28 января Варвик, от имени короля, назначил срочный сбор войск, но времени было слишком мало. И снова армии сошлись у Сент-Олбанс. С Варвиком были его родственники, друзья, которые привели имеющиеся под рукой эскорты – и король. Уникальная ситуация, вообще-то, что король и королева оказались на поле боя друг против друга. Ненадолго. Для Варвика это сражение было не лучшим в жизни, так что он отступил, потому что понимал, когда отступить разумнее, чем ввязываться в безнадёжную битву. Короля он, против сложившейся традиции, не забыл, а вывел в зону ничейной земли, но, поскольку тот изъявил желание присоединиться к жене, то там Генриха VI и оставили. Право, отличительной чертой царствования этого короля были медитации на поле боя в гордом одиночестве.
читать дальшеНа следующий день авангард королевы нашел своего короля, беззаботно сидящего под дубом и весело улыбающегося. Королевская семья воссоединилась. На следующий день он произвел своего восьмилетнего сына в рыцари, а королева решила ознаменовать день по-своему. Она заставила ребенка приговорить к смерти лорда Бонвилля и сэра Томаса Кириэля. Кириэль, рыцарь старой формации, ветеран французской компании, проклял королеву за то, что она приучает ребенка к такой жестокости. Оба пленных были обезглавлены. Среди пленных был и брат Варвика, Монтегю, которого, по требованию короля, пришлось отпустить. Спас король и аббатство, но сам город был, разумеется, снова разграблен и разгромлен. Кстати, поступок королевы Маргарет отвернул он ланкастерианцев довольно многих их последователей. Люди просто задумались, что вырастет из принца, радостно выносящего смертные приговоры уже в таком юном возрасте.
Эдвард, граф Марч, встретил новый, 1461 год в Глостере. Тогда его, кстати, знали под романтическим именем «Роза Руана», верьте или нет. Там собралась неплохая компания: сэр Вальтер Деверос, один из советников герцога Йорка, его зять, сэр Уильям Герберт из Реглана, со своим братом, сэром Ричардом Гербертом, молодой барон Одли, лорд Грей из Вилтона, Хэмфри Стаффорд из Саутвика, и многие остальные. В какой-то момент, вести о бойне при Вейкфилде добрались до Эдварда, первым движение которого было двинуться на юг, спасать Лондон. Тем не менее, ему пришлось до этого повернуть на север, чтобы сойтись в битве с армией, собранной Тюдорами в Уэльсе и укрепленной наемниками из Франции, Ирландии и Бретани, которых только что привез с континента лорд Вилтшир. Это была та самая битва у Мортимер Кросс, неподалеку от Вигмор Кастл. Именно там случился метеорологический феномен, породивший столько легенд: на небосводе действительно некоторое время были видны три солнца сразу!
Это была первая победа Эдварда, и уже тогда в его честь была сложена баллада:
«All the lords of the north they wrought by one assent For to destroy the south country they did all their entent Had not the Rose of Rouen been, all England had been shent»
Хотя, на самом деле, истинным главой йоркистского движения в тот момент оказался не «Роза Руана», а граф Варвик.
Другое дело, что Варвику эта честь казалась очень сомнительной. Судьба герцога Йорка поставила его в невозможное положение. Да, при сложившихся обстоятельствах Варвик был с Йорком, но у него не было ни малейшего энтузиазма видеть Ричарда Йорка в роли короля, потому что помазанный на царствование король у Англии уже был. И был принц, преемник короны, которого король признал законным сыном. Хотя исторический анекдот утверждает, что сразу после ритуала признания король пробормотал, что отцом мальчика является, очевидно, Святой Дух.
Всё, чего хотел Варвик – это реформ. И вот Ричард Йорк, его соратник и муж его тетки, был казнен, и голова герцога была выставлена напоказ в шутовской короне. Его отец, Ричард Салсбери, был казнен. Его близкий родич, юный Эдмунд Рутленд, тоже был казнен. Мог ли Варвик по-прежнему сохранять лояльность королю в таких обстоятельствах?
Он сохранил. Не сменил знамя, не стал править от имени короля, который был у него в руках – а ведь мог. Варвик отпустил короля, хотя не мог не понимать, что делает не то, чтобы ошибку, но усложняет дело йоркистов. Потому что бывших королей, да ещё на свободе, просто не бывает. У кого в руках король, тот и прав. Варвик также отослал младших Йорков, Джорджа и Ричарда, во Фландрию потому что их брат был молод и он был далеко, а орды королевы Маргарет приближались к Лондону.
Эта история с Лондоном, оставленным йоркистами без всякой защиты, очень интересна. За стенами столицы мог укрыться Варвик, но он этого не сделал, а пошел куда-то стороной на соединение с графом Марчем, который, в свою очередь, в Лондон не торопился, и встречаться с Варвиком не торопился до самого 19 февраля, когда он соизволил двинуться на соединение, которое произошло 22 февраля.
Маргарет сходу Лондон не атаковала, хотя, наверное, очень хотела. Говорят, король наложил свое решительное вето на идею штурма. Может быть. Маргарет послала в Лондон герцогиню Бэкингем с эскортом, переговорить с олдерменами. И олдермены были готовы впустить в город отряд роялистов! Но горожане, узнав об этих планах, просто отобрали ключи от ворот у стражи. Не хотели они диких северян в своих стенах, тем более, что судьба покорённых армией королевы городов была в Лондоне уже известна. Не обошлось и без слуха, что королева, Лондон не любившая, дала своей армии добро поступить с ним так же, как с остальными покорёнными городами. Олдермены решили в знак доброй воли послать роялистам продовольствие и деньги, но снова бдительные лондонцы, которых поднял повар одного лорда, узнавший о плане, обоз не пропустили. Они его разграбили.
Тут уж королева настроилась на штурм, вето там или не вето ее супруга. Но ей помешало известие, что соединённые армии Варвика и графа Марча идут на Лондон. Королева заколебалась, и затем отвела армию. Они вернулись на север, увозя с собой короля и грабя все на своём пути. Так король Генрих VI потерял свой трон. Это подвело линию под всеми колебаниями Варвика, который, в присутствии короля, почти несомненно сохранил бы ему лояльность. Теперь же граф оказался перед фактом: или поддержать требования своего кузена на корону, или непонятно что. Короля-то не было. То есть, он как бы и был, но где-то, уже накрепко пристёгнутый к мантии своей властной и жестокой супруги. Уж кем-кем, а мечтателем Варвик не был, и к этому моменту он прекрасно понимал, что никакие реформы при такой королеве невозможны.
Другое дело, что ситуация была изначально сманеврирована Варвиком, который мог или отпустить короля к королеве, или не отпустить. Или он не мог не подчиниться воле суверена, даже если суверен был полностью в его власти? Могло ли быть так, что граф предоставил судьбе сделать выбор за него?
Варвик был готов подпирать своим плечом пассивный символ королевской власти. В конце концов, при сильном правительстве даже эксцентричная щедрость короля была бы вполне переносима, направляемой в нужную сторону. Но, не убрав подальше королеву, нельзя было и мечтать о какой-то стабильности. Маргарет не была готова отказаться ни от одной крохи своей королевской власти. Король же к своей семье относился весьма трепетно, и никогда не согласился бы ни на какой развод. Опять же, вместе с принцем росла проблема: кем он мог сформироваться с такой мамашей? Речь уже не шла о власти, речь шла о самой жизни или смерти йоркистов.
Вчера опасалась, что придется возвращаться ночью с работы в самый ураган, но урагана не случилось. Дождь шел, но обычный. А ведь было штормовое предупреждение. Работаю, в основном, в вечер, поэтому лечь и издохнуть хочется не так сильно.
Значительно снизила себе уровень стресса, начав ездить на работу по старой дороге, а не по скоростной. На 10 мин всего дольше выходит, и вечером я там практически одна. Даже в дождь приятно ехать, когда он летит тебе навстречу, в свете фар, из темноты. Что твоя космическая одиссея.
Сегодня ходила на собеседование к потенциальному новому работодателю, всего в 15 км от дома. Не знаю... И хочется сократить дорогу на 120 км в сутки, и не хочется оставлять пациентов. Ну, что будет, то будет. Я сделала ход, дальше пусть Судьба разбирается.
Таки рявкнула на человека, слишком старательно придирающегося к моим записям. Казалось бы, дурному же понятно, что если один пишет о том, каким замечательным был тот или этот король, не надо лезть со своим мнением, что этот король был, на самом деле, гадом. Иди к себе и пиши его гадский образ, человече. Я уж как-нибудь сама разберусь. Нет, не выйдет из меня миролюбивого блоггера.
По поводу «степени горбатости» покойного Ричарда III циркулирует некоторое количество неточных выражений, из-за которых людям до сих пор непонятно, был горб или горба не было? А если не было, то насколько одно плечо было выше другого, если было? И что там было с «высохшей рукой»? Кстати, непонятки по этим вопросам довольно распространены и в Англии, где SAUK (The UK Scoliosis Association) пришлось выразить формальный протест в адрес ВВС Channel 4 по поводу «оскорбительных оборотов», допускаемых телевидением в репортажах о короле.
читать дальше«Используемые выражения не просто неаккуратны и оскорбительны, они вводят в заблуждение. Не говоря о том, что такого медицинского термина, как «горбатость» в медицине не существует», - протестует Филиппа Лэнгли из Рикардианского Сообщества. Ну, все знают, как трепетно относится Филиппа к погибшему королю и его репутации, но не только её может покоробить кличка «Горбун», которую остеологи дали исследуемым ими останкам Ричарда III. Около 3 - 4% населения земного шара, охваченного медицинской статистикой, имеет сколиоз, причём, в 90% случаев невозможно установить причину возникновения этого искривления позвоночника.
Так что там с позвоночником Ричарда. Остео-археолог из Лестерского университета, Джо Эпплби, ничего определённого сказать не готов. Скорее всего, у Ричарда сколиоз начал развиваться уже после того, как тому исполнилось 10 лет. Но в каком возрасте конкретно – непонятно. Скорее всего, искривление такой степени давало нагрузку на сердце и лёгкое, но невозможно учесть, насколько грудная клетка была расширена и укреплена за счёт физических нагрузок, которые у Ричарда начались с раннего детства. Возможно, сколиоз в той степени, в какой он был накануне смерти, причинял королю боль. С точностью можно сказать только то, что рост у Ричарда был 172 см.
Остео-археология – наука медленная. Образцы из костей, найденных при раскопках в Лестере, будут изучаться ещё долго, и какие-то выводы будет сделаны не сегодня и не завтра. Более того, почти наверняка выводы будут осторожными, сопровождаемыми оборотами «очевидно». Одно, тем не менее, важно помнить: «горбатость» - это кифоз. Кифоза у Ричарда не было.
таким король Ричард не был!))
Итак, что такое сколиз. Сколиоз – это искривление позвоночного столба вбок, и оно может сопровождаться своего рода скручиванием столба вокруг своей оси. Это не болезнь по современным понятиям, и причины возникновения сколиоза чаще всего невозможно установить или предупредить. По сей день от 3 до 4 процентов здорового населения в какой-то момент обнаруживают , что у них развился сколиоз. Только около 10% сколиоза можно объяснить нейромускулярными отклонениями, мускулярной дистрофией или церебральным параличом. Сколиоз может также развиться, как результат некоторых основных заболеваний типа синдрома Марфана (аутосомно-доминантное заболевание из группы наследственных патологий соединительной ткани).
Сколиоз может спровоцировать изменения осанки. Оба плеча могут слегка выдаваться вперёд, создавая впечатление сутулости. Или, особенно в случае S-образного сколиоза, осанка может выглядеть абсолютно нормальной – искривления уравновешивают друг друга. В случае, если искривление позвоночного столба находится в нижней его части, осанка остаётся нормальной, но одно плечо может быть более или менее выше другого. Или не быть.
Сколиоз, который начинает формироваться в возрасте 7 – 18 лет классифицируется, как сколиоз поздней манифестации, AIS (Adolescent Idiopathic Scoliosis). Именно этот вид сколиоза чаще всего не имеет какой-либо очевидной причины возникновения, отсюда термин «идиопатический». По сей день никакие методы прогнозирования того, что у человека может начать развиваться сколиоз, себя не оправдали – и генетические исследования в их числе.
В некоторой степени чаще AIS диагностируется у высоких людей, у которых рост был стремительным. В тот момент, когда AIS себя проявляет, степень искривления позвоночника уже значительна, и лечить это искривление чрезвычайно сложно. Что касается детского сколиоза, то он легче поддаётся исправлению, но пока ещё не существует базы данных о том, насколько «долгоиграющими» окажутся результаты такого лечения.
Собственно, о том, как мог себя чувствовать король Ричард со своим сколиозом, можно узнать единственным способом: найти людей приблизительно такого же роста, как король, такого же типа телосложения, ведущих хотя бы отдалённо сходный образ жизни. В наше время детей не начинают учить работе с мечом с раннего детства, но многие начинают регулярно заниматься спортом с 6-7 лет. И очень многие с детства начинают заниматься конным спортом. Рикардианское Сообщество в Англии обратилось в марте 2013 года ко всем своим членам с просьбой поделиться своим опытом жизни со сколиозом, и сбор информации, таким образом, уже начат.
Особенно интересен опыт 18-летнего юноши лёгкого телосложения, ростом 172 см, с абсолютно идентичным сколиозу Ричарда III искривлением позвоночника. Интересным его опыт делает то, что парень начал с детства упражняться с римским и кельтским оружием и ездить верхом. То есть, не настолько интенсивное, конечно, обучение воинским искусствам, как в Средневековье, но достаточно приближенное. Теперь Камерон Феррелл участвует в турнирах в полном доспехе, и единственное, к чему можно придраться, это чуть более учащённое, чем у сверстников, дыхание при сильных атлетических нагрузках типа бега. Врач, наблюдающий Камерона, уверен, что прекрасная физическая форма юноши объясняется развитой стрельбой из лука, упражнениями с мечом и копьём, верховой ездой мускулатурой.
Это, собственно, не секрет. Любой «спинник» знает, что единственное долгоиграющее спасение от болей – это ежедневные упражнения, укрепляющие мышцы спины и живота. Свои при каждом отдельно взятом повреждении позвоночника, но ежедневные и на всю жизнь.
Сколиоз Сьюзен Воллес начался лет с 14. Теперь она понимает, почему у неё тогда развилась тенденция к неправильной, склоняющейся вправо посадке в седле. Тогда она просто-напросто отдала мастерам своё седло в переделку. Большую часть своей жизни женщина прожила, не имея никакого понятия о том, что у неё сколиоз, работала шофёром в Территориальной Армии и проходила все полагающиеся армейскому контингенту тренировки. Насколько она припоминает, единственной неприятностью, связанной с костями, была микротрещина в левой ступне после особенно тяжёлого марша в скверных ботинках. Сколиоз Сьюзен диагностировали в 27 лет. Поскольку речь шла о позвоночнике молодой женщины, планирующей иметь семью, ей оперативно укрепили нижнюю часть S-образного искривления. Операция шла 5,5 часов, и пост-оперативный период длиной в полгода прошёл в полном жёстком корсете. Сейчас Сьюзен уже перенесла одни роды, которые прошли легко. Она подчёркивает, что внешне её сколиоз никогда не был заметен. Но, пожалуй, самым ярким примером того, что сколиоз при хорошо развитой мускулатуре не делает человека ни уродом, ни инвалидом – это шестикратный олимпийский чемпион и восьмикратный чемпион мира Усэйн Сент-Лео Болт.
Но исследование образцов, полученных из скелета Ричарда, вовсе не ограничивается исследованием главной, бросающейся в глаза, особенности этого скелета – сколиоза. При помощи радиоуглеродных исследований было установлено, что его диета состояла из пищи с высоким содержанием протеина, мяса и рыбы. Рыба была, по большей части, пресноводной, и свежей, а не солёной. Это логично, потому что набожность Ричарда хорошо подтверждена массой источников, а церковные посты предполагают потребление рыбы каждые пятницу и воскресенье, плюс кануны всех больших церковных праздников. Мясная диета знати тех времён состояла из дичи, по большей части, но также включала свинину и говядину.
Некоторые практикующие дантисты также обратили внимание на типичный для того исторического периода прикус короля, в котором верхние и нижние зубы «встречаются», то есть верхняя челюсть не перекрывает нижнюю, как это типично для наших современников. Они относят это к тому, что нынешний прикус – это результат употребления вилки. Во времена Ричарда, как они считают, кусок мяса брался в руку, кусочек зажимался зубами и отрезался ножом от главного куска. Но, подчёркиваю, это – замечание дантистов, не исследователей.
Разумеется, всех интересует, пытался ли Ричард лечить свой сколиоз, а если пытался, то как. Доктор Мэри Энн Лунд из университета Лестера высказала предположение, что Ричард проходил болезненное лечение, рекомендованное находящимся в тот период в большой репутации Авиценной, который, в свою очередь, находился под влиянием трудов Гиппократа.
Hippocratic Ladder
Термины кифоз и сколиоз были введены в медицинский лексикон именно Гиппократом. Но, похоже, только термины, потому что из текстов Гиппократа сложно понять, что же он предлагает в случаях различных позвоночных деформаций. Из набора тракций (вытяжений) Гиппократ ассоциируется с Лестницей Гиппократа (Hippocratic Ladder) и Скамьей Гиппократа (Hippicratic Bench). Но очень похоже на то, что сам Гиппократ просто в какой-то момент экспериментировал в направлении вытяжений, и разочаровался в результатах. Потому что сам он писал, что «насколько мне известно, лестница еще никого не выпрямила, и используется, в основном, теми физиатрами, которые хотят впечатлить толпу… И те врачи, которые им следуют и которых я знаю, все глупы».
Hippicratic Bench
Гален, чьи работы действительно оставили глубочайший след в европейской медицине, сделал из комментариев Гиппократа выводы, осторожно рекомендуя тракции на скамье только для травматических деформаций – тех, которые были получены в результате ранений и несчастных случаев, и тракции на лестнице – для кифотических состояний позвоночника, хотя и выражает сомнения в эффективности методов. Впрочем, тракции при переломах продолжают применяться и в наше время, так что иронизировать над средневековой медициной, вообще-то, не стоит так уж огульно, как это принято.
Тракции позвоночника тоже продолжают применяться, причём существует несколько технологий. Более того, тенденция использовать тракции для исправления деформаций скелета возрастает пропорционально росту неудач хирургических решений проблемы, а этих неудач гораздо больше, чем хотелось бы.
Возвращаясь к Ричарду. Его статус действительно делал для него доступными самые современнейшие на тот момент медицинские практики, но если врачи занимались его сколиозом, то эти врачи были не физиатрами, а хирургами. В его период применениями тракций, массажей, вправлений, мазей и пластырей занимались именно хирурги. Физиатры специализировались на составлении лекарств и проблемах функционирования организма. Поэтому специалисты, критически воспринявшие теорию доктора Лунд, совершенно правы, предлагая ей обратиться к более современным временам Ричарда хирургическим третизам – работам Ги де Шолиака, величайшего хирурга своего времени, и работам английского хирурга, Джона Брэдмура, который служил Генри IV и Генри V, и который извлёк в своё время стрелу из черепа последнего совершенно уникальной операцией, спасшей тогда ещё принцу жизнь.
Брэдмур со своим знаменитым "экстрактором Брэдмура"
Шолиак, разумеется, более известен как хирург, проводивший по специальному разрешению папы вскрытия трупов умерших от чумы, а Брэдмур - как полевой хирург, но они затрагивали в своих работах и проблемы позвоночника. К сожалению, тот же Брэдмур не особенно сосредотачивался на точности в терминологии, предпочитая обобщать конкретные практические приёмы, при помощи которых он помогал конкретным людям. Поэтому в его текстах можно встретить описание «вздутия на спине ребёнка», и описание этого «вздутия» как «искривления позвоночного столба наружу», т.е. кифоза и вообще более всего напоминает описание болезни Поттса, или экстрапульмонарного туберкулёза.
деформации скелета при болезни Поттса
Работы же Шолиака явно описывают травматические случаи, которые действительно исправляются тракциями, и некоторые случаи детского сколиоза.
де Шолиак
Таким образом, совершенно непонятно, на каком основании доктор Лунд пришла к выводу, что к Ричарду применяли наиболее радикальные способы борьбы со сколиозом, если сами авторитеты, на которые она ссылается, относились к этим способам весьма критически. Впрочем, доктор Лунд делает замечание, что до тех пор, пока не будут найдены записи обо всех медицинских процедурах, через которые в течение жизни проходил Ричард, мы никогда не узнаем, как и от чего его лечили. На сей день все манускрипты, перечисляющие лечения Эдварда IV и Ричарда III, описывают только самые обычные случаи воспалений и текущих неприятностей с желудочно-кишечным трактом.
Таким образом, в отношении Ричарда на «горбатый вопрос» можно ответить только частично. Нет, горба у короля не было. Да, скорее всего его искривление позвоночника никаким образом не было заметно извне, и вполне возможно, что никогда не доставляло королю неприятностей, превышающих средний уровень «здесь колет, там ломит», с которыми обычно живут люди. Нет, никаких оснований считать, что Ричард проходил через какие-то особые лечения, связанные с его искривлением позвоночника, нет. В доступных историкам хозяйственных книгах его двора, и в герцогский, и в королевский периоды, для самого Ричарда отмечены только обычные закупки медицинских ингредиентов, сходных с теми, которые закупались для хозяйств прочих ноблей.
Пожалуй, единственным, бросающимся в глаза исключением из обычности, был момент с кроватью. Известно, что в «королевский период» Ричард III «не мог спать в чужих кроватях», и что его собственную походную кровать возили за ним повсюду, куда бы он ни ездил.
приблизительно так выглядела кровать того периода
Конечно, объяснение может быть достаточно простым: посреди вихря стрессов и перемен, через которые промчалась его жизнь за два года, королю было нужно нечто постоянное, какой-то ритуал, помогающий переключиться и заснуть. Типа мягкой игрушки, без которой ко многим нашим взрослым современникам сон не приходит. И многие наши современники жалуются, что не могут спать толком в гостиницах и в гостях. Но ритуалом отрешения от дневных забот в случае Ричарда была вечерняя молитва. И, надо полагать, для него молитва формальностью не была.
Вторым объяснением может быть желание избежать возможных неприятностей от чужих кроватей, связанных с вопросами гигиены. В принципе, человек герцогского и королевского ранга где попало не останавливался, но кто сказал, что все аристократы и содержатели постоялых дворов в конца Войн Роз были чистюлями, ревностно следящими за безукоризненным состоянием постелей для гостей. А проснуться утром со следами укусов мелких тварей, которые будут потом в решающий момент чесаться под доспехом – это кошмар. Конечно, английские постоялые дворы всегда имели среди путешественников репутацию изумительно чистых, но исключения могли быть. А уж в замках…
Очень привлекательной выглядит мысль о том, что личная кровать возилась за королём потому, что её конструкция каким-то образом помогала справляться с болью в спине и мышцах. Любой «спинник» знает, что его мышцы с трудом выдержат хотя бы шесть часов в постели, если кровать куплена без тщательного учёта особенностей повреждений позвоночного столба. Смещение дисков, повреждения в позвонках, искривление любого рода – каждое отклонение требует своей эргономики. Увы, мы не знаем, была ли походная кровать Ричарда каким-то образом эргономически модифицирована, никаких указаний в этом направлении пока не найдено.
Что касается «сухой руки», о которой «все знали», то это – не более, чем одна из многих легенд, придуманных Томасом Мором. Этот странный пассаж писатель-фантаст извлёк из довольно сухой записи в Кроулендских Хрониках: «the protector having with singular cunning devided the council, so that part should sit at Westminster and part at the Tower, where the king was, Hastings, coming to the Tower to the council, was by his command beheaded. Thomas, Archbishop of York, and John, Bishop of Ely, although on account of their order their lives were spared, were imprisoned in separate castles in Wales". Это Мор написал, что Ричард, якобы, обвинил Гастингса в колдовстве, демонстрируя свою «повреждённую руку», и что это было доказательством его, Ричарда, коварства: ведь рука у него была «сухой» от рождения, как «все знали».
На самом деле, ни о каких неприятностях с рукой Ричарда ни один современный ему источник не говорит. Более того, в своём последнем бое Ричард, прорубаясь к графу Ричмонду, укрывшемуся за спинами наёмных пикинеров, свалил двухметрового сэра Джона Чейни. Сломанным уже к тому моменту копьём. Одним ударом. Остаётся признать, что или мы имеем дело с чудом, или с рукой Ричарда никогда не было никаких проблем.
Тем не менее, если бы не Мор и Шекспир, создавшие образ короля-монстра, короля-детоубийцы, короля-калеки, узурпатора престола - кто знает, стали бы его личность и его время изучать с такой страстностью, рассматривая каждый мельчайший факт? Вряд ли, осмеюсь предположить.
Почему Генрих так легко лишил своего сына возможности царствовать? Историк Мэйбл Кристи предполагает, что он, очень серьезно относясь к своему титулу, считал его, тем не менее, тяжелой и неинтересной обязанностью, предполагая, что делает сыну услугу, избавляя его от такой докуки. Или что он, в глубине души, считал требования Йорка обоснованными.
Лично я склонна думать, что это не так. Что касается первого, то Генрих, возможно, и тяготился весом короны, но никогда не пытался от нее отказаться, и всегда вставал на защиту своих прав, когда их ставили под сомнение. Что касается второго, то Генрих всегда с необычной для его стиля энергией защищал дом Ланкастеров и всех, к нему принадлежавших. Не верю, что он подвергал сомнению права своей линии. Скорее всего, как человек, склонный до последнего увиливать от прямого противостояния, он решил, что проблема со временем как-то сама устаканится по божьей воле и с божьей помощью (в его пользу, разумеется).
читать дальшеЕще одним объяснением, предлагаемым Чарльзом Россом, является то, что в те времена мало кто верил в законнорожденность принца Эдуарда, включая самого короля. Вообще-то, трудно поверить в то, что молоденькая и амбициозная королева, имеющая мало доброжелателей при дворе, решилась подложить в королевскую колыбель бастарда, нагулянного на стороне, но Маргарет Анжуйская не была обычной королевой. И, в конце концов, при французском дворе прецедент уже был – Изабо Баварская, которая родила своему «стеклянному королю» кучу детей, к зачатию которых его величество не имел ни малейшего отношения. С другой стороны, о том, что Изабо гуляет, знали все, и слава нимфоманки, закрепившаяся за этой королевой, дошла до наших дней. О любовных же приключениях Маргарет Анжуйской ничего толком не известно. Неопределенные слухи ходили, но не осталось ни одного уверенного утверждения.
Через неделю Йорк взял на себя и еще один титул: Защитника Королевства, лорда-протектора, хотя обстоятельства как бы не подразумевали наличия необходимости в этой должности. Король был вполне совершеннолетним, правительство существовало, парламент функционировал. Разве что Йорк все-таки предвидел, что королева просто так с перспективой стать в будущем никем не согласится. Кстати, он сделал некоторую попытку решить проблему с королевой заранее – скорее всего, раз и навсегда, потому что Маргарет был отправлен подложный вызов от короля в Лондон, но ее предупредили о ловушке, и она осталась вне досягаемости для йоркистов – в Уэльсе, по слухам.
Другой проблемой был шотландский король Джеймс II, не упустивший момента побраконьерствовать во владениях соседей, пока те были заняты междоусобицами.
Третьей, самой серьезной проблемой, были вооруженные банды, которые творили в Девоне, Херефорде, Шропшире и Йоркшире что хотели, вплоть до вооруженных захватов замков.
Узнав о том, что ее сына лишили права на трон, королева немедленно послала Экзетера поднимать Запад. Батлер, которого, очевидно, заела в Голландии совесть, тоже вернулся из-за границы и остался с Джаспером и Оуэном Тюдорами охранять Уэльс. Были призваны на службу Девон и Сомерсет, который тихонько вернулся в Англию, и жил в Корф Кастл, в Дорсете, тщетно надеясь, что его оставят в покое.
Сама королева с принцем отправилась в Шотландию. Король Джеймс II к тому времени погиб в результате несчастного случая при осаде Роксбурга, но его жена, регент при малолетнем наследнике, приняла Маргарет более, чем тепло. А ланкастерианские лорды, тем временем, собирали силы на севере. Я уже писала, что были Невиллы и Невиллы: из-за браков получилось так, что часть членов этого огромного дома оказалась в стане ланкастерианцев, а часть – в стане йоркистов. Причем, иногда впопыхах и йоркистско-ланкастерианскому правительству, кое-как собранному после парламента, было непонятно, кто из Невиллов на чьей стороне.
Например, один из Невиллов (брат графа Вестморленда) обратился к Йорку, как к лорду-протектору, за разрешением собрать войска, чтобы извести в своих краях бандитскую заразу. Разрешение он получил, 8 000 человек собрал – и промаршировал с ними прямехонько на север, к ланкастерианцам. Лорды-роялисты (Нортумберленд, Невилл, Латимер, Клиффорд, Руз, Даркл, Сомерсет и Экзетер) проводили время, строя планы и разоряя земли герцога Йорка и графа Варвика. Постепенно их армия, вбиравшая и армии мародеров, выросла до 15 000 человек.
По какой причине герцог проморгал сбор таких сил – непонятно. Хотя, скорее всего, ничего он не проморгал, просто в существующих обстоятельствах ничего не мог поделать. Разумеется, он понимал, что на севере у него друзей нет, но, возможно, не совсем понимал, каких масштабов добилась оппозиция вдали от Лондона. Опять же, для похода было нужно разрешение короля, получение которого осложнялось тем, что косвенно поход на север был бы направлен и против королевы. К 9 декабря разрешение было, наконец, получено, и лорд-протектор отправился наводить порядок со своим вторым сыном Эдмундом и графом Салсбери. Взяв с собой всего 6000 человек. Это не было глупостью, это было учетом реалий: марш на север такого количества вооруженного контингента требовал огромного обоза.
Варвик остался в Лондоне. То ли он решил не принимать участия в делах упрямого герцога, раз уж тот был глух к его доводам, то ли сам не считал этот северный поход чем-то выдающимся. Эдвард, граф Марч, отправился в Уэльс разбираться с Тюдорами, получив на все расходы 650 марок, что по покупательной способности составляет на сегодняшний день сумму в 142 000 фунтов. Прямо скажем, для военного похода это очень немного.
Ирония заключается в том, что, по пути к Сандалу, замку герцога, силы Йорка шли практически рядом с силами Сомерсета, и даже имели с ними несколько стычек, но герцог просто не понял, с движением какого масштаба ему вскоре придется иметь дело. В Сандале он отпраздновал Рождество, несомненно чувствуя, что практически достиг всего, о чем мог мечтать. Ложное, как оказалось, чувство безопасности давала герцогу и старая традиция, по которой во времена рождественских праздников военные действия не велись.
Сандал Кастл
О том, как, собственно, началась битва при Вейкфилде, разные хроники пишут по-разному. Одни – что отряды герцога, занятые сбором продовольствия и фуража, были внезапно атакованы ланкастерианцами. А вот Холл в своих хрониках пишет, что ланкастерианцы выступили из Понтефракта к Сандалу, и вызвали герцога Йорка на бой, от которого тот не мог отказаться, не потеряв лица. Мейбл Кристи указывает, что Холл – поздний автор хроник, и часто ему доверять нельзя, но в этом случае у него могла быть более достоверная информация, чем у остальных, потому что его предок погиб в этом сражении, и в семье могли сохраниться документы или рассказы о том, как это было. Он пишет, что, пока герцог маршировал вокруг Кастл Хилл, чтобы атаковать центр вражеской армии, заранее подготовившиеся роялисты, под предводительством Сомерсета, Нортумберленда и Клиффорда, взяли его в клещи с флангов.
Что бы ни спровоцировало непосредственно битву при Вейкфилде, это была полная катастрофа. Йоркисты потеряли 2500 человек, и головы Йорка, Салсбери и Рутленда «украсили» ворота города Йорк. Голову герцога еще и бумажной короной увенчали. Ланкастерская армия потеряла всего около 200 человек. О том, погиб ли герцог Йорк во время битвы, или был казнен после нее, вместе с сыном Эдмундом и графом Салсбери, разные хроники пишут по-разному. Фактом остается одно: на тот момент йоркисты остались без формального лидера, а вот ланкастерианцы своего лидера получили: Маргарет Анжу торжественно прибыла в Йорк сразу после победы при Вейкфилде.
Но, будучи королевой и лидером, Маргарет оставалась всего лишь женщиной, а не полководцем. Она дала добро своим войскам грабить всё и вся, сколько душе угодно, и бесповоротно восстановила этим против себя англичан, но скорее всего, королева просто санкционировала неизбежное.
Клиффорд убивает Эдмунда Рутленда. На самом деле, Рутленду было 17 лет на момент смерти, но его смерть и современниками рассматривалась, как убийство
Навести порядок в мародерствующем войске можно было только одним способом – перевешать самых злостных бандитов, и этот способ был для королевы недоступен. И, учитывая состав ланкастерианской армии, не был этот способ доступен другим лидерам, мужчинам. В добавок ко всему, после долгого периода междоусобицы, английские лорды не так уж сильно отличались от честных бандитов и головорезов. Разве только титулами.
А затем армия Маргариты двинулась на юг, к Лондону. Пали Грантхем, Стамфорд, Питерборо, Хантингтон, Мельбурн, Ройстон. Города были ограблены, сожжены. Жители, не успевшие укрыться, были перебиты. Эта армия не щадила ни хижин, ни дворцов, ни церквей.
"поток сознания"Утащила с его блога в ЖЖ. Интересные рассуждения, хотя мне всегда не нравилось его сравнение церкви с клубом. Оно хромает очень сильно. И отсыл к Снежной Королеве я просто не поняла. Но остальное - достаточно справедливо, особенно отправная точка. Я встречала людей, которым удалось поставить точку на себе прошлом при помощи крещения. Не много, но у меня и не может быть много знакомых, которые больше не в силах жить с собой прежним.
Лично мне интересны два момента в речи Кураева. Первый - хоть какое-то объяснение тому, почему я, человек верящий в существование Бога, не крещена, и креститься не испытываю потребности. Второй - о необходимости раскаяния, и это возвращает к пункту 1.
Наверное, я просто не вижу смысла в раскаянии/покаянии как таковом. В моей картине мироздания наказание за неправильные действия наступает немедленно, и принятие этой расплаты, как следствия собственных действий - это уже покаяние. Исправление того, что накосячил (если возможно еще исправить) - это покаяние. Если исправить уже невозможно, то вывод, обещание себе больше ничего подобного не делать - это покаяние.
За правильные же действия плюшек, скорее всего, не будет, потому что человек поступает правильно для себя, для своего душевного комфорта. Так за что же плюшки-то? Они уже получены этим чувством комфорта или самоуважения.
Но очень большая часть человечества живет в странах, где идут войны. Как применимы эти тезисы там, если они вообще применимы? Я знаю, что после Великой Отечественной многие военные пришли в церковь, и многие крещеные из гражданского населения из церкви ушли. С первыми понятно, они вписываются в то, о чем говорит Кураев. Со вторыми... Они разочаровались, не смогли простить того, что с ними незаслуженно случилось.
В общем, такое у меня возникло чувство, что очень многие дебаты вокруг вопросов веры объясняются человеческой эгоцентричностью воспринятия реальности. А ведь реальность на идет в унисон с эгоцентричностью. Большинство событий большого мира происходят без того, чтобы у отдельного человека была хоть какая-то возможность на них повлиять. Отдельному человеку остается только его микромир, маленькие, ежедневные выборы курса действий, маленькие по масштабам Вселенной поступки. Возможно, скорее всего, для Вселенной они не имеют ни малейшего значения. Но для отдельного человека - имеют, они - его жизнь и есть.
Недавно я слегка поучаствовала в дискуссии на тему жесткости матрицы нашего бытия. Посыл был такой, что если человек сидит на попе ровно и плачет, что судьба к нему жестока, то он не заслуживает сочувствия. Более того, своим бездействием он привлекает к себе хищников. Это, вообще-то, очень популярная точка зрения среди молодых и успешных, и тех, что считает, что может быть успешным. Я с ней и в реале сталкивалась, еще в студенчестве. Вернее, в разных студенчествах, у меня их было несколько. И всегда эта тема всплывала. Что жертва обстоятельств сама повинна в том, что оказалась едой для более сильных и хищных.
Мне эта мысль никогда не нравилась. Я не могу и не хочу судить тех, кто плачет и ничего не делает для того, чтобы ему стало лучше. Таких много, и большинство из них по разным причинам действительно не способны ничего для себя сделать. Но это не значит, что их надо оставлять на съедение "голодным гидрам". Уровень цивилизованности человека оценивается именно его отношением к тем, кто сам не может бойко и без сбоев бежать дистанцию длиной в жизнь. Да и есть ли такие уникумы в природе?
В этом мире должно быть милосердие. Мы все преклоняемся перед сильными. Перед теми, кто, будучи инвалидом, штурмует Эверест и совершает кругосветки. Они, эти люди, заслужили наше восхищение. Здоровых, но слабых, рядом с собой выносить трудно. Они раздражают. "Неужели ты не можешь?!" Не могут. Вот не могут - и все тут. И они не смогут воспользоваться предложенной помощью, даже если им эту помощь поднесут на тарелочке с голубой каемочкой. Они будут продолжать заламывать руки и сидеть на попе ровно, постепенно сгибаясь под нарастающей грудой проблем. И они нуждаются в нашем милосердии. Милосердие без надежды на отдачу - это тоже покаяние.
К чему я это? Наверное, всё к тому же - для того, чтобы быть жить в христианской морали, вовсе не обязательно "вступать в клуб". Мораль - это вообще более широкое понятие, чем краткие тезисы, известные как десять заповедей. По моему пониманию, во всяком случае.
Феномен успешного вторжения в истории Англии остаточно редок. Обобщая можно сказать, что такое успешное вторжение требовало сильной поддержки изнутри. В данном случае, широкую поддержку йоркистам невольно обеспечило само ланкастерианское правительство, принявшее неумное решение обратиться к карательным мерам вместо того, чтобы привлекать на свою сторону милостями. В январе 1460 года Джеймс Батлер, 5-й лорд Ормонд, граф Вилтшир, сделал рейд в Ньюбери, где арестовал всех, кто был повинен в симпатиях герцогу Йорку. Кого повесили, кого четвертовали, а с городом граф обошелся так, словно это была взятая с боем вражеская территория. Да что там - хуже, если сравнить, как Генри V по-рыцарски обходился со взятыми французскими крепостями.
читать дальшеКарательными экспедициями ланкастерианцев методично уничтожались мелкие городки, которые квалифицировались, как йоркистские, и в самом Лондоне достаточно была навлечь на себя малейшее подозрение, чтобы угодить на виселицу. Например, в январе 1460 года были схвачены девять горожан, знакомых с неким Роджером Невиллом (вряд ли даже принадлежавшим к «тем самым» Невиллам), им было предъявлено обвинение, что они собираются присоединиться к Варвику, и объявлен смертный приговор. Их повесили и обезглавили.
Проявившие так мало энтузиазма при Ладлоу, англичане начали недовольно шевелиться, и, разумеется, ждать освободителя. Каратель Джеймс Батлер это понял, и принял довольно скандальное решение. Отправившись после рейда на Ньюбери в Саутхемптон, граф конфисковал пять барок, объявив, что это делается в интересах королевства, погрузил на них практически все свое имущество, и отплыл «воевать с Варвиком». Только вот оказались эти барки в Голландии, где бравый граф и остался на время, отправив в Англию тех солдат, которые обеспечивали его безопасность во время плавания. Циркулировали «верные» слухи о том, что ожидается со дня на день высадка Варвика. Йорк тоже времени не терял, рассылая письма из Ирландии.
Разумеется, йоркистам было нужно скоординировать действия перед тем, как начать вторжение. Варвик получил известия из Ирландии от герцога Йорка весной 1460, и среагировал быстро. Он снарядил шесть лучших судов, набил их вооруженными до зубов отрядами, и отправился в Ирландию. Смысл его опасного визита к герцогу имел, скорее всего, своей целью продемонстрировать ирландцам, что за Йорком действительно стоят серьезные силы, и заодно обеспечить его боеспособными солдатами, на которых было можно положиться.
Вообразите расстояние от Кале до Ирландии. Расстояние, явно патрулируемое королевским флотом. Тем не менее, Варвик туда добрался в целости и сохранности, совершенно беспрепятственно. С Йорком они договорились, что в июне высадятся в Англии одновременно. Возвращаясь в Кале, Варвик захватил с собой и мать, графиню Салсбери, которая хотела быть в Кале вместе с сыном и мужем. К этому времени об операции Варвика узнали, и Экзетер, теперь снова лорд-адмирал, взял с собой тринадцать кораблей, и загородил отчаянному графу путь. Чего он не учел, так это той популярности, которой Варвик пользовался у моряков. Они просто отказались поднять против Варвика оружие. Все! Суда Варвика величаво продефилировали под самым носом Экзетера, и счастливо вернулись в Кале. Судьба любит храбрых. Варвику было 32 года в 1460-м.
Итак, Варвик был полностью готов к высадке, но его отчаянность и дерзость в военных операциях никак не исключали осторожности. Например, несмотря на постоянно поступающие из Кента послания, о том, что он – единственная защита и надежда, и что его ждут, Варвик все-таки отправил сначала в разведку своего дядюшку. Тот нашел состояние дел вполне удовлетворительным. Но Варвик, тем не менее, вовсе не собирался высаживаться в Кенте. Он высадился в том самом Сандвиче, откуда совсем недавно его люди украли Риверсов. Скорее всего, в Сандвиче у бравого графа были отличные осведомители.
Конечно, теперь там, после афронта с похищением, был усиленный гарнизон, который ланкастерианцы благоразумно составили из дезертиров Кале, сменивших господина при Ладлоу. Но этот факт скорее привлек Варвика, нежели остановил. Гарнизон не устоял перед напором Дингема и Вентлока, Сандвич был взят, Дингем остался в Сандвиче, а Вентлок привез в Кале инициаторов предательства, которых, без лишних церемоний, тут же на бережку и обезглавили.
Йоркисты не были бы йоркистами, если бы они пошли на войну без манефестов. На этот раз они отправили два: один – легату папы Коппини, другой – архиепископу Кентербери и народу Англии. В первом они подтверждали свою верность королю, во втором перечислялось очевидное, и впервые был сделан легкий выпад в сторону короля, то есть, его безразличия к делам королевства, коль скоро он дал проблемам разрастись вглубь и вширь. Тем не менее, во всех проблемах все-таки обвинялись плохие лорды. Впрочем, в этом манифесте главным было не «кто виноват», а то, что люди хотели услышать: что кто-то, сильный и могущественный, в курсе их тщательно перечисленных бед, и берет на себя наведение порядка, после которого снова будет все хорошо и правильно.
26 июня Варвик, Салсбери и Марч покинули Кале в сопровождении 2 000 воинов, пересекли канал, и высадились в Сандвиче. Их сопровождал лорд Одли-младший, который попал в плен после бездарной попытки Сомерсета-младшего искать помощи у французов, но, будучи в плену, благоразумно проникся идеями йоркистов.
Варвика встретили, как спасителя отечества, в буквальном смысле крестным ходом: сам архиепископ Кентерберийский нес крест. Армия направилась на Лондон через Кентербери, Рочестер, Дартфорт. «Капитаны» Кенерберри, Джон Фогге, Джон Скотт и Роберт Хорн, правильно оценили происходящее, и присоединились к йоркистам. По дороге к Варвику присоединились лорд Кобхэм, горожане, джентльмены, йомены со всего Юга. К Лондону подошла уже 20 000-я армия. Хотя лондонцы сильно не любили королеву, 27 июня совет олдерменов во главе с мэром приняли решение сохранить лояльность королю. Жест был хорош, но только горожане как-то не вдохновились, поэтому, когда назначенные оборонять город лорд Скейлс и лорд Хангерфорд прибыли в Лондон, мэр и олдермены встретили их с такой ледяной холодностью, что лорды предпочли просто запереться в Тауэре вместе с остальной ланкастерианской аристократией.
Варвик вежливо послал в Лондон парламентера испрашивать разрешения вступить в город. Несмотря не уговоры ланкастерских лордов отогнать йоркистов пушечным огнем, Лондон открыл перед ними ворота. И 2 июля 1460 года Варвик торжественно вступил в столицу королевства. Без боя. Не обошлось, конечно, и без обычных при таком стечении народа инцидентов: 13 человек из охраны епископа погибли, упав в толчее без возможности подняться из-за веса лат. Но дело это было настолько обычное, что настроение ни у кого не испортилось.
Процессия направилась к Сент-Полю, где Варвик поклялся на кресте Кентербери в верности королю. Таким образом, реноме отцов города совершенно не пострадало, потому что они тоже решили в пользу лояльности королю, а вовсе не дому Ланкастеров. Ланкастерианцы, и без того непопулярные в тот момент, вызвали среди горожан большое озлобление, потому что, из-за стен Тауэра, они ”fyre into the city and shot in smale gonnes and brende and hurte men and wymmen and chyldren in the streets”.
Это был первый случай в истории Лондона, когда пушки Тауэра были обращены против жителей. Кроме пушек, засевшие в Тауэре использовали то, что было напалмом того времени, «дикий огонь» - липкую смесь, вспыхивающую с новой силой, если на нее плеснуть водой. Об этом упоминается в монографии «London and the Wars of the Roses». К сожалению, не могу сказать, что входило в состав этой смеси.
Разумеется, олдермены Лондона не были ни за йоркистов, ни за ланкастериацев. Они просто хотели предотвратить беспорядки в своем городе. Поэтому в своей судьбе засевшие в Тауэре виноваты сами. Разъяренные горожане требовали мести, и олдермены собрали сначала по 5 фунтов, потом по 10 и еще раз по 10, чтобы оплатить лодочниками полную блокаду Тауэра со стороны Темзы.
Варвик в Лондоне засиживаться не стал, хотя туда и стягивались пэры-йоркисты со всей страны. Очевидно, он прекрасно знал, что король не поспешит в Лондон, обливаясь слезами радости от того, что его пришли спасать, а будет собирать войска и драться, потому что манифесты манифестами, но король оставался главой конкурирующего дома. Получив от Лондона заем в 1000 фунтов, Варвик отправился воевать. Королевская чета находилась в Ковентри на тот момент. В Лондоне на хозяйстве остался Салсбери с Кобхэмом и Вентлоком, а сам граф отправился на север. Салсбери, в первую очередь, плотно осадил Тауэр и начал его бомбардировку.
От Йорка, с которым было уговорено об одновременной высадке, все еще не было никаких известий. Варвик, архиепископ, епископ Невилль, дядюшки Варвика Фалконберг и Абергавенни, лорд Бурше, лорды Клинтон и Скроп из Болтона, епископы Или, Рочестера и Салсбери, легат Коппини, лорд Одли (бывший пленник), лорд Сэй (сын того самого ненавидимого в стране ланкастерианца), и приор Сент-Джона отправились в Нортхемптон, куда направлялись и войска короля. Королева с принцем остались в Ковентри, и им было велено действовать по обстоятельствам, ни в коем случае не появляясь в Нортхемптоне. Похоже, король, когда хотел, умел и командовать, и быть убедительным. С королем были Бэкингем, Шрюсбери (сын того самого героического Тальбота), Эгремонт, лорд Бьюмонт и Грей де Ратин.
Кстати, Варвик действительно был лоялен королю в тот период. Он делал все возможное, чтобы уклониться от боя, он трижды (!) посылал к королю людей с просьбой дать ему аудиенцию, чтобы объяснить свои действия, но их неизбежно заворачивали обратно. Причем отказ исходил отнюдь не от короля, а именно от его лордов. Наконец, Варвик атаковал. Перед боем войскам были даны четкие инструкцию не наносить вреда королю и простым солдатам, а сосредоточить попытки истребления на лордах, рыцарях и сквайрах - почерк расправ, которым будет потом отмечено царствование Эдварда IV. Всё было закончено за полчаса. Очевидно, битва продлилась бы гораздо дольше, если бы лорд Грей, увидев приближающегося графа Марча, не поднял бы неожиданно знамя Варвика, и не пропустил бы йоркистов в укрепление. Бэкингем, Шрюсбери, Эгремонт и Бьюмонт погибли.
А король? А король, как обычно, был оставлен в полном одиночестве в своей палатке. Похоже, такова была его судьба, что его вечно забывали на поле боя. В целом, со стороны короля погибли 300 человек, но очень большая их часть просто утонула в реке возле мельницы, когда бежала с поля боя.
граф м король
Это, кажется, почти стало обычаем, что брошенного короля находил Варвик, проявлял куртуазность и подтверждал верноподданические чувства. Точно так же получилось и в этот раз. Три дня было дано на отдых в Нортхемптоне, и в Лондон компания вернулась 16 июля. Король расположился во дворце епископа, потому что Тауэр, собственно, был занят. Правда, осажденным пришлось через 3 дня сдаться, потому что смысла в их действиях больше на было. Лорд Скейлс попытался ускользнуть на лодке в Венсминстер, но его заметила какая-то женщина, которая подняла тревогу. Его кинулись преследовать рыбаки, догнали, и, как водится в таких обстоятельствах, убили. Обнаженное тело лорда было кинуто во двор St Mary Overy, но Варвик не хотел никаких убийств, поэтому лорда хотя бы похоронили с почестями. Казнил Варвик только несколько перебежчиков, которые предали его при Ладлоу. Хоть какая-то месть за пережитое герцогиней Сесили.
Герцог Йорк высадился в Англии только в сентябре 1460 года, когда Варвик уже сделал за него всю работу. Очевидно, именно в этот момент прошел перелом в его сознании: уж очень удачно всё прошло, уж очень подходящими были обстоятельства для того, чтобы более или менее сдерживаемые амбиции прорвали плотину лояльности и самодисциплины. С другой стороны, одинаково возможно и то, что в сентябре 1460 года в Англию вернулся уже не тот деловой, но любезный человек, который бежал из-под Ладлоу. Говоря об исторических персонажах, не стоит игнорировать ту человеческую составляющую, которая стоит обычно за поступками рассматриваемых фигурантов. Йорк узнал от графини Салсбери о судьбе брошенной им на милость врагов семьи. Можно не сомневаться, что его сжигали стыд и раскаяние, ярость и жажда реванша.
В пользу того, что в душе герцога Йорка бушевала настоящая буря, говорят его странные маневры, при помощи которых он некоторое время уклонялся от встреч с женой. Герцогиня выехала из Лондона еще в середине сентября. Выехала она не домой, в Ладлоу, а в Саутварк, где осталась ожидать официальных распоряжений от герцога. Вызов в Херефорд пришел дня через три. Процессия герцогини была пышно оформлена, и с не меньшей помпой двинулся из Честера герцог. Только двинулся он в Лондон. Причем, пышность его продвижения была королевской, вплоть до того, что его меч несли перед ним на подушке. Более того, документы, подписанные герцогом Йорком 13 сентября 1460 года, не содержат, против обычной практики, упоминания года царствования короля Генри, но только календарную дату.
Не совсем понятно, в какой именно момент герцогская чета, наконеч, встретилась, но Жозефина Вилкинсон указывает, что в Лондон, как раз накануне открытия парламента, герцог и герцогиня прибыли вместе. То есть, леди Сесили вернулась из Лондона в Лондон через Саутварк и Херефорд.
Явившись в Лондон в сопровождении 500 человек личной гвардии, Йорк направился прямо в Вестминстер, промаршировал к королевскому трону, который был в тот момент свободен (король открыл парламент, и исчез проводить свое время в охоте и спортивных развлечениях), и положил на него руку. Шок, очевидно, был неописуемый, потому что никто, даже Варвик и Салсбери, понятия не имели о том, что у герцога на уме. Увидев реакцию лордов, вскочивших с мест, Ричард Йорк не посмел сделать следующий шаг: сесть на трон. Да это было и не нужно, заявка о претензии на корону была сделана. Архиепископ Кентерберийский указал ему, что герцог должен испросить аудиенцию у короля, согласно обычаю, на что Йорк грубо ответил, что «he did not know of any one in the Kingdom whom it did not rather behove to come to him”. Это была вполне определенно выраженная претензия на трон. Архиепископ немедленно покинул зал заседаний, и отправился в королю.
К своему счастью, король именно в тот момент в Лондоне отсутствовал, поэтому он не знал, что Йорк выбил двери в его палаты, и обосновался там.
Шок был одинаково силен и среди горожан, которые тут же узнали о происшедшем, и теперь с гневом вспоминали, сколько раз Йорк клялся в преданности королю, и среди лордов, которые действовали в искренней уверенности, что они делают благое дело для короля и королевства. Варвик явился вместе с братом Томасом к чрезмерно амбитному дядюшке, поругался с ним в пух и прах, но это ничего не изменило. 16 октября герцог Йорк предъявил палате лордов свое официальное требование трона, обосновывая его тем, что он является прямым потомком короля Генри III. Из писем Маргарет Пастон ее мужу известно, что это заявление вызвало много разговоров среди горожан, но никто не торопился сформировать никакого мнения.
Лорды же просто растерялись. Они попытались столкнуть решение вопроса королю – без успеха, судьям – но те отфутболили его обратно. Тогда палата лордов просто построила своего рода казуистические баррикады между собой и проблемой, как таковой. Они тщательно подсчитали, сколько раз Йорк присягал королю, подняли акты парламента с решение передать власть линии Ланкастеров, напомнили, что дед нынешнего короля получил признание права на царствование именно как потомок Генриха III. Увы, этот парламент был уже не тем парламентом, что в былые времена. Эти лорды даже не посмели напомнить Йорку, что парламент имеет право выбирать короля даже в обход геральдических законов. Впрочем, вполне может быть и так, что не было у них пыла защищать именно этого короля.
При создавшейся ситуации, как они могли утверждать, что линия Ланкастеров более достойна трона, чем линия Йорков? Никак. Ланкастеры дали стране пару-тройку великих государственных умов и воинов – и выродились.
Герцог Йорк отвел свои клятвы королю, утверждая, что получил от них освобождение от папы. Мог, кстати, и получить к тому времени, ведь папский легат, насмотревшийся на окружающуюся реальность, стал ярым йоркистом. В общем, все решил снова Варвик, явно дав Йорку понять, что поддерживать его королевские претензии он не станет. Поэтому 25 октября герцог согласился на компромисс, с которым согласился и король, ”in eschuyng of effusion of Christen blode, by good and sad deliberation and avyce had with all his Lordes Spirituelx and Temporelx”
Компромисс заключался в том, что Генрих останется королем до конца жизни, а после его смерти престол унаследует Йорк. Решение довольно двусмысленное: в 1460 году королю было всего 39 лет, а герцог был на 10 лет его старше. Причем, король вовсе не был больным задохликом. Почему герцог решил, что он его переживет? Далее, это решение полностью закрывало сыну короля, Эдварду, путь к трону, что вряд ли устраивало его мать в настоящем, и самого принца в будущем. А уж кто-кто, а Йорк к тому времени должен был бы понять, что с королевой шутки плохи. Но герцог весело кинулся принимать титулы Принца Уэльского, герцога Корнуэльского и графа Чеширского, и получать отсыпанные ему парламентом 10 000 марок годовых, из которых 3 500 были ассигнованы Эдварду, графу Марчу, а 1 500 Эдмунду, графу Рутленду. 31 октября герцог Йорк и его сыновья принесли в Сент-Поле вассальную клятву королю с условием, что тот будет придерживаться договора. Народ на улицах дружно славил короля... и Варвика. Не Йорка.
Мне любезно скинулы ссыль про обсуждение романа о Ричарде: volodihin.livejournal.com/991674.html Я, по понятной причине, там не буду, но, может, кто пойдет и потом напишет?
читать дальше- А дома он просто улизнул от меня в часовню, - горько пожаловалась Маргарет. – Сказал, что будет молиться за душу этого интригана!
Она, вместе с Агатой и Кэт, удобно расположились вокруг кровати Робина. Кот, который, разумеется, подслушивал диалог Дикона с Джоном Дэнзилом, пытался, по их словам, рассказывать об услышанном вслух, но очень быстро сбился на разъяренное шипение и невнятные проклятия.
- И что осталось для тебя непонятным? – саркастически осведомилась Агата.
- Третья мечта Старой Ведьмы, - буркнула Маргарет, уже предчувствуя, что нарывается на очередную ехидную реплику своей воинственной подруги. Но в голосе Агаты было гораздо больше грусти, чем иронии.
- Тогда она еще не была старой ведьмой, девочка. Она была просто женщиной средних лет, у которой было всё, кроме любви и страсти. А леди Маргарет, как понимаю, по натуре была женщиной с сильными страстями.
- И я вас уверяю, что свои страсти с моим дедом Стэнли она не удовлетворяла, - фыркнула Кэт. – Их брак всегда был притчей во языцах в семье. Мой папенька-епископ вообще считал, что смирение плоти приводит к излишней истеричности натуры. Во всяком случае, именно на это он напирал, поселяя в своем доме очередную подружку.
- Но шантаж?! – возразила Маргарет. – Чем, интересно, она собиралась шантажировать Дикона?
- Ну, это-то понятно, - подал голос Кот. – Жизнями тех, кто был ему дорог. А принимая во внимание большое сердце моего суверена, в число таких людей входили сотни, если не тысячи. Было бы где развернуться, надо признать.
- В сердце короля не должно быть место человеческим слабостям, - отчеканила Агата, выпрямляясь в кресле.
- А что, любовь – это слабость? – заинтересовалась Кэт. – Спаситель наш пошел на муки и смерть из любви к людям. И меня учили, что любовь спасет мир. Насчет всего мира не знаю, он большой, но лично меня спасла любовь папаши Джузеппе. Любовь, которую он питает ко всем творениям Божьим.
- Спаситель наш принял смерть, уготованную низшим из низких, рабам, чтобы указать людям их место в этом мире, - возразила Агата, набожно перекрестившись. – И для раба любовь – непозволительная роскошь, делающая его слабым, боязливым и уязвимым.
Маргарет невольно вспомнила Каталину, мавританскую рабыню Арагонки, которая явно любила свою госпожу, и которую эта любовь совершенно точно не сделала боязливой или слабой. Скорее, наоборот, если на то пошло.
- Дурная ты, Агата, - продолжала тем временем спор Кэт. – Ну вот чем ты оправдаешь свою жизнь, когда придет твой последний миг? Что скажешь ты, когда предстанешь перед престолом Всевышнего?
- Я скажу, что уничтожала врагов Его, - холодно ответила женщина-рыцарь. – Я скажу, что очищала христианский мир от скверны, для которой в нем не должно быть места!
- А я тебе снова скажу, Агата, как не раз уже говорил, что если ты уничтожаешь без любви к тем, ради кого идешь в бой, то раньше или позже ты погубишь свою душу, - вступил в разговор Джон, заходя в комнату.
- Отправь ее помолиться в компании с Диконом, - взмолился Кот, простирая к Джону руки шутовским жестом и морщась от боли, которое причиняло ему каждое движение. – Может, если она постоит часа два-три на коленях на каменном полу, ее сердце смягчится?
- Страдания плоти укрепляют дух, неразумное ты существо, - огрызнулась Агата, но поднялась с кресла. – Но я с радостью присоединюсь к вашему королю в его молитвах.
- А как обстоят дела с твоим духом, Робин, - спросил Джон, когда Агата вышла из комнаты. – Укрепился?
- Всегда, - ухмыльнулся Кот. – Мой дух привык укрепляться через любые усилия моей плоти, знаешь ли. У нас такой договор. Он укрепляется, а я ему предоставляю усилия поприятнее.
- Ну, не гарантирую приятность того, что нам сейчас предстоит, - ухмыльнулся Джон, - но мы задобрим твой дух фляжкой доброго вина после процедур. А дамы, как мне кажется, могут отправляться спать или сплетничать.
Маргарет не успела возмутиться предложению отца, как уже оказалась в коридоре, еле успевая за Кэт, тянущую ее за руку по направлению к купальне.
- Он нас выставил! – шипела она на ходу. – Отправил спать, как маленьких девочек! А Робин, между прочим – мой муж!
- Не будь дурой, Марго, - хмыкнула ее подруга. – Уход за лежачим больным – не такая уж приятная работа, так что будь благодарна папеньке и его опыту оруженосца и сквайра.
- Оооо!... – только и смогла промямлить пристыженная Маргарет, которой подобная проза жизни просто не пришла в голову.
*** - Знаешь, чего нам сейчас не хватает? – задумчиво протянула Кэт, запрокинув голову к потолку купальни и болтая ногами в исходящей паром воде.
- Вина? – хмыкнула Маргарет. – Я бы не отказалась, кстати говоря. Побольше и покрепче. Устала я… А к цели мы ни на шаг ближе.
- Слуг нам не хватает, - поморщилась Кэт. – И не говори мне о вине, ради святой Троицы. Не знаю, что вы с Агатой надо мною сотворили, но о вине я даже слышать не могу, тошно становится.
- Ничего мы с Агатой не творили, - вяло возмутилась Маргарет. – Она сама по себе творила, а я – сама по себе. И, кстати, насчет слуг не скажу, а вот камеристка у тебя как бы есть, хотя приводить ее сюда мне до смерти не хочется. Вот послушай, что это за особа…
- Только оборотня мне в камеристках и не хватало, - притворно обреченно вздохнула Кэт, выслушав всю историю похождений Джейн Попенкур. – А если она бешеная? Цапнет – и будет ваша Кэт в полнолуние на крыше мяукать. Учти, прихвачу тогда Робина для компании, и придется тебе винить во всем только себя. Маргарет прыснула, представив себе разгуливающих по крышам Кэт и Робина в сопровождении Крыса, присматривающего за поведением супруги.
- Она отрицает это… - ответила девушка, отсмеявшись. – Вернее, она сказала что-то вроде того, что если бы всё было так просто. Но если Джейн не оборотень, то почему серебро чуть ее не убило? Ты бы видела, что было с ее рукой.
- Да мало ли, - нахмурилась Кэт. – Может, просто грешная она. Серебро – божий металл, не любит оно грязной жизни. Может – злая. Злых серебро тоже не любит. А может – и вовсе демоница. Похоже?
- Да нет… - покачала головой Маргарет. – На демоницу она точно не похожа. Обычная женщина, не грешнее прочих. Тут что-то другое.
- Ты ее приводи поскорее, - посоветовала Кэт. – Разберемся. Волосы-то нам кто-то укладывать все равно должен. Расспросим, приглядимся. Все не так скучно будет. Праздника нам не хватает, подруга моя, праздника! Мне наряжаться хочется, танцевать.
- Боже милосердный, турнир! – вскрикнула Маргарет, вскакивая на ноги. – Но ведь Кот-то пластом лежит! А там, между прочим, кое-кто планирует Гарри убить.
- Успокойся, воительница, - потянула ее за руку Кэт. – Все под контролем, и твой Гарри получит такой турнир, что до смерти не забудет, уж поверь мне.
- Что-то зловеще звучит, - буркнула Маргарет, опускаясь обратно в воду. – Рассказывай.
- Не-а, - заявила Кэт, лукаво поглядев на подругу. – Кто все время ворчал про железо? Теперь терпи до турнира, сама все поймешь, если поймешь.
- Где-то я уже слышала эти слова, совсем недавно, - обреченно вздохнула Маргарет. – Как раз перед тем, как моя жизнь встала с ног на голову.
Primitive Psycho-Therapy and Quackery, by Robert Means Lawrence www.gutenberg.org/files/23293/23293-h/23293-h.h... - книга по средневековым психотерапевтическим практикам, применениям амулетов, металлотерапии, руконаложения и тп
Antropology of English Literature www.luminarium.org/medlit/ - по периодам, самые громкие имена в литературе эпох
A Nevill Feast nevillfeast.wordpress.com/my-books/ - блог писательницы KL Clark. Не знаю, откуда она вытащила тайную любовь между Кингмейкером и Марго Анжу, но блог у нее интересный
Сколько существует человечество – столько его и тянет магически заглянуть в будущее, а еще лучше – как-то на это будущее повлиять. Каждый в свою пользу. Нет, люди всегда, конечно, понимали, что если каждый будет тянуть одеяло на себя, ничего хорошего из этого не выйдет. Значит, отдельно взятому индивиду нужно было найти себе такого мага, чтобы тот одним рывком выдернул одеяло у других и отдал его нанимателю в личное пользование.
Разумеется, в таких условиях каждая заметная личность в условиях беспокойной реальности Войн Роз обзаводилась собственным «некромансером», nigromansier. Был такой, например, у герцога Бэкингема, который предал Ричарда III. Звали некромансера Томас Нандьюк, и был он человеком в академических кругах не из последних. Как не из последних был и Томас Саутвелл, некромансер при леди Элеанор Кобхем, супруге герцога Хэмфри Глостера. Саутвелл был образован в Оксфорде, был канонником в Вестминстере, был врачом-физиатром, и именно он открыл в 1441 году первый объединенный колледж для совместного обучения хирургов и физиатров. Даже при набожной Маргарет Бьюфорт состоял свой некромансер – Льюис Карлеон, по совместительству личный врач леди, тоже образованный в Оксфорде и Кембридже. Всегда практичная, леди Маргарет заодно использовала Карлеона в качестве личного шпиона.
читать дальшеИ никого не останавливало то, что проку от этих некромансеров было мало со знаком минус. Леди Элеанор осудили за попытку магически воздействовать на жизнь короля Генриха VI, и она, после публичного покаяния, провела остаток жизни в заключении. Сам «некромансер», Саутвелл, был бы сожжен, если бы не умер в Тауэре как раз в ночь перед казнью. Герцогу Бэкингему отрубили голову без суда и следствия. С леди Маргарет, правда, ничего дурного не случилось - из-за чрезмерной гуманности короля Ричарда III, да и Карлеон всего лишь просидел в Тауэре до прихода к власти Тюдора.
покаяние леди Элеанор
Карлеон потом, до самой своей смерти в 1495 году, будет личным врачом Елизаветы Йоркской с симпатичным окладом в 40 фунтов. Он также был одним из немногих врачей-астрологов-некромансеров, кто имел жену. Более того, в суде Лондона осталась жалоба соседей на то, что Карлеон, имеющий молодую жену, открыто сожительствует со своей служанкой, которая уже родила ему двоих детей и теперь снова беременна. Так что Карлеон был веселым «некромансером», если так можно выразиться.
Что касается Томаса Нандьюка, то его по делу Бэкингема вообще никак не наказали. То ли Ричард, вопреки существующему мнению, в магию совсем не верил, то ли его гнев был полностью направлен на персону того, кого он считал другом, и кто оказался предателем, то ли новая администрация еще не напрактиковалась в расследованиях заговоров. Нандьюк даже впутался в следующий заговор против Ричарда, и все равно его не наказали. Впрочем, возможно, что в 1484 он просто бежал к Тюдору, во Францию. Но и победа Тюдора особого счастья г-ну некромансеру не принесла. Дело было, очевидно, в дурной репутации. Он оказался не способным ни предупредить Бэкингема о том, чем закончится герцогова попытка перехватить корону для себя, ни предупредить Брэндона, что восстание в Колчестере не имеет ни малейшего шанса на успех.
Так и умер Нандьюк в Кембридже, в условиях приличных, но отнюдь не блестящих, оставив после себя пару старых черных штанов, потертую манию красного цвета, и некоторые интересные для историков предметы, перечисленные в описи: три коротких плаща ярких цветов и шляпу, обтянутую вельветом – несомненно, остатки былой роскоши. Остались также лютня, щетки для волос и пять заношенных шелковых дублетов. Остались после него и разные безымянные книги, памфлеты, манускрипты, работы по медицине и астрологии, стол, бумага и три пресса для книг, а также некоторое количество алхимического оборудования. Типичное имущество небогатого ученого, знававшего лучшие времена. Что могло привести такого человека в круги «некромансеров» при аристократах?
Когда-то его имя писалось в архивах Кембриджа как Ван Дайк, но поскольку его образование спонсировалось на уровне Мастера Искусств герцогом Бэкингемом, изменилось и имя. Это, кстати, говорит о том, что пришлый голландец или фламандец был учеником одаренным. Это было в обычае английских баронов, покровительствовать многообещающим дарованиям. Не потому, что деньги были лишние (а они были), а потому, что в пятнадцатом веке Оксфорд и Кембридж были университетами захолустными, а патриотизм и национальная гордость англичан требовали, чтобы их обучение могло конкурировать с университетами на континенте. Взамен ожидалось, что такой стипендиат, в свою очередь, отпреподает в университете энное количество часов.
Каким-то ветром в эту систему занесло и Нандьюка – студента, обладавшего, очевидно, талантами как минимум, потому что крутился он в те годы в обществе самого Джона Арджентайна. А Джон Арджентайн был придворным, астрологом и физиатром, который составлял гороскопы для Эдварда IV и Эдварда V. Арджентайн был также человеком, последним видевшим «принцев из башни» перед тем, как те исчезли совершенно таинственно и бесследно. Арджентайн, кстати говоря, весьма преуспел при дворе Генри Тюдора, хотя и в качестве физиатра, а не мага. Именно Арджентайн был личным врачом принца Артура.
С первого взгляда, объединение науки исцеления с «темными искусствами» выглядит нелогично. Но это только на первый взгляд. Тот, кто может исцелить, может и нанести вред. Тот, кто понимает язык звезд, наверняка в сговоре с духами стихий. Не говоря о занятиях алхимией, дающих просто неограниченные возможности для любознательного ученого!
Не думаю, что люди, живущие в Средневековье, были суевернее или наивнее, чем мы. Скорее, менее, потому что они были гораздо ближе к природе, чем мы, а это как-то излечивает от избытка мистичности в организме. Поэтому увлечение интеллектуальной диаспоры алхимией списывать на какую-то предполагаемую «недоразвитость» Средневековья не стоит. Потому что дело обстояло с точностью до наоборот: алхимия была экспериментальной наукой, естественным развитием философской составляющей знаний. И, как экспериментальная наука, вызывала противоречивые эмоции.
Если папа Клемент IV в тринадцатом веке покровительствовал францисканцу-ученому Роджеру Бэкону и изучал его труды по философии, теологии, астрологии и алхимии, его преемник считал Бэконовы пересмотры астрологических доктрин слишком «ультра», и уж совсем не одобрял увлеченности францисканца составлением пророчеств.
В общем и целом, говоря об астрологии и алхимии надо помнить, что они были науками, имеющими свою теоретическую базу, свои теоремы и аксиомы, свои понятия и традиции. И алхимики знали, что делали, хотя устоявшийся стереотип изображает их или безумцами, или шарлатанами. Разумеется, кто угодно мог закупить алхимическое оборудование и начать какие угодно опыты, но это не делало его алхимиком. Кто угодно мог составлять гороскопы и изрекать пророчества, но это не делало его астрологом или философом. Вы можете мне возразить, что списки ингредиентов для алхимических опытов говорят сами за себя, слишком научными они не выглядят. Я отвечу, что уже некоторое время существует обоснованное мнение, что эти списки – шифры, которые в наше время потихоньку расшифровываются.
В любом случае, настоящие «некромансеры» были людьми образованными, членами определенной группы, хорошо знакомыми друг с другом. У каждого из них имелась определенная репутация среди своих и среди нанимателей. И они были плотно интегрированы в реальную жизнь. Епископ Гийом Овернский на переломе двенадцатого и тринадцатого веков изучал Вселенную, Генрих Гентский в тринадцатом веке трудился, помимо прочего, на ниве психологии, Альберт Магнус в том же тринадцатом веке вообще не оставил в науке ни одного камня не перевернутым, оставив после себя томов сорок трудов на разные темы. Причем, епископ Альберт Магнус не просто делал теоретические выводы, он занимался исследованиями и экспериментами. И довольно солидная часть его интересов была обращена на медицину.
Доминиканец Фома Аквинский, опять же в тринадцатом веке, оказал на английскую медицину огромное влияние, исследуя работу человеческой памяти, помимо прочего. Приведу один из его постулатов: «Человек отличается от животного мира наличием способности познания и, на основании этого, способностью совершать свободный осознанный выбор: именно интеллект и свободная (от какой-либо внешней необходимости) воля являются основаниями совершения подлинно человеческих действий (в отличие от действий, свойственных как человеку, так и животному), принадлежащих к сфере этического». Иоанн Дунс Скот на переломе тринадцатого и четырнадцатого столетий потратил много усилий на отстаивание идеи непорочного зачатия богородицы, но он же изучал развитие личности и свободу воли. И был астрологом. Даже францисканец Уильям Оккам в четырнадцатом веке, имеющий репутацию философа чистейшей пробы, сделал большой вклад в изучение абстрактного мышления.
Современником персонажей Войн Роз был алхимик Джордж Риплей. Вот он уже был известен именно как алхимик, в качестве которого пользовался покровительством Эдварда IV. Этот король вообще имел довольно сильные связи в мире алхимиков и людей, принадлежавших к могущественным полусекретным орденским организациям. Риплей – один из немногих, за кем стойкие слухи признают умение делать золото алхимическим путем. Потому что сложно себе представить в Англии тех времен человека настолько сказочно богатого, чтобы он мог позволить себе даровать рыцарям Мальты по 100000 фунтов в год на их войны против турок. Хотя, конечно, даровать - это одно, а конкретно дать - совсем другое, и в этом случае непонятно, были эти сотни тысяч дарованы или даны.
Вот то, что алхимические опыты были небезопасны и сопровождались выделением более или менее омерзительных запахов – правда. Как и то, что многие алхимики утверждали, что умееют «призывать существа невообразимые» - как правило, не вдаваясь в подробности. Отсюда, по-видимому, и стойкое ассоциирование алхимиков с темными искусствами. Отсюда это название, «некромансеры». Конечно, рассматриваемые в данном, мелком контексте некромансеры были гораздо более скромными персонами, чем Риплей и епископы, но на своем уровне они делали то же самое: исследовали природу, исследовали человека, и экспериментировали с веществами, составляя лекарства. Эти рецепты исследуются сейчас в том объеме, в котором они известны, и за многими признаются несомненные достоинства. Хотя, леча одно, они могли покалечить другое – но разве не так обстоят дела со всеми лекарствами?
Был «некромансер» и при Ричарде III, правда, не собственный. Патронессой Уолтера Лемпстера была Элизабет, герцогиня Норфолк, женщина, как известно, не жадная. Во всяком случае, когда умер Лемпстер, его три родственницы унаследовали 500 фунтов, из которых 300 наличными, и кучу дорогой посуды. А библиотеку Лемпстер завещал королевскому колледжу в Кембридже. Впрочем, неизвестно, пользовался ли король Ричард услугами Лемпстера как алхимика или составителя гороскопов. Скорее всего, Лемпстер оказывал в хозяйстве Ричарда только чисто медицинские услуги. Что еще раз косвенно подтверждает, что Ричард не верил в гороскопы и алхимию. И в этом свете весь эпизод с Гастингсом становится из смутного совершенно непонятным.
При короле-легенде Генри V в некромансерах состоял врач и священник Николас Кольнет. Кольнет оставил после себя всего 89 фунтов, зато массу серебряной и золотой утвари. И его гардероб ни у кого бы не повернулся язык назвать жалким!
episode 8Jasper Tudor: Henry Tudor, I shall use your full name so our thick as two planks audience has half a chance to work out who you are. Oh, and I’m still Welsh. Still sexy. Margaret Beaufort: My son’s coming home! Elizabeth: Has the King made a decision without consulting me? Again? Edward: Who shall I shag today? Lizzie: Daddy, you’re getting fat! Edward: Princess Elizabeth, I shall use your title so our thick as two short planks audience has half a chance to work out who you are. I’m allowed to get fat. I’m King! Elizabeth: Edward, you’re going to die! Edward: No, I’m not. Margaret Beaufort. My son. King. God. All that. Edward: I think you’re right, Elizabeth. I’m going to die. Fetch Richard! Gloucester: The King’s dying, we’re off to London. Anne: Can I just do this spot of foreshadowing before we leave? Richard: Got here in the nick of time! Cecily: Take the throne, Richard. Edward: I’ll never get to see what kind of king my son will make. Omnes: Neither will anyone else. Edward: Ok, haven’t got time to mess around with missing wills and disputed codicils. Richard, you’re Lord Protector. Elizabeth: Damn! That means I can’t make young Edward my puppet. Gloucester: Can anyone explain why I’m here? Edward: I trust Richard. Elizabeth: Have you not been paying attention? All that foreshadowing just went straight past you, didn’t it? Stanley: One down. Margaret Beaufort: Four to go. Anne: Aren’t you glad this writer rediscovered all us forgotten women and retold our stories in such an accurate way? Cecily: Forgotten? Tell me, who do you imagine would forget me? Margaret Beaufort: It’s God’s work. Elizabeth: Ah, this is obviously some strange use of the word accurate that I wasn’t previously aware of. Someone fetch my son so he can be my puppet. Cecily: Take the throne, Richard. Gloucester: No. Anne: Yes. Take the throne. The Queen’s a bitch. What more reason do you need? Gloucester: I know. I’ll sort it. Jane Shore. Anne: Throw the whore out! Jane Shore: I’ll go plot with Hastings. Where the hell has he got to? Jasper Tudor: You’re not going to England now, Henry Tudor. Henry Tudor: Then why did you send that girl away? I wasn’t finished! Edward V: I’m a snivelling brat. There, that should forestall any viewer empathy. Gloucester: I promised your father I’d keep you safe. Edward V: Well, not doing a brilliant job so far, are you? Gloucester: It gets worse. Edward V: I want Mummy! Anne: Too bad. So sad. Elizabeth: I’m going to refer to my son, Richard Grey, by his full name so our thick as two short planks audience has half a chance to work out who he is. Then I think I’ll go to sanctuary. Lizzie: Mum, we’re witches, right? You and Grandma used your power to make you Queen. And that storm in the Channel, remember? And the mist at Barnet? Why don’t we just magic this all right? Elizabeth: Erm… Lizzie: Aren’t we even going to try? Elizabeth: There is no try, Lizzie. We don’t use magic unless we know it’s going to work. This all ended badly for us so, obviously… Lizzie: That’s just silly! Elizabeth: I don’t make the rules. Anthony Wydeville: I’m a trusting fool! Stanley: Let me explain all of this to you, Margaret. Margaret Beaufort: And I’ll join in once I get where it’s going. Buckingham: I’m going to use Thomas Grey and Edward Rivers’ full names… Gloucester: And job description. Buckingham: Yes, that too. Gloucester: I feel funny. Was that the last of my loyalty to my brother draining away? Cecily: Take the throne, Richard. Anne: Take the throne, Richard. The Queen’s a witch. Though, oddly, she doesn’t seem to be using magic this time around. Gloucester: Arrest everyone! Anne: Daddy! Daddy! I’m going to be Queen! See me sitting on the Queen chair? Margaret Beaufort: Ooops! Anne: Oh, what a give away! Jane Shore: I’m sleeping with your brother now. Can I come in? I’ve brought vegetables. Elizabeth: You’re sleeping with Anthony? Jane Shore: Well, Hastings is still nowhere to be found, so… Margaret Beaufort: Gossip, manipulate, insinuate, gossip. Elizabeth: I believe every word you say! Brackenbury: Anthony’s sleeping with Jane Shore. Arrest him! Anthony Wydeville: But I’m nice! Brackenbury: Kill everyone! Anne: Yes, kill everyone. Jane Shore: I might be a whore walking half naked through London, but I’ve got me pride. Anthony Wydeville: Dear Richard, please don’t kill me. Some dude, I think it might be Buckingham but I’m not sure that makes much sense: Give me your other son. Elizabeth: No. Possible Buckingham: Yes. Elizabeth: No. Oh, this is just getting silly, all this ‘he turned against Richard, so he must have been against him from the start’, Buckingham: Veiled warning. Elizabeth: Oh, all right. Come back tomorrow. Quick, get young Richard out of here so he can go be Perkin Warbeck. Now, it’s time for magic. Because I know how this is going to end, I can safely curse Gloucester, confident that it won’t fail. See how it works, Lizzie? I might just throw in a withered arm. And while I’m at it, I might as well curse his wife and son as well. Anne: Plot, scheme, conspire, plot. Gloucester: Ow! My arm hurts all of a sudden. Anne: The Queen’s cursed you! God, I’m good at this. Cecily: Take the throne, Richard. Gloucester: Go and execute a few people, Brackenbury. Brackenbury: Hastings? Gloucester: Who the hell is this Hastings everyone keeps going on about? Just execute Anthony Wydeville, Richard Grey and anyone else you happen to run into. Brackenbury: Arrest Stanley! Search the house! Margaret Beaufort: That’s my God stuff! Don’t touch it! And I’m demented, so you’d better just back off. Brackenbury: On second thoughts, don’t arrest Stanley. Buckingham: I’m slimy. Stanley: Bet you’re not as slimy as me. Elizabeth: Here, take this ring in child. No-one will notice. Anne: Take the throne, Richard. Gloucester: What do you want me to do, Anne? Take the throne or something? Cecily: Take the throne. Anne: Take the throne. Cecily: Bombshell, revelation, bigamy, bombshell. Gloucester: Everyone knows about that! Anne: Oh, just take the throne, ffs! Anthony Wydeville: Let’s work together, Richard. Gloucester: Nope. Can’t trust you. Besides, I’m going to be King. Lizzie: Hysterical foreshadowing! Elzabeth: You can’t know that! Lizzie: Oh, Mother, please! You forget I’m a witch. Edward V: Hey, fake brother, come and watch this. Two guys are getting their heads chopped off! Fake Richard: Cool! Anthony Wydeville: Aren’t we supposed to be at Pontefract? Richard Grey: Oh, just put your head down and stop complaining. The sooner it’s done, the sooner we’re out of here. Anne: Look at me, in my Queen clothes! Gloucester: Well, that was easier than I expected. Margaret Beaufort: Is it time for me to smother the Princes yet?
episode 9Chorus: Pray pardon, gentle reader, for what lies beneath these words It bears no examination. In truth, it is absurd. Each episode was watched in stubborn, willful bliss For just one simple purpose, which was to take the piss. But now I fear – alas! – our chronicler’s insane For rhyming couplets freely fall from her poor fevered brain. She begs your kind indulgence for this travesty And pleads for your forgiveness for her lack of gravity. If not for this small service, the blogging to be done, She’d not have watched the bloody thing past episode one.
King Richard: I shall recite your name, and after that your title That the audience keeps up with us is rather more than vital. Anne: And I’ll sit here, upon my throne, and look down my nose. See my shiny crown! Admire my queenly pose! Elizabeth: Those blasted bells across the way make such an awful noice! But I believe England shall rise in the name of Edward’s boice! Lizzie: I’m standing here, in sanctuary’s gloom Pronouncing, pouting, words of doom. Stanley: With Buk and Thomas Grey we’ll go within the hour And rescue both the Princes from their prison in the Tower. Margaret: Just hold a moment, think awhile on that great revolution While I concoct in my dark mind a more elegant solution. Anne: And for my part, I’ll drop a hint into Sir Robert’s head. Brackenbury: What say your Grace? You think the Princes might be better dead? Elizabeth: King Richard wants to cut a deal. Morton: Buk has a better one, I feel. Stanley: I’ll to the Tower at once, my dear, and kill the little king. Margaret: It is the will of God, I fear, that we do this bad thing. And by that simple act, my son’s claim is cemented. Now I’ll just wait here till it’s done, looking quite demented. Thomas Grey: We creep along the Tower walls; we’re up to no darned good. I think I must have strayed into a scene from Robin Hood! I must tell Mum that our plan’s derailed. Lizzie: You might ask Margaret Beaufort why it failed. Margaret: Stop messing with me, God, and please give me a sign! I’ll meet my husband in the wood and have a little whine Then I’ll talk to Buckingham although he’s slightly thick. As noble as he is – on the uptake, none too quick. Buckingham: But your son will then be king. You know it should be me! Margaret: Well, let’s just get it done, and then we’ll wait and see. Lizzie: I petulantly explain it all to Mum I’m sick of sanctuary! It’s so humdrum! As a teenager, I think you’ll find it is my job to moan, To sulk and sigh and lie abed, to roll my eyes and groan. Elizabeth: You do that, dear. I’ll wander round and sadly reminisce About my sweet dead husband who I so loved to kiss. I’ll wander round like this, I fear, for days and days and days, And lean against this handy wall, inhabiting a haze. Margaret: This letter’s just a narrative device Weeks of action montaged in a trice. Stanley: News from my wife, your Grace, unless I’ve misconstrued her. She says that Princess Lizzie is to marry Henry Tudor. King Richard: I must repeat again how very much I need The loyalty of Stanley, so his eventual deed Of treachery and treason is most clearly foreseen By everyone but me, until the final scene. Anne: You might trust him but you’ll see He cannot hide from me duplicity. I know what’s going to happen, good and bad and worse. Remember how I recognised that awful nasty curse The witchy Wydeville Queen put upon your arm? Lock Lady Margaret up so she cannot do you harm! King Richard: Buckingham spread a rumour foul about the Princes’ fate! Anne: Oh, prick me not, foul conscience! It is far, far too late! Morton: Your sons are dead, hey nonny no! By your shocked face, you didn’t know! Elizabeth: I shall look stunned and whisper underneath my breath And demonstrate denial of my sweet baby’s death. For, as you may not know, one has escaped to Flanders. Morton: King Richard did this, have no doubt! I go to spread the slanders. Elizabeth: Morton, while you were talking, I figured it all out. It makes so little sense and now I start to doubt. Which explains my willingness to leave And to usurping Richard cleave. Because, of course, the freedom and the future of my daughters Is not enough on it’s own to set aside these slaughters. And now, so suddenly, this moment, I have at last caught on To the idea that, perhaps, I can’t quite trust this Morton. He knows too many details, of pillows that did smother My most precious jewel and the one who stood in for his brother. Lizzie: Henry Tudor is held back from the sea. Mum! That must be down to you and me! I get it now, I understand, I see how this thing goes. We don’t cast spells, no, not at all, unless history knows The outcome of events, whether they be good or tragic Oh, Mother, dear. Come here! Come here! I think it’s time for magic. Elizabeth: We’ll send a storm! Been done, I know. We’re good at rain, but not at snow. Yes, I have turned a battle but just in case your doubtin I had a hand in Barnet but cast no spells at Towton. Henry Tudor: I want to sail to England but there’s this bloody storm! I’m going back inside the house where it’s nice and safe and warm. King Richard: Dear Anne, I’m getting soaking wet out here in the open. My men are cold and weary, I fear they’re just not copin. Buckingham: Dear Margaret, all is lost, that much is clear. King Richard: I’m in the Tower. My nephews are not here! Margaret: I’ll burn all of these letters, now our chance is lost Our plans lie in tatters and the Channel’s not been crossed. Anne: Richard, please, burn the witch! Then do come home and rest. King Richard: I’m sorry, darling Anne, but I think I am obsessed. Buckingham’s the murderer, I’m sure. It has to be! Yet before his bloody death, him I’ll refuse to see. You’d think that a way out of this mess, See Buk before he dies, make him confess. Anne: O guilt! O guilt! Be still, I pray. Show not upon my face. King Richard: And even though history knows we weren’t in the same place I’ll witness the head of Buckingham rolling on the ground. And the one who killed the Princes never will be found. You know, that’s really lame, it makes not a lick of sense. But I suppose it could explain the total lack of evidence. Stanley: You’re a traitor, Mags, you’ll burn for treason. Margaret: Does my face show I’ve lost all reason? I’ll run away! I’ll go to France, escape this almighty cock up. Stanley: I’m sorry dear, you won’t do that, you’ll be in the lock up. King Richard: It’s all gone wrong, I don’t know why. I’ve stuffed it up completely. Elizabeth: What makes you think I’ll shake your hand and smile at you so sweetly? King Richard: An argument will rage, five hundred years from now. ‘He didn’t show their bodies. And that’s precisely how We know he didn’t kill them.’ I’m quite convinced. It’s not my fault at all the Tower was deprinced. Lizzie: He’s drawn his sword! A metaphor! My heart beats in a rush. I think I’ve fallen suddenly into an awesome crush! Oh, I know it’s stupid. Of all the men to pick on I’ve fallen for the wrongest one, my married Uncle Dickon! Elizabeth: We’ll curse whoever killed my son, me and little Lizzie. Lizzie: My God! I swoon! Those big brown eyes of his have made me dizzy. But yes, they’ll have no sons, these evil men. King Richard: And gazing at you, I’ll foreshadow once again. Lizzie: Oh, Mummy! You know how much I do love a cursing! Even though I know it is my own doom I am nursing. See, the murderer is none but my future husband’s mother And thus I doom the eighth Henry’s darling older brother. Who’ll be my firstborn son, one day in time to come And from this very curse of ours – alas! – he shall succumb. King Richard: The witches cursed whoever killed the kid. Anne: Then I am cursed, for I believe I did. King Richard: I’ll send the Queen to Grafton, so very far away But Princess Lizzie I’ll keep close so I might have my way. Lizzie: The Tudor match is off which makes me dance with joy. Elizabeth: How else will you be Queen? He’s the only likely boy. Lizzie: I’ll play at cards and cause my pulse to quicken When I think of ruling beside my Uncle Dickon.
Chorus: And so Buckingham rebelled and lost his pretty head. The Princes in the Tower are most wretchedly dead. Oh, except the little one who even now is lurkin Somewhere on the Continent, waiting to be Perkin.
episode 10Elizabeth: I’ve gone home. I expect I shall get lots of visitors! Margaret Beaufort: My son. Rightful throne. Stanley: Ever thought you might be wrong? Margaret Beaufort: Me? Stanley: I don’t think God likes you anymore. Anne: My son is sick! Richard: Stop fussing, woman! Henry Tudor is to marry Princess Lizzie. That means I’ll have to move quickly to satisfy my metaphorical sword-drawing lust while pretending to my wife that nothing’s going on. Hang on, wait… My brother’s daughter? Oh, God! Really? Anne: Best not to think about it too much. I mean, I’m turning into an insufferable middle class snob. No wonder I never get invited to parties. Prince Teddy: Bleurgh! Anne: Just give me a moment to be a passive-aggressive bitch to the Witch Queen’s daughters and I’ll be right with you. Lizzie, Cecily. I’m Queen and you’re not. Kindly suck on that, please. Richard: *looms ominously* Lizzie: Do me now! Right now! On the floor, if you like. Anne: *creeps ominously* Lizzie: *dances suggestively* Margaret Beaufort: I’ve got a table covered with fruit and no bugger to throw it at. Ah, Stanley! There you are! Stanley: The King wants to bonk Princess Lizzie. And she wants to bonk him. Margaret Beaufort: He’s her uncle. No, bear with me, this is going to be worth it. I know there was a contemporary rumour which was publicly denied. And that letter Buck claims to have seen, the one where Lizzie says she hopes the Queen dies quickly so she can marry Richard? And then there’s the whole no smoke/fire thing. But, what the hey! I mean, we’ve done the Witchy Wydeville thing and I’m celibate years before the fact and… Oh, God, I’ll need a week to go through the list… Stanley: Margaret? Margaret Beaufort: Sorry. You were saying? Stanley: Just a spot of foreshadowing. Barren Queen, weak son, pretty niece… You join the dots. Margaret Beaufort: I think I’ll just say whore a couple of times and storm out. Anne: We’re cursed for accidentally killing the Princes! Richard: Now, take your clothes off so I can lie to you about me and Lizzie. Anne: We must rush to our dying son’s bedside. Richard, put down that illegitimate whore and come with me. No need to hurry, I’m running in slo-mo. Richard: I shall shout helplessly! Anne: And I’ll get hysterical. No, I’m sorry, that’s it. I’ve had enough. I feel a bit of a rant coming on.
Queen Anne’s rant
I’ve put up with a lot, I really have. My mother turned into a coldhearted bitch. Rape at the hands of my first husband. The ‘Kingmaker’ thing… But this is it! There are two mothers in this who weren’t with their sons when they died, me and Elizabeth Wydeville. Now, I guess it was hard to have her there by her boys’ bedsides when they met whatever fate they met at whoever’s hands, but why me? Do you know where my son was when he died? Do you know where I was? Go to google maps. Type in ‘Sheriff Hutton to Nottingham’ and you’ll see we were a hundred miles apart. That’s four or five days away. And, see, that’s what makes the whole thing even sadder. Richard and I loved our son. And we weren’t there when he died! We didn’t even know he was ill till the news came. So, whoever it was decided they could make my life somehow better, more dramatic. Sadder. Who the hell do you think you are! My life was what it was. I’m not some stock fairytale character for you to manipulate. I was a real person, you know! And what do you think I wouldn’t have given to see my son one last time before he died? Hmmm?
Richard: Feeling better? Anne: Yes, sorry. That just had to be said. Lizzie: Let me comfort you, Uncle Dickon. Anne: I think I’ll take to my bed for a bit. Elizabeth: Dear Lizzie, this is all getting so confusing, what with the firstborn son thing and the high child mortality rate in the 15th century. Why, just today our blacksmith’s oldest son died and now I’m convinced he murdered your brothers! Maybe we should hold off on the curses for a while. See how things go. Lizzie: I love you, Uncle Dickon. Let’s bonk! Elizabeth: What’s going on, Lizzie? Lizzie: Oh, Uncle Dickon is so dreamy! Dying Queen, dead son. All that. I’m going to be Queen! Margaret Beaufort: Conspire, plot, incite, conspire. Henry Tudor: I have a crap army! Anne: I’m the Kingmaker’s daughter… Oh, God! Here we go again. Are you serious? The man who came up with that name hasn’t been born yet. Hell, his great grandfather hasn’t been born yet! Excuse me while I cough up blood and pray for death. Papa? Izzie? I’ll be there soon and we can have a lovely bitch about all this over a nice cup of tea. Stanley: Dear Margaet, let me explain what’s going on. Richard: Let me explain it all to you, Anne. Anne: I don’t want to die guilty! Sir Robert, did I kill the Princes? Brackenbury: No. Anne: That’s all right then. My job here is done. I can die in peace. Papa! Get. Me. Out. Of. Here. Oh, and tell Izzie to put the kettle on. Lizzie: Mummy! The sun’s going away! Did you do that? Margaret Beaufort: It’s a sign! Let me explain… Richard: Anne, come and see what’s happening to the sun. It’s really cool! Anne: I’m dying, ffs! I can see Izzie. I hope she’s made scones. Richard: It’s all gone tits up! Margaret Beaufort: Princess Lizzie’s here. Brilliant! I can practice being the mother-in-law from Hell. Cecily: Mummy, now that Henry Tudor’s on his way and going to marry Lizzie… You remember that curse? Lizzie: Lady Margaret? Margaret Beaufort: *bitch slap* Henry Tudor: I’ve going to be King of this handful of sand I’ve just picked up. Jasper: Still Welsh. Slightly less sexy now I have this godawful beard. Margaret Beaufort: You chosen sides yet, Stanley? Stanley: Not sure yet. I’ll let you know. Richard: How many men has Henry Tudor got? Brackenbury: Half what you have. So… Fourteen? Lizzie: If I lean like this when I pray, you’ll get a nice shot of my cleavage. Lady Margaret, is Richard coming? Margaret Beaufort: *bitch slap* Lizzie: Richard loves me! Margaret Beaufort: *double bitch slap* Lizzie: You killed my brothers! Margaret Beaufort: *total bitch slap* Lizzie: I’m going to be Queen! Hah! Margaret Beaufort: I need to sharpen my bitch slap. Lord Strange: Grovel, cower, plead, grovel. Richard: I’ll chop off your head if your father doesn’t fight for me. Strange: Ok. Sounds good. Henry Tudor: How long can we drag out this will Stanley/won’t Stanley thing? Jasper: Let’s see, there’s about twenty minutes to go, so… Henry Tudor: Dear Mummy, I might wet my pants. Margaret Beaufort: I’ll sort it out. First I have to find Stanley and tell him my son is more important than his. Stanley: Got that, thanks. Now please go away. Margaret Beaufort: Oh, God! It’s Jasper! Jasper: Welsh… Margaret Beaufort: And sexy. Damn that vow of chastity! Can you excuse me while I have a psychotic episode? Jasper: Go right ahead. Stanley: Maybe she’s right. Maybe her son is more important than mine. Margaret Beaufort: Henry, you didn’t hear me stay that stuff about you dying in a field, did you? Henry Tudor: No, Mum. Margaret Beaufort: Good. Coz you’re not, right? Henry Tudor: No, Mum. Did you bring God? Margaret Beaufort; Yes, son. Yes, I did. Jasper: I shall go and tell our fourteen men where to stand. Richard: Why don’t I have a proper suit of armour? Brackenbury: Doesn’t matter. We’re going to kick their arses! Richard: Stanley? Brackenbury: Says he’ll be here. Richard: Why is it snowing in August? Jasper: Let’s creep through this forest and surprise them. Henry Tudor: Yeah! We could jump out and shout ‘Surprise!’ and everything. Jasper: You’re not much into this battle thing, are you? Richard: Let’s do this thing! Elizabeth: My secretly-sent-to-Flanders son has come home! Prince Richard: Yeah, about that, Mum. How am I supposed to be Perkin if I’m here with you? Elizabeth: I wouldn’t worry about that. I’m sure they’ll come up with a suitably ridiculous Perkin plot if the BBC goes ahead with the sequel. Prince Richard: Can you ask them not to? Elizabeth: Out of my hands, sorry. Prince Richard: I’m going to ask you a question about my brother, Prince Edward, in case you’ve forgotten either his name or his royal title. Then I’m going to swear vengeance! Elizabeth: Shush, dear, while Mummy voiceovers this lame battle. Lord Strange: So, you going to kill me, then? Richard: We’re kicking arse! Jasper: Henry! Run away! Henry Tudor: Stanley! Stanley: Go the Tudors! Richard: Shit… Urk. Lizzie: I got a bad feeling. William Stanley: I’ve found the crown. Henry Tudor: Thanks. I’ve been King since yesterday, just so’s you know. Margaret Beaufort: I’d high five you, God, only I don’t have the strength. Oh, and Stanley… *bitch slap* Lizzie: Henry Tudor’s going to rape me now, isn’t he? Coz that’s what unsympathetic husbands do round these parts. Elizabeth: Look on the bright side, dear. You’re going to be Queen. That’s a pretty cool job!
episode 5Margaret of Anjou: I have ominous feet. Edward: I’ve just appeared out of nowhere and snuck into London while no-one was looking. Elizabeth: My boyfriend’s back and you’re gonna be in trouble! Edward: Now let’s fuck! Isobel: I’m a limping gazelle. Warwick: Suck it up, Duchess! Margaret Beaufort: I’m the centre of the universe and so is my son. Stafford: You’re not, but I love you anyway. You selfish cow. Margaret of Anjou: Come here. Anne, and let me insult you. Jaquetta: Come. my witchy daughter. Bring the baby witch and we shall raise a mist! George: Warwick’s got three times as many men as we have. Edward: Well, I counted 15, so that puts his army at 45. And where did this bloody mist come from? I can’t see my hand in front of my face! Messenger: Message for you, my lord. Warwick: Who from? Messenger: He didn’t say. He wants to meet you at the Black Horse Pub and Restaurant. Said it was important. Second Messenger: Your Grace, chap says he has to talk to you. Urgent, he reckons. Edward: I’m about to fight a really lame battle! Second Messenger: He said it’ll only take a moment.
Interlude in the Black Horse Montagu: What the hell’s going on, brother? Warwick: About to fight the battle of Barnet. Why? Montagu: Without me? Hastings: I’m not there, either. I’m surprised none of you has noticed. Montagu: It’s not the only thing they’ve got wrong. Remember Lord Welles? The Queen with real magical powers? William Herbert walking and talking two years after his head was cut off? Did none of it make you stop and think? Warwick: I remember I was on my way to Alnwick Castle, then suddenly I was riding through a forest with Edward. Edward: Yes, it’s all rather odd, isn’t it? Gloucester: Well, I heard it’s because the truth can be pretty boring. Hastings: Or that the average television viewer is too stupid to understand the real complexities of real history. Warwick: So, John, any chance you can join me? Might even up the odds a little. Edward: Well, I’m down Hastings. Seems pretty fair to me. Gloucester: Speaking of Hastings… Hastings: You’ll just have to make do with a Wydeville or two, I suppose. Gloucester: It won’t be the same! Warwick: Well, I’m not enjoying being a total prick married to an ice queen with two clueless bints as daughters. Clarence: A clueless bint and a limping gazelle. Warwick: And what’s all this ‘kingmaker’ nonsense? Edward: Oh, stop moaning, cousin! You’ll be out of it quicker than I will. What with your hardened troop of 45 soldiers up against my 15. Warwick: Can I hold you to that? Edward: Let’s just get back to it, ok? I’ll see what I can do.
Anne: Daddy’s dead! Edward Prince of Wales: Snarl, scowl, glower, snarl. Anne: They’re not going to feel sad when you die, the way you’re going. Edward Prince of Wales; Don’t care! Anne: I want Mummy! Margaret of Anjou: Bitch, snide, snark, bitch. Margaret Beaufort: Now, I see dead people! Edward: Let’s all be magnanimous and sentimental in victory, even though we don’t actually stop by London on the way to Tewkesbury. Gloucester; Yes, let’s! Clarence: Do we have to? I’d rather be sulky and snidy. Margaret of Anjou: I’m a crazy French bitch! Lancastrian army: Yay! Margaret of Anjou: The time has come… to lipsynch for your lives. Messenger: We’ve lost! Aaaaarrrrgh! Margaret of Anjou: Run away! Soldiers: Get off your horse woman, and get ready for bad Yorkist sex! Gloucester: Don’t worry, Anne! I shall save you. Margaret of Anjou: Leave me alone, little hobbit. Margaret Beaufort: I know you’re dying, husband, but I just need to think only about myself for a bit. Is that all right? Bye. Jasper Tudor: I’m Welsh and sexy. Margaret Beaufort; Look after your uncle, son, he’s Welsh and sexy. Gloucester: I’ll take care of you, Anne. Anne: Will that involve a healing shag? Gloucester: I rather think it will. Margaret Beaufort: My husband’s dead. I wish I’d been nicer to him now. Elizabeth: *gasp* I’ve just watched my husband smother Jesus in his underwear!
episode 6Edward: See my shiny cardboard crown! Anne: Yes, I was married to the Prince of Wales. But I didn’t like him. Edward: That’s all right, then. Elizabeth: I still hate you! Isobel: I’m going to be a bitch, now. I’m over the limping gazelle thing. Anne: Where’s Mummy? Isobel: Forget Mummy! Clarence: Look at me, pretending to be nice. Isobel: Bitch fight! Margaret Beaufort: Give me a sign. Messenger: Your mother’s dying. Margaret Beaufort: *high fives God* Yesss! Elizabeth: Jane Shore! The name of doom! She’s going to make everything go in slow motion, just you watch. Margaret Beaufort: Dear Jasper, do you still want me? Anne: I want Mummy! Jaquetta: I’m dying. You’ll be senior witch soon, Elizabeth. Can you handle it? Anne: Can I have my healing shag, now? Gloucester: Soon, I promise. Anne: George wants to keep my stuff! Gloucester: I want your stuff as well, but I can pretend not to, if you like. Jasper: Dear Margaret, no, I don’t want you. Margaret Beaufort: Bloody buggery! I’ll marry Frodo instead. What will you tell him, Sir Reginald? Sir Reg: Well, probably not that you’re demented. Anne: Flatter, crawl, schmooze, flatter. Isobel: Respond, reward, bask, respond. Anthony Wydeville: I can feel some foreshadowing coming on. Something to do with your son, Liz. I’m going to make a rash promise I’m sure I’ll live to regret. Elizabeth: But not for long. Anne: Healing shag? Gloucester: Patience! Anne: I don’t need you, anyway! Clarence: Get thee to a nunnery! Sir Reg: How about Stanley, Lady Wrong Title? No, bear with me, I’ve got some foreshadowing that might help you decide. Margaret Beaufort: Ok, sounds good. Clarence: Jane Shore! Anne: Richard, help me! Gloucester: Run away! Anne: Aren’t we going to do the cookshop thing, then? Gloucester: They decided it was too farfetched. Anne: *facepalm* Gloucester: Will you marry me? Anne: You just want my stuff! Gloucester: But I’m also going to pretend to love you. Can’t say fairer than that. Anne: Are we getting any closer to that healing shag? Gloucester: How about a snog for starters? Magaret Beaufort: Let’s get married. Stanley: Ok. Margaret Beaufort: Not going to sleep with you but. Stanley: Oh, that’s a relief! But you’ll have to be nice to the Queen. Woman: The Queen might die! Elizabeth: I’m ok, actually. Sorry about all the screaming. Anne: Healing shag time! Yay! Isobel: Why am I the only one who doesn’t get to have sex? Margaret: I’m not, either. Stanley: Nor me. Despite how alluring my new bride is in her nightie. Anne: Mummy’s a coldhearted bitch! Isobel: I love you! Anne: I love you, too! Elizabeth: Jane Shore! Edward: She means nothing! You’re the only one that matters. And when I professed my undying love for you and only you back in episode 1, you knew I didn’t mean it. Margaret Beaufort: I think I’m being set up to murder the Princes.
episode 7Edward: I’m a shagger. Elizabeth: I’m a breeder. Stanley: I’m a schemer. Margaret Beaufort: To tell you the truth, I’m not sure what I’m supposed to be. Clarence: Let’s go to France! Edward: I’d rather shag. But why the hell not? Gloucester: I’ve not forgotten you’re a derp, George. Clarence: And I’ve not forgotten that you’ve got Warwick Castle, despite the fact that you live at Middleham. Gloucester: It’s just this pesky truth thing, George. It’s so utterly boring. Margaret Beaufort: That’s right! I’m a prayer. Oh, and I need another sign. Woman: Destiny calls! Margaret Beaufort: Good one, God! Elizabeth: It’s a boy! Margaret Beaufort: Here, let me save his life so I can have an attack of conscience when I decide to kill him and his brother in, let’s say, episode 9, just before I send him off to be Perkin Warbeck. Oh, look, he’s breathing. Elizabeth: I’ll stop being mean to you now. Margaret Beaufort: Seriously, God… Score! Anne: I’ve got a baby boy, too. Oh, and he’s frail and angelic®, just like his Dad. Countess of Warwick: Coldhearted sneer. Anne: Lock her up! Gloucester: Done! Countess: Help me, Anne! Anne: No, I’m going to stamp my foot and whine, just like a little girl! Clarence: I’m going to be King of France! Elizabeth: You can’t be King of France! Clarence: Can! Elizabeth: Can’t! Clarence: Can! Anthony: I hate war! I’m going to Rome. Bye. Gloucester: George is going to be King of France. Isobel: I’m pregnant again. And I still haven’t had sex! Margaret Beaufort: Dear son, I hate everyone. Except you. Anne: George is mean and greedy. Isobel: No, he’s just misunderstood. Elizabeth: Curse, sneer, bitch, curse. Isobel: The Queen just cursed us! She’s a witch! And she sent that storm, remember? In episode 3. The one that killed my first child. As storms are well known for doing. Please don’t ask me how I know that, I just do. Edward: Louis wants to pay us to go away. Gloucester: No! Let’s fight him! Clarence: I want to be King of France. You promised! Gloucester: Well, I’m not taking the money. Clarence: Can we at least throw Exeter overboard on the way back? Gloucester: Who’s Exeter? Clarence: Exeter! You know! Fought at Barnet. Was married to our sister, Anne. Gloucester: Doesn’t ring a bell. And we only have one sister. I don’t think she has a name. Haven’t seen our around for a while. Wonder what she’s up to. Clarence: I’m not going to be King of France. So I shall make some unsubstantiated claim about plotting with Louis XI to take the throne of England instead. Isobel: The Queen’s a witch! Clarence: I’ll sort it. Gloucester: I don’t want this French money. Anne: Then send it back. Gloucester: Well, it’s here now… Countess of Warwick: Anne, I’m going to tell you something that makes it clear that whoever wrote this didn’t read the primary sources very well. Anne: It’s episode 7, Mother. Tell me something I don’t know! Isobel: George says. George says. George says. Oh, Anne, I think I’m turning back into a limping gazelle! Elizabeth: George, it’s confrontation time. Clarence: This isn’t going to end well. I’m off home to commit treason by sorcery. Elizabeth: Good luck with that. Isobel: I’ve been poisoned by the Queen! Where’s. My. Sex? Clarence: Isobel’s dead. And I think there’s an implication that I poisoned her so that I can blame the Queen. Is there no end to my evil? Elizabeth: Edward! George just called me a witch! Edward: Well, you are. Elizabeth: Yes, but I don’t want anyone to know. Meanwhile, I think I’ll turn Anne against him. Anne: Richard, is it true that you can divorce me and keep my stuff? Gloucester: In this version it would seem to be. Anne: Well, in this version George poisoned Isobel. Gloucester: Amongst other things. It’s just that the truth is… Anne: Boring. I know. Still, I think the twelve people still watching deserve a little better. Edward: Let’s parteh! George: Let me foreshadow from behind this clever mask. Then I think I’ll rant for a while. Edward: Damn you for spoiling my party! Seize him! Clarence: Help! I’ve been seized! Cecily: Oh, please don’t let them kill my ickle Georgiekins! Elizabeth: Confide, angst, ponder, confide. Margaret Beaufort: You think you’ve got problems, bitch? Cecily: Georgiepoohs would never do anything wrong. Watch me beg! Clarence: Hang on, can we just stop for a bit. Anne’s cookshop schtick was too farfetched, yeah? But it’s perfectly ok to tell the twelve people still watching that I poisoned my wife; and we’re actually going to do the whole butt of malmsey thing? Executioner: So it would seem. Clarence: Ok, cool. Just getting it straight in my head. Gloucester: Half hearted attempt to save George way too late. Anne: Let’s go home to Warwick Castle. Even though we live at Middleham. Stanley: There’s a lot of people need to die before your son can become king, Margaret. Margaret Beaufort: Right… Are you there, God? It’s me, Margaret.
Не могу не поделиться, хохма страшная. Правда, на английском.
episode 1Edward: I want you. Elizabeth: You can’t have me. Jaquetta: I see dead people. Warwick: Edward! Edward: Let’s get married. Secretly. Elizabeth: Cool! Anthony: He’s lying to you. Elizabeth: No, he’s not. Edward: No, I’m not. Warwick: Edward! Elizabeth: Curtsey, scum!
episode 2Elizabeth: Edward, Warwick hates you! Edward: No, he loves me. Warwick: No, she’s right. I hate you now. Isobel: Anne! I’ve just found out I’m a pawn! Henry VI: I could be wrong, but I think I might be Jesus. Elizabeth: I’ve just been told my father’s dead. Audience: So have we. Margaret Beaufort: My son will be king! Gloucester: Hang on, I’m pretty sure I just foreshadowed that I’ll be king. Elizabeth: I’m going to put a curse on a bunch of people. Audience. Knock yourself out. I think we’ve lost interest.
episode 3Warwick: You’re my prisoner, Edward! Edward: I’m your King, cousin! Warwick: Where did he go? Elizabeth: Off with their heads! Edward: No, I’ve decided to forgive them. Elizabeth: Off with their heads! Edward: I’m your King, wife! Isobel: I’m still a pawn. Gloucester: Shouldn’t I be taking a ring to Mount Doom? Margaret Beaufort: I had sex. Didn’t enjoy it. Elizabeth: I need a son, mother. Jaquetta: Sorted. Welles: I’m confused. Jaspeer Tudor: You’re confused?! Elizabeth: I want Warwick’s ship to sink, mother. Jaquetta: Sorted.
episode 4Elizabeth: I’m a witch! I do bad things! Isobel: It’s all Daddy’s fault! George: I’m not going to be king? Warwick: No, but I can still make you rich. George: I’m changing sides again. Anne: Izzie! I’m a pawn, too! Warwick: Anne, sit down. When I was six, right before I married your mother, my father said I could choose any girl in England to be my bride. Now she, of course, had no say in it but I, a six year old boy, was free do make my own decisions. Anne: What are you saying, Daddy? Warwick: See, now, that was what we call sarcasm, poppet. It’s a crying shame that this version of you is such a clueless bint! Anne: Yes, Daddy. Daddy, why can’t I marry for love? Warwick: *sigh* Because you’re a pawn. Anne: Oh. Herbert: Here I am, all curly hair and swirly cloak, come to take back my castle. Margaret Beauofrt: You’ve been dead for two years! Herbert: Silence, woman! I’ll die later, I promise. Anne: The Bad Queen’s coming! Margaret of Anjou: Kneel! Warwick: I am kneeling. Margaret of Anjou: Kneel some more! Elizabeth Mother, let’s go do some witchy stuff. Cecily: Backstory, backstory, backstory. Jaquetta: Backstory. Backstory. Cecily: My backstory’s more tragic than yours. Jaquetta: Foreshadow, foreshadow. Backstory, infodump. Lady Sutcliffe: Isobel, you’re a limping gazelle. Isobel: Yes, I am. Margaret Beaufort: Henry, have I mentioned you’re going to be king one day? Elizabeth: Mother’s been arrested for being a witch! Jaquetta: It’s a fair cop. Elizabeth: Warwick’s coming! I’ll just nip down the street to sanctuary. Anne: I’m marrying a goth. I’d rather be marrying a hobbit. Edward Prince of Wales: A psychopathic goth! Now, just lie still and get ready for bad Lancastrian sex. Henry Tudor: I get it now, Mother! One day, I’m going to be king. Henry VI: Am I still Jesus? Warwick: You’re king again. See the pretty cardboard crown? Elizabeth: The baby’s coming. Jaquetta: It’s a boy!
Итак, старший сын герцога Йорка, Эдвард, граф Марч, отправился в Кале вместе с Ричардом Варвиком и Ричардом Салсбери.
читать дальшеТрагикомична история с молодым герцогом Сомерсетом, который, получив, наконец, из рук королевы Маргарет вожделенную должность капитана Кале, прибыл к крепости вечером того же дня, что и Варвик с компанией. Понятно, что в Кале его не впустили. Он скомпрометировал себя и ланкастерианцев, пытаясь договориться о совместных действиях с французами, причем впустую. А вот к Варвику в Кале стали собираться беглецы из Англии.
В конце 1459 года Сомерсет отправил сэра Ричарда Вудвилла, лорда Риверса, в Англию, чтобы тот получил там подкрепление, достаточное для осады Кале. Варвик прекрасно был в курсе всего происходящего в лагере Сомерсета, поэтому тут же послал Дингема и Венлока в Сандвич, куда они прибыли под видом... балтийских купцов. Лорда Риверса они взяли буквально тепленького, мирно спящего в кровати. Дополнительным бонусом для этих авантюристов стал сын лорда, прибывший накануне. Мало того, что они привезли в Кале Риверса, они привели с собой все большие суда, находящиеся в Сандвиче! Несомненно, лорд Риверс пережил много неприятных часов, когда Салсбери и Варвик крыли его на все корки, напоминая, что он был простым сквайром, пробившимся в ряды знати только благодаря Генри V, и стал лордом только благодаря несанкционированной женитьбе на Жакетте Люксембургской.
Риверс вытерпел поношения кротко, и правильно сделал: совсем скоро он, не вставший в позу оскорбленного самолюбия, возьмет свой реванш, став тестем короля Англии, того самого Эдварда-графа Марча, который обзывал его собачьим сыном.
В Ирландии у Йорка тоже шли дела неплохо, и пошли еще лучше после того, как Маргарет попыталась натравить «диких ирландцев» на герцога. Он даже выступил с вполне конкретным заявлением, что король Генрих никогда не позволял себе действовать так бесцеремонно, и что всю ответственность несет та личность, у которой в руках Большая Печать королевства.
леди Алис
Жене Салсбери, Алис, удалось бежать из Англии, и она присоединилась к Йорку в Ирландии. В отличие от Сис, она не попалась в руки людям королевы Маргарет, но она была персонально объявлена государственной изменницей, как и ее муж. Скорее всего, леди Анна привезла герцогу Йорку новости о том, что случилось с его семьей после того, как он бежал, оставив их без всякой защиты. Во всяком случае, в бытность герцога в Ирландии с ним случилось что-то, что очень сильно изменило этого обычно достаточно осторожного и дипломатичного человека. Поскольку лично у него было все более, чем в порядке, версия о целеустремленной мести выглядит вполне правдоподобно.
Справедливости ради стоит заметить, что для леди Сесилии ситуация не изменилась бы к лучшему, если бы герцог дал себя убить под стенами Ладлоу.
Бессмысленность страданий за идею прекрасно понимали и те лорды-йоркисты, которые остались в Англии. В Ковентри присягу верности королю Генри (вернее, королеве Маргарет) принесли и Стаффорд, и Мовбрей, и виконт Бурше, и Эдвард Невилл (лорд Абергаванни) – все родственники беглого Ричарда Йорка. Другие йоркисты даже приняли участие в разделе добычи, отобранной короной у «изменников» - тот же Уильям Герберт из Реглана.
Шесть пэров попали у королевы в немилость, выразившуюся в конфискации владений: герцог Йорк, его сыновья Эдвард (граф Марч) и Эдмунд (граф Рутленд), графы Салсбери и Варвик, а также лорд Клинтон. Владения последнего, впрочем, вряд ли корону обогатили, потому что лорд Клинтон был известен, как самый бедный из английских баронов. Понятное дело, все эти сэры были достаточно далеко от Лондона, чтобы их шкуры не пострадали.
Хуже обстояло дело с теми, кто был под рукой. Не наказать их за проявленные про-йоркистские симпатии было нельзя, но и казнить такое количество дворян было невозможно. В измене были обвинены оба лорда Стэнли, которым королева не простила уклонизма от участия в конкретных действиях, Грей из Повиса, Вальтер Деверос и в компанию попала Сесили, герцогиня Йоркская, со своими младшими детьми. Этих помиловал сам король. Или королева, кто знает. Плюс, в списках были еще около 20 человек из джентри и рыцарства, которые тоже были вне пределов досягаемости.
Йорк и Сомерсет
Традиционно считается, что сферой влияния йоркистов были юг и восток королевства, а ланкастерианцев – север и запад. В реале картина, разумеется, была менее стройной. Во многих областях Кента и на юге (в том числе, в Лондоне) йоркисты пользовались сильной поддержкой не столько благодаря Ричарду Йорку, сколько графу Варвику. Вообще сильно сомнительно, что движение йоркистов стало бы чем-то более значительным, чем обычная феодальная разборка, если бы Варвик не примкнул к герцогу. Мало того, что граф был богат, талантлив и успешен, он был еще и невероятно популярен среди населения. Он был щедр, харизматичен, и очень по-английски патриотичен - топил ганзейцев и французов, где видел.
Но в целом, ланкастерианцы были сами себе злейшими врагами. Получилось так, что в те краткие моменты, когда у власти находились йоркисты, правительство действительно что-то делало в плане улучшения управления страной, истребления коррупции и беззакония. Правительство же короля и пальцем не шевельнуло в эту сторону, хотя проблемы были известны еще со времен восстания Кэда.
Более того, ситуация в стране стала выглядеть угрожающей с точки зрения широких кругов землевладельцев. Распри между лордами и королями, заканчивающиеся казнями и конфискацией, не были уникальным явлением в Англии. Но обычно короли, казнив бунтовщиков, спешили утвердить временно конфискованное имущество за наследниками казненных – сын за отца не в ответе. Парламент же Ковентри посягнул на святое, включив в списки изменников не только конкретно бунтующих лордов, но и членов их семейств, включая малолетних детей.
И, конечно, у правительства короля Генри VI не было «чемпионов», личностей мало-мальски популярных в народе. А вот у йоркистов они были. Даже если не принимать во внимание тот очевидный по сегодняшний день факт, что правящая партия всегда не популярна, чем могли ответить ланкастерианцы на памфлет, прославляющий лидеров йоркистов, который кто-то приколол прямо на ворота Кентербери:
”Richard duk of York, job thy servant insigne… Edward, earl of March, whose fame earth shall spread, Richard earl of Salisbury named prudence, With that noble knight and flower of manhood Richard, earl of Warwick shield of our defence, Also little Fauconberg, a knight of greate reverence…”
А уж чтобы ланкастерианцам совсем не было скучно, за партию Йорка встал горой папский легат Франческо Коппини, которого папа, вообще-то, посылал в Англию для того, чтобы тот как-то получил от Англии поддержку для планируемого Пием II крестового похода. Как справедливо указывает историк Чарльз Росс, убийственное мнение папы относительно короля Генри («мужчина более робкий, чем любая женщина, абсолютно лишенный силы духа и энергии, полностью отдавший бразды правления в руки жены») полностью базируется на информации, которую Пий II получил от своего легата.
Можно усомниться в том, насколько такое описание Генри VI соответствовало действительности, особенно в пассаже о робости, но факт остается фактом. У королевской партии не было никого, кто мог бы вызвать не то, чтобы восхищение, но хотя бы симпатию населения королевства.
К началу лета 1460 года йоркисты были готовы вернуться в Англию. Вернуться, чтобы победить.
Результат "Пустыня" - это жизнь, которая тебя окружает! И то, насколько комфортно тебе в этой пустыне, показывает, как ты ощущаешь себя в жизни. На сегодняшний день тебе достаточно комфортно живется в этом мире.
"Куб" - это ты, отражение твоей личности! И характеристики куба отражают черты твоего характера. Местоположение куба говорит о том, что ты практична, и при необходимости можешь просчитать ситуацию наперёд. Точно знаешь, где и что у тебя находится - фен или колготки... Твой куб размером с холодильник. Это значит, что кропотливая работа тебя утомляет. Ты предрасположена к управлению средним по численности коллективом. Температура куба свидетельствует о том, что ты бываешь "холодна" с окружающими. Часто используешь это, как защиту от негатива. Сила отражения от граней - степень честолюбия. Ты не честолюбива. Тобой практически невозможно манипулировать, так как ты свободна от внешних оценок, по принципу: "главное, чтобы мне нравилось". Судя по другим свойствам куба, ты уже сформировавшаяся личность. Тобой очень сложно манипулировать, поскольку у тебя есть, практически по любому вопросу, своё обоснованное мнение. Ты тверда, когда речь идет о принципиальных вопросах. Твой куб очень легкий - это говорит о том, что ты очень "легка на подъём", быстро принимаешь решения, когда тебе важна ситуация. Про куб всё... Но, зная, что его характеристики - это черты твоей личности, возможно, ты осознаешь ещё что-то о себе. Теперь про лестницу...
"Лестница" - это твои друзья и, судя по её местоположению и размеру, ты самодостаточна и предпочитаешь решать свои проблемы сама, лишний раз не озадачивая друзей и подруг. У тебя есть друзья, чьи слова для тебя очень авторитетны. Материал лестницы указывает на то, что в основном, сейчас у тебя друзья из тех людей, что совсем недавно появились в твоей жизни. Судя, по количеству ступенек, ты "контактный" человек, притягивающий к себе людей. По этому, у тебя много друзей-знакомых.
Теперь про "цветы"! Это твои творческие планы. Они у тебя обширные. Ты погружена в них. К тому же твои творческие планы, скорей всего, относятся к одной сфере жизни. Эти планы реально осуществимы. Количество цветов говорит о том, что у тебя много творческих планов, но возможно они пока недостаточно конкретны.
"Ураган" - это жизненные неурядицы! Ты научилась справляться с жизненными неурядицами и поэтому легко преодолеваешь их.
1459 год начался в Англии под знаком королевы Маргарет Анжуйской. То, что она со своей командой были заняты личным обогащением, новым не было. Не было новым и то, что административная деятельность королевства была снова парализована, и король тратил больше, чем мог себе позволить. Новым было то, что Маргарет, еще недавно вежливо игнорируемая советом в своих попытках перехватить не только реальную, но и формальную власть у своего мужа, практически добилась своего.
читать дальшеПохоже, Маргарет получила доступ к государственной печати, для чего она, в свое время, и выдвинула на пост главного министра своего человека. И вот в апреле все ланкастерианцы получили призыв явиться в Лестер, взяв с собой настолько много людей, насколько это возможно. Для защиты короля, разумеется. Письма были, по большей части, просто запечатаны Большой Печатью, но некоторые были действительно подписаны королем. Неизвестно, знал ли Генрих, что он подписывает, и сомнительно, был ли он в день сбора (10 мая) даже в Лестере, потому что вскоре он прибыл в Нортхемтон. Если и был, то покинул город чуть ли не в тот же день, когда туда начали стягиваться его «защитники».
Маргарет, тем временем, посетила Шропшир и Чешир, возя повсюду сына, которому было уже 6 лет. Она придумала неплохой трюк: в обоих городах она устроила приемы, на которых ребенок собственноручно раздавал явившимся (а немногие посмели бы проигнорировать вызов королевы) значки в виде серебряного лебедя. Напомню, что лебедь был эмблемой покойного Хэмфри Глостера, последнего из братьев великого Генри V, которого в Англии знали и любили, заслуженно или нет. В хроники просочился слух, что королева вела переговоры с некоторыми лордами насчет плана уговорить Генриха отказаться от престола в пользу принца Эдварда (и понятно кого в роли регента), но идея повисла в воздухе. Очевидно, лорды-ланкастерианцы предпочитали иметь главой королевства витающего в облаках Генриха, а не цепкую и властолюбивую француженку.
Тем не менее, очень формальное правление Генриха VI с 1459 года трансформировалось в неформальное правление Маргарет Анжуйской. Его величество окончательно упустил бразды власти, а вот ее величество своей властью пользоваться умела.
Не исключено, что одним из факторов было отсутствие денег лично у короля. Пока королева богатела, король беднел. Он никогда не имел ни малейшего таланта в финансовом управлении королевством и собственными доходами, а его слепое упрямство, в результате которого финансами управляли не те, кто был компетентен, а те, кого Генрих считал своими, привело к ситуации, что король оказался яко благ, яко наг. Он продолжал раздаривать парадную одежду со своего плеча, которую приходилось потом у одаренных срочно выкупать обратно, потому что гардероб его величества был практически пуст.
Но было бы несправедливо утверждать, что Маргарет Анжуйская правила только золотом и страхом. Ее стали бояться, это несомненно. Она производила впечатление женщины, ”чье выражение лица было пугающим и взгляд ужасным, и для любого, вызвавшего ее малейшее неудовольствие, ее сдвинутые брови означали бедствия, и ее негодование означало смерть”. Но была у нее и другая сторона. Двор королевы – это сотни служащих разного ранга, и дела своих служащих королева Марго устраивала энергично. Несчетное количество браков было заключено за те месяцы, в которые королева ездила по графствам, несчетное количество джентри и горожан были ею лично облагодетельствованы.
Пусть с великими лордами королевства Маргарет Анжуйская была в открытой вражде, с некоторыми великими леди она сохраняла достаточно дружеские отношения до конца. Разумеется, подруг у королев быть не могло по определению. Но дружеские отношения – это не обязательно тесная дружба, это канал коммуникации, который женщины оставляли открытым практически при любых обстоятельствах, даже когда их мужья сходились в битве. Даже в условиях, когда королева лично враждовала с Ричардом Йорком, она продолжала состоять в переписке с Сесили Йоркской, с которой познакомилась и почти подружилась еще на пути в Англию. Во всяком случае, дамы были достаточно в приятельских отношениях, чтобы обмениваться новостями о здоровье детей. Статус, тем не менее, сохранялся: Сис иногда просила за мужа, но Марго никогда не снисходила до «уйми же ты своего муженька!».
Йоркисты сидели, по какой-то причине, тихо. То ли не хотели будить лихо, то ли искренне полагая, что они при деле и все в порядке. Но ничего не было в порядке, и королева сделала первый ход, вызвав в сентябре Ричарда Салсбери на совет. Вызов такого рода в те времена мог означать только одно, а именно, что вызванному будут предъявлены какие-то обвинения, в результате которых тот будет заключен в Тауэр, если не хуже. И доказывай потом свою правоту! Салсбери немедленно проинформировал о происходящем Варвика, собрал те силы, которые были в его распоряжении, и отправился в Ладлоу к Йорку. Они хотели бы дождаться появления на сцене короля, где-то проводившего лето, чтобы переговорить с ним, но Маргарет развязала полномасштабную военную операцию, подняв все силы, которые собирала всё лето, коротко проинформировав короля, что сторонники Йорка восстали, и посягают на престол.
Сара Гриствуд, написавшая ”Blood Sisters”, правда, упоминает, что летом три Ричарда были вызваны на королевский совет в дежурном порядке – и не явились, потому что совет был полностью упакован ланкастерианцами. Чарльз Росс пишет, что их снова не пригласили, как и их союзников – Кентерберийского архиепископа Томаса Бурше, его брата Генри, виконта Бурше, Уильяма Арунделла и Уильяма Грея, епископа Или.
Так или иначе, но на Салсбери, направляющегося куда-то из Ладлоу, напал лорд Одли, вокруг которого были сгруппированы люди из Шропшира и Чешира. Напал, потому что получил прямой приказ королевы, которая опередила королевскую армию, чтобы лично наблюдать за ходом сражения с колокольни ближайшего городка. Собственно, это была такая же засада, как в свое время на Варвика. Для Одли бой закончился смертью, лорд Дадли попал в плен – и это учитывая, что у Салсбери были с собой довольно небольшие силы (правда, артиллерия при нем была). Но армия была на подходе, и пришлось бы Салсбери плохо, если бы не настала ночь, и если бы один (!) фриар из Остина не устроил ланкастерцам ночное развлечение со стрельбой, в силу чего они были уверены до самого утра, что Салсбери глупо стоит на своих позициях. Можно только вообразить бешенство королевы, когда утром на предполагаемых позициях Салсбери не обнаружилось никого, кроме фриара, невинно объяснившего, что, возвращаясь в аббатство, он нашел большое количество оружия, и решил с ним поближе познакомиться, а стрелял, потому что ему было страшно.
Интересная, если не пикантная, деталь: Томас Стэнли, который должен был выступить в этой стычке на стороне королевы, на поле битвы не явился.
Салсбери вернулся в Ладлоу к Йорку. Варвик, оставив командование в Кале на своего дядю Уильяма, вместе с сэром Эндрю Троллопом и шестью сотнями военных из гарнизана Кале, высадился в том же Сандвиче, откуда тоже проследовал в Ладлоу, по какому-то капризу судьбы не встретившись с караулившим его неподалеку молодым Сомерсетом. Три Ричарда снова были вместе.
Ричард Невилл, граф Варвик
Известно, что Йорк, Салсбери и Варвик снова написали письмо королю, которое передали приору Вустера, и отрядили Уильяма Линвуда принести в кафедральном соборе торжественную клятву от их имени, что они вовсе не затевали смену династии. Но и это письмо не попало в руки короля, его задержал исповедник Генриха, который вернул письмо со словами, что короля они найдут на поле боя.
Достаточно странный поступок для прелата, но ведь военные действия уже были начаты королевой. Более того, при дворе не могло остаться тайной, что Варвик из Кале вел переговоры с герцогом Филиппом (Добрым) Бургундским на предмет брака наследника Ричарда Йорка, Эдварда, и племянницы герцога, Катерины Бурбон. Можно ли было в тех обстоятельствах доверять мирным намерениям Ричардов?
Филипп Добрый
Все верили в то, что Ричард Йорк замыслил переворот. И действительно, Йорк совершил нечто, не поддающееся нейтральному объяснению. Можно бесконечно спекулировать, зачем и почему, но фактом остается, что он объявил, что король умер, и даже велел служить по нему траурные мессы. А король появился на своих позициях 12 октября очень даже живым. Наиболее очевидным объяснением будет нежелание рядовых солдат сражаться против короля. Ричард Йорк рискнул блефануть – и проиграл. Таким образом, позиция йоркистов стала абсолютно безнадежной, и ночью Троллоп со всем гарнизоном, приведенным Варвиком из Кале, просто явился к королю сдаваться. Остальные йоркисты разбежались, кто куда.
Сам Йорк, со своим вторым сыном Эдмундом, бежал через Уэльс в Ирландию, где его встретили так, «словно второй Мессия спустился к ним с небес», по словам хроники.
Салсбери, Варвик, граф Марч и сэр Джон Дингем бежали в Девоншир, откуда, на рыбачьем судне, отправились в Кале. Известно, что капитан судна, не знающий пути через Ла Манш, наотрез отказался туда плыть, и что навигатором и капитаном во время плавания был Варвик. В Кале их встретили, как героев. С этого момента пути Ричарда Йорка и его старшего сына разошлись: мальчик вырос, и теперь занял свое место на страницах истории самостоятельной личностью.
Больше всех пострадала оставшаяся в Ладлоу жена герцога Йорка, когда бравая королевская армия ворвалась в замок, она ”unmenly and cruelly was entreted and spoiled”. Опять же, Гриствуд категорически не согласна, что эти слова означают в данном случае то, что они обычно означают. Дескать, женщина, герцогиня и леди не могла стать объектом насилия, но Гриствуд – журналист, а не историк. Специализируясь на сериалах, она может искренне верить в повальную рыцарственность времен Войн Роз, но она неправа. Войны Роз покончили с рыцарственностью, окончательно.
Ладлоу
Теперь уже ни у кого не осталось сомнений в том, кто правит в стране. И Маргарет смогла подобрать такой парламент, что тот выпустил прокламацию, объявляющую вне закона герцога Йорка и его сыновей (Рутленда и Марча), Салсбери, его жену и троих сыновей, лорда Повиса, лорда Клинтона, сэра Томаса Харрингтона, сэра Томаса Парра, сэра Джона Коньерса, сэра Джона Вентлока, сэра Уильяма Олдхалла, сэра Джона Дингема, Эдварда Бурше и могих других.
Они были объявлены изменниками, которых, вместе с их людьми, любой имел право убить без суда и следствия. Все имущество их было конфисковано ненасытной Маргарет. В будущем этот парламент, проводившийся в том же Ковентри, назовут «дьявольским парламентом». Герцогиня Йоркская, единственная пленница короны, могла только смиренно вручить свою судьбу в руки короля. То есть, королевы, конечно, и Марго не подвела свою приятельницу.
Для начала, конечно, Сис сдали на руки герцогу Бэкингему, который был женат на ее сестре, ярой ланкастерианке. И обращались с пленной герцогиней и ее младшими детьми там сурово. Но уже в январе Сесилия смогла оставить негостеприимный дом Бэкингемов, и переехать в имение Джона Фальстолфа, которым управляло в тот момент семейство Пастонов.
когда-то замок Фальстолфа был шедевром комфорта, где уже тогда были ватерклозеты, и в покои подавалась вода из водопровода
А все потому, что акт о конфискации, коснувшийся лично каждой супруги и каждого наследника лордов, объявленных изменниками и государственными преступниками, не коснулся Сесили. Ей даже назначили 1 000 марок годовых в качестве компенсации потерянных доходов. Конечно, такому мягкому обращению можно дать и другое объяснение: компенсация за то, что герцогине пришлось пережить после штурма Ладлоу.