Вильгельм Руфус - кое-что о "раздаче слонов"

Принц-епископ Дарема Вильгельм де Сен-Кале мог быть сутягой, но в своей епархии он, всё-таки, кое-что делал. Например, усердно заменял в церковной администрации мирян на монахов. Поэтому высылка принца-епископа в Нормандию всерьез обеспокоила монашеское сообщество Дарема. А приором монастыря тогда был некий Торгот – как можно судить уже по имени, человек не самой обычной судьбы. В принципе, на ход событий в королевстве этот Торгот никакого влияния не оказал, но представления следующих поколений о периоде правления Вильгельма Руфуса сложились, во многом, согласно оценкам этого человека.



епископ Вульфстан

Он был родом из королевства Линдси, которое во времена нашествий викингов служило им оплотом, и входило в область Данелага. В 1066 году, Линкольншир послал к Завоевателю заложников своей кооперации с норманнами, и Торгот был в их числе. Но каким-то образом он ухитрился из-под стражи сбежать (очевидно, просто подкупил стражников), и договориться с норвежскими торговцами, чтобы они вывезли его в Норвегию. А в Норвегии Торгот сразу же появился при дворе короля Олафа. Всё это говорит о том, что происхождение Торгота было достаточно высоким, и что языкового барьера с норвежцами у него не было. Более того, торговцы хорошо постарались, чтобы Торгота не нашли во время обыска корабля, замаскировав его под члена команды.

Тем не менее, через несколько лет он в Англию вернулся, хотя непонятно, в качестве кого, под каким именем, и с какой целью. Но корабль, на котором он был, был разбит морским штормом, и Торгот оказался в ситуации, в которой монашеская карьера показалась ему единственным выходом. Уже к моменту, когда его послали заложником, Торгот имел какое-то отношение к церкви, хотя монахом и не был, так что местную церковную «кухню» он, несомненно, знал. И лет эдак за десять прошел путь от простого монаха до приора. Современники Торгота характеризовали его как «смекалистого человека», способного хорошо распоряжаться имеющимися под рукой средствами, чтобы добиться желаемого результата.

О Торготе больше известно как об исповеднике супруги Генри I и биографе её матери, а вот встреча с Вильгельмом Руфусом почему-то везде замалчивается, хотя она была любопытной. Любопытной в том смысле, что Руфус встал, когда Торгот прибыл его повидать и поговорить о судьбе Дарема. Более того, король щедро одарил именно этот монастырь, и пообещал защиту епархии в отсутствии принца-епископа. К слову, де Сен-Кале отсутствовал в Дареме следующие три года, так что можно предположить, что его права и обязанности были переданы Торготу, и именно поэтому новый епископ не был назначен Руфусом.

Остался ли приор благодарен за прием и защиту? Кажется, нет, потому что есть мнение, что именно он писал под именем Симеона Даремского. То есть, отчет под названием «Несправедливый харрасмент епископа Вильгельма» был написан именно им. И вряд ли по причиме личной неприязни. Просто «смекалистый человек» всегда знает, для чего он берет в руки перо. Ну а мы всегда должны помнить, что любой средневековый хронист брал в руки перо не просто так.

Что касается награждения верных, которое ожидается от короля после победы над бунтом или заговором, то они осуществились из владений короны. Вильгельм де Варренн стал графом Сюррея, получил четыре крупных манора, ранее принадлежавших королеве Эдит, и большой королевский манор в Вэйкфилде. Хью Авраншский, граф Честера, был награжден землями из числа конфискованных (в данном случае, это были земли короля Гаральда Годвинсона). Для Генри Бьюмонта создали графство Уорвик, состоявшее, по большей части, из земель брата Генри, Роберта де Мёлана, которого король «убедил» эти земли сдать короне в обмен на другие владения, расположенные менее компактно. Старый Роджер де Бьюмонт активно участвовал в переговорах, так что можно предположить, что Роберт, которому, как старшему сыну, должны были отойти наследственные земли в Нормандии, материально обижен не был. Только, похоже, всё-таки был, потому что в дальнейшем он сыграл свою роль в злополучнои «охотничьем инциденте», приведшем к смерти Руфуса.

Что касается дел семейных, то известно, что герцог Роберт (Куртгёз) должен был высадиться с армией 7 июля 1088 года, но взятие Певенси изменило ход его намерений. А младшенький, Генри, приехал сразу после взятия Рочестера, и заявил Руфусу, что он, как младший брат, имеет права на земли их матери. Ордерик пишет, что Руфус эти земли брату отдал (обычай наследования младшим сыном земельного имущества матери действительно существовал, хотя обычно это имущество передавалось по женской линии), но стоило Генри вернуться в Нормандию, как он был арестован там старшим братом, Робертом, за принесение вассальной присяги Вильгельму Руфусу. А сам Руфус, обозрев проблему, просто отдал эти земли Роберту Фиц-Хэмону (Фиц-Хаймо), сыну шерифа Кента.

Эмма Мэйсон видит проблему этого утверждения Ордерика в том, что нет никаких документальных подтверждений, что Генри вобще когда-то получил из рук брата земли их матери. Она пишет о том, что поведение братца Генри явно показало Руфусу, что тому совершенно всё равно, кто будет сидеть на троне Англии, а за это не награждают. Возможно. Но если посмотреть на карту Англии, то нельзя не обратить внимание, что Глостершир, где располагались земли Матильды Фландрской, находится на границе с Уэльсом, как и Чешир (в те времена это было графство Частер). То есть, там по определению нужен был владелец, уже доказавший свои способности по обороне страны, и безусловно преданный Руфусу. Фиц-Хэмон был тем, кто помешал норманнам высадиться на побережье в помощь заговорщикам, это именно он занимался организацией охраны пролива.

Так что у братца Генри не было шансов именно на Глостершир и именно в тот период. Тем не менее, перераспределение земель Бьюмонтов показывает, что компромисс был возможен. Вряд ли братцу Генри было важно, с каких именно земель к нему стекаются деньги. Так что весь этот эпизод выглядит странно. Уж не были ли завещанные Генри отцом золотые как раз компенсацией его материнского наследства? А может быть и так, что Руфус просто на дух не переносил младшего брата, и не хотел видеть его самодовольную физиономию в непосредственной близости. Только вот незаконное лишение наследства совсем не укладывается в его обычную схему поведения.

На место высланного в Нормандию де Сен-Кале как-то сам по себе выдвинулся великолепный Ранульф Фламбард. Собственно, ещё в предыдущее царствование Фламбард смело брал на себя ответственность по сбору налогов и военных податей для короля, став человеком которого все любили ненавидеть, как выражаются хронисты. Это Фламбард собрал команду, состоявшую из шерифа Кента Хэмона, его сына Роберта Фиц-Хэмона, шерифа Вустершира Юрса де Абертота, Роджера Бигода, магната из Восточной Англии, и сенешаля Эдо Дапифера, которую потом назовут первым английским казначейством. Это были проверенные люди, которые в будущем будут управлять королевством в периоды отсутствия Руфуса в Англии. Разве что фигура Бигода выглядит в этой группе странно, ведь он участвовал в заговоре против Руфуса. Тем не менее, они с королем помирились ещё в процессе наведения Руфусом порядка, что подтверждает правильность некровожадной политики короля к участникам восстания.

К слову сказать, именно Фламбарда и его группу хронисты потом обвинят в том, что они ввели в моду экстравагантные и дорогие одеяния, которые остались в памяти потомков как особый знак правления Руфуса. Надо сказать, что англосаксы, представленные во времена правления Руфуса престарелым Вульфстаном Вустерским, одевались настолько без апломба, что однажды епископ Кутанса даже попытался пристыдить коллегу. Вульфстан отшутился, но история осталась жить в летописях. Уильям из Малмсбери даже приводит анекдот типа тех, которые ходили в 1990-х про «новых русских». Вроде, однажды король спросил у своего пажа, сколько стоят туфли, которые он ему подает, и паж ответил, что три шиллинга. Король его обругал, и послал купить туфли стоимостью не менее марки серебром. Паж ухватил первое, что попалось, а попались ему более дешевые туфли чем первые, и подал их королю, на что король отреагировал словами, что «вот эти туфли королю подходят».

Анекдот анекдотом, но Руфусу действительно было свойственно выбирать самое лучшее, будь то наемники или строительные проекты. Разумеется, того же принципа он придерживался и в отношении своих нарядов, и вряд ли его можно было одурачить в вопросах качества.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - "клянусь ликом Лукки!"

Разгадка некровожадности короля по отношению к участникам заговора и восстания 1088 года в том, что Руфус совершенно искренне любил своего отца и восхищался им. И восхищался его соратниками, которые совершили грандиозное. Большинство соратников отца стали впоследствии и его соратниками тоже, когда он стал воевать в битвах Завоевателя. Он абсолютно точно понимал причины, по которым очень многие присоединились к заговору и бунту. Показательно, что Вильгельм Руфус никогда даже не поднимал в этой истории такой принципиальный момент, как regicide – убийство коронованного короля, которое было целью заговора. Как показала жизнь – напрасно, но для него было важнее выиграть лояльность, чем покарать за дерзость. И вот в этом Руфус не ошибся, практически все помилованные впоследствии служили ему верно.



изображение Вильгельма де Сен-Кале

Во-вторых, уже во время осады Рочестера высокопоставленные бунтовщики вне крепости стали каяться, с готовностью выражая желание заплатить за свой проступок любой штраф. Здесь выгода была даже двойной: и деньги, и выражение покорности. С деньгами, впрочем, Руфус не мелочился. Де Клеру и Бигоду из Тонбриджа он, например, велел направить средства в Рочестерский кафедрал. Для себя он выгоды не искал, а вот как-то выправить последствия восстания за счет самих восставших посчитал только справедливым.

Тех, кто не стал Руфусу служить, или в чьей лояльности у него были большие сомнения, он просто выпнул вместе с Одо в Нормандию. Большая же часть бывших заговорщиков просто потихонечку и без шума вернулась на те позиции, с которых начала бузить, и король сделал вид, что всё идет как надо.

Единственным человеком, которому Руфус ничего не собирался прощать, был де Сен-Кале, бывший друг семьи и бывший советник, принц-епископ Дарема и человек то ли не наделенный чувством умеренности, то ли не менее наглый, чем епископ Одо. Представьте, что он накатал королю жалобу на шерифа Йоркшира, который стал выполнять приказ короля и приватизировать епископовы недвижимости. Потому что формального осуждения в адрес де Сен-Кале вынесено не было, было только распоряжение короля. Епископ также утверждал, что он не предавал короля и никак не раскрывал никому государственных секретов, но, напротив, информировал суверена обо всех опасностях письмами и через посредников. Этим он пытался оправдать свою деятельность по грабежам в Нортумберленде, выставляя их так, что они-де были направлены против Мовбрея, хотя, на самом деле, грабежи и разорение местного населения были просто грабежами и разорением. А насчет писем прелат врал. Письма-то были, и в количестве, но в них де Сен-Кале писал только о том, что он ничего плохого не сделал.

Вообще, де Сен-Кале изначально пытался протестовать против суда над своей персоной, ссылаясь на то, что епископ королю не подсуден, но Руфус ответил, что он и не судит епископа. Он судит главного советника своего королевства, оставившего свой пост и бежавшего в самый опасный момент. Вся процедура суда, начавшегося 2 ноября 1088 года, была достаточно шумной. Де Сен-Кале всё время пытался вывернуть любое обвинение в свой адрес на «я вам не подсуден», а оба архиепископа упорно пытались вернуть обсуждение в его русло, пресекая дебаты по вопросу, должен ли дело епископа разбирать канонический или светский суд. Бароны, присутствующие при разбирательстве, периодически теряли терпение и начинали выкрикивать всякие неприятные вещи в адрес епископа.

Убедившись в том, что никакие выверты ему не помогут, де Сен-Кале выложил свою козырную карту: он обращается с жалобой на короля к папе. Неплохая попытка превратиться из обвиняемого в обвиняющего. И вот тогда Руфус произнес знаменитую фразу: «By the Face of Lucca, you will never get out of my hands until I have your castle!». Я видела утверждения, что Руфус сказал не Лукка, а Локи, но, учитывая обстоятельства, при которых фраза была произнесена (куча епископов, два архиепископа и враждебный принц-епископ, собирающийся обвинить короля перед папой), придется от этой красивой легенды о короле-язычнике отказаться. Жаль, конечно, но в фактический контекст упоминание Локи просто не укладывается. Хотя откуда у этой легенды растут ноги – понятно. Из применения угрозы Nithing.

Здесь необходимо сделать маленькое отступление, чтобы пояснить, о чьем таком лице идет речь, что им можно клясться. На самом деле, Holy Face of Lucca – это не лицо, это деревянный крузификс (распятие), о котором есть много легенд (en.wikipedia.org/wiki/Holy_Face_of_Lucca). И как раз появление этого крузификса в кафедрале Лукки связывают с епископом Ансельмо ди Бажжио, освятившего кафедрал в 1070 году. Это было большим событием, и логично предположить, что выражение «клянусь святым ликом Лукки» стало ходовым и модным несколько позже этого. А лик крузификса, по легенде, вырезал сам ангел, пока резчик спал. Отсюда «святой лик». Не имеющий никакого отношения к Локи.





На самом деле, Руфус вовсе не потерял самообладание, он подал знак и задал направление обсуждению. Ланфранк намек понял, и заявил, что отказ де Сен-Кале передать королю крепость отнимает у него те права на неприкосновеность, которые дает охранная грамота короля. Тут уже заволновались те, кто вел с епископом переговоры об условиях выдачи охранной грамоты – Алан Ричмондский, Одо Шампанский и Роджер из Пуату. В конце концов, это они выступали гарантами в изначальных переговорах с де Сен-Кале. И если бы король отозвал охранную грамоту, пострадала бы их честь и весомость их обещаний. Ланфранк возразил, что их честь не пострадает, ибо сам король отменит охранную грамоту из-за скандального поведения епископа, не только не желающего признать свою вину, но и нагло вызывающего короля в качестве ответчика перед папой.

В качестве компромисса, де Сен-Кале было предложено отправиться в изгнание в Нормандию, но он должен был гарантировать, что герцог Роберт не наложит лапу на корабли и сопровождение епископа. Руфус снова помянул лик Лукки, и уверенно сказал, что епископ не отправится никуда, пока не передаст ему Дарем и не гарантирует возврат кораблей. Де Сен-Кале был вынужден, в конце концов, согласиться, но потребовал, чтобы в договоре было отмечено, что он соглашается под давлением, что, собственно, делало весь договор недействительным. Тем не менее, Дарем был передан короне 14 ноября 1088 года, и король пообещал выдать охранную грамоту за своей печатью, что епископ и его люди могут отправиться из королевства прочь без преследований. Тем не менее, эту грамоту он получил бы только после того, как ответил бы за все прегрешения своих людей, которые те натворили в его отсутствие. Только публичные мольбы трёх вышеупомянутых графов помогли епископу не свести близкое знакомство с какой-нибудь местной каталжкой в Солсбери, где проходил суд, а благополучно убраться из Англии.

Конечно же Руфус прекрасно понимал, что его бывший советник и друг не был заговорщиком в прямом смысле слова. Этот советник и друг просто оказался предателем короля и королевства, кинувшись расширять под шумок восстания свои владения. Да, если бы он остался при короле, его земли подверглись бы нападениям де Мовбрея, а у него были обязанности перед теми, кто на этих землях жил. Но в таком случае было бы достаточно отдать распоряжения гарнизону крепости, а не трусливо сбегать со своего поста.

Более того, простое раскаяние в этом недостойном поступке помогло бы де Сен-Кале сохранить лицо и остаться более или менее там, где он и был – в Дареме, хотя роль главного советника короля он и потерял бы. Но епископ предпочел показать не лучшие свои качества, переводя стрелки то на администраторов королевства, то вообще на самого короля. И самым некрасивым поступком было то, что он своим поведением вынудил поручителей защищать его, защищая свою честь. Допустим, графы просто не могла предугадать, на какие выверты способен тренированный ум де Сен-Кале, но они прекрасно поняли, что их подставили.

Неожиданным последствием поведения де Сен-Кале оказалось то, что оно очень усилило тенденцию в сторону независимости английской церкви, которые уже раньше были в агенде Ланфранка. Дело в том, что высланный епископ всё-таки отправил письмо папе. И Урбан II написал королю Вильгельму Руфусу письмо с просьбой восстановить де Сен-Кале в его правах. Но любая уступка в этом вопросе выглядела бы проигрышем королевского авторитета, и никто в Англии не желал, чтобы римская курия была у них большим королем, чем сам король.

Англосаксонские хроники называют де Сен-Кале просто-напросто Иудой. А вот загадочный церковный манускрипт, описывающий перепетии суда, носит многоговорящее название De iniusta uexacione Willelmi episcopi primi (The unjust harassment of the first Bishop William). Не вполне понятно, относится ли это манускрипт к первой части двенадцатого столетия или ко второй, пусть об этом спорят профессиональные историки, часть которых «чувствует», что к первой, а часть – что ко второй, плюс вступление и заключение написаны не тем человеком, который писал сам текст. В любом случае, название говорит за себя, и написан этот манускрипт был не ранее 1109 года. Скорее всего – Симеоном Даремским, у которого были свои причины обозвать этот детальный отчет «Несправедливым харрасментом епископа Вильгельма».

Ещё один камень в фундаменте сооружения паршивой репутации Вильгельма Руфуса. Кто там полез бы углубляться в дебри монашеской латыни – заголовка вполне хватило для создания мнения.

@темы: William II

---

Высокая мода такая высокая... совсем высокая

Отсюда: zazerkaliya.livejournal.com/322330.html Комменты забавные там.

@темы: "веселая бредь"

---

18 карат!!!

Не хухры-мухры, а музей Гуггенхайма: tanjand.livejournal.com/2323109.html

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - казнитьнельзяпомиловать

Огромную ошибку восставшие совершили, когда Роджер де Лэси, соединившись с Бернардом Ньюмарше, Ральфом Мортимером и какими-то людьми Монтгомери, оставшегося верным королю, решили напасть на Вустер. Но в Вустере в епископах ходил англосакс, Вульфстан, так что население само прибежало к нему с мольбами разрешить задать потивникам как следует. Епископ разрешил, хотя стратегически решение было опасным. Его силы были намного меньше сил противника, но англосаксы решили не обороняться, а наступать.




Почему-то для баронов-норманнов это оказалось неожиданным, и какой-то идиот из их рядов распорядился поджечь поля. И тут 80-летний епископ, который пошел вместе с войском на врага, зычным голосом провозгласил анафему нападающим. Он уже был в бешенстве за разорение баронами Херефорда, чей епископ, Роберт Лотарингский (математик и астроном), был его личным другом. Да тут ещё ветер понес дым и искры прямехонько на нападающих. В общем, войско баронов побежало. И, пожалуй, именно пример Вульфстана заставил прочих епископов срочно мобилизовать войска и начать сгонять мятежников в кучу, в направлении Певенси, чтобы впоследствии быстро с ними покончить.

А у Руфуса эти действия воинственных прелатов развязали руки для преследования Одо, который, несомненно, был центром восстания. За два дня осады, король взял крепость Тонбридж, где сидел комендантом Жильбер Фиц-Ричард де Клер, принял от него присягу, заключил под стражу за преступления против мирного населения, и отправился в Рочестер, где базировались не только епископ Одо, но и Эсташ Булонский-младший, и Роберт Беллем. Одо, впрочем, тут же решил сбежать, с небольшим сопровождением, в сильнейшую крепость Певенси, принадлежащую его брату. Он считал, что пока Руфус будет осаждать Рочестер, его и Роберта освободят силы герцога Нормандии.

Но Руфус вовсе не стал осаждать Рочестер, а двинул прямиком за Одо. Несомненно, потирая руки от удовольствия заняться тем, что делать умел и очень любил – строить осаждающие машины. Певенси был действительно мощной крепостью, так что осада заняла целых шесть недель – конец мая и почти весь июнь. Руфус предложил попавшему в плен Одо отправиться к побережью через Рочестер, сдать замок королевским представителям, и затем убраться в Нормандию, и никогда больше не возвращаться в Англию, если он, Руфус, его не призовет. Одо согласился.

Но если у Руфуса ещё оставались какие-то иллюзии по поводу дорогого родственничка, поведение Одо их быстро расстроило. Когда эскорт прибыл к Рочестеру, посланцы короля потребовали сдать замок от имени епископа. Но Одо при этом гримассничал так, что находящиеся на стенах сделали свои выводы. Эскорт они в замок впустили, но немедленно арестовали. Одо снова был свободен и снова в замке не самого мелкого калибра.

Наверное, Руфус был в ярости, хотя предложить Рочестеру сдачу в такой форме было, конечно, наглостью. Вполне возможно даже, что провокацией – ведь в этой истории с заговором заключительная точка должна была быть очень жирной и не допускающей продолжения повествования. В любом случае, король не только обратился к своим войскам с просьбой созвать в ряды королевской армии своих друзей и родственников, но и заявил, что отказавшихся от приглашения ждет Nithing. То есть, в скандинавском контексте, персональное проклятие. Звучит странно, но он, по-видимому, знал, что делал, потому что отказавшихся не было.

Для магнатов, бывших в королевской армии, ситуация с осадой Рочестера была нелегкой. У многих там были их товарищи по оружию и сыновья, для которых принцип «старший сын наследует всё» был очень важным.

Но Рочестер был обречен, конечно. Там собралось слишком много людей, там велись бои осаждающих против осажденных, и английское жаркое лето южного побережья довершило картину безнадежности. Да, Рочестер был отличной крепостью, в которую было нелегко войти. Но и выйти из неё осажденным было невозможно. Тем не менее, у Одо хватило наглости предложить сдачу на условиях возвращения осажденным всех их владений. «Да я вас всех перевешаю! - ответил Руфус. – Или ещё что-нибудь с вами сотворю».

Ожидаемо, к нему немедленно потянулись с мольбами родственники и свойственники осажденных. Король возразил, что хотя он и ценит помощь своих лояльных подданных, и понимает их нелегкую ситуацию, чрезмерное милосердие к предателям было бы несправедливостью к тем, кто остался верным – к ним самим. В конце концов, он не сделал решительно ничего, что могло бы спровоцировать заговор и восстание. Он выполнил все распоряжения отца, даже по отношению к Одо. И что он получил взамен? Заговор, войну, и смерть своих беззащитных, невинных подданных.

Мольбы, тем не менее, продолжались, вплоть до аргументов, что проявив милость к запертым в Рочестере, король мог обеспечить себе в будущем поддержку в Нормандии. Этот аргумент был, пожалуй, вполне здравым. Прямое вмешательство герцога Роберта в дела Англии просто требовало от Руфуса ответных действий, а такие действия требовали поддержки в Нормандии. К тому же, юные детки магнатов явно хотели помахать мечами, так что их воинственность предполагала их охотное участие в будущих кампаниях.

И Руфус дал себя уговорить. Он сдержанно пообещал, что участники восстания, находящиеся в Рочестере, не будут казнены или покалечены. Они могут покинуть крепость с охранной грамотой в руках и при оружии. Но король категорически отказывается восстановить заговорщиков в имущественных правах. Он прослыл бы глупцом, если бы пообещал.

Епископ Одо не смог не выпендриться даже в такой ситуации, и потребовал, чтобы в королевских войсках не звучали фанфары, когда ворота откроются и сдавшиеся начнут из них выходить (это было обычной практикой). «А вот это право я бы не продал даже за тысячу золотых марок», - рассмеялся Руфус, и ответил, что фанфарам – быть.

И фанфары были, и звучали громко. Но не громче выкриков танов-англосаксов: «Оборотни! Вздернуть оборотней! Великий король англичан, почему ты позволяешь уйти предателям в целости и сохранности?!». Интересно, предполагал ли Руфус такую реакцию. По идее, долже был, потому что предводитель англосаксовского восстания Вальтеоф, во времена Завоевателя, стал на голову короче после подавления восстания. Вполне естественно, что теперь англосаксы ожидали равного наказания для предателей-норманнов. К тому же, наказание было бы в соответствии с законом.

Но вряд ли эти крики были требованием действия. Во-первых, виселица была уделом низкорожденных, ведь благородного по рождению Вальтеофа именно обезглавили. Во-вторых, король уже выдал охранные грамоты, и вряд ли кто-то хотел всерьез, чтобы король нарушил данное им слово в таком принципиальном вопросе. Уж совершенно точно никто не ожидал от короля, что он повесит епископа. Конечно, при желании Руфус мог бы пойти по проторенной отцом и Ланфранком дорожке, и повелеть обезглавить Одо как графа Кента (да, титул был обоюдоострым мечом для его носителя). Но такого желания у него не было по многим причинам.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - слишком умный король?

Возможно, некоторым гостям короля Вильгельма Руфуса было странно видеть снова в своих рядах епископа Одо. Как только распоряжение умирающего Завоевателя освободило этого неунывающего интригана из заключения в Нормандии, тот немедленно обеспечил себе возврат своих владений там, после чего пересек канал и получил обратно титул графа Кента из рук племянника. Нет, Руфуса не поразило слабоумие, когда он отдавал под контроль такому опасному родственнику стратегически важное южное побережье своего королевства. И да, он знал, что Одо сразу же обеспечил себе место советника при герцоге Роберте.



Но, похоже, он полностью унаследовал от отца невозмутимо спокойное отношение к неблагонадежным вельможам. Было ли это отношение следствием непоколебимой уверенности в своих силах, или отделением личных чувств от политики, или печальный факт, что благонадежных вельмож не существовало в природе – кто знает. Но фактом остается то, что епископ Одо снова был на коне в буквальном смысле слова. Вильгельм Руфус был уважительным сыном – если папенька распорядился, что Одо должен быть амнистирован, Одо был амнистирован. А остальное зависело только от него самого.

По какой-то своей странной логике, Одо решил, что он может быть одновременно советником не только у Роберта, но и у Руфуса. Тем не менее, место уже было занято Вильгельмом де Сен-Кале, принцем-епископом Дарема, которого нынешний король унаследовал от предыдущего. Как ни странно, Одо почувствовал себя уязвленным – в конце концов, он был членом королевской семьи, и ожидал, что племянник будет относиться к нему именно как к старшему родственнику, и будет слушать именно его наставления.

Обнаружив, что в Англии его перспективы, формально почетные, в плане влияния равняются нулю, Одо, возможно, и расстроился (что скорее выглядело в его случае как разозлился), но не растерялся. Он быстро нашел в Англии ту же группу баронов, с которой уже вел переговоры в Нормандии – тех, у кого владения были по обе стороны проливы. И речь не шла о захудалых барончиках, у которых в Нормандии остались опостывшая жена в полуразвалившемся «родовом гнезде». Если взять в качестве примера того же графа Нортумбрии, Роберта де Мовбрея, то его дядюшка ходил в епископах Кутанса. И этот дядюшка не поленился подхватиться на рождественский прием Руфуса, чтобы использовать планирующиеся на январь и февраль 1088 года заседания по основанию аббатства Сент-Мэри в Йорке. И всё только для того, чтобы доверительно побеседовать с Вильгельмом де Сен-Кале, который был реальной силой на севере Англии. Да и встретиться с племянником, графом Нортумбрии – что может быть естественнее.

Робер д’Э, старший сын и наследник графа д’Э, может, и не мог похвастаться размерами своего графства в Нормандии, но именно благодаря ему, в значительной степени, само завоевание Англии стало возможным – он дал Завоевателю флот в 60 кораблей! И Завоеватель не забыл этого участия, щедро наделив соратника замками и манорами в количестве не менее 70.

А вот что касается остальных участников восстания, то они тесно связаны отношениями друг с другом и с епископом Одо. Кто-то приходился кому-то родней, кто-то держал в Нормандии земли, принадлежавшие епископу Одо. Роберт, граф де Мортен, был родным братом Одо. Список можно продолжать до бесконечности, потому что легче сказать, кто из баронов-норманнов остался в 1088 году верен Вильгельму Руфусу (Алан Ричмонд, Роберт Ридланский, Хью Честерский, Генри Бьюмонт, Вильгельм Варенн и... архиепископ Йоркский Томас из Байё).

Именно размах заговора поддерживает моё личное впечатление, что ни личность Одо, ни качества Руфуса особой роли в нём не играли. Даже рассуждения о том, что бароны не могут быть вассалами двух сюзеренов, выглядят натянутыми именно в этом случае. Речь шла о гораздо большем, о принципиальном отношении к завоеванной территории. Похоже на то, что большинство баронов в 1088 году считали, что Англия должна стать просто провинцией Нормандии, управляющейся из Кана герцогом Нормандии, но никак не самостоятельным и независимым королевством. А герцогом Нормандии был Роберт, старший сын Завоевателя. То есть, ему и править новым «герцогством». А что же делать с коронованным королем странной провинции, вообразившей себя отдельным государством? Убить, разумеется.

Да-да, те же бароны, которые сидели при Завоевателе как мышь под метлой, теперь были готовы к убийству его сына. Не потому, что у них было что-то личное против именно Руфуса. Ордерик писал, что из двоих сыновей Завоевателя, Роберта просто-напросто сочли более управляемым и предсказуемым. Что интересно, в минус Руфусу было поставлено, помимо папашиного темперамента, «деликатное образование». Проще говоря, в глазах своих баронов Рыжий выглядел «шибко грамотным». Почему эти бароны не подняли вопрос ещё при жизни Завоевателя? Кто сказал, что не подняли. Демарш Одо, за который тот попал под арест, мог иметь причиной именно недовольство епископа решениями брата.

И я не думаю, что бароны просто боялись Завоевателя больше, чем Руфуса. Нет, для них Завоеватель был тем предводителем, который привел их к новым землям и новым богатствам – вождем, главной фигурой. Он дал им возможность стать магнатами, богатыми и влиятельными. При жизни Завоевателя, соотношение сил не изменилось бы до его глубокой старости, но уважение к вождю не переходит по наследству к его детям. Руфусу противостояли не те бароны, которых его отец привел в Англию. Руфусу противостояли магнаты, ищущие простейшего решения сложных вопросов, и вовсе не желающие сильного короля, который имел бы власть над ними, завоевавшими свой новый статус с оружием в руках.

Что характерно, сам Руфус, который был полностью в курсе происходящего, отлично понимал эмоции своих баронов. И смог выиграть на свою сторону Роджера Монтгомери. Он просто предложил Монтгомери логический паззл, по свидетельству Уильяма из Малмсбери.

Если бароны хотят больше земель и богатств, то почему бы им просто не обратиться к нему, своему королю. Ему не жалко, он даст. Да, собственно, и сама корона Англии ему постольку поскольку. Но если они полагают, что Завоеватель принял неправильное решение, сделав Англию независимым королевством, а его, Вильгельма Руфуса, королем, то этим они подвергают сомнению мудрость Завоевателя. То есть, мудрость человека, который сделал их магнатами. И если он, Руфус, недостоен быть королем, то они недостойны быть магнатами, не правда ли? Монтгомери принял решение остаться лояльным Руфусу.

Отличный пример для иллюстрации того, почему бароны сочли Вильгельма Руфуса слишком сложной штучкой для того, чтобы в его компании им было комфортно.

Явка баронов на королевский прием по случаю Пасхи была скудной, и начало беспорядков в Англии хронисты помещают на 16 апреля 1088 года. Ни одна летопись не перечисляет персонально, кто именно присоединился к восстанию, но Джон Вустерский описывает, как это выглядело. Мятежные бароны укрепили свои замки, и начали нападать из них на всех, с кем не имели договоренности.

Что сделал Руфус? Повел себя как король Англии, и обратился к своим подданным, к местному населению. Да, он пообещал им лучшие законы, чем они когда-либо имели, упразднение несправедливых налогов и пересмотр прав на охоту и рыбалку. Но, разумеется, никто не ожидал, что все обещания будут выполнены. Просто населению Англии было невероятно важно показать норманнам-победителям, что военная мощь англосаксов никуда не делась, и что они имеют право на административную независимость и своего короля, и вовсе не желают рассматриваться провинцией Нормандии.

Англосаксонские таны мгновенно мобилизовали армии, и вскоре у Руфуса было с кем призвать к порядку мятежников. Его положение укреплялось не только явной поддержкой местного населения и законностью его прав, но и военными талантами, в которых не сомневался ни он сам, ни его враги.

Стратегические решения Руфуса сильно облегчало то, что большая часть мятежников сгруппировалась вокруг Одо, на юго-востоке Англии. С одной стороны, эта локация могла позволить мятежникам обеспечить помощь с материка. И помощь даже была послана герцогом Робертом. Но, по какой-то загадочной причине, ни Роберт, ни Одо даже не предположили, что пролив охраняется! В деталях морское сражение не описывается, но Уильям из Малмсбери пишет, что несколько кораблей вторжения были потоплены, а остальные попытались сбежать, но не смогли поймать ветер. Он утверждает, что некоторые, не желая быть захваченными, просто утопились. Так это или нет – кто знает, но если так, то сделали это они совершенно напрасно.

Что касается других регионов, то там началась беспорядочная война всех против всех. Например, Генри Хантингдонский вызверился на епископа Кутанса за разорение Беркли, хотя на самом деле Беркли разграбил граф д’Э. Де Мовбрей раздраконил Бат, и осадил с дядюшкой Глостер, но Глостер отбился. Роджер Бигод разорял Восточную Англию, а Хью де Грандмеснил – Лестершир и Нортхемптоншир. Именно разоряли, сжигая всё на своем пути.

Если что-то в этом хаосе и стало неприятным сюрпризом для Вильгельма Руфуса, то это поведение его главного советника, Вильгельма де Сен-Кале. Какая муха укусила прелата – непонятно, но, скорее всего, это была «муха» по имени Одо. Не то чтобы принц-епископ Дарема напрямую восстал против короля, нет. Он просто втихую смылся в Дарем. Что ж, 12 мая Руфус издал распоряжение о конфискации земель де Сен-Кале за самовольную отлучку с рабочего места. Поведение советника, по-видимому, было не столько тактическим ударом для короля, сколько личным. Он полагал, что де Сен-Кале был не только советником, но и другом, которого он "унаследовал" от отца.

@темы: William II

---

О да!!!

Погадать

@темы: "нетягостная бредь"

---

Вильгельм Руфус - тяжела ты, королевская доля...

Вильгельм Руфус не питал иллюзий относительно своих братьев. Не говоря о том, что они в принципе были не друзьями, приходилось учитывать и те силы, которые, несомненно, будет толкать Роберта к открытому конфликту с Руфусом, используя все имеющиеся под рукой средства. Предупредить эти попытки было невозможно. Но возможно было сделать сделать две вещи – быстро и достойно короноваться, и увезти из Нормандии тех, кто мог быть использован для разжигания беспорядков в Англии. Оба этих действия будут впоследствии ставиться в вину Руфусу при создании негативного имиджа Красного Короля.



www.deviantart.com/tag/kingofengland


Тем не менее, достаточно вспомнить, как короновался Гаральд Годвинсон, которого прямо с совета сопроводили на коронацию в Вестминстерское аббатство. Так и хочется ядовито добавить «пока не сбежал», но Гаральд был ответственным человеком, и, разумеется, не позволил бы инстинкту самосохранения взять верх над обязанностью защищать королевство, в котором он, всё-таки, был subregulus. В случае Руфуса, быстрая коронация преследовала ту же цель: обеспечение стабильности. И то, что он, в первую очередь, занялся выполнением завещания отца, было ещё и знаком преемственности, что важно при создании династии.

В частности, Руфус раздал каждому кафедральному собору Англии от 10 до 6 марок золотом. Сумму решала представительность и важность каждого отдельного взятого кафедрала. Плюс, каждая церковь Англии получила 60 пенсов серебром. Каждый шир получил по 100 фунтов для раздачи бедным и нуждающимся. К слову сказать, по обычаю тех времен эти денежные суммы благотворительностью не считались. Все бенефицианты считали себя обязанными молиться за душу дарителя – Вильгельма Завоевателя в данном случае. Конечно, в церквях и кафедралах молитвы за души усопших были работой, назначающейся и проверяющейся. Что касается бедных, которые получили так необходимые им средства, то молитвы были, очевидно, делом совести каждого.

Руфус также заказал у некоего золотых дел мастера Отто роскошную гробницу для Завоевателя, щедро снабдив его золотом, серебром и драгоценными камнями. Знал ли он к тому времени обстоятельства похорон отца, или просто предполагал, как могли развиваться события, но Завоеватель получил, в конце концов, полагающееся ему посмертное величие.

Что касается освобожденных «политических заключенных», эрла Нортумбрии Моркара и Вульфнота Годвинсона, то Руфус привез обоих в Англию, в Винчестер, где оба были помещены под стражу в аббатство. Из этих двоих, Вульфнот был совершенно безобиден, но он вырос и жил среди норманнов, то есть была совершенно реальная опасность, что кто-то особо предприимчивый из окружения герцога Роберта начнет разжигать беспорядки в Англии от имени бедняжки Вульфнота. С другой стороны, Ульф, сын короля Гаральда Годвинсона, был совершенно спокойно оставлен Руфусом в Нормандии, и Роберт Куртгёз впоследствии даже сделал Ульфа рыцарем, так что может быть и так, что Вульфнот сам захотел последовать за Вильгельмом Руфусом, чтобы спокойно умереть на родине. Он совершенно точно не мог быть для норманнов в Англии опаснее, чем Ульф, который, всё-таки, был сыном коронованного короля. Или, как вариант, Руфус просто не смог дотянуться до Ульфа. Находиться под стражей вовсе не означало сидеть за решеткой, так что Ульф вполне мог быть в числе сопровождения Роберта во Франции на момент смерти Завоевателя. Впрочем, Ульф, насколько известно, никогда не использовался Робертом для политических игрищ (естественно!), а просто жил обычной жизнью рыцаря, и воевал вместе с Робертом в Крестовом походе.

Эрл Моркар, второй из захваченный Руфусом в Англию заключенных, безобидным человеком не был ни по каким критериям. Эрл Моркар был хроническим предателем. Это его Гаральд Годвинсон поставил править Нортумбрией, когда нортумбрийцы взвыли от правления Тостига и восстали. Более того, это Гаральд спас шкуру Моркара, вовремя кинувшись на север страны, чтобы спасти Йорк в 1066 году. Тем не менее, когда Гаральду тут же срочно понадобилось маршировать на юг, чтобы отбыть нападения там, Моркар и его брат, граф Мерсии, не только не присоединились со своими войсками к спасителю, но просочились за его спиной в Лондон, где предложили избрать королем одного из них, истинных англосаксов.

Затем Моркар снова примкнул к победителю, Вильгельму Завоевателю, но быстро обнаглел, и, покинув двор короля в Нормандии, примкнули в 1067 году к восстанию в пользу Эдгара Этелинга. В их компании был и эрл Берниции, Госпатрик. Почему именно Госпатрик оказался в этой компании, сказать сложно. Берницию он у Завоевателя, собственно, просто купил, потому что сбытия там начали развиваться так: некий Освульф убил некоего Коспинга, которого пять недель назад посадил править Берницией Завоеватель, а через полгода кто-то убил самого Освульфа, и вот тогда Госпатрик появился перед Завоевателем с мешком денег, так сказать. Скорее всего, Госпатрику просто пришлось примкнуть к восстанию, которое, впрочем быстро сдулось. И Моркар, вовремя унюхавший ветер перемен, тут же переметнулся снова к норманнам.

У Вильгельма Завоевателя по отношению к англосаксам была интересная политика. Главные фигуры, типа Моркара и Стиганта, он просто предпочитал держать поближе к себе, и к управлению королевством на среднем и исполнительном уровнях было привлечено много выходцев из англосаксонской среды. Его терпение по отношению к Моркару закончилось только в 1071 году, когда тот тайно покинул Нормандию и снова начал сеять смуту в Англии. Когда эрл снова сдался королю, Вильгельм поручил Роджеру де Бьюмонту взять его под стражу в один из своих замков. Разумеется, Моркара Руфус на вольном выгуле оставить просто не мог, это было бы глупостью.

А вот участвующий в том же востании тан Сивард был спокойно оставлен Руфусом в Нормандии, хотя этот-то даже присоединился к датчанам против Завоевателя в свое время. Но тут интересно то, что Сивард не собирался возвращаться в Англию – его следы ведут аж в Константинополь, в варяжскую гвардию византийского императора. В Англии ему делать было решительно нечего, все его владения (а он был 21-м в списке крупных землевладельцев на момент смерти Эдварда Исповедника) были переданы Генри де Феррьеру, а тратить остаток жизни на бессмысленные попытки отбить своё Сивард, по-видимому, не собирался.

Следующей задачей Руфуса был выпуск монет своего царствования. Британский музей идентифицирует следующую монету как выпущенную в 1087 году в Абергаванни:

finds.org.uk/counties/nottinghamshire/tag/willi...: Penny of William Rufus 'PAXS' type, issued 1087-late 1080s Penny of William Rufus 'PAXS' type, issued 1087-late 1080s

Не менее важной была и печать короля:



yeomenoftheguard.com/greatseals.htm

Собственно, без монет царствующего правителя и его печати, правительство нормально функционировать просто не могло. И Руфус хоть и мог выбрать для своих монет меч вместо скипетра (он выкупил отцовские регалии у монастыря намного позже, и да, монастырь потребовал плату за то, что ему отдавалось, вообще-то, просто на хранение), но не мог избежать того, что составляло саму сущность правления: кипы, ворохи прошений и требований, которые, конечно, могли рассматривать придворные клерки, но которые утверждать и подтверждать печатью должен был сам король.

Например, земельные владения. В обычае того времени было просить подтверждений своих прав на земли у каждого нового правителя. С одной стороны, такие подтверждения были платными, то есть, обеспечивали приток денег в государственную кассу. С другой стороны, Руфус просто не знал все города и веси и землевладельцев Англии так же назубок, как знал эти категории в Нормандии. То есть, не раз и не два ему приходилось консультироваться у Ланфранка, который и в Англии был дольше, и имел в подчинении все монастыри в стране, где знали всё и обо всех.

Что ещё более ценно, Ланфранк уже пережил все страдания иммигранта в страну, язык которой был ему неизвестен, обычаи которой казались ему варварскими (в Нормандии от рабства отказались уже в 990-х, а в Англии оно продолжало быть обычной практикой, пока норманны не упразднили категорию рабов, и не заменили её отношениями батраков и феодалов), и законы которой существовали, по большей части, в виде нарративных расказов о прецедентах.

К 1087 году, Англия управлялась на трех языках. Между собой норманны общались на родном языке, и решения принимались на нем же. Потом эти решения записывались на латыни, которая и стала языком государственных документов. Со временем, монастырских писцов стали квалифицировать на переводах с латыни на англосаксонский, чтобы важные распоряжения были максимально понятны населению страны. В этих переводах, тем не менее, не так уж редко содержатся пассажи, по сути не имеющие смысла. То есть, косяки перевода при отсутствии редактора.

И, пожалуй, главным способом обеспечить возможность разных групп населения общаться между собой, были перекрестные браки, которым сам Завоеватель придавал большое значение, и которые пропагандировал среди своих холостых соратников. Хотя... не только среди холостых. Не все жены последовали за своими мужьями в новое королевство. И случаев, в которых норманн окончательно разрывал все связи со старой родиной, чтобы начать совсем новую жизнь в новой стране, было множество.

Сам Вильгельм Руфус, которой стал появляться в английских распоряжениях своего отца только в 1080-х, вряд ли успел к 1087 году заговорить на англосаксонском как на родном, хотя можно не сомневаться, что внутри самого дворца и в администрации люди говорили на смеси франко-нормандского и англосаксонского (иммигранты меня поймут). К тому же, есть некоторая вероятность, что Ланфранк нагрузил своего ученичка изучением языка страны, которой ему придется править. Но, к сожалению, информации о том, на скольких языках говорил Руфус, не осталось. Осталось замечание о спотыкании на словах в эмоциональные моменты, что тоже может быть результатом того, что человек пользуется в быту сразу несколькими языками. Опять же, иммигранты, имеющие взрывной темперамент, меня поймут.

Поскольку на по-военному быстрой коронации Руфуса не могли присутствовать все важные персоны его королевства, особое значение приобрел прием на Рождество 1087 года. Приемы на Рождество, Пасху и Троицу были тогда формальными, очень тожественными, имеющими цель показать могущество короля его подданным, и провести границу между christus domini, назначенного через церемонию коронации самим Богом быть господином для своих подданных, и всеми прочими, какими бы могущественными и богатыми они ни были. То, что король сидел в лучших и самых дорогих одеяниях (которые, к слову, были собственностью короны) и самых дорогих украшениях, было не только способом подавить прочих своим величием, но и выказать им этим величием уважение – король должен выглядеть королем до кончика ногтей, чтобы его таковым воспринимали.

Мало того, король сидел на возвышении и отдельно от прочих смертных, да ещё и церковный хор пел laudes regiae: «Christ conquers, Christ rules, Christ reigns».

Да, после церемонного приема и во все более будние дни года, те же придворные и гости видели своего короля человеком. И да, они нередко замышляли против своего короля. Но когда король сидел как депутат Бога на земле, они его таким и воспринимали. Недаром на время торжественного приема шутов допускать перестали. Был один неприятный момент, ещё при Завоевателе, когда шут вдруг начал кричал «‘Behold I see God! Behold I see God!», а окружающие не знали, как руагировать. Шуткам королевского шута положено смеяться, но сама ситуация выглядела совершенно не смешной. Выход нашел арихиепископ Ланфранк, приказавших гвардии вывести наглеца прочь, и отстегать как следует плетками.

@темы: William II

---

The Three Heroes and Five Gallants

Рыдаю от восторга Нет, я только включила, и понятия не имею даже о сюжете, потому что половину первой серии происходит сплошное ногомахание и полеты, но красотень необыкновенная! Вот этот тип в красном о законах гравитации и не подозревает, например. Побеждает армии разбойников даже не помяв одеяний и не обнажая меча, собственно. Надеюсь, ничем глубокомысленным не испортят...

@темы: Дорамы

---

"Сделайте мне красиво"

Очередное чудо по стилю, на этот раз без золотых унитазов, к моему разочарованию. Но советы о гипсовых головах всяких там Вольтеров и неприлично больших картин маслом несколько это разочарование компенсируют:

www.houzz.ru/ideabooks/89812521/list/kak-sozdat...

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - беспокойное наследство

После смерти Вильгельма Завоевателя, его старшенький, Роберт, вернулся в Нормандию, и щедрой рукой раскидал деньги казны на подарки монастырям, церквям и бедным. Иногда ему ставят в упрек такое небрежное отношение к деньгам, но ведь фактически он просто выполнил волю отца. Который, к слову, точно обговорил, сколько и кому надо раздавать. Генри сосредоточился на том, как получше сберечь полученные пять тысяч фунтов серебром. Тьерри пишет о тяжелом сундуке, окованном железом, Мэйсон – о специально построенном помещении, чему я склонна верить больше. Что касается Вильгельма Руфуса, то он прибыл в Винчестер, произвел скрупулезную инвентаризацию находившейся там королевской казны (60 000 фунтов серебром, плюс золото, плюс драгоценные камни), собрал баронов в Лондон, официально объявил им о смерти Завоевателя, утвердил среди них своё право на корону, и короновался на царствование архиепископом Кентерберийским Ланфранком 26 сентября 1087 года в Вестминстерском аббатстве.



Ни для кого не было секретом, что главной головной болью первых дней новой власти станет единоутробный брат Завоевателя, епископ Одо из Байё. Знал это и сам Завоеватель, и поэтому не был намерен выпускать Одо из тюрьмы, в которую его с таким трудом законопатили. Но просьбы другого брата и некоторых баронов Нормандии, плюс непоколебимая вера в таланты сына и архиепископа Ланфранка заставили его сделать амнистию полной, и включить в неё Одо.

Чем провинился перед братом этот епископ-варлорд, сыгравший далеко не последнюю роль в завоевании Англии? Тем, что не понял разницы между разбойничьим набегом и государственной политикой. Одо был жаден, и эта черта привела его к конфликту с братом. Естественно, Завоеватель понимал, что его компаньоны по походу на Англию все движимы жадностью, и оделил Одо доходом в 3000 фунтов годовых, 12 поместьями и 184 лордствами. Он также создал для брата графство Кент. Когда Вильгельм отсутствовал в Англии в 1067 году, Одо практически был регентом завоеванного королевства. Но он так и не понял, что Вильгельм намеревался не разграбить Англию, а создать уникальное королевство, где будут работать вместе англо-саксонский закон и нововведения норманнов.

Одо же плевать хотел на англосаксов в целом, и на их законы в частности. То, что ему нравилось, он просто отбирал силой, а несогласных убивал. Не зря его прозвали в Кенте «бешеным волком». В Дувре он, например, просто захватил дом гильдий и разрешил кому-то из своих построить мельницу прямо на причале порта, что сделало невозможной швартовку торговых кораблей. Естественно, всё это привело к открытому бунту в Дувре уже в 1067 году. Жители порта-крепости были в таком отчаянии, что обратились за помощью к Эсташу Булонскому, единственному, кого они знали и кто знал их, хотя знакомство и состоялось под знаком провокации против эрла Годвина (хотя кто сказал, что жители Дувра любили Годвина? Они просто не любили экспроприаций, и от Одо тоже).

В общем, к счастью для Англии и Завоевателя, на трон архиепископа Кентерберийского 29 августа 1070 года сел Ланфранк, который понимал политику короля гораздо лучше чем Одо, и который, главное, был достаточно изобретателен для того, чтобы ввести в мередиан этого стяжателя. Ведь наглость Одо базировалась на двух столпах уверенности. Во-первых, он считал себя и своих воинов слишком необходимыми брату, чтобы тот всерьез на него вызверился за бесчинства. Во-вторых, Одо был епископом, то есть, в принципе не подчинялся светским властям. Тем не менее, Одо упустил из виду, что епископ, кем бы он ни был, подчиняется архиепископу.

Предыдущий архиепископ Кентербери, Стигант, был в слишком двусмысленном положении для того, чтобы как-то приглядывать за своими епископами. Для Святого Престола Стигант вообще не был законным архиепископом, потому что пост этот (вместе со столой!) он перехватил у Робера Жюмьежского, когда тот был вынужден спасаться от эрла Годвина. И Завоеватель это не забыл, к слову. Он никогда не сделал ни одного жеста против Стиганта, но хоть тот и присутствовал и при коронации Вильгельма, и при коронации Матильды, церемонии проводил другой архиепископ. Завоеватель также буквально не спускал со Стиганта глаз, и даже забрал его с собой в Нормандию в 1067 году. Он знал, что это только дело времени для Святого Престола - послать своих легатов в Англию для низложения незаконного архиепископа. И беглый незаконный архиепископ был ему совершенно ни к чему.

На Пасху 1070 года легаты добрались, наконец, до Англии, и Стигант был смещен. А утвержденный на его место Ланфранк засучил рукава и начал в своей епархии генеральную уборку. Для начала, он разобрался с архиепископом Йоркским, Томасом из Байё, которые приблизительно в то же время сменил на этом посту короновавшего Завоевателя и его королеву Элдреда. Томас был креатурой епископа Одо, целиком и полностью. Это Одо послал их с братом учиться, помогал им деньгами, сделал Томаса своим секретарем и казначеем сокровищницы кафедрала Байё. Томас также стал, после завоевания Англии, королевским клерком, что помогло не нарушить законы Англии, когда Завоеватель выдвинул его на должность архиепископа Йоркского.

Но Ланфранк учился с этим Томасом – в Нормандии, Германии и Испании, и Ланфранк очень хорошо знал епископа Одо. Поэтому он потребовал от Томаса письменного признания главенствующей роли архиепископа Кентерберийского по отношению к архиепископу Йоркскому. Как и следовало ожидать, Томас и его покровитель вспылили, что требование совершенно беспрецедентно, но Ланфранк только криво улыбнулся и напомнил, что в Англии единственным человеком, который мог посвятить Томаса из Байё в сан архиепископа, был он, Ланфранк. Альтернативой был бы визит к папе, а ситуация с папами и анти-папами предполагала, что в этом случае велик риск непризнания посвящения частью прихожан. Да и Завоеватель настаивал на четкой иерархии. Так что пришлось Томасу из Байё признать старшинство Ланфранка. Но не письменно, в стиле «борьбы престолов», а устно.

Впрочем, когда оба прелата явились к папе Александру II для получения паллиумов, Томас попытался сделать ход конем и попросил того признать обоих архиепископов равными. И дело было вовсе не в личных амбициях. Равенство между двумя архиепископами разделило бы страну на две независимых друг от друга части, и дало бы право архиепископу Йорка короновать кого угодно, что, возможно, изначально было целью Одо. Поэтому папа дипломатично столкнул тяжесть принятия решения на прелатов Англии. Совет епископов, который собрался в Виндзоре в 1072 году, тоже понимал опасность равенства архиепископских престолов, и единогдасно решил подчинить архиепископа Йоркского архиепископу Кентерберийскому. Что интересно, на том совете Ланфранк выиграл не только власть, но и самого Томаса, который, возможно, впервые задумался о причинах, которые толкали его покровителя, епископа Одо, к продвижению независимости Йоркского архиепископского престола. С тех пор Томас сосредоточился на своих обязанностях, и остался в памяти прихожан как щедрый, элегантный, харизматичный и благонравный прелат.

Следующим делом Ланфранка было приведение в порядок дел внутри церкви. Он, собственно, был первым, кто начал продвигать независимость английской церкви от Святого Престола, что было сильно облегчено ситуацией с каруселью пап и анти-пап. Он также смог убедить короля, что церковные дела лучше решать силами церковного синода, а не королевского совета. Проводя это решение, он, несомненно, уже нацелился на епископа Одо. Но для Одо час пробил только в 1075 году, зато какой час!

Не менее года Ланфранк собирал письменные и заверенные свидетельства ото всех, пострадавших от самоуправства Одо, и потихоньку договаривался с людьми, которых он хотел собрать для суда над епископом. Интересно, насколько сам Завоеватель был в курсе планов Ланфранка, но скорее всего был, иначе трудно объяснить, почему сведения о готовящемся не просочились к самому Одо. Впрочем, Одо был достаточно высокомерен, чтобы верить в свою неподсудность, даже если кто-то и пытался его предостеречь.

Суд над Одо интересен тем, что на него были собраны специалисты по англо-саксонскому праву. Целью было выкрутить у проблемного епископа земли в Кенте, которые принадлежали семье эрла Годвина, и которыми Одо «правил» как разбойник захваченной добычей. В результате, эти земли были переданы архиепископату Кентербери. Что касается тех земель и недвижимости, которые Одо раздарил своим соратникам, Ланфранку удалось очень прямолинейно свести эти дарения к грабежу на большой дороге, которым они, собственно и являлись. Эта собственность была возвращена законным владельцам.

Но, пожалуй, самым важным результата трехдневного суда в Пененден Хит было то, что Одо, защищавший себя сам, сказал больше чем стоило, и за ним стали приглядывать.
Это было тем более легко, что представлявший корону Жоффруа де Монбрей, епископ Кутанса, был таким же епископом-варлордом как Одо, и участвовал вместе с ним в военных операциях. Поэтому, когда Одо начал в 1082 году готовить военный поход в Италию, его просто арестовали и посадили под арест. Что именно Одо намеревался в Италии делать – никто точно не знает. То ли епископ решил воспользоваться смутными временами и просто-напросто завоевать себе папский престол, то ли завоевать себе королевство. Кто-то предполагал, что Одо просто хотел помочь папе Григорию против Священной Римской империи, но как-то особенности менталититета этого епископа несколько противоречат данной версии. В любом случае, собирать войска независимо от короля было преступлением, и Одо удалось на некоторое время удалить от политики.

И вот с этим-то человеком, которого Завоевателю пришлось амнистировать, теперь надо было иметь дело Вильгельму Руфусу. К 1087 году стало очевидным, что далеко не все лидирующие бароны Завоевателя хотели разделения наследства между братьями. Например, тот же Жоффруа де Монбрей не хотел. Скорее всего, для многих политика Завоевателя, отказавшегося от «норманнизации» Англии, стала сюрпризом. В логику вояк-захватчиков просто не вписывалось какое-то там уважение к законодательству побежденных, которое во многом выглядело для них странным. Для других проблемой стало наличие земельной собственности не только в Англии, но и в Нормандии. Служить двум господам, сильно не любящим друг друга, было проблематично. Для третьих сам факт раздробления владений между двумя братьями выглядел нарушением обычаев и законов, которое, к тому же, противоречило здравому смыслу – ведь понятно же, что братья будут бороться за власть.

И действительно, пока Вильгельм Руфус занимался насущными делами вступления в роль короля в Англии, в Нормандии бароны собрались, чтобы убедить нового герцога, Роберта, объединить обе части владений Завоевателя под своей рукой. Для них это было не только правом старшего сына Вильгельма Завоевателя, но и его обязанностью.

@темы: William II

---

К вопросу о странных словах

Например, жж определяет меня как некириллического пользователя. Вау, что бы это ни значило

@темы: "веселая бредь"

---

Стоимость бесплатной медицины в Финлиндии

mirrinminttu.livejournal.com/283885.html

Написала в жж на тему, в связи с постом Немиши о платном лечении иностранцев в Южной Корее (см. топ). Мы там уже высчитали в предыдущий раз, что то, о чем он там писал, обошлось бы где-то в 10 000 евро. В принципе, не убийственные деньги, но для большинства населения таки недоступные.

@темы: истории о медицине

---

Год начался бодренько

ужОсы бытия

В прошлую среду мой "трактор" снова сдох. Когда ехала на работу, стал мигать значок аккумулятора, что на ходу означает, что он не заряжается от мотора. То есть, или ремень обвис, или подшипник там полетел. Решила ехать с работы домой на том, что есть в аккумуляторе. Именно до дома не дотянула, но заглохла в максимально удобном месте - на единственном прямом отрезке дороги, и на автобусной остановке. Эвакуатор у меня в страховку входит, так что особо не волновалась, плюс машина стояла на видном из домов месте, то есть опасность вандализма практически исключалась. Да, в полный Каско и эта страховка входит, но машину-то жалко.

Зато теперь я знаю, что такое настоящий стресс, а то уже забывать начала. Это не то, что на работе. Это когда ты пилишь на максимально доступной скорости по ночной дороге, при свете фар с мощностью в паршивый карманный фонарик. Видишь, как постепенно загораются на панели ВСЕ значки. И упрашиваешь свой драндулет постараться дотянуть хотя бы родной деревни. Так вот, от такого стресса аппетит отшибает напрочь. Так что то, что люди называют "заедать стресс" - это заедание грусти, но никак ни стресса. Мы только к субботе отошли с супругом.

В четверг позвонила на работу, и объявила, что не приеду, ибо не на чем. У супруга именно на тот день была профилактика, и техконтроль последний день. Начальница была не в восторге, но это её проблема. К слову, дурноватая девица, но пока не знаю, от природы или по неопытности.

В мастерской, куда машину эвакуировали, мастер даже лезть в её нутро не стал. Говорит, что не уверен, где находится то, что ему нужно, но точно не там, где это показывает гугл. Позвонил только сегодня. Дал номер мастерской, которая занимается "английскими машинами". На этот раз гуглить полезла я. Машинами мастерская занимается американскими, кстати. Но заверили, что Ландровер им по плечу. Верю. Если справляются с американками, справятся и с кузеном, но это в пятницу.

Хорошая машина Ландровер Фриландер. Сильная, устойчивая, спокойная. Когда работает. Проблема в том, что не работает слишком часто.

@темы: Досье

---

"Туннель"

Я не знаю, почему мне нравится этот сериал. С одной стороны, он мрачнее обычного, потому что не разбавляется ни дурашливостью, ни красивыми сценками гламурной жизни. Обычные будни обычного полицейского участка, имеющего дело с обычными преступлениями. Нервотрепание исходит только от одного серийного убийцы, которого им никак не поймать. Хотя личность как бы известна. Просто он умеет не попадаться. Совершенно нормальные полицейские, без всяких там коррупционных моментов и тайных и явных гадов.

И вот во все это вваливается сотрудник того же участка, который 30 лет назад ловил того же преступника, за которым погнался по туннелю, получил камнем по голове, и вышел из тоннеля уже в будущее. К родному полицейскому участку, даже не заметив сгоряча, что кое-что там изменилось.

Проблема в том, что в прошлом у него осталась любимая жена, к которой он отчаянно хочет вернуться. Но туннель упорно остается туннелем, и не перебрасывает его назад. Детектив убеждает себя, что если он найдёт и поймает убийцу в том будущем, куда его забросило, он сможет вернуться в свою настоящую жизнь, в прошлое. Что не мешает ему искать свою жену в том времени, в котором он оказался, хотя и понимает умом, что прошло 30 лет. Не для него, оставшегося 30-летним, а для неё. Вся 8-я серия проходит в натуральном обрыдалове по этому поводу. Даже меня почти проняло.

И вот почему-то во всей это беспросветности начинается во-вторых - отчего-то верится, что всё у него получится, что он сможет вернуться. Наверное, дело в обаянии главгероя. У него выразительное лицо, и он - безоговорочно Хороший Парень. Это теперь, кажется, только в азиатских дорамах и встречается. А судьба должна награждать Хороших Парней, иначе зачем весь этот сериал? Обычно я люблю заглядывать в конец, потому что не хочу быть в напряжении, когда смотрю кино. Но не в этом случае. Почему-то хочется смотреть без спешки. И ещё мне кажется, что обозначенный убийца - не главгад, а пешка главгада. Но я посмотрела только половину сериала, так что утверждать не берусь.

@темы: Дорамы

---

Вильгельм Руфус - смерть Завоевателя

Время не щадит никого, даже королей-воинов, живущих подвижной жизнью. Летом 1087 года Вильгельм Завоеватель, который в более молодые годы выглядел физически «внушительным», был 60-летним грузным человеком. Всё ещё очень активным, но уже не настолько здоровым, чтобы пережить перегрузки без последствий. История о смерти Завоевателя широко известна - и лжива. Не было споткнувшей лошади, была беспощадная жара того лета, и решающий штурм Манта, столицы Вексена, из которой французский король совершал рейды в Нормандию. Физические усилия в тяжелых доспехах, да при убийственной жаре короля и доканали. Так записал Уильям из Малмсбери. Писавший позже Ордерик добавил к летней жаре жар от пылающего Манта, но и он о лошади не упоминает. У Завоевателя, состояние которого ухудшалось с каждым днем, фатально забарахлили почки, похоже – во всяком случае, такой вердикт вынесли его врачи, не давшие надежды на исцеление.



Вообще-то, Вильгельма стали мучать боли в животе уже в 1086 году, что сразу отразилось на состоянии дел в Нормандии. Когда Вексен стал нападать на Эврё, Завоеватель пластом лежал в Руане, глотая лекарства. «Английский король лежит в постели, как только что родившая женщина», - ядовито шутил Филипп Французский. «Ничего, - отшутился Завоеватель, - как только я пройду очищение, то зажгу сто тысяч свечей в его честь». История о споткнувшейся лошади стала циркулировать сразу после взятия Манта – уж очень ужасной была судьба сожженного дотла города, и она просто требовала какой-то легенды о наказании, но правда в том, что пожилой и больной человек свел себя непропорциональным состоянию здоровья физическим усилием в могилу несколько раньше, чем полагалось. Зато он умер как воин.

Завоеватель вернулся в Руан, и вскоре распорядился, чтобы его перевезли в церковь Сен-Эрвэ, где он мог укрыться от шума и суеты дворцовой жизни. Да и священники с монахами, которые должны были очистить его душу перед отбытием в Вечность, были под рукой и в своем элементе. Покаяние короля в грехах действительно заняло несколько часов. «Я родился для войны, и я запятнан всей той кровью, которую пролил», - просто признал Завоеватель. Впрочем, вряд ли его личные грехи были столь многочисленными. Скорее всего, присутствующим приходилось пережидать приступы боли, когда Вильгельм не мог говорить.

Разумеется, он сделал всё то, что делает любой порядочный христианин перед смертью – завещал разные, тщательно обозначенные, суммы денег бедным и церквям, особенно озаботившись тем, чтобы были восстановлены церкви в сожженном им Манте. Он также объявил генеральную амнистию, хотя изначально из неё был исключен Одо, епископ Байё, уж слишком большую угрозу он представлял для порядка вещей. Тем не менее, после просьб своего другого единоутробного брата, Роберта, Завоеватель амнистировал и Одо.
Руфус и Генри были немедленно к нему вызваны. Что касается Роберта, то он, почему-то, именно в тот момент был гостем французского короля, как пишет Ордерик. Как уже указывалось раньше, после смерти матери Роберт перестал показываться при дворе отца, но чтобы узнать о том, чем он все эти годы занимался, нужно читать уже его биографию и хроники Gesta Normannorum Ducum, II. Прибывшим младшим, Завоеватель напомнил, что формально сделал Роберта герцогом Нормандии перед походом на Англию, и это решение остается в силе – Роберт был первенцем, и получил наследственные отцовские земли, и бароны Нормандии давно принесли ему оммаж. Впрочем, все герцогские регалии, от короны до подсвечников, он передал в церковь Сен-Стефан, в Кан. Возможно, просто потому, что не хотел искушать того же Генри и тех, кто не был рад увидеть Роберта Куртгёза на троне герцога Нормандии.

Что касается Англии, не входящей в наследственные земли, то летопись Ордерика звучит несколько кучеряво. Вроде, Завоеватель был уверен, что любое управление Роберта будет управлением плохим, поэтому он, конечно, надеется, что его хороший сын Вильгельм принесет блеск в управление королевством (Англией), но не решается передать это королевство, завоеванное многими грешными деяниями, ни одному человеку, а только Богу, надеясь на Его милость, чтобы те старые грехи не стали бы ещё большим несчастьем в будущем.

Ордерик не был не только очевидцем, по даже современником этих событий. Он писал при Генри I и для Генри I. Поэтому очень легко заподозрить, что несвойстенное Завоевателю самоуничижение и отсутствие прямого указания Руфусу «Англию наследуешь ты» - это желание хрониста потрафить своему монарху. Но я подозреваю, что хитрый норманн просто решил разыграть свою последнюю стратегическую игру с самим Богом. Последняя воля умирающего человека должна была содержать определенные обороты, и признание своих грехов было важной деталью в деле спасения души. Даже если человеку не были свойственны раздумья о Вечности, сами обороты последней воли делали его кающимся философом. Это что касается признания грехов при завоевании Англии.

Что же касается того, что решение о наследовании королевства он передаёт Богу, то Завоеватель сделал именно так самым буквальным образом. Он велел написать письмо архиепископу Кентерберийскому о признании преемника, запечатал, и передал Руфусу с отцовским поцелуем и приказом бросить всё, и немедленно пересечь Ламанш. Для вручения письма адресату. Известие о смерти отца застало Руфуса уже в Виссане.

Говорят, что умер Вильгельм удивительно спокойно. Он хорошо выспался в ночь на 9 сентября, и проснулся под звук колокола.
- Который час? – спросил он.
- Сен-Мэри звонит шесть утра, был ответ.
- В таком случае, я вручаю себя её милости, - сказал Завоеватель. Затем он поднял глаза и руки к небесам – и умер.

Собственно, на этом лепота и закончилась. Очевидно, Вильгельм полагал, что младший сын, Генри, останется в Руане и проведет похороны, а затем вызовет Роберта, чтобы тот принял командование Нормандией. Но отец переоценил приятные манеры младшего сына. Получив отцовское распоряжение на компенсационное наследство в 5 000 фунтов, красавчик Генри поспешил утвердиться в унаследованном, и был таков. Руфус был уже на пути в Англию. Роберт так и не появился. Кажется, он просто не ожидал, что отец не изменит своего распоряжения о Нормандии.

Что делают бароны, когда их предводитель умирает, и рядом нет никого, кто бы мог принять командование? Правильно, скачут во весь опор домой, в свои замки, и готовятся отражать нападения дорогих соседей. Что делают горожане, видящие, как воинские контингенты со всей возможной скоростью покидают их город? Правильно, впадают в панику и истерику. Именно это и случилось в Руане. Каким-то образом, священникам и монахам Сен-Эрвэ удалось восстановить порядок. Но тело Завоевателя надо было подготовить и перевезти в столицу, в Кан. А ни одного человека, кто мог бы организовать эту процедуру, в городе не осталось. В конце концов, некий рыцарь Эрлуин махнул рукой на иерархию, сам нанял бот, и сам организовал транспортировку гроба на бот и в Кан. За свои кровные, к слову.

В Кане, городе столичном, встречать тело Завоевателя вышли по протоколу, но тут в городе начался пожар, и народ кинулся сломя голову его тушить. Тем не менее, хотя бы монахи не впали в панику, и гроб таки внесли в собор. Но приключения покойного Завоевателя просто не могли закончиться таким тривиальным финалом как смерть! Когда поминальная служба была уже закончена, и епископ задал формальный вопрос, все ли присутствующие прощают покойному все нанесенные тем вольно или невольно обиды, один тип вышел вперед и заявил, что, вообще-то, они все тут толкутся на его земле, которую покойный Вильгельм незаконно отдал аббатству. Так что прощать такую наглость покойному он вовсе не собирается, а наоборот - похороны, как хозяин земли, на которой они стоят, он запрещает. Поднялась беготня, в процессе которой выяснилось, что горожанин говорит чистую правду. Потом аббатству пришлось срочно договариваться о подходящей за выкуп земли сумме, искать деньги и платить возмутителю спокойствия.

Наконец, спокойствие было восстановлено, и, под пение церковного хора, гроб стали опускать в склеп, в каменный саркофаг. Но, по-видимому, саркофаг был приготовлен в лучшие дни Вильгельма, а гроб – по меркам погрузневшего и распухшего тела, так что опускающим гроб стало понятно, что в каменный саркофаг он не влезет. Тогда кто-то додумался тело из гроба вынуть, и положить его в саркофаг как есть, но в процессе вытряхивания и уминания в тесном подполье, подгнившие ткани не выдержали и лопнули в районе живота. Наверное, монахи, возившиеся у саркофага, выскочили из склепа одним прыжком, но об этом Ордерик ничего не пишет. Но он упоминает, что конец упокойной службы был несколько смят.

Вообще, Ордерик не был хронистом, враждебным Завоевателю. Напротив, собственно. Но - «его там не было», как говорится, и его патрона тоже, так что полагаться ему для описания данных событий приходилось на имеющиеся в распоряжении истории и анекдоты. Поэтому нельзя на 100% поручиться, что всё на похоронах Завоевателя было именно так. Но то, что вся процедура не была скучной – это точно.

@темы: William II

---

Старый Новый год

А здесь - злой Нуути уносит Рождество)) К тому же, от него откупаться положено тем, что от праздников осталось, а то и натворить что-нибудь может!

---

Вильгельм Руфус - сыновья Завоевателя

Сыновья Вильгельма Завоевателя наверняка не проводили своё детство вместе. Руфус был младше Роберта на 6-8 лет, и старше Генри лет на 10. Что касается их характеров, то из многочисленных хроник можно сделать вывод, что Руфус имел больше общего с Робертом, а вот Генри – с Ричардом, пожалуй, если говорить об элегантности и амбициозности. Роберт и Руфус оба были крепкого строения, любили воинские упражнения, и даже разделили такую особенность характера, как персональную щедрость. Что, неизбежно, привело к тому, что Руфус формировался как личность в постоянном стремлении превзойти Роберта, быть лучшим во всём. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из хроник Уильма из Малмсбери и аббата Сюгера из Сен-Дени. Положения не улучшало то, что Роберт был главным наследником отца, то есть уже в чем-то выше Руфуса. И понимание, что любое достижение Роберта или Руфуса всегда будет сравниваться с достижениями Вильгельма Завоевателя. То есть, обоим надо было сильно постараться для того, чтобы не остаться в истории просто сыновьями своего отца, а выступить отдельными героическими фигурами.



Что оставалось Генри, который явно не мог догнать в воинском мастерстве братьев уже в силу возрастной разницы? Только кичиться своим образованием и утонченностью, причем иногда намеренно задевая демонстрацией этих качеств даже отца. Завоевателя такими уколами было не пронять, а вот братья не раз и не два задавали Генри взбучку, доводя его до слез. Правда, Уильям из Малмсбери не пишет о подробностях.

Что касается отношения Завоевателя к своим сыновьям, то он не избежал, конечно, типично родительских ошибок, придумывая им домашние прозвища. Это он наградил Роберта кличками Куртгёз и Гамбарон (толстоногий). Скорее всего, прилипшая к Вильгельму-младшему кличка «Руфус» тоже была дана отцом. Мальчишки выросли, стали юношами и мужчинами, а папаша продолжал называть их детскими кличками. Естественно, Руфусу и Генри не приходилось задумываться над тем, как обозвать своего старшего брата, чтобы задеть его посильнее. Потому что если в истории сохранилась только кличка Роберта «Кургёз», то толстоногим он перестал быть давным-давно, как только вышел из младенческого возраста. Так что, думаю, это Роберт задавал взбучки Генри, потому что «Рыжий» - это вовсе не обидно, а вот обзывание молодого рыцаря и главного наследника толстоногим было, естественно, очень задевающим.

Тем более, что главный наследник таковым себя не чувствовал. Он просил у отца для себя Нормандию и графство Ман, но Завоеватель то ли попросил его подождать (версия Ордерика), то ли вообще прогнал в неприличных выражениях и зычным голосом (версия Малмсбери). А потом младшие, всё это слышавшие, ещё и придумали совсем не безобидную по тем временам выходку. Все они были в Л’Эгле во время инцидента, в одном доме, и Руфус с младшим забрались наверх, на галерею, и обозначили там свое присутствие изрядным шумом. А когда Роберт со своим сопровождением проходили под галереей, молодые люди помочились на них сверху. Двое сопровождающих Роберта дворян, Ив и Обри, обвинили Роберта в том, что его его покорное поведение – позор для них всех, и скоро не останется никого, кто захочет быть в компании такого мямли. Причем, кажется их оскорбило именно то, что их обгадили сверху, то есть Руфус (уже в силу возраста явно бывший заводилой) знал, как надо учинить обиду с максимальным ущербом для обижаемого. И Роберт ринулся наказывать братьев. Естественно, король вышел на шум, и утихомирил свой выводок одним рыком.

А ночью Роберт со своими людьми устроили налет на королевский замок в Руане. Сенешаль замка свою территорию отстоял, конечно, и первой реакцией самого Завоевателя был смех: «By God’s resurrection, our Robin Curthose will become a hero!». Малыш Робин, да... Отец не заметил, что его сынуля сам уже стал взрослым мужчиной? В любом случае, Завоеватель перестал смеяться, когда его старшенький не вернулся с повинной головой, а продолжил бузить в Нормандии. А тут ещё Филипп I Французский подлил масла в огонь, отдав Роберту сильную цитадель Жерберуа, на самой границе с Нормандией. Естественно, Завоеватель кинулся Жерберуа осаждать, и это стало очень серьезной осадой с большими потерями с обеих сторон. Говорят, что в одном из сражений Роберт лично ранил отца в руку и убил его лошадь. Руфус тоже был ранен во время осады.
Мог ли Руфус в тот момент решить, что станет главным наследником отца из-за поведения Роберта? Разумеется. В конце концов, он-то был хорошим сыном, всегда воевавшим вместе с отцом, и остававшимся с ним в дни мира. Тем не менее, постоянно находится рядом с таким человеком, как Завоеватель, было психологически сложно. Уж слишком доминирующей фигурой он был. Мэйсон уверена, что привычка Руфуса спотыкаться в речи в моменты волнения и наплыва чувств – результат сильного подавления его личности в детстве. Правда, она допускает, что подавляющим авторитетом мог быть и Ланфранк, человек сильного темперамента, блестящий оратор, обрушивающий все свои ресурсы на несогласного с ним. А я подозреваю, что это – результ самоподавления личности, свойственной людям со взрывным и агрессивным темпераментом, пытающимся вести себя в кризисных ситуациях социально конструктивно.

Что касается Матильды Фландрской, то о её отношениях с младшими сыновьями записей не осталось – уж больно много места заняли описания отношений матери со старшим сыном. А именно то, что она посылала ему деньги, хотя Роберт имел привычку тратить большие суммы «на жонглеров и шлюх», хотя муж вполне ясно запретил ей потакать старшенькому. Когда материальная поддерка Роберта была продолжена и в дни ссоры отца с сыном, Завоеватель наорал на жену, что она разрушает его государство. Она, его регент, скооперировалась с его врагами! Матильда не устыдилась и не раскаялась. Своё трачу! – заявила она, и добавила, что если бы Роберта убили и закопали, она отдала бы всю свою кровь до последней капли, чтобы его оживить, не то что какие-то там деньги. Говорят, что Завоеватель был в такой ярости, что велел схватить и ослепить её курьера, Самсона Бретонца, но тот успел сбежать под защиту монастыря Сен-Эвре, где аббат был вынужден принять его в монахи по приказу Матильды.

Как воспринимали действия матери Руфус и Генри? Естественно, без восторгов. Помимо её явного фаворитизма в пользу Роберта, она действительно финансировала своими дотациями восстание сына против отца. Хотя она могла видеть ситуацию по-другому. К счастью, в 1080-м году Роберт, находившийся во Фландрии, с отцом помирился, и в 1081 все три брата были в Винчестере, и впоследствии и Руфус, и Генри несколько раз фигурировали в качестве свидетелей распоряжений короля сольно, без присутствия остальных братьев.

Что касается Роберта, то его послали в помощь епископу Одо наказать нортумбрийцев за убийство даремского епископа Валшера. Там получилось так, что один из рыцарей епископа убил в ссоре одного из советников епископа, англосакса, и когда Вальшер поехал к родственникам убитого в Гейтсхед, на него напали, а когда он укрылся в церкви, то нападающие подожгли и церковь. После рейда по Нортумбрии, Роберт был отправлен на переговоры с королем Шотландии, которые не стали дипломатическим успехом, но в результате этих переговоров была построена цитадель, получившая название Ньюкастл, назначением которой была защита Дарема. Все сыновья были с Завоевателем и во время его похода на Уэльс, который заслуживает упоминания уже потому, что Англо-саксонские хроники пишут, что королевские войска одержали победу и освободили многих угнанных в Уэльс людей, а вот хроники Уэльса, называющиеся Хроники Принцев, пишут, что король сходил в паломничество в Миневию, где сделал подношения.

В 1083 году королева Матильда заболела, и умерла 2 ноября. После её смерти стало понятно, что именно она была объединяющей силой в отношениях мужа и старшего сына, потому что с 1084 года Роберт перестал появляться при дворе Завоевателя. Насколько известно, Вильгельм Завоеватель был просто образцом супружеской верности. Есть только одна сплетня, которую рассказал Вильгельм из Малмсбери (подчеркивая, что это именно сплетня), что у Завоевателя была интрижка с дочерью священника, и что когда королева об этом узнала, она велела связать девицу по рукам и ногам, и отослать в таком виде Завоевателю. А тот настолько разгневался, что велел забить королеву до смерти лошадиной уздечкой. Хочу сказать, что сплетня о связи с дочерью или племянницей священника вообще была популярна в те времена в качестве средства очернения чьей-то репутации.

Что касается личной жизни сыновей Завоевателя, то какой был она ни была, никаких официальных попыток устроить их судьбу в плане женитьбы он не предпринимал. Роберта, собственно, в 1063 году «обручили», как теперь говорят (на самом деле – женили), на сестре графа Мана Герберта II, Магарет, но та успела умереть раньше, чем Роберт вырос до возраста брачных отношений. Кажется, это всех устраивало, на самом-то деле. Естественно, какие-то сведения о любовницах, конкубинах и бастардах молодых людей оставалась в хрониках только в связи с чем-то выдающимся. Как правило – в связи с их действиями по устройстве судьбы этих бастардов.

Например, Роберт выдал свою незаконнорожденную дочь за барона Сен-Санса, Элиаса, дав за неё богатое приданое, и признал двух сыновей-двойняшек, Ричарда и Уильяма, от какой-то любовницы священника из Жерберуа, которая представила ему великовозрастных детишек уже в бытность Роберта герцогом Нормандии, и смогла его убедить, что и она, и эти парни имеют к нему отношение (сам он прелестницу и не вспомнил, конечно). Впрочем, Роберт торопился в крестовый поход, так что заботу о его нагулянном потомстве пришлось взять на себя Руфусу. Об Уильяме Фиц-Роберте известно, что он с 1106-го воевал в Святой Земле, и около 1108-го года стал лордом Тортосы. После 1110-го, никаких сведений о нем не найдено. Ричард, кажется, погиб – опять же, во время охоты.

У Вильгельма Руфуса родился примерно в 1080-81-м году сын-бастард Бертранн, которого он в 1100-м женил в благородное семейство. Мать неизвестна, но она была, скорее всего, из проживающих в Англии норманнов – судя по имени ребенка. Об этом написал в начале семнадцатого века Бейкер в своей A Chronicle of the Kings of England. Он нашел документы, в которых Руфус устраивал земельные владения сына к его женитьбе. Я этой работы пока не видела, так что не могу сказать, называется ли там имя семьи Бертранна, и что с парнем стало в дальнейшем.

Имена некоторых подруг Генри даже известны, как и факт, что этот красавчик был счастливым отцом 24-х бастардов: девяти сыновей и пятнадцати дочерей.

@темы: William II

---

Какой дивный бред!))

maxim-nm.livejournal.com/385638.html

Аффтар пишет про СССР Но прикол не в этом, а в том, что он, кажется, не только в СССР не жил, но и за предели родного "раёна" не выезжал! Особенно рассмешил пассаж про застекленные балконы, и умилил призыв безжалостно выбрасывать магазинные пакеты, что сейчас, кстати, страшно порицается "продвинутым человечеством", вообще-то. Да нет, там всё прекрасно, и комментарии тоже.

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - карьерные возможности

К моменту битвы при Гастингсе, Вильгельм Нормандский уже был отцом трёх сыновей (Роберт родился в районе 1051-54, Ричард – до 1056, Вильгельм 1056-60) и совершенно точно одной дочери, Сесилии, которая родилась летом 1066 года. Единственный ребенок, год рождения которого известен совершенно точно, потому что 18 июня 1066 года, Уильям и Матильда выпустили документ, в котором обещали девочку монастырю св. Троицы в Кане, который они же и основали. Свидетелями этого обещания в акте были названы сыновья Вильгельма, все трое.

Герцог и герцогиня основали в Кане, собственно, два монастыря – св. Троицы и Сен-Этьенн, и не только потому, что любой порядочный нормандский граф, не говоря о герцоге, считал своим долгом либо одарить какой-либо религиозный дом, либо достроить/отремонтировать/перестроить, но ещё лучше – основать новый. В случае Вильгельма и Матильды, основание двух монастырей, мужского и женского, было их покаянием за брак, разрешения на который они просить не стали, а поставили Святейший Престол перед фактом. Для них не было секретом, что папа Лео IX персонально опекает своего родственника, юного императора Священной Римской империи Генриха III, с которой тесть Вильгельма уже много лет вел весьма профитную для себя войну. Впрочем, Лео IX вообще не был другом норманнов, которые ухитрились уже захватить и юг Италии. Тем не менее, ссориться с Нормандией и Фландрией папа не захотел, а просто обязал новобрачных признать свой «грех» родственного брака, без предварительного одобрямса церкви - основанием монастырей.

Почему именно младенца-Сесилию было решено отдать в монастырь, рассуждать можно долго. Эмма Мэйсон допускает, что это было как бы добровольным сверх-покаянием родителей, или «жертвой» ради благополучного исхода завоевания Англии, план которого выглядел, честно говоря, изрядной авантюрой.

Мне кажется, что уместнее более приземленное объяснение – любому благородному семейству была нужна своя абатисса. Историк-медиэвалист Фрэнк Барлоу, кстати, высказывался в своей версии биографии Вильгельма Руфуса, что и Вильгельма в детстве посвятили церкви. Потому что наследник у его отца был (Роберт), запасной наследник тоже был (Ричард), так что Вильгельм, третий сын, оказался как бы лишним, и его было бы логично направить на церковную стезю. Тем не менее, как отмечает Мэйсон, нет ни одного письменного свидетельства о том, что церовная карьера когда либо рассматривалась по отношению к Вильгельму. Да и его воинская репутация в будущем подразумевала обычное воспитание отпрыска благородного рода. Кроме выбора наставника, но об этом чуть позже.

К слову, дети герцога не просто обозначались как свидетели какого-либо административного акта своих родителей, но и присутствовали на месте в момент проставления своих печатей на этом акте, даже если были ещё в таком возрасте, что их кто-то держал на руках. Да, это было частью воспитания, но ещё и гарантировало, что никто из них не отступит в будущем от воли родителей, выраженной в документе. Эмма Мэйсон пишет, что «в будущем эти свидетели будут ставить под документом знак креста собственноручно, и придворный писец будет проставлять их имена рядом с этим знаком». Если честно, меня несколько царапнуло это заявление Мэйсон. Потому что в связи с празднованиями даты Магна Карта, английские историки отдельно возмущались термином «подписание Хартии Вольностей». Да, Хартия была написана кем-то, секретарем или переписчиком, но бароны и король заверяли свою договоренность только печатями, они её не подписывали. Но, возможно, в 1066-м действовали по-другому?

Не то, чтобы все аристократы тех лет были поголовно неграмотными, просто таков был обычай. Хотя не так уж редки были случаи, когда люди умели читать, но их никогда не учили писать – просто не нужно было. Под рукой всегда был человек, занятый этой работой. Да, это было явным раздуванием штата обслуживающего персонала, но каждая должность при дворе любой значительной персоны была ещё одной социальной связью с обществом, и только это имело значение.

Другой обязательной частью образования юных аристократов была теория военного дела. В те годы настольной книгой в любом благородном доме была De Re Militari Вегеция, написанная на рубеже 400-х, и состоявшая из четырех книг. Разумеется, к 1060-му эта книга во многом устарела, но её третья часть ставалась популярной. Помимо прочего, там говорилось, что «наилучшие планы – это те, о которых твоим врагам ничего не известно», и «лучше победить врага, устроив голод и наводя ужас набегами, чем в битве, где исход чаще решает случайность, нежели мастерство». Поэтому не стоит приписывать опустошающие целые территории рейды каким-то особенностям характера тех, кто их совершал – это была совершенно одобряемая авторитетами военная наука того времени.

Заслуживает также внимания момент, что Вегеций относился категорически негативно к использованию наемников, ратуя за национальную армию. В английских реалиях этот вопрос волновал умы довольно долго, так что если хронисты хотели вылить на какого-нибудь правителя ушат грязи, они обязательно писали про наемников. На самом деле, проблема, по-моему, была не столько в том, что наемники не будут рисковать так, как воодушевленные идеей верноподданные, а в том, что они стоят денег, и денег больших (то есть, эти деньги с кого-то собирали), и в том, что с капитанами отрядов наемников наниматель составлял договор, тогда как у баронских ополчений была всего лишь фиксированная оплата за день службы. А такого понятия, как национальная армия, в баронской Англии просто не существовало и существовать не могло.

Военную карьеру Вильгельма Завоевателя, к слову, часто сравнивали с карьерой Юлия Цезаря: Gesta Normannorum Ducum, I, p.xx; E. Van Houts, ‘Historical Writing’, in A Companion to the Anglo-Norman World, ed. C. Harper-Bill and E. Van Houts, (Woodbridge, 2003), pp.103-21, at pp.103-6. Таких же эпитетов не пожалели и для военных дел его сына, Вильгельма Руфуса.

Но до этих военных дел в нашей истории ещё далеко, так что начнем с детства нашего героя. Интересно, что после появления Вильгельма Руфуса на страницах истории в качестве свидетеля распоряжения родителей относительно судьбы его сестры, он полностью пропадает со страниц летописей. Третий сын есть третий сын.

Ричард был единственным из братьев, кто был в Англии с 1067 по 1069 годы. Он был свидетелем четырёх эдиктов отца, присутствовал на коронации матери, и был в Винчестере с родителями в апреле 1069 года. Очень похоже на то, что Завоеватель планировал передать Англию именно ему, этому элегантному и амбициозному молодому человеку, но Ричард не дожил даже до получения рыцарского пояса.

Год смерти Ричарда точно не известен. Даже обстоятельства его смерти разные хронисты описывают немного по-разному. Совершенно точно, это был несчастный случай на охоте. Ричард или оказался зажатым между лукой седла и толстой веткой орешника, или не смог уклониться от столкновения с сильно наклоненным деревом. Уильям из Малмсбери даже пишет, что Ричард умер от болезни лёгких, которая произошла от вдыхания туманного воздуха леса Нью Форест. Скорее всего, легочная болезнь, пневмония, действительно развилась у Ричарда, когда он неподвижно лежал после несчастного случая. А лежал он не меньше недели. Сопоставляя разные хроники и эпитафию на смерть Ричарда, историки пришли к выводу, что несчастный случай произошел 13 сентября, и, очевидно, 1069 года. Потому что после этой даты, Ричард не был свидетелем ни в одном из документов своего отца.

Проблема в том, что Вильгельм Руфус появился в этой роли только в 1074 году. Почему и откуда этот разрыв в пять лет? Одним объяснением может быть, что он действительно был послан в Сен-Этьенн. Но для получения образования или для того, чтобы принять со временем обет? Неизвестно. Даже его обещанная церкви сестра Сесилия, выросшая в монастыре, стала монахиней не сразу, а только в 1075 году, хотя и не достигнув возраста, в котором могла бы легально подтвердить своё собственное желание и согласие пойти монастырской стезей (для девочек, возраст юридической взрослости был обозначен с 12 лет, для мальчиков – с 14). Но именно в те годы шли дебаты против участия людей светских в монастырской жизни.

Герцог же мог быть осторожен с исключением сразу детей из светских жизни именно по причине возможной смерти кого-то из тех, кто был предназначен для управления и наследования (сыновья), и для заключения важных политических союзов (девочки).

С другой стороны, даже если Руфус сидел в Сен-Этьенн и учился, в ожидании того, куда государственная необходимость повернет его судьбу, это не объясняет его отсутствия в политической жизни. В эпоху, когда прелаты были рыцарями, а рыцари становились прелатами. Да и вообще, абсолютно ничто не указывает на то, что для Руфуса планировали церковную карьеру, кроме факта, что главным наставником его обучения был знаменитый Ланфранк.



Но дело в том, что Ланфранк был, в первую очередь, юристом и ученым, и во-вторую – учителем. Ну а то, что именно он стал первым аббатом Сен-Этьенн, было результатом его позиции по отношению к браку Завоевателя и Матильды. Как-то ситуация повернулась так, что он, изначально считавший такой брак незаконным без специальной диспенсации, оказался главным его защитником перед папой. И вряд ли дело было в том, что ему почти указали на дверь в Нормандии. Скорее всего, смена мнения была результатом особенностей работы разума ученого, привыкшего проверять и перепроверять свою гипотезу с разных точек зрения. В любом случае, поскольку Ланфранк получил для Завоевателя благословение папы с условием основания двух монастырей, ему же и пришлось стать аббатом монастыря мужского. Так что знак равенства между наставничеством Ланфранка и перспективами Руфуса на монастырскую жизнь ставить нельзя.

Но Ланфранк стал архиепископом Кентерберийским в 1070, и Руфус за ним в Англию не последовал. Означало ли это, что его формальное образование было на тот момент просто закончено? Возможно. Если Руфус родился в 1056 году, ему как раз исполнилось 14 лет – возраст, когда мальчик легально начинал считаться юридически самостоятельным мужчиной, и брал на себя обязанности по практическому управлению своей жизнью, хотя и, как правило, при помощи советников.

То, что Вильгельм Руфус до 1074 года не фигурирует в официальных документах, может быть и просто результатом того, что далеко не все документы той эпохи сохранились и дошли до нас. Причем, из тех, которые дошли, в первозданном состоянии сохранились те, которые хранились при монастырях, и хранились бережно, потому что касались дарственных этим монастырям. Те же, которые были в руках светских лиц, подправлялись неоднократно с течением времени и изменением амбиций и политических предпочтений бенефициариев. Так что печать Руфуса могда кое-где и быть, как и его свидетельская подпись, но оказаться удаленной впоследствии.

@темы: William II