Вильгельм Руфус - смерть Завоевателя

Время не щадит никого, даже королей-воинов, живущих подвижной жизнью. Летом 1087 года Вильгельм Завоеватель, который в более молодые годы выглядел физически «внушительным», был 60-летним грузным человеком. Всё ещё очень активным, но уже не настолько здоровым, чтобы пережить перегрузки без последствий. История о смерти Завоевателя широко известна - и лжива. Не было споткнувшей лошади, была беспощадная жара того лета, и решающий штурм Манта, столицы Вексена, из которой французский король совершал рейды в Нормандию. Физические усилия в тяжелых доспехах, да при убийственной жаре короля и доканали. Так записал Уильям из Малмсбери. Писавший позже Ордерик добавил к летней жаре жар от пылающего Манта, но и он о лошади не упоминает. У Завоевателя, состояние которого ухудшалось с каждым днем, фатально забарахлили почки, похоже – во всяком случае, такой вердикт вынесли его врачи, не давшие надежды на исцеление.



Вообще-то, Вильгельма стали мучать боли в животе уже в 1086 году, что сразу отразилось на состоянии дел в Нормандии. Когда Вексен стал нападать на Эврё, Завоеватель пластом лежал в Руане, глотая лекарства. «Английский король лежит в постели, как только что родившая женщина», - ядовито шутил Филипп Французский. «Ничего, - отшутился Завоеватель, - как только я пройду очищение, то зажгу сто тысяч свечей в его честь». История о споткнувшейся лошади стала циркулировать сразу после взятия Манта – уж очень ужасной была судьба сожженного дотла города, и она просто требовала какой-то легенды о наказании, но правда в том, что пожилой и больной человек свел себя непропорциональным состоянию здоровья физическим усилием в могилу несколько раньше, чем полагалось. Зато он умер как воин.

Завоеватель вернулся в Руан, и вскоре распорядился, чтобы его перевезли в церковь Сен-Эрвэ, где он мог укрыться от шума и суеты дворцовой жизни. Да и священники с монахами, которые должны были очистить его душу перед отбытием в Вечность, были под рукой и в своем элементе. Покаяние короля в грехах действительно заняло несколько часов. «Я родился для войны, и я запятнан всей той кровью, которую пролил», - просто признал Завоеватель. Впрочем, вряд ли его личные грехи были столь многочисленными. Скорее всего, присутствующим приходилось пережидать приступы боли, когда Вильгельм не мог говорить.

Разумеется, он сделал всё то, что делает любой порядочный христианин перед смертью – завещал разные, тщательно обозначенные, суммы денег бедным и церквям, особенно озаботившись тем, чтобы были восстановлены церкви в сожженном им Манте. Он также объявил генеральную амнистию, хотя изначально из неё был исключен Одо, епископ Байё, уж слишком большую угрозу он представлял для порядка вещей. Тем не менее, после просьб своего другого единоутробного брата, Роберта, Завоеватель амнистировал и Одо.
Руфус и Генри были немедленно к нему вызваны. Что касается Роберта, то он, почему-то, именно в тот момент был гостем французского короля, как пишет Ордерик. Как уже указывалось раньше, после смерти матери Роберт перестал показываться при дворе отца, но чтобы узнать о том, чем он все эти годы занимался, нужно читать уже его биографию и хроники Gesta Normannorum Ducum, II. Прибывшим младшим, Завоеватель напомнил, что формально сделал Роберта герцогом Нормандии перед походом на Англию, и это решение остается в силе – Роберт был первенцем, и получил наследственные отцовские земли, и бароны Нормандии давно принесли ему оммаж. Впрочем, все герцогские регалии, от короны до подсвечников, он передал в церковь Сен-Стефан, в Кан. Возможно, просто потому, что не хотел искушать того же Генри и тех, кто не был рад увидеть Роберта Куртгёза на троне герцога Нормандии.

Что касается Англии, не входящей в наследственные земли, то летопись Ордерика звучит несколько кучеряво. Вроде, Завоеватель был уверен, что любое управление Роберта будет управлением плохим, поэтому он, конечно, надеется, что его хороший сын Вильгельм принесет блеск в управление королевством (Англией), но не решается передать это королевство, завоеванное многими грешными деяниями, ни одному человеку, а только Богу, надеясь на Его милость, чтобы те старые грехи не стали бы ещё большим несчастьем в будущем.

Ордерик не был не только очевидцем, по даже современником этих событий. Он писал при Генри I и для Генри I. Поэтому очень легко заподозрить, что несвойстенное Завоевателю самоуничижение и отсутствие прямого указания Руфусу «Англию наследуешь ты» - это желание хрониста потрафить своему монарху. Но я подозреваю, что хитрый норманн просто решил разыграть свою последнюю стратегическую игру с самим Богом. Последняя воля умирающего человека должна была содержать определенные обороты, и признание своих грехов было важной деталью в деле спасения души. Даже если человеку не были свойственны раздумья о Вечности, сами обороты последней воли делали его кающимся философом. Это что касается признания грехов при завоевании Англии.

Что же касается того, что решение о наследовании королевства он передаёт Богу, то Завоеватель сделал именно так самым буквальным образом. Он велел написать письмо архиепископу Кентерберийскому о признании преемника, запечатал, и передал Руфусу с отцовским поцелуем и приказом бросить всё, и немедленно пересечь Ламанш. Для вручения письма адресату. Известие о смерти отца застало Руфуса уже в Виссане.

Говорят, что умер Вильгельм удивительно спокойно. Он хорошо выспался в ночь на 9 сентября, и проснулся под звук колокола.
- Который час? – спросил он.
- Сен-Мэри звонит шесть утра, был ответ.
- В таком случае, я вручаю себя её милости, - сказал Завоеватель. Затем он поднял глаза и руки к небесам – и умер.

Собственно, на этом лепота и закончилась. Очевидно, Вильгельм полагал, что младший сын, Генри, останется в Руане и проведет похороны, а затем вызовет Роберта, чтобы тот принял командование Нормандией. Но отец переоценил приятные манеры младшего сына. Получив отцовское распоряжение на компенсационное наследство в 5 000 фунтов, красавчик Генри поспешил утвердиться в унаследованном, и был таков. Руфус был уже на пути в Англию. Роберт так и не появился. Кажется, он просто не ожидал, что отец не изменит своего распоряжения о Нормандии.

Что делают бароны, когда их предводитель умирает, и рядом нет никого, кто бы мог принять командование? Правильно, скачут во весь опор домой, в свои замки, и готовятся отражать нападения дорогих соседей. Что делают горожане, видящие, как воинские контингенты со всей возможной скоростью покидают их город? Правильно, впадают в панику и истерику. Именно это и случилось в Руане. Каким-то образом, священникам и монахам Сен-Эрвэ удалось восстановить порядок. Но тело Завоевателя надо было подготовить и перевезти в столицу, в Кан. А ни одного человека, кто мог бы организовать эту процедуру, в городе не осталось. В конце концов, некий рыцарь Эрлуин махнул рукой на иерархию, сам нанял бот, и сам организовал транспортировку гроба на бот и в Кан. За свои кровные, к слову.

В Кане, городе столичном, встречать тело Завоевателя вышли по протоколу, но тут в городе начался пожар, и народ кинулся сломя голову его тушить. Тем не менее, хотя бы монахи не впали в панику, и гроб таки внесли в собор. Но приключения покойного Завоевателя просто не могли закончиться таким тривиальным финалом как смерть! Когда поминальная служба была уже закончена, и епископ задал формальный вопрос, все ли присутствующие прощают покойному все нанесенные тем вольно или невольно обиды, один тип вышел вперед и заявил, что, вообще-то, они все тут толкутся на его земле, которую покойный Вильгельм незаконно отдал аббатству. Так что прощать такую наглость покойному он вовсе не собирается, а наоборот - похороны, как хозяин земли, на которой они стоят, он запрещает. Поднялась беготня, в процессе которой выяснилось, что горожанин говорит чистую правду. Потом аббатству пришлось срочно договариваться о подходящей за выкуп земли сумме, искать деньги и платить возмутителю спокойствия.

Наконец, спокойствие было восстановлено, и, под пение церковного хора, гроб стали опускать в склеп, в каменный саркофаг. Но, по-видимому, саркофаг был приготовлен в лучшие дни Вильгельма, а гроб – по меркам погрузневшего и распухшего тела, так что опускающим гроб стало понятно, что в каменный саркофаг он не влезет. Тогда кто-то додумался тело из гроба вынуть, и положить его в саркофаг как есть, но в процессе вытряхивания и уминания в тесном подполье, подгнившие ткани не выдержали и лопнули в районе живота. Наверное, монахи, возившиеся у саркофага, выскочили из склепа одним прыжком, но об этом Ордерик ничего не пишет. Но он упоминает, что конец упокойной службы был несколько смят.

Вообще, Ордерик не был хронистом, враждебным Завоевателю. Напротив, собственно. Но - «его там не было», как говорится, и его патрона тоже, так что полагаться ему для описания данных событий приходилось на имеющиеся в распоряжении истории и анекдоты. Поэтому нельзя на 100% поручиться, что всё на похоронах Завоевателя было именно так. Но то, что вся процедура не была скучной – это точно.

@темы: William II

---

Старый Новый год

А здесь - злой Нуути уносит Рождество)) К тому же, от него откупаться положено тем, что от праздников осталось, а то и натворить что-нибудь может!

---

Вильгельм Руфус - сыновья Завоевателя

Сыновья Вильгельма Завоевателя наверняка не проводили своё детство вместе. Руфус был младше Роберта на 6-8 лет, и старше Генри лет на 10. Что касается их характеров, то из многочисленных хроник можно сделать вывод, что Руфус имел больше общего с Робертом, а вот Генри – с Ричардом, пожалуй, если говорить об элегантности и амбициозности. Роберт и Руфус оба были крепкого строения, любили воинские упражнения, и даже разделили такую особенность характера, как персональную щедрость. Что, неизбежно, привело к тому, что Руфус формировался как личность в постоянном стремлении превзойти Роберта, быть лучшим во всём. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из хроник Уильма из Малмсбери и аббата Сюгера из Сен-Дени. Положения не улучшало то, что Роберт был главным наследником отца, то есть уже в чем-то выше Руфуса. И понимание, что любое достижение Роберта или Руфуса всегда будет сравниваться с достижениями Вильгельма Завоевателя. То есть, обоим надо было сильно постараться для того, чтобы не остаться в истории просто сыновьями своего отца, а выступить отдельными героическими фигурами.



Что оставалось Генри, который явно не мог догнать в воинском мастерстве братьев уже в силу возрастной разницы? Только кичиться своим образованием и утонченностью, причем иногда намеренно задевая демонстрацией этих качеств даже отца. Завоевателя такими уколами было не пронять, а вот братья не раз и не два задавали Генри взбучку, доводя его до слез. Правда, Уильям из Малмсбери не пишет о подробностях.

Что касается отношения Завоевателя к своим сыновьям, то он не избежал, конечно, типично родительских ошибок, придумывая им домашние прозвища. Это он наградил Роберта кличками Куртгёз и Гамбарон (толстоногий). Скорее всего, прилипшая к Вильгельму-младшему кличка «Руфус» тоже была дана отцом. Мальчишки выросли, стали юношами и мужчинами, а папаша продолжал называть их детскими кличками. Естественно, Руфусу и Генри не приходилось задумываться над тем, как обозвать своего старшего брата, чтобы задеть его посильнее. Потому что если в истории сохранилась только кличка Роберта «Кургёз», то толстоногим он перестал быть давным-давно, как только вышел из младенческого возраста. Так что, думаю, это Роберт задавал взбучки Генри, потому что «Рыжий» - это вовсе не обидно, а вот обзывание молодого рыцаря и главного наследника толстоногим было, естественно, очень задевающим.

Тем более, что главный наследник таковым себя не чувствовал. Он просил у отца для себя Нормандию и графство Ман, но Завоеватель то ли попросил его подождать (версия Ордерика), то ли вообще прогнал в неприличных выражениях и зычным голосом (версия Малмсбери). А потом младшие, всё это слышавшие, ещё и придумали совсем не безобидную по тем временам выходку. Все они были в Л’Эгле во время инцидента, в одном доме, и Руфус с младшим забрались наверх, на галерею, и обозначили там свое присутствие изрядным шумом. А когда Роберт со своим сопровождением проходили под галереей, молодые люди помочились на них сверху. Двое сопровождающих Роберта дворян, Ив и Обри, обвинили Роберта в том, что его его покорное поведение – позор для них всех, и скоро не останется никого, кто захочет быть в компании такого мямли. Причем, кажется их оскорбило именно то, что их обгадили сверху, то есть Руфус (уже в силу возраста явно бывший заводилой) знал, как надо учинить обиду с максимальным ущербом для обижаемого. И Роберт ринулся наказывать братьев. Естественно, король вышел на шум, и утихомирил свой выводок одним рыком.

А ночью Роберт со своими людьми устроили налет на королевский замок в Руане. Сенешаль замка свою территорию отстоял, конечно, и первой реакцией самого Завоевателя был смех: «By God’s resurrection, our Robin Curthose will become a hero!». Малыш Робин, да... Отец не заметил, что его сынуля сам уже стал взрослым мужчиной? В любом случае, Завоеватель перестал смеяться, когда его старшенький не вернулся с повинной головой, а продолжил бузить в Нормандии. А тут ещё Филипп I Французский подлил масла в огонь, отдав Роберту сильную цитадель Жерберуа, на самой границе с Нормандией. Естественно, Завоеватель кинулся Жерберуа осаждать, и это стало очень серьезной осадой с большими потерями с обеих сторон. Говорят, что в одном из сражений Роберт лично ранил отца в руку и убил его лошадь. Руфус тоже был ранен во время осады.
Мог ли Руфус в тот момент решить, что станет главным наследником отца из-за поведения Роберта? Разумеется. В конце концов, он-то был хорошим сыном, всегда воевавшим вместе с отцом, и остававшимся с ним в дни мира. Тем не менее, постоянно находится рядом с таким человеком, как Завоеватель, было психологически сложно. Уж слишком доминирующей фигурой он был. Мэйсон уверена, что привычка Руфуса спотыкаться в речи в моменты волнения и наплыва чувств – результат сильного подавления его личности в детстве. Правда, она допускает, что подавляющим авторитетом мог быть и Ланфранк, человек сильного темперамента, блестящий оратор, обрушивающий все свои ресурсы на несогласного с ним. А я подозреваю, что это – результ самоподавления личности, свойственной людям со взрывным и агрессивным темпераментом, пытающимся вести себя в кризисных ситуациях социально конструктивно.

Что касается Матильды Фландрской, то о её отношениях с младшими сыновьями записей не осталось – уж больно много места заняли описания отношений матери со старшим сыном. А именно то, что она посылала ему деньги, хотя Роберт имел привычку тратить большие суммы «на жонглеров и шлюх», хотя муж вполне ясно запретил ей потакать старшенькому. Когда материальная поддерка Роберта была продолжена и в дни ссоры отца с сыном, Завоеватель наорал на жену, что она разрушает его государство. Она, его регент, скооперировалась с его врагами! Матильда не устыдилась и не раскаялась. Своё трачу! – заявила она, и добавила, что если бы Роберта убили и закопали, она отдала бы всю свою кровь до последней капли, чтобы его оживить, не то что какие-то там деньги. Говорят, что Завоеватель был в такой ярости, что велел схватить и ослепить её курьера, Самсона Бретонца, но тот успел сбежать под защиту монастыря Сен-Эвре, где аббат был вынужден принять его в монахи по приказу Матильды.

Как воспринимали действия матери Руфус и Генри? Естественно, без восторгов. Помимо её явного фаворитизма в пользу Роберта, она действительно финансировала своими дотациями восстание сына против отца. Хотя она могла видеть ситуацию по-другому. К счастью, в 1080-м году Роберт, находившийся во Фландрии, с отцом помирился, и в 1081 все три брата были в Винчестере, и впоследствии и Руфус, и Генри несколько раз фигурировали в качестве свидетелей распоряжений короля сольно, без присутствия остальных братьев.

Что касается Роберта, то его послали в помощь епископу Одо наказать нортумбрийцев за убийство даремского епископа Валшера. Там получилось так, что один из рыцарей епископа убил в ссоре одного из советников епископа, англосакса, и когда Вальшер поехал к родственникам убитого в Гейтсхед, на него напали, а когда он укрылся в церкви, то нападающие подожгли и церковь. После рейда по Нортумбрии, Роберт был отправлен на переговоры с королем Шотландии, которые не стали дипломатическим успехом, но в результате этих переговоров была построена цитадель, получившая название Ньюкастл, назначением которой была защита Дарема. Все сыновья были с Завоевателем и во время его похода на Уэльс, который заслуживает упоминания уже потому, что Англо-саксонские хроники пишут, что королевские войска одержали победу и освободили многих угнанных в Уэльс людей, а вот хроники Уэльса, называющиеся Хроники Принцев, пишут, что король сходил в паломничество в Миневию, где сделал подношения.

В 1083 году королева Матильда заболела, и умерла 2 ноября. После её смерти стало понятно, что именно она была объединяющей силой в отношениях мужа и старшего сына, потому что с 1084 года Роберт перестал появляться при дворе Завоевателя. Насколько известно, Вильгельм Завоеватель был просто образцом супружеской верности. Есть только одна сплетня, которую рассказал Вильгельм из Малмсбери (подчеркивая, что это именно сплетня), что у Завоевателя была интрижка с дочерью священника, и что когда королева об этом узнала, она велела связать девицу по рукам и ногам, и отослать в таком виде Завоевателю. А тот настолько разгневался, что велел забить королеву до смерти лошадиной уздечкой. Хочу сказать, что сплетня о связи с дочерью или племянницей священника вообще была популярна в те времена в качестве средства очернения чьей-то репутации.

Что касается личной жизни сыновей Завоевателя, то какой был она ни была, никаких официальных попыток устроить их судьбу в плане женитьбы он не предпринимал. Роберта, собственно, в 1063 году «обручили», как теперь говорят (на самом деле – женили), на сестре графа Мана Герберта II, Магарет, но та успела умереть раньше, чем Роберт вырос до возраста брачных отношений. Кажется, это всех устраивало, на самом-то деле. Естественно, какие-то сведения о любовницах, конкубинах и бастардах молодых людей оставалась в хрониках только в связи с чем-то выдающимся. Как правило – в связи с их действиями по устройстве судьбы этих бастардов.

Например, Роберт выдал свою незаконнорожденную дочь за барона Сен-Санса, Элиаса, дав за неё богатое приданое, и признал двух сыновей-двойняшек, Ричарда и Уильяма, от какой-то любовницы священника из Жерберуа, которая представила ему великовозрастных детишек уже в бытность Роберта герцогом Нормандии, и смогла его убедить, что и она, и эти парни имеют к нему отношение (сам он прелестницу и не вспомнил, конечно). Впрочем, Роберт торопился в крестовый поход, так что заботу о его нагулянном потомстве пришлось взять на себя Руфусу. Об Уильяме Фиц-Роберте известно, что он с 1106-го воевал в Святой Земле, и около 1108-го года стал лордом Тортосы. После 1110-го, никаких сведений о нем не найдено. Ричард, кажется, погиб – опять же, во время охоты.

У Вильгельма Руфуса родился примерно в 1080-81-м году сын-бастард Бертранн, которого он в 1100-м женил в благородное семейство. Мать неизвестна, но она была, скорее всего, из проживающих в Англии норманнов – судя по имени ребенка. Об этом написал в начале семнадцатого века Бейкер в своей A Chronicle of the Kings of England. Он нашел документы, в которых Руфус устраивал земельные владения сына к его женитьбе. Я этой работы пока не видела, так что не могу сказать, называется ли там имя семьи Бертранна, и что с парнем стало в дальнейшем.

Имена некоторых подруг Генри даже известны, как и факт, что этот красавчик был счастливым отцом 24-х бастардов: девяти сыновей и пятнадцати дочерей.

@темы: William II

---

Какой дивный бред!))

maxim-nm.livejournal.com/385638.html

Аффтар пишет про СССР Но прикол не в этом, а в том, что он, кажется, не только в СССР не жил, но и за предели родного "раёна" не выезжал! Особенно рассмешил пассаж про застекленные балконы, и умилил призыв безжалостно выбрасывать магазинные пакеты, что сейчас, кстати, страшно порицается "продвинутым человечеством", вообще-то. Да нет, там всё прекрасно, и комментарии тоже.

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - карьерные возможности

К моменту битвы при Гастингсе, Вильгельм Нормандский уже был отцом трёх сыновей (Роберт родился в районе 1051-54, Ричард – до 1056, Вильгельм 1056-60) и совершенно точно одной дочери, Сесилии, которая родилась летом 1066 года. Единственный ребенок, год рождения которого известен совершенно точно, потому что 18 июня 1066 года, Уильям и Матильда выпустили документ, в котором обещали девочку монастырю св. Троицы в Кане, который они же и основали. Свидетелями этого обещания в акте были названы сыновья Вильгельма, все трое.

Герцог и герцогиня основали в Кане, собственно, два монастыря – св. Троицы и Сен-Этьенн, и не только потому, что любой порядочный нормандский граф, не говоря о герцоге, считал своим долгом либо одарить какой-либо религиозный дом, либо достроить/отремонтировать/перестроить, но ещё лучше – основать новый. В случае Вильгельма и Матильды, основание двух монастырей, мужского и женского, было их покаянием за брак, разрешения на который они просить не стали, а поставили Святейший Престол перед фактом. Для них не было секретом, что папа Лео IX персонально опекает своего родственника, юного императора Священной Римской империи Генриха III, с которой тесть Вильгельма уже много лет вел весьма профитную для себя войну. Впрочем, Лео IX вообще не был другом норманнов, которые ухитрились уже захватить и юг Италии. Тем не менее, ссориться с Нормандией и Фландрией папа не захотел, а просто обязал новобрачных признать свой «грех» родственного брака, без предварительного одобрямса церкви - основанием монастырей.

Почему именно младенца-Сесилию было решено отдать в монастырь, рассуждать можно долго. Эмма Мэйсон допускает, что это было как бы добровольным сверх-покаянием родителей, или «жертвой» ради благополучного исхода завоевания Англии, план которого выглядел, честно говоря, изрядной авантюрой.

Мне кажется, что уместнее более приземленное объяснение – любому благородному семейству была нужна своя абатисса. Историк-медиэвалист Фрэнк Барлоу, кстати, высказывался в своей версии биографии Вильгельма Руфуса, что и Вильгельма в детстве посвятили церкви. Потому что наследник у его отца был (Роберт), запасной наследник тоже был (Ричард), так что Вильгельм, третий сын, оказался как бы лишним, и его было бы логично направить на церковную стезю. Тем не менее, как отмечает Мэйсон, нет ни одного письменного свидетельства о том, что церовная карьера когда либо рассматривалась по отношению к Вильгельму. Да и его воинская репутация в будущем подразумевала обычное воспитание отпрыска благородного рода. Кроме выбора наставника, но об этом чуть позже.

К слову, дети герцога не просто обозначались как свидетели какого-либо административного акта своих родителей, но и присутствовали на месте в момент проставления своих печатей на этом акте, даже если были ещё в таком возрасте, что их кто-то держал на руках. Да, это было частью воспитания, но ещё и гарантировало, что никто из них не отступит в будущем от воли родителей, выраженной в документе. Эмма Мэйсон пишет, что «в будущем эти свидетели будут ставить под документом знак креста собственноручно, и придворный писец будет проставлять их имена рядом с этим знаком». Если честно, меня несколько царапнуло это заявление Мэйсон. Потому что в связи с празднованиями даты Магна Карта, английские историки отдельно возмущались термином «подписание Хартии Вольностей». Да, Хартия была написана кем-то, секретарем или переписчиком, но бароны и король заверяли свою договоренность только печатями, они её не подписывали. Но, возможно, в 1066-м действовали по-другому?

Не то, чтобы все аристократы тех лет были поголовно неграмотными, просто таков был обычай. Хотя не так уж редки были случаи, когда люди умели читать, но их никогда не учили писать – просто не нужно было. Под рукой всегда был человек, занятый этой работой. Да, это было явным раздуванием штата обслуживающего персонала, но каждая должность при дворе любой значительной персоны была ещё одной социальной связью с обществом, и только это имело значение.

Другой обязательной частью образования юных аристократов была теория военного дела. В те годы настольной книгой в любом благородном доме была De Re Militari Вегеция, написанная на рубеже 400-х, и состоявшая из четырех книг. Разумеется, к 1060-му эта книга во многом устарела, но её третья часть ставалась популярной. Помимо прочего, там говорилось, что «наилучшие планы – это те, о которых твоим врагам ничего не известно», и «лучше победить врага, устроив голод и наводя ужас набегами, чем в битве, где исход чаще решает случайность, нежели мастерство». Поэтому не стоит приписывать опустошающие целые территории рейды каким-то особенностям характера тех, кто их совершал – это была совершенно одобряемая авторитетами военная наука того времени.

Заслуживает также внимания момент, что Вегеций относился категорически негативно к использованию наемников, ратуя за национальную армию. В английских реалиях этот вопрос волновал умы довольно долго, так что если хронисты хотели вылить на какого-нибудь правителя ушат грязи, они обязательно писали про наемников. На самом деле, проблема, по-моему, была не столько в том, что наемники не будут рисковать так, как воодушевленные идеей верноподданные, а в том, что они стоят денег, и денег больших (то есть, эти деньги с кого-то собирали), и в том, что с капитанами отрядов наемников наниматель составлял договор, тогда как у баронских ополчений была всего лишь фиксированная оплата за день службы. А такого понятия, как национальная армия, в баронской Англии просто не существовало и существовать не могло.

Военную карьеру Вильгельма Завоевателя, к слову, часто сравнивали с карьерой Юлия Цезаря: Gesta Normannorum Ducum, I, p.xx; E. Van Houts, ‘Historical Writing’, in A Companion to the Anglo-Norman World, ed. C. Harper-Bill and E. Van Houts, (Woodbridge, 2003), pp.103-21, at pp.103-6. Таких же эпитетов не пожалели и для военных дел его сына, Вильгельма Руфуса.

Но до этих военных дел в нашей истории ещё далеко, так что начнем с детства нашего героя. Интересно, что после появления Вильгельма Руфуса на страницах истории в качестве свидетеля распоряжения родителей относительно судьбы его сестры, он полностью пропадает со страниц летописей. Третий сын есть третий сын.

Ричард был единственным из братьев, кто был в Англии с 1067 по 1069 годы. Он был свидетелем четырёх эдиктов отца, присутствовал на коронации матери, и был в Винчестере с родителями в апреле 1069 года. Очень похоже на то, что Завоеватель планировал передать Англию именно ему, этому элегантному и амбициозному молодому человеку, но Ричард не дожил даже до получения рыцарского пояса.

Год смерти Ричарда точно не известен. Даже обстоятельства его смерти разные хронисты описывают немного по-разному. Совершенно точно, это был несчастный случай на охоте. Ричард или оказался зажатым между лукой седла и толстой веткой орешника, или не смог уклониться от столкновения с сильно наклоненным деревом. Уильям из Малмсбери даже пишет, что Ричард умер от болезни лёгких, которая произошла от вдыхания туманного воздуха леса Нью Форест. Скорее всего, легочная болезнь, пневмония, действительно развилась у Ричарда, когда он неподвижно лежал после несчастного случая. А лежал он не меньше недели. Сопоставляя разные хроники и эпитафию на смерть Ричарда, историки пришли к выводу, что несчастный случай произошел 13 сентября, и, очевидно, 1069 года. Потому что после этой даты, Ричард не был свидетелем ни в одном из документов своего отца.

Проблема в том, что Вильгельм Руфус появился в этой роли только в 1074 году. Почему и откуда этот разрыв в пять лет? Одним объяснением может быть, что он действительно был послан в Сен-Этьенн. Но для получения образования или для того, чтобы принять со временем обет? Неизвестно. Даже его обещанная церкви сестра Сесилия, выросшая в монастыре, стала монахиней не сразу, а только в 1075 году, хотя и не достигнув возраста, в котором могла бы легально подтвердить своё собственное желание и согласие пойти монастырской стезей (для девочек, возраст юридической взрослости был обозначен с 12 лет, для мальчиков – с 14). Но именно в те годы шли дебаты против участия людей светских в монастырской жизни.

Герцог же мог быть осторожен с исключением сразу детей из светских жизни именно по причине возможной смерти кого-то из тех, кто был предназначен для управления и наследования (сыновья), и для заключения важных политических союзов (девочки).

С другой стороны, даже если Руфус сидел в Сен-Этьенн и учился, в ожидании того, куда государственная необходимость повернет его судьбу, это не объясняет его отсутствия в политической жизни. В эпоху, когда прелаты были рыцарями, а рыцари становились прелатами. Да и вообще, абсолютно ничто не указывает на то, что для Руфуса планировали церковную карьеру, кроме факта, что главным наставником его обучения был знаменитый Ланфранк.



Но дело в том, что Ланфранк был, в первую очередь, юристом и ученым, и во-вторую – учителем. Ну а то, что именно он стал первым аббатом Сен-Этьенн, было результатом его позиции по отношению к браку Завоевателя и Матильды. Как-то ситуация повернулась так, что он, изначально считавший такой брак незаконным без специальной диспенсации, оказался главным его защитником перед папой. И вряд ли дело было в том, что ему почти указали на дверь в Нормандии. Скорее всего, смена мнения была результатом особенностей работы разума ученого, привыкшего проверять и перепроверять свою гипотезу с разных точек зрения. В любом случае, поскольку Ланфранк получил для Завоевателя благословение папы с условием основания двух монастырей, ему же и пришлось стать аббатом монастыря мужского. Так что знак равенства между наставничеством Ланфранка и перспективами Руфуса на монастырскую жизнь ставить нельзя.

Но Ланфранк стал архиепископом Кентерберийским в 1070, и Руфус за ним в Англию не последовал. Означало ли это, что его формальное образование было на тот момент просто закончено? Возможно. Если Руфус родился в 1056 году, ему как раз исполнилось 14 лет – возраст, когда мальчик легально начинал считаться юридически самостоятельным мужчиной, и брал на себя обязанности по практическому управлению своей жизнью, хотя и, как правило, при помощи советников.

То, что Вильгельм Руфус до 1074 года не фигурирует в официальных документах, может быть и просто результатом того, что далеко не все документы той эпохи сохранились и дошли до нас. Причем, из тех, которые дошли, в первозданном состоянии сохранились те, которые хранились при монастырях, и хранились бережно, потому что касались дарственных этим монастырям. Те же, которые были в руках светских лиц, подправлялись неоднократно с течением времени и изменением амбиций и политических предпочтений бенефициариев. Так что печать Руфуса могда кое-где и быть, как и его свидетельская подпись, но оказаться удаленной впоследствии.

@темы: William II

---

Про сексуальные домогательства в неожиданном ракурсе

Конечно, Голливуд уже поднял этот фарс на достаточно высокий уровень, но сбоку постучали. Оказывается, когда медсестра или медбрат вынужден мыть попу и прилегающие к ней окрестности пациенту противоположного пола - это тоже сексуальное домогательство!



Во всяком случае, именно так написала в газету подруга молодой женщины с церебральным параличом. Типа, та вообще глубоко религиозный человек, а система унижает её до демонстрации наготы чужым мужчинам!!! Сейчас гремит полемика. Медики возмущены и оскорблены до глубины души, потому что женщин и мужчин мы в своей работе не видим - мы видим пациентов с определенными особенностями, и только это, и ничего больше. И да, мы систематически осматриваем приватные части пациентов, проводящих жизнь в подгузниках. По понятной причине повышенной опасности обзавестись кучей страдальцев с повреждениями кожного покрова разной степени тяжести в самых неприятных для лечения местах, где рана будет постоянно раздражаться.

Мы даже - о ужас! - периодически катетрируем пациентов, и у женщин выход мочевого канала чрезвычайно часто находится в стенке влагалища. И в худшем случае - достаточно глубоко, настолько, что приходится сначала "заморозить" всю площадь работ гелем, и уже потом пытаться найти, где эта чертова дырка и под каким углом, чтобы катетр пошел в мочевой пузырь. Вы думаете, мы видим при этом в упор половые признаки пациента? Нет. Мы думаем, что черт побери, где эта чертова дырка, и что делать, если катетрирование не получится, и стараемся не рыться более 2-3 раз, чтобы не травмировать слизистую. К счастью, такие особо сложные случаи чрезвычайно редки, но и простые случаи, когда у человека всё, как на анатомическом атласе, тоже редки.

Что при этом чувствует пациент? Ну, большинство озабочено сохранностью своего мочевого пузыря, так что переживают вместе. Тем более, что им паршиво только в первый день, пока мы не сделаем мануал для следующих смен - где находится искомое. Или пока врач не сделает временныё выход через полость живота прямо в мочевой пузырь. Может ли пациент в наших действиях найти сексуальное домогательство? Только в случае, если он болен на всю голову, и живет только на животных рефлексах. Такое бывает, хоть и редко, и к таким пациентам мы ходим парами. Причем, по возможности, в паре именно с мужчиной, если такой есть в смене. Потому что подобные пациенты ещё и агрессивны, как правило. Но это явно не случай той молодой дамы с церебральным параличом. Хотя психика там, конечно, съехала не попрощавшись, если она видит в процессе очищения её нижнего отдела от экскрементов что-то относящееся к сексу, и воображает, что её таким экзотическим способом домогаются, и в принципе видят в ней объект для домогательств. Просто слов нет.

Вот мужчины, отчего-то, не возражают, что с ними возятся женщины. Они могут возражать против мужчин, кстати. Но тут уж мы смотрим, кто в смене, и кого туда отправлять. Если в человеке полтора центнера, и он не может участвовать сам в процессе ухода, мы будем очень счастливы, если напарник - мужчина. Но мы действительно стараемся не травмировать старушек, если они просят не направлять к ним мужчин для помощи в принятии душа. Всё-таки, старые люди уже заклякли в своем видении мира, и не хочется их расстраивать без острой необходимости. Они честно говорят, что присутствие молодых мужчин заставляет их особенно остро чувствовать свою старость, дряхлость, дряблость. Иногда реакция удивляет их самих. Помню, как одна вполне ухоженная и хорошо выглядящая дама призналась, что не могла накануне несколько часов успокоиться от слез, после того как молодой красивый парень пришел сделать ей укол. Но она просто отметила, почему так случилось, и переговорила травму в долгом телефонном разговоре с дочерью, но никогда не требовала, чтобы мужчин к ней не посылали.

У нас бывают в пациентах экзоты, бешено возражающие против темнокожих медсестер и медбратьев, чисто которых неукоснительно растет, потому что наша система ухода и лечения на дому постоянно ищет работников, а не-финнам по-прежнему почти невозможно устроиться на работу там, где предложение превышает спрос. И знаете, что? Мы стараемся и таких пациентов не огорчать, если только возможно. Потому что хороший контакт между пациентом и медиком - важная часть успешного ухода.

Мы вообще стараемся. Стараемся, чтобы эти угасающие люди, которых выкидывают из больниц после инфаркта уже на третий день, и с переломом - через несколько часов, чувствовали себя дома максимально достойно и хорошо физически и морально, мы стараемся меняться пациентами, если у кого-то в листе обхода стоит тот, с кем контакта не получается, а у другого в смене с тем же пациентом прекрасные отношения. Например, достучаться до того дядька с подъемником реально могла только я. Мы орали друг на друга совершенно на равных Есть у нас ещё одна такая же прямолинейная, из Эстонии, но её под рукой как раз не было тогда, в отпуске она была. А есть несколько пациенток, с которым у меня контакт остался на уровне "здравствуйте-до свидания", а с другими они общаются совсем по-другому. Мы все люди.

Но, на мой взгляд, наша система здравоохранения сделала громную ошибку, упразднив годичную программу по обучению санитарок, и нагрузив медсестер обязанностями санитарок. А теперь уже и фельдшеров тоже. Хотели-то как лучше - чтобы у людей был дома хоть какой-то покой, чтобы не маршировало в дверь разных человек шесть в день. Один помыл-накормил, другой полечил, сделал измерения, сделал процедуры, требующие квалификации, третий (фельдшер) пришел для общей оценки состояния или по нашей просьбе, чтобы какой-то препарат добавить, убрать или заменить. А потом снова санитарка, потом снова медсестра, и вечером опять медсестра и санитарка. Это ж ужас кромешный, не говоря о том, что медсестрам и санитаркам придется метаться по участку, как перепуганным кошкам.

Так что в этом отношении всё сделано правильно, когда одна человекоединица делает всё три-четыре раза в день. Но вот престиж профессии пострадал непоправимо. Нас стали видеть просто прислугой, у нас исчез авторитет "белого халата", так сказать. А теперь вот ещё и сексуальными домогателями заклеймили. А потом удивляются, почему все перспективные молодые медсестры просто уходят из профессии вообще, а фельдшеры приходят только в крайнем случае, если больше нигде нет вакансий. Про врачей и не гооврю - их шестеро сменилось за прошлый год.

@темы: истории о медицине

---

Вильгельм Руфус - экскурс в историю завоевания Англии/3

Эдвард Исповедник умер 5 января 1066 года. Корону свою он завещал Гаральду Годвинсону. Во всяком случае, так считается. На самом же деле, король Эдвард не был в состоянии даже говорить перед смертью, не то чтобы кому-то что-то завещать. Что-то с ним случилось в конце 1065 года, но что – совершенно непонятно. Возможно, несчастный случай на столь любимой им охоте. Возможно, просто кровоизлияние в мозг. Говорят, что король пришел в себя перед смертью, и указал рекой на Годвинсона, но как-то это звучит неубедительно. Другое дело, что Гаральд Годвинсон, разумеется, отчитался перед Эдвардом о результате своей поездки в Нормандию, и, разумеется, они не могли не упереться в ту же проблему, что и в 1052 году. Одно дело – решить коллегиально, что герцог Вильгельм Нормандский может лучше всех защитить Англию от грядущих неприятностей для страны без короля с наследственными правами. Совсем другое дело – убедить англосаксов, что пришлые норманны будут для них лучшими господами, чем их собственные эрлы.



Гаральд и Вильгельм очень драматично обставили процесс принесения Годвинсоном клятвы поддержать кандидатуру Вильгельма – клятвой на мощах и реликвиях, что означало обязательство перед самим Богом, отступление от которого будет караться Святейшим Престолом. С которым, к слову, у Англии и без того были неважные отношения после того, как Робер Жюмьежский покинул престол архиепископа Кентерберийского. И всё же, следующий шаг, приучение местного населения к мысли о том, что норманны вернутся, требовал времени. Которого история Англии не дала.

Поскольку большая часть знати страны находилась в Лондоне по случаю празднования Рождества, большой совет был собран уже 6 января. Королем практически единодушно выбрали Гаральда Годвинсона – и тот согласился на коронацию, которую провели немедленно.

Нет, Гаральд не предавал своего слова, он просто действовал в сложившихся обстоятельствах так, как действует ответственный человек. Кандидатура герцога Нормандии или короля Норвегии членами совета даже не поднималась.

Единственной альтернативой Гаральду был юный Эдгар Этелинг, все особенности которого на тот момен были с частицей «не». Он не был назван королем Эдвардом как наследник, хотя был единственным прямым наследником короля Этельреда. Он не то, что не зарекомендовал себя лидером, что не было невозможным для молодого человека 14-15 лет, но вообще не имел никаких связей с англосаксонской аристократией, и даже не знал местного языка. Конечно, это не было его виной. Окружить его сверстниками, научить языку и привлечь к управлению должен был король. Но король не сделал для своего кровного родственника ничего. Впрочем, совершенно не известно, когда именно Агата с детьми прибыли в Англию. Известно, что сам Харальд ездин в 1056 году на материк, вторично передавая Эдварду Изгнаннику известие, что он нужен Англии, и на этот раз Изгнанник откликнулся (первое приглашение от 1054-55 годов он проигнорировал). Но весной 1057 года он прибыл в Англию один.

Судя по всему, ничто не предвещало болезни и смерти короля, так что он мог просто не успеть. Или считать, что трон должен занять Вильгельм Нормандский, а уж как – не его, Эдварда, забота. Ему приписывают кем-то услышанные слова, которые он произнес, выслушав доклад Годвинсона: «Heaven grant that these evils happen not in my time!»

Французский историк Огюстен Тьерри писал в девятнадцатом веке, что король Эдвард бредил: “The Lord has bent his bow,” he would exclaim, “the Lord has prepared his sword; he brandishes it like unto a warrior; his anger is manifested in steel and flame.” Но Тьерри не ссылается ни на какие источники в своей работе «История завоевания Англии норманнами». Даже биографы Тьерри признают, что для него первостепенной важностью был красочный язык и идеи классовой борьбы, которые тот перенес, в данном случае, на английскую почву одиннадцатого века. Так что, к сожалению, его труд в 700 страниц историческим исследованием считать не стоит. Но, к слову сказать, в культурном смысле работа Тьери оказала огромное влияние на то, как рассматривали историю завоевания буквально до нашего десятилетия. Если всё свести к классовой борьбе вилланов-англосаксов с феодалами-норманнами, можно отмахнуться от невероятно сложных внешних и внутренних обстоятельств периода, и выбрать сторону.

Поэтому я хочу обратиться к работе Марка Морриса, The Norman Conquest: The Battle of Hastings and the Fall of Anglo-Saxon England, которая вышла в 2014 году и имела ошеломляющий для научной работы успех. Даже при том, что Моррис явно «за норманнов» и не считает англосаксонскую Англию утерянным раем, он счел нужным перевернуть все доступные источники, чтобы расширить сцену действия за пределы привычной и до сих пор популярной в Англии установки «эти дикари-норманны нас завоевали».

Всё, что мы знаем об Эдварде Исповеднике и его характере, имеет источником единственную книгу Vita Ædwardi Regis, написанную в два приема. Первая часть посвящена практически полностью Годвинсонам, то есть, была заказана королевой Эдит для восхваления её рода. Вторая часть написана в 1067 году, и заточена на описании святости короля Эдварда. Поэтому относиться к утверждениям, что Эдвард проводил свои дни в молитвах и беседах с монахами, а также хранил девственность из любви к Богу, надо с известной долей скептицизма.

Даже пресловутое строительство Вестминстерского аббатства, превратившего захудалый монастырь, окруженный лесами и лугами, в административно-торговый район, было обусловлено не столько набожностью, сколько здравым смыслом и желанием перевести центр духовной жизни из Винчестера в Лондон. Винчестер был «датским» местом, где были захоронены Кнут и Хартакнут, и где до самой смерти в 1052 году жила Эмма, которую Эдвард, похоже, так и не простил. Собственно, Эдвард сразу обозначил, что местом его захоронения будет Вестминстер, а уж само строительство было затеяно архиепископом Кентерберийским, Робером Жюмьежским, и стоило тому удалиться в Нормандию, как темп строительства значительно снизился, и в 1066-м аббатство всё ещё не было готово.

Да и первая часть книги, посвященная Годвинсонам, представляет менее святой облик Эдварда – и гневен он там, и даже мстителен. Похоже на то, что главной целью книги было объяснение, почему Эдит не смогла родить наследника престола, и уберечь этим нацию от будущих пертурбаций. Поскольку объяснение «мой муж ненавидел меня настолько, что и не прикасался ко мне» ни одна женщина оставить в истории не захочет, образ короля-девственника, посвятившего себя Богу, эффективно переводил стрелки на собственно короля, не изображая его при этом негодяем.

Тем не менее, если бы личность Эдварда Исповедника была чем-то совершенно противоположным тому, что описано в книге, эту книгу высмеяли бы по всем европейским дворам. Но таки да – Англо-Саксонские хроники описывают его мирное восшествие на престол как проявление Божьего провидения, четверо наиболее близких королю норманнов были церковниками, и он действительно лечил подданных наложением рук. Что касается последнего, то подобную практику Эдвард начал ещё в Нормандии, одновременно с королями Франции, и привёз странный обычай в Англию. Да и сам Вильгельм Завоеватель писал о «милорде и нашем родственнике» короле Эдварде как о человеке «благословенной памяти», и заказал для его останков реликварий из золота и серебра.

Моррис считает, что короля доканала история с Тостигом. Когда тот, 1 ноября 1065 года, отправился во Фландрию с чадами, домочадцами и верными танами, король не мог сделать ничего, чтобы предотвратить все те будущие несчастья, которые предвещал отъезд Годвинсона. И он не мог, разумеется, потребовать от Гаральда Годвинсона, чтобы тот истребил брата с сопровождением раньше, чем корабли отчалили от пристани. Гнев и бессилие истощили Эдварда настолько, что он ещё сидел за Рождественским столом с собравшейся в Вестминстерской резиденции знатью, но уже 28 декабря не смог даже участвовать в церемонии открытия аббатства. Так о событиях пишет Vita Ædwardi Regis, хотя кто его знает, как там всё было на самом деле.

Так или иначе, когда король Эдвард лежал при смерти, обозначенного и признанного наследника престола в Англии не было. Не было даже четкой процедуры наследования престола. По обычаю викингов, король вполне мог быть и избранным. Что касается эпизода с назначением Гаральда королем самим Эдвардом, то Vita Ædwardi Regis буквально пишет вот что: «I commend this woman and all the kingdom to your protection’, he continues. ‘Serve and honour her with faithful obedience as your lady and sister, which she is, and do not despoil her, as long as she lives, of any due honour got from me». То есть, Гаральд назначался протектором королевства, не королем. Ну а преувеличенную заботу о благополучии жены, которую Эдвард при жизни предпочел бы видеть в монастыре, а не в своей спальне, можно списать на то, что Vita Ædwardi Regis была заказана именно Эдит. Но нельзя забывать и о том, что книга была закончена в 1067 году, после завоевания Англии норманнами и смерти Гаральда, после коронации Вильгельма, и этот факт мог найти отражение в том, какие слова вложили в уста лежащего в коме человека. Вильгельм мог вовсе не желать себе славы короля по праву победителя в схватке с другим королем. Схватка с незаконно (и вопреки воле почти-святого-короля) коронованным защитником королевства могла выглядеть политически более корректно.

Моррис считает, что Гаральд Годвинсон захватил корону, воспользовавшись тем, что он был самым богатым и мощным лидером среди «датчан», а согласие эрлов-англосаксов он, собственно, купил, женившись на Эльдгит Мерсийской, дочери эрла Элфгара. Хотя был давно женат «по датскому обычаю» на Эдит «swann hnesce», «нежный лебедь», с которой у него было три сына и две дочери.

С моей точки зрения, эта странная женитьба говорит просто о том, до какой степени Гаральд был выбит из колеи, и до какой степени не видел для себя из этой ситуации иного исхода, кроме неизбежной смерти в одной из предстоящих ему битв. Потому что никто, ни один герой не смог бы выжить в следующих одно за другим сражениях с самыми продвинутыми в регионе полководцами. В таких обстоятельствах, ему было совершенно безразлично, на ком там его женят. Мог ли он отказаться от короны? Разумеется, нет. Он был subregulus, которому умирающий правитель приказал защищать королевство, и которого эрлы королевства, без которых эта защита была бы невозможна, только что избрали королем и тут же потащили короноваться. Буквально сразу. Мог ли он сказать: погодите-ка, парни, я эту железяку, которую вы в руках крутите, год назад Вилли Нормандскому обещал, так что пойдёмте лучше выпьем за его здоровье.

Если бы только было хоть какое-то обсуждение кандидатур! Но его не было. За что винят Гаральда? Вильгельм, когда ему сообщили о случившемся, Гаральда не обвинил и проклятиями не разразился. Он выслушал посланника приватно, и потом был молчалив, хмур и зол, но не более того. Мог ли он оставить Англию в покое, и предложить помощь Гаральду? Увы, нет. Слишком много было свидетелей того, что он заявляет права на корону Англии, и что Гаральд Годвинсон поклялся его в этом поддержать.

О том, что было потом – известно. Герцог Вильгельм проявил чудеса распорядительности, и разбил измотанную предыдущими сражениями армию Гаральда. Гаральд погиб в этом бою, и тело опознавала его жена Эдит, которая, пожалуй, была единственной, кто мог это сделать по каким-то своим признакам, потому что тела после битвы выглядят сплошным кровавым месивом, по которому успели пройтись кони и люди. Захоронен Гаральд, по-видимому, в церкви в Боземе, рядом с гаванью. Гроб вскрывали в 1954 году, когда нашли, и вид скелета соответствовал описаниям Carmen de Hastingae Proelio, поэмы о битве при Гастингсе, написанной епископом Амьенским. Фотографии где-то сохранились, но разрешения на современную идентификацию останков церковь не дала, потому что перспективы этой идентификации выглядят более чем хлипко.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - экскурс в историю завоевания Англии/2

Эдвард Исповедник действительно был умным человеком и хорошим королем. Даже если сам он чувствовал себя норманном, а не англосаксом, он прекрасно понял, что триумфальным своим возвращением в английскую политику Годвин Уэссекский обязан не каким-то исключительным качествам, а тем, что местное население абсолютно не было расположено увидеть на ключевых постах королевства каких-то пришлых французов. К «своим» викингам-то у англосаксов аллергия поулеглась давно, привыкли. В конце концов, Кнут Великий оказался неплохим правителем, а остальные ассимилировались среди местного населения, и оказались не такими уж плохими парнями после того, как стали использовать топоры исключительно в мирных целях.




В общем, король Эдвард решил попытать счастья с родней по англосаксонской линии, и пригласил ко двору Эдварда Этелинга, он же Эдвард Изгнанник – внука своего батюшки Этельреда через первый брак с Эльфгифу Йоркской. Уж этот-то парень не мог вырости никем, кроме как викингом, которые оставались единственной постоянной величиной в череде сменяющихся в его жизни стран и королевских дворов. Увы и ах, Эдвард Изгнанник совершенно некстати умер, едва ступив на английскую землю. Так что остался король Эдвард снова без наследника. Некоторая надежда, впрочем оставалась – Изгнанник привез с собой сына Эдгара и двух дочерей. Но Эдгару в 1057 году было лет шесть, так что объявлять его наследником король Эдвард не торопился. Возможно, потому, что Уэссекские были твердо намерены сами усесться на трон.

Вернее, сам-то Годвин ничего подобного для себя не планировал, но у него же было аж шесть сыновей! И, как заботливый отец, он тоже стремился обеспечить их по максимуму.

Счастьем в несчастье в этом плане было то, что самый старший, Свен, сам себя из-под отцовской заботы вывел. Уж чья там кровь взыграла – непонятно, но этот парень был, похоже, или вообще не в себе, или глуп, как сапог, или и то, и другое сразу. Для начала, он «обрадовал» своих родителей, объявив себя сыном Кнута Великого. Разумеется, леди Гита, его мать, такого поклепа на свою честь не потерпела, да ещё и представила четырех свидетелей того, что Свена она родила от своего законного мужа. В данном случае, постоянное наличие челяди рядом с хозяевами достаточно эффективно подрезало крылья слухам.

Потом Свен, уже владевший значительными землями (он был эрлом Херефордшира, Оксфордшира, Глостершира, Беркшира и Сомерсета), решил округлить свои владения за счет богатого монастыря в богатом рыночном городе Леоминстере, что в 11 милях от Ладлоу. Для осуществления этого плана, он то ли силой, то ли обольщением похитил Эдгифу, абатиссу монастыря. Наверное, всё-таки, обольщением, потому что вместе они прожили год, и Хакон, единственный сын Свена, был, скорее всего, именно от Эдгифы.

Чего не учел Свен, так это праведного гнева Эдуарда Исповедника по поводу похищения абатиссы. Гнева тем более бурного и праведного, что в кои-то годы старый Годвин не мог и рта раскрыть в пользу своего отпрыска – общественность бы не поняла. Не для того благородных дев отправляли на монастырскую стезю и наделяли богатством и дарами, чтобы потом они, вместе с дарами, падали в объятия всяким проходимцам. В общем, король с чувством глубокого удовлетворения изгнал Свена из королевства, а бедняжку Эдгифу воодрузили обратно в монастырь.

Впрочем, довольно скоро Свена изгнали и из изгнания (он был в Дании), и он вернулся домой, чтобы получить прощение короля. По дороге на королевский прием, Свен ухитрился убить своего кузена Бьёрна, хотя именно тот согласился замолвить за него словечко перед королем. После этого Свена объявили niðing, бесчестным, и снова изгнали.

Через год он снова вернулся. И тут-то у короля Эдварда получилось выпинать всех Годвинсонов сразу прочь из Англии, и Свена – навсегда, на этот раз. Поэтому, когда Годвин со своим выводком торжественно вернулся в Англию, Свен отправился в Иерусалим. Босиком – в буквальном смысле. То ли его дорогие родственники допекли, то ли атмосфера при дворе Балдуина, то ли в его бедной голове что-то в очередной раз сдвинулось, то ли он искренне тосковал о своей абатиссе. А тут ещё и его сын угодил в заложники в Нормандию. Что характерно, паломничество Свен выдержал, и даже оттуда вернулся, но этого уже не выдержал кто-то другой, и Свена по возвращению во Фландрию кому-то удалось убить.

Всё это поставило второго сына Годвина, Гаральда, на место наследного принца своего семейства. Человеком он был, похоже, толковым. Властным, но ответственным. Во всяком случае, в 1064 году, уже после смерти отца и в должности subregulus (лидер нации в дни военных действий), он отправился в Нормандию, выкупать младшего брата и племянника. Шторм занес его в Понтье, где его объявил свои пленником местный граф Ги I, но герцог Вильгельм прибыл в Понтое уже через несколько дней, и Гаральд отправился с ним воевать против Конана II Бретонского.

Воевали они героически и плодотворно, и тут как-то случилось так, что Гаральд пообещал Вильгельму поддержку, если тот заявит права на английский трон после смерти короля Эдварда. То ли друзья по оружию выпили больше положеного, то ли путешествие Гаральда в Нормандию изначально было продиктовано не столько долгом по выкупу родственников (никто ведь этого выкупа и не требовал), сколько сложившейся в Англии ситуации. Не факт, что у Гаральда вообще был при себе какой-то выкуп, потому что если бы он был, сумма была бы обязательно зарегистрирована норманнами, относящимся к документации всего и всех со странным для нации воинов фанатизмом.

Дело в том, что Тостиг Годвинсон в своей Нортумбрии додумался до повышения налога в Данелаге, где изначально осевшие там викинги и их потомки всегда платили не такой налог, как прочие англосаксы. Правление Тостига вообще было проблемным, с самого начала. Для северян, Тостиг был неженкой, причем подлым и ненадежным неженкой. Он распорядился убить двух выходцев из значительных в Нортумбрии семейств, хотя они находились при его дворе по охранной грамоте. Он был личным другом короля Шотландии, хотя по должности как бы предполагалось, что он будет защищать нортумбрийцев от набегов шотландцев. Не то чтобы нортумбрийцы были не способны защитить себя и сами, но в такой ситуации они не видели для себя смысла содержать Тостига. К тому же, Тостиг избегал северных реалий, предпочиная побольше находиться в южных поместьях семьи и при дворе короля, и если воевал, то воевал в Уэльсе, чисто в своих интересах и с использованием наемников.

Для Гаральда было совершенно очевидно, что ситуацию с братцем ему придется решать жестко и бесповоротно. То есть, погнать его из Нортумбрии в шею, и посадить туда человека, которого примут и будут уважать местные. И он прекрасно знал, куда побежит за утешением Тостиг – либо к тестю во Фландрию, либо, что хуже, в Норвегию, где Гаральд Хардрага всерьез считал, что в силу какого-то предполагаемого устного соглашения между королем Норвегии Магнусом и сыном Эммы Нормандской и Кнута Великого, что если кто-то из них умрет бездетным, другой унаследует его королевство, английская корона принадлежит ему. Как вариант, Тостиг мог метнуться и к своему дорогому другу Малькольму III. В любом случае, Англию ожидала война. В худшем случае, война на два фронта, с Норвегией и Шотландией. В совсем скверном случае – война на три фронта, если за Тостига вступился бы Балдуин Фландрский. А королю Эдварду перевалило за 60, и хоть на здоровье тот не жаловался, было понятно, что начинается решительная фаза в борьбе за английскую корону.

Гаральд Годвинсон предпочел поступиться личными амбициями (если они у него были, к слову сказать, власти и ответственности у него без короны хватало), но спасти страну. И он поклялся Вильгельму Нормандскому поддержать его, если тот сможет защитить корону и Англию. Ведь не от избытка же свободного времени он отправился с Вильгельмом в военный поход. Гаральд должен был убедиться, так ли хороша военная машина норманнов, как об этом говорят. Видимо, он остался доволен увиденным. Домой Гаральд Годвинсон отправился с племянником. Собственно, похоже, что Хакона просто отправили с дядей, потому что в Нормандии он никому особо нужен не был. Впрочем, никому малец не был нужен и в Англии. Вполне может быть, что он нашел свое место в жизни, но это место не было настолько заметным, чтобы оставить след в истории.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - экскурс в историю завоевания Англии/1

Чтобы понять сложности отношений между сыновьями Завоевателя и его собственную головную боль из-за этих сложностей, нужно совершить небольшой экскурс в правила распределения наследства, свойственные тому периоду, и в историю о том, как Завоеватель обеспечил своим сыновьям распределяемое.

Наследственные земли отца, патримоний, получал, как правило, старший сын. Чтобы обеспечить младших, родитель должен был подсуетиться. Конечно, любая семья стремилась, чтобы хотя бы кто-то из детей утвердился в сфере церковной, которая была дополнителеным каналом для усиления семьи в целом и продвижения интересов её отдельных членов в частности. Причем, если позволяли семейные ресурсы, строить карьеру на церковном поприще уходил кто-то из дочерей и кто-то из сыновей, потому что каналы влияния и социальные сети у мужчин и женщин были обычно разными. Но не всегда складывалось так, что в семье были дети, подходящие для церковной карьеры по складу ума и характера.

В случае герцога Вильгельма, он решил сначала подсуетиться, чтобы обеспечить всех своих отпрысков, а уже потом думать, что и кому завещать. Прелат в его семье уже, кстати, был - единоутробный брат Одо, так что сыновей надо было обеспечить чем-то более материальным: землями и властью.

Естественной территорией для расширения владений была Англия. Теоретически, повод был. Эмма, которая вышла сначала за Этельреда, а потом за сменившего его на троне Кнута, приходилась Вильгельму пра-тёткой. Практически, английский трон вакантным, конечно, не был. Собственно, на него было даже слишком много претендентов, начиная с детей Эммы от брака с Этельредом, которые спасались от отчима в Нормандии.

Собственно, вместе с Эдвардом, сыном Эммы и Этельреда, двинулись в Англию, после смерти сына Эммы и Кнута, многочисленные норманны, правильно рассчитывающие, что Эдвард без должностей и земель их не оставит. Эдакая "первая волна".

Проблема была в англичанах. Вернее, в потомках викингов, захвативших в Англии власть. Эдварду разрешили стать королем только при условии женитьбы на Эдит, дочери графа Годвина Уэссекского, одного из главных виновников гибели брата Эдварда, Альфреда. По-настоящему, Эдвард мог или положиться на своих норманнов, и переломить власть английских эрлов, или быть королем только формально, подчиняясь во всём английским магнатам. Заговор против Годвина возглавил Робер Жюмьежский (он же Робер Шампар), которого Эдварду удалось протолкнуть в архиепископы Кентерберийские. Почему не сам король? Потому что королю полагалось хотя бы формально быть отцом родным для всех своих подданных, и для викингов тоже.

Годвин имел основательные укрепления в Дувре. Мало того, его сын Тостиг женился на сестре тестя Вильгельма, Балдуина V. Это заставило вступить в игру графа Эсташа Булонского, который когда-то был женат на сестре Эдварда. Он, с довольно большим эскортом, нанес формальный визит своему родственнику через брак, и на обратном пути остановился в Дувре, под видом подготовки к обратной дороге. Под подготовкой граф Эсташ понимал реквизиции среди местного населения, что, ожидаемо, привело к вооруженной стычке между людьми эрла Годвина и людьми графа Эсташа. После чего последний кинулся обратно к королю Эдварду с горькой жалобой на Годвина Уэссекского. Король Эдвар приосанился, и повелел Годвину наказать людей в Дувре, нанесших такую обиду его гостю. Опять же, ожидаемо, Годвин Уэссекский наотрез отказался это делать. Более того, он посмел оказать сопротивление людям короля, отправившимся в карательный рейд. После чего Эдвард с чистейшей совестью смог объявить и самого Годвина, и его сыновей вне закона, и заставить их удалиться в изгнание. А супругу отправил в монастырь.

Уэссекские изгнались во Фландрию, где начали интриговать при дворе Балдуина V. А будущий Завоеватель, как говорят Англо-Саксонские хроники, быстро метнулся в Англию к дорогому родственнику. Но, пожалуй, просто присмотреться к ситуации на месте, потому что никаких договоров заключено не было. Во всяком случае, формально. Тем не менее, какой-то разговор между этими джентльменами про престолонаследие был, иначе дальнейшее поведение вовлеченных сторон будет выглядеть странновато.

Во-первых, прочие подданные короля Эдварда семейку Уэссекских крепко не любили. Тем не менее, когда он вернулся в Англию летом 1052 года, его, почему-то, встретили, как родного. Поддержка была настолько мощной, что Эдварду оставалось только вымученно улыбнуться и позволить графу то, что он уже сделал – вернуться. Правда, Годвину пришлось, согласно обычаю, отдать королю в заложники своего младшего сына Вульфнота, и внука Хакона (сына Свена). И тут начинается во-вторых.

Архиепископ Кентерберийский хватает подростков, и пускается в бега. Нет, всё понятно, что бежать ему было надо, ведь крайним в раздоре короля и эрла остался он. Вместе с ним, к слову, из Англии предпочли убраться и два епископа: Ульф Дорчестерский и Вильгельм Лондонский. Но довольно подозрительно, что они потащили парней прямёхонько к герцогу Вильгельму. По утверждению хрониста Вильгельма из Пуатье, «рыцаря и клирика», заложников к Вильгельму послал сам король Эдвард, который предпочитал видеть своим преемником норманна, нежели потомка ненавистных ему викингов-захватчиков. В конце концов, именно викинги сделали его изгнанником, лишили матери, престола и брата. От норманнов, среди которых он вырос, Эдвард видел только хорошее. Что касается англосаксов, они с королём остались друг для друга чужими.

Хроники Вильгельма из Пуатье ценны тем, что они писались в 1070-х, по горячим следам завоевания Англии. Плюс, как капеллан Вильгельма Завоевателя, он был своим человеком в кругах, где принимались решения. С другой стороны, именно это ставят ему в вину историки, обвиняющие его Gesta Guillelmi в пристрастности человека из внутреннего круга норманнов. Правда, историки эти – англичане, и среди них продолжает считаться хорошим тоном отвечать «англосаксы» на вопрос «норманны или англосаксы?». Хотя и вопрос, и ответ абсурдны потому, что датчане Годвин Уэссекский и его сын, Гарольд Годвинсон, имели к англосаксам лишь то отношение, что жили на завоеванных у англосаксов землях.

Историк Эмма Мэйсон, написавшая умную, но ужасно неуклюжую книгу о жизни Вильгельма Руфуса, напоминает пассаж из Gesta Guillelmi, что король Эдвард передал заложников Уэссекских Вильгельму в обмен на обещание того не делать попыток завоевания Англии при жизни Эдварда, и воспользоваться заложниками после его смерти. Тем не менее, на мой взгляд, это утверждение очень выпадает из контекста отношений между Уильямом и Эдвардом. Ничего не говорит о том, что Вильгельм собирался напасть на Эдварда.

Мэйсон считает, что финт с транспортировкой мальчишек в Нормандию был сольным проектом архиепископа Роберта. И ссылается на то, что хронисты 1050-х из Жюмьежа и Сен-Вандри ничего не писали о правах герцога Вильгельма на трон Англии, но очень много – о годах изгнания Эдварда и Альфреда, и о том, как герцоги Нормандии им помогали. Мэйсон считает, что они подводили базу под моральное право Вильгельма унаследовать Англию.

Но мне кажется, что всё могло быть гораздо проще. Вильгельм навестил Эдварда в тот момент, когда тот стал, наконец, свободным. Но оба джентльмена были людьми очень умными, и они не могли не предполагать, что Годвин со своим выводком вернутся, и что почти 50-летний Эдвард вряд ли сможет освободиться от навязанной ему жены, чтобы получить естественного наследника престола с другой королевой. Тем не менее, Эдвард мог хотя бы частично отомстить Годвину, заставив его почувствовать ту же боль, которую тот причинил ему. Выпад был личным: ты отнял у меня брата, я отниму у тебя сына и наследника твоего сына. Ведь, в конечном итоге, Вильгельм Завоеватель никогда не воспользовался тем, что у него в руках находятся заложники.

Судьба Хакона неизвестна, а Вульфнот дожил в заложниках до 54 лет. Нет, он не «умер в цепях в Солсбери», как утверждает русскоязычная Википедия. Вульфнот жил в Нормандии, при дворе Вильгельма, примерно так, как Генрих VII потом жил в Бретани: комфортно, но под стражей. В 1087-м, умирающий Завоеватель распорядился Вульфнота отпустить на все четыре стороны, но тот, проживший 35 лет в Нормандии, не видел ни смысла ни резона куда-то уезжать. Герой нашего повествования, Вильгельм Руфус, то ли распорядился, то ли согласился, чтобы Вульфнот приехал в Англию. Умер он в Винчестере, и, по-видимому, последние годы провел в местном аббатстве.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - происхождение

Для начала – совершенно шокирующее разоблачение: Вильгельм Рыжий рыжим не был. В его время, его именовали «Вильгельм, король англичан», или «король Вильгельм Младший». В детстве он, конечно, мог быть рыжеватым, но все современные ему хронисты писали, что король был светловолосым или, максимум, желтоволосым. А вот бородка могла быть и рыжей. Также, вряд ли он был краснолицым. Скорее всего, он, потомок норвежских викингов, был очень светлокожим, и легко краснел – от солнца, ветра, гнева и выпивки.



Первым Вильгельма II назвал Рыжим аббат из Abbaye de Nogent-sous-Coucy в 1114-1124-х годах, то есть хорошо так после смерти короля. Через несколько лет, монах Ордерик Виталиус из Нормандии, тоже стал употреблять кличку Руфус. Тем не менее, очень часто о Вильгельме, после его смерти, упоминали и как о Rus Rei, Красном Короле, и это могло вообще не иметь никакого отношения к его внешности. Во всяком случае, историк-викторианец Эдвард Фриман, который и начал живописать Вильгельма кровавым диктатором, использовал термин Rus Rei именно в контексте оценки правления этого короля. В понимании Фримана, разумеется.

Но вот если собрать всё это, и прибавить описания Уильяма из Малмсбери, то легко себе представить коренастого, невероятно сильного человека, легко вспыхивающего гневом, начинающего аж спотыкаться в словах в таких ситуациях, с обветреным лицом воина и меняющими цвет глазами, в которых плясали яркие искорки.

Родился Руфус в семействе, интересном во всех отношениях. Для начала, династия герцогов Нормандии, выходцем из которой был его отец, всегда была династией бастардов. Так что Завоеватель был только вполне полноправным звеном в цепи подобных ему предшественников.

Норвежец Ролло Пешеход был в числе тех викингов, которые захватили Руан. Тогдашний король Западной Франции хоть и назывался Шарлем Простаком, быстро сообразил, что с Ролло надо родниться, а не драться. На драку, правда, ресурсов у короля всё равно не было. Так что отдал он викингу свою дочь Гизелу, поставив условием принятие христианства. Ролло охотно стал и христианином, и королевским зятем, но стоило ему завоевать Байё, как он взял там себе в жены первую красавицу города, Поппу, «по норвежскому обычаю». То есть, просто стал с ней жить. В будущем, историки станут отрицать само существование Гизелы, а Поппу будут называть наложницей Ролло, но факт остается фактом: потомки первого герцога Нормандии Ролло, он же Роберт I Нормандский, происходят именно от этого союза.

Сын Ролло, Вильгельм Длинный Меч, женился на Литгарде, благородной девице из Вермандуа, но его сын и наследник родился от союза с бретонкой Спротой.

Этот Ричард Бесстрашный, в свою очередь, был женат на дочери Гуго Великого, Эмме, но детей ему родила красавица Гуннор, на которой он, опять же, женился «по датскому обычаю». Правда, пара действительно считалась официально женатой к моменту объявления их сына, Роберта II, наследником титула. Впрочем, бурная семейная жизнь Ричарда, обеспечившая его пятью сыновьями и тремя дочками, не помешала ему иметь на стороне ещё одну даму, от которой у него родились два сына и две дочери.

Его сын, Ричард Добрый, продолжил семейную традицию. Женился от на Аделе, дочери короля Франции, но сына и дочь ему родила «гражданская жена», имя которой не осталось в истории просто потому, что их Ричардом сын Николас был слишком мал, чтобы усадить его на престол, и в качестве правителя Ричарда сменил его брат, Роберт.

Тот самый Роберт Дьявол, он же Великолепный. Который, опять же, прижил сына Вильгельма от Эрлевы, не бывшей ему женой. Правда, у Роберта если и была в анамнезе супруга (есть неточные сведения, что он в какой-то момент был женат на сестре Кнута Великого), то на Эрлеве он точно не собирался жениться, пристроив её, после рождения сына, замуж. Сводные браться Вильгельма – именно от этого второго брака матери. Правильнее их было бы называть единоутробными, но это довольно редко употребляющийся в разговорной речи термин. Кажется, Роберт вообще не планировал жениться. Наследника престола он обеспечил, и мог теперь сосредоточиться на приключениях.

Вильгельм, который стал Завоевателем, остался сиротой в семилетнем возрасте. Вильгельмом Бастародом его, к слову, впервые назвал именно Ордерик Виталиус, и уже в 1120-х годах. А в своё время, Вильгельм воспринимался просто герцогом Нормандии. Правда, норманны и тогда занимались именно тем, что любили больше всего – воевали, и часто друг с другом, так что утвердить себя герцогом и прекратить межусобную грызню Вильгельму удалось только при помощи армии короля Франции. Но сделал он это качественно, показав всем, что воевать умеет и любит.

Как и все его предки, Вильгельм женился по политическим соображениям. Конечно, красочные легенды о жениховстве герцога предполагают, что он, в отличие от предков, свою избранницу искренне любил, но немалое значение имело и то, что линеаж Матильды Фландрской был великолепен. Похоже, Вильгельм уже тогда понял, что времена браков «по датскому обычаю» прошли, и если он хочет, чтобы его потомков при королевских дворах Европы воспринимали всерьез, ему надо войти в семью, которую уже воспринимают всерьез, и где наследников рожают жены, а не боевые подруги. Семья Балдуина/Бодуэна V была именно такой. И брак этот был нужен Балдуину ничуть не меньше, чем, чем Вильгельму, ведь он давно уже трепал земли императоров Священной Римской империи вместе с норманнами, и отказываться от такой политики не собирался. Собственно, поэтому Священный Престол и тянул с согласием на брак Вильгельма и Матильды – этот брак обещал много нехорошего Священной Римской империи.

Что касается предполагаемого фырканья Матильды по поводу незаконнорожденности Вильгельма, то это вряд ли. Её дед, Балдуин IV, совершенно без возражений женился на дочери деда Вильгельма. Того, который Ричард Бесстрашный. И за косы таскать невесту при всем честном народе Вильгельм не стал бы. Слишком важную роль она должна была сыграть в его правлении в будущем. Хотя, учитывая упрямство и железную хватку, которые Матильда показала в роли герцогини и королевы, покорной овечкой она замуж явно не шла. Но Вильгельм и не искал себе супругу, способную только глазки опускать.

В общем, эта пара подошла друг другу идеально, и, в отличие от череды своих предков, Вильгельм всю жизнь оставался верен жене. Матильда родила мужу четырех сыновей: Роберта, Ричарда, Вильгельма и Генри. Что касается дочерей, то совершенно точно известны три: Адела, которая вышла за Стефана I Блуасского, Сесилия, ставшая абатиссой, и Констанс, которая вышла за Алана IV Бретонского. С уверенностью утверждать, что были ещё три дочери (Агата, Аделиза и Матильда), невозможно – нет соответствующих записей в хрониках. Дочери, конечно, были важны в любой семье – именно через них скреплялись союзы и владения. Но историю делали сыновья.

@темы: William II

---

Самое дурацкое ДТП прошлого года

Коллега угодила. Рассказывает и рыдает - от смеха.



Везла в канун Рождества младшего сына с его девушкой к себе домой. Остановилась на светофоре. И вдруг в неё впилилась со всей дури машина, ехавшая за ней. Ну, у Лизхен - старющая Шкода, которая как броневик. Собственно, только задняя фара в корпус ушла. А у въехавшей в корпус ушел весь перед. И, говорит, выбирается из той машины - Дед Мороз. То есть, Йоулупукки, конечно, но это одно и то же. Дедуган лет 80. Начинает совать ей свои права, и говорить, что ему некогда, его ждут, звони сама в страховую, а он поехал. Лизхен решительно сказала, что на такой машине он никуда не поедет, а её сын вызвал полицию и Скорую, потому как дед был в явном неадеквате. В общем, предполагаем, этот конкретный Дед Мороз своё отъездил. Ему как раз надо было на переаттестовку по правам, судя по дате на документе. Лизхен говорит, что, видимо, дед из-за маски и в заполошности её тёмную машину просто не увидел. Светофора, видимо, тоже. Вот редко кто может сказать, что ему машину Дед Мороз побил.

@темы: "веселая бредь"

---

С наступающим 2018-м!

Для оптимистов: хуже уходящего он быть не сможет Ну а пессимисты никогда не разочаровываются

@темы: "праздники"

---

Серьезный вопрос

Ситуация глупая и для меня новая, но, может, кто-то подскажет, как в ней себя вести.

В жж один товарищ строчит мне на личку всё более и более сексуальные послания. Уже до анатомических моментов добрался. Товарищ странный. Вообще странный. В третьем лице о себе пишет, и словно там два разных человека. То адекватное про технологии, то странное. Я долго пыталась перевести его заигрывания в нейтрально-деловое русло, но последние - это такой отпад, что надо что-то делать. Пойду работать, а вы подсоветуёте мне действующую стратегию, а? Мне-то хочется просто послать, но вдруг там реально раздвоение личности и надо что-то потоньше? Или просто человек троллит так?

@темы: Досье

---

В безумном месте под названием жж

меня систематически радуют изречения одного персонажа: artemdragunov.livejournal.com.

Уж не знаю, какой именно диагноз у этого человека, но отжигает он ярче и круче всех топперов вместе взятых

---

Посреди прекрасных роз...

...сидел кот Рододендрон (Родо). Прежде чем этого кота мысленно погладить, его надо найти:

"Котик Родо( Рододендрон), что лично разработал квест "Найди кота!" и запустил его в эти ваши энторнеты!
На тестовой версии бесхвостая MirrinMinttu искала кота две недели, после чего квест было решено считать непроходимым!"



А вообще победили все)) И заслуженно! С фотосетами звёзд можно ознакомиться здесь: pogladkota.diary.ru/p214490468.htm

@темы: "зверята"

---

В поисках того самого вкуса

@темы: Еда

---

Дед Мороз принес подарок))

Позитивище

Ура. Только что позвонила начальница, что с 1.01 вступает в силу решение, что я буду делать только 50% контактной работы с пациентами. Одобрено и подписано. То есть, нормальные рабочие дни, по-прежнему вечерние смены, нормальная оплата, но физических усилий - только половина. И я намерена строго следить за тем, чтобы это была действительно только половина. Разрешила оповестить всех коллег. Освободившееся время предполагаю использовать для веб-работы, и со временем перетечь полностью в веб-службу. Вы даже представить себе не можете, как я счастлива!!!!! Вернее, может представить тот, кто двигается и работает на голимом упрямстве и таща себя вперед за шиворот.



Наконец-то что-то действительно начало меняться в моей жизни. Спасибо тебе, Мироздание, и искреннее спасибо тем, кто решение подписал не вредничая. Ведь для того, чтобы делать половину моей работы, возьмут кого-то на пол-ставки, а то и вообще придется перекраивать полностью количество работников в смену. То есть, чисто административно всё это довольно проблемно и затратно для работодателя. Впрочем, у работодателя на такие случаи наверняка есть страховка

@темы: истории о медицине

---

"Голос"

Жесткий детектив. Ну как жесткий... Жертвы молят и голосят, маньяк наманьячил, куча трупов, куча уродов всякого калибра по ходу - всё в наличии. Но всё необычайно предсказуемо. Достаточно понятно практически в начале серии, чем закончится очередная история. Изюминка в главой героине, и это не её слух. Это совершенно необычный голос астматика на коротком дыхании, который своей глуховатостью придает образу шарм. И эта её манера стоять совершенно спокойно перед беснующимися и угрожающими всеми карами мужиками. Не отстраняясь, не отводя глаз. Тяжела ты, доля корейской женщины. При всей иерархичности общества, женщина-начальник, видимо, не котируется как настоящий начальник. Во всяком случае, в кино.

В общем, как бы и интересно, но довольно дюжинный товар.

@темы: Дорамы

---

Во как!

@темы: "нетягостная бредь"

---

Очередное прекрасное

Кто-то отчебучил. Или работодатель наш, город, или родное начальство. В листах дежурств стоит эпическая пометка:Воскресенье, 31.12 (суббота). То есть, поскольку 1.01, понедельник - это праздничный день, и оплата за работу идет двойная, они решили сэкономить, заплатив за воскресенье, как за просто субботу. Что, разумеется, совершенно незаконно. Что характерно, никто и внимания не обратил, кроме меня. Да, я подписалась работать в канун исключительно ради денег. Завтра я выходная, коллега поднимет этот вопрос с начальницей, и если та не вмешается, то коллега позвонит мне, а я - в профсоюз. Не знаю, почему я. Видно, после всех нелепостей последних месяцев я озверела так, что это видно невооруженным глазом.

Да, озверела. На смену "я знаю, что такие боль и беспомощность" пришло "моя боль для меня больнее". С тем же дядьком. Там следующий этап. Его единственная нога ему практически не подчиняется. То есть, сегодня перебраться на кровать для обработки он не смог. Я предложила вызвать дежурных его хосписа с подъемником. Отказался многократно и наотрез от подъемника. "Я пациент и вы должны". Неправильная установка. Калечить себя я не должна. Моя напарница тоже наотрез отказалась надрываться. Записали ситуацию в отчет о посещении, повернулись и ушли. Написала ещё в журнал передачи смен, что лично я отказываюсь работать с этим пациентом без специальных приспособлений. Если медсестрички из Саги настолько безумны, что потащат его руками, это их дело. Но, полагаю, и они не станут работать без подъемника.