Аффтар пишет про СССР Но прикол не в этом, а в том, что он, кажется, не только в СССР не жил, но и за предели родного "раёна" не выезжал! Особенно рассмешил пассаж про застекленные балконы, и умилил призыв безжалостно выбрасывать магазинные пакеты, что сейчас, кстати, страшно порицается "продвинутым человечеством", вообще-то. Да нет, там всё прекрасно, и комментарии тоже.
К моменту битвы при Гастингсе, Вильгельм Нормандский уже был отцом трёх сыновей (Роберт родился в районе 1051-54, Ричард – до 1056, Вильгельм 1056-60) и совершенно точно одной дочери, Сесилии, которая родилась летом 1066 года. Единственный ребенок, год рождения которого известен совершенно точно, потому что 18 июня 1066 года, Уильям и Матильда выпустили документ, в котором обещали девочку монастырю св. Троицы в Кане, который они же и основали. Свидетелями этого обещания в акте были названы сыновья Вильгельма, все трое.
читать дальше Герцог и герцогиня основали в Кане, собственно, два монастыря – св. Троицы и Сен-Этьенн, и не только потому, что любой порядочный нормандский граф, не говоря о герцоге, считал своим долгом либо одарить какой-либо религиозный дом, либо достроить/отремонтировать/перестроить, но ещё лучше – основать новый. В случае Вильгельма и Матильды, основание двух монастырей, мужского и женского, было их покаянием за брак, разрешения на который они просить не стали, а поставили Святейший Престол перед фактом. Для них не было секретом, что папа Лео IX персонально опекает своего родственника, юного императора Священной Римской империи Генриха III, с которой тесть Вильгельма уже много лет вел весьма профитную для себя войну. Впрочем, Лео IX вообще не был другом норманнов, которые ухитрились уже захватить и юг Италии. Тем не менее, ссориться с Нормандией и Фландрией папа не захотел, а просто обязал новобрачных признать свой «грех» родственного брака, без предварительного одобрямса церкви - основанием монастырей.
Почему именно младенца-Сесилию было решено отдать в монастырь, рассуждать можно долго. Эмма Мэйсон допускает, что это было как бы добровольным сверх-покаянием родителей, или «жертвой» ради благополучного исхода завоевания Англии, план которого выглядел, честно говоря, изрядной авантюрой.
Мне кажется, что уместнее более приземленное объяснение – любому благородному семейству была нужна своя абатисса. Историк-медиэвалист Фрэнк Барлоу, кстати, высказывался в своей версии биографии Вильгельма Руфуса, что и Вильгельма в детстве посвятили церкви. Потому что наследник у его отца был (Роберт), запасной наследник тоже был (Ричард), так что Вильгельм, третий сын, оказался как бы лишним, и его было бы логично направить на церковную стезю. Тем не менее, как отмечает Мэйсон, нет ни одного письменного свидетельства о том, что церовная карьера когда либо рассматривалась по отношению к Вильгельму. Да и его воинская репутация в будущем подразумевала обычное воспитание отпрыска благородного рода. Кроме выбора наставника, но об этом чуть позже.
К слову, дети герцога не просто обозначались как свидетели какого-либо административного акта своих родителей, но и присутствовали на месте в момент проставления своих печатей на этом акте, даже если были ещё в таком возрасте, что их кто-то держал на руках. Да, это было частью воспитания, но ещё и гарантировало, что никто из них не отступит в будущем от воли родителей, выраженной в документе. Эмма Мэйсон пишет, что «в будущем эти свидетели будут ставить под документом знак креста собственноручно, и придворный писец будет проставлять их имена рядом с этим знаком». Если честно, меня несколько царапнуло это заявление Мэйсон. Потому что в связи с празднованиями даты Магна Карта, английские историки отдельно возмущались термином «подписание Хартии Вольностей». Да, Хартия была написана кем-то, секретарем или переписчиком, но бароны и король заверяли свою договоренность только печатями, они её не подписывали. Но, возможно, в 1066-м действовали по-другому?
Не то, чтобы все аристократы тех лет были поголовно неграмотными, просто таков был обычай. Хотя не так уж редки были случаи, когда люди умели читать, но их никогда не учили писать – просто не нужно было. Под рукой всегда был человек, занятый этой работой. Да, это было явным раздуванием штата обслуживающего персонала, но каждая должность при дворе любой значительной персоны была ещё одной социальной связью с обществом, и только это имело значение.
Другой обязательной частью образования юных аристократов была теория военного дела. В те годы настольной книгой в любом благородном доме была De Re Militari Вегеция, написанная на рубеже 400-х, и состоявшая из четырех книг. Разумеется, к 1060-му эта книга во многом устарела, но её третья часть ставалась популярной. Помимо прочего, там говорилось, что «наилучшие планы – это те, о которых твоим врагам ничего не известно», и «лучше победить врага, устроив голод и наводя ужас набегами, чем в битве, где исход чаще решает случайность, нежели мастерство». Поэтому не стоит приписывать опустошающие целые территории рейды каким-то особенностям характера тех, кто их совершал – это была совершенно одобряемая авторитетами военная наука того времени.
Заслуживает также внимания момент, что Вегеций относился категорически негативно к использованию наемников, ратуя за национальную армию. В английских реалиях этот вопрос волновал умы довольно долго, так что если хронисты хотели вылить на какого-нибудь правителя ушат грязи, они обязательно писали про наемников. На самом деле, проблема, по-моему, была не столько в том, что наемники не будут рисковать так, как воодушевленные идеей верноподданные, а в том, что они стоят денег, и денег больших (то есть, эти деньги с кого-то собирали), и в том, что с капитанами отрядов наемников наниматель составлял договор, тогда как у баронских ополчений была всего лишь фиксированная оплата за день службы. А такого понятия, как национальная армия, в баронской Англии просто не существовало и существовать не могло.
Военную карьеру Вильгельма Завоевателя, к слову, часто сравнивали с карьерой Юлия Цезаря: Gesta Normannorum Ducum, I, p.xx; E. Van Houts, ‘Historical Writing’, in A Companion to the Anglo-Norman World, ed. C. Harper-Bill and E. Van Houts, (Woodbridge, 2003), pp.103-21, at pp.103-6. Таких же эпитетов не пожалели и для военных дел его сына, Вильгельма Руфуса.
Но до этих военных дел в нашей истории ещё далеко, так что начнем с детства нашего героя. Интересно, что после появления Вильгельма Руфуса на страницах истории в качестве свидетеля распоряжения родителей относительно судьбы его сестры, он полностью пропадает со страниц летописей. Третий сын есть третий сын.
Ричард был единственным из братьев, кто был в Англии с 1067 по 1069 годы. Он был свидетелем четырёх эдиктов отца, присутствовал на коронации матери, и был в Винчестере с родителями в апреле 1069 года. Очень похоже на то, что Завоеватель планировал передать Англию именно ему, этому элегантному и амбициозному молодому человеку, но Ричард не дожил даже до получения рыцарского пояса.
Год смерти Ричарда точно не известен. Даже обстоятельства его смерти разные хронисты описывают немного по-разному. Совершенно точно, это был несчастный случай на охоте. Ричард или оказался зажатым между лукой седла и толстой веткой орешника, или не смог уклониться от столкновения с сильно наклоненным деревом. Уильям из Малмсбери даже пишет, что Ричард умер от болезни лёгких, которая произошла от вдыхания туманного воздуха леса Нью Форест. Скорее всего, легочная болезнь, пневмония, действительно развилась у Ричарда, когда он неподвижно лежал после несчастного случая. А лежал он не меньше недели. Сопоставляя разные хроники и эпитафию на смерть Ричарда, историки пришли к выводу, что несчастный случай произошел 13 сентября, и, очевидно, 1069 года. Потому что после этой даты, Ричард не был свидетелем ни в одном из документов своего отца.
Проблема в том, что Вильгельм Руфус появился в этой роли только в 1074 году. Почему и откуда этот разрыв в пять лет? Одним объяснением может быть, что он действительно был послан в Сен-Этьенн. Но для получения образования или для того, чтобы принять со временем обет? Неизвестно. Даже его обещанная церкви сестра Сесилия, выросшая в монастыре, стала монахиней не сразу, а только в 1075 году, хотя и не достигнув возраста, в котором могла бы легально подтвердить своё собственное желание и согласие пойти монастырской стезей (для девочек, возраст юридической взрослости был обозначен с 12 лет, для мальчиков – с 14). Но именно в те годы шли дебаты против участия людей светских в монастырской жизни.
Герцог же мог быть осторожен с исключением сразу детей из светских жизни именно по причине возможной смерти кого-то из тех, кто был предназначен для управления и наследования (сыновья), и для заключения важных политических союзов (девочки).
С другой стороны, даже если Руфус сидел в Сен-Этьенн и учился, в ожидании того, куда государственная необходимость повернет его судьбу, это не объясняет его отсутствия в политической жизни. В эпоху, когда прелаты были рыцарями, а рыцари становились прелатами. Да и вообще, абсолютно ничто не указывает на то, что для Руфуса планировали церковную карьеру, кроме факта, что главным наставником его обучения был знаменитый Ланфранк.
Но дело в том, что Ланфранк был, в первую очередь, юристом и ученым, и во-вторую – учителем. Ну а то, что именно он стал первым аббатом Сен-Этьенн, было результатом его позиции по отношению к браку Завоевателя и Матильды. Как-то ситуация повернулась так, что он, изначально считавший такой брак незаконным без специальной диспенсации, оказался главным его защитником перед папой. И вряд ли дело было в том, что ему почти указали на дверь в Нормандии. Скорее всего, смена мнения была результатом особенностей работы разума ученого, привыкшего проверять и перепроверять свою гипотезу с разных точек зрения. В любом случае, поскольку Ланфранк получил для Завоевателя благословение папы с условием основания двух монастырей, ему же и пришлось стать аббатом монастыря мужского. Так что знак равенства между наставничеством Ланфранка и перспективами Руфуса на монастырскую жизнь ставить нельзя.
Но Ланфранк стал архиепископом Кентерберийским в 1070, и Руфус за ним в Англию не последовал. Означало ли это, что его формальное образование было на тот момент просто закончено? Возможно. Если Руфус родился в 1056 году, ему как раз исполнилось 14 лет – возраст, когда мальчик легально начинал считаться юридически самостоятельным мужчиной, и брал на себя обязанности по практическому управлению своей жизнью, хотя и, как правило, при помощи советников.
То, что Вильгельм Руфус до 1074 года не фигурирует в официальных документах, может быть и просто результатом того, что далеко не все документы той эпохи сохранились и дошли до нас. Причем, из тех, которые дошли, в первозданном состоянии сохранились те, которые хранились при монастырях, и хранились бережно, потому что касались дарственных этим монастырям. Те же, которые были в руках светских лиц, подправлялись неоднократно с течением времени и изменением амбиций и политических предпочтений бенефициариев. Так что печать Руфуса могда кое-где и быть, как и его свидетельская подпись, но оказаться удаленной впоследствии.
Конечно, Голливуд уже поднял этот фарс на достаточно высокий уровень, но сбоку постучали. Оказывается, когда медсестра или медбрат вынужден мыть попу и прилегающие к ней окрестности пациенту противоположного пола - это тоже сексуальное домогательство!
читать дальшеВо всяком случае, именно так написала в газету подруга молодой женщины с церебральным параличом. Типа, та вообще глубоко религиозный человек, а система унижает её до демонстрации наготы чужым мужчинам!!! Сейчас гремит полемика. Медики возмущены и оскорблены до глубины души, потому что женщин и мужчин мы в своей работе не видим - мы видим пациентов с определенными особенностями, и только это, и ничего больше. И да, мы систематически осматриваем приватные части пациентов, проводящих жизнь в подгузниках. По понятной причине повышенной опасности обзавестись кучей страдальцев с повреждениями кожного покрова разной степени тяжести в самых неприятных для лечения местах, где рана будет постоянно раздражаться.
Мы даже - о ужас! - периодически катетрируем пациентов, и у женщин выход мочевого канала чрезвычайно часто находится в стенке влагалища. И в худшем случае - достаточно глубоко, настолько, что приходится сначала "заморозить" всю площадь работ гелем, и уже потом пытаться найти, где эта чертова дырка и под каким углом, чтобы катетр пошел в мочевой пузырь. Вы думаете, мы видим при этом в упор половые признаки пациента? Нет. Мы думаем, что черт побери, где эта чертова дырка, и что делать, если катетрирование не получится, и стараемся не рыться более 2-3 раз, чтобы не травмировать слизистую. К счастью, такие особо сложные случаи чрезвычайно редки, но и простые случаи, когда у человека всё, как на анатомическом атласе, тоже редки.
Что при этом чувствует пациент? Ну, большинство озабочено сохранностью своего мочевого пузыря, так что переживают вместе. Тем более, что им паршиво только в первый день, пока мы не сделаем мануал для следующих смен - где находится искомое. Или пока врач не сделает временныё выход через полость живота прямо в мочевой пузырь. Может ли пациент в наших действиях найти сексуальное домогательство? Только в случае, если он болен на всю голову, и живет только на животных рефлексах. Такое бывает, хоть и редко, и к таким пациентам мы ходим парами. Причем, по возможности, в паре именно с мужчиной, если такой есть в смене. Потому что подобные пациенты ещё и агрессивны, как правило. Но это явно не случай той молодой дамы с церебральным параличом. Хотя психика там, конечно, съехала не попрощавшись, если она видит в процессе очищения её нижнего отдела от экскрементов что-то относящееся к сексу, и воображает, что её таким экзотическим способом домогаются, и в принципе видят в ней объект для домогательств. Просто слов нет.
Вот мужчины, отчего-то, не возражают, что с ними возятся женщины. Они могут возражать против мужчин, кстати. Но тут уж мы смотрим, кто в смене, и кого туда отправлять. Если в человеке полтора центнера, и он не может участвовать сам в процессе ухода, мы будем очень счастливы, если напарник - мужчина. Но мы действительно стараемся не травмировать старушек, если они просят не направлять к ним мужчин для помощи в принятии душа. Всё-таки, старые люди уже заклякли в своем видении мира, и не хочется их расстраивать без острой необходимости. Они честно говорят, что присутствие молодых мужчин заставляет их особенно остро чувствовать свою старость, дряхлость, дряблость. Иногда реакция удивляет их самих. Помню, как одна вполне ухоженная и хорошо выглядящая дама призналась, что не могла накануне несколько часов успокоиться от слез, после того как молодой красивый парень пришел сделать ей укол. Но она просто отметила, почему так случилось, и переговорила травму в долгом телефонном разговоре с дочерью, но никогда не требовала, чтобы мужчин к ней не посылали.
У нас бывают в пациентах экзоты, бешено возражающие против темнокожих медсестер и медбратьев, чисто которых неукоснительно растет, потому что наша система ухода и лечения на дому постоянно ищет работников, а не-финнам по-прежнему почти невозможно устроиться на работу там, где предложение превышает спрос. И знаете, что? Мы стараемся и таких пациентов не огорчать, если только возможно. Потому что хороший контакт между пациентом и медиком - важная часть успешного ухода.
Мы вообще стараемся. Стараемся, чтобы эти угасающие люди, которых выкидывают из больниц после инфаркта уже на третий день, и с переломом - через несколько часов, чувствовали себя дома максимально достойно и хорошо физически и морально, мы стараемся меняться пациентами, если у кого-то в листе обхода стоит тот, с кем контакта не получается, а у другого в смене с тем же пациентом прекрасные отношения. Например, достучаться до того дядька с подъемником реально могла только я. Мы орали друг на друга совершенно на равных Есть у нас ещё одна такая же прямолинейная, из Эстонии, но её под рукой как раз не было тогда, в отпуске она была. А есть несколько пациенток, с которым у меня контакт остался на уровне "здравствуйте-до свидания", а с другими они общаются совсем по-другому. Мы все люди.
Но, на мой взгляд, наша система здравоохранения сделала громную ошибку, упразднив годичную программу по обучению санитарок, и нагрузив медсестер обязанностями санитарок. А теперь уже и фельдшеров тоже. Хотели-то как лучше - чтобы у людей был дома хоть какой-то покой, чтобы не маршировало в дверь разных человек шесть в день. Один помыл-накормил, другой полечил, сделал измерения, сделал процедуры, требующие квалификации, третий (фельдшер) пришел для общей оценки состояния или по нашей просьбе, чтобы какой-то препарат добавить, убрать или заменить. А потом снова санитарка, потом снова медсестра, и вечером опять медсестра и санитарка. Это ж ужас кромешный, не говоря о том, что медсестрам и санитаркам придется метаться по участку, как перепуганным кошкам.
Так что в этом отношении всё сделано правильно, когда одна человекоединица делает всё три-четыре раза в день. Но вот престиж профессии пострадал непоправимо. Нас стали видеть просто прислугой, у нас исчез авторитет "белого халата", так сказать. А теперь вот ещё и сексуальными домогателями заклеймили. А потом удивляются, почему все перспективные молодые медсестры просто уходят из профессии вообще, а фельдшеры приходят только в крайнем случае, если больше нигде нет вакансий. Про врачей и не гооврю - их шестеро сменилось за прошлый год.
Эдвард Исповедник умер 5 января 1066 года. Корону свою он завещал Гаральду Годвинсону. Во всяком случае, так считается. На самом же деле, король Эдвард не был в состоянии даже говорить перед смертью, не то чтобы кому-то что-то завещать. Что-то с ним случилось в конце 1065 года, но что – совершенно непонятно. Возможно, несчастный случай на столь любимой им охоте. Возможно, просто кровоизлияние в мозг. Говорят, что король пришел в себя перед смертью, и указал рекой на Годвинсона, но как-то это звучит неубедительно. Другое дело, что Гаральд Годвинсон, разумеется, отчитался перед Эдвардом о результате своей поездки в Нормандию, и, разумеется, они не могли не упереться в ту же проблему, что и в 1052 году. Одно дело – решить коллегиально, что герцог Вильгельм Нормандский может лучше всех защитить Англию от грядущих неприятностей для страны без короля с наследственными правами. Совсем другое дело – убедить англосаксов, что пришлые норманны будут для них лучшими господами, чем их собственные эрлы.
читать дальшеГаральд и Вильгельм очень драматично обставили процесс принесения Годвинсоном клятвы поддержать кандидатуру Вильгельма – клятвой на мощах и реликвиях, что означало обязательство перед самим Богом, отступление от которого будет караться Святейшим Престолом. С которым, к слову, у Англии и без того были неважные отношения после того, как Робер Жюмьежский покинул престол архиепископа Кентерберийского. И всё же, следующий шаг, приучение местного населения к мысли о том, что норманны вернутся, требовал времени. Которого история Англии не дала.
Поскольку большая часть знати страны находилась в Лондоне по случаю празднования Рождества, большой совет был собран уже 6 января. Королем практически единодушно выбрали Гаральда Годвинсона – и тот согласился на коронацию, которую провели немедленно.
Нет, Гаральд не предавал своего слова, он просто действовал в сложившихся обстоятельствах так, как действует ответственный человек. Кандидатура герцога Нормандии или короля Норвегии членами совета даже не поднималась.
Единственной альтернативой Гаральду был юный Эдгар Этелинг, все особенности которого на тот момен были с частицей «не». Он не был назван королем Эдвардом как наследник, хотя был единственным прямым наследником короля Этельреда. Он не то, что не зарекомендовал себя лидером, что не было невозможным для молодого человека 14-15 лет, но вообще не имел никаких связей с англосаксонской аристократией, и даже не знал местного языка. Конечно, это не было его виной. Окружить его сверстниками, научить языку и привлечь к управлению должен был король. Но король не сделал для своего кровного родственника ничего. Впрочем, совершенно не известно, когда именно Агата с детьми прибыли в Англию. Известно, что сам Харальд ездин в 1056 году на материк, вторично передавая Эдварду Изгнаннику известие, что он нужен Англии, и на этот раз Изгнанник откликнулся (первое приглашение от 1054-55 годов он проигнорировал). Но весной 1057 года он прибыл в Англию один.
Судя по всему, ничто не предвещало болезни и смерти короля, так что он мог просто не успеть. Или считать, что трон должен занять Вильгельм Нормандский, а уж как – не его, Эдварда, забота. Ему приписывают кем-то услышанные слова, которые он произнес, выслушав доклад Годвинсона: «Heaven grant that these evils happen not in my time!»
Французский историк Огюстен Тьерри писал в девятнадцатом веке, что король Эдвард бредил: “The Lord has bent his bow,” he would exclaim, “the Lord has prepared his sword; he brandishes it like unto a warrior; his anger is manifested in steel and flame.” Но Тьерри не ссылается ни на какие источники в своей работе «История завоевания Англии норманнами». Даже биографы Тьерри признают, что для него первостепенной важностью был красочный язык и идеи классовой борьбы, которые тот перенес, в данном случае, на английскую почву одиннадцатого века. Так что, к сожалению, его труд в 700 страниц историческим исследованием считать не стоит. Но, к слову сказать, в культурном смысле работа Тьери оказала огромное влияние на то, как рассматривали историю завоевания буквально до нашего десятилетия. Если всё свести к классовой борьбе вилланов-англосаксов с феодалами-норманнами, можно отмахнуться от невероятно сложных внешних и внутренних обстоятельств периода, и выбрать сторону.
Поэтому я хочу обратиться к работе Марка Морриса, The Norman Conquest: The Battle of Hastings and the Fall of Anglo-Saxon England, которая вышла в 2014 году и имела ошеломляющий для научной работы успех. Даже при том, что Моррис явно «за норманнов» и не считает англосаксонскую Англию утерянным раем, он счел нужным перевернуть все доступные источники, чтобы расширить сцену действия за пределы привычной и до сих пор популярной в Англии установки «эти дикари-норманны нас завоевали».
Всё, что мы знаем об Эдварде Исповеднике и его характере, имеет источником единственную книгу Vita Ædwardi Regis, написанную в два приема. Первая часть посвящена практически полностью Годвинсонам, то есть, была заказана королевой Эдит для восхваления её рода. Вторая часть написана в 1067 году, и заточена на описании святости короля Эдварда. Поэтому относиться к утверждениям, что Эдвард проводил свои дни в молитвах и беседах с монахами, а также хранил девственность из любви к Богу, надо с известной долей скептицизма.
Даже пресловутое строительство Вестминстерского аббатства, превратившего захудалый монастырь, окруженный лесами и лугами, в административно-торговый район, было обусловлено не столько набожностью, сколько здравым смыслом и желанием перевести центр духовной жизни из Винчестера в Лондон. Винчестер был «датским» местом, где были захоронены Кнут и Хартакнут, и где до самой смерти в 1052 году жила Эмма, которую Эдвард, похоже, так и не простил. Собственно, Эдвард сразу обозначил, что местом его захоронения будет Вестминстер, а уж само строительство было затеяно архиепископом Кентерберийским, Робером Жюмьежским, и стоило тому удалиться в Нормандию, как темп строительства значительно снизился, и в 1066-м аббатство всё ещё не было готово.
Да и первая часть книги, посвященная Годвинсонам, представляет менее святой облик Эдварда – и гневен он там, и даже мстителен. Похоже на то, что главной целью книги было объяснение, почему Эдит не смогла родить наследника престола, и уберечь этим нацию от будущих пертурбаций. Поскольку объяснение «мой муж ненавидел меня настолько, что и не прикасался ко мне» ни одна женщина оставить в истории не захочет, образ короля-девственника, посвятившего себя Богу, эффективно переводил стрелки на собственно короля, не изображая его при этом негодяем.
Тем не менее, если бы личность Эдварда Исповедника была чем-то совершенно противоположным тому, что описано в книге, эту книгу высмеяли бы по всем европейским дворам. Но таки да – Англо-Саксонские хроники описывают его мирное восшествие на престол как проявление Божьего провидения, четверо наиболее близких королю норманнов были церковниками, и он действительно лечил подданных наложением рук. Что касается последнего, то подобную практику Эдвард начал ещё в Нормандии, одновременно с королями Франции, и привёз странный обычай в Англию. Да и сам Вильгельм Завоеватель писал о «милорде и нашем родственнике» короле Эдварде как о человеке «благословенной памяти», и заказал для его останков реликварий из золота и серебра.
Моррис считает, что короля доканала история с Тостигом. Когда тот, 1 ноября 1065 года, отправился во Фландрию с чадами, домочадцами и верными танами, король не мог сделать ничего, чтобы предотвратить все те будущие несчастья, которые предвещал отъезд Годвинсона. И он не мог, разумеется, потребовать от Гаральда Годвинсона, чтобы тот истребил брата с сопровождением раньше, чем корабли отчалили от пристани. Гнев и бессилие истощили Эдварда настолько, что он ещё сидел за Рождественским столом с собравшейся в Вестминстерской резиденции знатью, но уже 28 декабря не смог даже участвовать в церемонии открытия аббатства. Так о событиях пишет Vita Ædwardi Regis, хотя кто его знает, как там всё было на самом деле.
Так или иначе, когда король Эдвард лежал при смерти, обозначенного и признанного наследника престола в Англии не было. Не было даже четкой процедуры наследования престола. По обычаю викингов, король вполне мог быть и избранным. Что касается эпизода с назначением Гаральда королем самим Эдвардом, то Vita Ædwardi Regis буквально пишет вот что: «I commend this woman and all the kingdom to your protection’, he continues. ‘Serve and honour her with faithful obedience as your lady and sister, which she is, and do not despoil her, as long as she lives, of any due honour got from me». То есть, Гаральд назначался протектором королевства, не королем. Ну а преувеличенную заботу о благополучии жены, которую Эдвард при жизни предпочел бы видеть в монастыре, а не в своей спальне, можно списать на то, что Vita Ædwardi Regis была заказана именно Эдит. Но нельзя забывать и о том, что книга была закончена в 1067 году, после завоевания Англии норманнами и смерти Гаральда, после коронации Вильгельма, и этот факт мог найти отражение в том, какие слова вложили в уста лежащего в коме человека. Вильгельм мог вовсе не желать себе славы короля по праву победителя в схватке с другим королем. Схватка с незаконно (и вопреки воле почти-святого-короля) коронованным защитником королевства могла выглядеть политически более корректно.
Моррис считает, что Гаральд Годвинсон захватил корону, воспользовавшись тем, что он был самым богатым и мощным лидером среди «датчан», а согласие эрлов-англосаксов он, собственно, купил, женившись на Эльдгит Мерсийской, дочери эрла Элфгара. Хотя был давно женат «по датскому обычаю» на Эдит «swann hnesce», «нежный лебедь», с которой у него было три сына и две дочери.
С моей точки зрения, эта странная женитьба говорит просто о том, до какой степени Гаральд был выбит из колеи, и до какой степени не видел для себя из этой ситуации иного исхода, кроме неизбежной смерти в одной из предстоящих ему битв. Потому что никто, ни один герой не смог бы выжить в следующих одно за другим сражениях с самыми продвинутыми в регионе полководцами. В таких обстоятельствах, ему было совершенно безразлично, на ком там его женят. Мог ли он отказаться от короны? Разумеется, нет. Он был subregulus, которому умирающий правитель приказал защищать королевство, и которого эрлы королевства, без которых эта защита была бы невозможна, только что избрали королем и тут же потащили короноваться. Буквально сразу. Мог ли он сказать: погодите-ка, парни, я эту железяку, которую вы в руках крутите, год назад Вилли Нормандскому обещал, так что пойдёмте лучше выпьем за его здоровье.
Если бы только было хоть какое-то обсуждение кандидатур! Но его не было. За что винят Гаральда? Вильгельм, когда ему сообщили о случившемся, Гаральда не обвинил и проклятиями не разразился. Он выслушал посланника приватно, и потом был молчалив, хмур и зол, но не более того. Мог ли он оставить Англию в покое, и предложить помощь Гаральду? Увы, нет. Слишком много было свидетелей того, что он заявляет права на корону Англии, и что Гаральд Годвинсон поклялся его в этом поддержать.
О том, что было потом – известно. Герцог Вильгельм проявил чудеса распорядительности, и разбил измотанную предыдущими сражениями армию Гаральда. Гаральд погиб в этом бою, и тело опознавала его жена Эдит, которая, пожалуй, была единственной, кто мог это сделать по каким-то своим признакам, потому что тела после битвы выглядят сплошным кровавым месивом, по которому успели пройтись кони и люди. Захоронен Гаральд, по-видимому, в церкви в Боземе, рядом с гаванью. Гроб вскрывали в 1954 году, когда нашли, и вид скелета соответствовал описаниям Carmen de Hastingae Proelio, поэмы о битве при Гастингсе, написанной епископом Амьенским. Фотографии где-то сохранились, но разрешения на современную идентификацию останков церковь не дала, потому что перспективы этой идентификации выглядят более чем хлипко.
Эдвард Исповедник действительно был умным человеком и хорошим королем. Даже если сам он чувствовал себя норманном, а не англосаксом, он прекрасно понял, что триумфальным своим возвращением в английскую политику Годвин Уэссекский обязан не каким-то исключительным качествам, а тем, что местное население абсолютно не было расположено увидеть на ключевых постах королевства каких-то пришлых французов. К «своим» викингам-то у англосаксов аллергия поулеглась давно, привыкли. В конце концов, Кнут Великий оказался неплохим правителем, а остальные ассимилировались среди местного населения, и оказались не такими уж плохими парнями после того, как стали использовать топоры исключительно в мирных целях.
читать дальше В общем, король Эдвард решил попытать счастья с родней по англосаксонской линии, и пригласил ко двору Эдварда Этелинга, он же Эдвард Изгнанник – внука своего батюшки Этельреда через первый брак с Эльфгифу Йоркской. Уж этот-то парень не мог вырости никем, кроме как викингом, которые оставались единственной постоянной величиной в череде сменяющихся в его жизни стран и королевских дворов. Увы и ах, Эдвард Изгнанник совершенно некстати умер, едва ступив на английскую землю. Так что остался король Эдвард снова без наследника. Некоторая надежда, впрочем оставалась – Изгнанник привез с собой сына Эдгара и двух дочерей. Но Эдгару в 1057 году было лет шесть, так что объявлять его наследником король Эдвард не торопился. Возможно, потому, что Уэссекские были твердо намерены сами усесться на трон.
Вернее, сам-то Годвин ничего подобного для себя не планировал, но у него же было аж шесть сыновей! И, как заботливый отец, он тоже стремился обеспечить их по максимуму.
Счастьем в несчастье в этом плане было то, что самый старший, Свен, сам себя из-под отцовской заботы вывел. Уж чья там кровь взыграла – непонятно, но этот парень был, похоже, или вообще не в себе, или глуп, как сапог, или и то, и другое сразу. Для начала, он «обрадовал» своих родителей, объявив себя сыном Кнута Великого. Разумеется, леди Гита, его мать, такого поклепа на свою честь не потерпела, да ещё и представила четырех свидетелей того, что Свена она родила от своего законного мужа. В данном случае, постоянное наличие челяди рядом с хозяевами достаточно эффективно подрезало крылья слухам.
Потом Свен, уже владевший значительными землями (он был эрлом Херефордшира, Оксфордшира, Глостершира, Беркшира и Сомерсета), решил округлить свои владения за счет богатого монастыря в богатом рыночном городе Леоминстере, что в 11 милях от Ладлоу. Для осуществления этого плана, он то ли силой, то ли обольщением похитил Эдгифу, абатиссу монастыря. Наверное, всё-таки, обольщением, потому что вместе они прожили год, и Хакон, единственный сын Свена, был, скорее всего, именно от Эдгифы.
Чего не учел Свен, так это праведного гнева Эдуарда Исповедника по поводу похищения абатиссы. Гнева тем более бурного и праведного, что в кои-то годы старый Годвин не мог и рта раскрыть в пользу своего отпрыска – общественность бы не поняла. Не для того благородных дев отправляли на монастырскую стезю и наделяли богатством и дарами, чтобы потом они, вместе с дарами, падали в объятия всяким проходимцам. В общем, король с чувством глубокого удовлетворения изгнал Свена из королевства, а бедняжку Эдгифу воодрузили обратно в монастырь.
Впрочем, довольно скоро Свена изгнали и из изгнания (он был в Дании), и он вернулся домой, чтобы получить прощение короля. По дороге на королевский прием, Свен ухитрился убить своего кузена Бьёрна, хотя именно тот согласился замолвить за него словечко перед королем. После этого Свена объявили niðing, бесчестным, и снова изгнали.
Через год он снова вернулся. И тут-то у короля Эдварда получилось выпинать всех Годвинсонов сразу прочь из Англии, и Свена – навсегда, на этот раз. Поэтому, когда Годвин со своим выводком торжественно вернулся в Англию, Свен отправился в Иерусалим. Босиком – в буквальном смысле. То ли его дорогие родственники допекли, то ли атмосфера при дворе Балдуина, то ли в его бедной голове что-то в очередной раз сдвинулось, то ли он искренне тосковал о своей абатиссе. А тут ещё и его сын угодил в заложники в Нормандию. Что характерно, паломничество Свен выдержал, и даже оттуда вернулся, но этого уже не выдержал кто-то другой, и Свена по возвращению во Фландрию кому-то удалось убить.
Всё это поставило второго сына Годвина, Гаральда, на место наследного принца своего семейства. Человеком он был, похоже, толковым. Властным, но ответственным. Во всяком случае, в 1064 году, уже после смерти отца и в должности subregulus (лидер нации в дни военных действий), он отправился в Нормандию, выкупать младшего брата и племянника. Шторм занес его в Понтье, где его объявил свои пленником местный граф Ги I, но герцог Вильгельм прибыл в Понтое уже через несколько дней, и Гаральд отправился с ним воевать против Конана II Бретонского.
Воевали они героически и плодотворно, и тут как-то случилось так, что Гаральд пообещал Вильгельму поддержку, если тот заявит права на английский трон после смерти короля Эдварда. То ли друзья по оружию выпили больше положеного, то ли путешествие Гаральда в Нормандию изначально было продиктовано не столько долгом по выкупу родственников (никто ведь этого выкупа и не требовал), сколько сложившейся в Англии ситуации. Не факт, что у Гаральда вообще был при себе какой-то выкуп, потому что если бы он был, сумма была бы обязательно зарегистрирована норманнами, относящимся к документации всего и всех со странным для нации воинов фанатизмом.
Дело в том, что Тостиг Годвинсон в своей Нортумбрии додумался до повышения налога в Данелаге, где изначально осевшие там викинги и их потомки всегда платили не такой налог, как прочие англосаксы. Правление Тостига вообще было проблемным, с самого начала. Для северян, Тостиг был неженкой, причем подлым и ненадежным неженкой. Он распорядился убить двух выходцев из значительных в Нортумбрии семейств, хотя они находились при его дворе по охранной грамоте. Он был личным другом короля Шотландии, хотя по должности как бы предполагалось, что он будет защищать нортумбрийцев от набегов шотландцев. Не то чтобы нортумбрийцы были не способны защитить себя и сами, но в такой ситуации они не видели для себя смысла содержать Тостига. К тому же, Тостиг избегал северных реалий, предпочиная побольше находиться в южных поместьях семьи и при дворе короля, и если воевал, то воевал в Уэльсе, чисто в своих интересах и с использованием наемников.
Для Гаральда было совершенно очевидно, что ситуацию с братцем ему придется решать жестко и бесповоротно. То есть, погнать его из Нортумбрии в шею, и посадить туда человека, которого примут и будут уважать местные. И он прекрасно знал, куда побежит за утешением Тостиг – либо к тестю во Фландрию, либо, что хуже, в Норвегию, где Гаральд Хардрага всерьез считал, что в силу какого-то предполагаемого устного соглашения между королем Норвегии Магнусом и сыном Эммы Нормандской и Кнута Великого, что если кто-то из них умрет бездетным, другой унаследует его королевство, английская корона принадлежит ему. Как вариант, Тостиг мог метнуться и к своему дорогому другу Малькольму III. В любом случае, Англию ожидала война. В худшем случае, война на два фронта, с Норвегией и Шотландией. В совсем скверном случае – война на три фронта, если за Тостига вступился бы Балдуин Фландрский. А королю Эдварду перевалило за 60, и хоть на здоровье тот не жаловался, было понятно, что начинается решительная фаза в борьбе за английскую корону.
Гаральд Годвинсон предпочел поступиться личными амбициями (если они у него были, к слову сказать, власти и ответственности у него без короны хватало), но спасти страну. И он поклялся Вильгельму Нормандскому поддержать его, если тот сможет защитить корону и Англию. Ведь не от избытка же свободного времени он отправился с Вильгельмом в военный поход. Гаральд должен был убедиться, так ли хороша военная машина норманнов, как об этом говорят. Видимо, он остался доволен увиденным. Домой Гаральд Годвинсон отправился с племянником. Собственно, похоже, что Хакона просто отправили с дядей, потому что в Нормандии он никому особо нужен не был. Впрочем, никому малец не был нужен и в Англии. Вполне может быть, что он нашел свое место в жизни, но это место не было настолько заметным, чтобы оставить след в истории.
Чтобы понять сложности отношений между сыновьями Завоевателя и его собственную головную боль из-за этих сложностей, нужно совершить небольшой экскурс в правила распределения наследства, свойственные тому периоду, и в историю о том, как Завоеватель обеспечил своим сыновьям распределяемое.
читать дальшеНаследственные земли отца, патримоний, получал, как правило, старший сын. Чтобы обеспечить младших, родитель должен был подсуетиться. Конечно, любая семья стремилась, чтобы хотя бы кто-то из детей утвердился в сфере церковной, которая была дополнителеным каналом для усиления семьи в целом и продвижения интересов её отдельных членов в частности. Причем, если позволяли семейные ресурсы, строить карьеру на церковном поприще уходил кто-то из дочерей и кто-то из сыновей, потому что каналы влияния и социальные сети у мужчин и женщин были обычно разными. Но не всегда складывалось так, что в семье были дети, подходящие для церковной карьеры по складу ума и характера.
В случае герцога Вильгельма, он решил сначала подсуетиться, чтобы обеспечить всех своих отпрысков, а уже потом думать, что и кому завещать. Прелат в его семье уже, кстати, был - единоутробный брат Одо, так что сыновей надо было обеспечить чем-то более материальным: землями и властью.
Естественной территорией для расширения владений была Англия. Теоретически, повод был. Эмма, которая вышла сначала за Этельреда, а потом за сменившего его на троне Кнута, приходилась Вильгельму пра-тёткой. Практически, английский трон вакантным, конечно, не был. Собственно, на него было даже слишком много претендентов, начиная с детей Эммы от брака с Этельредом, которые спасались от отчима в Нормандии.
Собственно, вместе с Эдвардом, сыном Эммы и Этельреда, двинулись в Англию, после смерти сына Эммы и Кнута, многочисленные норманны, правильно рассчитывающие, что Эдвард без должностей и земель их не оставит. Эдакая "первая волна".
Проблема была в англичанах. Вернее, в потомках викингов, захвативших в Англии власть. Эдварду разрешили стать королем только при условии женитьбы на Эдит, дочери графа Годвина Уэссекского, одного из главных виновников гибели брата Эдварда, Альфреда. По-настоящему, Эдвард мог или положиться на своих норманнов, и переломить власть английских эрлов, или быть королем только формально, подчиняясь во всём английским магнатам. Заговор против Годвина возглавил Робер Жюмьежский (он же Робер Шампар), которого Эдварду удалось протолкнуть в архиепископы Кентерберийские. Почему не сам король? Потому что королю полагалось хотя бы формально быть отцом родным для всех своих подданных, и для викингов тоже.
Годвин имел основательные укрепления в Дувре. Мало того, его сын Тостиг женился на сестре тестя Вильгельма, Балдуина V. Это заставило вступить в игру графа Эсташа Булонского, который когда-то был женат на сестре Эдварда. Он, с довольно большим эскортом, нанес формальный визит своему родственнику через брак, и на обратном пути остановился в Дувре, под видом подготовки к обратной дороге. Под подготовкой граф Эсташ понимал реквизиции среди местного населения, что, ожидаемо, привело к вооруженной стычке между людьми эрла Годвина и людьми графа Эсташа. После чего последний кинулся обратно к королю Эдварду с горькой жалобой на Годвина Уэссекского. Король Эдвар приосанился, и повелел Годвину наказать людей в Дувре, нанесших такую обиду его гостю. Опять же, ожидаемо, Годвин Уэссекский наотрез отказался это делать. Более того, он посмел оказать сопротивление людям короля, отправившимся в карательный рейд. После чего Эдвард с чистейшей совестью смог объявить и самого Годвина, и его сыновей вне закона, и заставить их удалиться в изгнание. А супругу отправил в монастырь.
Уэссекские изгнались во Фландрию, где начали интриговать при дворе Балдуина V. А будущий Завоеватель, как говорят Англо-Саксонские хроники, быстро метнулся в Англию к дорогому родственнику. Но, пожалуй, просто присмотреться к ситуации на месте, потому что никаких договоров заключено не было. Во всяком случае, формально. Тем не менее, какой-то разговор между этими джентльменами про престолонаследие был, иначе дальнейшее поведение вовлеченных сторон будет выглядеть странновато.
Во-первых, прочие подданные короля Эдварда семейку Уэссекских крепко не любили. Тем не менее, когда он вернулся в Англию летом 1052 года, его, почему-то, встретили, как родного. Поддержка была настолько мощной, что Эдварду оставалось только вымученно улыбнуться и позволить графу то, что он уже сделал – вернуться. Правда, Годвину пришлось, согласно обычаю, отдать королю в заложники своего младшего сына Вульфнота, и внука Хакона (сына Свена). И тут начинается во-вторых.
Архиепископ Кентерберийский хватает подростков, и пускается в бега. Нет, всё понятно, что бежать ему было надо, ведь крайним в раздоре короля и эрла остался он. Вместе с ним, к слову, из Англии предпочли убраться и два епископа: Ульф Дорчестерский и Вильгельм Лондонский. Но довольно подозрительно, что они потащили парней прямёхонько к герцогу Вильгельму. По утверждению хрониста Вильгельма из Пуатье, «рыцаря и клирика», заложников к Вильгельму послал сам король Эдвард, который предпочитал видеть своим преемником норманна, нежели потомка ненавистных ему викингов-захватчиков. В конце концов, именно викинги сделали его изгнанником, лишили матери, престола и брата. От норманнов, среди которых он вырос, Эдвард видел только хорошее. Что касается англосаксов, они с королём остались друг для друга чужими.
Хроники Вильгельма из Пуатье ценны тем, что они писались в 1070-х, по горячим следам завоевания Англии. Плюс, как капеллан Вильгельма Завоевателя, он был своим человеком в кругах, где принимались решения. С другой стороны, именно это ставят ему в вину историки, обвиняющие его Gesta Guillelmi в пристрастности человека из внутреннего круга норманнов. Правда, историки эти – англичане, и среди них продолжает считаться хорошим тоном отвечать «англосаксы» на вопрос «норманны или англосаксы?». Хотя и вопрос, и ответ абсурдны потому, что датчане Годвин Уэссекский и его сын, Гарольд Годвинсон, имели к англосаксам лишь то отношение, что жили на завоеванных у англосаксов землях.
Историк Эмма Мэйсон, написавшая умную, но ужасно неуклюжую книгу о жизни Вильгельма Руфуса, напоминает пассаж из Gesta Guillelmi, что король Эдвард передал заложников Уэссекских Вильгельму в обмен на обещание того не делать попыток завоевания Англии при жизни Эдварда, и воспользоваться заложниками после его смерти. Тем не менее, на мой взгляд, это утверждение очень выпадает из контекста отношений между Уильямом и Эдвардом. Ничего не говорит о том, что Вильгельм собирался напасть на Эдварда.
Мэйсон считает, что финт с транспортировкой мальчишек в Нормандию был сольным проектом архиепископа Роберта. И ссылается на то, что хронисты 1050-х из Жюмьежа и Сен-Вандри ничего не писали о правах герцога Вильгельма на трон Англии, но очень много – о годах изгнания Эдварда и Альфреда, и о том, как герцоги Нормандии им помогали. Мэйсон считает, что они подводили базу под моральное право Вильгельма унаследовать Англию.
Но мне кажется, что всё могло быть гораздо проще. Вильгельм навестил Эдварда в тот момент, когда тот стал, наконец, свободным. Но оба джентльмена были людьми очень умными, и они не могли не предполагать, что Годвин со своим выводком вернутся, и что почти 50-летний Эдвард вряд ли сможет освободиться от навязанной ему жены, чтобы получить естественного наследника престола с другой королевой. Тем не менее, Эдвард мог хотя бы частично отомстить Годвину, заставив его почувствовать ту же боль, которую тот причинил ему. Выпад был личным: ты отнял у меня брата, я отниму у тебя сына и наследника твоего сына. Ведь, в конечном итоге, Вильгельм Завоеватель никогда не воспользовался тем, что у него в руках находятся заложники.
Судьба Хакона неизвестна, а Вульфнот дожил в заложниках до 54 лет. Нет, он не «умер в цепях в Солсбери», как утверждает русскоязычная Википедия. Вульфнот жил в Нормандии, при дворе Вильгельма, примерно так, как Генрих VII потом жил в Бретани: комфортно, но под стражей. В 1087-м, умирающий Завоеватель распорядился Вульфнота отпустить на все четыре стороны, но тот, проживший 35 лет в Нормандии, не видел ни смысла ни резона куда-то уезжать. Герой нашего повествования, Вильгельм Руфус, то ли распорядился, то ли согласился, чтобы Вульфнот приехал в Англию. Умер он в Винчестере, и, по-видимому, последние годы провел в местном аббатстве.
Для начала – совершенно шокирующее разоблачение: Вильгельм Рыжий рыжим не был. В его время, его именовали «Вильгельм, король англичан», или «король Вильгельм Младший». В детстве он, конечно, мог быть рыжеватым, но все современные ему хронисты писали, что король был светловолосым или, максимум, желтоволосым. А вот бородка могла быть и рыжей. Также, вряд ли он был краснолицым. Скорее всего, он, потомок норвежских викингов, был очень светлокожим, и легко краснел – от солнца, ветра, гнева и выпивки.
читать дальшеПервым Вильгельма II назвал Рыжим аббат из Abbaye de Nogent-sous-Coucy в 1114-1124-х годах, то есть хорошо так после смерти короля. Через несколько лет, монах Ордерик Виталиус из Нормандии, тоже стал употреблять кличку Руфус. Тем не менее, очень часто о Вильгельме, после его смерти, упоминали и как о Rus Rei, Красном Короле, и это могло вообще не иметь никакого отношения к его внешности. Во всяком случае, историк-викторианец Эдвард Фриман, который и начал живописать Вильгельма кровавым диктатором, использовал термин Rus Rei именно в контексте оценки правления этого короля. В понимании Фримана, разумеется.
Но вот если собрать всё это, и прибавить описания Уильяма из Малмсбери, то легко себе представить коренастого, невероятно сильного человека, легко вспыхивающего гневом, начинающего аж спотыкаться в словах в таких ситуациях, с обветреным лицом воина и меняющими цвет глазами, в которых плясали яркие искорки.
Родился Руфус в семействе, интересном во всех отношениях. Для начала, династия герцогов Нормандии, выходцем из которой был его отец, всегда была династией бастардов. Так что Завоеватель был только вполне полноправным звеном в цепи подобных ему предшественников.
Норвежец Ролло Пешеход был в числе тех викингов, которые захватили Руан. Тогдашний король Западной Франции хоть и назывался Шарлем Простаком, быстро сообразил, что с Ролло надо родниться, а не драться. На драку, правда, ресурсов у короля всё равно не было. Так что отдал он викингу свою дочь Гизелу, поставив условием принятие христианства. Ролло охотно стал и христианином, и королевским зятем, но стоило ему завоевать Байё, как он взял там себе в жены первую красавицу города, Поппу, «по норвежскому обычаю». То есть, просто стал с ней жить. В будущем, историки станут отрицать само существование Гизелы, а Поппу будут называть наложницей Ролло, но факт остается фактом: потомки первого герцога Нормандии Ролло, он же Роберт I Нормандский, происходят именно от этого союза.
Сын Ролло, Вильгельм Длинный Меч, женился на Литгарде, благородной девице из Вермандуа, но его сын и наследник родился от союза с бретонкой Спротой.
Этот Ричард Бесстрашный, в свою очередь, был женат на дочери Гуго Великого, Эмме, но детей ему родила красавица Гуннор, на которой он, опять же, женился «по датскому обычаю». Правда, пара действительно считалась официально женатой к моменту объявления их сына, Роберта II, наследником титула. Впрочем, бурная семейная жизнь Ричарда, обеспечившая его пятью сыновьями и тремя дочками, не помешала ему иметь на стороне ещё одну даму, от которой у него родились два сына и две дочери.
Его сын, Ричард Добрый, продолжил семейную традицию. Женился от на Аделе, дочери короля Франции, но сына и дочь ему родила «гражданская жена», имя которой не осталось в истории просто потому, что их Ричардом сын Николас был слишком мал, чтобы усадить его на престол, и в качестве правителя Ричарда сменил его брат, Роберт.
Тот самый Роберт Дьявол, он же Великолепный. Который, опять же, прижил сына Вильгельма от Эрлевы, не бывшей ему женой. Правда, у Роберта если и была в анамнезе супруга (есть неточные сведения, что он в какой-то момент был женат на сестре Кнута Великого), то на Эрлеве он точно не собирался жениться, пристроив её, после рождения сына, замуж. Сводные браться Вильгельма – именно от этого второго брака матери. Правильнее их было бы называть единоутробными, но это довольно редко употребляющийся в разговорной речи термин. Кажется, Роберт вообще не планировал жениться. Наследника престола он обеспечил, и мог теперь сосредоточиться на приключениях.
Вильгельм, который стал Завоевателем, остался сиротой в семилетнем возрасте. Вильгельмом Бастародом его, к слову, впервые назвал именно Ордерик Виталиус, и уже в 1120-х годах. А в своё время, Вильгельм воспринимался просто герцогом Нормандии. Правда, норманны и тогда занимались именно тем, что любили больше всего – воевали, и часто друг с другом, так что утвердить себя герцогом и прекратить межусобную грызню Вильгельму удалось только при помощи армии короля Франции. Но сделал он это качественно, показав всем, что воевать умеет и любит.
Как и все его предки, Вильгельм женился по политическим соображениям. Конечно, красочные легенды о жениховстве герцога предполагают, что он, в отличие от предков, свою избранницу искренне любил, но немалое значение имело и то, что линеаж Матильды Фландрской был великолепен. Похоже, Вильгельм уже тогда понял, что времена браков «по датскому обычаю» прошли, и если он хочет, чтобы его потомков при королевских дворах Европы воспринимали всерьез, ему надо войти в семью, которую уже воспринимают всерьез, и где наследников рожают жены, а не боевые подруги. Семья Балдуина/Бодуэна V была именно такой. И брак этот был нужен Балдуину ничуть не меньше, чем, чем Вильгельму, ведь он давно уже трепал земли императоров Священной Римской империи вместе с норманнами, и отказываться от такой политики не собирался. Собственно, поэтому Священный Престол и тянул с согласием на брак Вильгельма и Матильды – этот брак обещал много нехорошего Священной Римской империи.
Что касается предполагаемого фырканья Матильды по поводу незаконнорожденности Вильгельма, то это вряд ли. Её дед, Балдуин IV, совершенно без возражений женился на дочери деда Вильгельма. Того, который Ричард Бесстрашный. И за косы таскать невесту при всем честном народе Вильгельм не стал бы. Слишком важную роль она должна была сыграть в его правлении в будущем. Хотя, учитывая упрямство и железную хватку, которые Матильда показала в роли герцогини и королевы, покорной овечкой она замуж явно не шла. Но Вильгельм и не искал себе супругу, способную только глазки опускать.
В общем, эта пара подошла друг другу идеально, и, в отличие от череды своих предков, Вильгельм всю жизнь оставался верен жене. Матильда родила мужу четырех сыновей: Роберта, Ричарда, Вильгельма и Генри. Что касается дочерей, то совершенно точно известны три: Адела, которая вышла за Стефана I Блуасского, Сесилия, ставшая абатиссой, и Констанс, которая вышла за Алана IV Бретонского. С уверенностью утверждать, что были ещё три дочери (Агата, Аделиза и Матильда), невозможно – нет соответствующих записей в хрониках. Дочери, конечно, были важны в любой семье – именно через них скреплялись союзы и владения. Но историю делали сыновья.
Коллега угодила. Рассказывает и рыдает - от смеха.
читать дальшеВезла в канун Рождества младшего сына с его девушкой к себе домой. Остановилась на светофоре. И вдруг в неё впилилась со всей дури машина, ехавшая за ней. Ну, у Лизхен - старющая Шкода, которая как броневик. Собственно, только задняя фара в корпус ушла. А у въехавшей в корпус ушел весь перед. И, говорит, выбирается из той машины - Дед Мороз. То есть, Йоулупукки, конечно, но это одно и то же. Дедуган лет 80. Начинает совать ей свои права, и говорить, что ему некогда, его ждут, звони сама в страховую, а он поехал. Лизхен решительно сказала, что на такой машине он никуда не поедет, а её сын вызвал полицию и Скорую, потому как дед был в явном неадеквате. В общем, предполагаем, этот конкретный Дед Мороз своё отъездил. Ему как раз надо было на переаттестовку по правам, судя по дате на документе. Лизхен говорит, что, видимо, дед из-за маски и в заполошности её тёмную машину просто не увидел. Светофора, видимо, тоже. Вот редко кто может сказать, что ему машину Дед Мороз побил.
Ситуация глупая и для меня новая, но, может, кто-то подскажет, как в ней себя вести.
читать дальшеВ жж один товарищ строчит мне на личку всё более и более сексуальные послания. Уже до анатомических моментов добрался. Товарищ странный. Вообще странный. В третьем лице о себе пишет, и словно там два разных человека. То адекватное про технологии, то странное. Я долго пыталась перевести его заигрывания в нейтрально-деловое русло, но последние - это такой отпад, что надо что-то делать. Пойду работать, а вы подсоветуёте мне действующую стратегию, а? Мне-то хочется просто послать, но вдруг там реально раздвоение личности и надо что-то потоньше? Или просто человек троллит так?
...сидел кот Рододендрон (Родо). Прежде чем этого кота мысленно погладить, его надо найти:
"Котик Родо( Рододендрон), что лично разработал квест "Найди кота!" и запустил его в эти ваши энторнеты! На тестовой версии бесхвостая MirrinMinttu искала кота две недели, после чего квест было решено считать непроходимым!"
ПозитивищеУра. Только что позвонила начальница, что с 1.01 вступает в силу решение, что я буду делать только 50% контактной работы с пациентами. Одобрено и подписано. То есть, нормальные рабочие дни, по-прежнему вечерние смены, нормальная оплата, но физических усилий - только половина. И я намерена строго следить за тем, чтобы это была действительно только половина. Разрешила оповестить всех коллег. Освободившееся время предполагаю использовать для веб-работы, и со временем перетечь полностью в веб-службу. Вы даже представить себе не можете, как я счастлива!!!!! Вернее, может представить тот, кто двигается и работает на голимом упрямстве и таща себя вперед за шиворот.
Наконец-то что-то действительно начало меняться в моей жизни. Спасибо тебе, Мироздание, и искреннее спасибо тем, кто решение подписал не вредничая. Ведь для того, чтобы делать половину моей работы, возьмут кого-то на пол-ставки, а то и вообще придется перекраивать полностью количество работников в смену. То есть, чисто административно всё это довольно проблемно и затратно для работодателя. Впрочем, у работодателя на такие случаи наверняка есть страховка
читать дальшеЖесткий детектив. Ну как жесткий... Жертвы молят и голосят, маньяк наманьячил, куча трупов, куча уродов всякого калибра по ходу - всё в наличии. Но всё необычайно предсказуемо. Достаточно понятно практически в начале серии, чем закончится очередная история. Изюминка в главой героине, и это не её слух. Это совершенно необычный голос астматика на коротком дыхании, который своей глуховатостью придает образу шарм. И эта её манера стоять совершенно спокойно перед беснующимися и угрожающими всеми карами мужиками. Не отстраняясь, не отводя глаз. Тяжела ты, доля корейской женщины. При всей иерархичности общества, женщина-начальник, видимо, не котируется как настоящий начальник. Во всяком случае, в кино.
В общем, как бы и интересно, но довольно дюжинный товар.
Кто-то отчебучил. Или работодатель наш, город, или родное начальство. В листах дежурств стоит эпическая пометка:Воскресенье, 31.12 (суббота). То есть, поскольку 1.01, понедельник - это праздничный день, и оплата за работу идет двойная, они решили сэкономить, заплатив за воскресенье, как за просто субботу. Что, разумеется, совершенно незаконно. Что характерно, никто и внимания не обратил, кроме меня. Да, я подписалась работать в канун исключительно ради денег. Завтра я выходная, коллега поднимет этот вопрос с начальницей, и если та не вмешается, то коллега позвонит мне, а я - в профсоюз. Не знаю, почему я. Видно, после всех нелепостей последних месяцев я озверела так, что это видно невооруженным глазом.
читать дальшеДа, озверела. На смену "я знаю, что такие боль и беспомощность" пришло "моя боль для меня больнее". С тем же дядьком. Там следующий этап. Его единственная нога ему практически не подчиняется. То есть, сегодня перебраться на кровать для обработки он не смог. Я предложила вызвать дежурных его хосписа с подъемником. Отказался многократно и наотрез от подъемника. "Я пациент и вы должны". Неправильная установка. Калечить себя я не должна. Моя напарница тоже наотрез отказалась надрываться. Записали ситуацию в отчет о посещении, повернулись и ушли. Написала ещё в журнал передачи смен, что лично я отказываюсь работать с этим пациентом без специальных приспособлений. Если медсестрички из Саги настолько безумны, что потащат его руками, это их дело. Но, полагаю, и они не станут работать без подъемника.
читать дальшеРабота - нашефсё, как обычно. Поэтому готовить дома Рождество пришлось, как обычно, параллельно. Всё успела, всё приготовила, всё удалось. Две особенности в этом году. Во-первых, сделала классический английский фруктовый кекс по дружественному рецепту, в который было утоплено довольно много бренди. На работе аж спросили, какой у него процент крепости И ещё сделала на сладкое смесь взбитых сливок, творога и слив, замоченных на ночь в роме. Перемолола всё в блендере нафиг. Получился, опять же, десерт с градусами. Во всяком случае, привкус рома сильно чувствуется. Зато с красным вином промахнулась. Кислятина(( Но под окорок даже полезно. Честно выпили по рюмке, остальное когда-нибудь пойдёт на жаркое по-бургундски. Кажется, алкоголь в еде мне нравится больше, чем алкоголь в рюмке.
Вчера, пока крутилась у одной пациентки, увидела кусочек местной трактовки "Снежной Королевы". По этому отрывку мне вдруг пришла в голову мысль, что история Герды и Кая - это история Эвридики, которая пошла в Аид спасать своего Орфея. Потому что Кай, конечно, умер. Именно это и было его похищением "Снежной Королевой". На ютубе нашла фильм с английскими субтитрами, он выложен там отрывками:
Которое, почему-то, упорно называют католическим, хотя сегодня его празднуют и протестанты, и православные во всем мире, кроме России, и, по-моему, Греции.
рабочееЧем дальше в лес, тем толще партизаны. Я говорила, что у нас многие вообще ушли из профессии после того, как нам навесили работать во славу страны бесплатно 48 часов в год, и одновременно срезали с отпускных 30%. Стало последней каплей. А у меня последней каплей стали травмы сухожилий и спины, потеря трудоспособности на 2/5 (вообще больше, по мнению врача, но если написать больше 2/5, то это уже инвалидность), и то, что чем больше я болею, тем хуже оплачивается мой больничный.
Есть у нас один пациент, я и упоминала о нем. Диабет, то есть хоть он и ест как птичка, мои руки еле руки у него на поясе сходятся. Веса там, полагаю кг 130-140. Одна нога, вторая ампутирована выше колена. Знаете, почему? Потому что он довел ситуацию до гангрены, не обращаясь к врачу. Результаты анализов - все красным цветом, нормальных нет. Психика подвинута и всегда была подвинута. Сидит дядька на кресле инвалидном, с которого буквально течет моча, потому что специальная защитная пеленка не выдержавает, когда в неё льют целый день. другая субстанция тож присутствукт, но хоть не течет. Нет, он не хочет, чтобы ему всё это меняли несколько раз в день. Он готов терпеть нас только утром и вечером. Да, ему тяжело вставать на одну ногу, но - он в свой время отказался от костылей, теперь он отказывается от поднимающего устройства. Он отказывается ехать на обследования и госпитализироваться. Он отказывается от душа.
Тем не менее, мы с ним ладили идеально, он неплохой человек, просто он отказывается видеть своё положение таким, какое оно есть. Но сегодня он вообще не мог встать с кресла. Но наотрез отказался от ухода в кровати, где его можно хотя бы перекатывать. У него голова кружится, когда его в кровати обрабатывают. Попробовали мы с напарницей помочь ему подняться. Куда там, как мешок с камнями, причем скользкий мешок. ибо субстанции же. И тут наступил мой предел. Я ему озвучила, что или он отправляется в койку на обработку, или я умываю руки. Что я не намерена инвалидизировать себя ради его заскоков. Ну, сегодня дядьке свезло, у нас в смене был молодой мужик, мы его вызвонили. Как-то он его на несколько секунд удержал, чтобы я хотя бы подгузник застегнула. Но понимаете же, что ни о каком мытье его и кресла речь уже не шла. В общем, я этому уважаемому пациенту высказала всё, что я думаю о его ситуации и его поведении. Обиделся страшно. А меня аж коротило от гнева. Всё время перед глазами стояли строчки из расчетного листа "больничный оплачивается на 2/3". То есть, я уже стала полуинвалидом, меня уже наказали за это материально, а тут этот сидит и быкует.
Не знаю, что будет завтра, послезавтра и в прочие праздничные дни. Я категорически отказываюсь работать с этим человеком в имеющихся условиях. Ситуация патовая, ведь и остальные не из стали. Медбрат, который нам помог, тоже башкой крутил: почему мы должны двать себе жилы из-за того, что у человека туман в голове?! Что нам делать?! Завтра он снова у меня, в напарницах женщина-тростинка с больной спиной