Томас Кромвель - 17

Насколько в возможность вражеского вторжения верил король Гарри, знал только он сам. Шли первые месяцы 1539 года, и он со вкусом составлял обращение к своим придворным об отправке людей в армию, называя римского папу «ядовитым идолом, врагом истины и узурпатором власти принцев».

Двор несколько нервно судачил о том, что император и французский король вот-вот отзовут своих послов из Лондона. Действительно, француз Кастильон уже сидел на дорожных сундуках. Кромвель, в качестве развлекательного тура последнего дня, сводил французского посла в оружейную палату Тауэра и зачитал несколько актов о поставках амуниции и продовольствия собирающейся армии. Француз уехал глубоко убежденным в том, что связываться с Англией в военном конфликте в высшей степени неразумно.

В принципе, Англия действительно не была беспомощной перед врагами, но к тому моменту оборонная система королевства все еще находилась в состоянии реконструкции.

Уэльс и Англия были поделены на 11 военных округов, строились круглые артиллерийские форты с углом обстрела 360 градусов (готовы были только четыре), военно-морская база в Портсмуте укреплялась двумя дополнительными фортами, и оборонные сооружения возводились на о-ве Вайт. Кромвель мобилизовал целую армию строительных рабочих, чтобы ускорить работы. В наиболее уязвимых местах обороны строились совсем простенькие преграды, типа баррикад. Повсюду устанавливались маяки. Повсюду организовывались отряды милиции, в стороне не оставались даже женщины, не говоря уж о подростках. Кому-то этот ералаш страшно нравился, кто-то считал его трагедией, но в общем и целом нация была вполне готова воевать и побеждать.

Самым большим алярмом того времени стал случай, когда разведка англичан доложила о том, что во Фландрии собралась группа из 8 000 наемников. Предполагалось, что именно они будут вторгаться в Англию. На самом же деле, солдаты фортуны просто собрались для того, чтобы примкнуть к силам императора в его войне против турок. Но то ли у них карты были не в порядке, то ли еще что, но эти наемники угодили, в конце концов, в регион Балтики.

После показательного разгрома католического Благодатного Паломничества, главной задачей Кромвеля, действовавшего, как всегда, по приказу короля, стало не допустить усиления и нажима со стороны протестантов. Кромвель возлагал очень большую надежду на публикацию официально утвержденного издания национальной Библии. В связи с этим, всем приходским священникам вменялось в обязанность напоминать своей пастве, что те не должны слушать всякие там фантазии, делать денежные подарки «идолам», или ставить им свечи.

Напоминать следовало не реже раза в три месяца. Копия Библии на английском языке должна была размещаться в церкви на видном и доступном месте, чтобы прихожане имели бы к ней свободный доступ и могли ее читать. Более того, священники были обязаны поощрять прихожан в чтении «живого слова Божьего», а если поощрений недостаточно – то и строго заставлять.

В принципе, подданные короля Гарри против этих новшеств особенно не злобствовали. Скорее всего, глубокое понимание и интерпретации библейских текстов интересовало единицы. Большинству хватало того, что усопших хоронили, за их души молились, младенцев крестили, и новобрачных венчали. А вот то, что Кромвель обязал священников вести строгий учет данных действий, было воспринято со здоровой долей настороженности. Никто не сомневался, что высший чиновник королевства мог заинтересоваться деревенскими обрядами только с одной целью – чтобы обложить их налогом.

Каких только слухов не ходило в то время. Один утверждал, что скоро ни каплуна, ни гуся, ни свинью нельзя будет съесть без того, чтобы не заплатить за это подать королю. Другой клялся, что за каждые крестины, венчание или похороны будут брать по 15 пенсов. Третий писал, что король, став главой церкви, наверняка собирается увеличить поборы по сравнению с теми, которые взымались раньше папой. Местные лорды закидывали Кромвеля рекомендациями добиться от короля четкого опровержения слухов.

Кромвель, разумеется, всеми силами старался держать короля подальше от этих проблем, потому что церковные дела были его обязанностью. Он пытался объяснять, что регистрации – мера чисто административная, имеющая своей целью просто исключить возможность родственных браков, браком между несовершеннолетними, и выявить бастардов, чтобы они потом не могли претендовать на наследство. Но люди Кромвелю не верили, потому что правительствам люди не доверяли нигде и никогда, это вовсе не мы изобрели феномен.

Священники, в свою очередь, возненавидели утвержденное издание Библии – оно слишком напоминало по стилю баллады. «Клянусь Божьими костями, я читал вам этот текст сотни тысяч раз, и лучше от этого вы не стали. А сейчас этот текст сделали таким легким, что любой мальчишка и любая девчонка смогут заучить его, как балладу или песенку. И объясните мне, ради тела Божьего, зачем в этом тексте потрачена сотня слов там, где можно было обойтись двумя?!», - возмущался один кюре из Варвикшира.

Неприятностей Кромвелю добавлял и той простой факт, что английское книгопечатание оказалось совершенно не готовым к тому, чтобы произвести такое количество достойно выглядящих Библий, чтобы их можно было выдать во все церкви Англии к Пасхе 1539 года. Еретические англоязычные Библии печатали в католическом Париже, и сам Кромвель внес в оплату процесса 400 фунтов из собственного кармана. Правда, Библии Кромвель и Кранмер собирались не раздавать приходам, а продавать. Кранмер считал, что один экземпляр должен стоить 13 шиллингов 4 пенса, но Кромвель настоял на круглых 10 шиллингов, на которых, по его мнению, проходил болевой порог расставания с деньгами.

Очевидно, подобная активность оказалась замечена довольно широко в европейских протестантских кругах, особенно после того, как король Гарри выразил поддержку герцогу Урбино и призвал его бороться с «епископом римским, этим врагом Божьим и человеческим» и прочими «лжепророками и волками в овечьих шкурах». Германские протестанты даже послали почти неофициальную делегацию в Англию, но были вынуждены признать, что английский король так же мало интересуется учениями Лютера, как и доводами папы.

На самом деле, на ту пасху 1539 года король принял участие в ритуале, в котором он полз на коленях к алтарю от самых дверей королевской часовни. Если вспомнить, в каком состоянии к тому моменту были его ноги, то легко поверить, что легких путей король Гарри не искал. Он показал всем своим подданным, что и сам он не еретик, и их еретиками видеть не желает. Они все продолжают быть католиками и исповедовать истинную веру – но на английском и без вмешательства Рима.

В любом случае, как и ожидал король, в 1539 году король Франции и император Священной Римской империи снова раздружились, и никаких военных действий против Англии не начали. Для Кромвеля это означало, что он может сосредоточить усилия на том, чтобы очередное заседание парламента признало бы себя ненужным: он намеревался провести закон, дающий королю право утверждать законы лично, не дожидаясь парламентской сессии.

@темы: Henry VIII

---

Елизавета I - "Боже, храни королеву Элизабет"

Парламент находился на сессии в день смерти Мэри, он собрался 5 ноября 1558 года. Поэтому смена власти произошла простейшим возможным способом: архиепископ Йоркский и Лорд Канцлер Николас Хет объявил палате лордов, куда собрали утром 16 ноября всех членов обеих палат, о смерти королевы Мэри и о восшествии на престол королевы Элизабет. Он сказал, что смерть Мэри тяжела и печальна сердцам верноподданных, но есть у них причины и радоваться, потому что «Милостивый Бог оставил нам истинную, законную и правомочную наследницу короны и престола, леди Элизабет, вторую дочь благородной памяти короля Генриха VIII, и сестру нашей покойной Королевы, в чьих законных правах на титул и корону,благодарение Богу, не приходится сомневаться». Парламентарии поговорили «Боже, храни королеву Элизабет», и дело было сделано.

Николас Хет

Конечно, объявить Элизабет королевой мог только акт парламента, но поскольку все уже были на месте, акт был готов около полудня. Между смертью Мэри и провозглашением королевой Элизабет прошло 6 часов. Англия видела подобную беспроблемную передачу власти в последний раз в 1422 году, когда короновали сына Генри Пятого.

Для Элизабет лично момент был более, чем деликатным. Дело в том, что у нее были враги при дворе, это не было секретом, Мэри была совершенно права, когда предвидела сложности. Поэтому была реальная потенциальная опасность, что о смерти Мэри и переходе власти ее сестру известят чуть раньше, чем Мэри действительно умрет. В таком случае, согласившись принять титул, Элизабет автоматически стала бы повинной в высшей возможной государственной измене, и ничто не спасло бы ее жизнь. Поэтому в Лондон был послан Николас Трогмортон, который должен был (внимание!!!) немедленно после смерти королевы отправить в Хатфилд гонца с обручальным кольцом королевы, которое ей дал Филипп. Это ли не доказательство того, что весь сценарий перехода власти к Элизабет был подробнейше спланирован дочками Большого Гарри? Доказательство, конечно. Об этом моменте пишет Джейн Дормер в своих мемуарах, больше никто. Никто больше и не мог об этом знать. Вот почему королева отправила к сестре графиню лично от себя – именно с посланием.

Уильям Сесил

Когда члены совета прибыли в Хатфилд, Элизабет была готова. Первым, кто оказался рядом с ней, за столом секретаря, был сэр Уильям Сесил – он будет занимать этот стол следующие 40 лет. Благодаря Сесилу, о царствовании Элизабет и ее характере мы и знаем так много. Он не писал книгу, для этого он был слишком занят, но вел практически ежедневные короткие записи о делах при дворе. Познакомилась с ним Элизабет давным-давно. Еще в 1548 году, когда Кэт Эшли переписывалась с Лордом Протектором Сомерсетом (Эдвардом Сеймуром) об обмене английского пленника в Шотландии, Элизабет сделала лично приписку сектретарю Сомерсета – Уильяму Сесилю: «Я умоляю Вас поддержать дело этого доброго человека. Ваш друг, Элизабет». Томас Перри, управляющий Элизабет, был дальним родственником Сесила.

Таких родственных связей натурализовавшихся в Англии уэллских джентри, более или менее очевидных – по крови, по браками, по родству и свойству через браки - при Тюдорах было так много, что их даже обозначили термином «Tudor Taffia” – подобное тянулось к подобному, и вместе они были силой.

Связывало Сесила и Элизабет еще одно обстоятельство. Оба они были выпускниками Сен-Джон Колледж, можно сказать. Сесил там учился, а одним из учителей Элизабет был Роберт Эшем, выпускник того же колледжа, несколькими годами старше Сесила. А их обоих учил Джон Чек, который учил брата Элизабет, Эдварда. Оба, и Элизабет, и Сесил, были интеллектуалами, не прекратившими себя образовывать до конца жизни. И, в отличие от большинства интеллектуалов своих дней, они были «побегами ивы, но не дуба», как отметил еще один друг Элизабет и коллега Сесила – Уильям Полет, маркиз Винчестер.

Перри, другой важный персонаж в окружении Элизабет, интеллектом не блистал. Он вообще ничем не блистал: был любопытен, любил посплетничать, не обладал ни каплей дипломатии, не имел мужества. Был чванлив, ненадежен, прожорлив и жаден. Но – он был божественно хорош в том, чем он занимался, в распорядительстве. Поскольку Мэри и Элизабет допускали, что после смерти Мэри может быть предпринята попытка потеснить Элизабет, Перри тщательно подготовил большие силы и средства, чтобы Элизабет смогла бы разбить любого соперника. Или соперницу. Никто не знал, разумеется, что Мэри умрет в самый подходящий период, во время парламентской сессии. Никто не знал, что Реджиналд Поль, Плантагенет с огромными правами на престол (которого Элизабет опасалась особенно), умрет через несколько часов после Мэри. Всё могла случиться. Поэтому Перри пользовался не меньшим почетом в роли Лорда Казначея, чем Сесил, до самой своей смерти в 1560 году, хотя окружающие его не переносили.

Теперь надо было разобраться с самим королевским советом. Его Элизабет условно разделила на три группы. В первую группу вошли «древние», как она их обозначила – старая родовая аристократия Англии, которая участвовала в управлении страной задолго до появления династии Тюдоров. Все они были ярыми сторонниками политики Мэри, твердолобейшими папистами, и новая королева явно решила от них избавиться. Она поблагодарила ноблей за верность их сердец, но объявила, что сама подберет себе в совет тех, кого сочтет подходящим для проведения той политики, о которой будет решать она сама. Довольно прямолинейно она заявила, что освобождает от службы этих ноблей не потому, что они неспособны быть советниками, а потому, что в совете ей нужна единая рабочая группа. Разводить демократию с бесконечными прениями и поисками компромиссов, подобно своей сестре, Элизабет была не намерена.

Трое советников Мэри были оставлены Сесилем в совете Элизабет: лорд Пемброк, лорд Клинтон и лорд Говард из Иффингема. Лорд Пемброк был и оставался такой военной силой, что и Мэри сделал всё, чтобы привлечь его в совет, и Элизабет старалась не упустить из совета. К тому же, его первой женой была Анна Парр, сестра Екатерины Парр, небезразличной для обеих сестер-королев. Клинтон... Ну, он был тем, за кого Большой Гарри выдал свою любовницу Элизабет Блант, мать своего незаконнорожденного сына. Почти член семьи, да еще и одаренный военный. Бил Вайатта, бил французов вместе с испанцами, бил французов независимо от испанцев, делал рейдерские набеги на французское побережье, дружил с Пемброком и братьями Дадли. Говард тоже сражался во времена восстания Вайатта – но на стороне Вайатта. Забавно, что Мэри назначила его в свой совет, но он был хорошим военным моряком. Кстати: Мэри часто пеняют за небрежение к флоту, но о каком небрежении может идти речь, если в ее совете сидели трое профессиональных военных моряка? Говард, кстати, был сводным братом матери Анны Болейн, тоже свой, тоже почти родственник. Фимилия, в том самом, первоначальном смысле.

Пемброк

Клинтон

Говард

Элизабет также решила сохранить еще несколько членов совета, которые достались ей от сестры: архиепископа Хета, маркиза Винчестера (разумеется!), графов Шрюсбери и Дерби, сэра Томаса Чейни и сэра Уильяма Питри. Новым назначение был граф Бедфорд, единственный аристократ, демонстративно эмигрировавший при Мэри (так пишет Старки). Или не эмигрировавшим, потому что в книге пэров просто обозначено, что он имел симпатии к протестантам, был замешан в восстании Вайатта, но потом был среди тех, кто воевал за короля Филиппа при Сент Квентине.

Фрэнсис Расселл, эрл Бедфорд

Следующим делом было сформировать двор новой королевы. Здесь тот факт, что двор набирался не для короля, а для королевы, несколько смешивал карты. Двор как бы разделялся на две части: палаты, где проходили всякие официальные мероприятия, и покои, предназначенные для частной жизни. Стандартным раскладом было то, что персонал, непосредственно близкий к королю, придворные покоев, были по статусу и влиянию выше тех, кто был на постах в палатах. Теперь же, при королеве, посты в покоях могли занимать только женщины, а для мужчин оставались посты в палатах. Разумеется, мужчины не допускали и мысли о том, что леди могут иметь какое-то влияние в политике, поэтому за посты в палатах шла нешуточная борьба – ведь как бы именно туда теперь переносился центр власти.

Говард из Иффингема стал Лордом Гофмейстером. Вице-гофмейстером стал Эдвард Роджерс, некогда правая рука Вайатта. После восстания он, как и Роберт Дадли, некоторое время находился в Тауэре, но оба были выпущены в 1555 году, и в 1557 Дадли даже получил возможность вернуть себе кое-какое имущество. Лорд Дадли стал Главным Конюшим королевы. Дадли тоже воевал при Сент Квентине, и не считал зазорным открыто говорить, что жизнью своей он обязан королю Филиппу. Действительно, у королевы Мэри было мало резонов сохранить жизнь братьям Дадли, которые в дни Джейн Грей отправились за ней на охоту, а потом та же семья оказалась по уши замешана в истории бунта Вайатта.

Новых членов своего совета Элизабет приветствовала довольно краткой речью: «Я даю вам власть, как членам моего тайного совета, и возможность заботиться обо мне и моем королевстве. Я верю, что вы не будете коррумпированы дарами, что вы будете действовать в интересах государства, и что, без всякого пиетета к моему королевскому статусу, вы будете давать мне именно те советы, которые считаете лучшими. Если вы сочтете нужным что-либо сообщить мне по секрету, вы можете делать это с полным доверием к тому, что этот секрет останется между нами».

Через четыре дня после смерти королевы Мэри не только власть плавно перешла к ее сестре, но и новое правительство было назначено без всяких прений. Большой Гарри был бы горд своими девочками.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - наследница престола

В следующий раз имя Элизабет втянули в заговор настолько нелепый, что он ни у кого и не вызвал подозрений в ее причастности: какой-то несчастный учитель из Клибури объявил себя Кортни, и начал собирать людей, чтобы соединиться со своей «подругой по постели». Учителя быстренько повязали и казнили, а к Элизабет формально приставили сэра Томаса Попа – нужен был человек, у которого она была бы на глазах.

сэр Томас

О том, как усердно сэр Поп развлекал свою подопечную, много писал в восемнадцатом веке Томас Вартон, преподаватель из Оксфорда. Собственно, он написал биографию Попа, и включил в нее массу деталей периода, когда тот был приставлен к принцессе. В библиографии он утверждал, что почерпнул свои сведения из «оригинальных источников», так что те, кто писал после него, ссылались уже на Вартона. Увы, в «оригинальных источниках» (дневнике Machyn’s Diary) ничего из того, о чем писал Вартон, не было. Исследовать сам первоисточник потрудился лишь француз Визенер, который писал биографию Элизабет (считающуюся одной из лучших), и... обнаружил, что ничего подобного в Дневнике не написано.

Более того, Вартон утверждал, что Поп приглядывал за Элизабет до самой смерти Мэри. На самом же деле, Попа освободили от этой обязанности уже в октябре 1556 года, как только разобрались со всеми заговорами и навсегда запретили Кэт Эшли приближаться к особе принцессы (из Тауэра ее выпустили). Вот одно интересное письмо от Элизабет того периода действительно существует. Написала она его 29 октября своему другу и защитнику, лорду Винчестеру. В нем она призывает его настаивать на совете в будущем верить ее и только ее собственным показаниям по всем делам, «For in the earth, my lord, none of my state hath been and yet is, more misused with them of mine own family than myself”.

Очень долго было принято думать, что Элизабет обвиняет здесь свою сестру, ведь другой семьи у нее не было. Только сравнительно недавно кто-то обратил внимание, что среди Тюдоров словом ”family” обозначили не семью, а «фамилию» в расширенном смысле, членов штата двора. Для родственников по крови Тюдоры использовали слово ”kindred”. То есть, Элизабет в этом письме обвиняет в интригах своих приближенных, прикрывающихся ее именем и ее интересами. Правда или нет, пусть это останется на ее совести.

Характер будущей королевы заставляет предполагать, что она действовала по обоим направлениям, ожидая, какое из них вернее приведет ее к власти. Скорее всего, она позволила бунтовщикам восстания Вайатта думать, что они радеют для нее, потому что шанс, что Мэри будет продана и предана восставшим, был более, чем велик. Но потом старшая сестра могла объяснить младшей, насколько ее статус проблематичен на самом деле.

Надо сказать, что Мэри была, все-таки, намерена держать сестру подальше от Лондона, но той уж очень хотелось снова быть при дворе. Приглашение она получила в ноябре, но все пошло именно так скверно, как и опасалась королева. Для начала, Элизабет была достаточно бестактна, чтобы въехать в столицу в начале декабря во главе роскошного кортежа из 200 джентельменов, одетых в черный вельвет, украшенных массивными золотыми статусными цепями и носящих ее герб. Во-вторых, придворные слишком рьяно кинулись в Сометсет Хаус теперь, когда преемницей власти практически наверняка становилась Элизабет. И, наконец, именно этот момент Филипп выбрал для того, чтобы снова начать прессовать жену на предмет замужества ее сестры с герцогом Савойским.

Как показали более поздние события, Мэри отнюдь не была в восторге от планов мужа. В декабре 1556 года она мало что могла сделать: сам Филипп прибывал в Лондон в марте 1557, да еще и с двумя своими кузинами. Судя по панике, которую проявили сестры, они верили, что герцогини Пармская и Лотарингская приезжают для того, чтобы организовать похищение Элизабет. Во всяком случае, посол Франции утверждал, что это так. Но французы избрали своим вестником даму более, чем подозрительную, Элизабет Брук.

Вдова молодого Вайата, она была бы маркизой Нортхемптон (Нортхемптоном был брат Екатерины Парр), если бы королева признала ее брак. Дело в том, что маркиз развелся со своей первой женой, обвинив ту в неверности. Мэри то ли что-то знала об этом деле, то ли подозревала (дело действительно было нечистое), но брак маркиза она не утвердила, и лишила его всех титулов, что поставило миледи Брук в положение непонятно кого. Она нашла приют при дворе Элизабет, где уже жила одна особа со странной репутацией - бывшая графиня Сассекс Анна Калторп, которая сама в свое время бежала во Францию, чтобы вынудить своего нелюбимого мужа аннулировать их брак, что тот и сделал.

Элизабет Брук

Элизабет удалилась в Хатфилд, не дождавшись Рождества, и те, кто видели ее на пути из Лондона отметили зеленоватый цвет лица и учащенное дыхание. Это отнесли на счет очередной ссоры с сестрой, конечно, но дело было не ссоре, Элизабет просто была всерьез напугана. Хотя Филипп и был королем без реальной власти в своем королевстве, он все-таки был королем Англии. Сохранился оригинал письма Мэри Филиппу, в котором она довольно энергично возражает против брака сестры и герцога Савойского. Оригинал носит следы многочисленных исправлений, сделанных рукой Мэри. В результате, она ограничилась тем, что заявила мужу: она не понимает его аргументов о том, что замужество ее сестры – это ее долг перед верой. Опять ж, обстоятельства не дают никакой возможности начать переговоры в отсутствие самого Филиппа.

Что ж, Филипп явился в Англию. Самое любопытное, что Филипп искренне не мог понять, почему Элизабет и Мэри уперлись. Эммануэл Филиберт был красив, молод, талантлив и умен. Замужество принцессы с герцогом Савойским ввело бы Англию на весьма долгое время в орбиту владений Габсбургов в Европе, причем герцог Савойский был бы принят англичанами гораздо лучше, чем сам Филипп: национальность герцога не вызывала в Англии сильных чувств, и у него не было за пределами Англии обширных владений, которые отвлекали бы его время и внимание от английских дел. Выйдя замуж, Элизабет стала бы совершенно легитимной королевой, передав через себя и несомненно чистых кровей мужа королевские права своим детям, ее королевство потенциально получало шанс приобрести со временем не женщину на тороне, а короля. Филипп не считал свою жену настоящей правительницей, и не мог поверить, что женщина в принципе может править суверенно. Нет, Габсбурги, конечно, охотно делали женщин своей семьи правительницами областей империи, но ведь истинная власть была не у них.

Но Элизабет-то знала совершенно точно, что она сможет править, и, более того, будет править в любом случае. Что касается Мэри, то ее позицию можно объяснить по-разному. Это действительно мог быть альянс сестер, что подтверждается визитом Мэри в Хатфилд летом 1558 года, и ответным визитом Элизабет в Ричмонд. Другие историки утверждают, что ссылки на эти визиты – фальсификации, и Мэри возражала против брака сестры с Филибертом потому, что этот брак давал Элизабет, скрытой еретичке, бастарду, и дочери осужденной за адьюлтер шлюхи, с ее точки зрения, трон. Как бы там ни было, но 6 ноября 1558 года Мэри официально объявила свою сестру наследницей престола. Известить Элизабет об этом была отправлена Джейн Дормер, герцогиня Фериа.

Герцогиня прибыла не с пустыми руками. Она почему-то привезла Элизабет королевские украшения, которые обычно хранились при дворе. Это имеет какой-то смысл, несомненно. Джейн так же передала две просьбы Мэри к своей наследнице: оплатить долги и сохранить в стране католическую религию. «Я молю Бога, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, если я не истинная католичка!», - ответила Элизабет, если верить Джейн Дормер.

Сандис, ставший при Элизабет одним их ведущих епископов, утверждает, что двоим членам совета, посланным к ней с миссией, аналогичной миссии Джейн, был дан другой ответ. Вообще, примечателен сам по себе факт, что в Хатфилд отправились независимые посланцы: от самой королевы и, отдельно, от совета.

По словам Сандиса, членам совета, добавившим к двум уже упомянутым пожеланиям еще одно, что королевский совет при новой королеве должен остаться в прежнем составе, Элизабет ответила, что так же свободна сама выбирать себе совет, как была свободна Мэри, а что касается религии, то она полагается на волю Бога, потому что только его воля имеет в этом вопросе значение.

Кто из них отходит от истины? Сандис, скорее всего. Не в характере Элизабет было дерзить прежде, чем она была уверена, что дерзить можно. Далее, относительно религии у будушей королевы были свои соображения. В прошлом остались времена, когда серьезная ученая девочка впитывала новые принципы на проповедях в покоях мачехи. Она повзрослела, увидела, как при помощи религиозного вопроса манипулируют людьми и судьбами королевств, и сделала выводы. Ей даже не пришлось что-то изобретать, она просто вернулась к линии, намеченной ее отцом: поддерживать ту религию, которую в данный момент поддерживать выгодно.

И, наконец, в пользу записей Джейн Дормер говорит то, что они настолько хорошо поладили с Элизабет, что та пригласила дополнить им компанию мужа Джейн, герцога Фериа (тогда еще графа). И вот тот нарвался. Граф был в Лондоне в качестве посланца Филиппа, прибыв, чтобы поздравить королевский совет, и передать ему одобрение Филиппа. Мэри встретила графа ласково, но письмо, которое тот привез от Филиппа, читать не стала, сказавшись слишком больной и слабой. Члены же совета выслушали вежливости графа в гробовом молчании. Как выразился Фериа, «они смотрели так, словно я привез им буллу от мертвого папы». Так оно и было, по существу. Мэри умирала, и кем без нее был для англичан Филипп?

Очевидно, граф разнервничался, потому что иначе объяснить его поведение с Элизабет можно только глупостью, а глупцом он не был. Поздравив принцессу, он зачем-то стал убеждать ее в том, что своим счастьем она обязана Филиппу. К несчастью для графа, при разговоре были свидетели: лорд и леди Клинтоны. Может быть, будь они вдвоем, Элизабет и была бы с графом милосерднее, но не при свидетелях. Отповедь Элизабет Фериа описал в рапорте дословно, поэтому она фигурирует абсолютно во всех фильмах про Елизавету I, из чего можно судить, что отреагировала она абсолютно правильно, думая, что ее речь станет национальным достоянием. Стала. Элизабет заявила, что она наследует трон по воле народа Англии в благодаря своему законному праву, и не чувствует себя обязанной быть благодарной ни королеве, ни королю. Более того, она припомнила графу и то, как Филипп старался выдать ее замуж за иностранца, хотя королева потеряла любовь своих людей именно по этой причине.

леди Клинтон

Ничего не осталось неясным. Будечи человеком умным, граф все понял правильно. «Она горда и умна. Она явно досконально изучила, как ее отец вел свою международную политику, и я опасаюсь, что она не будет поддерживать религию. Я полагаю, что править она будет через мужчин, которые сплошь еретики, как и женщины вокруг нее. Кроме того, чувствуется, что она чрезвычайно раздражена всем тем, что случилось с ней во время правления королевы».

Но аудиенция еще не закончилась. Граф храбро указал Элизабет, что не пристало женщине выказывать жажду реванша и агрессивные чувства. Женщина должна быть милосердной и кроткой. Элизабет ответила, что милосердной и кроткой была ее сестра, когда короновалась, и что же из этого вышло?

Очевидно, что Элизабет вызвала у графа довольно сильную неприязнь, но он честно наблюдал и делал выводы: в фавор попадут граф Бедфорд, лорд Роберт Дадли, сэр Николас Трогмортон, сэр Питер Кэрью, Томас Перри и Джон Харингтон. Граф полагал, что государственным секретарем станет сэр Уильям Сесил. Это, разумеется, список тех, кто участвовал в заговорах против Мэри (кроме Сесила, тот в политику не вмешивался).

Граф сделал вывод, что начинать свое правление Элизабет будет вместе с уже готовой оппозицией режиму королевы, хотя «нет такого еретика или предателя в королевстве, которой не поднялся бы из могилы ради счастья примкнуть к ее последователям». Он также подметил, что Элизабет явно не потерпит ничьего руководства своими действиями. Граф не ошибся ни в одном из своих предположений.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - дело об ограблении королевской казны

18 октября Элизабет уехала из Лондона в Хатфилд, и там ее жизнь вернулась в обычную колею. Она училась, Перри занимался хозяйством, и Кэт Эшли тоже вернулась к своей воспитаннице. Для нее словно вернулись старые, добрые времена. Мэри же развила бурную деятельность. Через 3 дня после отъезда сестры она открыла свой четвертый парламент.



Это было испытанием. Предыдущий парламент открывала счастливая жена и будущая мать. Нынешний парламент открывала женщина, которая потерпела полное фиаско в роли женщины: матерью она не стала, и мужа при ней больше не было. Зато Гардинер, этот харизматик, сослужил свою последнюю службу королеве. Он, уже смертельно больной, открыл парламент и успел провести распределение голосов, но 12 ноября его не стало. В триумвирате Мэри, Поля и Гардинер именно Лорд Канцлер был тем, кто бесстрашно брал на себя роль черной овцы, оттягивал ненависть протестантов от королевы. Это была тяжелая потеря.

А вопросы, которые предстояло обсуждать на парламентской сессии, были тяжелейшими. Мэри решила, что лучшим способом лишить сил эмигрировавших из страны протестантов будет экспроприация их земельной собственности в пользу Короны. Решение в духе самого короля Генри, не было ли оно результатом общения сестер и размышлений Мэри о власти летом? Ведь оппозиция за границей всегда притягивает к себе интересы чужеземных правителей, и это опасно для страны, против которой завязываются интриги.

Вторым вопросом было возвращение церкви ее имущества, которое начали грабить еще при короле Генри, и разграбили окончательно при его сыне. Вот это уже было сольным проектом Мэри, и она снова победила: голосами 193 проти 126 решение было принято.

Но парламент взбунтовался на вопросе об экспроприации, что можно понять: реформация разделила семьи, но в те годы трещина не была настолько глубокой, чтобы повернуть членов семей друг против друга. Все предпочитали иметь своих в обоих группировках. Здесь, кстати, можно привести в качестве примера кузину Элизабет, дочь Мэри Болейн и близкую подругу принцессы, которая вышла за сэра Фрэнсиса Ноллеса, одного из эмигрировавших. Ходили слухи, что Кэтрин Кэри / Нолес была также дочерью короля Генри, но кто знает? Впрочем, почтенная леди была матерью 15 детей, которых родила одному и тому же мужу, так что ее воспринимали и принимали с уважением ради нее самой.

мать-героиня

У самой Мэри, среди ее ближайшего окружения, положение было не лучше - или не хуже. Герцогиня Фериа, Джейн Дормер, была дочерью доброго католика, но вся ее родня по матери, Сидни, были протестантами. Пожалуй, с времен короля Генри кое-что изменилось. Он еще мог позволить себе физически искоренять маргинальную оппозицию с двух сторон, при Мэри раскол расползся уже слишком широко. Хотя и Генри экспроприировал собственность ослушников временно, пока их наследники не входили в возраст. Исключением стала, пожалуй, семья Поля, когда он не поколебался просто уничтожить тех ее членов, до которых мог дотянуться. Но здесь дело было личным, он наказывал своего близкого друга, который стал злейшим врагом.

герцогиня

В общем, проект провалился, парламент был распущен. Элизабет должна была быть рада, потому что собственность ее друзей в эмиграции осталась при них. Но она была встревожена: раскол парламента всегда плох для страны, а уж раскол между правителем и парламентом и вовсе грозит катастрофой. В далеких 1590-х она сама столкнется с подобной ситуацией, но сумеет сманеврировать отступление и предотвратить раскол.

Принцесса беспокоилась не зря. Из раскола родился очередной бунт, а в любом бунте она оказывалась замешанной автоматически, если не делом, то именем. Плюс, ситуация была кризисом более глобальной проблемы: к 1556 году в руках старой аристократии была только мизерная часть того имущества, которым владели английские джентри. Но именно нобли правили страной. Взрыв не мог не последовать.

Он и последовал в виде заговора Кингстона, но истинной душой этого заговора был Кристофер Эштон и его зять Дадли, кузен Нортумберленда.

Этот сэр Эштон был личностью своеобразной, бретером и искателем приключений. Но еще интереснее этого Эштона была его первая жена, леди Гордон. Кристофер Эштон был ее четвертым мужем, а вот первым был... Перкинс Варбек, который то ли был, то ли не был одним из «принцев из башни», Ричардом. Да и сама леди Гордон была королевских кровей: ее мать была дочерью Джеймса I Шотландского. Так вот она оставила своему последнему мужу в аренду на 31 год огромные земельные владения. На эти деньги Эштон и финансировал свое участие в заговоре. Оригинально: земли вдовы соперника Генри Тюдора оплачивали заговор против Мэри Тюдор. Еще более пикантно то, что сама леди Гордон возглавляла фрейлин при дворе Мэри Тюдор в 1530 году!

Позиция Эштона была высказана им другому заговорщику, Генри Пикему, довольно откровенно: «твоего отца сделают герцогом, я правду говорю тебе, что миледи Элизабет – абсолютно либеральная дама, не то, что ее неблагодарная сестра; она пошла в мать, которая была щедрейшей женщиной своего времени; все джентельмены, оказавшие ей службу, будут вознаграждены». Да, землевладельцы начали рваться к власти.

Я писала и об этом заговоре подробно в историях о Мэри, так что не буду задерживаться на деталях. Они экзотичны, но идея была изначально провальной: ограбить казначейство! Интересно в этой истории то, что французы не сомневались в участии Элизабет в заговоре. Главный министр короля Франции пишет послу в Лондоне: «И прежде всего, Мадам Элизабет не должна ничего начинать из того, о чем ты мне написал. Это испортит всё и сведет на нет выгоду схемы, которая должна будет быть разыграна в свое время, когда представится возможность». Дэвид Старки считает, что это письмо выдает, насколько сильно Элизабет завязла в заговоре. По-моему, оно, скорее, говорит о том, что у французов была своя игра, в которой они тоже решили идти с Элизабет.

О том, как расследовался заговор, есть одна любопытная деталь, показывающая, какими методами во времена Мэри Тюдор велись дознания. Вопреки тому, что со вкусом показывают в сериале «Тюдоры», пытки были в Англии запрещены. Разрешения давались, но крайне редко. Здравомыслящие англичане понимали, что показаниям, данным под пытками, верить нельзя. Пытки в качестве наказания за деятельность, в качестве именно устрашения, начали применять для католиков только при королеве Элизабет. Но пока правила ее сестра, которую потом ославят «кровавой», и расследовали при Мэри дела государственной важности Джон Норрис и Генри Джерингхем.

Они искали «слабое звено» интенсивными допросами, и потом начиналась политика кнута и пряника. В данном случае таким звеном оказался Джон Даниел. Сохранились распоряжения, данные коменданту Тауэра, что с Даниелом надо обращаться по-доброму и предоставлять ему кое-какие свободы. После этого его внезапно перевели в общую камеру, где условия были такими, что сам комендант возмущенно писал, что его стошнило, когда он открыл туда дверь. Комендантом (Лейтенантом Тауэра) был тогда, кстати, Бедингфилд. После таких перемен в обращении, Даниел рассказал на следующем допросе и то, о чем рассказывать не собирался: в заговоре очень сильно были замешаны члены двора принцессы Элизабет. Норрис и Джерингхем обыскали Сомерсет Хаус, городскую резиденцию Элизабет, и нашли там много интересного: памфлеты против Мэри и Филиппа, анти-католические трактаты, анти-испанскую литературу. Это не о чем еще не говорило, но давало повод снова арестовать неугомонную Кэт Эшли и учителя итальянского языка, Кастильоне. А уж они сами рассказали, что о заговоре знали.

Дознаватели отправились арестовывать подозреваемых в Хатфилд. Норрис сам по себе был интересным выбором для этой миссии: он был сыном того самого Норриса, который был казнен по подозрению в том, что пользовался интимной благосклонностью Анны Болейн. Сам Норрис принимал активное участие в истории с Джейн Грей. Элизабет он знал с ее детства, и был с ней в самых дружеских отношениях. Джерингхем отправился с ним в Хатфилд, как один из самых преданных лично Мэри дворян, и он тоже прекрасно знал обеих первых леди королевства еще с тех времен, как они обе были принцессами-бастардами.

И вообще, зачем они отправились в Хатфилд лично? Кэт Эшли вернулась к своей должности при дворе принцессы, но ей был назначен официально человек, который открыто контролировал ее деятельность. Вполне достаточно было послать к нему гонца, и Кэт отправили бы в Лондон и Тауэр автоматически. И Кэт, прекрасно знавшая, как холодны там камеры, была бы с дознавателями откровенна. Так что смысл визита Норриса и Джерингхема в Хатфилд имел, пожалуй, целью приватно переговорить с принцессой о важных делах от имени королевы. Потому что немедленно после их визита королева послала гонца мужу, с довольно риторическим вопросом: «Что мне делать, я не могу доверять собственной сестре».

Мэри досконально знала, что ей ответит Филипп: «Ничего не делать». Герцогиня Ферия подробно описывает в мемуарах рассуждения Филиппа о том, что выгодно для политики Габсбургов, и что Мария Стюарт в число желанных вариантов не входила. Филипп выбрал Элизабет. Что и требовалось, если сестры действительно решили летом 1555 года заставить Габсбургов поддержать наследование власти так, чтобы королевой плавно стала именно Элизабет, без всяких возмущений. Потому что именно для Габсбургов Анна Болейн и ее дочь были всегда персонами нон-гранта, и именно Габсбурги обладали огромным влиянием на дела в Европе.

Честно говоря, весь заговор Кингстона – Дадли - Эшли был странным. Ведь Мэри еще осенью знала о том, что Кингстон встречается в таверне в Сити с парламентариями, договариваясь с ними о блокировании закона об экспроприациях. И что же она делает? Заключает после сессии парламента Кингстона на пару дней в Тауэр за неприличное поведение во время сессии (он закрыл двери палаты на время голосования) – как раз только для того, чтобы довести этого холерика до состояния белого каления. Что он делает немедленно после освобождения? Отправляется к Эшли. И отсюда уже начинает набирать обороты сам заговор. Кто подкинул Кингстону безумную идею ограбления казначейства? Эта история сильно пахнет провокацией.

Но в результате Элизабет получила поддержку Габсбургов и огромный бриллиант от сестры. Французский посол, который, помимо ее воли, слишком уж активно распоряжался личностью принцессы в своих кознях, в страхе бежал из Англии, и был заменен своим более осторожным братом. В роли щепок в этой истории оказались казненные Пикем и Даниел, да еще покончивший с собой Кингстон. Верней был осужден, но помилован, его дядя, лорд Брей, провел под домашним арестом пару недель, но тоже был помилован. Первая часть многоходовки (если таковая имела место) завершилось победой дочек Большого Гарри.

@темы: Elisabeth I

---

Убийца, мазохист, гений

Нравится? Немного про автора, у которого жизнь была исключительной даже по меркам его времени и его страны.

Знакомьтесь: князь Джезуальдо да Веноза

www.italia-mia.globalfolio.net/musica/cgesualdo...

И случится же такое... Ну как после этого осуждать Пушкина за язвительнось, неблагодарность, и дурной характер

@темы: "музыка"

---

Лето жеж!

Любимая мулька местной погоды: около 30 градусов жары и тишь, безветрие. У нас жарче, чем в Италии! Вся поросль, которая еще месяц назад отставала в развитии на 2 недели, уже опережает нормальное развитие на неделю. И оводы со слепнями пошли на месяц раньше обычного! Надеюсь, и посдыхают на месяц раньше.



Как ни странно, бодро шагаю по этой жаре, сдерживая желание припрыгивать. Светло, тепло... На работе новое разделение нас на 3 бригады пока работает очень даже неплохо. Конечно, выходные и вечера - кошмар, как и раньше. Только на машине, пешком это физически невозможно. Зато в будние дни - лафа. Есть время. Впервые за почти год работы в этой конторе появилось время действительно обращаться с пациентом, как с личностью, а не только делать в страшной спешке самое необходимое. И себя чувствуешь человеком, а не загнанной лошадью.

Микроклимат тоже гораздо спокойнее. И чему я рада, так это тому, что теперь одну коллегу стало некому травить. Она - странная тетка, и винтиков там не вполне хватает, но никто не выдержит ситуации, в которой она оказалась в предыдущей бригаде.

В общем, пока я вполне довольна.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Элизабет и Мэри, рассуждения и предположения

Элизабет провела при сестре целых 5 месяцев. Она была вхожа к Мэри туда, куда не был вхож Филипп – в приватные родильные покои королевы. После отъезда Филиппа они практически вообще остались вдвоем, если не принимать в расчет придворных. Было бы абсолютно нереально полагать, что в таких обстоятельствах они не провели вместе многие часы и не говорили бы подробно о происшедшем и о будущем, особенно после отъезда мужа Мэри. Напомню, что речь идет о чрезвычайно образованных женщинах. Они не могли не поднять вопрос о загадочной для нас беременности. Вопрос в том, знала ли Мэри о том, что она, возможно, смертельно больна. Думаю, они не могли не придти именно к этому выводу.

Обычно принято считать, что Мэри была прямолинейна и безыскусна. На самом же деле, если проследить ее действия одно за другим, месяц за месяцем, нельзя не признать, что она простушкой не была. Просто ее стилем добиваться своего был стиль тарана. Она никогда не отступала в том, чего хотела на самом деле, и выражала свои желания предельно ясно. Стилем Элизабет были маневры за завесой слов. Ее учитель всегда старался привить своей ученице благородную простоту и ясность изложения классиков. Но чем старше становилась принцесса, тем высокопарнее и неопределеннее становились ее письма. Она никогда не давала поймать себя на слове.

В принципе, Мэри пробивала своим примером путь для коронованной женщины, Элизабет следовала за ней по расчищенному пространству, учитывая ошибки в маневрах идущей впереди, и повторяя маневры удачные. Когда Мэри не стало, Элизабет оказалась в свободном плавании, и теперь ошибочные маневры случались уже у нее.

Но вполне возможно, что летом 1555 года Мэри и Элизабет договорились о дальнейших действиях, которые позволят Элизабет плавно перехватить власть, когда Мэри умрет. Потому что так и случилось. Впервые с 1422 года власть в Англии перешла от одного правителя к другому плавно, без недовольства, без заговоров, без опасности гражданской войны. А ведь это не так просто, как может показаться: все-де ненавидели Кровавую Мэри и любили кроткую Элизабет. Ха! В этом посыле совершенно не учитывается то, что положение Элизабет и в глазах Европы, и в глазах англичан было весьма двусмысленным.

Король Гарри сделал обеих своих девочек бастардами, аннулировав браки с их матерями, потом он сделал их обеих наследницами своего законного сына, не признав их своими законными дочерьми. Мэри была признана решением парламента 1553 года законной дочерью, потому что парламент отменил решение того парламента, который аннулировал брак ее матери с ее отцом. Та же чехарда уже случилась при отмене решения парламента, признавшего всех детей Эдварда IV бастардами, потому что Генри Тюдора надо было легализировать на английском троне при помощи брака с законной наследницей Эдварда IV, Элизабет Йоркской.

Итак, брак Гарри и Катарины Арагонской был признан высшим законодательным органом страны законным и действительным еще раз, в 1553. С чем это оставило Элизабет? С клеймом бастарда, разумеется. Но не только, если вспомнить обстоятельства, при которых ее мать, Анна Болейн, потеряла голову. У Анны была неважная репутация и в ее звездный час, а уж после суда и казни многие открыто говорили, что эта шлюха прижила дочь не обязательно от короля. Известно, что самый тяжелый период в отношениях сестер пришелся на год именно после парламента, «узаконившего» Мэри. Очевидно, так и так муть мучительных лет развода родителей снова вспомнилась Мэри со всей отчетливостью, но не обошлось и без вновь вспыхнувших спекуляций, кто был отцом Элизабет.

Так или иначе, летом 1555 года сестры наверняка рассматривали некоторые факты, довольно невеселые. Мэри явно останется бездетной, и долго не проживет. Кому достанется престол? Завещание короля Генри определенно называло Элизабет. Но как отреагируют на это нобли страны и те, кто имел в Европе силу? Нобли никогда не считали Анну Болейн законной женой короля, а принцессу – его законной дочерью.

Французы поставили на карту тетушки Маргарет, обручив Мэри Стюарт с французским дофином.

Император был готов видеть на английском троне хоть жабу, лишь бы досадить французам.

Филипп хотел женить Элизабет на герцоге Савойском, чтобы тот через нее стал бы королем Англии и привел страну в империю Габсбургов. Да и нужен ему был герцог Савойский, близкий друг и талантливый военный, которого он решил на средневековый лад вознаградить за чужой счет, выгодно женив.

Римский папа, разумеется, в нормальных обстоятельствах Элизабет законной королевой никогда бы не признал.

Вот и получается, что лучшей картой, с которой могли играть сестры, были Габсбурги. Но не на условиях Филиппа.

Насколько Мэри была разочарована в муже? Судя по ее ядовитому письму кузену, мужа она хотела вернуть. Не думаю, что она начисто отвергла в 1555 возможность, что все еще будет хорошо. Что у нее еще может быть ребенок, и она родит наследника, хотя, судя по завещанию, Мэри не сомневалась, что умрет при этом. Это подтверждает предположение о том, что она знала, что серьезно больна. Тем не менее, человеку очень трудно холодно признать, что его история закончена, даже если он при этом работает на то, чтобы его жизнь не прошла бессмысленно. Всегда, до последнего мгновения, останется безумная надежда: а вдруг?

Но с той же долей вероятности бурная деятельность Мэри могла быть приманкой для Габсбургов, которые были жизненно важны для планов сестер. Не менее, чем война с Францией. Всё, что мы знаем о том периоде жизни Мэри и Элизабет, исходит из переписки дипломатов, которой полностью доверять нельзя, и из мемуаров графини Фериа, страстной католички и сторонницы Мэри. Первые выдавали желаемое за действительное, умаляли одни факты и преувеличивали другие. Для графини же самым важным в жизни была вера. Все они видели то, что хотели видеть.

Что можем увидеть мы, через 460 лет? Тоже каждый свое, очевидно. Можно делать какие угодно предположения.

Например, что сестры решили, что единственный способ утвердить Элизабет на троне – это общая воля нации. Надо было сделать так, чтобы принцессу стали воспринимать, как спасительницу и освободительницу. Матушка Мэри имела в Риме и при европейских дворах широчайшую сеть добровольных шпионов. Можно не сомневаться, что, в условиях обострившейся борьбы католиков и протестантов, не менее широкую сеть осведомителей имела и лично Мэри. Она могла планировать свою игру, и это объяснило бы некоторые ее проекты, как то бешеное давление на парламент с целью объявить войну Франции. Принято думать, что она делала это ради Филиппа, но как-то не сходится. Уж больно нелогично: если она действительно планировала передать власть Марии Стюарт, как сама об этом заявляла, то зачем ей была война?

Были и другие странности и тонкости, но хватит спекуляций, пора переходить к фактам.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - долгая зима в Вудстоке, еще более долгое лето в Лондоне

Двумя главными характеристиками сэра Бедингфилда были пунктуальность и нежелание взваливать на себя больше того, что его интеллект был способен выдержать. Он совершенно честно отрапортовал совету, что приказ лишить принцессу Элизабет всякого общения с окружающим миром означал, что ему, Бедингфилду, придется самому заниматься управлением делами своей подопечной: «а я предпочитаю в них не вмешиваться», заявляет он. Впрочем, это не мешает ему на одном дыхании рапортовать, что Перри, главный управитель хозяйством Элизабет, только своей челяди имеет 40 человек, плюс от принцессы к нему каждый день приходят посыльные. А поскольку хитромудрый Перри избрал местом своего проживания гостиницу при харчевне, проследить, не появляются ли там под видом постояльцев конспираторы, не представлялось возможным.

Конечно, позволение Перри поселиться в Вудстоке не возникло просто так. Совет Мэри был непримиримо разделен, «старые», эдвардианские члены совета, против «новых», назначенных самой Мэри в качестве благодарности за поддержку. Главным лоббистом интересов Элизабет был лорд Винчестер Уильям Полет, он же Лорд Казначей. Так что именно от стоит за этим странным раскладом дел в Вудстоке.

лорд Винчестер

Дело с управлением имуществом Элизабет было не таким уж простым, на самом деле. Поскольку она была лишена права переписки, она не могла сама издавать указы по хозяйственным делам. А земли имеют ценность постольку, поскольку они обрабатываются и приносят доход. А обрабатывают их арендаторы, которые, зная, что их лендледи находится под подозрением у короны и чуть ли не на пути к плахе, могут посчитать себя в праве перестать платить аренду. Как бы популярна ни была Элизабет, деньги каждый арендатор любил гораздо больше. Мэри, кстати, сама полностью поддерживала деятельность Перри, потому что она-то знала, что такое управлять обширными поместьями.

Чего Мэри явно не одобряла, так это того, что Перри пользовался положением дел для того, чтобы поддерживать политические контакты принцессы, прекратить которые и предполагалось удалением ее подальше от эпицентра событий. И если бы только поддерживать! Перри завязывал новые. Например, однажды некий оксфордский студент передал для Элизабет три книги, сопроводив их письмом. На латыни, конечно, как и полагается человеку ученому. Бедняга Бедингфилд мало что понял из письма, хотя и счел, что книги безвредны. Элизабет получила подарок, и познакомилась таким образом с человеком, который будет в будущем одной из активных фигур при ее дворе и в ее политике – с будущим Канцлером Казначейства, сэром Джоном Фортескью. Прелесть ситуации заключается в том, что он был приемным сыном Перри.

Джон Фортескью

Другим новым лицом, появившимся у самых дверей принцессы с рыбами и фазанами, и активно занимающимся обменом новостями с придворными Элизабет, был некий Кристофер Эдмондс. На голубом глазу он поклялся Бедингфилду, что «никогда не делал и не сделает ничего, что противоречило бы приказам Его Милости». Что ж, Бедингфилд не был интеллектуалом, конечно, но дураком-то он не был, и вспомнил, где раньше встречал Эдмондса: по дороге в Вудсток, в доме, где останавливалась Элизабет – у лорда Вильямса. А Кристофер Эдмондс был пасынком лорда, сыном его жены от предыдущего брака. Сам лорд Вильямс был добрым католиком, но предпочитал иметь доступ и к протестантскому лагерю – как и большая часть дворян Англии. В будущем королева Елизавета сделает лорда Вильямса канцлером совета Приграничья, а жена Эдмондса, Дороти, станет одной из влиятельнейших дам при дворе королевы.

гробница лорда и леди Вильямс

Еще более интересной личностью в орбите Элизабет был Фрэнсис Верней, младший сын бэкингемширского дворянина, поступивший на службу к богатой соседке. У этого была репутация хронического заговорщика, и Перри он был принят с распростертыми объятиями. Здесь речь явно шла об интригах политических, потому что Вернея видели с человеком, который некогда служил казненному лорду Грею, герцогу Нортумберленду. У Бедингфилда, конечно, были свои шпионы среди шпионов Перри, и он узнал о том, что в руки Вернея попали какие-то важные бумаги королевского совета, о чем сэр Бедингфилд и оповестил совет. А из совета кто-то оповестил об этом рапорте принцессу (скорее всего, лорд Винчестер). Элизабет вызвала 26 августа Бедингфилда к себе, заявив, что имеет желание сделать особую декларацию: она никогда в своей жизни не делала и не намеревалась делать ничего против ее высочества королевы и благоденствия королевства. Кстати, тюремщик выслушивал свою подопечную и вел с ней переговоры, стоя на коленях, как того требовал этикет. Оригинально, не так ли?

К тому же, впереди у принцессы была долгая и скучная зима, в течение которой она развлекала себя травлей своего тюремщика. Вообще неясно, насколько сама королева была за запрещением переписки сестры. Когда Элизабет передала через Бедингфилда совету свое желание написать сестре, Мэри была довольна. Более того, она лично приказала Бедингфилду относиться к сестре с почтением и уважением, и впоследствии щедро его наградила за перенесенные испытания – он стал сначала Лейтенантом Тауэра и позже членом королевского совета.

Похоже, что именно у совета были свои планы на принцессу, причем у обеих партий. И Мэри знала, что так будет, поэтому и назначила сторожить сестру такого буквоеда, как Бедингфилд, с его занудством и абсолютным иммунитетом к вирусу интриганства, свирепствовашему среди знати страны. При всей ограниченности этого служаки, у него было огромное преимущество по сравнению с куда как более умными людьми: он знал пределы своих способностей и возможностей.

Но зима в Вудстоке оказалась для него нелегкой. С одной стороны была изобретательность скучающей принцессы, с другой – малопонятные ему интриги совета, результат которых казался ему полностью лишенным здравого смысла. Например, Элизабет потребовала у Бедингфилда, что, поскольку она не может писать совету, писать совету должен он. Бедняга, стоя на коленях, дважды выслушал, что его пленница имеет сказать своим пленителям, и после этого попытался изложить услышанное. Получалось неважно, потому что память-то у него была хорошая, но вот только казалось Бедингфилду, что слова принцессы, изложенные им на бумаге, имеют какой-то совершенно другой смысл, чем тот, в котором принцесса его уверяла. И да, излагала она свои тезисы на латыни.



Чем дольше длилась зима, тем более персональными становились нападки Элизабет на Бедингфилда. Она заявляла ему, что понимает его добрую волю, но у него нет ни образования, ни опыта, ни других качеств, которые требуются для того поста, который он занимает при ее персоне. Бедингфилд был в невозможном положении: все эти оскорбления ему приходилось выслушивать, стоя на колениях, и не имея возможности возразить, ведь его оскорбляла принцесса крови. В этом отношении Элизабет была дочерью своих родителей: она не стеснялась пинать, зная, что не получит пинка в ответ. За своего протеже могла заступиться только другая особа королевской крови, Мэри, и она писала сестре довольно ехидные письма, ничуть не уступающие остротой и двусмысленностью письмам самой Элизабет. Единственное, что позволил себе Бедингфилд – это запретить дворецкому принцессы повесить в заде стяги королевской власти, но здесь он действовал по прямому приказу королевского совета.



Но все когда-то заканчивается. 17 апреля 1555 года Мэри в срочном порядке вызвала сестру из Вудстока, распорядившись Бедингфилду не морочить голову с военным сопровождением. Королева готовилась стать матерью, и сестра была тем самым человеком, который по статусу должен был нести ребенка на церемонии. Элизабет была на месте 29 апреля. Но она опоздала, королева уже была в приватных покоях. Весь последующий период покрыт мраком неизвестности. Колокола, извещающие о рождении наследника, ударили 30 апреля, но потом как бы выяснилось, что это была ложная тревога. Точно известно одно: Мэри вызвала сестру в свое уединение поздним вечером, через неделю. Известно, что Элизабет была явно испугана таким нарушением протокола, опасаясь даже ловушки со стороны проворной дамы Кларенсиус, но действительно была проведена к Мэри через сад. Что было потом – никто по-настоящему не знает.

Известен результат: после этого вечера сестры стали вести себя, как полагается сестрам перед лицом испытаний. Есть совершенно невероятные рассказы о том, о чем они говорили, и даже о том, что Филипп заставил жену примириться с Элизабет, к которой он, якобы, имел чувства, и даже слушал разговор из-за занавески. Вот этого быть совершенно не могло. Подобное исключалось правилами, и Филипп был не тем человеком, который нарушил бы правила. Демонизация Филиппа и испанцев были настолько популярны среди историков-аматеров восемнадцатого века, и так хорошо легли на события викторианской эпохи, что в работы викторианских историков вкрались уж совсем неприличные неточности: они не читали тех первоисточников, которые указывались в их библиографиях, они доверяли своим коллегам и предшественникам.

Если отбросить домыслы и нелогичности объяснений, то остаются факты, которые можно трактовать в любую сторону, чем я и собираюсь заняться. Известно, что, когда Мэри с Филиппом отправились в Гринвич через город, чтобы успокоить лондонцев, Элизабет отправилась одновременно с ними, но рекой, чтобы встретить сестру в ее новой резиденции. И они не разлучались до самой осени. Известно, что Филипп настолько не ожидал, что его отлучка будет долгой, что предлагал Мэри дожидаться его в Дувре, на что она не согласилась. Известно, что в сентябре император Чарльз передал все бразды правления сыну, что поглотило время Филиппа. Дал ли старый лис своему сыну возможность покинуть Англию, где ему уже нечего было ожидать, не теряя лица? Нет, Чарльз действительно был жестоко болен, и вскоре умер.

Известно, что Филипп выдирал в круговороте дел, свалившихся на него, время на чисто формальное ведение дел в Англии: это было его долгом, а своими обязанностями этот король не манкировал. Известно, что именно Элизабет увидела при дворе своей сестры в 1555 году: то, что женщина может править, женщина может быть успешной, она может побеждать вопреки всем вероятностям, но всё это сведется на нет, если она не сможет преуспеть в том, в чем положено преуспеть женщине - не сможет привлечь сердце своего мужа и родить сына. В лучшем случае, ее будут считать бедняжкой. В худшем, над ней будут смеяться.

Мэри стала исключением. Над ней смеяться не могли, уж больно не смешными были обстоятельства ее восхождения на трон и правления. Она совершила то, что совершить казалось невозможным: победила заносчивых ноблей, заставила парламенты плясать под ее дудку, вышла замуж по собственному выбору, вернула Англию папскому престолу. Всё это как-то не вызывает ухмылки снисходительного сожаления. Но из нее сделали пугало на многие века, из нее сделали пример того, что такое «монструозность женщины на троне», как брызгал пеной преподобный Джон Нокс.

Известно, что с той осени внешняя сторона отношений сестер начала сильно напоминать тщательно разыгрываемую пьесу, сценарий которой не был известен никому, кроме ведущих актрис.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - из Тауэра в Вудсток

О восстании Вайатта и о том, насколько Элизабет оказалась в него замешанной, я писала очень подробно. Ничего не удалось доказать, хотя косвенные доказательства были. Но доказательства чего? Элизабет отрицала главное, что она стягивала людей и обеспечивала припасы в одном из своих поместий, в Доннингтоне. Другой вопрос, зачем, к чему она готовилась? На эту тему можно только спекулировать. Для начала, всё восстание пошло наперекосяк с самого начала, и неизвестно, как повела бы себя принцесса, если бы оно развивалось успешно и по плану. Скорее всего, Элизабет решила быть готовой к любому повороту событий. В результате, она оказалась в Тауэре, и с этого момента начался довольно важный для нее и любопытный для историков период.

О пребывании Элизабет в Тауэре начали писать еще при ее жизни. Совет уволил несколько фрейлин принцессы за их ортодоксально протестантские симпатии, и среди этих дам была Элизабет Сандес, которую королева Мэри назвала женщиной, полной злых намерений, и не могущей больше находиться находится поэтому при ее сестре. Сандес отправилась к своему отцу в Кент, откуда вскоре уехала вместе со своей кузиной и ее мужем, Дороти и Уильямом Стаффордами, в Женеву.

Именно Дороти, получившая особые права как правнучка герцога Кларенса, сняла в окрестностях Клараклостера дом, в котором собрались беднейшие представители английской протестантской оппозиции. Среди них был и знаменитый в будущем автор «Книги Мучеников» Джон Фокс. Стоит ли удивляться, что он включил в эту книгу и «Чудесное Спасение», описывающее в драматических тонах пребывание Элизабет в Тауэре. Сам характер этой книги подразумевает драматизацию, так что и история Элизабет в ней изложена с подобающей драматичностью. Там есть и ее героические утверждения своей невинности, и охрана, падающая перед ней на колени и кричащая «Боже, храни Вашу Милость», и много чего еще фантастического.

Дороти Стаффорд

На самом деле, пребывание в Тауэре для Элизабет хоть и не было, конечно, событием приятным, было начисто лишено драматизма. Умная принцесса не уставала повторять всем и каждому, что боится, что ее тайно уберут, и что она только слабая и беспомощная женщина. Слабой и беспомощной она не была. Она была вторым по значимости землевладельцем в Англии, ее казна, в отличие от казны королевы, которая платила долги правительства брата, была полна, и она имела возможность быстро поднять тысячи рыцарей и джентельменов одним мановением своей красивой руки. И каждый из этих рыцарей и джентельменов привел бы с собой своих людей.

Судя по письму, которым Мэри вызывала сестру в Лондон накануне восстания (дружелюбному, кстати), королева прекрасно знала, что происходит в Доннингтоне. Она пыталась вытащить оттуда сестру, пока та не увязла по уши в восстании, у которого не было шансов на успех, что королева к тому моменту знала, а принцесса – нет. Но Элизабет не приехала, отговорившись нездоровьем. Интересно, что это не было отговоркой, что-то было. Мэри, подавив восстание, послала за сестрой внушительный конвой, в котором были два врача. Врачи не нашли, что здоровье принцессы в опасности, но их прогресс к Лондону был мучительно медленным, и мы знаем из рапортов причину: Элизабет страдала «отеками, уродовавшими ее фигуру и причиняющими много страданий». Снова пошли слухи о ее беременности. Но в Лондон она въехала, как Святая Дева, в белом и на открытых носилках, чтобы каждый мог убедиться в неосновательности слухов. Да, прошлое Элизабет скрывает много тайн.

Были ли у Элизабет основания бояться тайного убийцы? Скорее да, чем нет. Гардинер и имперцы жаждали ее крови. Гардинер - скорее всего, потому, что хотел перевести стрелки со своего друга Кортни на Элизабет, а Ренар – чисто из политических соображений. Мэри никогда бы не отдала приказа убить сестру, это понятно. Но убить могли и без приказа, и потом поставить королеву перед фактом случайной смерти Элизабет, с выражениями подобающей скорби. Тем не менее, звоня во все колокала, Элизабет повернула ситуацию так, что у совета были все основания дрожать за ее здоровье, а не замышлять коварства.

Поскольку Вайатт перед смертью публично заявил о том, что ни Элизабет, ни Кортни в восстании не принимали никакого активного участия, принцессу надо было освобождать. Но это автоматически означало, что ее арестовали без оснований. Поэтому, на следующий день после казни вожака восстания, совет явился в Тауэр просить Элизабет признать вину и раскаяться, убеждая ее, что такая формальность поможет сохранить лицо всем сторонам. В конце концов, все ЗНАЛИ, что принцесса была замешана в заговоре. Но Элизабет вовсе не была озабочена сохранением лица правительства сестры.

Ее отослали из Тауэра и Лондона прочь, но не в Хатфилд, а в Вудсток, от греха подальше. Может даже возникнуть чувство, что от беды подальше: полным ходом шло наказание участников восстания, и мало ли что кто мог брякнуть по поводу вины принцессы, коль скоро уж она была в Тауэре. Более того, Гардинер и Ренар осаждали Мэри требованиями отправить сестру не куда нибудь, а в печально известный Понтефракт, где в свое время загадочно закончил свои дни Ричард II. Но Мэри отправила ее под домашний арест в Вудсток, без права переписки, что было разумным решением. Правда, на практике этот арест превратился в сущий цирк.

Для начала, охранять Элизабет назначили некоего сэра Генри Бедингфилда. Он был из очень старого рода, ведущего начало еще от норманнов, но, при обычных достоинствах честного дворянина-католика, он был человеком образованным только-только для того, чтобы не считаться неучем. Писал он плохо, латынью владел, по собственному ироничному признанию, «на норфолкский лад». Он был верным человеком, честно служившим дому Тюдоров уже в третьем поколении, и он одним из первых встал за права Мэри, так что она ценила его верное сердце, и не смотрела на него свысока.

сэр Генри Бедингфилд

Здесь есть один момент, который давно цепляет мое внимание. При Мэри были обласканы многие люди, активно принимавшие участие в разводе короля Гарри с матерью Мэри, причинившие ей в свое время немало страданий. Тот же старый Норфолк, тот же Гардинер. Отец Генри Бедингфилда, Эдмунд, был стражем короны при Катарине Арагонской в Кимболтоне. Похоже, что ненавидела Мэри только Кранмера. Впрочем, было за что.

Так или иначе, сэр Бедингфилд отправился конвоировать Элизабет к месту ссылки. Это заняло четыре дня: первую ночь она провела в Виндзоре у местного дьякона, вторую – у сэра Уильяма Дормера, третью – у лорда Вильяма. Повсюду ее встречали с триумфом, потому что места были протестантские, даже если дворяне, у которых Элизабет останавливалась, были католиками, как Дормеры. Потом они достигли Оксфордшира, который должен был быть католическим, но и там ее встретили с превеликой помпой. Вполне может быть, что религиозные симпатии населения были здесь абсолютно не при чем. Возможно, простые люди в глубинке не были избалованы видом особ королевской крови, которых можно было угостить домашней выпечкой и почти потрогать.

И вот они прибыли, наконец, в старый королевский замок, построенный еще Генри II. Замок был настолько огромен, что в нем можно было запросто играть в прятки, и, самое оригинальное, из множества дверей всего три имели затворы. А половина персонала этой «тюрьмы» состояла из людей Элизабет. Более того, корона платила только солдатам Бедингфилда. За все остальное платила принцесса сама, причем ели и пили за ее счет не только ее люди и она сама, но и Бедингфилд и его служащие! Получалось, что тюремщик был на содержании узницы, о чем та не забывала напоминать.

замок в Вудстоке

Дамы, находящиеся при Элизабет, были, так сказать, меньшим из зол, потому что и они тоже были протестантками, хоть и не такими влиятельными и связанными родственными узами с протестантской знатью, как уволенная Сандес. Некоторые из них наотрез отказались посещать католические богослужения, другие, включая Элизабет, посещали, но для проформы.

С мужчинами было еще интереснее. Перри, казначею-управляющему принцессы, было запрещено находиться при хозяйке, но Элизабет, как лишенная права переписки, не могла бы сама управлять своими огромными владениями, что было важно и для короны, получавшей с них своё. Так что Перри поселился в харчевне «Бык» в Вудстоке, в самом городе, и управлял делами оттуда. А распоряжения Элизабет ему доставляли ее слуги. Устно. Какие устные послания еще они ему доставляли, можно только догадываться

@темы: Elisabeth I

---

Совет Конфуция via nataly_lenskaya & Mages_Queen

@темы: "нетягостная бредь"

---

А как могло получиться, что ни в СССР, ни в России не экранизировали ни одной из "королевских" пьес Шекспира?

@темы: "Чтиво"

---

Получить свою карту

@темы: "нетягостная бредь"

---

Забавно?

Дэвид Копперфилд / David Copperfield

Из комментариев:

- фильму 8 лет.. а я в первый раз о нём слышу..
кстати в итоге же оказалось что все трюки Девида..
разоблачил какой то русский парниша ))
ему кучу бабла предлогали.. а он отказался..
мне мама говорила это когда то ))) из газеты читала..
не важно.. вообщем оказалось что Девид лошара )
но фильм качать буду.. интересно..

- лошара это никто другой как ты!
я даже в десятилетнем возрасте знал, что всё его фокусы это хорошо продуманные трюки.
мама ему говорила... охереть просто, сколько же дебилов в инете встретить можно
ещё какой то урод ошибки проверяет и исправляет. сам при этом дофига делает.
народ!!! добрее надо быть!!!


- В ЗАЩИТУ ДЕВИДА КОППЕРФИЛЬДА! Это чмо -ФОКУСНИК,больше его никак не назовеш, действительно разоблачил многие ( не все) секреты Коппефильда и не все кстати правильно! Но в отличии от многих профессиональных фокусников , которые знают эти секреты, он нарушил кодекс профессиональной чести и зделал себе дешевую славу - примазался к великому артисту! Я сам профессиональный фокусник и знаю эти секреты, но мне и в голову не придет это зделать!

- Эх, думал что это про Копперфильда фокусника а тут такой облом..

@темы: "веселая бредь"

---

Елизавета I - тучи на горизонте

Весна 1553 года принесла Элизабет сплошные разочарования. Во-первых, она не то, чтобы поссорилась с всемогущим Джоном Дадли, но их отношения разладились. Причиной были деньги. После того, как Дадли сделал себя герцогом Нортумберлендом, ему показалось, что наиболее подходящей для его нового величия резиденцией будет именно Дарем Плейс в Лондоне, который на тот момент был резиденцией Элизабет.

На самом-то деле права на Дарем были у епископа Танстелла, но того подвинул еще король Генри. Самое обидное, что Дадли даже не попытался решить вопрос полюбовно, он просто приказал Департаменту Расширения уладить дело. Департамент этот был основан еще королем Генри во времена расформирования монастырей, когда казну короны распирало от новых приобретений. Во времена малолетнего Эдуарда этот департамент следовало бы переименовать в Департамент Сужения, как правильно заметил Дэвид Старки, уж больно бойко земли короны растаскивались правительством.



В общем, Элизабет выселили из роскошных апартаментов в бывшее гнездо Сеймура, Сомерсет Хаус, хранителем которого был, кстати, Роберт Дадли. В плане удобств Элизабет вряд ли проиграла: Сеймур вбухал в перестройку дома 10 000 фунтов, и еще 900 казна потратила, чтобы оборудовать апартаменты по вкусам Элизабет, который, в отличие от ее одежды того периода, всегда оставались дорогими. Потеря жгла потому, что она была потерей престижа. Особенно комом в горле принцессы стала подчеркнутая дружелюбность Дадли к Мэри, которую он раньше явно притеснял.

Скорее всего, Дадли перестраховывался. Король Эдвард уже вовсю работал над «Инструментом передачи власти», как он именовал документ, лишавший его сестер права на наследование престола. Очевидно, поэтому сестры и не получили аудиенции у брата. Разные историки оценивают это завещание Эдварда по-разному. По сути, этот документ называют завещанием неправильно. Эдвард писал его собственноручно, и бумага носит следы именно работы и правок. Есть мнение, что Эдвард был убежден Дадли передать власть Джейн Грей. Старки аргументирует, что «Инструмент» носит характер слишком страстный для того, чтобы быть написанным с чужого голоса.

Воля корола Генри, которому его парламент дал право самому назначить своего наследника, гласила: сын, если тот умрет бездетным, то Мэри, если та умрет бездетной, то Элизабет, если и Элизабет умрет бездетной, то право наследования отходит ветви от Мэри Роз, младшей сестры короля. Старшая побочная ветвь, от сестры Маргарет, имела большие потенциальные права, и в будущем обе королевы именно так и решили вопрос, но на тот момент, когда Эдвард писал свой «Инструмент», эта линия была проблематичной: старшая дочь, Мария Стюарт, была практически француженкой и католичкой. Другие дети Маргарет могли рассматриваться, но это привело бы к многочисленным вооруженным конфликтам, и понятно, кого поддержала бы Франция. Большой Гарри был прав, подумав об этом, и его сын тоже счел более безопасным рассматривать линию младшей сестры своего отца.

леди Френсис Брендон

Старки утверждает, что Эдвард в тот период приближающейся смерти был чрезвычайно одержим протестантским учением с уклоном в пуританство (это видно из дневника Эдварда, полагаю), и находился под сильным влиянием писаний Нокса, который вообще считал женщину на троне сущим непотребством. Возможно. Возможно, он, сочиняя «Инструмент», даже поддался понятному человеческому желанию натянуть нос обеим сестрицам, которые имели неосторожность своими процессиями, демонстрирующими могущество, оскорбить его чувство собственного достоинства. Возможно, кандидатура Мэри была неподходящей из-за ее веры и недостаточной "английскости", а Элизабет никогда бы не согласилась на свое назначение в обход сестры.

леди Элеанор Брендон

Кстати, действительно не согласилась бы. Потому что Мэри никогда бы не сдалась, и за такой коронацией последовала бы война, возможно, не только гражданская, что и подтвердили события коронации леди Джейн. Совсем другое дело стать главной фигурой оппозиции, которой сама страна захочет передать корону, и Элизабет будут действенно интриговать в этом направлении в свое время.

леди Маргарет Клиффорд

Итак, что было в распоряжении Эдварда весной 1553 года: сплошные женщины и ни одного подходящего наследника мужского рода. Более того, Тюдоры и сами претендовали на занимаемое ими место именно по женской линии. Элизебет и Мэри были способны когда-то заиметь наследника мужского рода, но на данный момент у них и женихов-то не было.

От брака Мэри Роз с Брендоном выжили две дочери, Фрэнсис, которая вышла замуж за Генри Грея, и Элеонор, которая вышла за Генри Клиффорда.

У Греев были три дочери: Джейн, Катрин и Мэри. У Клиффордов в живых осталась только одна дочь, Маргарет. Маргарет не было и 20 лет, Джейн было 17, Катрин 15. Их быстренько выдали замуж. Джейн обвенчали 21 мая с четвертым сыном Дадли, ее сестру – с ее одногодком лордом Гербертом, а Маргарет обручили с сэром Эндрю Дадли. Дочь же Дадли, тоже Катрину, выдали за лорда Гастингса, который был прямым потомком герцога Кларенса, казненного по приказу своего брата Эдуарда IV (вернее, осужденного и казненного, но не суть).

Джейн Грей

Дадли, Дадли и Дадли... Им выпала честь позаботиться о продолжении династии. Герберт затесался в компанию только благодаря военной мощи своего отца, которого Джон Дадли совсем не хотел отталкивать в другой лагерь. Отсюда и берет начало мнение, что идея о передаче власти Джейн Грей не принадлежит самому Эдварду, а навязана ему главой совета. Тем не менее, сам король был на свадьбах сестер Грей, празднества были украшены драгоценными украшениями и одеяниями из казны короны.

Катрин Грей

Скорее всего, Главный Судья королевства не рискнул бы подписать патент на коронацию леди Джейн (а именно ему пришлось это делать, потому что Парламент был созван на сентябрь, дожить до которого у короля шансов не было), но здесь в помощь Эдварду пришло то, что официально ни Мэри, ни Элизабет не были признаны законными дочерьми своего отца. Бастардизировав их аннуляцией браков с их родительницами, король Генри никогда не объявил их своими законными дочками. А вот в законности девочек Грей сомнений не было. Это и решило дело. Потом, через несколько лет, Элизабет учтет ту угрозу, которую представляют для нее сестры Грей, и это сломает им жизни, но всё случится потом, а пока семейство Грей (и, вместе с ними, Дадли) стали первыми ноблями королевства.

Мэри Грей

Совершенно неизвестно, как отреагировала на происходящее Элизабет. Первое ее письмо того времени адресовано ее сестре, которую она поздравляет с новым званием, и спрашивает, должна ли она быть в трауре по брату во время встречи Мэри в Лондоне.

Но она ничего не забыла. Через годы, она будет разносить в клочья своих епископов, напоминая им, «ученикам Ридли», как тот поносил ее и ее сестру бастардами на всех перекрестках Лондона. Она не простила сестер Грей за то, что они были несколько дней выше ее. Даже Маргарет Клиффорд проведет 18 лет под домашним арестом по воле Элизабет. И, наконец, то отвращение к слишком рафинированному протестантизму, которым она прониклась, наблюдая за леди Тирвитт, только усилилось благодаря действиям слишком проникшегося этими идеями Эдварда.

Можно также не сомневаться, что предательство со стороны брата усилило ее недоверие к людям, что в будущем даст ей возможность играть на чужих страстях и слабостях, не испытывая никаких угрызений совести. Одно дело – отстранение от наследования, хотя Элизабет относилась к этому праву невероятно серьезно. Хуже было то, что любимый брат ударил ее по самому незащищенному месту, публично объявив, что считает ее бастардом. Такое не забывается. Очевидно, в дальнейшем Элизабет не доверяла никому. Некоторые раны не заживают.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - принцесса пробует силы

После казни Томаса Сеймура, Элизабет приняла стиль Пуританской Девы. Она была умна, она с детства была образована в искусстве драмы, так что мнение пастора-историка викторианских времен Крейтона, что Элизабет была притворщицей, не лишено смысла. Но курс, взятый ею для восстановления своей репутации, которая не осталась в глазах публики неповрежденной, был совершенно правильным. Во всяком случае, благодаря ему она смогла стать практически иконой правящей при Эдуарде партии.

Эдуард Сеймур не был ее другом, он был другом Мэри. Но дни Лорда Протектора были сочтены после того, как он расправился с братом. Силу стало набирать семейство Дадли. А семьи Дадли и Тюдоров еще с времен Генри VII были как дерево и лиана, и роль растения-паразита принадлежала Дадли.

Отец Джона Дадли, который, после смещения Сеймура, стал в совете «первым среди равных», Эдмунд Дадли, был министром при первом Тюдоре. Пользовался огромной властью, греб деньги обеими руками под себя, и присваивал земли, особенно не утруждая себя формальностями. За что был арестован Генри VIII, посажен в Тауэр, из которого пытался бежать, и казнен в 1510 году.

Джон Дадли был взят в дом к Эдварду Гилфорду, на дочери которого впоследствии женился. Умение присваить он унаследовал от отца, так что со временем стал достаточно богатым и влиятельным для того, чтобы участвовать в крестинах королевских детей – Элизабет и Эдварда. Таким образом, в каком-то смысле смерть Томаса Сеймура сыграла на руку принцессе, потому что при Дадли она смогла вздохнуть свободно. Правда, не сразу. В своей борьбе против Сеймура, Дадли опирался на католическую оппозицию, которая расчитывала, что, при помощи Дадли, роль регента при малолетнем короле будет дана принцессе Мэри.

Тем не менее, Дадли откинул своих союзников сразу, как только добился желаемого. В то самое достопамятное Рождество 1549 года, когда протестантство было объявлено официальной религией королевства, с сомнениями было покончено. Элизабет торжественно прибыла ко двору праздновать Рождество, Мэри брат отправил приглашение с оговоркой, что он поймет, если она не сможет приехать в Лондон по состоянию здоровья. Мэри поняла намек и не приехала.

Элизабет прибыла 19 декабря, и была принята с распростертыми объятиями, что не прошло незамеченным для имперского посла, которым был тогда Ван дер Дельфт. Что ж, была из этого и практическая польза: уже 17 февраля 1550 года совет принял окончательное решение о том, какие именно земли переходят в ее владение. До этого она получала свои 3 000 фунтов годовых из рук Эдварда Сеймура, которые не были руками щедрыми: сумма выдавалась нерегулярно и частями несколькими сотнями за раз. 17 же марта она получила официальный патент на свои владения, и это был более, чем щедрый патент. Она получила во владение дюжину поместий и земель, образующих дугу к северо-западу от Лондона.

Одна группа поместий концентрировалась вокруг старого поместья в Оксфордшире, принадлежавшего де ла Полям с незапамятных времен. Другая – вокруг резиденции, где Элизабет провела довольно много времени, обучаясь вместе с братом, на границе Бэкингемшира и Хертфордшира. Туда входили Эшридж, Беркхемстед, Хемел Хемпстед, Грейт Миссенден и Принс Рисборо.

Еще одна гроздь поместий располагалась в Хантингдоншире, где земли Элизабет соседствовали с владениями семьи Сесилей. Любопытно, что ей достались земли, некогда принадлежавшие Томасу Сеймуру в Беркшире, сгруппированные вокруг Ньюбери. Наконец, в Лондоне принцесса получила Дарем Плейс в качестве городской резиденции, и Энфилд с его парками в качестве резиденции летней.

Всё это было совершенно прекрасно, и Элизабет страстно преумножала свои владения, участвуя на равных в дележе земель короны, договариваясь, меняясь и требуя, но... Вся эта роскошь принадлежала ей только до того момента, пока совет не подыщет ей подходящего супруга. Положа руку на сердце: Элизабет была стяжательницей, она была ею с того самого момента, как ей представилась возможность продемонстрировать это качество. Стяжателями были и ее родители, Анна Болейн и великолепный Большой Гарри. Эдвард был к богатству неравнодушен постольку, поскольку деньги позволяли ему вести достойную короля жизнь, не более. Мэри любила красоту и изящество, но собственницей по натуре не была. В этом она была гораздо ближе к брату, чем к сестре.

Вот еще одно объяснение того, почему Элизабет всю свою жизнь вела переговоры о замужестве, которые ни к чему не приводили, но создавали эффект.

Эффект создавал в 1549 – 1550 и внешний вид принцессы, который вызвал потоки красноречия у апологетов пуританства: скромнейший покрой одежды, никаких драгоценностей, никаких излишеств. Лондонские проповедники наперебой славили скромность Пуританской Девы тщеславию остальных знатных дам вообще и принцессы Мэри в частности. Да, это были годы, когда веселой и нарядной, танцующей сестрой была именно Мэри.

Обстановка поместий Элизабет полностью соответствовала ее статусу, от кровати до гобеленов, и только один предмет там отсутствовал, самый желанный: кресло-трон под балдахином, котое было у ее сестры, наследницы престола. У нее их было даже два! И это были не какие-то кресла, а символы государственной власти, которым кланялись даже тогда, когда они были пустыми.

В целом, обе сестры были обеспечены роскошно, просто Мэри получила свое раньше. Я описывала, как въезжала в Лондон Мэри, давая понять окружающим свою силу, но не менее помпезно въезжала и Элизабет. На Рождество 1550 года, когда Мэри публично поругалась с братом, ее сестра стала появляться повсюду с королем, словно была его соправительницей! Приблизительно в тот же момент пошли слухи о том, что Джон Дадли собирается развестись со своей женой, чтобы жениться на Элизабет. Источником слухов, как обычно, было имперское посольство в Лондоне, но в данном случае посол среагировал слишком бурно. Его предшественник и преемник имели более компетентные источники.

В начале 1551 года Англия действительно была на грани войны, религиозной войны. Поместья Мэри располагались в Восточной Англии, которая продолжала бурлить после бунтов 1549 года, за спиной Мэри был (хотя бы потенциально) император со своими ресурсами, и сама она вовсе не стремилась быть уступчивой и послушной сестрой. И с ней были немалые силы английских католиков.

Через год, Элизабет практически повторила жест Мэри, проследовав через Лондон по тому же маршруту со своими людьми, рыцарями, джентельменами и приверженцами. В этой процессии был и Джон Дадли. Впрочем, расходная книга Элизабет за 1552 год показывает, что юная принцесса отнюдь не полагалась на человеческий энтузиазм. Людям было заплачено за исполнение определенных ролей в ее процессии (пятеро слуг Элизабет изображали джентельменов). Посланцам заплатили, чтобы они вовремя собрали народ и научили его, что и в какой момент делать. Деньги были розданы придворным короля. Нечистая игра? Зато верная. Король же оплатил из собственного бюджета все расходы по пребыванию сестры в Лондоне.

И при всем этом троица детей Большого Гарри, публично меряющаяся могуществом и силой воли, была привязана друг к другу, обмениваясь письмами и посылая друг другу подарки. Политика политикой, отношения отношениями. Мэри беспокоилась о здоровье брата, тот – о ее душе, Элизабет выражала озабоченность болезненными состояниями сестры, та ее успокаивала. Такая вот семейка. Тюдоры. Возможно, они виделись бы чаще, и без такой помпы, но король не был волен встречаться с сестрами тогда, когда ему хотелось, визиты разрешал и запрещал его совет, который играл в свои игры. Весной 1553 года сестрам и брату увидеться запретили.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - первые уроки

Вскоре после ареста Томаса Сеймура были арестованы и два человека, принадлежащие к двору Элизабет: ее гувернантка, Кэт Эшли, и ее казначей, Томас Перри. С Эшли всё понятно. Если, как подозревалось, она не доглядела за своей подопечной, она провинилась перед советом. Но Перри? Перри арестовали по простой причине: он был очень социальным человеком, из тех, кто в курсе всех сплетен, и очень слабым человеком. Откуда совет узнал про это слабое звено? От леди и лорда Тервиттов, которые принадлежали к двору Екатерины Парр, и знали всю подноготную отношений Парр, Сеймура и Элизабет.

Элизабет Марка Сатчвилла

Стратегия себя оправдала. Через 2 ночи, проведенные в холодной камере Тауэра, Перри начал петь, как канарейка. Он уже изначально был в дикой панике, пытаясь даже глупо спрятаться среди челяди, когда его пришли арестовывать. По словам его жены, он был в самой настоящей истерике. Жена была, по-видимому, слеплена из более крепкого материала, потому что ухитрилась договариваться с Элизабет о линии защиты под носом у дознавателей совета, Уильяма Полета и того же Энтони Денни – Элизабет с осени 1548 года уже жила своим домом в Хатфилде. Разумеется, Полет и Денни были расположены к Элизабет, и не позволили бы только прямой лжи и подлога, но в целом, она могла считать, что они на ее стороне.

Зато чета Тервитт вовсе не была на ее стороне. Напомню, кем была леди Тервитт. Фанатичкой-пуританкой, у которой были состояния религиозного бреда, и о которой собственный ее муж говорил, что она так начиталась Писания, что сама превратилась наполовину в библейскую женщину – и он не имел в виду святость. Именно леди Тервитт утверждала, что Екатерина Парр при смерти жаловалась на неверность мужа и неблагодарность приемной дочери. Но полагаться на адекватность восприяния леди Тервитт невозможно, ею грехом воспринималось практически всё, и воображение у нее было разгоряченное. Лорд же Тервитт просто испытывал азарт охотника, пытаясь загнать Элизабет в угол, совершенно не предвидя в этой охоте никаких трудностей. Как же он просчитался!

леди Тирвит

Первым делом лорд Тервитт театральным жестом бросил перед Элизабет (которой было только 15 лет) протоколы допроса Кэт Эшли и Томаса Перри. Кэт просто не выдержала интенсивности допроса, начала путаться, ее нервы сдали, и, в результате, выплыла история все о том же несчастном разрезанном платье, хотя у Кэт хватило, все-таки, твердости отстаивать не то, что она вмешалась в ситуацию, а то, что весь дурацкий инцедент был игрой, невинной шуткой.

Зато Перри вывалил всё, что слышал. Элизабет, прочитав протоколы, ограничилась одной фразой: «Лживый негодяй». Больше она не сказала ничего. Тирвитт не скупился на угрозы, напоминал принцессе, что кровь ее не защитит, что она – просто подданная короля, королевским законам подчиняющаяся. Элизабет молчала. Тервитт рапортовал старшему Сеймуру: «Уверяю вашу милость, у нее очень твердый характер, и из нее ничего не выжать, кроме величайшей осторожности».

Перри

В дальнейшем Элизабет просто ограничилась подтверждениями того, что показали на допросе ее люди: да, она знает, что Томас Сеймур рассматривал возможность жениться на ней, и вел переговоры о ее владениях с Перри. Ну и что? Она, разумеется, никогда бы не вышла замуж без санкции совета и Лорда Протектора, ни в Англии, ни за ее пределы. Тирвитта больше всего раздражало то, что Эшли и Перри в Тауэре и Элизабет в Хатфилде пели одну песню, словно с нотного листа. Но проблема дознавателя заключалась в том, что на основании этой песни совершенно невозможно было что-то доказать.

Элизабет, тем временем, нанесла ответный удар. 28 января она написала официальное письмо Эдварду Сеймуру, в котором требовала официального опровержения лживых слухов о том, что она заключена в Тауэр, и что она беременна Лорду Адмиралу. Сомерсет обещал принять меры, если она укажет имена тех, кто распространяет слухи. Она ответила, что именно этого и ожидают ее недоброжелатели, карательных мер и попыток заставить замолчать. Она же требует официального опровержения правительством распространяющихся о ней слухов.

Чтобы усилить давление на Элизабет, ей в гувернантки назначили эту пулубезумную пуританку, леди Тервитт. От такого решения передернуло даже муже достойной дамы. Он писал Сеймуру, что по его разумению, пусть при принцессе будут обе, и Эшли, и его жена, иначе ничего хорошего не выйдет. Действительно, единственным, что вынесла Элизабет из близкого общения с леди Тирвитт, стало острое отвращение к пуританизму (которое она хорошо маскировала достаточно долго). 7 марта принцесса требует от Сеймура «быть добрым» к Кэт Эшли, которая ее вырастила, и к мужу Кэт (его тоже арестовали), который был в родстве с Элизабет.

20 марта Томас Сеймур был казнен. Хью Латример, будущий «мученик режима Кровавой Мэри», а пока еще главный проповедник нового режима, говорил без передышки, черня покойного на все лады, ведь казнь была так непопулярна. Он обзывал покойного атеистом, бабником, предателем. «Немного в Англии найдется таких порочных людей, каким он был. Он был соблазнителем, осквернителем Писания. Хорошо, что его больше нет».

красавчик Томас

О том, как реагировала на казнь Томаса Сеймура Элизабет, есть только фраза из рапорта леди Тервитт, что «ее лояльность на стороне Сеймура». С событий того марта, несомненно, и берет начало презрения этой «протестантской принцессы», как ее называли, к духовенству.

Были и другие изменения. До событий вокруг ее предполагаемых отношений с сэром Томасом, Элизабет вела себя, как ведут девушки-подростки. В 15 лет все признаки девичьей легкомысленности и игривости исчезают, на смену приходит холодный расчет и игра в чувства. Любила ли она его? Повлияла ли эта история на ее будущее? Об этом много спорят. Дэвид Старки указывает, что все мужчины, которых она любила (или говорила, что любит) в будущем, напоминают Сеймура.

Но дело в том, что мужчин такого типа любят все, так что это ничего не доказывает. Действительно ли ее пробуждающаяся сексуальность была раздавлена чувством греха? Но в далеком будущем Роберт Дадли скажет, что Элизабет еще в возрасте восьми лет ясно сказала, что не собирается выходить замуж, а уж он-то ее знал, как никто другой.

Еще одной чертой будущей королевы, проявившейся в том мрачном 1549 году, была ее свирепая преданность тем, кого она считала «своими». Это был очень и очень узкий круг людей, но они могли полностью расчитывать на лояльность королевы, что бы они ни натворили.

Она ведь не отвернулась от Перри, которого назвала лживым негодяем. Отнюдь. Он был принят назад, и всю жизнь провел под крылом Элизабет. Был даже произведен ею в рыцари, а похоронен и вовсе в Вестминстерском аббатстве. «Своими» были Кэт Эшли, ее муж, и, например, тот же Полет. Из чего историки потом и сделали вывод, что Полет и Денни были на стороне Элизабет в ее конфликте с Лордом Протектором. Полет служил четырем поколениям Тюдоров: самому королю Генри, его сыну и его дочерям. Он был до мозга костей католиком, до мозга костей коррумпированным, он был потрясающе некомпетентным человеком, но он был своим, и умер, занимая уютную должность Лорда Казначея

@темы: Elisabeth I

---

Еще немного о Сеймурах и Элизабет

Я хочу немного подробнее написать здесь о противостоянии братьев Сеймуров. Потому что многое в истории Томаса Сеймура и Элизабет выглядит странно. Кое-что об этом пишет David Loades, ”Intrigue and Treason, The Tudor Court 1547 – 1558”, Pearson Education Limited, 2004. У этого историка есть только один «пунктик»: он относится к коронованным женщинам с некоторой недоверчивой настороженностью, почти неприязнью. Попутно несколько историй, занимавших умы людей в те годы.

Итак, вечная, как мир, загадка первая: разворовал ли Эдвард Сеймур казну?



Проблема была вот в чем: Сеймур объявил, что казна короля оказалась пустой. Общее же мнение было, что Генри собрал за время своего царствования значительные средства. Когда Эдварда Сеймура судили, ему предъявили, помимо прочего, и обвинение в том, что он присвоил драгоцености и деньги покойного короля.

Лодс считает, что обвинительный акт относится к ситуации в октябре 1549 года, но не в январе 1547. Что Сеймур действительно сотворил в тот момент, так это не отдал Екатерине Парр драгоценности, которые король ей дарил во время брака. Сделал он это на основании того, что эти драгоценности принадлежали короне, не королю. Вот этот поступок и положил прецедент, на основании которого Сеймура обвинили через неполных три года.



Потому что Екатерина Парр, конечно, с решением не согласилась, а жена Сеймура подлила масла в огонь, появившись при дворе в некоторых из этих украшений 20 февраля. Что касается денег короля Генри, то у него в последние месяцы жизни появилась странная тенденция обращать ценности в звонкую монету, и прятать шкатулки с деньгами в самых неожиданных местах. Единственным, кто мог быть в курсе местонахождения тайников, был Энтони Денни. И в марте 1548 года он отчитался, куда и когда были перемещены сундучки. Например, 11 435 фунтов 9 шиллингов и 6 пенсов были перенесены в тайное хранилище в Тауэр. Деньги были в золотых ангелах и испанских реалах. Учитывая, в какие суммы обошелся королю военный поход во Францию, вполне могло быть, что это и было всё, чем владел на момент смерти король Генри. Но никто не может знать наверняка, куда и как попали другие заначки, если они были. Вряд ли в руки Сеймура, тем не менее. Скорее уж - в руки скромняги Денни.

Лодс также категорически возражает против того, что раздел власти новым правительством принято насмешливо назвать «дележкой добычи». По его мнению, разделение власти прошло гораздо более справедливо, чем надел землями и титулами своих заслуженных сподвижников королем. Сэр Уильям Пейджет, секретарь, подтвердил под присягой, что король намеревался произвести некоторых придворных в пэры, наделив землями. Лодс, кажется, полностью доверяет сэру Уильяму, который действительно считается самым честным персонажем того странного правительства. Правительства, поименно назначенного самим королем, так что можно не сомневаться, что Генри, как всегда, тщательно просчитал баланс сил. Но, вспоминая фокусы, выкидываемые г-ном секретарем в его борьбе с Гардинером, мне не хочется присоединяться к вере Лодса в безупречность сэра Пейджета.

И, наконец, трагическая история противостояния братьев, Эдварда и Томаса Сеймура. Началась она именно с истории с драгоценностями Екатерины Парр. Сеймур мог бы завалить свою возлюбленную драгоценностями, он был богат. Но Екатерина восстала против несправедливого решения, и Томас просто не мог остаться в данной ситуации нейтральным. Особенно после того, как в чужих украшениях стала щеголять жена его брата! Эдвард же свою жену ценил очень высоко, и любые нападки на нее принимал близко к сердцу.

Вторым моментом были отношения с племянником. Малолетний Эдуард любил веселого и красивого дядю Томаса и не любил дядю Эдварда. Он ведь учился с сыном Эдварда Сеймура от первого брака, и наверняка проникся и мутностью истории с первой женой, и тем, что, женившись во второй раз, Эдвард лишил своего первого сына прав наследника. Томас тоже был привязан к племяннику, но, помимо этого, был справедливо оскорблен тем, что непосредственно власть с племянником делил его нелюбимый дядя, а ему, любимому, было только дано право видеть Эдуарда в официальной обстановке.

Что делает Томас. Начинает неофициальные отношения с Эдуардом через пажей племянника. Сначала он спрашивает его, на ком, по его мнению, ему нужно жениться? Ведь пора. Польщенный мальчишка поразмыслил, что неплохой вариант – Анна Клевская, потому что она хорошая. Или сестра Мэри, потому что он ее любит, а дядя Томас смог бы исправить сестрицу в ее теологических заблуждениях. Тогда Томас спросил более прямо: будет ли возражать король, если он женится на его мачехе, на Екатерине Парр? Эдуард не возражал, он счел этот вариант вполне подходящим. И только после этого Томас и Екатерина тайно обвенчались. Разрешение короля было получено, через его пажа, правда, но было, и Эдуард был не настолько мал, чтобы Эдвард Сеймур посмел от этого факта отмахнуться.

"Адова Бездна" или Анна Стенхоуп

Потом был знаменитый скандал с женой Лорда Хранителя и женой Лорда Адмирала, в результате которого леди Стенхоуп не только не заняла первого места при дворе, а скатилась на пятое: после Мэри, Элизабет, самой Екатерины и Анны Клевской, которая официально считалась сестрой короля (подробнее здесь: mirrinminttu.diary.ru/p113652515.htm#more1)
.
Да что там, были и еще более значительные дамы, родня Генриха. Эдварду Сеймуру такое унижение супруги не понравилось. А тут еще и выяснилось, что Томас передает тайком племяннику деньги в тот момент, когда Эдвард ему отказывает, да еще и требует отчета в тратах. Более того, он прямо заявлял королю: ”You are but a very beggarly king now: ye have not to play or to give to your servants” Какой контраст! Нелюбимый дяд говорил ему, что он нищ настолько, что не может тратить ничего, а любимый заботился о соблюдении королевского достоинства племянника.

С августа 1547 по март 1549 Томас передал племяннику 80 фунтов только на игру и вознаграждения его прислуги. Отдельно он потратил 411 фунтов на различные выплаты по распоряжению безденежного короля-подростка. Надо сказать, это не помогло склонить Эдуарда вмешаться в историю с драгоценностями Екатерины Парр. Кажется, король панически боялся своего нелюбимого дядю.

И вот как Лодс рассказывает историю Томаса Сеймура и Элизабет. Он пишет, что Элизабет жила вместе с Парр на момент смерти Генри. Здесь историк неточен: Элизабет до того самого момента, как ее и брата привезли в Лондон, находилась под одной крышей с братом, не с Парр. Екатерина забрала ее уже после смерти мужа. Далее, Лодс просто пишет дословно вот что: «Сначала Сеймур четко разграничивал пристойное и непристойное. Там были игрища с четким сексуальным контекстом, но скандала удалось избежать, поскольку Екатерина сама в них участвовала, а Кэт Эшли, наставница Элизабет, ничего неприличного в них не видела»

Забавно, что Лодс ссылается на документ «Признания Катерины Эшли и Томаса Перри», т.е. на протокол допроса. Не утруждая себя упоминаниями об источниках, Лодс просто говорит дальше, что летом 1548 года Екатерина Парр застала мужа и воспитанницу «в чрезвычайно компроментирующих объятиях», последовал скандал, и Элизабет выкинули прочь к Денни. Вот, собственно, и вся история. Лодс очень широко публикуется, поэтому неудивительно, что именно в таком виде история и упоминается практически повсюду. Нельзя сказать, что он искажает факты, он просто излагает их так, что читателю кажется, что пикантные детали не изложены просто из уважения к приличиям. Что, конечно, неправда. Уже простой факт интенсивного обмена письмами Парр и Элизабет опровергает наличие ссоры между ними.

Чем закончилась борьба братьев, и в чем на самом деле был обвинен Томас Сеймур, я писала здесь: mirrinminttu.diary.ru/p113800787.htm#more1

Честно говоря, меня всегда озадачивало следующее: зачем Сеймур так настойчиво пытался доказать факт соблазнения Элизабет своим братом? А он пытался, я напишу об интенсивности этих попыток отдельно. Чтобы доказать «моральную деградацию» брата? Но ведь Элизабет по закону считалась уже взрослой женщиной, эта история случилась тогода, когда ей было 14-15 лет. Да, негласно было принято, чтобы дети оставались на положении детей и после того, как они легально «входили в возраст» (мальчики в 14 и девочки в 12), но ведь буква закона не была нарушена, когда Томас Сеймур начал предварительные переговоры о женитьбе на 15-летней принцессе.

Лодс случайно дает намек, приводя утверждение историка Хейварда, что вся вражда и все ее перепитии были искусно спланированы умницей Дадли. Вот это уже логично. Дадли вполне мог увидеть потенциально выигрышную ситуацию: если Эдуард умрет, он возведет через леди Джейн на престол своего сына. Мэри просто уберут (за ней ведь отправились на охоту сыновья Дадли), а Элизабет будет скомпроментировна так, что вопрос о ее праве на престол и не встанет. Ведь закон Англии признавал браком и обещание вступить когда-нибудь в брак, подтвержденное физической близостью. А про Элизабет именно запустили слух, что она беременна от Томаса Сеймура. К счастью, ей удалось отстоять свою честь, но ситуация была опасной. Эдвард же Сеймур просто слепо следовал подкинутой ему идее доказать моральную деградацию брата, чтобы обвинение в попытке переворота не выглядело странным: Томас и племянник любили друг друга, какой переворот???

Лодс, впрочем, даже не задумывается о ситуации с Элизабет, он разбирает возможность, что Варвик-Дадли действительно мастерски сначала убрал одного Сеймура руками другого, а потом убрал и старшего Сеймура, который утопил себя сам, испортив отношения со всем советом, и погубив свою репутацию, казнив брата. И получил малолетнего короля в собственное распоряжение. Что ж, Мэри своей невероятной храбростью, которой от нее никто не ожидал, свела все хитрые планы семьи Дадли к нулю

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - детство закончилось

«Милосердие не кричит о себе, милосердие не завистливо, милосердие не может быть гордым. Но где милосердие в стране, духовенство которой разделено, и одни называют других еретиками и анабаптистами, а те клеймят первых папистами, гипократами и фарисеями? И где любовь, когда миряне бранятся с духовенством?»

Эти слова Генрих VIII включил в свою речь на последнем для него заседании парламента. Он встал, несмотря на то, что это было для него непросто, и он плакал, говоря о любви. Ему оставалось жить чуть меньше месяца.

1545

Никого из членов семьи не было с ним рядом в час смерти. 28 января Энтони Денни в последний раз говорил со своим королем, предложив ему призвать исповедника. Генри умер, держа за руку Кранмера, но традиционной формулы «Король умер, да здравствует король!» не последовало. Парламент продолжал заседать, ничего не зная о смерти короля, и дворцовая рутина крутилась, как ни в чем не бывало.

Причиной тому было желание Денни, секретаря Пейджета и Эдварда Сеймура подготовить передачу власти малолетнему Эдварду так, чтобы Сеймур оказался во главе правящего совета. Поэтому-то и было потом поставлено под сомнение якобы сделанное устно распоряжение короля Генри о том, что Сеймур должен стать Лордом Протектором: свидетелей, кроме этой троицы, не было. Хотя совет был, в любом случае, более, чем своеобразным. Люди в нем оказались, по большей части, жестокие и жесткие, и совестью (а, тем более, любовью) не обремененные (mirrinminttu.diary.ru/p113233535.htm#more1)

Может, так и было нужно в стране, где на троне снова оказался ребенок. В любом случае, своих дочерей король сделал для этого совета недосягаемыми: обе получили во владения земли, приносящие по 3 000 фунтов в год, плюс по 10 000 фунтов приданого. В случае, если они решили бы выйти замуж без санкции королевского совета (их положение крупных землевладелиц автоматически делало их брак государственным делом, то же касалось и мужчин, оказавшихся в аналогичной ситуации, так что никакой дискриминации), то они исключались из списка наследниц престола, и их содержание было бы уменьшено.

Неплохое имущество было оставлено и Екатерине Парр. За «ее любовь, послушание, чистоту и мудрость»: помимо вдовьей доли, на 3000 фунтов драгоценностей, посуды из драгметаллов и прочих предметов роскоши, плюс 1000 фунтов деньгами. Мэри вздохнула, и удалилась в свои поместья. Екатерина почти сразу вышла за своего старого поклоника Томаса Сеймура, и тоже зажила своим домом. Но вот Элизабет-то была еще несовершеннолетней, и в права владения вступить не могла. Вышло так, что принцесса присоединилась к мачехе в имении в Челси, поскольку такое решение казалось логичным: Екатерина могла продолжать свое образование при помощи Элизабет, а та, в свою очередь, могла проникаться реформационной идеалогией Екатерины, которая не оставила ее равнодушной.



А вот теперь я хочу изложить историю Элизабет и Томаса Сеймура так, какой ее видит Дэвид Старки. Его мнение таково, что юная дева влюбилась в этого красавца по уши, хотя и не потеряла ВСЕЙ осторожности.

Томас действительно не оставил равнодушной ни одну даму своего круга: высокий, прекрасно сложенный, рыжий, галантный, невероятно самоуверенный и харизматичный, он покорял и кокеток, и совершенно серьезных женщин – Екатерина Парр была серьезной, кто спорит. Но кто будет утверждать, что серьезные женщины лишены страстности?



Амбиции новоиспеченного Лорда Адмирала заключались в том, чтобы позволить брату управлять королевством, получив за это возможность управлять королем. Глупая схема, если изложить ее словами Адмирала, хотя сэр Томас отнюдь не был глуп: управлять королем для чего? Для того, чтобы в день совершеннолетия короля начать управлять через него государством? Ну кто ж такое мог позволить Томасу Сеймуру, ведь добычу только что разделили. Еще при жизни короля Генри Томас пытался пробить для себя возможность жениться или на Мэри или на Элизабет, но быстро понял, что королю такое предлагать было бы просто несовместимо с жизнью. Он и не предложил, хотя считается, что умение логически мыслить не было сильной стороной Томаса Сеймура. А король еще и предусмотрел подобные попытки в будущем, и завещал всему королевскому совету выступить в роли защитников будущего своих дочек: условия завещания давали возможность несанкционированного брака, но только для соискателя, абсолютно не рвущегося к власти.

И вот Томас Сеймур оказался в роли отчима Элизабет, которая расцвела девичей привлекательностью подростка. Никто не может сказать, что принцесса не была привлекательной – была. И это не оставило равнодушным того, для кого покорять было почти инстинктом. Как далеко он заходил в своих авансов по отношению к падчерице, я не могу сказать. Старки ссылается на Hayness, Burgbley State Papers, но он их не цитирует. Речь идет о странном инциденте в саду, когда сэр Томар разрезал платье, надетое на Элизабет, пока его супруга ее держала на месте – это была какая-то игра, на непристойность которой Кэт Эшли обратила внимание и Элизабет, и Сеймура, на что тот ответил, что его оскорбляют до глубины души грязные подозрения. Элизабет быстро свалила вину на приемных родителей.



Но что-то до Парр, все-таки, дошло, потому что в 1548 году Элизабет отправили жить в дом к Денни, который был и одной из главных фигур нового режима, и мужем сестры Кэт Эшли. От себя могу только заступиться за Екатерину Парр. Старки небрежно кидает подозрение, что поздняя беременность затуманила той мозги гормональными бурями. Я не согласна. Игры и шутки того времени вообще были грубоваты и тактильны. Недаром король Генри пасся в покоях своих королев, среди их фрейлин. Интимные пощипывания за округлости и шлепки держали мужчин в тонусе. И то, что Екатерина, в предсмертной горячке, вроде бы (опять, слова только одной женщины и той не совсем вменяемой в житейском смысле) жаловалась, что ее муж стал заигрывать с Элизабет, говорят скорее о том, что выпад Кэт Эшли внезапно открыл ей глаза на происходящее. Или, по крайней мере, на то, как происходящее выглядело в глазах окружающих.

Но... Я бы не стала сбрасывать со счета и то, что сестра Кэт была замужем за политиком, вес которого в правительстве невероятно возрос с перемещением к нему в дом принцессы и наследницы трона. То есть, история о том, как грубо Томас Сеймур заигрывал с Элизабет, и насколько та была вовлечена в эти заигрывания, остается открытым. Та же самая Кэт Эшли сплетничала парикмахеру Элизабет, что Парр просто завидовала и ревновала к любви между Элизабет и Томасом. И еще. Элизабет и Екатерина плотно переписывались уже после того, как принцесса переехала в дом к Денни. Не подлежит сомнению и то, что Сеймур был абсолютно потрясен смертью жены.

Но потом, когда он пришел в себя настолько, чтобы начать строить планы на женитьбу короля Эдварда и леди Джейн Грей, он и сам стал подумывать о том, чтобы жениться. Кэт Эшли на этот раз была «за» обеими руками, и утверждала, что Элизабет расплывается в улыбке каждый раз, когда слышит имя Сеймура. Она также по великому секрету рассказала Перри, что видела, как Элизабет и Сеймур обнимаются. Но говорила ли ли она правду, или просто сплетничала?

Дело действительно дошло до того, что Сеймур обсуждал с управляющим делами Элизабет условия брачного договора и то, как владения, которые подарил Элизабет отец, объединятся с его владениями. Тут-то история и утекла из узкого круга посвященных. С одной стороны, Сеймур выглядит здесь действительно абсолютно честным соискателем руки юной девы, с которой его связывают взаимные симпатии, без всяких порывов в сторону власти. С другой стороны, потенциальное право Элизабет на трон не могло исчезнуть только от того, что здесь и сейчас она вышла бы замуж вопреки мнению совета. И все это понимали. К тому времени Эдвард Сеймур уже стал весьма непопулярен и среди населения, и среди ноблей, и у своего племянника. А вот Томаса любили, не «за», а «вопреки»: харизма перевешивала вопиющее неумение заниматься даже прямыми обязанностями.

Далее, ссылаясь на тот же источник, Hayness, Burgbley State Papers, Старки рассказывает, как отреагировала Элизабет на официальные перспективы замужества с мужчиной, который ей очень нравился. Она ответила на прямой вопрос своего управляющего, что подумает над этим, если правящий совет одобрит этот брак, то есть, если она не потеряет своего права на престол. Такова воля ее отца, и она не собирается ее нарушать. Дословно она сказала: «Когда придет время решать, я поступлю согласно воле Бога». Этот оборот она будет потом использовать всю свою жизнь, каждый раз, когда ее будут пытаться выдать замуж

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - период затишья

В 1542 году король Генри работал, как проклятый, стараясь забыть жуткую для всех вовлеченных в нее сторон историю с Катрин Говард. В сентябре, проверяя фортификационные сооружения в Эссексе, он спонтанно решил встретиться с дочерьми, пригласив их пообедать с ним в охотничье поместье Пирго Парк. Это был их первый совместный обед. Поскольку организацией встречи занимался департамент Лорда Управителя, встрече придавалось немалое значение.

Пирго Парк в 1910 - перестроен, конечно

Не удивительно. Вообще-то, в любом спонтанном поступке короля Генри всегда был скрытый (иногда от него самого, просто решение выскакивало из подсознания) смысл. В данном случае, Генри подумывал, не обручить ли ему подрастающую Элизабет с сыном регента Шотландии, графа Аррана. Вернее, он включил в свои любимые политические игры и младшую дочь, что не было эквивалентом решению выдать ее замуж, отнюдь, и Мэри тому пример. Но поставил он новую фигуру на свою шахматную доску не раньше, чем смог провести с ней достаточно времени для того, чтобы составить собственное мнение.

В июне 1543 Элизабет и Мэри были приглашены отцом на смотрины – он представил им леди Екатерину Парр, которую решил сделать своей шестой женой. В июле они присутствовали на скромном бракосочетании. Это внезапное воссоединение семьи, и брак с бездетной женщиной не первой молодости, для которой он стал третьим мужем, перестают выглядеть странно, если вспомнить, что было потом. А потом король собрался на войну.



К этому времени он сделал все, что считал необходимым, во внутренней политике. Он оторвал свое королевство от тонущего корабля папской политики, у него был наследник, он уравновесил положение англиканской церкви, уничтожив самых фанатичных представителей обеих конфессий, и теперь наносил последние штрихи на картину подготовки своего ухода. Генри не мог не знать, что его годы сочтены. А что считалось гражданским долгом каждого английского короля с незапамятных времен? Поход во Францию.

Вот этими последними штрихами и стали женитьба на разумной, властной, уравновешенной женщине, которой он мог доверять (насколько мог доверять вообще кому бы то ни было), и восстановление в правах наследования обеих дочерей – на всякий случай. Но Генри не был бы Генри, если бы не оставил несколько «но», которые эффективно не давали чрезмерной власти никому, кроме него самого. Дочери получили право наследовать престол после брата, в порядке старшинства – но не были признаны законными. Екатерина получила права собирать войска, подписывать документы, поднимать любые необходимые денежные суммы, но в «помощь» ей был придан реорганизованный тайный совет короля, в котором главные политические силы королевства были расставлены так, что они держали друг друга за горло, не получая силового перевеса.



Опять же, понимая, что Эдвард станет королем задолго до своего совершеннолетия, Генри организовал работу королевского совета по-новому.

Для начала, он убрал короля с заседаний этого совета. Совет по-прежнему собирался в личных покоях короля, но король при этом не присутствал, ему делались докладные записки о результатах. Далее, сам совет стал организацией с фиксированным количеством участников, каждый из которых занимал определенный пост в государственной иерархии, с авторитетом и ответственностью.

Заседания совета стали также фиксировать протоколами, как заседания парламента, то есть, все речи, звучащие в совете, становились теперь гласными, что сильно затруднило образование клик. И, наконец, совет стал собираться ежедневно, включая праздничные дни и дни летнего каникулярного прогресса. Совет, другими словами, стал министерством при короле. Когда Генри отправился воевать, часть совета последовала за ним, а часть осталась в Лондоне.

Знакомство с отцом произошло для Элизабет в лучший возможный период. Он казался ей всемогущим. Ведь, как справедливо подметил Старки, в псалтыре его изображения были рядом с изображениями Христа, и на обложке новой, англиканской Библии тоже было его изображение, где он давал своему народу правильную Библию. Почва для обожания была подготовлена. Наяву же Генри мог очаровать кого угодно, не только 10-летнего ребенка.



26 июня 1544 года Генри задал грандиозный обед в Уайтхолле, на который были приглашены трое его детей, после чего был устроен не менее грандиозный прием, типа фуршета, на котором подавались вино и сладости, и все присутствующие находились на ногах, свободно передвигаясь по залу.



Генри сидел, потому что больная нога не позволяла ему стоять, и рядом были его наследники. Вот только Екатерина Парр на этом банкете не присутствовала, это был праздник Эдварда, Мэри и Элизабет. По этому событию и написана грандиозная картина, где рядом с королем поместили не живую жену, а давно умершую, зато давшую стране и мужу наследника престола. И просто любимую. Почему-то на портрете, где не нашлось места для Парр, нашлось место для шута Уилла Сомерса (снова!), и для воспитательницы Эдварда в дни его раннего детства, «матушки Джек». В самом деле, это навязчивое изображение королевского шута со зловещей физиономией на самых наипарадных портретах королевского семейства начинает меня как-то беспокоить.



О том, что Генри посрамил Францию, достаточно известно. О том, что его жена во время его отсутствия находилась вместе с его сыном и наследником – тоже известно. Мэри была тоже неподалеку. Элизабет присоединилась сразу, как был снят карантин по поводу очередного всплеска чумы. Королевская семья снова собралась вместе, что произвело полный фурор в Европе. А потом с победой вернулся и сам король. Идиллия, да и только. Именно эта идиллия и объясняет то обожание, которое Элизабет всю жизнь испытывала к отцу. Поняла ли она со временем, почему лишилась головы ее мать, или приняла все официальные обвинения, как истину – неизвестно. Женщины по имени Анна Болейн для королевы Елизаветы просто не существовало. Да что там, даже Мэри, история отношений с отцом у которой была другой, довольно часто в своем правлении апеллировала к его памяти и способностям, досадуя, что сама их лишена.

Элизабет, школьница, была вынуждена вернуться к учебе сразу после встречи с вернувшимся в Англию отцом в Лидс Кастл. Эдвард уже сидел за партой, и короля встречали только жена и обе дочери. В конце ноября Элизабет начала работать над новогодним подарком для своей мачехи. Она решила перевести труд Маргарет Ангулемской «Зерцало грешной души» (Le Miroir de l'ame pecheresse, 1531) с французского на английский. Это был грациозный жест: Маргарет возглавляла реформаторские силы во Франции, она стала королевой Наварры, и пользовалась большим авторитетом у короля Франции. Екатерина Парр видела в этой принцессе пример для себя, и предполагала, что вполне может играть ту же роль при английском дворе, какую Маргарет играла при французском.

Кратко говоря, убеждения Парр были следующими:

1. Человек должен полностью подчинить себя воле Бога.
2. Человек – стопроцентно грешное существо, из-за чего никогда не сможет следовать Божьей воле настолько, чтобы спасти свою душу.
3. Поэтому человек может спасти свою душу только через веру, не через деяния.
4. Что означает, что изображения святых, поклонение им, пилгримажи и прочее во славу веры – это отвлечение человека от Бога, от веры, введение его в заблуждение, что, почитая «идолов», он спасает свую душу.

Четвертый постулат автоматически делал римского папу пособником Антихриста, который отвлекал человека от истинного пути для спасения души.

Звучит сухо, но на практике понятие Бог зачастую могло переноситься хотя бы и на короля. Во всяком случае, Екатерина Парр такой перенос вворачивала в свои письма к мужу. Ведь король Англии был главой церкви в королевстве, и, соответственно, представителем Бога. Елизавета, похоже, усвоила этот постулат полностью за время пребывания в доме мачехи летом 1545 года, и никогда не подвергала его сомнению и позже, когда сама стала королевой.



Перевод принцессы был хорош, но она, несомненно, переоценила свои силы: заканчивала книгу она в самые последние дни декабря, и последние страницы носят следы спешки, с ошибками, описками и небрежной каллиграфией. И все равно она опоздала, закончив работу только 31 декабря. Впрочем, мачеха оценила колоссальность труда.

Мрачноватая атмосфера при дворе в 1546 году на жизнь Элизабет никак не отразилась. В Лондоне король мучался от боли в ноге, которая уже не давала ему передвигаться вообще. Он двигался по галереям и анфиладам дворца в инвалидном кресле, на этажи его доставлял лифт, а на коня его поднимали специальным приспособлением. Из-за неподвижности вес его быстро рос, что, в свою очередь, усугубляло физические страдания, не говоря о страданиях моральных. Но принцесса все это время была вдалеке, училась, делала успехи, и гордилась ими.

Елизавета в детстве

Даже угасая, король Генри не отказывал себе в удовольствии участвовать в политических интригах Европы, наблюдая за ними со спокойных берегов Англии. Известно, что фигура его младшей дочери передвигалась по шахматной доске политики активно: теперь она была третьей леди королевства, после мачехи и старшей сестры. Разумеется, королевские семьи от Скандинавии до Средиземноморья активно пробивали свои возможности породниться с Англией. Все, кроме Габсбургов, для которых Элизабет оставалась бастардом и «дочерью шлюхи». Впрочем, значимость Англии перевешивала пятно на происхождении, и одно время Элизабет прочили в жены Филиппу, сыну императора Чарльза. Не то, чтобы всерьез, но как одну из возможных линий политического альянса.

К созданию новогоднего подарка для своего отца Элизабет тоже приступила в ноябре, но она была уже старше, и эта ее работа выполнена безупречно, хотя сама по себе она гораздо более сложная, чем перевод с французского на английский. В этот раз принцесса решила порадовать отца переводом книги его жены на латынь, итальянский и французский. И эта работа была выполнена вовремя, 30 декабря, то есть гонец успел доставить ее в Лондон в канун Нового года.

Книга Екатерины (издавалась до 1548 года)

Вполне очевидно, что Генри впервые ознакомился с работой своей супруги именно через перевод дочери (что имело для Екатерины не совсем те последствия, на которые расчитывала Элизабет). Ведь если первый постулат веры был привычен с первых дней христианства, а насчет второго и четвертого существовало общее согласие, третий постулат Генри счел довольно опасным. Ему с самого начала церковной реорганизации обоснованно не хотелось, чтобы каждый подданный, вне завистимости от того, обладал ли он достаточно изощренным умом, начал бы толковать Божью волю по своему разумению. А именно этим занималась Екатерина Парр.

Задумался ли король над тем, что писала его младшая дочь в предисловии к переводу? Называя отца несравненным, она считала себя «не только подражателем его добродетелям... но и наследником их». Можно не сомневаться, что эта фраза не прошла мимо его внимания. Возможно, ему даже стало спокойнее за будущее королевства.

@темы: Elisabeth I

---

В Питере, кажется, очень уж жарко

И законотворцам головушки напекло. Судите сами:

Заксобрание Петербурга начало охоту на нелицензированных ведьм

"В Законодательном собрании Петербурга обсуждается законопроект, регламентирующий деятельность магов, колдунов и прочих мастеров эзотерических наук. Ряд депутатов предлагает приравнять оккультизм к народной медицине, проверять и лицензировать работу магов и чародеев, требовать уплату налогов, а лжецелителей заставить отвечать по закону за нанесенный вред. Подробности выяснял собственный корреспондент "Вестей ФМ" в Петербурге Олег Яхонтов.

Автором поправок в федеральный закон "Об охране здоровья" выступил депутат Заксобрания Виталий Милонов, который посчитал, что исключенное из последней редакции закона разрешение на оккультно-магическую практику поставило тысячи колдунов и чародеев вне правового поля. Их волшебство никем не контролируется, наказать за нанесенный клиентам вред их тоже нельзя, а бюджет не получает налогов с их доходов. По мнению Виталия Милонова, у колдунов должны быть четкие расценки на их процедуры, а оплачивать работу потребитель должен только после оформления документа об оказании услуги:

"Заключайте договор и в соответствии с законом получайте оплату только после подписания акта выполненных работ. Чакры открыты. Карма скорректирована. Венец безбрачия снят".

С таким подходом маги и чародеи не согласны. Волшебство не аспирин, а понятие гораздо более тонкое. Зависит от многих вещей и может помочь не всегда, а силы маг уже потратил, что, по мнению одной из петербургских колдуний, должно быть оплачено вне зависимости от результата:

"Деньги - это самая мощная энергия и, соответственно, люди мне за это платят. Если я не беру денег, я потом просто три часа в лежку отлеживаюсь и мне не встать, не пошевелиться".

Согласно поправкам, маги, которые должны получить статус индивидуального предпринимателя, будут оформлять акт о выполненных работах, где черным по белому должен быть обозначен результат волшебства. Оплата по факту. Однако остается открытым вопрос, кто, как и по каким критериям будет лицензировать мастеров эзотерики. По мнению авторов поправок, все они должны будут получать разрешение на работу "по специальности" после предоставления заявления и документального подтверждения, что их деятельность не наносит вреда здоровью человека. Контролировать процесс будет специальный отдел или департамент магии, что вызвало улыбку у депутатов Заксобрания Бориса Вишневского и Людмилы Косткиной:

"Если уже идут разговоры о Министерстве магии, то скоро уже о маглах заговорят", - иронизирует Вишневский.

"Кто это будет делать? Если у нас Джуной занимался целый научный институт? Куда вы спустили эту тему? Кто лицензировать это будет?" - задается вопросом Костина.

После часа бурного обсуждения депутаты сошлись на том, что законопроект сырой, а самое здравое в нем, по мнению депутата Павла Солтана, - это запрет навязчивой рекламы различных колдунов и чародеев:

"Мы слабо, наверное, реагируем, чтобы оградить. Вот это плохо. Но мы не имеем никакого морального права заниматься поощрением этой деятельности на государственном уровне".

Однако, по мнению авторов законодательной инициативы, закрывать глаза на деятельность магов и колдунов нельзя. А бороться с лжецелителями сложно как раз из-за отсутствия закона. Теперь поправки, касающиеся магии и эзотерики, будут дорабатываться, тем более что петербургские депутаты сталкиваются с темой потусторонних сил не впервые. Три года назад ряд народных избранников изгонял и изгнал из здания парламента призрак, который регулярно появлялся в ротонде Мариинского дворца, пугал людей и мешал нормальному законотворчеству. Согласно многочисленным публикациям, парламентариям помогла как раз народная нелицензированная колдунья."

А я тут шипела по поводу психотерапии с Таро Мы все живем в книге Роулинг.

@темы: "Этот мир придуман не мной"