Мэри и Элизабет

От любого короля ожидалось, что он составит достаточно внятное завещание как можно быстрее после своей коронации: кто будет править, если он умрет без наследников, и кто будет править, если назначенный наследник тоже умрет, и так до бесконечности. Такое же завещание предстояло составить и королеве Мэри. Казалось бы, ее отец продумал всё до нее и за нее, но, спасибо Ренару, Мэри выпускала клыки и когти просто при одном упоминании имени Элизабет. Всплыли старые обиды, открылись старые раны.



Когда-то, когда Элизабет была забытой всеми девочкой, именно леди Мэри решительно привезла ее на глаза отцу, чтобы напомнить, что у того две дочери, нуждающиеся в его опеке.

С нынешней точки зрения королевы Мэри, Элизабет была государственной проблемой. Она была дочерью женщины, из-за которой вся нация угодила под папскую интердикцию. К тому же, она была несомненным бастардом, что бы там ни утверждал парламент: она была зачата до того, как родителей Мэри развели. Она была еретичкой, она была интриганкой! Это была интересная смена курса.

Конечно, когда принцессу Мэри разжаловали до положения придворной дамы при ребенке женщины, из-за которой ее отец бросил ее мать, она одинаково ненавидела и Анну Болейн, и Элизабет. Но потом, когда обе дочери короля Гарри оказались дочерьми разведенных жен, а потом Элизабет оказалась и сиротой, многое изменилось. Это не совсем правда, что Мэри была отчаянно несчастна при дворе Элизабет, ведь вела этот двор та же женщина, которая вела двор самой Мэри, когда та была маленькой, и которая действовала по соображениям здравого смысла, а не по приказам из Лондона. Когда Мэри снова разрешили жить при дворе ее отца, именно она привезла с собой Элизабет, о которой король, кажется, совершенно забыл. В июле она въезжала в Лондон радом с сестрой, именно рядом, как с равной. А в октябре она о Элизабет уже не могла слышать.

Конечно, это было отчасти результатом влияния Ренара, который не уставал предупреждать Мэри об опасности, которую представляет собой ее сестра. Но Ренар ровно столько же времени требовал и казни Джейн Грей, у которой тоже были права наследования, и Мэри успешно пропускала эти требования мимо ушей. Не означает ли это, что Элизабет чем-то сама растравила старую рану?



По мнению Мэри, после нее неоспоримое право на трон имела законнейшая племянница Генриха VIII, дочь его старшей сестры, Мария Стюарт.



Затем была леди Леннокс, Маргарет Дуглас – дочь старшей сестры короля Генри от ее второго брака.



Далее следовала герцогиня Саффолк, дочь младшей сестры короля Генри (а не ее дочь Джейн).



И, наконец, будущий лорд Дарнли – сын леди Леннокс. Именно наличие уже имеющегося сына делало леди Леннокс лучшей главной наследницей в глазах Мэри.



Мария Стюарт отпадала из-за ее брака с дофином Франции, а вот остальных Мэри включила бы в свое завещание в означенном порядке. Ренар, уже знающий, как опасно для Мэри исключение Элизабет из порядка наследования, предлагал королеве оставить сестру своей наследницей, добавив условием принятие католичества. Но Мэри и слушать ничего не хотела, что только доказывает, что дело было не в протестантстве Элизабет. Было что-то еще.

Кортни? Не похоже. Этот молодой человек был слишком коварен, слаб и самовлюблен, да и не скрывал, что Элизабет ему очень не нравится: с его точки зрения, она была невыносимо высокомерна. Опять же, если бы Мэри его хотела, он вприпрыжку побежал бы с ней под венец. Но у Мэри был лучший жених.

Можно сказать, что прозорливость Мэри дала ей возможность рассмотреть зарождающуюся интригу в пользу сестры, но это вряд ли. Это не объясняет ее неожиданной и страстной неприязни. К тому же, не ставя под сомнение наличия бесспорно высокого интеллекта у этой королевы, можно доказуемо утверждать, что прозорливости в ней на данный момент не было ни капли.

Я предполагаю, что за ненавистью стояла горечь, а может быть - зависть. Неопределенная, горькая, возможно, даже не признаваемая. Элизабет действительно была живым напоминанием краха, разбившего жизнь Мэри, укравшего у нее здоровье и лучшие годы жизни. Мэри сама была для своего отца живым напоминанием несбывшихся надежд и некрасивых поступков, и как она поступила? Слилась с фоном, покорилась, старалась даже потенциально не раздражать отца. Ожидала ли она того же от сестры? Возможно. Но Элизабет 1553 года была еще дерзкой девчонкой, не привыкшей считаться с сестрой.

И пусть Элизабет теперь в порядке придворной важности следовала за леди Леннокс и герцогиней Саффолк, и придворные дамы, видя такое понижение статуса, старались с ней не общаться. Зато джентельмены группировались вокруг опальной принцессы все шире разрастающейся стаей, а именно джентельмены делали в этом королевстве политику. К тому же, Элизабет в 1553 только исполнилось (7 сентября) 20 лет. Мэри же приближалась к 38-летию. Глядя на надменную, горделивую, несговорчивую сестру в блеске молодости, в окружении могущественных мужчин, Мэри просто не могла не думать о том, как она сама встретила свое 20-летие.



Это было 18 февраля 1536 год. Мать Элизабет приезжала лично прессовать падчерицу, угрожала, пыталась подкупить, осаждала мужа требованиями казнить непокорную дочь. Анна Болейн казалась сильнее, чем когда-либо, распоряжаясь в пользу протестантов, активно вмешиваясь в дела королевства. Она объявила о своей беременности, твердо уверенная, что в этот раз родит сына. Очень скоро всё изменится, но в день своего 20-летия Мэри об этом не знала.

Через 17 лет та, жизнь которой клонилась к закату, глядела на свою старую соперницу, переживающую восход своей жизни. Умную, красивую, несомненно способную, холодноватую и гордую. Что Мэри могла чувствовать? Она так громко строила планы семейного счастья с Филиппом, что невольно закрадывается сомнение, насколько она в это счастье верила. Проект «наследник» - это одно, внутренняя вера в то, что проект будет удачным – совсем другое.

Когда предположения о заговоре в пользу Элизабет подтвердились, вряд ли это стало шоком для Мэри. Но переломным моментом – несомненно. В план входил быстрый и тайный брак Кортни и Элизабет, их бегство из Лондона в Девоншир, и сбор сил под заявление, что королева Мэри с престола смещается из-за своих коварных планов подчинить Англяю Испании. Таким образом, потомок Плантагенетов (а это была единственная ценность Кортни, его родословная) и дочь славного короля Генри возглавили как бы борьбу за независимость страны. Звучит куда как более достойно, чем «дворцовый переворот».

Знала ли Элизабет об этих планах? Насколько она в них участвовала? Послы Франции и Испании выражают в своих рапортах уверенность, что знала, но доказательств этому нет. Как писал французский посол Noailles, «если бы Кортни не был тем, кем он был, успех был бы обеспечен».

Парламент распустил себя 6 декабря, принц Филипп ожидался в Англию к Рождеству. Элизабет попросила у королевы разрешения удалиться в свое деревенское поместье, и разрешение было дано. Более того, Мэри сама пришла ее проводить, надарила сестре дорогих подарков, от соболей до жемчугов, и обняла на дорогу. Притворство? Возможно. Но ведь и эскорт в 500 вооруженных ноблей для принцессы, едущей в деревню, мог выглядеть невинно только в глазах простака.

@темы: Mary I

---

Королева Мэри отстаивает право на выбор

«Кто рожден для неги счастья, кто – для мрачной тьмы ненастья», - это словно про Мэри Тюдор написано. Она так рано стала несчастной, так долго была притесняема, столько лет на нее просто никто не обращал внимания, что стоит ли удивляться ее внезапно пробудившимся надеждам на любовь и защиту? По крайней мере, теперь она, коронованная королева Англии, могла сражаться за свое право быть счастливой. И пусть всё закончилось "как всегда", она хотя бы последние годы своей жизни по-настоящему жила. К сожалению, для подданных попытки их правителей быть по-человечески счастливыми обходятся обычно дорого.



Мэри не была готова к выпаду Ренара. И, как всегда в моменты неожиданно острые, среагировала спонтанно и своеобразно, словно по наитию. Она встала со своего места, и сказала, что должна посоветоваться со своими лордами. И просто покинула комнату, а лорды, очумевшие от происходящего, потянулись за ней.

Надо иметь в виду, что Ренар четко знал, какова позиция каждого члена королевского совета по поводу испанского брака. Но вот сами лорды понятия не имели, кто из них что думает по этому поводу. Они настолько друг другу не доверяли, между ними было столько обид и амбиций, что вообразить какое-то подобие внятного обмена мнениями по вопросу с этими сэрами было невозможно. Во всяком случае, Мэри предпочла истолковать их возгласы так, как ей хотелось, и вернулась в тронную комнату сияющей. Предложение Филиппа было принято. У Мэри были недостатки, но медлительность в их число не входила.

С той же скоростью Мэри назначила открытие суда над братьями Дадли, арихиепископом Кранмером и леди Джейн Грей. Ее намерением была амнистия для леди Джейн, тюремное заключение для Дадли, и казнь для Кранмера. Архиепископ, в обычной своей манере, написал ей длинное и серьезное письмо, суть которого сводилась к тому, что он был рукоположен в архиепископы самим папой Римским, поэтому он, по католическим законом, был гражданскому суду не подсуден. Но в данном случае Мэри была вполне готова оказаться плохой католичкой. «Кранмер будет казнен», - писал Ренар императору уже 18 ноября 1553 года. В том же письме он отмечает, что эти дни дались ей нелегко: она держалась по-боевому, не давала воли своим нервам, но физически просто таяла на глазах. Посол объясняет, почему.

Во-первых, Мэри пришлось 16 ноября померяться волей со всей палатой общин. Ее туда пригласил спикер палаты, и ее ролью была роль человека, принимающего решение своего народа, а не отдающего приказы. В противном случае, парламент бы просто распустил сам себя, следствием чего были бы массовые беспорядки в народе и перебои в деятельности государственной машины. Парламент, собственно, потребовал от королевы, чтобы она взяла себе мужа. Ее обязанностью было обеспечить стране наследника престола, потому что Мария Стюарт уже высказала свою претензию на этот трон. Но парламент выразил пожелание, чтобы кандидат в женихи не был бы иностранцем.

Формально, ответ королевы должен был зачитать парламенту канцлер королевства, но Мэри встала немедленно после того, как спикер палаты сел, и ответила сама:

«За ваше желание видеть нас замужем, мы благодарим вас. Ваше же стремление диктовать нам, какого консорта мы должны себе выбрать, мы отметаем как чрезмерное. Нам не хотелось бы, чтобы английский парламент использовал подобный тон, обращаясь к своему суверену. И, поскольку в личных делах каждый следует своему собственному вкусу, суверен имеет право требовать аналогичной свободы.

Если вы, наша палата общин, навяжете нам мужа, который нам не нравится, это может вызвать неудобные для вас обстоятельства в виде нашей смерти. Если мы выйдем замуж за того, кого не любим, мы будем в могиле в течение трех месяцев, и наследник, о котором вы говорите, никогда не появится на свет. Мы много слышали от вас, чего вы ожидаете от нашего брака, но мы не услышали о том, что имеет некоторое значение для нас – нашей личной склонности.

Мы не забыли нашу коронационую клятву. Вы выйдем замуж так, как Бог направит наш выбор, к Его чести и к пользе для нашей страны.»

После такой речи спикеру палаты стало так нехорошо, что ему помогли выбраться из зала. Гардинер, присутствующий, как Лорд Канцлер, ехидно заметил Арунделлу, что спикер палаты общин «только что лишился места – его узурпировала королева». Но зря он потешался над спикером – следующим горолева взялась за него, и немедленно. Она обвинила его в том, что всё произошедшее случилось благодоря его хорошо известному мнению, что она должна идти замуж за Кортни.

Гардинер, застигнутый врасплох, брякнул, что он действительно хорошо относится к Кортни, они ведь познакомились в Тауэре. «И то, что ты знаешь его по Тауэру, должно сделать его подходящим для меня мужем?!» Королева то ли получила реакцию на напряжение в парламенте, то ли совершенно намеренно «дожимала» Гардинера. «Я никогда не выйду за него замуж, никогда. И вы знаете, что я – хозяйка своего слова». Гардинеру ничего не оставалось, как только сказать, что королева вольна выбрать себе мужа сама. Было бы удивительно, если бы в тот момент он не вспомнил рык Большого Гарри.

Вторым моментом, который определенным образом опустошил эмоции Мэри, было определение Кранмера под суд, с твердым намерением приговорить его к казни. Если верить Ренару, это было чистой и незамутненной местью. Королева говорила ему, что у нее такое чувство, словно с ее души, наконец, сняли тяжесть, которая угнетала ее всю сознательную жизнь. В самые мрачные минуты она утешала себя ненавистью к этому человеку, и этой ненависти было столько, что для любви в душе не осталось места. И теперь ей странно. Одно главное чувство ушло, другое не пришло. Может, она еще научится жить по-новому. У нее будет муж, у нее будет ребенок. «В моей жизни было мало места для любви», - говорила она. Ренар смотрел на сильно постаревшую за несколько месяцев женщину, держащую себя в боевой форме только усилием воли, и ее мечты казались ему совершенно нереальными.



Было ли ему стыдно? Ведь он знал Филиппа, хотя бы по репутации. Нет, скорее всего, и Чарльз, и Ренар, и сам Филипп относились к браку по-деловому: императору всего-то нужно было железно обезопасить торговые пути между Англией и Фландрией. Он вовсе не мечтал оккупировать Англию. Устроить брак своего сына и своей кузины казалось ему самым естественным способом достичь желаемого. А у англичан были свои страхи: война с Францией, попадение в административную зависимость от чужеземцев, возможные расходы. Единственным человеком, который думал о ситуации с точки зрения просто человека, имеющего свою жизнь и свои мечты, была королева Мэри.

Не зря, ох не зря Большой Гарри не хотел видеть на троне своей страны женщину. Он-то знал, как по-настоящему одинок человек, сидящий выше всех. Особенно, если этим человеком окажется женщина. Даже его легендарная испанская теща, которая вела своих подданных рукой в латной перчатке на бой во славу Христовой Веры, оказалась, отвоевав свои войны, очень одинокой и печальной женщиной. Задумывалась ли об этом когда-нибудь Мэри? Видела ли она сходство между собой и Изабеллой, отстаивая право взять в мужья того, кого она сама захочет, а не того, кого ей попытаются навязать? Скорее всего, видела. Возможно, бабка даже была для нее примером, это было бы естественно.

@темы: Mary I

---

Мэри Тюдор становится коронованной особой

В ожидании коронации Мэри тревожилась только по одному поводу: помазание на престол совершалось святым маслом, и у нее было сильное подозрение, что английское масло утратило свою святость: формально с Англии никто папскую интердикцию не снимал. Поэтому она молила Ренара, чтобы он поспешил доставить к ее великому дню святое масло из Фландрии, где его благословил сам епископ Арраса. Звучит для современного человека совершенно по-идиотски, но напомню, что через помазание происходило, в теории, свершение божественной воли по отношению к правителю, его благословение на царство.



На самом деле, конечно, беспокоиться Мэри надо бы было по другому поводу: по Лондону со скоростью пожара распространялись рукописные копии об испанском браке с призывам бороться против идеи всеми силами. Уже в конце сентября в Гринвиче были волнения по этому поводу, распространившиеся в Саутварк, где традиционно обитали иммигранты. Дворец Гардинера, которого, почему-то, считали отцом идеи брака Мэри и Филиппа, был атакован. Его угражали убить. Почтенный прелат был вынужден носить латы под одеждой и спать под охраной в сотню стражников. Угрожающие письма находили даже под дверями покоев королевы, и никто не знал, кто их пишет. Поскольку посторонние во дворец проникнуть не могли, гипотетический убийца находился в числе придворных.



Французский посол громко объявлял лордам, что этот брак приведет к войне с Францией, и что он вообще затевается ради войны с Францией. Гардинер же даже при таких обстоятельствах старался затянуть коронацию Мэри до сессии парламента, который сможет связать ей руки в отношении замужества. С коронованной королевой, занявший трон по легальному завещанию и праву, такие ограничения могли уже не пройти. Лорды в этом отношении были полностью с Гардинером солидарны. Более того, кому-то из них пришла в голову гениальная мысль включить в текст коронационной клятвы королевы пункт об уважении независимости английской церкви. Поскольку Мэри действительно ломала голову над тем, как поклясться соблюдать только юридические законы королевства, за идеей стояла, очевидно, не столько гениальность, сколько осведомленность о намерениях королевы.



Но у Мэри был Пейджет, который вдохновил ее просто объявить, что она назначает свою коронацию на 1 октября. Ей пытались объяснить, что парламент сначала должен аннулировать ее положение бастарда. Она отвечала речами о своих долгих страданиях и о Божьей Воле, которая ее сохранила и привела на престол Англии. Всё, чего она желает – это просто подчиниться этой воле. Лорды мялись, и тут Мэри еще раз доказала, что может в критические минуты совершать нестандартные поступки. Она встала на колени перед своим советом, умоляя их сохранить лояльность Богу, ей и Англии. В те невинные времена увидеть своего суверена распростертым у твоих ног было гораздо большим, чем могли выдержать нервы хитрых, наглых, эгоистичных, но таких сентиментальных лордов.



Мэри подняли со слезами преданности и умиления, и пообещали ей всё, чего она хотела. Итак, 1 октября 1553 года святое масло с благословением епископа Аррасского было доставлено, и Мэри была торжественно коронована без единого ограничения. На банкете Ренар, по его словам, заметил «секретное понимание» между принцессой Элизабет и послом Франции. Якобы, Элизабет пожаловалась ему на вес своей парадной диадемы, а посол успокоил ее, что скоро она сменит диадему на корону. Ложь, скорее всего. Такими словами не обмениваются в толпе, где их может подслушать шпион или недоброжелатель. С другой стороны, французская порывистость...



В церемонии коронации было несколько любопытных моментов. Никто толком не знал, как ее надо организовывать. Короновать Мэри по протоколу коронации короля, или по протоколу коронации регента-консорта? Записи о коронации настолько противоречивы, что возникает подозрение: все ли пишущие эту коронацию видели, и писали ли они то, что видели, или то, что, по их мнению, было правильным? Если короновать Мэри, как короля, то она должна быть одета в пурпур – и действительно есть такое изображение. И есть описания. Если короновать, как обычно короновали регентов, то она должна быть в белом и с распущенными волосами. Есть и такие описания. По-видимому, был сделан комромисс: Мэри короновалась в пурпуре, но ее волосы были распущены. Она короновалась регентом, но не регентом короля, а как бы вступала в брак с Англией своим коронационным кольцом. В будущем ее сестра отшлифует эту идею.

как бы в регентской одежде

После коронации начались будни. Мэри, в попытке обрести независимость от своих лордов, дошла даже до того, что написала Стенли приказ направить ей в качестве личной гвардии «некоторое количество» телохранителей-ирландцев. План затем был отвергнут, но причины я не знаю. Во всяком случае, не потому, что она почувствовала себя в безопасности. Теперь по Лондону пошел новый хит сезона, памфлет об Англии и Филиппе. Памфлет напоминал о судьбе стран, попавших под руку Габсбургов: в Неаполе и Ломбардии все ведущие должности занимали исключительно испанцы. Принц Салерно был свергнут, принц Беневенто – в плену во Фландрии. Герцог Калабрии – в плену в Испании. Надежды Мэри на наследника были названы в памфлете нелепыми, и автор печалился о горькой судьбе Англии, в которой Филипп, первым делом, разрушит Тауэр, уничтожит флот и разгонит парламент, да еще разместит повсюду испанские гарнизоны.

а здесь в королевском пурпуре

Надо сказать, что против испанских гарнизонов Гардинер, в глубине души, не возражал бы – ему очень хотелось реванша в восстановлении собственности церкви, и военная сила в этом деле очень бы пригодилась. Но, будучи патриотом, Гардинер искушение переборол, и остался в оппозиции к браку.

Таким образом, возле королевы оказался один только Пейджет, остальные ее советники сформировали жесткую оппозицию. Это было неумно. Потому что Мэри прилипла к Ренару еще сильнее. С ним, по крайней мере, она могла говорить о Филиппе и замужестве. К ее чести надо сказать, что она не допускала мысли о том, чтобы испанцы заняли места в правительстве. В основном же она выплескивала обычные чувства девицы на пороге замужества: ужасалась историям, которые слышала о гордости и горячем характере Филиппа, мучалась неуверенностью, пыталась себе представить проблемы их совместной жизни – невеста есть невеста, 17 ей или 37.



Ренар упорно жал на самое горячее желание королевы: молодость Филиппа гарантирует, что он увидит совершеннолетие своего сына, Англия достаточно настрадалась из-за несовершеннолетних королей. И муж поможет Мэри победить ее четырех врагов: еретиков, друзей Нортумберленда, Францию, и сестру. Мэри гораздо более горячо защищала леди Джейн, чем Элизабет.

Можно ли ее осуждать? В этой истории у нее жалкая роль, а у Ренара некрасивая, но... В самый критический момент Мэри ее подданные и родственники оставили одну против всех них. Она имела право на лояльность хотя бы сестры, но та почти сразу перешла в оппозицию. Сестру лорды превозносили, сестру они уважали, сестрой они угрожали ей, Мэри. Мэри действительно не понимала суть проблемы. Для нее ее страна нуждалась в спасении, а люди, которые должны были королеве в этой миссии помочь, сопротивлялись всеми силами. Что касается Ренара, то он действовал, как хороший дипломат и верный защитник интересов своего господина, не больше.

коронационное кресло Эдварда III

А еще один защитник интересов Святого Престола и миссии Мэри уже не мог усидеть на месте. Император пытался придержать Реджинальда Поля, но тот довольно резко ответил императору через его духовника: первый долг королевы - перед Богом. Она должна заботиться о спасении своей души и миллионов душ своих подданных. Никакая политика, никакие парламентские акты не могут встать между королевой и этим долгом. Мэри – законная королева, которая должа вывести из-под интердикции свою страну, и ей не нужны никакие новые ограничения ее парламента. Есть два пути: путь к вечному спасению, и путь к потере бессмертной души. Император письмо прочел, подумал, и переслал его Мэри. Поэтому оно и нашлось в State Paper Office.

Сессия парламента открылась 5 октября. И это была еще та сессия! Для начала, на нее явилось 430 членов палаты общин. Что касается палаты лордов, из них на сессию явились все те, кто годами ногой не ступал в Лондон в знак протеста против политики Генри и Эдварда, что делало состав палаты весьма консервативным и престарелым. Партия реформ же была практически сведена на нет всеми заменами ставленников Нортумберленда на людей консервативного лагеря. Да и сама казнь Нортумберленда произвела впечатление, надо сказать.

Но началась сессия с катастрофы. Прибывший в Рим Коммендоне изложил весь ход переговоров с Мэри на открытом заседании консистории, и оттуда новости немедленно полетели в Англию – как раз к открытию парламента. Мэри пришлось отвечать своему совету, действительно ли она собирается восстановить монастыри, вернуть им ранее отчужденное церковное имущество и недвижимость, и вернуть власть папы над Англией? Мэри не могла этого отрицать. Ей сказали, что ее желания – это ее личные желания, но парламент их не утвердит. С другой стороны, парламент был склонен вернуться к тому состоянию дел, какими они были при короле Генри: страна останется свободной от папизма (и это – вопрос политики, а не религии), но у папы останется власть на тех землях, которые продолжают находится во владении католической церкви Англии.



Парламент решил признать легальность рождения Мэри при условии, что о папской диспенсации не будет упоминаться. Любопытно, что это автоматически подтвердило право Элизабет на трон в качестве наследницы – в обоих случаях король жил с их родительницами веря, что они являются его законными женами, стало быть брак с обеими был законным, хотя бы и имелись основания рассматривать оба брака незаконными. Решение это не было, конечно, глубоко теологическим, просто парламент решил, что играть с завещанием короля Генри не стоит. На этой же сессии Кортни вернули все его права, его матери вернули ее владения, акты Эдварда III о государственной измене снова стали законом. Относительно религиозных законов, принятых при короле Эдуарде, препиралось сначала духовенство. Поскольку прения без всякого смысла продолжались 8 дней, парламент сам решил вопрос голосованием: голосами 350 против 80 месса была возвращена в церкви, а священников обязали вернуться к целибату.



Тем не менее, парламент решил, что отказ от посещения мессы не должен преследоваться, что ни о реставрации аббатств, ни о возвращении под крыло Рима не может быть и речи, и что вообще любые религиозные преследования отныне запрещены. Протестанты, кстати, успели устроить по тюрьмам изрядное количество народа, который не имел другой вины, кроме приверженности к католицизму – эти люди должны быть выпущены на свободу. Что касается брака Мэри с Филиппом, то обе палаты были совершенно едины в своем мнении: королева должна выбрать себе мужа среди своих подданных. Это решение было оглашено 29 октября.

Мэри была в отчаянии. Кортни, берущий реванш за проведенные в Тауэре молодые годы дебоширством и распутством, был ей противен, а большинство католических лордов стояли именно за его кандидатуру. Когда она сказала об этом, ей ответили, что, став женой Филиппа, она стала бы невольно мачехой превеликому множеству незаконных отпрысков этого принца, так что уж лучше Кортни, он хоть свой. Мэри послала за Ренаром, и поставила вопрос ребром: правда ли то, что принц Филипп ведет себя беспутно? Ренар, прижав руку к сердцу, поклялся спасением своей души, что принц Филипп – приличнейший и набожнейший принц католического мира, так что все, кто утверждает иное, лгут из нехороших побуждений.

Мэри, проведя в слезах и молитвах несколько дней, объявила Ренару, что Господь хочет, чтобы она вышла замуж за Филиппа. Собственно, парламент не мог запретить королеве замужество, но только обратиться к ней с петицией, и, пока петиция ожидалась, Ренар решил немного поспрашивать ведущих политиков, что они думают о будущей политике королевы. Гардинер считал, что Мэри должна взять в мужья Кортни, отправить Элизабет в Тауэр, и выжечь ересь из королевства огнем и мечом. Пейджет хмыкнул, что если королева отправит сестру в Тауэр, то не проживет и дня. По его мнению, единственным курсом действий, которые обеспечат Мэри спокойное царствование, было признание Элизабет своей наследницей, если Мэри умрет бездетной. И пусть выходит замуж, за кого хочет. Кортни надо женить на Элизабет, и забыть безумные идеи о возвращении Англии папе и земель аббатствам.

Мэри не понравилось ни одно предложение. Она хотела Филиппа, папу, и не хотела признавать Элизабет своей наследницей. Точка. 8 ноября на заседании совета Ренар сделал королеве официальное предложение от имени принца Филиппа, и попросил однозначного ответа, да или нет.

@темы: Mary I

---

Ай, как пишет!

АПД. Дочитала, проглотила или выпила - как угодно. Самое приятное - они не закончены. Теперь, главное, забыть о них надолго, чтобы снова читать полностью, а не кусочками.

Изящно, не затягивая, увлекательно!
Ролдугина София, "Кофейные истории" samlib.ru/r/roldugina_s_w/

запись создана: 19.05.2013 в 18:02

@темы: Счастье есть!, "Чтиво"

---

Мэри Тюдор пребывает в дурном настроении, а посол императора интригует

Мэри поддерживала отношения (как она полагала) с Римом через своего кузена императора и его послов в Англии. Но интересы императора и интересы Рима совпадали весьма относительно. Если император хотел, чтобы Папский Престол был его личным орудием управления Европой, то папа в Риме хотел бы управлять по-прежнему и Европой, и императором. Правда, Юлий III имеет не слишком хорошую репутацию, и обвиняется во всех мыслимых и не очень грехах в наше время, но он ведь был дипломатом и юристом по образованию. И в 1553 году он был сильно зол на императора, из-за которого рассорился было всерьез с Францией и Германией. Именно в 1553 Юлиус попытался начать свою игру, отправив в Англию своим легатом Реджинальда Поля.

папа Юлий III

Но легат – лицо официальное, Реджинальду Полю пришлось ждать, пока в страну въехать ему не разрешил парламент, поэтому секретно папа Юлиус отправил лично к Мэри своего посланника Джиованни Коммендоне. Прибыл этот секретный посланник в Лондон еще 8 августа, под личиной итальянского купца, присматривающего для себя недвижимость. Поскольку практически бесхозная недвижимость в Лондоне была именно от роспуска католических монастырей, Коммендоне быстро познакомился с неким католиком, который входил в штат двора королевы Мэри. От него агент и узнал, что Мэри находится в Тауэре, провозглашенной королевой, но практически на положении узницы, и тайно к ней пробраться не так-то просто.

Джиованни Франческо Коммендоне

Каким-то образом интервью с королевой пронырливый итальянец получил. Очевидно, английские лорды не слишком-то обращали внимание на купцов, снующих вокруг королевы. Мэри вполне определено сказала Коммендоне, что она твердо намерена не только реставрировать католицизм в стране в качестве господствующей конфессии, но и вернуть Англию под защиту папы. Это был ответ «да», за которым поледовали «но».

Реджинальд Поль ни в коем случае не должен пытаться въехать в Англию в качестве папского легата. Он не имеет церковного чина, поэтому почему бы его сначала не сделать хотя бы дьяконом. Далее, прежде чем она начнет церковную реформу, она хотела бы почувствовать себя на троне поуверенее. Коммендоне определенно рапортует папе, что Мэри в тот момент выработала уже очень устойчивую неприязнь ко всем английским лордам, включая Кортни, и жаждала получить в поддержку своей власти мужа-императора. Похоже, она была сильно растеряна и напугана теми ограничениями, которые на нее наложили ее лорды-союзники.

Реджинальд Поль

Но на то Коммендоне и был дипломатом, чтобы не помчаться сразу с полученными сведениями к папе. Он предупредил Мэри, что она должна хранить их встречу в полной тайне даже от посла Ренара. И Мэри действительно скрыла свои прямые контакты с Римом от господина посланника, который, вместе со своим хозяином, немало удивлялся несговорчивости королевы в религиозном вопросе. Коммендоне успел увидеть возвращение месс, обращение в католицизм (или, скорее, возвращение) Нортумберленда, братьев Дадли, Палмера и Гейтса, и казни троих из обратившихся. Он также понял, что большинство лордов ведет двойную игру с Мэри. Они владели обширной собственностью распущенных монастырей и разжалованных католических прелатов, и в любой момент были готовы заменить Мэри на Элизабет, если королева попытается их этой собственности лишить. Только после этого он покинул Англию, увозя искренние заверения Мэри в преданности Папскому Престолу.

Император, разумеется, жениться на Мэри не собирался. Поэтому он дал Ренару распоряжения «продать» англичанам идею о выгодах брака королевы Мэри с испанским принцем Филиппом. Объединенная сила Фландрии, Англии и Испании, с подержкой императора, станет доминирующей в Европе. Соединенный флон трех стран будет безраздельно контролировать моря, что отрежет Шотландию от Франции. Это значит, что Шотландия очень быстро станет английской провинцией. Торговля при таком раскладе будет процветать. К тому же, простые ограничения власти иностранного регента английской королевы будут гарантиями того, что Англия сохранит свою свободу. Под этот проект Чарльз разрешил Ренару обещать в переговорах, что угодно: власть, владения, титулы, влияние, подтверждая их звонкой монетой.



Сначала руку и сердце принца Филиппа предложили самой Мэри. По словам Ренара, королева была не то, чтобы против, но в оборонительной позиции. Она называла Филиппа мальчиком, напоминала, что она на 10 лет его старше, что у нее скверное здоровье, что красота ее утрачена, и что у нее нет ни малейшего опыта ни в искусстве быть интересной в глазах мужчины, ни в самих отношениях с мужчинами. Ренар знал, как рассеять сомнения Мэри, но вот с ее чиновниками дело обстояло хуже. Благосклонно его выслушал только Пейджет.

Мэри совершенно правильно считала, что во всем правительстве он был единственным честным человеком, остальные, титулованные и нет, члены палаты лордов и палаты общин, неплохо нагрели руки на разорении монастырей католиков и экспроприации церковной собственности. С другой стороны, были у английских политиков и другие возражения против испанского брака. У них перед глазами был пример Фландрии, которая стала на тот момент просто испанской провинцией. Англичанам, вырвавшимся стараниями Генриха VIII из топкого болота европейской политики, совершенно не хотелось снова в него плюхаться, а альянс Мэри с Филиппом Испанским сулил и вовсе двойную ловушку. С одной стороны, это был союз с папой, который именно в тот момент проявлял независимость, и, с другой стороны, союз с императором, который одновременно пытался и папу к ногтю прижать, и свою политику вести. Для Англии эта ситуация не сулила ничего, кроме участия в чужих и не нужных ей войнах, и расходов, расходов, расходов.

Гардинер всегда был папистом, но он был также и националистом, и теперь разрывался между желанием вернуться под крыло Рима, и нежеланием воевать в чужих войнах. К тому же, он был старым противником Реджинальда Поля, подозревая, что у того совершенно своя агенда в отношении церкви. Поэтому он возражал против Филиппа и Поля. Те, кто был согласен с Гардинером относительно Поля и Филиппа, были с ним не согласны относительно папы. Гардинер был националистом, а Пейджет – интернационалистом, но, поскольку канцлером был Гардинер, Пейджет в досаде покинул Лондон и удалился в свое поместье. Он был бы за брак с Филиппом, но он был категорически против папы, как и Арунделл, и Пемброк.

Рапорты Ренара Чарльзу просто переполнены информацией в те дни: то Пемброк, Мейсон и Пейджет демонстративно удалились к себе на природу, то Кортни посажен под домашний арест, то Винчестеру запретили появляться при дворе. Стенли, Говарды, Талботы и Невиллы рассорились, и перестали заниматься делами. В общем, правительство было парализовано, а сама Мэри была уже в такой ярости, что Ренар с мрачной иронией предсказывал, что скоро полетят головы и леди Грей, и семейства Дадли, и сестренки Елизаветы. Ведь виновников, истинных виновников своего отчаяния Мэри наказать никак не могла, они были слишком могущественны. Не то, чтобы перечисленные как-то провинились сами по себе словом или делом. Просто недовольные Мэри постоянно тыкали ее своими аргументами в эти имена.



Элизабет действительно была в те дни в большой опасности. Она была наследницей престола. Весь двор сейчас посещал мессы, кроме нее, и это выглядело, как вызов. А уж если учесть, как этот факт использовала анти-папистская коалиция... Элизабет догадалась попросить у сестры аудиенцию наедине, которая была ей дана. Обеих сопровождали только по одной придворной даме. Элизабет, стоя на коленях, просила сестру понять ее убеждения, ведь она сама прошла через то же принуждение признать протестантский обряд. Она, Элизабет, воспитана протестанткой, и совершенно не понимает католицизма. Мэри пообещала сестре, что пришлет ей литературу, но потребовала подчинения. В следующее воскресенье Элизабет явилась на мессу, но явно показывала, что она больна. На следующее воскресенье она снова отсутствовала. Другой придворной дамой высшего ранга, игнорирующей мессы, была Анна Клевская, но Мэри никак старую подругу посещать их не принуждала. Анна ухитрилась поставить себя при дворе так, что была в прекрасных отношениях со всеми и при короле Генри, и короле Эдварде, и королеве Мэри. Кажется, она и с Элизабет все это время была дружна.

Ренар делал, что мог, чтобы восстановить Мэри против сестры. Политика, ничего личного. Лично ему, как человеку, Элизабет чрезвычайно нравилась. И в вопросах религии он был так же всеяден, как и его патрон. Но политика императора требовала на троне именно Мэри, и Ренар старался очистить ей горизонты. Надо сказать, что ударил он по самому слабому месту: Кортни. Мэри действительно не имела никакого опыта флирта и романтических отношений. И вот она вдруг получила в свое распоряжение Эдварда Кортни, которым могла играть, как ей заблагорассудится. И ей это явно нравилось. Ренар нашептывал ей, что многие лорды обращаются к Кортни, как к принцу, и даже преклоняют перед ним колени. И тот принимает эти знаки почтения так, словно их с Мэри брак – дело решенное. Мало этого, он оказывает знаки интереса принцессе Элизабет. Игру Ренара понял бы любой придворный: господин посол хотел одним ударом разделаться и с соперником принца Филиппа, и с естественной соперницей Мэри. Но королева реагировала от всего сердца, чувствуя и ревность, и ненависть, и снова проклятую неуверенность в себе.



Но вот кто бы мог подумать, что бесило Мэро больше всего в сентябре 1553 года? Оказывается, то, что она автоматически носила титул главы церкви. Этот титул красовался на каждой бумаге, которую она подписывала. Она требовала, чтобы ее прекратила так называть: главой церкви мог быть только и только папа. Но ей объясняли, что изменить ее титул может только парламент. И она продолжала ставить подписи под именем главы церкви, каждый раз чувствуя себя совершающей смертный грех.

И, наконец, долгожданный день настал: 5 октября 1553 года собрался первый парламент Мэри Тюдор. Наконец-то кто-то займется управлением страной, наконец-то ей скажут, что делать дальше. И, разумеется, наконец-то ее коронуют.

@темы: Mary I

---

Генеральная уборка Мэри Тюдор

Воспользовавшись тем, что ее популярность была высока, Мэри решила предпринять некоторые шаги к своей Великой Цели. Наверное, это было семейным. У отца – Великое Дело, у дочери – Великая Цель. Но если отец, начав свое Великое Дело подсознательно уже имел в виду нечто большее, чем свой частный интерес, и обратил затем этот интерес на пользу нации, то с дочерью было сложнее. Персонального интереса в том, чтобы сделать Англию снова папистской, у нее не было. Сама она никогда не теряла связи с Великим Престолом, и в собственном спасении не сомневалась. Но ей еще и всю нацию, все королевство захотелось спасти.



Нет, дело даже не было в амбициозном желании. Она действовала единственным естественным для себя образом, и это было хуже всего. Амбиции и цели можно модифицировать, о них можно вести переговоры, их можно отшлифовывать и даже от них отказываться. Но когда человек действует определенным образом просто потому, что он для него – единственно возможный, все доводы рассудка бессильны.

Генеральная уборка в своем королевстве была для Мэри именно таким естественным действием.

Во-первых, что-то надо было делать с многочисленными протестантами самой жесткой формации из разных стран, собравшимися в прошлое царствование под крыло правительства Эдуарда. Ей они в Англии были совершенно не нужны, они привезли с собой проблемы, заставившие их покинуть родину, они были ограничены в своих убеждениях и ненавидели всё, что отличалось от их понимания правильного. Они были ожесточенными и отчаявшимися людьми, которым было больше нечего терять, которые не остановились бы и перед убийствами и открытыми бунтами. И их было много.

Во-вторых, надо было провести основательную чистку в самой церкви. С точки зрения католичества, женатый священник просто по определению не мог быть священником. Он превращался в обычного человека. А как обычный человек может совершать таинство причастия? Священник должен быть выше своей человеческой натуры, он должен стать единым с Богом, только так человек может получить сверхчеловеческие силы. Конечно, Мэри лучше, чем ее подданные знала, до какой степени коррумпированности доходили католические прелаты. Она знала главных из них лично, как людей. Но то ли она относила их слабости именно к слабостям человеческой натуры, которые отступали в великие моменты единения с Богом, то ли вообще не была способна на критическую оценку их действий.

С иммигрантами вопрос решился с элегантной простотой (снова подсказка императора). Было просто объявлено, что все иммигранты, разыскивающиеся за какие-либо преступления, будут арестованы. Потому что среди иностранных иммигрантов была масса людей, объявленных на родине в розыск за обыкновенные уголовные преступления. Преступления против религии в указе Мэри не упоминались вообще. Тем не менее, иммигрантская прослойка в Лондоне сильно поредела, чему коренные лондонцы были, как водится, очень рады. Иностранным проповедникам просто приказали покинуть страну. Особенно непонятливым объясняли необходимость уехать личные посланцы Гардинера.

Но в некоторых случаях правительство Мэри действовало своеобразно, как то с итальянцем Пьетро Мартире Вермигли (Питер Мартир, как его называли в Англии).



Он рассорился в свое время в Италии с начальством, ему запретили проповедовать, потом, по апелляции в Рим, снова восстановили, но потом его пригласил в Англию Кранмер. Его и Бернардино Очино. Оба получили должности в Оксфорде и пенсии в 40 марок от государства. Был Мартир и женат, на бывшей монахине по имени Катарина, которая умерла в Оксфорде еще в феврале 1553 года. Мартир был совершенно уверен, что его арестуют. Вместо этого, он получил охраную грамоту. Мэри была действительно начитанной королевой. Она знала, что Мартир очень много внес в Книгу Общих Молитв. Очевидно, она пришла к выводу, что Мартир, позиционируя себя англиканцем, является скорее ученым, теологом, чем профетом протестантизма. Он из Англии, все-таки, уехал.

После того, как с иммигрантами было сделано все возможное, пришло время вычистить собственную церковь. 29 августа Гардинер, Боннер, Дей и Танстелл были назначены в комиссию, делом которой стало разобраться с состоянием церкви в Англии. Протестантским епископам было разрешено сохранить свои титулы при условии Quamdiu se bene gesserint, хорошего поведения.

Поняв намек, епископ Бата, Барлоу, подал в отставку. Этого прелата называли за глаза «флюгер», потому что он был то августинцем, то евангелистом, то реформистом – в зависимости от того, кто был в силе при дворе. И он в свое время очень активно поддерживал партию Болейнов. Был он также женат. Не знаю, правда, на ком – в Германию он уехал с баронессой Екатериной Виллоуби. Правда, к тому моменту она была замужем за кем-то по имени Ричард Берти, но ни для кого не было секретом, что Берти был ей не пара, и брак был формальным. Кстати, своего спаниэля баронесса назвала Гардинер. Барлоу абсолютно не пострадал, пробыв все время правления Мэри за границей, вернувшись при Элизабет в Англию и снова став епископом. Правда, практичная королева Лиз сделала его несколько беднее. Мэри, очевидно, его личного состояния не коснулась.

Катерина Виллоуби

Подал в отставку Поль Буш, епископ Бристоля. Этот тоже был из августинцев, и особых грехов за ним не водилось, кроме того, что он был женат. Впрочем, его никто и не преследовал. Он спокойно прожил в своем поместье около Бристоля до почтенного возраста в 68 лет.

Трагичной оказалась судьба епископа Глочестерского, Джона Хупера. Он был хорошим человеком, активно обучающим монахов, заботящимся о больных, помогающим сиротам. Идеальный прелат, но, к сожалению, кальвинист по убеждениям, а кальвинизма в Англию не хотел никто, даже Кранмер. Хупер был опасным человеком, именно благодаря своей репутации, поэтому Гардинер и Боннер упрятали его в тюрьму Флит, и позже его сожгли.

Хупер

Епископ из Уэллса, Роберт Феррар, прожил жизнь очень бурную, впав в оппозицию еще при короле Генри, периодически пропадая из поля зрения тотально. Настолько, что его в 1540 уже разжаловали из епископов за хронические неявки на церковные сборы. Чем он в своем Уэллсе тогда занимался – неясно, но в 1545 от точно купил землю для сельскохозяйственных целей. Потом он снова появился в роли епископа, но уже в 1551-м был судим по 56 (!) обвинениям по четырем категориям: коррупция, предрассудки, общая небрежность и сумасбродство. Феррар женился еще в 1548 году, так что его Гардинер тоже обвинил в беспутстве и лишил чина, но вот как он угодил на костер в 1555 – не совсем понятно. Гардинер просто нашел его «неадекватным». Кажется, он даже в тюрьме находился на тот момент еще с 1551-го, т.е. с времен Эдуарда. Очевидно, кто-то просто свел старые счеты.

Епископ Честерский Джон Бирд был из кармелитов. Тоже женился, и потому был из епископов разжалован, но он больше известен своими финансовыми операциями, в результате которых все всегда оставались в проигрыше (и он тоже). Он продолжил работу в церкви в должности викария, и умер в 1558 году.

Архиепископ Йоркский Роберт Холгейт к моменту слушания своего дела уже успел снова стать католиком и отослать свою жену прочь, но архиепископского места он лишился. Слишком уж это был значительный пост, а Холгейт был человеком, как говорится, ниоткуда. Зато, на грех, очень богатым: пять домов, 1200 фунтов в золотых монетах и 2370 унций посуды из драгметаллов, цепи и кольца с бриллиантами, сапфирами и жемчугом, пару тысяч овец, турецкие ковры, лошади, и даже пушки и гарнизон. Впрочем, архиепископом он был хорошим, строил школы, заботился о больных. Буквально сразу после увольнения с должности, он унаследовал управление госпиталем, и умер в этой должности.

Холгейт

Заодно комиссия Гардинера сместила явно чересчур радикальных по своим взглядам епископов.

Потерял должность епископ Майлс Ковердейл, епископ Экзетерский. Он уехал в Данию, но впоследствии вернулся в Англию, где обнаружил, что для королевы Элизабет он слишком протестант. Епископом он больше не стал.

Николас Ридли, епископ Лондонский, поплатился по двум причинам: во-первых, он занял место Боннера, во-вторых, не было в Лондоне перекрестка, где бы он ни объявил в дни правления леди Джейн Грей, что и Мэри, и Элизабет являются бастардами, а их матери были незаконными женами. Ридли поэтому оказался в Тауэре вместе с остальными сторонниками Нортумберленда, и в Тауэре он остался до самой казни.

Джон Скори ухитрился наступить на мозоль Джорджу Дею: когда Кранмер отправил Дея в Тауэр, Скори занял место епископа Чичестерского. Когда Дей вернулся, Скори пришлось епископский дворец покинуть. Его не преследовали. Он дожил до старости, и при Элизабет стал епископом Херефорда.

Джон Понет был женат на дочери одного из финансистов Кранмера, и его посадили ни больше, ни меньше, чем на епископский трон самого Гардинера: в Винчестер. При Мэри Гардинер стал канцлером, но Понету пришлось место освободить, и он с женой уехал за границу. Очевидно, человеком он был беспокойным, потому что вернулся в Англию во время бунта Вайата-младшего, но снова бежал в Страсбург после того, как бунт был подавлен. В Страсбурге он и умер.

С арестом Хью Латимера была настоящая трагикомедия. Он был уже человеком сильно за 60, капелланом покойного короля Эдварда, и его предупредили за 4 часа, что придут арестовывать. Латимер никогда не был мирным прелатом. В свое время, когда король Генри жег своих католиков, Латимер считал уместным проповедовать Реформу под вопли поджариваемых на медленном огне. Когда король Генри жег своих протестантов, Латимер оказался в Тауэре. Потом снова были репрессии против католиков, и Латимера опять спустили с цепи. В 1546 снова посадили в Тауэр. А потом король Генри умер, Латимер был из Тауэра извлечен Кранмером, и попал во дворец. Неудивительно, что юный король Эдвард рос таким страстным протестантом – при таком-то капеллане!

В общем, Латимера непрямо попросили собрать вещи и отбыть, как все приличные протестанты, за границу. Но он не захотел. Ладно, ему вручили ордер на арест, и оставили на свободе. Но... он отправился в Лондон, предстал перед комиссией, которой пришлось отправить его в Тауэр. Латимер явно решил закончить свою жизнь ярко. Ему это удалось, он был сожжен вместе с Ридли.

Латимер

Наконец, сам архиепископ Кентерберийский, Кранмер, беспокойная душа, сидел у себя в Ламбете с чувством возраставшего недоумения. Он был уверен, что Мэри никогда не простит ему развода своей матери. Но его никто не трогал! Зато поползли странные слухи: что он служил в соборе мессу, что он добровольно предложил пропеть реквием по покойному крестнику. Кто знает, хотели ли его этим дискредитировать. Вряд ли. Англичане и так радостно вернулись к мессам, сделав выбор. Скорее всего, Гардинер колебался. В конце концов, это он в свое время втянул скромного оксфордского учителя в орбиту дворцовых интриг. Скорее всего, Гардинер или надеялся, что у Кранмера хватит ума уехать прочь из Англии, или все сделают вид, что ничего не случилось.

Но это не устраивало Кранмера! Он написал опровержение в виде письма, с которого было снято столько копий, что они заполонили весь Лондон. За это это вызвали на комиссию, и, в результате, в Тауэре оказался и он.

А теперь очень важная деталь. Никто из тех, кто был, в конце концов, сожжен, не пострадал до 1554 года. Такова была жизнь людей высокого ранга в Англии тех времен: периодически она оказывались в Тауэре, откуда чаще всего достаточно быстро выпускались. Возможно, то же самое произошло бы и на этот раз. Но на подходе были уже новые участники этой драмы, и бунт Вайата.

@темы: Mary I

---

Королева Мэри жертвует офицерами

Тем временем, в Лондоне было необходимо устроить показательный суд над бунтовщиками, правительством Джейн Грей. Ситуация была неспокойной, народ жаждал, чтобы кого-то наказали, чтобы был дан конкретный знак, что с провинившимися закон крут. Леди Джейн Грей Мэри судить отказалась наотрез, пока она еще была в состоянии противиться тому, что считала несправедливым. А вот Нортумберленд, Нортхемптон и Амбруаз и Роберт Дадли судились 18 августа по обвинению в государственной измене высшей степени. Председательствовал старый Норфолк. Кстати, 44 года назад отец Норфолка судил отца нынешнего Нортумберленда по тому же обвинению.



Нортумберленд спокойно признал себя виновным, но попросил суд обратить внимание на два момента.

Во-первых, когда он выступил с войском против королевы Мэри, с ним была большая печать королевства, таким образом, он никак не может быть повинен в государственной измене, если сам был носителем высшего символа государственной власти.

Во-вторых, почему те лорды, по письменному полномочию которых он выступил в поход, сидят не рядом с ним на скамье подсудимых, а среди судей?

Ему ответили, что обладание государственной печатью узурпатора не оправдывает герцога в вопросе измены, а что касается лордов, то они сидят среди судей потому, что против них не выдвинуто обвинения. Пока. Герцог молча поклонился, и больше ничего не сказал. Его сын Роберт тоже признал себя виновным по всем пунктам.

Нортхэмптон же в оправдание сказал, что не занимал никакого формального поста в правительстве, и не присутствовал при составлении королем Эдвардом завещания, будучи на охоте за пределами Лондона. Амбруаз Дадли просто сказал, что последовал за отцом и готов разделить его судьбу. Он только просит суд, чтобы после конфискации его собственности его долги были оплачены.



Норфолк был перед трудным выбором. Саффолк, которого королева помиловала, был соратником Нортумберленда, которого, как все знали, королева тоже хотела бы помиловать. Но его доводы в защиту суд признать не мог. Поэтому Норфолк переломил свой судейский жезл, что означало смертную казнь для всех. Перед тем, как заключенных увели в Тауэр, Нортумберленд встал перед судом на колени, и попросил милости королевы для своих сыновей, которые действовали не по своей, а по его воле. Для себя он попросил только сопровождения двоих членов суда, которым он желал бы открыть перед смертью некоторые секреты государственной важности. Несомненно, при этих словах многих присутствующих прошиб пот.



На следующий день судили Эндрю Дадли, который вез французскому королю явно предательское предложение, Джона и Генри Гейтсов, а также Томаса Палмера – ярых сторонников Нортумберленда. Все они признали себя виновными, и были осуждены на смерть. Палмер, впрочем, заметил, что он-то, конечно, в измене повинен, но многие из тех, кто его судит, повинны в измене еще больше: они изменили дважды.

После суда Мэри пришлось решать, кого казнить, а кого миловать. Всего было вынесено семь смертных приговоров. Мэри не имела никаких чувств к Гейтсам и Палмеру, поэтому было решено, что Томас Палмер и Джон Гейтс будут казнены. О Палмере я ничего не нашла, но вот Джон Гейтс был если не правой рукой Нортумберленда, то уж точно его правым ухом: это он собирал слухи и сплетни, высказывания и мнения, и передавал их Нортумберленду. Он также был начальником гвардии герцога, и неустанным стяжателем. В общем, явно не из тех людей, о которых кто-то уронил бы слезу.

А вот герцога Нортумберленда Мэри была твердо настроена пощадить. Непонятно, почему, может, в силу возраста. Понадобилось всё дипломатическое искусство Ренара и авторитет императора, стоящий за ним, чтобы она согласилась подписать патент на казнь. Исповедником и поверенным Нортумберленда был сам Гардинер.

Гардинер, с одной стороны, четко сознавал, что новое правительство просто не поймут, если истинный глава предыдущего не будет казнен. С другой стороны, Гардинер не мог не видеть, что Нортумберленд – человек практически не верующий вообще, которому перед смертью вдруг стало очень страшно. Настолько, что он с легкостью перешел бы в католичество. Это можно было бы многозначительно обыграть, но, как политик, Гардинер также понимал, что казнь Нортумберленда неизбежна.

Впрочем, на то Гардинер и был Гардинером, чтобы никогда не упускать шанс. Нортумберленд был согласен на переход в католичество даже ради одного лишнего дня жизни. Его сыновьям и брату «забыли» сказать, что они помилованы, и эти тоже перешли в католичество. Палмер, очевидно, просто вернулся официально в ту веру, к которой принадлежал по воспитанию. Гейтсы всегда были католиками.

Осужденных казнили 23 августа. После утренней мессы тех, кто получил помилование, отвели обратно в Тауэр. Те, кого ожидала казнь, с полным хладнокровием прогуливались по саду, болтая со знакомыми, пришедшими проститься.

Нортумберленд попросил прощения у Гейтса и Палмера, которое ему было дано, хотя и не без напоминания, что во всем виноват он. Среди придворных были, кстати, сыновья Эдварда Сеймура, которого молва прозвала уже «добрым герцогом» в противовес «злому герцогу» Нортумберленду. Присутствовал и Кортни. Сама процедура прошла обычным методом: осужденные поднимались на эшафот по очереди, каждый говорил последнее слово, и ему отрубали голову. Нортумберленд был первым. Он произнес прочувствованную речь о своих заблуждениях, гордыне, и о том, что умирает в католической вере. Бедняга, очевидно, хотел убедить сам себя. Гейтс был более краток, но более содержателен. Он сказал, что читал святые тексты, не понимая того, что религия придназначена для того, чтобы оберегать, а не для того, чтобы с ней играть.



Речь Палмера заслуживает того, чтобы привести ее полностью: «Доброе утро, добрые люди» - он оглядел всех и улыбнулся. «Вы пришли сюда увидеть, как я умру. Радостно, уверяю вас. В этом ужасном месте (указал он на Тауэр) я увидел больше, чем где бы то ни было: я увидел Бога, я увидел весь мир, и я увидел себя. И когда я оглянулся на свою жизнь, я не увидели ничего, кроме грязи, полной коррупции. И когда я оглянулся на мир, я не увидел ничего, кроме тщеславия и погони за удовольствиями и богатствами, которые ничего не стоят. И я увидел Бога, великого, с бесконечной мощью, с несравнимым милосердием. Я покорно подчинил себя ему, прося у него прощения и милосердия, и я верю, что он простил меня. Он звал меня к себе пару раз и раньше, но я отворачивался от его зова. Но теперь он призвал меня к себе этой острой смертью. Я верю, что крылья его милосердия простерты надо мной и спасут меня. И я признаю здесь перед вами всеми, что Христос – истинный сын Божий, рожденный Девой Марией, который принес в этот мир закон для нас, который взял на себя наши грехи, который претерпел свои страдания за наше спасение, и который, я верю, спас и меня».

Если учесть, что он был третьим в числе казненных, можно только поразиться его мужеству. Не знаю, как он жил, но умер он хорошо.

А дальше началась политика. Как и ожидал Гардинер, присутствующие на казни лидеров правительства Джейн Грей были настолько поражены прочувствованными словами казненных в защиту католической религии, что это резко повысило акции католиков. Когда капеллан Мэри проповедовал в соборе св. Павла 24 августа, там не то, что охрана была не нужна, но царила такая обстановка, которая позволила д-ру Ватсону редекорировать собор на католический лад. Недовольны были только иммигранты, англичане не возражали.

То, что было казнено только трое «бунтовщиков и предателей», народ оценил весьма положительно. Еще больше людям понравилось объявление Мэри, что она не будет собирать налог, одобренный предыдущим парламентом (первая его часть была собрана еще до нее). Она также обещала при первой возможности вернуть чеканящуюся монету к ее прежнему номиналу (еще ее батюшка сильно снизил содержание золота в золотых монетах). Ренар советовал ей казнить Томаса Ридли, который в дни власти королевы Джейн на улице объявлял ее и ее сестру незаконнорожденными, но Мэри была не расположена следовать этому совету.

Ридли

Зато она последовала совету Гардинера, что помилования – это хорошо, но почему они должны быть бесплатными? В конце концов, как-то эти люди должны быть наказаны! И Саффолк, Нортхемптон и прочие были оштрафованы в пределах возможности, которую давали их владения. Монтегю и Бромли заплатили по 7 000 фунтов.

Красивый жест Мэри, согласившейся оплатить долги правительства брата, был с благодарностью принят лондонскими кредиторами. А пока они собрали 25 000 крон на текущие нужды правительства. Лондонцы снова кричали «Боже, храни королеву». Не в малой степени потому, что по-человечески радовались тому, что лордам придется раскошелиться, а вот они в этом году налог платить больше не будут

@темы: Mary I

---

Мэри Тюдор видит тучи на горизонте

В первую неделю августа Мэри основательно разгрузила Тауэр. Все епископы и проповедники, вне зависимости от убеждений, были выпущены. Гардинеру была вручена большая печать королевства. Лондонского епископа Боннера люди встречали со слезами радости, опять же, и католики, и протестанты. Женщины даже целовали его! Мужчины становились на колени. Наверное, так переполнен собор св. Павла бывал только в дни самых больших церемоний, как 5 августа 1553-го. В принципе, Боннер был весьма неприятной личностью, так что торжественную встречу этого прелата можно было объяснить только тем, что лондонцам любая перемена прочь от курса правительства Эдварда VI была люба.



Единственным человеком в те счастливые дни, кто точно знал, что они сочтены, был имперский посол.

Гардинер, пока все праздновали, уселся за счета. Откуда-то надо было добыть 190 000 фунтов, которым равнялись долги предыдущего правительства, которые Мэри была не обязана платить, но решила заплатить.

Было решено, что расходы королевского хозяйства будут уменьшены до размеров расходов двора Генриха VII. Гарнизоны в Бервике и Кале будут посажены на более экономичный бюджет. Флот будет уменьшен, те 900 человек, которых правительство малолетнего Эдварда набрало для личной защиты, будут распущены. Все назначения на должности будут происходить только через сессии парламента, чтобы покончить со взятничеством. Все операции с землями, которые были захвачены, продавались, дарились и использовались после роспуска монастырей, будут пересмотрены. Количество врагов, которых получит в результате этих действий правительство королевы Мэри, Гардинер решил не подсчитывать.

Тем временем, тело Эдварда VI было, наконец, осмотрено, и врач, проводивший осмотр, заявил, что король был, несомненно, отравлен. Мэри, тем не менее, отмела подозрения в убийстве от Нортумберленда, здраво прикинув, что смерть короля именно в начале июля была тому совершенно невыгодна, и решив, что если короля и отравили, то либо произошла ошибка при приготовлении лекарств, либо это был результат небрежности фармацевта. Либо тело было уже в таком плохом состоянии, что врач, осматривающий его, ошибся. Дело пошло на доследование, а короля, наконец, похоронили – по англиканскому обряду, в Вестминстере, что всех совершенно устроило. Службу проводил не кто иной, как архиепископ Кентерберийский, Кранмер, который был на свободе, вопреки своим мрачным прогнозам. Одновременно в часовне Тауэра пели по королю католический реквием.

Не обошлось без скандалов. Элизабет в часовню не явилась, хотя Мэри ее туда пригласила. Капеллан, который начал обходить часовню с кадилом, оказался одним из тех священников, кто женился по разрешению парламента Эдварда, и д-р Вестон, декан Виндзора, с проклятиями у него кадило из рук вырвал. Забавно, что д-р Вестон через несколько лет будет осужден за беспутное поведение. Ирония судьбы. Решение Гардинера сократить стражу и навести экономию в армии и на флоте вызвало ропот среди тех, кто терял на этом заработок.

Что касается самой Мэри, в Тауэре ей иногда начинало казаться, что хоть она и находится на королевской половине замка, тюрьма Тауэра каким-то чудом расширилась и туда. Замок был наполнен тысячами вооруженных людей лордов Дерби, Гастингса, Пемброка, Арунделла и Бедфорда. Всех входящих обыскивали на воротах, никто не мог быть допущен к королеве без того, чтобы лордам не было доложено о цели визита. Ренара к ней тоже не пускали. Она требовала, чтобы Пемброк уменьшил количество своего вооруженного конвоя, который превышал допустимое законом, но тот даже не потрудился явиться к королеве по вызову.



Дерби раздраженно жаловался Ренару, что те, кто помог Мэри получить корону, остались невознагражденными, а предатели сидят в правительстве. Мэри начала терять терпение, она злилась, истерила – сказывалась болезнь. Я не знаю, что именно было с ней не так. Известно, что она заболела в период развода родителей, и болезни сопутствовали слезливость и резкая потеря сил. Возможно, щитовидка, возможно – наследственный диабет. Но стрессы отражались на ней плохо. Вдобавок ко всем неприятностям, по Лондону пошли слухи о том, что она собирается вернуть Англию под руку папы. Так оно и было, конечно, и реакция была соответственной. Когда ее собственный капеллан говорил в соборе св. Павла проповедь, собравшиеся туда иммигранты и местные протестанты-фанатики чуть его не убили. Ситуацию спас только Кортни, буквально заслонивший проповедника с собой. К нему присоединилась его мать и Бедфорд – к счастью, все они были в первом ряду, потому что стража не могла пробиться через человеческую массу.

Воплощалось в жизнь именно то, чего так боялся Генри, из-за чего он в первую очередь не хотел на троне женщину. В Англии гуманисты долго не жили – пример тому Ричард III. Мэри не боялись. Если бы она, вступив в Лондон, театрально организовала несколько казней особо непопулярных политиков, все было бы в порядке. Недаром император Чарльз советовал ей в письме слово в слово то, что советовал ее матери ее дед, отправляя ее в Англию: «будьте хорошей англичанкой». Чарльз также не советовал ей «делать что-либо с религией», но она решила, что у нее миссия и долг по отношению к своему королевству. Она хотела насильно спасти души англичан, снова подчинив их папе, в то время как практически всё население усилиями ее отца, вовремя убирающего фанатиков с обеих сторон, было вполне удовлетворено системой национальной, англиканской церкви.

Мэри сбежала успокаивать нервы в Ричмонд. Там она, по крайней мере, могла встречаться с теми, с кем хотела. К счастью для Англии. Потому что 16 августа она послала за Ренаром, которому она еще не вполне доверяла, но который в тот момент виделся ей единственным, кто может ее понять и что-то ей посоветовать. И он смог. Только усилиями этого иностранца были остановлены в 1553 году массовые беспорядки.

Под его убеждениями Мэри запретила и католикам, и протестантам проповедовать на улицах и вмешиваться в службы друг друга. Более того, она проконсультировалась с мэром Лондона о том, как это сделать практически. Оказывается, очень просто: любая публичная проповедь считалась бы незаконной, если у проповедника отсутствовал патент на эту проповедь, подписанный самой королевой.

Но и Мэри, и всем остальным, как друзьям, так и врагам, стало ясно, что ее психика и склад характера совершено не подходят для той работы, которая ей досталась. Она была способна проявлять невероятную силу духа, но недолго. После всплеска наступала длительная депрессия. Ее не учили быть королевой, ее весьма долго болезненно учили быть послушной.

Теперь, когда власть была у нее, ее характер по-прежнему требовал, чтобы ей говорили, что делать дальше. Но именно потому, что теперь у нее была власть, она не могла устоять против искушения поступать против даваемых советов. Ситуацию мог исправить только муж. Послу Чарльза мудро посоветовали действовать в этом вопросе, учитывая характер Мэри.

Если она решит заключить брак с Кортни, вмешиваться бесполезно. Если она ухватится за кандидатуру сына императора, принца Филиппа, то это будет именно желанным для императора решением. Если она решит возобновить свою помолвку с самим императором, заключенную полусерьезно в ее детстве, то делом мператора будет подсказать ей, что принц Филипп подходит ей по возрасту куда больше.

Кандидат № 3 - император Священной Римской Империи Чарльз (Карл) V

Ренар упомянул слово «замужество» между прочим, чтобы посмотреть на реакцию Мэри. В конце концов, еще недавно она говорила, что замуж бы ей не хотелось. К его радости, Мэри не то, что не передернула плечами, а преисполнилась явным энтузиазмом. Правда, в первую очередь ей пришли в голову только английские кандидаты, и она выразила недоумение, как этот вопрос будет обсуждаться.

Обычно инициативы исходила от того, кто ищет и носит корону. От мужчины, одним словом. Но она-то женщина! Женщина не может взять и объявить, что она хочет выйти замуж, просьба предлагать кандидатуры. Придется подсуетиться кузену и его послу. Посол понял, что если он подходящим образом объявит неопытной женщине, что ее руки по собственной инициативе ищет красивый и молодой принц Испании, она точно согласится.

Кандидат № 2 - Филипп Испанский

Если бы Кортни только знал, что ему следует проявить иницитиаву! Но сама ситуация с незамужней женщиной на троне была так нова, и времени для размышлений так мало, что в главной роли в этом важном для Англии деле оказался слуга иностранного правителя, которому сама по себе Англия была совершенно безразлична.

Кандидат № 1 - Эдвард Кортни

@темы: Mary I

---

Королева Мэри въезжает в Лондон

Мэри неспешно ехала по направлению к Лондону и думала. Посол Ренар в ее глазах оказался не на высоте. В самый тяжелый момент он дал ей совет, который был бы для нее летален, если бы она ему последовала. Потом он только отсиживался в Лондоне, пока она боролась. Но ее глубоко задела мысль о том, что ее брат действительно ненавидел католицизм всеми фибрами души. Будет ли правильным хоронить его по католическому обряду? Или по англиканскому? Англиканский обряд тоже включал мессу, не слишком отличавшуюся от католической... Для себя-то она знала точно, в чем состоит ее задача и обязанность, как королевы: она обязана спасти королевство, вернуть свою страну в лоно истинной религии и под защиту Великого Престола, но могла ли она оставить без внимания убеждения брата?



А ведь, кроме этого, ей надо было думать о том, из кого она сформирует свое правительство. И что делать с бедной девочкой, ждущей ее прибытия в Тауэре. И с другими.

Дерби, Сассекс, Бат, Оксфорд дожны быть в правительстве – они первыми ее поддержали. Пемброк и Винчестер, Арундел, Шрюсбери, Бедфорд, Кобхем, Чейн, Петри... Им она не доверяла, у них среди народа была грязная репутация, но они были слишком могущественны, чтобы оставить их в оппозиции. Она обязательно выпустит из Тауэра старого интригана Норфолка. Он безбожный и бессовестный человек, но и политик, каких мало. Гардинер займет свой старый пост епископа Винчестерского, это понятно. Пожалуй, из него получится неплохой канцлер. Пейджет – профессионал, и, кажется, наиболее честен из всей этой банды. Но Гардинер и Пейджет старые враги, а Норфолк стар...

Мэри еще не знала, как чудит в Лондоне Гардинер. Совет, разумеется, продолжал править почти в прежнем составе в отсутствие королевы, но стараясь выслужиться. Эдвард Кортни был, наконец, выпущен на свободу. А вот Гардинер предпочел оставаться номинально пленником, хотя его включили в члены совета. Он хотел получить свою свободу из рук королевы, и никак иначе. На заседания он приходил, и возвращался после них обратно в тюрьму. На первом же заседании он заметил Нортхемптону, что тот живет в его доме, а Пемброку – что тот наложил лапу на его, Гардинера, законные владения. В общем, Гардинера и Тауэр не укротил.

25 июля в Лондон привезли Нортумберленда и Амбруаза Дадли. Их эскортировали Арунделл и Грей с четырьмя сотнями солдат. Не потому, что опасались их бегства, а потому, что хотели защитить их от ярости толпы, которая уже знала, что англичан чуть было не сделали, по их милости, французами. Толпа не могла растерзать герцога, но могла скандировать «смерть предателю!», что и делала. А вокруг самой Мэри, остановившейся в своей старой резиденции Ньюхолл, разыгралась неловкая сцена: джентри и лорды Норфолка разбили лагерь вокруг Ньюхолла, отказываясь верить, что их королева в безопасности, если ее окружают те же люди, которые узурпировали власть несколько недель назад. Герцогиню Нортумберленд, явившуюся просить за мужа и сыновей, к королеве не пустили.

Ньюхолл

Мэри не была намерена никого наказывать строго. Во-первых, жестокость не была ей свойственна. Во-вторых, виновных в государственной измене по букве закона было столько, что казнить всех было просто немыслимо, а казнить только кое-кого несправедливо. Другое дело те некоторые, которые были повинны в государственной измене высшей степени. С их наказанием надо было что-то решать, просто так выпустить их было нельзя.

Но это были дневные проблемы, а по вечерам и ночью Мэри посылала за Ренаром, продолжая переговоры о том, что считала главным, о похоронах брата. Она утверждала, что не может «зарыть его в землю, как собаку», она уже успела объявить своим лордам, что не признает ни одного закона, который был принят правительством Эдварда, потому что они были не законами короля, а законами тех лордов, которые сейчас обвиняют перед ней друг друга, лгут и ссорятся.

Ренар предложил компромисс. Поскольку ее брат был еретиком, пусть его хоронят в Вестминстере по еретическому обряду, а она в это время может в Тауэре служить по его душе мессу. И его останки должны быть обследованы на предмет того, не был ли он отравлен. Ведь в мае он явно чувствовал себя хорошо, и вдруг умер в начале июня. Это было подозрительно, и нельзя было давать слухам крылья. Если выяснится, что король был отравлен, виновные должны быть найдены и наказаны.

В одной из этих бесед был поднят вопрос о замужестве 37-летней Мэри. Она призналась Ренару, что никогда не хотела замуж, ни тогда, когда была принцессой, ни теперь. Но в этом вопросе у нее так мало опыта, и она, по сути, первая королева на троне Англии, чтобы обратиться к прецеденту. Поэтому здесь она полностью полагается на опыт своего кузена, императора. Ренар знал к тому времени о планах императора на Мэри совершенно точно, но решил королеву пока не грузить: пусть разберется с текущими делами.

Не то, чтобы Ренар не пытался на эти решения повлиять. Он пытался убедить Мэри, что Джейн Грей должна быть казнена. Как он писал в отчете, «мы привели ей в пример Максимуса и его сына Виктора, которые были казнены императором Теодосиусом; Максимус за то, что узурпировал пурпур, Виктор потому, что, являясь наследником своего отца, он предствавлял угрозу, покуда был жив».

Занимала Ренара также персона принцессы Элизабет, которая была ничуть не менее популярна, чем ее сестра. И явно вскоре стала бы более популярна: правитель всегда вынужден принимать решения, оставляющие часть подданных недовольными, и сердца недовольных обязательно обратились бы к юной принцессе. С этой потенциальной угрозой интересам императора Ренар был решительно настроен что-то сделать.

А пока, 3 августа 1553 года королева Мэри торжественно въезжала в Лондон. Во главе кавалькады рыцарей и лордов, встречаемая приветственными криками подданных, она сияла и казалась той красавицей, которой когда-то была. Лисичка Элизабет уже спросила ее в вежливом письме, может ли она присоединиться к королеве в ее печали? Подозревалась печаль по брату, разумеется, но Мэри решительно ответила, что печаль печалью, а вот мрачные одеяния протестантов из придворной жизни изгоняются. И кавалькада Мэри блистала яркими красками, не менее блестящей была свита Элизабет, которая с 2000 всадников и придворными дамами выехала встречать Мэри за ворота. Обе сестры рука об руку въехали в столицу через Олдгейт, и всем казалось, что мрачные времена остались позади.

Мэри и Элизабет

В воротах Тауэра стояли старый Норфолк, Гардинер, Кортни, герцогиня Сомерсет (Анна Стенхоуп, вдова Эдварда Сеймура). «Мои дорогие узники!» Мэри соскочила с коня и расцеловалась с каждым. На одном дыхании она заявила, что Нортумберленд будет разбираться в своих грехах с исповедником, и будет непременно помилован, если исповедник сочтет, что он раскаялся в своих действиях. Саффолк был и так свободен. Относительно леди Джейн Мэри сказала, что «бедная девочка не должна страдать за чужие грехи». Это был день искренней радости для всех.

@темы: Mary I

---

Мэри Тюдор становится королевой

О том, что думают по поводу королевы Мэри лондонцы, не было ни малейших сомнений: как только мэр, олдермены и геральды объявили королевой Англии Мэри Тюдор, народ стал кричать «Боже, храни королеву», через некоторое время начался спонтанный колокольный перезвон, все горожане, кто только мог себе это позволить, выносили столы на улицы, накрывали лучшее, что было в доме, и все угощали всех. Это не было запланировано, никаких официальных субсидий или планов городской совет не успел организовать. Да и сама Мэри была еще далеко, чтобы верноподданические проявления были расчитаны на снискание ее милости. Тогда почему?



Скорее всего, завещание короля Эдуарда VI люди никогда не воспринимали «настоящим». Был в Англии мальчик-король, которого народ не знал, с которым не успел познакомиться. От его имени правили откровенно жадные лорды, принимались жестокие решения, и те же лорды остались при какой-то королеве Джейн. Недаром в народе ходили слухи о том, что короля Эдварда отравили. Его правительство было чрезвычайно непопулярно и среди протестантов, и среди католиков, от него ожидали злодейств.

С другой стороны, у Мэри Тюдор была репутация. Она страдала, она вела себя в страдании достойно, и ее назвал преемницей своему сыну Большой Гарри. В этом было что-то правильное, добродетель получила награду. Это было как в сказке, где принцесса много претерпела от злой мачехи, но в счастливом конце оказалась победительницей. Технически завещание тоже было недействительно: во-первых, несовершеннолетний король завещания сам делать не имел право, во вторых, в любом случае распоряжения королей становились действительными в Англии, только будучи утвержденными парламентом.



Пока народ праздновал, лорды спасали свои драгоценные для них головы. Кранмер, Саффолк и Чейн сочиняли письмо Нортумберленду, приказывая ему сложить оружие от имени королевы Мэри. В противном случае, писали они, они встретятся с ним на поле битвы. Арунделл и Пейджет не стали тратить время на письма герцогу, а отправились с петициями прямо в ставку Мэри. Они уверяли, что в своем сердце всегда были лояльны ей и только ей, и не поспешили к ней сразу только потому, что старались предотвратить кровопролитие.



Нортумберленд оказался в прелюбопытнейшей ситуации. Он находился в Кембридже, вместе со своей армией, которая была, формально, уже армией королевы Мэри, потому что королевская армия принадлежит правящей королеве. Мэри послала мэру Кембриджа ордер на арест Нортумберленда. Герцог же, узнав о том, что Лондон объявил королевой Мэри, просто вышел на центральную площадь Кембриджа, объявил, что действовал по решению совета, который теперь перерешил, прокричал «Бог храни королеву Мэри», и кинул в толпу некоторое количество денег. Он был уверен, что новая королева объявит, первым делом, общее помилование, и особенно взволнован не был.

Герцог снова всё понял неправильно. Очевидно, он еще не знал, что его французский план стал известен совету, и что вскоре он станет для всей нации самым ненавидимым предателем, не заслуживающим пощады. Вскоре из Лондона прибыл официальный гонец совета, который объявил горожанам, что отныне их королеву зовут королевой Мэри, объявил солдатам, что они больше не подчиняются герцогу Нортумберленду, и герцог был арестован мэром.

Несколько дней королева Мэри оставалась в Фрамлингхеме, принимая вереницу каявшихся. Часть получила прощение немедленно, в их числе Клинтон, ФитцДжеральд, Сесил, Ормонд, ФитцВаррен, Грей, Сидни и Крофтс. Остальные были отправлены в Тауэр, в том числе Амбруаз и Роберт Дадли, Нортумберленд, Ридли и...Том Вайатт, сын поэта, который продолжал, по семейной традиции, встревать во все заварушки вокруг власти. Его отец свел близкое знакомство с тюремными помещениями Тауэра раза три, как минимум, теперь эстафета перешла к сыну.

Сесил

Но не эта карусель с каявшимися лордами занимала мысли Мэри. Невероятно, но ее покойный брат, король Эдвард, все еще лежал в Гринвиче непохороненным. Вот его похороны она и считала делом первой необходимости. С Реквиемом, мессой и прочими атрибутами, которые обеспечили бы спасение его души. Об этом она написала имперским послам, считая, очевидно, что в данном деле может полагаться полностью только на них, как на посланников Великого Римского Императора.

Теперь понятно, почему Шейфин писал императору, что тело Эдварда было в ужасающем состоянии. Он не намекал на действие яда, он описывал состояние трупа человека, умершего 12 дней назад и оставленного на той кровати, в которой он умер. Очевидно, без обычной бальзамации. Ай да Кранмер, ай да крестный отец и архиепископ...

А вот послов и императора занимали несколько другие мысли. Император не успевал за событиями в Англии, и в тот момент, когда Мэри принимала изъявления лордов в вечной преданности, император рассуждал, что не примет на троне Англии никакой Джейн Грей, но вот Мария Стюарт подошла бы. Французский король был равно согласен на любые варианты, в случае Мэри с условием, что она не выйдет замуж за иностранного принца с неправильными политическими планами. Того же желали и англичане, кстати, потому что от английской королевы ожидали, что она не приведет своим консортом иностранца. Ведь править-то, на самом деле, будет мужчина, не так ли?

В случае Мэри, правда, никто тогда и не сомневался, за кого она выйдет замуж: за Эдварда Кортни, внука Эдуарда IV, который успел, несмотря на молодой возраст, отсидеть в Тауэре при трех правителях: всю семью упрятал за решетку еще король Генри, потом его обошел амнистией король Эдвард, а уж королеве Джейн и вовсе было не до помилований.



Как только император Чарльз узнал о победе Мэри, он послал кузине поздравления официально и письмо частным образом. В письме он предупреждал ее, чтобы она не предпринимала ничего относительно религии, не дождавшись сессии парламента.

Чарльз был католиком и папистом, но прежде всего он был политиком. Ему была важна популярная королева-родственница на троне, и он совершенно не понимал религиозной ситуации в Англии. Из-за границы она выглядела так, словно вся страна стала протестантской. На самом же деле, большая часть англичан были католиками, но не папистами. Они хотели читать Библию на своем языке, но и месса не была им противна. Главное, чтобы религиозные дела Англии оставались делами Англии, а не папы в далеком Риме.

Но Мария хотела отслужить по брату мессу! По сути, категорически запрещенную актом о единстве вероисповедания, выпущенного в его же царствование. Она любила брата, и хотела твердо знать, что его душа попадет в рай, а это, в ее понимании, могло было быть обеспечено только правильной церемонией. А Мэри, как в будущем было суждено убедиться всем, была готова на любой компромисс во всём, что касалось ее самой, но не в том, что она считала по-настоящему важным и правильным.

Посол писал ей панические письма, что короной она обязана и католикам, и протестантам, и похороны брата по католическому обряду будут поняты, как политическое заявление, а в одном только Лондоне у нее живет 15 000 иммигрантов из Франции, Германии и Фландрии, которые сплошь твердолобые протестанты. Император пустил в ход даже такой аргумент, что ее брат жил в ереси, и просто не может быть похоронен по католическому обряду, читай – не может попасть в рай. Хорошенький аргумент для любящей сестры!

@темы: Mary I

---

Леди Джейн Грей превращается в узурпатора

11 июля 1553 года по Лондону циркулировало много слухов. Ренар и Шейфин, например, писали императору, что Роберт Дадли везет Мэри пленницей в Лондон, и рассуждали, что когда она окажется за стенами Тауэра, не в их силах будет что-то для нее сделать. Но на следующий день в Лондон прибыл не Роберт Дадли, а его письмо.

Роберт Дадли

Он писал, что они с братом атаковали конвой Мэри, когда она переезжала из Кеннингхалла в Фрамлингхем. Но... их собственные люди вместо того, чтобы атаковать Мэри, набросились на них, с криком «Королева Мэри, королева Мэри!». Братьев Дадли спасли только быстрые кони.

Но и это было не всё. За 10 и 11 июля к Мэри отбыл лорд Бат, сэр Вильгельм Друри, сэр Джон Скелтон, сэр Генри Бедингфилд, лорды Мордент и Вартон отправили к ней своих сыновей, герцог Сассекс признал ее королевой, а лорд Дерби поднял Чешир и двигался на Лондон с армией в 20 000 человек. И это только несколько имен из многих.

лорд Дерби

Словно этого было мало, только-только Нортумберленд успел переварить неприятные новости, как ему доложили, что сэр Эдвард Пекем, придворный казначей, исчез из дворца вместе с казной. Это брат Хантингтона, сэр Эдвард Гастингс, позвал своих из Бэкингемшира от имени Мэри, и Пекем присоединился к тем, кто откликнулся на зов. Даже сэр Питер Кэрью, надежда и опора протестантов, провозгласил Мэри королевой в городах Девоншира.

Питер Кэрью

И все-таки Нортумберленд не считал свою авантюру проигранной. В его распоряжении была тренированная на подавлении восстаний при короле Эдварде армия, пушки и военный опыт. Он был уверен, что сможет разметать разношерстных повстанцев на поле боя, после чего сэры и лорды снова прибегут, как миленькие, к нему обратно. Вопрос был только в том, что с армией он должен был двинуться сам, а в Лондоне было необходимо оставить кого-то, кто приглядывал бы за королевой Джейн и горожанами.

При всей антипатии к авантюре Нортумберленда, ему невозможно не посочувствовать. Будучи сам человеком к деньгам чувствительным, он объявил рекрутский набор в свою армию, обещая записавшимся 10 пенсов в день. Списки были заполнены быстро, но кем? В основном, сторонниками Мэри, которые решили и подзаработать, и службу правильной королеве сослужить.

Нортумберленд изначально хотел сам остаться в Лондоне. Но кого он мог послать с армией? Королева Джейн наотрез отказалась разлучаться с отцом, да и воином Саффолк был неэффективным. Грей де Вильтон был хорошим солдатом, но он не любил персонально Нортумберленда, который не так давно погубил его хорошего друга. Нортхэмптон был лоялен, но воевать не умел. Было решено, что войска поведет сам Нортумберленд, в Тауэре останется Саффолк, а сэр Генри Саттон Дадли отправится в Кале, чтобы помешать императору Чарльзу вмешаться в пользу своей кузины, если он решит это сделать.

Но со стороны императора опасности, кстати, не предвиделось: Ренар и Шейин сидели в Лондоне очень тихо, хотя и не признавали леди Джейн королевой. Посол Франции предложил Нортумберленду отослать послов императора прочь, и объявить Чарльзу войну. Этого Дадли, конечно, не сделал, но послал в посольскую резиденцию сэра Джона Мейсона и лорда Кобхема предупредить послов, что перед английскими законами о государственной измене их не прикроет даже посольский статус.

Ренар

Итак, Нортумберленд отправился на войну, намереваясь дать сражение у Ньюмаркета. Перед отъездом из Лондона он собрал совет, и напомнил им, что леди Джейн сидит на троне против своего желания, поэтому за ней надо присматривать. А если члены совета сомневаются в том, на чьей они стороне, то все они связаны одной клятвой и присягой королеве Джейн, так что если другая сторона победит, все они в глазах нового режима быдут повинны в государственной измене высшей степени тяжести, и чем это им грозит они знают. Несмотря на это, Большую Печать Нортумберленд прихватил с собой. Очевидно, они пользовались еще печатью Эдварда VI, потому что леди Джейн, разумеется, собственной обзавестись не успела.



На следующий день Нортумберленд, его сыновья (кроме Гилфорда), Грей и Нортхемптон выехали из Лондона с шестью сотнями всадников. Основная часть армии была уже отправлена к Ньюмаркету. Дадли мрачно заметил спутникам, что улицы полны народа, но никто не пожелал им победы и удачи. Люди просто смотрели и молчали. Очевидно, это было довольно жутко, проезжать в полном молчании по обычно оживленным улицам.

В Лондоне остались только второстепенные персонажи драмы, если не считать Саффолка. И остался лорд Пемброк, Уильям Герберт, и его сын Генри Герберт – муж сестры леди Джейн Грей, Екатерины. Во всяком случае, муж юридический, его «жене» было неполных 13 лет, когда их поженили весной 1553 года. Уильям повидал в жизни слишком много для того, чтобы полностью стать союзником Нортумберленду, поэтому в правительстве Дадли он был темной лошадкой. Для того, чтобы его задобрить, его сына женили на сестре леди Джейн, которая унаследовала бы трон, если бы леди Джейн умерла, не имея наследников. Но сэр Уильям не подобрел.

лорд Пемброк

Он был непростым человеком, этот вояка. В его владениях его ненавидели, как чуму, потому что правил он там железной и жестокой рукой. Он был одним из первых, кто принес присягу королеве Джейн, и все же было как-то ясно, что он из категории людей, которые действуют только в собственных интересах. Ему Нортумберленд не предложил ни возглавить армию хотя Герберт был самым опытным военным в совете, ни даже не попросил у него военной помощи, хотя Герберт мог предоставить огромные силы.

Арунделл и Винчестер, очевидно, уже решили, что поддержат Мэри. Был в Лондоне и Кранмер. Как это ему свойственно, он очень долго сомневался и рассуждал, прежде чем подписать акт о передаче власти Джейн Грей, но как-то не верится, что его колебания были не спектаклем. Уж он-то знал, что правление Мэри ничего хорошему ему не сулит. Как минимум, за то, что он, именно он придумал способ развести ее отца с ее матерью, не говоря о том, что именно его фанатизм стоял за преследованием католиков в Англии при короле Эдварде. Остальные члены совета были смешанной компанией: часть была за Мэри, часть за Нортумберленда.

Саффолк, отец Джейн Грей

К 15 июля в Лондоне узнали, что еще больше ноблей и областей Англии провозгласили своей королевой Мэри. В частности, за Мэри встал флот. Нортумберленд не сомневался в этом, поэтому отправил корабли на рейд с минимумом верных людей, а экипажи в Ярмут. Но эта английская погода! Сколько раз она решала по-своему войны англичан... Поднявшийся ветер пригнал корабли... в Ярмут. Сэр Генри Джернингхем, контролирующий Ярмут и поддерживающий Мэри с первых дней ее борьбы за наследство, отправил людей к кораблям на ботах, с вопросом, нужны ли им люди, чтобы справится со штормом, не забыв прибавить, что или они соглашаются быть в распоряжении его людей, или отправляются на дно. Никто из людей герцога не любил его настолько, чтобы ради него утонуть, и Мэри получила в свое распоряжение королевский флот.

В войске Нортумберленда об этом узнали буквально через несколько часов, и оно начало таять. Герцог послал гонца в Лондон, требуя подкрепления, но гонец привез только невнятные обещания. Тем не менее, Нортумберленд оставил свой совет под наблюдением охраны Тауэра, которую возглавляли его люди, так что у совета свободы действий не было. Пемброк, Чейн, Винчестер и Арунделл попытались ускользнуть оттуда домой, но одних стража перехватила, а других вернула уже из дома.

Видя всеобщее уныние и шатание, к делу приступили протестантские проповедники. Их стараниями в Бэкингемшире и католики, и протестанты вооружились до зубов. Но религиозной войны в Англии 1553-го года произойти еще не могло. Это поколение видело, как одна религия сменила другую, и могло оценить результаты: тюрьмы были переполнены бродягами и нищими, инакомыслящие по-прежнему горели на кострах, университеты превратились в богословские школы узкого направления, в самом Лондоне столько домов лишилось своих хозяев в результате религиозных преследований, что это было заметно даже во времена правления Элизабет. За 6 лет после смерти короля Генри, ничего не изменилось к лучшему, все стало гораздо хуже. Советники Эдварда думали только о собственном благополучии. И теперь те же советники собрались посадить на трон марионетку, чтобы продолжать в том же духе. Мэри Тюдор казалась англичанам лучшей альтернативой. Пусть редко кто в Англии любил римского папу, узурпацию англичане не любили еще сильнее.

Нортумберленд в понедельник окопался в Кембридже, и снова послал гонца в Лондон: сэр Эндрю Дадли должен был собрать драгоценностей на 100 000 крон в сокровищнице Тауэра и отправиться в Париж, чтобы либо заинтересовать французского короля помочь Нортумберленду в обмен на Кале, либо привезти наемников. Совет прекрасно понимал, что как только французы или наемники, набранные во Франции, ступят на английские земли, будет спета песенка для всех участников драмы, и на трон Англии будет посажена Мария Стюарт, которая принесет Англию Франции на блюдечке с золотой каемочкой. Поэтому вслед за сэром Эндрю советом был послан свой гонец, который предупредил коменданта Кале о готовящемся. Сэра Дадли арестовали, и при нем нашли и ценности, и письма, и инструкции. На этом его вояж и закончился.

В среду, 19 июля, Винчестер, Арундел, Пемброк, Шрюсбери, Бедфорд, Чейн, Мэйсон и Петри нашли в Тауэре лазейку, через которую смогли пробраться в город. Они собрались в Байнард Кастл, куда призвали мэра Лондона и олдерменов. Это было жестом отчаяния: Нортумберленд прислал очередную бумагу, в которой содержалось требование к членам совета подписать клятву верности королеве Джейн – под угрозой смерти от рук стражи Тауэра. Арундел рассказал горожанам всё, как есть: и о том, что страна качается на грани гражданской и религиозной войны, и о том, что Нортумберленд зашел так далеко, что готов сдать Англию французам. В заключение Пемброк обнажил меч и заявил, что или он вернет им на трон королевой Мэри Тюдор, или погибнет. В защиту королевы Джейн не раздалось ни одного голоса. Она уже не была королевой, она стала узурпатором.

150 человек отправились к воротам Тауэра. Саффолк, человек добросердечный и не слишком умный в обычных ситуациях, в данной проявил полную разумность: он открыл ворота. Ему осталась одна миссия, и она была невероятно тяжелой. Он отправился к дочери, объяснил ей ситуацию, и сказал, что она больше не королева. Джейн Грей в своей наивности обрадовалась, и спросила, можно ли отправиться, наконец, домой. И ее отец был вынужден ей сказать, что нет, она останется в Тауэре – пленницей.



Это легенда. Джейн Грей не могла не понимать, что должно случиться с королевой, когда на трон приходит другая королева. Ведь мы говорим о блестяще образованной девушке, с десятилетнего возраста вращающейся при дворе, знающей и историю с ее примерами, и практику с ее жестокостью. Единственное, на что она могла расчитывать – это милосердие Мэри. Они обе были интеллигентны в высшем смысле этого слова. Они обе пострадали по воле родичей. Был шанс, что Мэри поймет Джейн и спасет ее от судьбы человека, повинного в самом тяжелом из возможных против королевской персоны проступке, в узурпации власти. Но эти мысли, очевидно, пришли несколько позже. А пока были только слезы и безмерный ужас

@темы: Mary I

---

Леди Мэри Тюдор пишет письмо, а королева Джейн ссорится с мужем

Вечер коронационного дня вряд ли был радостным и для компании лордов, собравшихся в Тауэре: они получили письмо от Мэри, которая официально объявляла себя королевой, и предлагала им сдать себя на ее милость.



«Милорды, мы приветствуем вас и сообщаем, что получили известие о том, что наш брат король и суверен почил в Божьей милости; о том, как печальна эта новость для нашего сердца, знает только Тот, чьей воле мы должны подчинить все наши желания.

Но как бы ни были мы сокрушены после смерти нашего брата, мы должны думать о короне и управлении Англией, которые были обозначены в акте парламента и завещании нашего дорогого отца, о чем вы знаете и весь мир знает. Свитки и записи регистрируют волю нашего отца нашему брату и всем подданным королевства; таким образом, мы полагаем, ни один подданный короля не может притворяться, что ничего об этом не знает, и со своей стороны мы заверяем вас, что Бог укрепит и направит нас в том, чтобы наш титул и наши права были опубликованы и объявлены, как полагается.

Поэтому нам кажется странным, что мы ничего не знаем о таком серьезном деле, как смерть нашего брата в ночь на четверг, от вас самих; но мы надеемся, что ваша мудрость, после того, как вы обговорите положение дел между собой, взвесите и оцените наши интересы, ваши интересы, интересы общего благоденствия и вашу честь, приведет вас к лояльному решению; поэтому мы не торопимся интерпретировать ситуацию к худшему, но надеемся, что вы, как люди чести, выберете наилучшее решение.

Тем не менее, нам известны ваши планы и та подготовка, которую вы сделали, чтобы провести их в жизнь, Бог знает для чего и с каким результатом, скорее всего с дурным. Политика ли подтолкнула вас к этому или что-нибудь еще, не сомневайтесь, милорды, что мы готовы принять ваши деяния милостиво и простить вас, желая избежать кровопролития и враждебности; и мы хотим верить, что вы примете эту милость и прощение без того, чтобы мы были вынуждены прибегать к помощи наших верных подданных в нашем справедливом и законном деле.

Таким образом, милорды, мы взываем к вам и требуем от вас, от каждого из вас, проявить преданность перед Богом и нами, ради вашей чести и порядка в королевстве; и чтобы наше право и наш коронованный титул были объявлены в нашем гороле Лондоне и других городах, в каких – пусть решит ваша мудрость, мы верим в вас. И пусть это письмо, собственноручно нами подписанное, послужит вам предупреждением» (я не меняла стиль письма на современный, так она и писала)

Имперские дипломаты получили более сердечное письмо, в котором она сообщала, что находится среди добрых друзей и в безопасности, и спрашивала, может ли она расчитывать на военную силу своего кузена императора, находящуюся во Фландрии. Послы у императора были уже не те, что при Катарине Арагонской, и просто трусливо промолчали в ответ. Они боялись не зря: два сына герцога Нортумберленда были отправлены на охоту за Мэри, и они об этом знали.

Люди императора не сомневались, что в любую минуту им будет объявлено о смерти Мэри. Лорды, читающие письмо Мэри в Тауэре, уже понимали, кто проиграл, но отступить сил в себе не нашли. Ничего не знала о письме только леди Грей-Дадли, королева Джейн, которая была у себя в комнате. Вскоре туда пришел развлечь ее маркиз Винчестер, принеся с собой корону. Джейн строго сказала, что корона Англии – не игрушка, на что получила ответ, что корону взяли для того, чтобы изготовить ей пару для ее мужа. Леди Джейн оторопела. За страстями последних дней она не подумала о том, что ее коронация может поднять на престол ее мужа...

маркиз

Поэтому, когда пришел муж, она прямо сказала ему, что в завещании короля Эдварда Дадли не упомянуты, и что он может распрощаться со всеми мечтами о коронации, если такие у него имелись. Муж побежал жаловаться маме, а Джейн вызвала к себе Пермброка и Арундела, и объяснила им, что она не имеет никакого права делать кого бы то ни было королем. Это право парламента и только парламента. Она может сделать четвертого сына Дадли герцогом, если он хочет, это в ее власти, но коронован по ее воле он не будет.

набросок завещания, сделанный рукой Эдварда

Вскоре в комнату зашла герцогиня Нортумберленд, которую еще потряхивало после прочтения письма Мэри, и устроила скандал. Муж зло рыдал, что хочет быть королем, а не герцогом. Но королева Джейн – это не леди Джейн Грей, оттрепать ее за косы, как несколько дней назад, было уже невозможно. Герцогиня увела сына к себе, призывая его не делить постель с неблагодарной и непослушной женой. Эти подробности известны из рапорта дипломата Ренара императору Чарльзу, а вот кто их передавал ему – неизвестно. Очевидно, кто-то из бесчисленной прислуги, на виду которой постоянно находился каждый аристократ.

это леди Джейн отвергает примерку короны

На следующий день благородные лорды слегка оклемались от испуга при свете белого дня. В Лондоне было тихо. Бедного Гилфорда Поттера прибили за уши к колоде на лобном месте, и через некоторое время, когда он достаточно настрадался, эти уши ему отрезали. Можно сказать, дешево отделался. Сыновья герцога Нортумберленда не подавали о себе знать - значит, продолжали свою охоту на Мэри. Сам герцог не сомневался, что Мэри попытается бежать во Фландрию. Настолько не сомневался, что послал на побережье Эссекса отряд, который должен был ее перехватить.

Еще один показатель ограниченности этого неглупого, по большому счету, человека. Сначала он не подумал вовремя о завещании Эдварда, пока его еще можно было провести совершенно спокойно через парламент. Потом, видя каждый день вокруг женщин довольно крутого нрава, он совершенно не был в состоянии представить себе женщину, которая в минуту опасности поведет себя... ну, как мужчина.

Потом герцог сочинил от лица королевы Джейн ответ на письмо Мэри, изложив там все доводы, которыми в свое время был убежден король Эдвард. Прибавив, что если она одумается и вернется в Лондон, королева Джейн будет к ней милостива и внимательна.

Плохой это был ход. Мэри была уже достаточно взрослой и ученой девочкой, когда ее отец долго и мучительно разводился с ее матерью, когда он перестал любить и ее, Мэри, послав прислуживать дочери от другой женщины и угрожая позже самой ее жизни. Она ничего не забыла. Она отстрадала положенное, оставаясь лояльной Богу, отцу, матери, сводной сестре, сводному брату. Но теперь ей предлагали склониться перед совершенно посторонней женщиной, ради которой ее снова попытались унизить новым завещанием брата, ради которой на нее сейчас шла самая настоящая охота. Плохой ход

@темы: Mary I

---

Леди Джейн Грей становится королевой

О том, что брат распорядился передать корону Англии леди Джейн Грей, Мэри Тюдор узнала практически сразу. Не все приближенные молодого короля были согласны с его решением, многие считали, что здесь просматривается попытка лорда Дадли продолжать править, короновав невестку. Немедленно после смерти Эдварда, которая не была оглашена еще несколько дней, к Мэри был отправлен гонец с советом быть готовой, но никак свою информированность не проявлять. По знаку, она должна была с максимальной скоростью отправиться в Норфолк, где ее ждали Говарды, объявляя по дороге о случившемся и рассылая письма с просьбой подняться на защиту своих прав. Скорость была важна, потому что Дадли со своими сторонниками планировали перекрыть дороги в Лондон.



Скорость была важна еще по одной причине: речь шла о самой жизни Мэри. Эдвард умер около 9 часов вечера, а уже утром Дадли со своими людьми прибыли в резиденцию Мэри, чтобы ее арестовать. Уж в чем ее могли бы обвинить, неясно. Как минимум, в ереси. Хотя непонятно, как новое правительство объяснялось бы с имперским послом (император приглядывал за родственницей, чем и объясняется ее относительная свобода слушать дорогие ее сердцу мессы). Поэтому живой и в Тауэре Мэри правительству Дадли была не нужна. Скорее всего, она бы «умерла от печали», услышав новости о смерти брата.

Не менее важен был момент отбытия из Лондона: Мэри не могла заявить о своих правах ни секундой раньше смерти брата, потому что в этом случае она оказалась бы виновата в государственной измене: в Англии был король. Еле живой, но король.

Поразительно, как сказалась в Мэри в минуту опасности ее кровь. Обычно говорят, что кровь Тюдоров. Я бы сказала, что кровь ее матери и бабки. Робкая, запуганная, болезненная женщина даже не стала слушать тех, кто был для нее долгие годы опорой и утехой: посла и дипломатов императора. Сам-то посол был изначально за план бежать и звать на помощь, но вот прибывшие накануне смерти Эдварда из Франции Ренар и де Карьерс посчитали борьбу женщины с правительственной машиной за сущее безумие, обреченное на провал. Под давлением их аргументов, посол отправил Мэри известие, что надо сидеть тихо и надеяться на лучшее. Если нация захочет ее в королевы, нация ее призовет.

Мэри слушать советов не стала. Она верхом, скача всю ночь и день, одолела 100 миль до укрепленного замка в Кеннингхалле, где могла бы собрать своих людей, или откуда, в худшем случае, могла бы бежать во Фландрию.

В Лондоне Дадли, несомненно, испытал немалый шок, узнав, что птичка улетела. Поэтому он продолжал говорить о короле Эдварде так, словно тот еще жив. С одной стороны, он пытался выиграть время, чтобы как-нибудь добраться до Мэри и обезопасить себя от нее, с другой – если король жив, то Мэри, сзывающая людей на защиту своих прав, вовсе не принцесса, потерпевшая несправедливость, а бунтовщица, повинная в тяжелой государственной измене. Но слишком много людей знали, как обстояли дела, и еще большее количество узнало, когда 8 июня в Гринвич прибыли члены городского совета Лондона, чтобы подписать у короля какие-то бумаги. В результате те люди, которых Дадли посылал схватить Мэри, являлись к ней с повинной.

Тем временем, вовсю шла подготовка к коронации леди Джейн Грей. То есть, уже леди Дадли, поскольку 15 мая она вышла замуж за четвертого сына герцога Нортумберленда. Поскольку и жених, и невеста были в 1553 году в возрасте всего около 15 лет, леди Джейн продолжала жить в доме своей матери. Когда Нортумберленд прислал за невесткой, чтобы она немедленно отправлялась во дворцовую половину Тауэра, чтобы быть готовой к коронации, потому что король умирает, девушка отказалась подчиниться. Говорят, что ее мать, Фрэнсис Брендон, женщина крутого характера, заставила дочь отправиться во дворец. Но, на самом деле, по свидетельству служащих дома леди Фрэнсис, за Джейн явилась свекровь, леди Гилдфорд, и леди Фрэнсис с ней чуть не подралась, отказываясь отпускать дочь. Леди Гилдфорд пришлось послать за сыном, чтобы тот приказал жене выполнить брачную присягу и отправиться туда, куда ее посылают.



Известно, что свекровь буквально утащила невестку силой, и держала ее под замком несколько дней в герцогской резиденции в Челси. 9 мая леди Джейн велели отправиться в Тауэр, и известно, что она прибыла туда одна. Чуть позже к ней присоединились свекр, Пемброк, Нортхемптон, Хантингтон и Арунделл. Граф Пемброк поцеловал ей руку, затем в зал вошли герцогини Нортумберденд и Нортхемптон. Девушке объявили, что король умер, и теперь, согласно его завещанию, королевой стала она.

Кто знает, как на самом деле леди Джейн приняла корону. Те, кто рисует ее невинным ангелом, говорят, что при известии о смерти Эдварда она просто упала в обморок. Сомнительно. Женщины эпохи Тюдоров не были склонны хлопаться в обморок, особенно женщины, получившие такое жесткое домашнее и придворное воспитание, как леди Джейн Грей. Вот расплакаться она вполне могла. Так же сомнительно, чтобы леди Джейн настойчиво отказывалась от короны: завещание короля было вполне определенным, а люди при Тюдорах были приучены распоряжениям короля подчиняться. Да и почему бы леди Джейн было отказываться от короны?



В то же время о смерти короля было объявлено в Лондоне. Отряды шерифов начали проведение присяги королеве Джейн, проповедники начали работать с паствой, имперским послам выразили надежду, что отношения между Англией и Фландрией останутся сердечными, а Норфолку, Кортни и Гардинеру в Тауэре объявили, что их казнь произойдет в течение трех дней (по свидетельству имперского посла, который, надо признать, не отличался в описании событий большой точностью).

На следующий день состоялась коронация Джейн, которая прошла без восторгов со стороны лондонцев, но и без особых проблем. Из записей лондонского бакалейщика Маккинна следует, что один человек был арестован за то, что говорил о том, что Мэри обошли незаконно. Парня звали Гилбет Поттер, и отряду стражников его сдал его хозяин, у которого Поттер был в подмастерьях. Интересно, что сам хозяин, Ниниан Сандерс, утонул по дороге домой, переправляясь через Темзу на лодке. Лодочника, повинного в смерти пассажира, так и не нашли

@темы: Mary I

---

Я дико извиняюсь, но...

Когда я переставляла теги, я ухитрилась как-то снести большую часть своих записей из "Королевской колоды". Или они сами как-то снеслись. Не знаю, в общем. Конечно, у меня есть копии, но для того, чтобы они здесь появились, их нужно сюда разместить. А их много. Так что в ближайшее время буду засорять ваши ленты тем, что вам прекрасно уже известно. Больше - никогда и ничего править не буду, честное слово. Вот лежало оно себе одной кучей, но спокойно - и пусть бы лежало.

---

Томас Кромвель - 16

В принципе, еще лет десять назад герцогство Клевское было бы удивительно подходящим по духу для английского короля. Такого, каким он был десять лет назад, разумеется. Старый герцог, Иоганн Миролюбивый, держал свой двор в духе идей Эразма, и был скорее склонен к католицизму без власти папы, нежели к реформаторским идеям. Но брачные дела Большого Гарри затянулись, и на смену старому герцогу пришел его сын, которого иначе, чем политическим оппортунистом, не назовешь. Жадный до зубовного скрежета, герцог Вилли заслужил, в конце концов, в истории имя Вильгельм Богатый, но в качестве союзника для Англии он был личностью никудышней. Он и сам был не прочь подружить с французами против имперцев или с имперцами против французов, так что интересы далекого островного королевства интересовали его мало. Похоже на то, что сестру он охотно сбыл с рук только потому, что за ней не запросили приданого.



Интерес же короля Генри к новой невесте проснулся, кажется, именно тогда, когда Франция и Испания заключили союз. Дело в том, что Анне Клевской предстояло, на пути в Англию, пересечь имперские владения, и стареющий любитель приключений с энтузиазмом предвкушал, каким головокружительным комбинациям по доставке прекрасной принцессы морем, в объятия благородного принца, ситуация давала возможность. Увы и ах, император Чарльз просто-напросто выписал для Анны Клевской пропуск, и ее путешествие сложилось комфортно и скучно. Не менее скучной оказалась и первая встреча невесты с женихом.

Какой бы ни была на самом деле Анна Клевская (а относительно ее личности легко найти массу совершенно противоречащих друг другу замечаний), ее союз со своеобразным английским королем оказался, в конечном итоге, ей на благо, но только ей. Король же нашел себя в смешной и унизительной ситуации, из которой выпутаться без серьезных травм для самолюбия ему помогло только четкое понимание физиологической подоплеки происходящего. Был ли он зол на архитектора, невольно построившего эту ситуацию? Несомненно. Кто бы не был. «Всё из-за тебя!!!», - кто из нас не выкрикнул это хотя бы раз в жизни.

Но утверждать, что жизненный путь Кромвеля сделал поворот в сторону плахи из-за этого неприятного инцидента – значит недооценивать и Кромвеля, и короля. Из инцидента-то они выбрались, и мгновенно о нем забыли, благо, король быстро нашел утешение по собственному выбору. Раздражение, возможно, где-то в душе и осталось, но не было при дворе Гарри ни одного человека, который за годы общения с королем не вызвал бы ни разу подобного раздражения. За одним исключением, пожалуй, но это не относится к данной истории.

Путь Кромвеля повернул в дурном направлении совсем по другой причине. Прекрасный исполнитель, Кромвель оказался паршивым стратегом, но, к сожалению, сам этого не понял. Его извиняет то, что в 1538 году в английском королевстве происходило много чего, требующего его внимания, и зачастую провести границу, где заканчивается выполнение приказа и начинается самодеятельность, было нелегко. Особенно в условиях, когда король самоустранялся от политики на долгие периоды времени.

А происходило в королевстве вот что.

Для начала, продолжалась религиозная реформа. Ни Большой Гарри, ни Кромвель, ни многие другие, участвующие в этом проекте, вовсе не были протестантами. Нет и нет. Католиками они были и католиками оставались, но эти люди умели разделять понятия веры и всего того, что вокруг этой веры накручено. Взять, например, паломничества. Мало было в Англии монастырей, которые остались бы в стороне от этого бизнеса – а именно бизнесом паломничество и было. Паломник надеялся за деньги купить искупление и заручиться высшей помощью, а монастыри ссыпали звонкую монету в свои сундуки и молились за страждущих с искренним чувством, подкрепленным качественными условиями проживания, которые монахам страждущие обеспечивали своими деньгами.

Казалось бы, все вовлеченные стороны в данной ситуации выигрывали. В конце концов, паломничество к какой-нибудь святыне настолько перетряхивало будни участников, что некоторые из них действительно исцелялись. Благо, набор святых помощников и покровителей был внушительным, от св. Клары, помогающей в случаях глазных болезней, до св. Антония Падуанского, помогающего потерявшим имущество. Только в одном бенедиктинском монастыре в Саффолке находились такие святыни (или «святыни»), как угли костра, на котором изжарили св. Лаврентия, срезанные ногти св. Эдмунда, перочинный ножик и сапоги, принадлежавшие св. Томасу Бекету, и «другие реликвии для дождя и против сорных трав». Неизвестно, поклонялись ли сапогам и ножику. Скорее всего, просто глазели, как мы сейчас глазеем на экспонаты в музеях.

Нет, люди, совершавшие паломничество ко всяким более или менее подозрительным святыням, не были ни глупыми, ни суеверными, ни легковерными.

Просто паломничества были одобренной причиной прервать монотонную череду дней, наполненных привычными заботами и тревогами. Мы стараемся каждый год съездить с той же целью в отпуск. Средневековый человек старался хотя бы раз в жизни съездить «в святые места», увидеть новых людей, оторваться от будней, почувствовать даже душевный трепет, которому в этих буднях места не было.
И почему бы нам, делающим анализ своей ауры и гадающим на компьютерах, не понять тех, кто с блестящими глазами рассказывал о 39 оживленных в Бромхолме частицей Истинного Креста умерших?

Да-да, я утверждаю, что степень веры в данное оживление было равно степени нашей веры в анализ своей ауры, но зато какой душевный подъем! Какое предвкушение чуда! А ритуал, в котором монахи поили паломника вином через кости руки св. Блейза! Вы только представьте себе полумрак, освещенный трепещущим светом от десятков свечей, аромат цветов и пряных трав в вазах, латинские напевы монахов, и вино из серебряного кубка, которым тебя поят через руку скелета, наверняка еще и в драгоценном окладе! Тут действительно если и не исцелишься от какой-нибудь хвори, то душой точно воспрянешь.

Тем не менее, государственному аппарату движения души отдельно взятых человеческих единиц не были интересны совершенно. Государственный аппарат видел ситуацию так, что государству те деньги, которые паломники несут в церковь, нужнее. Не говоря о деньгах, которые уже находятся в церковных ларях. Я не хочу подвергать сомнению то, что и сам Кромвель, и его помощники, не говорю о короле, искренне ужасались «идолопоклонством» и «предрассудкам». Просто без твердого намерения Большого Гарри провести большую экспроприацию в свою пользу, никакого разгона монастырей бы не случилось, никакие волнения, с этим связанные, не произошли бы, и вообще история Англии пошла бы другим путем. Ведь, напомню, реформа монастырей (читай, разгон) была начата Гарри и кардиналом Волси задолго до того, как идеи Реформации кого-то в Англии масштабно заинтересовали.

Разумеется, издавна были в Англии свои собственные, доморощенные реформаторы, лолларды, но их девиз «когда Адам пахал, а Ева пряла, где был лорд?» как-то плохо подходил к той бюрократической системе, которую построили Тюдоры. Определенным образом система управления королевством под руководством Веселого Гарри очень даже эффективно исключила лордов в качестве промежуточного звена между королем и народом. И роль Кромвеля в этом процессе трудно переоценить. Король ставил задачи – Кромвель их выполнял.

Результатом стала невиданная прежде автономия управления, в которой государством стали управлять законы, а не прихоти и интересы королевских временщиков. Пусть за этой автономией стояли особенности короля, не любившего вдаваться в детали, но какая разница? Он ведь знал, что за ним придут к власти его малолетний сын, и не исключал возможности, что после сына корона увенчает его дочерей. Трагедия неожиданной смерти Артура и собственные неудачи с наследниками мужского пола сильно повлияли на мировоззрение короля. Ему нужна была система, способная к самоуправлению вне зависимости от того, кто сидит на троне.

Поэтому он не воспринял легко события Благодатного Паломничества, которые начались в 1536 году. Теперь уже известно, что это католическое восстание началось, возможно, действительно почти спонтанно, но очень быстро стало служить делу Белой Розы, оппозиции правящему дому. Началось-то оно как реакция на шок от методичного разгона монастырей, экспроприации их ценностей, уничтожения реликвий и необходимости перевоза костей предков в частные часовни. Это был культурный шок от ситуации, в которой ценности полутора тысячелетий вдруг перестали быть ценностями. Но потом… Потом Благодатное Паломничество стало последней в правлении Большого Гарри попыткой аристократии отстоять свое место на иерархической лестнице управления королевством.

Естественно, для Кромвеля, чье благополучие полностью было завязано на благополучии правящей династии, безопасность существующей системы и жизнь короля были истинной ценностью, за которую стоило сражаться, и сражаться эффективно. Трагической кульминацией в этом сражении стала судьба семейства Полей, ставленников аристократии на смену династии через брак Реджинальда Поля и принцессы Мэри Тюдор.

По сути, Реджинальд совершил чудовищное преступление, пожертвовав жизнями своих родичей… ради чего? Только ради своего тщеславия. Поля предупреждали со всех сторон, даже Танстелл, что своей книгой он подставляет под удар мать и братьев, так что он не мог не понимать, что делает. Но это его не остановило. Тем не менее, есть некоторые доказательства тому, что король был готов со своим старым протеже помириться – если бы не письмо Кромвеля к Полю, в котором тот не пожалел угроз, и которое напугало разоблачителя до икоты. Кромвелю вовсе не нужно было примирение короля Полем, он уже работал над планом того, как выкрасть Поля или просто убить. Это длинная история, которая тянулась несколько лет, с самого 1537 года, и которая занимала довольно много времени Кромвеля.

Вражда между Кромвелем и семейством Полей имела глубокие корни, уходящие еще в 1528 год, когда оба впервые встретились во дворце кардинала Волси и возненавидели друг друга с первого взгляда. Более поздние события, когда маркиз Экзетер, кузен Реджинальда Поля, пытался убить Кромвеля, ударив его кинжалом, симпатий последнего к этим заносчивым аристократам не прибавили. Впрочем, об этом инциденте шла речь только на уровне слухов, что-де спасла Кромвеля только вшитая в одежду пластина брони. Почему, из-за чего – непонятно. Экзетер, Поли и прочая старая аристократия не переносили Кромвеля на дух, это понятно, хотя и ничем не оправдано. Инициатива-то исходила от короля, а в исполнении Кромвель всегда руководствовался определенным чувством справедливости.

Таким образом, Томасу Кромвелю принадлежит центральная роль в расследовании запутанного (и, простите, на редкость бестолкового) заговора Белой Розы и ликвидации вождей и вдохновителей этого заговора.

Совершенно особенную роль Кромвель сыграл в истории с разрушением гробницы Томаса Бекета, что принесло в сокровищницу короля более двадцати упряжек ценностей, собранных там с 1220 года, когда гробница была спроектирована Лэнгтоном. В этом случае Кромвель предпринял попытку переписать историю. Отныне официально считалось, что архиепископ Томас Бекет просто стал жертвой случайного народного бунта, вдохновленного лоллардами. Так что гробница была разграблена подчистую, а кости Бекета сожжены по личному приказу Кромвеля.
Затем пришла очередь гробницы св. Свитана, второго после Бекета по степени уважаемости. Но здесь добыча оказалась невелика. Кто-то уже успел в предыдущие столетия заменить все драгоценные камни в гробнице на стекла. Кое-чем разжиться, все-таки, удалось, на сумму в полмиллиона фунтов на современные деньги – крест, подсвечники, чаши…

Это было варварство. Весь проект с разрушением старинных соборов, уничтожением с любовью собранных там украшений и предметов искусств был варварством. И рискну предположить, что чувство отвращения к происходящему в Англии 17 декабря 1538 года, когда папа объявил короля Англии еретиком, было более искренним, чем обычно.

А ссора с котолической церковью и Святейшим Престолом означала войну.
Вот чем были наполнены дни Большого Гарри и его генерала-викария в те самые дни, когда заботливый Кромвель стал подыскивать для своего короля новую королеву. В свете происходящего, мысль о том, что королевству нужен больше чем один преемник власти, выглядел вовсе не абсурдно. Напомню, что в те годы королю было всего 46 лет, и проект вовсе не выглядел абсурдно.

@темы: Henry VIII

---

Живем...

жить станет лучше, жить станет веселее)))

Ура, больничный на 10 дней. Просто отдохнуть))) И с ногами эта врач точно будет разбираться. Скорее всего, просто сосудистая недостаточность, клапаны в венах не срабатывают правильно. Проверим базовое, а потом она даст направление к специалисту.

Практически наверняка не почки и не сердце. Тем не менее, есть некоторая возможность, что ходить мне до конца дней с перебинтованными, как у древней китаянки, ступнями Нет, клапаны-то теперь ремонтируют, но выдержат ли они работу на ногах даже после ремонта? Ладно, буду решать проблемы по мере их образования.

Да, депрессия в наличии))) Но это ерунда, у меня ж советская закалка. Дали Мелатонин и Атаракс для улучшения качества сна, мне мало 4-5 часов. Врач, хвала Мирозданию, русская. То есть, не боится использовать знания и ум. С ней легко общаться, нет чувства, что перед тобой стенка зеркальная. Спокойная, собранная, умная, без холодности, но и без фамильярности, и искренне настроена людей чинить. Второй раз сталкиваюсь здесь с русскими женщинами-врачами, и обе - выше всяких похвал.

Сообщила боссихе, та отнеслась к новости ооочень кисло. Забавно. Врач говорила, что не надо испытывать чувства вины, уходя на больничный по хорошей причине. Я бы испытывала. Но стоит набрать номер боссихи, как это чувство испаряется без следа. Ну вот как можно настолько не уметь разговаривать с людьми?))) Это же ее работа - разговаривать.


(ыыых.... вот шоб я ТАК жила... :lol

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

В ожидании самого интересного

Странное какое-то Евровидение, честное слово. Мужчины почти все поют высокими козлитонами, приятными исключениями были Азербайджан да Греция О румыне Чезаре не знаю, что сказать... Вообще, в опере он, наверное, на своем месте, да и декорация была драматичной. Во всяком случае, он не мог не обратить на себя внимания. А самой интересной Франция была - как обычно, впрочем.

Скоро истинное шоу начнется - голосование

---

Загадочные реликвии

Не могу сказать, чего ожидали эмиссары Кромвеля, отправляясь в цистерцианское аббатство в Боксли, Кент, исследовать феномен так называемого Милосердного Креста. Возможно, они втайне надеялись на чудо, ибо репутация аббатства была кратко выражена архиепископом Вархамом еще в 1520-х годах: «святое место, в чьих стенах произошли многие чудеса». Вархам, как известно, глупцом не был, и его мнение кое-чего стоило. С другой стороны, не были глупцами и люди Кромвеля, закаленные, опытные и образованные. Если Христос, изображенный на кресте, может двигать руками, ногами и головой, переводить взгляд на молящегося и проливать слезы, то изображение, разумеется, не может быть ничем иным как машиной, которой кто-то управляет.



Против этой теории говорило многое. Во-первых, Крест появилось в аббатстве давно. И современники Кромвеля тоже верили, конечно, что люди, жившие за столетие или больше до них, были примитивными простаками, которые не могли сами изобрести сложный механический аппарат. Во-вторых, чудеса исцелений действительно имели место, причем среди паломников были отнюдь не только простые крестьяне, жившие по соседству. Боксби было местом паломничества для людей со всего королевства, паломники принадлежали к разным классам, и никто, вроде бы, не ушел от Креста обиженным.

Да что там, его величество глава английской церкви и пр., король Гарри, сам был в Боксби в 1510 году, и сам поклонялся распятию, и сделал пожертвование в шесть шиллингов и восемь пенсов. И мать его, Элизабет Йоркская, бывала в Боксби в 1502 году. Если по поводу того, помогло ли паломничество его величеству, можно было еще поспорить, то все знали, что более счастливой женщины, чем ее величество королева-мать, было не сыскать во всем христианском мире. Она пожертвовала 20 пенсов. Даже король-скряга пожертвовал четыре шиллинга, посетив Боксби в 1492 году! Впрочем, относительно основателя династии Тюдоров в царствование его сына много не распространялись.

В любом случае, 29 января 1538 года эмиссары Кромвеля приняли добровольно-принудительную передачу аббатства и всего ему принадлежащего. В принципе, аббатство было самым обычным: не бедным, но и не богатым. Братья в нем были тоже обыкновенные, не святые, но и не грешники. Теперь представителям короны надлежало перейти к следующей стадии: один из эмиссаров отправился в Лондон с документами, другой (Джеффри Чембер, в данном случае) остался в монастыре проводить опись.

Этот-то Чембер и начал обследование реликвий. Вообще, это была очень грустная история для монахов. Монастырь был старым, основанным еще в 1140 году, и накопил за столетия много выражений благодарности паломников – дорогих и не очень. Совсем недавно, все эти реликвии и изображения, снимающиеся сейчас с пьедесталов, были святыми. Несомненно, для многих они оставались святыми. Тем не менее, когда очередь дошла до святыни святынь, до Креста, все присутствующие слегка обалдели: позади конструкции открылся набор блоков, колес и тросов. Правда, находящихся в довольно запущенном состоянии. Собственно, настолько в запущенном, что вся эта механика работать и не могла.

Кто-то сбегал за аббатом, но на задиристые вопросы Чембера он мог только плечами пожать. Никто из монахов, присутствующих при снятии Креста, тоже не знал, что это было не изображение, а конструкция, и выглядели не менее потрясенными, чем сам Чембер. Впрочем, Чембер оправился достаточно быстро, чтобы заказать ремонт механизма и продемонстрировать реликвию в ближайший базарный день в Мейдстоне, в результате чего аббатство пришлось защищать от разъяренных прихожан, жаждавших разметать по камешкам гнездо обмана. Так, во всяком случае, было написано в официальном рапорте.

На самом же деле, вряд ли возмущенная реакция была (если была) искренней. Точно известно, что фигура на самом деле могла двигать глазами и нижней губой. Есть описания, сделанные то ли со слов монахов, то ли якобы с их слов, что фигура могла также кивать, двигать бровями… В общем, выражать негодование или одобрение. Но насколько этот театр марионеток мог действительно обмануть публику? И почему механизм выглядел пришедшим в негодность, хотя поток паломников все равно не мельчал?

Дальнейшая судьба реликвии была предсказуема: ее продемонстрировали еще раз в Лондоне, в толпе находились люди Кромвеля с дубинками в руках, и «идол» был торжественно разбит на месте после представления, а потом сожжен.

Говорят, изображение когда-то сделал один пленный француз, который просто хотел заработать этим денег для своего выкупа. Изображение не предназначалось, конечно, для церкви. Оно использовалось в многочисленных и безумно популярных мистериях на религиозные темы в более счастливые времена, когда никто не видел в этом ни поругания, ни идолопоклонства. Француз собрал свой выкуп, и отправился на побережье, с Крестом, навьюченным на лошадь. Где-то недалеко от Боксби он зашел в кабак, и пока он там находился, его лошадь отвязалась и забрела в аббатство. Похоже, что тогда церкви и правда всегда стояли открытыми, так что коняга спокойно укрылась от дневного зноя в церкви, прислонилась к одной из колонн, и задремала. Через некоторое время в церковь зашел монах, увидел мирную картинку, и заинтересовался, что там у лошади за груз.

В общем, у этой истории более или менее счастливый конец. Француз продал свой дивайс монахам, монахи из поколения в поколение развлекали им паству, пока секрет не забылся. Поскольку даже для жестких эмиссаров Кромвеля было очевидно, что в том виде, в каком Крест находился на момент демонтажа, он не мог использоваться для обмана и идолопоклонства, все монахи спокойно получили свои пенсии для поиска нового места в жизни после закрытия аббатства – от четырех фунтов до четырех марок. Аббат получил 50 фунтов годовых, что по тем временам было очень много.

Еще более удивительная история рассказывается про аббатство Хейлс, построенное вторым сыном короля Джона, Ричардом Корнуольским. Сын Ричарда, Эдмунд, подарил аббатству в 1270 году не больше и не меньше, чем фиал с кровью Христа. Причем, фиал этот когда-то приобрел граф Фландрский, предположительно – в крестовом походе, и на фиал имелся даже сертификат аутентичности, выданный патриархом Иерусалима. Случилось так, что прибытие Эдмунда с реликвией совпало с пожаром в аббатстве, в котором сгорела восточная часть церкви. Ее пришлось перестраивать, и реликвия была помещена за центральным алтарем, в специальном святилище.



Аббатству повезло иметь таких покровителей. Потому что теперь аббатство получило право устраивать в честь реликвии ежегодную церемонию, что обычно было привилегией более крупных соборов. В 1276 году папа назначил двух священников обслуживать святилище, и выслушивать исповеди, и отпускать грехи пилигримам.

Вообще, историю этого фиала рассказывают с довольно интересными деталями. Когда-то, еще в детстве, гостил у своего приятеля, Родерика де Бойлена, в замке «Тривленси» (такого замка не существовало), где мальчишки обнаружили среди других реликвий огромную брошь на массивной цепи, некогда принадлежавшие Карлу Великому. Кстати, ничего невозможного в этом нет, захоронение Карла вскрывалось неоднократно, где-то в 926, 1000 и 1165 годах. Вот эта брошь-то и содержала фиал с кровью Христа. Только этот фиал никак не мог быть фиалом, привезенным Эдмундом в Хейлс, потому что реликвия хранилась себе в Аахене, пока не была подарена императрице Жозефине, и не была передена через семью Бонапартов в Реймсский собор.

Более правдоподобна другая версия. Дело в том, что английские монархи дважды к тому моменту имели возможность запустить руки в сокровищницу Священной Римской империи. Первой была Матильда, которая после смерти своего первого супруга, императора, увезла из сокровищницы все, до чего только дотянулись ее загребущие ручки. В конце концов, она не собиралась возвращаться. Вторым был именно Ричард Корнуольский, избранный в 1256 году «королем Германии». Его короновали в 1257 году именно регалиями, включающими брошь Карла Великого. Таким образом, наиболее вероятным объяснением того, что в Хейлсе появился фиал с кровью Христа, является подарок в виде нескольких кристаллов крови, перенесенных из броши Карла Великого в новое хранилище.

Разумеется, всё это было не случайно, и имело самое прямое отношение к притязаниям английских королей на имперские владения, но к временам Кромвеля от этих притязаний не осталось и памяти. Во всяком случае, для Большого Гарри конца 1530-х подобных амбиций не существовало.

Аббатом Хейли в те годы был Стивел Волли, который очень хотел бы спасти аббатство в обмен на реликвию, и поторопился написать Кромвелю в сентябре 1538 года, предлагая отдать «фальшивую реликвию» ему в подарок. В конце концов, золото и серебро оценивалось в фунтов 30-40. Самое интересное, что комиссия, рассматривающая реликвию, так и не смогла установить природу того, что в ней было. «We have been… sifting the blood all this forenoon. It was wonderfully closely and craftily inclosed and stopped up and cleaved fast to the bottom of the glass… Verily, it seems to be an unctuous gum. It has a certain moisture and though iti t seems like blood while it is in the glass, yet when any parcel of the same is taken out, it turns to a yellow colour», - пишет Кромвелю Латимер.

Дело с этой реликвией закончилось тем, что сам аббат заявил публично, что фиал содержит очищенный мед, подкрашенный шафраном. Поверили ему или нет, дело было закрыто. Аббат в 1539 году получил симпатичную пенсию в 100 фунтов годовых, прочие братья по 8 фунтов.

@темы: Англия Тюдоров

---

Вам поможет ...

Получить цитату



То, что вы не знаете о себе!



Ваш волшебный зонтик



Поднять бокал



Таро Бафомет. Ваши Свет и Тень. by vechniyzov
& nataly_lenskaya specially for diagnostik-taro



vechniyzov.livejournal.com/?skip=10&tag=%D0%9D%...

@темы: "нетягостная бредь"

---

Говорят, боян, но на посмеяться - самое то

27.05.2009 в 12:00

Пишет  Diary best:

Конкурс на лучшую запись недели!

Пишет  Яриэла:

Истоpия миpа согласно сочинениям амеpиканских студентов
Киевское госудаpство было ослаблено гpажданской войной, потому что у князя Владимиpа сыновей было больше, чем надо, в pезультате нескольких жен и многих наложниц.



Феpдинанд и Изабелла завоевали Гpанолу, часть Испании, сейчас известную как Мексика и стpаны Пеpсидского залива.



Россия, котоpой упpавлял Бату Коэн, надломилась под монгольским яpмом.



Коpтес pуководил небольшой гpуппой тоpеадоpов, котоpые с легкостью покоpили обитателей Hью-Мексико.



Викинги, конечно, уже доплыли до Колоpадо, где до сих поp виднеются остатки их лагеpей.



Иоганн Калвин Кляйн пеpевел Библию на амеpиканский, чтобы люди Женевы могли ее пpочесть.



Папы Римские, конечно, обычно были католиками.





Игнатий Лойола основал оpден иезуитов и множество дpугих колледжей в США.



Если бы испанцы захватили Hидеpланды, они могли бы получить земли по всей севеpной Евpопе, котоpые включили бы Италию, Уpгундию, центpальную Евpопу и Индию - таким обpазом, они бы окpужили Фpанцию.



Людовик XIV стал коpолем Солнца.



Священная Оманская импеpия pазвалилась, как каpточный домик.



Пpага была столицей Булимии.



Коpоль Джеймс Стюаpт Чаpльз Пеpвый был обезглавлен в 1649 году и восстановлен несколько лет спустя.



Обpатная стоpона окpаины востока была населена pусскими, котоpые в это вpемя не знали ничего. Одним из фактоpов было использование цилиндpического алфавита. Петp Пеpвый заполнил свой кабинет случайными людьми и постpоил новую столицу около евpопейской гpаницы.



Копеpник доказал, что солнечная система вpащается вокpуг Земли. Галилей следовал теоpии Копеpника, за что цеpковь заставила его изучать механику всю оставшуюся жизнь.



Дидpо стал известным энциклистом. Вольтеp написал книгу 'Кэнди', из-за котоpой он попал в непpиятность с Фpидpихом Великим, котоpый нес личную ответственность за увеличение населения Пpуссии на тpеть.



Бостонское чаепитие было пpоведено в Пеpл-Хаpбоpе.



Последней соломинкой в пачке 'Кэмэла' стало изобpетение Бенджамином Фpанклином электpической лампочки.



Тpанссибиpская магистpаль соединила Евpопу с Калифоpнией.



Самолет был изобpетен бpатьями Маpкс.



Маpия Кюpи получила Hоэлевскую пpемию за изобpетение pадиатоpа.



Декамбpисты в России устpоили дежуpный пеpевоpот.



Каpл Маpкс изобpел теоpию диаволического матеpнализма. Согласно Маpксу, этапы истоpии - это канибализм, pабство, фьоpдолизм, капитализм и опять канибализм.



Бакунин был известным анахpонистом.





Анаpхизм - система пpавительства, котоpую возглавляет Анаpх. Канада стала анаpхией в 1867 году.



Там была и новая Геpмания: гpомкая, лысая, вульгаpная и полная pеальности. Геpманское единство было достигнуто соединением Вильгельма Пеpвого и Бисмаpка, котоpый после нескольких болезненных конвульсий стал пеpвым Гейзеpом Геpмании.



Автоманская импеpия оставалась с больным Евpопы.



Гpажданская война в США началась в 1830. Многие солдаты неоднокpатно отдавали жизнь за свою стpану.



Пикассо был знаменитым художником, наpисовавшим Мону Лизу.



Дpугой немецкий композитоp экспеpиментиpовал с двенадцатистоновой гаммой.



У Фpанции был Чехов, дpаматизиpовавший пpиключения о совpащении и абоpтах.



Hемое кино вышло из моды к 1850 г.



Фpидpих Hицше был немецкий кинопpодюсеp, написавший 'Тpиумф Воли' и 'Супеpмена'.



Большая часть англичан веpила в миссионеpскую позицию.



Согласно Джоpджу Оpуэллу, бpитанцы сокpатили Биpму до гоpодка на севеpе Индии.



Евpопейцы в Индии пpактиковали импеаpилистические ценности дpуг на дpуге, пpимеpом чего служит поэма Рудьяpда Киссинджеpа 'Бpемя белого человека'.



Во вpемя pеволюции Бейджи Япония стала евpопейской стpаной.



Русско-японская война началась между Японией и Италией. Буpская война за золото в Южной Афpике велась между Англией и Данией.



Авто фон Бисмаpк удеpживал обе стоpоны от сеpедины. Эpг-геpцог Рудольф воспользовался отpядом самоубийц, чтобы убить себя и свою подpужку.



Русская pеволюция 1905 года началась пpимеpно в 1907 году. К сожалению, цаpь был под влиянием льстецов. Тpойственный Союз столкнулся с NАТО, что было устpоено Бисмаpком, котоpый тогда pаботал на Цезаpя.



Пять сильных евpопейских стpан были Англия, Фpанция, Геpмания, Россия и Австpало-Монголия.



Фpанцузы pешили pазмножаться до смеpти, чтобы отвоевать Веpден. Многие, тем не менее, умеpли тщетно.



Италия пpисоединилась к Союзникам, что было удобно ввиду ее гpаницы с Австpалией.



Флоуpенс Аpавийский воевал в пустынне.



Цаpская Россия была отсталой, несмотpя на усилия госудаpства pазвить военно-пpомышленый комплекс и космические технологии.



Сpедний класс в России назывался большевицким.



Сpеди кpестьян свиpепствовал коммунизм.



Цаpь Hиколай позволили своей жене поставить себя в болезненное положение. Ко всему, его сын был поставлен диагноз гемофилателия, от котоpой он падал и сильно pазбивался. Все это было пpедсказано Лениным в книге 'Капитализм: высшая стадия социализма'.



В 1937 году Ленин начал pеволюцию в России, после того, как немцы выслали его домой в запечатанном поезде.



Ататюpк потpебовал от своего наpода следования моде и запpетил носить тюpбины.



Hекотоpые, вpоде Джона Пола Саpтpа, обpатились к экстpатеppестpиализму.



Леннон пpавил в России. Он был пеpвым цаpем Советского Союза. После его смеpти СССР пpавил тpиумвиpат из пяти человек - Сталина, Ленина, Тpоцкого, Меньшевика и Буканана.



Когда планы сpывались, Сталин использовал кулаков как козлов упущения.



Стеклянная ночь имела место, когда Гитлеp пpиказал нацистам pазбить все окна. В качестве нацистского лидеpа коммунистической Геpмании Гитлеp хотел все для себя и ничего для всех. Эти погpомы массовой пpопаганды отpажены в книге Адольфа Хаксли '1984 год'.



Япония pазбомбила Пеpл-Хаpбоp, главную базу ВМС на юге Калифоpнии.



Геpмания напала на Польшу, Фpанция напала на Бельгию, а Россия напала на всех.



Гитлеpовская атака на Россию называлась 'План Баpбаpелла'. Hекотоpое вpемя немецкие захватчики были популяpны в России, но их пpивычка убивать невинных жителей создала им пpоблемы с имиджем. Русские яpостно защищали Сталингpад, так как он был назван в честь Ленина.



Сталин, Рузвельт, Чеpчиль и Тpумэн были известны как 'Большая тpойка'.



Гитлеp впал в депpессию и заполз под Беpлин. Там он усыпил свою жену Эвиту и застpелился в ункеpе.



Втоpая миpовая война стала Холодной, потому что Бенджамин Фpанклин Рузвельт не веpил Ленину и Сталину. Жалезный занавесь упал на Евpопу.



Изpаиль был основал несмотpя на пpотесты местных аpабов, известных как 'сионисты'.



Русские втоpглись в Венгpию, чтобы показать полякам, что почем.



Пpезидент Кеннеди тесно сотpудничал с pусскими, чтобы pешить Канадский pакетный кpизис.



Это заставило США вмешаться в дела в избpанных бандановых pеспубликах.



Мохаммад Ганди был последним бpитанским пpавителем Индии. Он пpиобpел известность, используя миp как оpужие.



Со вpемен Втоpой миpовой известными женщинами были Коpолева Елизавета и Индия Ганди.



Ментально говоpя, Россия должна была изобpести себя заново. После смеpти Сталина был допpос, длившийся тpи года, когда Хpущев кpитиковал Сталина за пpегpешения вpоде убийства кулаков. Это пpивело к внедpению многих западных идей в России, как, напpимеp, использование стpиптизеpш в клубах.



Гpафа жизни Hикиты Хpущева кажется оттиском вывоpачивающего внутpенности катания на каpусели, котоpое называется метамоpфозой. Одной из наименее удачной идей было освоение Девственных земель, где ожидалось пpоизpастание молока и сливочного масла в неожиданных местах.



Гоpбачев стал главным pусским после смеpти Леонида Большевика.



Румынский Чау Ше Ску был удален со своего педистала.



Война в Пеpсидском заливе началась после того, как Сатан Хусейн втоpгся в Киви и Сосудовскую Аpавию.



Книга, составленная Андеpсом Хенpикссоном. Автоpизиpованный пеpевод Мансуpа Миpовалева.



Библейская легенда утвеpждает, что беда началась после того, как Ева съела Золотое яблоко pаздоpа. Это был запpетительный плод. Обозленный Бог наслал каpы. Человек выпал из пpостpанства благодати. С тех поp все катится под гоpу.



Пpедыстоpия, пpедмет, изучаемый в основном антpопаологами, была до 1500 года. Когда животные не были доступны, люди ели оpехи и ягоди. Общественное pазделение тpуда началось, когда племя pазбивалось на охотников и обиpателей. Hововведения изобpетались в межгалактический пеpиод.



Пиpамиды были большими квадpатными тpеугольниками, постpоенными в пустыне. О'Сиpис, бог, живший в пиpамиде, мог даpовать вам послежизнь если ваша дыша была пpямой.



Со вpеменем египтяне утонули в пустыне.



Месапатамия находилась pядом с pекой Эвкалипт.



В Египте жили только египтяне, а в Вавилоне жиле сумеpцы, акадии и канадцы.



Шумеpская культуpа, самая стаpая, началась за 3500 лет до Рождества.



Людям дозволялись демокpатические свободы вpоде взимания зуба за зуб и глаза за глаз.



Хаммуpапи был юpист, живший между 1600 и 1200 г. до н. э.



Ассиpийская пpогpамма уничтожения pазличных этнических гpупп послужила пpичиной неудачи культуpного pазнообpазия.



Пеpсидская импеpия была основана Медеей.



Зоppоастpология была основана Зоppо. Это была дуэлистическая pелигия.



Истоpия евpейского наpода начинается с Авpаама, Исаака и их 12 детей.



Дзиудаизм был пеpвой монолитической pелигией. В нем был один бог по имени 'Яху'. Поpоки Ветхого Завета были Моисей и Конфуций.



Иисус Хpистос пpиказал Моисею вывести наpод из Египта в пустыню Сахаpу. Книга Исхода описывает путешествие и удивительные вещи, пpоизошедшие за ее вpемя, включая Десять заповедей, pазличные спецэффекты и стpоительство Суэцкого канала.



Соpок столетий спустя они пpибыли в Канаду. Это и была обещанная земля молока и шоколада.



Hоев Ковчег закончил свой путь у гоpы Аpафат.



Давид был вымышленным хаpактеpом в Библии, котоpый сpажался с Гильгамешем, одетый в пpащу. Он ублажал наpод и защищал его от нападения филиппинцев.



Тpоянская война pазгоpелась между гpеками и тоpи. Гpеки выигpали, потому что у них были деpевянные кони, а тpоянцы сpажались пешими.



Мы знаем об этом благодаpя Гомеpовской истоpии об Одиссее Гpанте и Илиаде, оставленной им жене.



Цаpь Пеpсии Ксеpокс напал на Гpецию, но пал во вpемя битвы пpи Теpмосалями. Филипп Мастодонский захватил Гpецию, но затем был убит в семейной pазбоpке.



Александp Великий завоевал Пеpсию, Египет и Японию.



Философы атомисты откpыли пpинцип е = мс2.



Платон изобpел pеальность. Он был учителем Гаppис Тотеля, автоpа книги 'Республиканцы'.



Э. В. Клид доказал, что у каждой плоскости не одна стоpона.



Пифагоp стал отцом тpеугольника.



Дpевние гpеки начали Олимпийские игpы около 1896 года.



Рим был основан дядей Ремусом и волком.



Около 120 до н. э. бpатья Гpецки покончили с неспpаведливосями патpициев.



Спаpтак возглавил восстание pабов, а позже снялся в фильме об этом.



Хуннибал пеpесек Альпы со стадом слонов, втоpгнувшись в Афpику.



Сципиона назвали Афpиканским, так как он служил в Испании.



Когда Цезаpя убивали, он воскликнул: 'И я, Бpут! '.



Август (также известный как Октопавиан), основал Римскую Католическую Импеpию. Символом его власти был кpест.



У pимлян мозги были меньше и пpактичней, чем у гpеков. Языческими философами в Риме были Цицеpон, Маpк Аоpта и Св. Иеpоним.



До pождения Хpиста хpистианство было одним из многих тайных культов.



Маpия и Иосиф шли от гостиницы к гостинице, пытаясь найти место для pождения Иисуса, но им везде отказывали, потому что они были евpеями.



Хpистианин начал новую pелигию с пословиц вpоде 'Кpот унаследует землю'. К счастью, потом от этой идеи отказались.



Св. Иеpоним отказался веpить в секс.



Импеpатоp Константин стал хpистианином после того, как на поле битвы его пpеследовал неоновый кpест.



Многие теоpии о падении Римской импеpии были совеpшенно безосновательными. Hапpимеp, недостаток pелигии, избыток pабства, нехватка воды и куpение из свинцовых тpубок.



Волна готов, хюнов и зулусов затpонула Рим.



Гунн Афинна втоpгся на Балканы до самой Фpанции.



Когда австpалийские готы добpались, наконец, до Италии, они устали от гpабежа и нуждались в отдыхе.



Во вpемя Сpедних веков все были сpеднего возpаста. Монашки были в основном женщинами, заключенными в гаpемы.



Пpаво пеpвой ночи позволяло лоpдам пpоводить свадебную ночь с невестой вместо мужа.



Джихад стал богом суахили.



Туpки наслаждались пиком могущества.



Маpго Поло побывала у Кукла-хана, котоpый pуководил Китаем.



Двести лет пpавления татаpтов объясняют, почему Россия такая отсталая.



Импеpия МакГолов возникла в Индии, где некотоpые племена пpактиковали вуду.



Коpоли ненавидели власть пап, что пpивело к Боливийскому пленению пап. Фpанцузский коpоль пеpеселил пап в Аpизону, чтобы лучше за ними пpиглядывать.



Иоанн Гус отказался отказаться от своих идей и был поджаpен, как отбивная.



Губонная чума была социальным заболеванием, поскольку пеpедавалась половым путем и всякими итакдалиями. От чумы у людей выpастали губы на шее. В некотоpых гоpодах смеpтность пpевысила сто пpоцентов.



Макакиавелли, часто бывший безpаботным, написал 'Госудаpя', чтобы получить pаботу у Ричаpда Hиксона.



Неужели вы дочитали этот тихий ужас до конца?

Не свое | Прислано по U-mail

запись создана: 27.05.2009 в 12:27

@темы: "веселая бредь"