Do or die
Переговоры с дофином действительно были намечены. Предложение встретиться 26 марта 1419 года было сделано буквально на следующий день после сдачи Руана. Но Генри вел переговоры со всеми и повсюду. По сути, ему было безразлично, договариваться ли с герцогом Бургундским, или с дофином, или просто продолжать войну.
читать дальшеШли активные переговоры о том, чтобы женить Хэмфри на дочери Шарля III Наваррского (это могла быть или незамужняя Мари, или вдовеющая Бланш, или даже Изабелла, которая выходила как раз в 1419 году замуж в дом Арманьяк). Относительно Джона Бедфорда планы были или женить его на какой-то немецкой принцессе, или (совсем уж экзотика) рассматривался вариант «the adoption of Bedford by Queen Joanna of Naples” (дело в том, что она как раз освободилась от своего французского мужа в 1418 и была свободна, готовясь к коронации в возрасте 41, так что замуж за Бедфорда она бы, возможно, и вышла, даже с радостью, но усыновить???). Впрочем, все эти и другие переговоры скорее были просто методом прощупать дипломатически симпатии тех, кто был каким-то образом связан с французским королевским домом.
Король даже не слишком удивился тому, что на рандеву дофин не явился. Разумеется, этот факт мощно использовался в международной проанглийской пропаганде, но о чем король с дофином, собственно, могли договориться? На самом деле, переговоры шли с герцогом Бургундским, с кем было сделано мирное соглашение повсюду, за исключением Нормандии, где англичане продолжали осаду Иври и Гисорса. А к дофину в Прованс отправили Варвика, который должен был встретить наследника французского престола в середине мая. Правда, по пути в Прованс Варвик не удержался от того, чтобы повоевать с дю Шателем, который его внезапно атаковал – что, надо сказать, было актом довольно предательским, потому что Варвик на тот момент находился в полномочиях посла.
Генри не доверял бургундцам, но они были, все-таки, предпочтительнее дофина. Каким бы интриганом герцог ни был, он был, в первую очередь, человеком государственного ума. К 1419 году он понял, что сеть сплетенных им же самим интриг вот-вот опутает его самого, и в этой ситуации даже клеймо англомана было менее опасным, чем борьба фракций внутри французского двора. Дофин же, с беззаботностью юности, действовал заодно с искателями приключений, которые его окружали, и ожидать от него разумных поступков, как от государственного лидера, не приходилось.
Наконец, время и место конференции было назначено: 30 мая, Ла Прю дю Шат. Место было выбрано так, чтобы все стороны чувствовали себя в безопасности, но французы, наученные горьким опытом собственных мирных переговоров, превратили свою ставку в настоящую крепость. На переговоры явились с французской стороны король, королева, герцог Бургундский... и принцесса Катерина. Лично.
Первый день прошел в обменах церемониальными любезностями. Настоящие переговоры начались на второй. Генри подтвердил свои претензии на руку принцессы, и потребовал в качестве приданного за невестой выполнение всех условий Бретонского договора и Нормандию в придачу. Французы потребовали, чтобы, во-первых, Генри отказался от титула короля Франции. Генри согласился с оговоркой, что сохранит этот титул на тех территориях Франции, которые находятся и перейдут в его владение. Вторым требованием было отказаться от всех притязаний на Анжу, Турин, Майн, Фландрию и Бретонь. Это Генри сделать отказался. Третьим требованием было дать слово короля, что ни он сам, ни те, кто займет трон Англии после него, не будут претендовать на корону Франции. Генри ответил, что, договариваясь о встрече с дофином, он был готов на это согласиться, если другая сторона даст то же обещание. По сути, он ответил отказом, и позже уточнил, что считает данный пункт ограничением своей личной свободы. Последним пунктом французы потребовали, чтобы Генри подтвердил мирный договор тремя своими владениями в Англии в виде залога. От этого король отказался, посчитав оскорбительными все сомнения в своей искренности. Затем стороны немного поторговались о размере приданного принцессы.
В целом, конференция прошла неплохо. На одной из встреч Генри даже оставил свой вооруженный эскорт за пределами палатки для переговоров, и был устроен пир для сопровождений обеих стран. Гром грянул 30 июня, в день завершения. Выяснилось, что герцог Бургундский успел за это время тихонько договориться с дофином. Что сводило к нулю все результаты конференции. Генри вызвал герцога для приватных переговоров. Если переговорами можно назвать финальную фразу Генри, которая была произнесена достаточно громко для того, чтобы ее услышали многие: ”Fair cousin, we would have you to wit, that we will have your King’s daughter and all we have demanded, or else we will drive him and you out of his kingdom!”
Переговоры с дофином у бургундца тоже не складывались. «Разговаривать с герцогом – все равно, что беседовать с глухим ослом!», - жаловался представитель дофина. Тем не менее, что-то вроде договора заключить удалось. Во всяком случае, обе стороны пообещали не предпринимать ничего в ущерб друг другу, и не договариваться за спиной друг друга с англичанами. Поскольку формально французы не явились на дальнейшие переговоры, Генри возложил всю ответственность за несостоявшийся мир именно на них.
О том, что случилось за кулисами, можно понять из письма королевы Изабо к Генри, которое она написала 2 месяца спустя. Дело было в том, что дофин пригрозил родителям и герцогу Бургундскому, что если они договорятся с Генри, то во Франции не останется города, где они смогут чувствовать себя в безопасности, и ни одного француза, который не станет их врагом.
Генри, до последней точки выдерживая условия перемирия, использовал перерыв в военных действиях с толком. Его рыцари часто бывали в соседнем Понтуазе, находящемся, кстати, всего в 30 км от Парижа. Они составили прекрасное описание системы обороны города и его гарнизона. Король решил нанести удар так, чтобы он стал полным шоком для противника. Перемирие закончилось 29 июля, и уже на следующее утро авангард под командованием гасконца Гастона де Фоя тайно подобрался к городу с таким расчетом, чтобы дождаться смены караула. В подходящий момент лазутчики, никем не замеченные, забрались на стены, проникли в крепость и открыли ворота, через которые отряд де Фоя массой ворвался в город с криками: «St. George! St. George! The town is taken!”. Ошалевшие солдаты гарнизона и капитан крепости не могли организовать какое-то единое сопротивление, но отдельные группы сражались отчаянно. К отряду де Фоя, который, ради пущей секретности продвижения, был пешим, к этому моменту должны были присоединиться конники Хантингтона, но они слегка заблудились в темноте, и ворвались в город действительно в самый драматический, переломный момент, когда было неясно, на чьей стороне перевес.
Комендант закричал «Tout est perdu: sauve qui peut!”, что, очевидно, означало «спасайся, кто может», потому что горожане и солдаты, прихватывая что можно по пути, бросились прочь из города через противоположные ворота, прямиком по дороге на Париж. Первые вестники достигли Сен-Дени довольно скоро, и двор спешно бежал прочь из Парижа, даже не пообедав. Париж был в шоке и страхе, ожидая, что под его стенами вот-вот появятся страшные английские пушки, но армия Генри осталась в Понтуазе, который, как писал Генри домой, оказался самым полезным приобретением этой войны. Добыча была огромной, одних припасов было столько, что гарнизон мог свободно выдержать двухлетнюю осаду!
Собственно, англичанам и не нужно было появляться под Парижем. Паника там возникла и без них. Кто-то говорил, что это герцог Бургундский сдал Понтуаз, кто-то обвинял коменданта, что тот слишком был занят, спасая золото, награбленное во время репрессий Арманьяков, и ничего не сделал для защиты крепости. В Париж начали стягиваться также перепуганные жители окрестных городов и деревень, что еще больше увеличило хаос. Комендант Парижа попытался как-то реорганизовать защиту, но слишком понадеялся на наемников, которые никоим образом не воспрепятствовали появлению войска герцога Кларенса под самыми стенами Парижа. Почему? «Наше дело – защищать город», - сказали они. Париж стал ожидать штурма. Но Генри, оставив добрых парижан и французский двор мариноваться в страхах, сплетнях и подозрениях, удалился совсем в другом направлении, отправившись на осаду города Vauconvilliers.
Французский двор укрылся в Труа, и теперь дофину было самое время к нему примкнуть, хотя его ближайшие советники, особенно дю Шатель, очень этого не хотели. Предполагая, что их основным противником является герцог Бургундский, они организовали заговор, явившись с письмом от дофина, в котором в самых теплых словах выражалась надежда встретиться с герцогом и договориться. Хитрый лис заподозрил ловушку, но в представительстве дофина был епископ Валенский, ничего о заговоре не знавший, который подтвердил, что перед лицом общей угрозы все должны объединиться. Герцог Бургундский выехал из Труа, но так натренировано на предательство было его чутье, что он остановился в Брее, и отказался двигаться с места. И все-таки его заманили! Джон Бесстрашный, герцог Бургундский, интриган, лжец и убийца, встретил свою смерть в присутствии дофина в Монтрее. Дофин, судя по всему, так же ничего о заговоре не знал, как и бургундец.
Это убийство было настолько безрассудным, что плохая репутация герцога Бургундского была забыта, и он в один день превратился из подозрительного интригана в мученика за дело мира во Франции. Париж, двор в Труа и новый герцог Бургундии Филипп в Генте трогательно объединились в желании реванша и союза с англичанами. А Генри, прекрасно понимая, какой подарок преподнесла ему Фортуна, деловито занимал себя в осадах важных крепостей и хозяйственных делах, никак не пытаясь надавить на королевский двор в Труа.
Англичане под командой самого Генри взяли Meulan, и под командой Глочестера Сен-Жермен, Пуасси, и Монтжой. В конце ноября пришло известие о падение Шате Жильяр.
Генри провел зиму в Руане, посвятив время переговорам со своими советниками в Англии, с Филиппом Бургундским, и организовывая жизнь территорий, который он захватил. Герцог Бедфорд, прекрасный администратор, передал в 1420 г регенство в Англии брату Хэмфри, герцогу Глочестерскому, и присоединился к Генри в Руане. В Нормандии политика терпимости начала, наконец, приносить свои плоды. Снова оживилась коммерция, бретонцы и фламандцы появились в нормандских портах, куда, кстати, был дозволен свободный доступ и парижским купцам. Нормандцам была снова дана возможность принести клятву королю Генри, и вернуть этим себе владения, которые им принадлежали на август 1417 года. Записи говорят, что практически каждый день большое количество торговцев, военных, чиновников возвращались к нормальной жизни. Прогресс был настолько очевиден, что стало возможным ввести в Нормандии нормальные рутинные налоги.
Не так уж плохо дела обстояли и у дофина. После почти десятидневного молчания, вызванного, по-видимому, шоком от убийства герцога Бургундского и резонанса, который оно вызвало среди здравомыслящих приближенных Шарля, машина пропаганды начала действовать. Администрация дофина разослала во все крупные города письма, где утверждалось, что герцог вовсе не был убит в ловушке, но погиб, глупо напав на дофина. На севере Франции версия успеха не имела, зато юг принял ее на ура. В январе 1420 года Шарль вступил в Лион, был принят в Дофине, и осел в Тулузе. При помощи графа де Фоя (кстати, брата Гастона де Фоя, сражавшегося за англичан) дофина принял Лангедок. Практически весь юг Франции признал администрацию Шарля.
Не стоит думать, что дофин со своими советниками не искали понимания за границей. Собственно, их планы были довольно простыми. Например, заключив союз с королем Кастилии и регентом Шотландии, они намеревались привезти во Францию шотландцев на кастильских кораблях, чтобы те воевали здесь против англичан. Генри просмотрел этот маневр, и в октябре 1419 года шесть тысяч шотландцев высадились в Ла Рошели, а тремя месяцами позже соединенный франко-кастильский флот одолел англичан в морском сражении. Тем не менее, эти успехи были сведены на нет очередным приступом глупости у администрации дофина. Герцог Бретонский решительно придерживался нейтралитета. Поэтому все тот же дю Шатель решил земенить его на более сговорчивого герцога, и подговорил графа Пентэвре похитить Джона Бретонского и узурпировать его место. Это был просчет. Жена Джона, Жанна (кстати, сестра дофина) осадила замок, куда украли ее мужа, и отбила своё у врага. Разумеется, после этого бретонцы всех рангов уже перестали быть нетрайльны, и ополчились против дофина. Генри, кстати, вовремя выразил «глубокую симпатию» герцогине и даже отпустил брата герцога, Артура де Ришмона, наделив владениями в Нормандии.
Пришло время решительных переговоров между Генри и французским королевским двором в Труа.
читать дальшеШли активные переговоры о том, чтобы женить Хэмфри на дочери Шарля III Наваррского (это могла быть или незамужняя Мари, или вдовеющая Бланш, или даже Изабелла, которая выходила как раз в 1419 году замуж в дом Арманьяк). Относительно Джона Бедфорда планы были или женить его на какой-то немецкой принцессе, или (совсем уж экзотика) рассматривался вариант «the adoption of Bedford by Queen Joanna of Naples” (дело в том, что она как раз освободилась от своего французского мужа в 1418 и была свободна, готовясь к коронации в возрасте 41, так что замуж за Бедфорда она бы, возможно, и вышла, даже с радостью, но усыновить???). Впрочем, все эти и другие переговоры скорее были просто методом прощупать дипломатически симпатии тех, кто был каким-то образом связан с французским королевским домом.
Король даже не слишком удивился тому, что на рандеву дофин не явился. Разумеется, этот факт мощно использовался в международной проанглийской пропаганде, но о чем король с дофином, собственно, могли договориться? На самом деле, переговоры шли с герцогом Бургундским, с кем было сделано мирное соглашение повсюду, за исключением Нормандии, где англичане продолжали осаду Иври и Гисорса. А к дофину в Прованс отправили Варвика, который должен был встретить наследника французского престола в середине мая. Правда, по пути в Прованс Варвик не удержался от того, чтобы повоевать с дю Шателем, который его внезапно атаковал – что, надо сказать, было актом довольно предательским, потому что Варвик на тот момент находился в полномочиях посла.
Генри не доверял бургундцам, но они были, все-таки, предпочтительнее дофина. Каким бы интриганом герцог ни был, он был, в первую очередь, человеком государственного ума. К 1419 году он понял, что сеть сплетенных им же самим интриг вот-вот опутает его самого, и в этой ситуации даже клеймо англомана было менее опасным, чем борьба фракций внутри французского двора. Дофин же, с беззаботностью юности, действовал заодно с искателями приключений, которые его окружали, и ожидать от него разумных поступков, как от государственного лидера, не приходилось.
Наконец, время и место конференции было назначено: 30 мая, Ла Прю дю Шат. Место было выбрано так, чтобы все стороны чувствовали себя в безопасности, но французы, наученные горьким опытом собственных мирных переговоров, превратили свою ставку в настоящую крепость. На переговоры явились с французской стороны король, королева, герцог Бургундский... и принцесса Катерина. Лично.
Первый день прошел в обменах церемониальными любезностями. Настоящие переговоры начались на второй. Генри подтвердил свои претензии на руку принцессы, и потребовал в качестве приданного за невестой выполнение всех условий Бретонского договора и Нормандию в придачу. Французы потребовали, чтобы, во-первых, Генри отказался от титула короля Франции. Генри согласился с оговоркой, что сохранит этот титул на тех территориях Франции, которые находятся и перейдут в его владение. Вторым требованием было отказаться от всех притязаний на Анжу, Турин, Майн, Фландрию и Бретонь. Это Генри сделать отказался. Третьим требованием было дать слово короля, что ни он сам, ни те, кто займет трон Англии после него, не будут претендовать на корону Франции. Генри ответил, что, договариваясь о встрече с дофином, он был готов на это согласиться, если другая сторона даст то же обещание. По сути, он ответил отказом, и позже уточнил, что считает данный пункт ограничением своей личной свободы. Последним пунктом французы потребовали, чтобы Генри подтвердил мирный договор тремя своими владениями в Англии в виде залога. От этого король отказался, посчитав оскорбительными все сомнения в своей искренности. Затем стороны немного поторговались о размере приданного принцессы.
В целом, конференция прошла неплохо. На одной из встреч Генри даже оставил свой вооруженный эскорт за пределами палатки для переговоров, и был устроен пир для сопровождений обеих стран. Гром грянул 30 июня, в день завершения. Выяснилось, что герцог Бургундский успел за это время тихонько договориться с дофином. Что сводило к нулю все результаты конференции. Генри вызвал герцога для приватных переговоров. Если переговорами можно назвать финальную фразу Генри, которая была произнесена достаточно громко для того, чтобы ее услышали многие: ”Fair cousin, we would have you to wit, that we will have your King’s daughter and all we have demanded, or else we will drive him and you out of his kingdom!”
Переговоры с дофином у бургундца тоже не складывались. «Разговаривать с герцогом – все равно, что беседовать с глухим ослом!», - жаловался представитель дофина. Тем не менее, что-то вроде договора заключить удалось. Во всяком случае, обе стороны пообещали не предпринимать ничего в ущерб друг другу, и не договариваться за спиной друг друга с англичанами. Поскольку формально французы не явились на дальнейшие переговоры, Генри возложил всю ответственность за несостоявшийся мир именно на них.
О том, что случилось за кулисами, можно понять из письма королевы Изабо к Генри, которое она написала 2 месяца спустя. Дело было в том, что дофин пригрозил родителям и герцогу Бургундскому, что если они договорятся с Генри, то во Франции не останется города, где они смогут чувствовать себя в безопасности, и ни одного француза, который не станет их врагом.
Генри, до последней точки выдерживая условия перемирия, использовал перерыв в военных действиях с толком. Его рыцари часто бывали в соседнем Понтуазе, находящемся, кстати, всего в 30 км от Парижа. Они составили прекрасное описание системы обороны города и его гарнизона. Король решил нанести удар так, чтобы он стал полным шоком для противника. Перемирие закончилось 29 июля, и уже на следующее утро авангард под командованием гасконца Гастона де Фоя тайно подобрался к городу с таким расчетом, чтобы дождаться смены караула. В подходящий момент лазутчики, никем не замеченные, забрались на стены, проникли в крепость и открыли ворота, через которые отряд де Фоя массой ворвался в город с криками: «St. George! St. George! The town is taken!”. Ошалевшие солдаты гарнизона и капитан крепости не могли организовать какое-то единое сопротивление, но отдельные группы сражались отчаянно. К отряду де Фоя, который, ради пущей секретности продвижения, был пешим, к этому моменту должны были присоединиться конники Хантингтона, но они слегка заблудились в темноте, и ворвались в город действительно в самый драматический, переломный момент, когда было неясно, на чьей стороне перевес.
Комендант закричал «Tout est perdu: sauve qui peut!”, что, очевидно, означало «спасайся, кто может», потому что горожане и солдаты, прихватывая что можно по пути, бросились прочь из города через противоположные ворота, прямиком по дороге на Париж. Первые вестники достигли Сен-Дени довольно скоро, и двор спешно бежал прочь из Парижа, даже не пообедав. Париж был в шоке и страхе, ожидая, что под его стенами вот-вот появятся страшные английские пушки, но армия Генри осталась в Понтуазе, который, как писал Генри домой, оказался самым полезным приобретением этой войны. Добыча была огромной, одних припасов было столько, что гарнизон мог свободно выдержать двухлетнюю осаду!
Собственно, англичанам и не нужно было появляться под Парижем. Паника там возникла и без них. Кто-то говорил, что это герцог Бургундский сдал Понтуаз, кто-то обвинял коменданта, что тот слишком был занят, спасая золото, награбленное во время репрессий Арманьяков, и ничего не сделал для защиты крепости. В Париж начали стягиваться также перепуганные жители окрестных городов и деревень, что еще больше увеличило хаос. Комендант Парижа попытался как-то реорганизовать защиту, но слишком понадеялся на наемников, которые никоим образом не воспрепятствовали появлению войска герцога Кларенса под самыми стенами Парижа. Почему? «Наше дело – защищать город», - сказали они. Париж стал ожидать штурма. Но Генри, оставив добрых парижан и французский двор мариноваться в страхах, сплетнях и подозрениях, удалился совсем в другом направлении, отправившись на осаду города Vauconvilliers.
Французский двор укрылся в Труа, и теперь дофину было самое время к нему примкнуть, хотя его ближайшие советники, особенно дю Шатель, очень этого не хотели. Предполагая, что их основным противником является герцог Бургундский, они организовали заговор, явившись с письмом от дофина, в котором в самых теплых словах выражалась надежда встретиться с герцогом и договориться. Хитрый лис заподозрил ловушку, но в представительстве дофина был епископ Валенский, ничего о заговоре не знавший, который подтвердил, что перед лицом общей угрозы все должны объединиться. Герцог Бургундский выехал из Труа, но так натренировано на предательство было его чутье, что он остановился в Брее, и отказался двигаться с места. И все-таки его заманили! Джон Бесстрашный, герцог Бургундский, интриган, лжец и убийца, встретил свою смерть в присутствии дофина в Монтрее. Дофин, судя по всему, так же ничего о заговоре не знал, как и бургундец.
Это убийство было настолько безрассудным, что плохая репутация герцога Бургундского была забыта, и он в один день превратился из подозрительного интригана в мученика за дело мира во Франции. Париж, двор в Труа и новый герцог Бургундии Филипп в Генте трогательно объединились в желании реванша и союза с англичанами. А Генри, прекрасно понимая, какой подарок преподнесла ему Фортуна, деловито занимал себя в осадах важных крепостей и хозяйственных делах, никак не пытаясь надавить на королевский двор в Труа.
Англичане под командой самого Генри взяли Meulan, и под командой Глочестера Сен-Жермен, Пуасси, и Монтжой. В конце ноября пришло известие о падение Шате Жильяр.
Генри провел зиму в Руане, посвятив время переговорам со своими советниками в Англии, с Филиппом Бургундским, и организовывая жизнь территорий, который он захватил. Герцог Бедфорд, прекрасный администратор, передал в 1420 г регенство в Англии брату Хэмфри, герцогу Глочестерскому, и присоединился к Генри в Руане. В Нормандии политика терпимости начала, наконец, приносить свои плоды. Снова оживилась коммерция, бретонцы и фламандцы появились в нормандских портах, куда, кстати, был дозволен свободный доступ и парижским купцам. Нормандцам была снова дана возможность принести клятву королю Генри, и вернуть этим себе владения, которые им принадлежали на август 1417 года. Записи говорят, что практически каждый день большое количество торговцев, военных, чиновников возвращались к нормальной жизни. Прогресс был настолько очевиден, что стало возможным ввести в Нормандии нормальные рутинные налоги.
Не так уж плохо дела обстояли и у дофина. После почти десятидневного молчания, вызванного, по-видимому, шоком от убийства герцога Бургундского и резонанса, который оно вызвало среди здравомыслящих приближенных Шарля, машина пропаганды начала действовать. Администрация дофина разослала во все крупные города письма, где утверждалось, что герцог вовсе не был убит в ловушке, но погиб, глупо напав на дофина. На севере Франции версия успеха не имела, зато юг принял ее на ура. В январе 1420 года Шарль вступил в Лион, был принят в Дофине, и осел в Тулузе. При помощи графа де Фоя (кстати, брата Гастона де Фоя, сражавшегося за англичан) дофина принял Лангедок. Практически весь юг Франции признал администрацию Шарля.
Не стоит думать, что дофин со своими советниками не искали понимания за границей. Собственно, их планы были довольно простыми. Например, заключив союз с королем Кастилии и регентом Шотландии, они намеревались привезти во Францию шотландцев на кастильских кораблях, чтобы те воевали здесь против англичан. Генри просмотрел этот маневр, и в октябре 1419 года шесть тысяч шотландцев высадились в Ла Рошели, а тремя месяцами позже соединенный франко-кастильский флот одолел англичан в морском сражении. Тем не менее, эти успехи были сведены на нет очередным приступом глупости у администрации дофина. Герцог Бретонский решительно придерживался нейтралитета. Поэтому все тот же дю Шатель решил земенить его на более сговорчивого герцога, и подговорил графа Пентэвре похитить Джона Бретонского и узурпировать его место. Это был просчет. Жена Джона, Жанна (кстати, сестра дофина) осадила замок, куда украли ее мужа, и отбила своё у врага. Разумеется, после этого бретонцы всех рангов уже перестали быть нетрайльны, и ополчились против дофина. Генри, кстати, вовремя выразил «глубокую симпатию» герцогине и даже отпустил брата герцога, Артура де Ришмона, наделив владениями в Нормандии.
Пришло время решительных переговоров между Генри и французским королевским двором в Труа.
@темы: Henry V
роза "Алан Бланшард" 
Мне известно по личному наблюдению, это печальное явление [побои жене от мужа] в Письменской волости, к стыду «сильной половины» составляющего ее человечества, - вещь совсем заурядная, в некоторых же деревнях и семьях даже чуть не обыденная. Между тем за целые 35 лет оказались там только две решительные женщины, которые нашли в себе мужество «пойти против рожна» и пожаловались на своеобразное выражение супружеской ласки суду. В 1873 г. получил за это 5 розог кр. д. Мал. Куданово, Гаврило Андр., и в 1894 г. кр. д. Жуково, Никанор Ив. Сарычев арестован на 7 дней, так как по свидетельским показаниям повод к избиению был дан самой его женой.
Мари Анжу
перед началом
эпизод с пленниками
Генри молится перед битвой
Генри спасает Хэмфри
Генри сражается
(просто картинка, не из контекста)
Утром перед работой так зажало нерв в хвостовой части, что пришлось взять больничный на неделю. Угадайте, болит ли спина теперь? 
Веселый дофин
Арманьяк
герцог де Берри
принцесса, за которой хотели в придачу всё царство
Хэмфри
Филиппа
Генри Бьюфорт
Старый герцог Бургундский
Джон Бесстрашный
Смерть Луи Орлеанского
Шарль Орлеанский, сын Луи - поэт, кстати, более 500 поэм написал
Принц Уэльский