем пути от спальни до зала советов.

- Не ты его выбрала! – горячо сказал Робин.

- Не я, - согласилась Маргарет. – Но я не имела ничего против. Меня это устраивало. Если хотите знать, то я думаю, что мне повезло. Меня могли бы выдать замуж за ревнивого деревенского лорда, или за ненормального олуха с титулом, или могли бы приказать обольщать тех, кто был нужен моему опекуну.

- Это так, - согласился Дикон. – И что ты собираешься делать, чтобы выяснить намерения королевы?

- Просто присутствовать при том, как она встретится с Ричардом и Агатой.

- И Джоном, - вставил Кот, уже ставший самим собой и озорно поблескивающий глазами, - не забывайте про старину Джона!

- Ладно, не забуду, - пообещала ему Маргарет, и снова обратилась к Дикону. – Сир, я не понимаю роли Агаты. Я вообще не понимаю, что она такое. Она может убить взглядом, это я видела. Та молодая ведьма, о которой я вам рассказывала, назвала ее слугой Дракона. Она слишком много пьет и слишком всех не любит. И у нее некромантические заклинания, вырезанные на ее собственной спине! Я не знаю, чем может грозить моему королю союз королевы с такой женщиной.

- Хорошо, моя леди, я понял. А что ты думаешь относительно своих новых возможностей?

Вопрос Дикона заставил Маргарет врасплох, хотя она его ожидала. Думать о своих странностях и говорить о них ей по-прежнему не хотелось, но, похоже, выбора ей не дали.

- Я могу дышать или не дышать, - начала она тоном ученицы, отвечающей урок, - могу есть или не есть. Спать мне, кажется, все-таки надо, хоть иногда. Я умею видеть самые яркие картинки из памяти людей. И, похоже, я умею останавливать кровь, причем на расстоянии. А еще я могу становиться невидимой, если рядом есть тень, и если меня сильно испугать. Может, есть и еще что, но больше я ничего не умею.

- А еще ты чуть не отрубила напрочь руку тому громиле у церкви, - напомнил ей Робин. – Простым кинжалом, между прочим. И заставила целую площадь то смеяться, то плакать, то дремать под свои песни.

- Кот хочет сказать, что в тебе есть силы, превосходящие силы обычного человека, - мягко вступил Дикон. – Насколько знаю лично я, тебе подвластна стихия воды, самая мощная стихия из всех мне известных, потому что вода, жидкость – они повсюду, они в нас самих и вокруг нас. Именно так ты остановила кровь лорда Беллами. Именно поэтому тебе нужно быть очень осторожной. В этом хаосе не нашлось никого, кто мог бы обучить тебя пользоваться твоими способностями. Тебе придется учиться самой.

- Значит, мне нельзя будет оттрепать за косы Джейн Паркер, - с сожалением заключила Маргарет.

- Нет, если ты не хочешь, чтобы они остались у тебя в руке, - хмыкнул Кот.

- Главное, что ты должна помнить, Марго, - продолжил Дикон, - это то, что ты, как и все мы, не должна пытаться перестроить ход событий по своему пониманию.

- Понятно… - Маргарет преувеличенно уныло кивнула. – Мне нельзя позволить себе удовольствие сломать Нэн Болейн шею и вбить Джорджу в глотку его мерзкую ухмылку, хотя теперь мне это вполне по силам.

Против ее ожидания, Дикон не рассмеялся. – Нэн Болейн… Избегай ее, Марго. Короля подчиняет именно она, но мы не знаем источника ее силы. Насколько можно судить, она была вполне нормальным ребенком, и при дворе Маргариты во Фландрии за ней не было замечено ничего необычного. Что-то случилось во Франции, но мы не знаем, что именно. Мы даже не знаем ее целей.

- Ее цель известна всему христианскому миру, - резко ответила Маргарет. – Анна Болейн, потомок лондонских лавочников, хочет стать королевой Англии.

- Нет.- Дикон отрицательно мотнул головой. – Это не имеет смысла. Это уже было, и плохо закончилось. Должно быть что-то еще. Меня беспокоят слова той молодой ведьмы, о которой ты мне рассказывала. Она что-то говорила о бессмертии.

- А единственным артефактом, дающим бессмертие, является чаша Грааля, если мне не изменяет память, - вступил в разговор Робин.

- Чаша Грааля?! – рассмеялась Маргарет. – Но это же сказка, милорды. Сказка о короле Артуре.

- Не совсем, - не согласился Дикон. – Мой брат был очень увлечен ее поисками. Он и его жена. Особенно его жена. Но мне тогда было не до них, у меня была своя жизнь, на севере. Если бы я только знал, что именно они смогли найти…

- Кстати, о собственной жизни, - Маргарет немедленно ухватилась за тему, которая интересовала ее больше всего. – Что вмешалось в мою жизнь? Я тоже была совершенно обычной девушкой. Что случилось?

- Ты никогда не была обычной девушкой, - вздохнул Дикон. – Твой дар всегда был с тобой. Он просто спал. Он пробудился бы в любом случае, в тот день, когда тебе исполнится 21 год. Просто потница, зелье подчинения и тот неизвестный ингредиент, который почувствовал Кот, разбудили его раньше.

- Вернемся к делу, почтеннейшие, - вмешался Кот. – Что Марго будет делать во дворце, и чего ей не стоит делать? Конечно, я-то буду поблизости, ведь даже коту позволительно смотреть на королеву, но я могу всего лишь загрызть кого-нибудь. Даже многих, если придется. Но не думаю, что это – именно то, что вам нужно. Ты будешь там, Дикон?

- Только в крайнем случае. Со времен Босуорта прошло всего-то 45 лет. Мое появление во дворце может устроить изрядный переполох, кое-кто еще помнит меня лично. Другие видели портреты.

- А меня видели во дворце всего-то несколько месяцев назад, - напомнила Маргарет. – И многие уже знают о том, что я покоюсь в склепе Берли в Бликингхолле. Мне-то что делать?

- Во всяком случае, не ходить по дворцу в таком виде, в каком ты была сегодня на площади, - хихикнул Кот. – Иначе я просто не знаю, что там начнется. Причем, тебе придется остаться при королеве некоторое время, если ты хочешь узнать все, что стоит знать. Попробуй просто отвести глаза.

- Я не умею, - терпеливо пояснила Маргарет, возведя глаза к крыше фургона. – Я ничего волшебного делать не умею, а мне все предлагают такое простое решение проблемы, как «просто» отвести глаза.

- Рябь на воде и солнечные блики, - посоветовал Дикон. – Можешь себе их представить?

- Пожалуйста, - пожала она плечами. Мужчины некоторое время внимательно на нее смотрели, а потом обменялись восхищенными взглядами.

- То, что нужно! – с восторгом подтвердил Робин. – Думай о ряби на воде и солнечных бликах, и никто просто не заметит, как ты выглядишь. И никаких золотых кос.

- Дались ему эти золотые косы, - с досадой подумала Маргарет. Похоже, светлокожие блондинки нравились, все-таки, не всем мужчинам.

@темы: "побасенки"

---

OMG!!!!

Остановите Землю...



Как прокомментировал zabzamok,

Теперь ждем трейлеров фильмов
"Леонид Брежнев: убийца зомби",
"Джон Кеннеди победитель инопланетян" и
"Владимир Ленин против оборотней"

@темы: "экранизации vs каноны"

---

С праздником, Защитники и Защитницы!

" height="500px;" width="360px;">

---

Ну вот чего я не понимаю?

Уже не в первый раз такое. Находишь в ЖЖ интересный блог, читаешь, потом хочется, в какой-то момент, сказать автору что-то хорошее. Жмешь "оставить комментарий", и нарываешься на объявление, что автор дозволяет оставлять комменты только френдам, а вы френдом не числитесь.

Что, надо писать человеку лично, и умолять, чтобы он позволил читателю с собой общаться? А не пошла бы такая френд-политика подальше. Общаться уже расхотелось.

Самое смешное, что такая тенденция четко прослеживается у психологов. "Врач, излечи себя сам".

А блог, кстати, адекватный: gutta-honey.livejournal.com

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Елизавета I - история одной удавшейся интриги

Время шло, и ход событий снова поставил Елизавету перед ненавистной ей дилеммой замужества. В самом деле, Франция проявляла удивительную гибкость по отношению ко всем требования и новым дополнительным требованиям, которые королева воздвигала баррикадой между собой и браком с Алансоном. Герцог Франсуа, кстати, был тоже не тем человеком, с которым можно было шутить. Он уже пригрозил королеве Англии, что опубликует те письма, которые она ему писала, если она не объявит день свадьбы. Конечно, сделать какие-то выводы из писем Елизаветы не смог бы никто, но сам факт публикации частной переписки был бы унизителен. И после этого оставаться с Францией в дружеских отношениях было бы сложно.



Елизавета пыталась советоваться со своими приближенными. Но те, наученные горьким опытом, не желали брать на себя ответственность. Она спрашивала архиепископа Йоркского, что ей делать в ситуации, где выбор лежит между враждебностью Алансона и потерей статуса суверенной королевы. «Ваш народ хочет только, чтобы вы были довольны», - уклончиво ответил прелат. Верный Сесил хотя бы посоветовал не морочить голову Алансону, если она действительно не собирается брать его в мужья. Сам он никакого препятствия к браку не видел.

Но Елизавете сопутствовала удача. Умер король Португалии, и начался следующий виток интриг. Филипп Испанский уверенно подгреб под себя весь полуостров, прихватив заодно и все португальские колонии в Восточной Индии, Азоры, прибыльнейшую торговлю. Теперь в Европе не было государя богаче, чем Филипп Испанский, и Франция, искавшая в Англии союзника, была готова практически на все, чтобы этого союзника получить. Но и Англия не могла позволить себе спокойно наблюдать за тем, как Испания приобретает все большее могущество. Так что переговоры о браке королевы и герцога возобновились, хотя ни одна сторона не могла даже отдаленно себе представить, к чему эти переговоры приведут.

Франсуа Алансон чувствовал, что он-то выиграет в любом случае. Скорее всего, он не станет королем Англии, но с помощью Англии он может стать королем Нидерландов, а там можно замахнуться и на имперскую корону.
Проблемой, как обычно, было то, что ни одна сторона не желала сделать первый шаг. Этот шаг сделал Вильгельм Оранский, невольно сыграв на руку всем участникам, хотя ему просто хотелось наказать Елизавету: он сам пригласил Франсуа Алансона стать сувереном Нидерландов, ожидая, что если тот согласится, то брат-король его поддержит.

Сесил, верный своей роли черного ворона, предрекал конец английской независимости в тот день, когда Франция станет госпожой в Нидерландах. Он, к тому же, считал, что святой долг Елизаветы – помириться с Оранским, с братом по вере. Елизавета никаких братьев по вере не признавала. Ее гораздо сильнее напрягало то, что во Франции баланс между протестантами и католиками был достигнут, и теперь одно движение снова могло бы начать раскачивать весы.

Королева пустилась во все тяжкие. Она произнесла перед послом Испании и своим советом прочувствованную речь относительно того, что король Испании слишком вмешивается в дела Англии в Ирландии и Шотландии, а потому, если она захочет поддержать Нидерланды, то право совести будет на ее стороне. Потом, наедине с послом, она заверяла, что ее речь была предназначена только для совета, а сама она желает жить в мире с Филиппом, старым другом и братом. А французский король имел ее заверения в материальной поддержке, если Франция решительно выступит против Испании в Нидерландах. Одновременно, Франсуа Алансон многозначительно поигрывал предложенной ему короной, подмигивая при этом Елизавете: может, она, наконец, решится протянуть ему свою?

Искушение было слишком сильным для герцога Франсуа, и 23.01.1581 он объявил, что принимает предложенный ему суверенитет над Нидерландами. Елизавета должна была экипировать его армию, как и обещала раньше, и, возможно, стать его женой. Хотя она напомнила, что предыдущий брачный контракт был составлен полтора года назад, и нуждается в тщательной ревизии.

Наверное, никогда не станет известным, насколько Елизавета действительно была готова стать женой мужчины, вдвое моложе себя. Судя по тому, что в письме королю Франции она называет себя старой женщиной, таковой она себя не считала, а просто, как всегда, переводила стрелки ответственности: если герцог не будет с ней счастлив, то ответственность за это ложится на его брата-короля: «Pour donner fin k ceste cy longue demeure, je impetreray de Dieu ceste seule grace, qu'il pourra covuronner toute I'oeuvre, de sorte que Vous mesmes n'ayez jamais pensee de regretter ceste sentence, ny monsieur tienne oncques cause de repentir son election de ma part. Je suys en ferme foy que ma felicity sera que trop bonne povir une vieille k qui les Paternosters suffiront au lieu des nopces; et non obstant je seray tousjours preste ‘a recevoir les commissaires quand il vous plaira k les m'envoyer».

Во всяком случае, снова замелькали курьеры между Лондоном и Парижем, и снова члены королевского совета поверили в невероятное, которое показалось им очевидным. Единственным человеком, ни на секунду не допускавшим и мысли о том, что его королева разделит с кем-то свою власть и право пользоваться ключами от своих сундуков, был Фрэнсис Уолсингем. У сэра Фрэнсиса в этом отношении был еще один единомышленник, посол Испании, дон Бернардино де Мендоза.

В Лондоне ожидали блестящее посольство: Франсуа, сын герцога Монпансье, маршал де Коссе, Ла Мот Фенелон, президент парижского парламента Бриссо, главный секретарь Франции и прочие. Де Мендоза, упорно считавший Елизавету безмозглой особой (бездельница и гордячка, как он о ней отзывался), ядовито писал Филиппу, что королева занята исключительно планом торжеств в честь высоких гостей, и ни о какой политике не в силах думать. На самом же деле, задуматься было о чем. Выбор посольства явно указывал на два момента: Париж серьезен и ожидает той же серьезности от Лондона, и теперь самое время союзом перебить хребет католической лиге. Мечтала ли тайно королева о том, чтобы одна из планируемых ею арок рухнула на головы почетных гостей, можно только спекулировать.

Но ничто не помешало высоким гостям прибыть в Лондон под пальбу пушек Тауэра, поэтому Елизавета утопила их в море удовольствий: балов, обедов, музыкальных вечеров, медвежьих боев… На попытки напомнить королеве о деле, она только разводила руками: ах, для нее каждый час задержки равен году для монсеньора, но она написала ему частное письмо, и никак не может приступить к переговорам раньше, чем получит ответ. Но эта делегация знала совершенно точно, с чем столкнется, и Елизавете все-таки пришлось разговаривать с ними серьезно. Она честно сказала, что предпочитает союз браку. В конце концов, брак-то политический. Так что чем он отличается от союза? Делегация напомнила, что они находятся в Лондоне не для сравнения брака с союзом, а для обсуждения деталей брачной церемонии. И да, брак – это очень серьезный союз, так что, действительно, какая разница? Замуж, замуж… Но королева вцепилась за ожидаемый от монсеньора ответ, как утопающий за соломинку.

Со своей стороны, Уолсингем поведал высоким гостям, что палата общин парламента продолжает относиться к вопросу брака своей королевы с французом, как к очередной интриге иезуитов. К тому же, французский король никак не выразил своего официального отношения к инициативе брата в Нидерландах. Если монсеньор втянет через свой брак Англию в открытую войну с Испанией без поддержки Франции, то как совет Ее Величества может одобрить ее планы замужества? Он, Уолсингем, полагал, что такое именитое посольство уполномочено вести переговоры и о военном союзе тоже.

В общем, переговоры вылились в кое-какие наброски относительно предполагаемой церемонии брака и немножко военного союза, и делегация отбыла домой, в Париж. Интересно, что в этот раз Елизавета, похоже, вела свою собственную, сольную, понятную только ей партию, потому что возмущение умов в ее собственном совете было чрезвычайным. Никто, решительно никто не понимал, что именно она для себя решила. Уолсингем предполагал, но точно не знал и он. Теперь, когда известно содержание переписки между Елизаветой и Аласоном, Елизаветой и королем Франции, Елизаветой и ее личным агентом Сомерсом, можно довольно уверенно сказать: замуж за Франсуа Алансона она в 1581 году не собиралась. Более того, подбадривая герцога деньгами и комплиментами, она явно надеялась, что его действия в Нидерландах автоматически втянут Францию в неприятности с Филиппом.

Но надо отдать должное и королю Анри. Чего-чего, а торговаться он умел прекрасно, и четко знал, как мало можно рассчитывать на помощь Елизаветы, если о помощи и ее размере нигде не написано черным по белому. Да и то…
Именно в это время в Лондон потянулась череда несколько неожиданных визитеров. Одного из них, сына мэра одного из нидерландских городов, собиравшегося открыть ворота герцогу Парма, англичане арестовали прямо во время обеда в доме испанского посла, в результате чего де Мендоза чуть не умер от бешенства, банально разругавшись в пух и прах с самой Елизаветой.

Второй визитер был особой весьма проблематичной: дон Антонио из Крату, он же приор мальтийских рыцарей в Португалии, и он же соперник Филиппа Испанского, потому что дон Антонио хотел стать королем Португалии. Сначала Елизавета наотрез отказалась с ним встречаться, но он сумел передал известие королеве, что приехал не просить денег. Напротив, он кое-что ее величеству может предложить: драгоценности дома Браганса.

Конечно, Елизавета не могла отказаться от возможностей заполучить португальские бриллианты. Бриллианты Бургундского дома у нее уже были, именно под них она и дала денег Оранскому. Теперь сокровища герцогов Браганса дали дону Антонио возможность нанимать английских пиратов, хоть и не являясь официально гостем Елизаветы, но и без препятствий со стороны английских властей. Частный бизнес, святое дело. Но дон Антонио отбыл в Плимут под развевающимися португальскими флагами, а в Плимуте соединился с кораблями Дрейка, что во Франции поняли, как официальное участие Елизаветы в португальской авантюре. И дали отмашку французскому флоту присоединиться.

Уолсингем, практически уверенный, что произошла ошибка, и его государыня ни сном, ни духом не ведает про ошибочный вывод французов, был, в кои-то годы, потрясен до глубины души, когда узнал правду. Елизавета хладнокровно объяснила, что теперь-то Франция сделала первый шаг к войне. И Уолсингем должен отправиться в Париж, где его задачей будет втравить Францию в войну поглубже, не вовлекая свою королеву в неприятности и, главное, расходы.

Уолсингем холодно ответил, что предпочтет отправиться в Тауэр. Вероятно, он был невероятно взбешен тем, что Елизавета красиво обошла его на его собственном поле. Хотя, возможно, он был менее циничен, чем она, и ему было бы трудно сказать, после всего случившегося, королю Франции, что «народ ее Величества не позволит ей связать себя браком со страной, находящейся в состоянии открытой войны». Но сэру Фрэнсису все-таки пришлось отправиться в Париж, потому что он увидел в сложившейся ситуации опасность, о которой никто, в горячке интриг, не подумал. Взбешенный король Франции, который не был глупцом, и прекрасно понял, что его использовали, и использовали грубо, мог вернуться к идее католической лиги.

@темы: Elisabeth I