Игра словами

чьи деньги, Зин?

Заметила, что если пресса начинает целенаправленую атаку на "отсутствие демократии" и "нарушения свобод личности" в какой-то отдельно взятой стране, этой стране лучше готовиться к крупным неприятностям. Сейчас на прицеле Китай. Они и приготовились, решив сделать президентский срок бессрочным)) Но вообще, Китай восхитителен в своей внутренней политике тем, что даже и не рядится в тогу демократа.

Атака на Польшу сорвалась, почему-то, хотя старались очень, даже через попытку реанимировать некоторые политические трупы. Наверное, потому, что поляки очень любят скандалить со своими правителями, но очень не любят, когда кто-то пытается указать, как жить Польше.

Венгрию и Чехию укусить оказалось сложно. Венгры просто не особо-то ценят свое членство в Евросоюзе, а Чехия... Не знаю, чего такого особого в Чехии. Разве что она, как и Польша, и Словакия, слишком важна некоторым "старым" членам Евросоюза, которые вынесли в них уход за своими инвалидами и престарелыми.

То, что подобные атаки прессы не случайны, и что кто-то их координирует с какими-то конкретными целями - понятно и ребёнку. Но вот интересно, кто? Зачем - тоже понятно. Дестабилизация. Но... зачем дестабилизация? Переделы рынков и перекройка сложившихся связей? С Китаем-то всё понятно, китайцев, в идеале, хотят стравить друг с другом, чтобы они некоторое время не лезли в чужие экономики. А то, понимаешь ли, приноровились скупать всё перспективное. И, опять же: на чьи деньги создаются и подкармливаются оппозиции и координируются всякие там "цветочные" революции? Вот конкретно - из чьего кармана??? Есть соображения? А то я изучала политэкономику так давно, и преподавали её так плохо, что просто забыла все инструменты вычислений

Восхитительные карты в образах есть здесь: www.stena.ee/blog/istoriya-razvitiya-evropejsko...

@темы: Средневековые новости

---

"З" как "зависть" - или здесь что-то другое?

Финны верят (или их в этом уверяют), что если в жизни с ними случится какое-то большое несчастье, то государство подхватит падающего в пропасть, спасет и приголубит. Те, кто в падении побывал и кое-как выжил, прекрасно знают, что если на лету не пытаться ухватиться за всё, что подворачивается под руку, общество и не заметит (или предпочтет не заметить), что ряды живущих нормальной жизнью снова поредели. Каждый балансирует на собственном канате, в конце концов, и на крики "спасите-помогите" реагирует с большей или меньшей степенью раздражения. Потому что с детства приучен к мысли, что каждый отвечает за себя, и только государство - за всех.

Потрясения экономических кризисов 1990-х и социальная медия кое-что в этом раскладе изменили. Те, кто рос в условиях массовой безработицы, массовых увольнений, длинных очередей за бесплатными продуктами и жестоких правительственных решений, усвоили очень хорошо, что падающему реальнее поможет добрый дядя, чем государственные структуры. Да, есть ряд официальных помогающих организаций, собирающих деньги на помощь болящим и страждущим, но их, зачастую, больше интересуют сирийские или африканские дети, чем соседские, да и организационные расходы там такие, что именно объектам благотворительности достается хорошо если 10% от собранных средств.

В Финляндии на сбор благотворительных средств нужно специальное разрешение, выдающееся полицией. И разрешение это получить трудно. Но есть возможность начать хотя бы с продажи маленьких значков за большие деньги, и, уже имея в анамнезе конкретные деяния, запросить разрешение. Зарегистрировавшись сначала в форме официальной группы, объединения. Вот так и сделала организация Brother Christmas www.facebook.com/Brotherchristmashki/

Эта организация занимается исполнением желаний, собственно - "сбычей мечт". Организуют праздники для бездомных, выезды в парк аттракционов, поездки в круизы, оплату больничных счетов тем, у кого совсем нет на это денег. Могут отвести слепнущую девочку пообщаться с лошадьми, пока она ещё хоть что-то видит, умирающего ребенка в Диснейленд, умирающего старика - повидаться с Дедом Морозом (его местной версией), пару ветеранов - в Уимблдон. Закупают оборудование для летних лагерей, рождественские подарки для неимущих. Более того, могут оплатить похороны, памятник, а то и вовсе подарить старушке... кошку, о которой она страстно мечтает.




Большинство людей просто благодарны за эти неожиданные подарки. Они ведь привыкли к тому, что их, бесполезных для общества, никак не замечают. Но сегодня центральная газета разразилась статьей про "непонятности" при распределении полученных на благотворительность денег. Почему это они оплатили зимнюю резину женщине, которой один раз уже помогли? Наверняка же деньги собирали для чего-то другого. Почему это они оплачивают памятники на могилы умершим, которым уже помогли? Наверняка же деньги собирали для чего-то другого. Куда идут деньги, которые, возможно, Brother Christmas получает за размещенную на его странице рекламу новой Мазды? И кто оплатил его собственный променад на яхте "Хулиган"? Да, и ведь зарплату он наверняка себе платит!

Что самое поразительное, круги на воде пошли от двух матерей, чьих детей Brother Christmas возил в Диснейленд и в зоопарк Кальмара. Одну возмутило, что при оплате расходов Brother Christmas не брал чеков. Другая считает, что на помощь её ребенку было перечислено больше денег, чем потрачено. Они желают, чтобы организация предоставила им полный отчет именно по их случаям: сколько денег дали на их детей, и сколько денег именно на этих детей конкретно потратили? Как понимаю, потому, что они считают себя бенефициариями оставшейся суммы. Обеим Brother Christmas и перевел на счета немалые тысячи, но они подозревают, что им недодали.

Я офигеваю. Их дети получили перед смертью то, чего они никогда и ни при каких обстоятельствах не могли бы этим детям дать. Они сами были в этих развлекательных поездках, которые, несомненно, как-то облегчили атмосферу безнадежности вокруг. И, проводя со своими детьми последние дни вместе, они секли за тем, как организовавший им эту возможность тратит деньги, и берет ли у продавцов чеки. Это просто не укладывается в мою картину мира. Что не так с этими людьми?

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

275 страниц

в моей БИ. Чистила я её многократно, так что первой картинкой осталось аббатство.

@темы: Досье

---

Бррр

Какой же дубак у нас! Даже не помню, когда начались морозы, но они всё крепчают. По ночам -25, едешь в машине с включенным обогревателем, а уши мерзнут. В понедельник-вторник вообще обещают ниже -30. Говорят, какие-то завихрения с полюса. Глобальное потепление как оно есть

---

Вильгельм Руфус - кое-что о маневренности

Когда Вильгельм Руфус понял, что жизнь продолжается, он сделал нечто, вполне логичное с точки зрения человека практического склада, каким он был, но совершенно непростительное с точки зрения многих: он отменил свои «предсмертные» распоряжения. То есть, те гранты многочисленным церквям и монастырям, которые уважающий себя правитель того времени делал, перед лицом Вечности, в обязательном порядке. И не сделал никаких движений в сторону изменений «плохих» законов на «хорошие». Через два-три столетия управленческий аппарат королевства, парламент, придет к концепту «мёртвый король не может распоряжаться», и решит противоречие между ожидаемым от умирающего покаянным настроением и политическими реалиями периода. Но в конце одиннадцатого века подобного инструмента у власти не было, и поэтому решение Руфуса было принято потенциальными бенефициариями с чувством глубочайшего разочарования.



Веселые Завоеватель и Алан Рыжий, его племянник

Более того, король отказал в том году Ансельму в получении собранных с земель архиепископата налогов, потому что они были собраны за период, когда архиепископа в Кентербери не было, и все доходы, таким образом, принадлежали королевской казне. Опять же, логичное решение, с которым, тем не менее, Ансельму было трудно согласиться, потому что от него, как от выборного архиепископа, ожидали энергичной защиты интересов церкви. А Руфус ещё и отказал Кентербери в претензиях на некоторые маноры.

И тогда Ансельм сделал довольно смелый ход, суть которого не была бы, скорее всего, понятна человеку менее образованному, чем Вильгельм Руфус, воспитанник Ланфранка. Ансельм заявил, что, в качестве главного архиепископа королевства, имеет право стать исповедником короля и его наставником в делах духовных. Не говоря о том, что сама идея иметь в исповедниках неприятного тебе человека вряд ли показалась бы привлекательной кому угодно, Руфус понял, что Ансельм подсовывает ему завуалированную реставрацию «Геласийской теории», называющейся также «Доктриной Двух Мечей». По этому принципу, власть церкви была законодательной, а власть правителей – всего лишь исполнительной. Правда, папа Геласий, просидевший на Святейшем престоле четыре года в конце пятого века, всё-таки был вынужден политкорректно заметить, что в делах духовных светские правители подчиняются правителям духовным, но в делах светских церковь подчинялась правителю.

Тем не менее, папа Григорий VII, умерший в 1085 году (который и вытащил Геласийскую теорию из ранга теоретических мечтаний в практические поползновения), вообще утверждал, что Христианским миром должна править христианская церковь. Действительно, ведь папа – наместник Бога на земле, а короли всего лишь получали от Бога, через коронацию, разрешение править.

На практике же, поползновения папы Григория вызвали только конфликт с императором Священной Римской империи, то есть с Генрихом IV. Тот очень буквально применил Доктрину Двух Мечей, после отлучения от церкви папой, низложив самого папу, и назначив новым Климента III. Так называемого анти-папу. То есть, данная доктрина привела на практике к расколу в западной церкви. И, как следствие, к расколу в политике, потому что каждый правитель стал признавать именно того папу, который был ему более выгодным политическим союзником.

Завоеватель тоже использовал раскол в церкви, установив в своем новом королевстве своего рода независимость от Рима, которую архиепископ Ланфранк страстно поддерживал. Назначения епископов, архиепископов и прочих лиц с высокой административной властью в Англии делал король. Собственно, Доктрина этого права у королей и не отнимала буквально. Просто подчеркнутая набожность, ожидающаяся в те времена от королей, автоматически делала «Второй Меч», духовный, более значимым, чем Меч светской власти. Отказавшись принять требования Ансельма, Вильгельм Руфус автоматически заработал репутацию если не безбожника, то человека нерелигиозного. Впрочем, самого Руфуса его репутация в веках не интересовала совершенно. Его интересовало то, что происходило у границ его королевства.

В частности, через несколько дней после Пасхи 1093 года, в Уэльсе умер Рис ап Тудур, король Дехейбарта. Вернее, был убит в битве с Бернаром де Нёфмаршем. В 1088 году, именно де Нёфмарш был тем бароном, чей отряд бесславно бежал от англисаксонского ополчения епископа Вульфстана. И одним из тех пограничных баронов, кого Вильгельм Руфус вообще никак не наказал, но намекнул, что славу и богатство им есть где искать. Де Нёфмарш понял намек так же хорошо, как и де Мовбрей, и за счастьем пошел в Уэльс. Тем не менее, если король хотел утвердить свой авторитет у «новых норманнов», разбогатевших за счет Южного Уэльса, он должен был обозначить и собственное присутствие в пограничной политике.

Что касается северных границ, то Малькольм Шотландский отправился в путешествие на юг. Собственно, он давно уже нервничал по поводу получения обещанных ему городов и денег, и Руфус, сильно занятый укреплением приграничья, даже выслал ему поручительство безопасности и заложников, чтобы Малькольм приехал в Глостер, но король Шотландии колебался принять приглашение. В конце концов, Руфус отправил к нему вернувшегося из Нормандии Эдгара Этелинга (да и усилия епископа Дарема не прошли даром), и Малькольм решился. Впрочем, не раньше, чем убедился, что Вильгельм Руфус сидит на троне плотно и власть в своих руках держит крепко. Уже в начале августа Малькольм принял участие в церемонии закладки Даремского кафедрала, и затем, сопровождаемый подобающимися почестями, отправился в Глостер.

Тем не менее, в Глостере случилось нечто странное – Вильгельм Руфус вовсе и не планировал встречу с Малькольмом. Возможно, его вообще не было в городе. С Малькольмом хотели встретиться пограничные бароны! То есть, это – одно из объяснений, почему встречи королей не получилось. Джон Вустерский писал, что ситуация возникла из-за высокомерия Руфуса, Англосаксонские хроники вообще обходят события 1092-93гг, а Уильям из Малмсбери предполагает, что чрезмерная дружелюбность Малькольма к герцогу Роберту восстановила против него Руфуса. Так что можно только строить гипотезы, почему с королем приграничной страны обошлись так невежливо.

Возможно, Вильгельм Руфус вообще не планировал встречу, а Малькольма пригласили в Дарем Вильгельм де Сен-Кале и Торгот, а уж потом тот сам решил проехаться в Глостер. Возможно, пограничные бароны попытались поставить Руфуса перед фактом, в надежде обеспечить спокойствие на границе. Но равно возможно и то, что вся ситуация была провокацией. То, что Руфус не собирался передавать Малькольму двенадцать городов – очевидно. Поставив Малькольма в положение, в котором тот был вынужден, во имя собственного достоинства, отказаться от переговоров с Руфусом через посредников, король Англии мог встать в позу и заявить, что в этом случае весь договор осени 1092 года теряет силу – ведь Малькольм тогда признал Руфуса сувереном, а теперь не хотел приносить оммаж.

Возможно также, что всё дело было в старшей дочери короля Малькольма, Эдит, которая с детства воспитывалась в Англии, что означало её будущий брак с одним из сыновей Завоевателя. Поскольку королем Англии стал Вильгельм, то на Эдит должен был жениться именно он. В конце концов, это было бы и реверансом в сторону англосаксов, обеспечивших ему победу над баронами в 1088 году, и перехватом влияния у Эдгара Этелинга, дяди Эдит. И, наконец, такой брак объединил бы династию Завоевателя с династией англосаксонских королей.

Эдит родилась, очевидно, в 1080-м году. Говорят, что её крестной была сама жена Завоевателя, и во время церемонии Эдит стащила с головы Матильды головной убор себе на голову, но в хронологию событий это не укладывается. Детей крестили в первые дни жизни, и вряд ли новорожденную потащили для этой цели в Англию (Матильда действительно была в Англии в то время). А история про головной убор была придумана аббатом Фолиотом в 1143 году, когда была попытка Эдит (тогда уже королеву Матильду) канонизировать после смерти. Скорее всего, крестным Эдит был герцог Роберт, который как раз навещил Малькольма в 1080-м году. То есть, этот факт сам по себе исключал брак между Робертом и Эдит. Хотя следует заметить, что здесь говорится не о факте, а о предположении.

Эдит и её сестра Мэри воспитываласи в аббатстве Ромси, у своей тётушки Кристины с 1086 года, и Кристина, почему-то, упорно желала, чтобы Эдит заменила её на посту абатиссы. Известно, что она пыталась облачать девочку в полное монашеское одеяние, включая головную накидку, которую та срывала и топтала при каждом удобном случае. Кристина, очевидно, считала себя выше всех правил, запрещавших постриг без согласия, и в достаточной безопасности от гнева сестры и её мужа-короля, которые были далеко.

Почему они отпустили дочерей с такой своевольной упрямицей? Просто потому, что на тот момент в Шотландии не было ни одной монастырской школы с репутацией, подходящей для воспитания и обучения принцесс. А образование было важно для их дальнейших брачных перспектив. Насколько известно, Маргарет и Малькольм следили за успехами дочерей через переписку с епископом Вульфстаном.

В какой-то момент Эдит и Мэри переехали из Ромси в Вилтон. Возможно, Кристина перевезла их, когда поехала в Вилтонское аббатство, чтобы занять должность абатиссы, но это только предположения. Но вполне возможно, что переезд подростков был связан просто с фактом, что в Ромси девочек учили только в рамках начального образования, тогда как в Вилтоне (где, кстати, училась и жена Эдварда Исповедника) обучали будущих правительниц – языки, литературные и музыкальные композиции и политическое образование, помимо всего прочего.

Так вот, Малькольм, судя по всему, вовсе не был намерен родниться с Вильгельмом Руфусом. Во всяком случае, он использовал Эдит в качестве аргумента, настраивая баронов против короля. Не секрет, что сильный король Англии был бы сущим ядом для короля Шотландии. Особенно такой король, каким показал себя Руфус – не склонный к уступкам и компромиссам. Брак с дочерью Малькольма, в данном случае, означал бы если и не поглощение всей Шотландии Англией, то бесконечные инциденты между мужскими наследниками Малькольма и Руфусом, который действовал бы в правах своей жены, перворожденного ребёнка. И Мальком решил пообещать руку Эдит Алану Ричмондскому (Алану Рыжему), кузену Вильгельма Руфуса, с которым они намеревались взять в тиски Роберта Мовбрея, и хорошенько того пощипать на предмет территорий, которыми Мовбрей владел.

В принципе, Алан Рыжий был самым богатым человек в Англии и Нормандии сразу после сыновей Завоевателя, Вильгельма и Роберта. К чему бы ему раззевать рот на каравай соседа? Но надо учесть, что Алан Рыжий чуть ли не первым встал под знамена Вильгельма Руфуса, тогда как де Мовбрей и де Сен-Кале, его ближайшие соседи, примкнули к мятежным баронам. Пусть король решил не наказывать де Мовбрея, Алан Рыжий был не обязан относиться хорошо к глупому и воинственному графу Нортумберленда.

Что касается женитьбы на Эдит, то Алан, конечно, был старше предполагаемой невесты на добрых 40 лет, но до старости ему было далеко, и он был бездетным. Если Алан Рыжий действительно собирался жениться на Эдит Шотландской, то он, несомненно, должен был запросить разрешение на брак у короля – его богатство и влияние исключали самовольство. И этот запрос мог бы объяснить отказ Руфуса от встречи с Малькольмом. Хотя брачного договора между ним и Эдит никогда не составляли, он мог предполагать, что этот брак предполагается, как только девушка достигнет брачного возраста, а её папаша решил отдать дочку другому.

Честно говоря, я не готова проглотить эту теорию про обиду отвергнутого жениха, которую придумала Мэйсон. Как я понимаю, единственным основанием для её теории является то ли факт, то ли анекдот о том, как Вильгельм Руфус посетил Вилтон осенью 1093 года, по пути в Лондон.

Уже в девятнадцатом веке была придумана история о том, что абатисса, испуганная перспективами встречи молодого короля и красавицы Эдит, нарядила её монахиней. По другой версии, сам Руфус намекнул абатиссе одеть монашескую накидку на Эдит, чтобы та не могла покинуть монастырь. В любом случае, отметя все романтические додумки, за факт можно считать только то, что Руфус счел нужным взглянуть на старшую дочь короля Малькольма. Но зачем – это неясно. Прикидывал он брак с ней для себя, или хотел просто убедиться, что Эдит в принципе достаточна взросла для брака с кем бы то ни было? И, главное, был ли с ним Алан Рыжий? История умалчивает о том, кто сопровождал короля. Но в ней, в этой истории, есть вишенка на торте: именно в 1093 году Гунхильд Уэссекская, дочь Гаральда Годвинсона, которая тоже жила в Вилтоне, внезапно стала женой Алана Рыжего «по датскому обычаю». И, говорят, по любви. Во всяком случае, так можно понять из письма архиепископа Ансельма этой Гунхильд. И где её мог встретить Алан, если не во время визита короля в Вилтон? А парой Гунхильд была ему более подходящей, потому что здесь возрастная разница была всего в 20 лет.

Так что я категорически голосую за то, что Руфус спровоцировал Малькольма, не появившись в Глостере. Естественно, Малькольм не стал приносить оммаж просто представителю короля, так что результаты договора 1092 года отныне можно было считать недействительными. Некрасиво, зато эффективно.

@темы: William II

---

Средневековые котлеты

На заметку: sharikowa.livejournal.com/99678.html

@темы: Еда

---

Вильгельм Руфус - о том, как Ансельм стал архиепископом

Ранней весной, около 2 марта 1093 года, Вильгельм Руфус остановился в маноре Альвестон, Глостершир, намереваясь оттуда отправиться на границу с Уэльсом. Что именно случилось – совершенно неизвестно, но король заболел так серьезно, что сам предположил самое худшее, и даже известие о его смерти быстро распространилось по всей стране. Но Руфус не был бы Руфусом, если бы согласился умереть в каком-то поместье на 38 хозяйств, так что он, вдрызг больной, подхватился в Глостер, находящийся в 35 милях. Там был королевский дворец Кингхольм, куда собирали советы ещё Эдвард Исповедник и, позднее, Завоеватель. Во-первых, дворец позволял разместить не только эскорт короля, но и всех магнатов страны, которых срочно туда вызвали. Во-вторых, рядом были медики из Глостерского аббатства.

Ансельм кокетливо отмахивается от архиепископского посоха, который ему протягивает, очевидно, Вильгельм Руфус


Вообще-то королевским врачом тогда был некий Балдуин, аббат из Бери-Сент-Эдмундс, но он был, по-видимому, весьма и весьма не молод, потому что лечил ещё короля Эдварда и Завоевателя, и ожидать, что он быстро появится чуть ли не на другом краю королевства было бы беспечностью. А Руфус беспечным королем не был. Как полагается в подобных случаях, король торжественно поклялся, что если он выживет, то будет жить праведнее, не будет облагать церкви налогом, не будет эксплуатировать церковные должности, а также аннулирует несправедливые и установит справедливые законы.

Эксплуатация церковных должностей была любимым занятием английских королей и до, и после правления Вильгельма Руфуса. Это проявлялось в том, кто должности епископов оставались годами вакантными, и доходы от епископатов шли в королевскую казну. Собственно, именно при Руфусе большинство вакантных епископатов успешнейшим образом управлялись неукротимым Фламбардом, который провел серьезные реорганизации в их управлении во имя эффективности и экономии, и просто сократил «лишних» церковников с административных должностей. Но вот место главного духовного пастыря страны, архиепископа Кентерберийского, действительно пустовало необыкновенно долго. Ланфранк умер ещё в 1089 году, и на его место духовные лорды упорно проталкивали аббата Ансельма из Бека, но Руфус упорно не желал этого Ансельма утверждать.

Возможно, именно в данном случае дело было даже не в личности Ансельма и не в стабильном притоке доходов от архиепископата в королевскую казну, а просто в скорби по по своему учителю и наставнику Ланфранку. Руфус сказал, что пока он жив, на место архиепископа Кентербери он не назначит никого.

Но весной 1093 года Вильгельм Руфус был уверен, что он умирает. Поэтому он вызвал в Глостер Ансельма, который должен был стать его исповедником, распорядителем по завещанию, и архиепископом Кентерберийским. В конце концов, Ансельм был выдвиженцем самого Ланфранка, когда тот, уезжая в Англию, назначил молодого ещё человека аббатом Ле-Бека. То есть, своим преемником.

Говоря об Ансельме, надо иметь в виду три его особенности. Во-первых, он был ученым с репутацией. Во-вторых, он умел пользоваться этой репутаций, отстаивая независимоть подвластных ему церковных сообществ и перед светскими, и перед духовными властями. То есть, он явно хотел быть и был своего рода королем в своем королевстве. В-третьих, его манипулявные способности сделали бы его своим человеком в гораздо более поздние времена иезуитства и инквизиции. Ещё в молодые годы он смог подавить опозиционеров его назначению аббатом, просто выделив самого авторитетного (или самого горластого) врага, молодого монаха Осборна, восхвалениями уникальных достоинств этого человека и всяческими выражениями привязанности. А потом, когда тот расслабился и стал предметом зависти и недоброжелательства прежних сторонников, резко лишил этого Осборна всякой поддержки, и превратился из вчерашнего друга в строгого аббата, требующего строжайшего иерархического подчинения. Позднее, в составе церковного суда, он участвовал в осуждении какого-то другого аббата, которого «избивали день и ночь», но тот не признавал вины. Ансельм как-то ухитрился сломать сопротивление бедолаги, и тот вину признал.

В принципе, в Англию Ансельма вызвал Хью Честерский, в 1092 году. Несомненно, с благими намерениями, потому что отсутствие архиепископа на престоле Кентербери наверняка всерьез беспокоило многих. Во всяком случае, чуть раньше епископы испросили королевского разрешения объявить, чтобы все церкви во всем королевстве молились Господу за то, чтобы тот вдохновил короля назначить в Кентербери архиепископа. «Да молитесь себе», - ответил Руфус. «Только я все равно поступлю так, как сочту нужным».

Хью собирался заменить светских администраторов в основанном им монастыре св. Вербурги на монахов, и попросил у Ансельма, который уже не раз бывал в Англии, помощи. Ведь на континенте такие изменения уже шли полным ходом. Ансельм действительно занимался делами монастыря около четырёх-пяти месяцев, а потом осел у своего бывшего ученика, аббата Вестминстера, в ожидании чего-то. Известно, что он встретился с Вильгельмом Руфусом по поводу налогообложения владений аббатства Ле-Бек, и добился снижения этих налогов, но, по слухам (вернее, записям Уильяма из Малмсбери, который, по понятным причинам, на этой беседе не присутствовал), счел возможным призвать короля раскаяться в беспутной жизни. На что Руфус, с приятной улыбкой, попросил Ансельма не разочаровывать его в своей репутации умного человека, и не выслушивать сплетни. Вообще-то такой разговор мог состояться. Ответ довольно подходит к манере Руфуса, и Ансельм был хорошо знаком с родителями короля, которые безмерно его уважали, и считали практически святым, то есть с Руфусом они наверняка были знакомы ещё по Нормандии. Но Ансельм не был человеком, которого можно безнаказанно щелкать по носу, и Руфусу ещё предстояло в этом убедиться.

Главная проблема, которая делала Ансельма непривлекательной заменой Ланфранку, была полная невосприимчивость святого отца к таким понятиям как уместность, дипломатичность и гибкость. Он умел добиваться своего, это да. Но не имел желания рассматривать свои действия в политическом контексте. И это делало его гарантированно неэффективным администратором. В данном случае, несомненная ученость Ансельма была скорее минусом, чем плюсом. Он знал, что умён и образован, уважаем и почитаем, и поэтому никогда не подвергал сомнению свою правоту. И никогда не прощал тех, кто вставал у него на пути. Особенно тех, кто кристально ясно высказал своё о нём впечатление прилюдно, как это сделал король на совете, когда ему снова начали рекомендовать Ансельма в архиепископы.

Когда кто-то из лоббирующих эту кандидатуру сказал, что Ансельм – единственный известный ему человек, не жаждущий должности и власти, даже власти архиепископа, Руфус искренне развеселился. «Да он побежит к власти, аплодируя на бегу руками и ногами», - хмыкнул король. «Клянусь ликом Лукки, и Ансельм, и все прочие кандидаты настолько уступают мне, что я лучше побуду сам себе архиепископом». Это не было богохульством, к слову сказать. Набожность и ученость, по понятиям Руфуса, не были исключительными характеристиками для архиепископа, они были нормой, критерием, одним из многих. Должность архиепископа в королевстве была должностью администратора, автономного во многом, но полностью подчиняющаяся линии короля, и именно поэтому Ансельм для этой должности не подходил.

В этом плане невольно приходит в голову, что приезд Ансельма в Англию подозрительно совпадает с неожиданной болезнью Вильгельма Руфуса. Эта теория, насколько мне известно, никогда не обсуждалась. Просто мне кажется очень подозрительным, что ни один из хронистов не описал хотя бы общих симптомов болезни. Не менее подозрительно и то, что болезнь отступила немедленно после назначения Ансельма архиепископом. Возможно, Руфус что-то даже подозревал, потому что он сделал беспрецедентный поступок, и отказался от своей власти назначить архиепископа, приказав собравшимся епископам решать между собой, кого они хотят на престол Кентербери. Если верить биографии Ансельма (а сильно ей верить не стоит), то будущий архиепископ упирался абсолютно по протоколу, предписывающему целовеку церкви скромность и самоуничижение. Ему силой всунули в руки архиепископский посох, и силой не дали этот посох отбросить.

Около 17 апреля 1093 года болезнь отступила, и король снова занял полагающееся ему место, но отныне у него был враг там, где раньше был друг – в самом ближайшем окружении.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - Карлайл

По вполне понятным причинам, Вильгельм Руфус не был доволен тем, как разрешилась ситуация на северной границе осенью 1091 года. Во-первых, король Малькольм был не тем человеком, перед которым стоило демонстрировать миролюбие. Да и не был заключенный довор признаком миролюбия, все это понимали. Фактом было то, что Англия оказалась слабее Шотландии, и это было опасным сигналом для всех, кто жил в непосредственной близости от границы.



Вторым моментом, требующим прояснения, было странное поведение пограничных баронов, скрывших серьезность ситуации от короля. Руфус мог не наказать того же Робурта де Мовбрея за участие в бунте 1088 года, но вряд ли он считал этого племянника епископа Кутанса достойным полного доверия. Просто, на тот момент, ему нужен был человек, который в состоянии справиться с делами в Нортумбрии, а такого человека взять было решительно неоткуда. Ведь до Мовбрея должность графа Нортумбрии пустовала шесть лет! Именно поэтому король предпочел простить де Мовбрея. Тем более, что в политике граф Нортумбрии был явно туповат и склонен присоединяться, а не лидировать, но воевать он умел.

Руфус прекрасно понимал, что, помимо изумительно мерзкой и нетипичной для осени погоды, фиаско 1091 года он был обязан растянутым линиям коммуникации. На погоду он повлиять не мог, но вот перестроить систему укрепления севера – вполне.

Естественным местом для организации базового узла был Карлайл, важность которого поняли ещё римляне и англосаксы. Проблемой было то, что викинги, тоже понимавшие стратегическое значение этой крепости, сравняли её с землей за 200 лет до правления Руфуса, и с тех пор ни у кого не доходили руки построить на месте разрушенного нечто более мощное.

В 1092 году местность населяли бретонцы, англичане и северные галлы, а руководил этим пестрым сообществом, живущим более или менее по принципам викингов двухсотлетней давности, некто, кого хроники называют Дольфин из Карлайла, который мог быть сыном графа Нортумбрии Госпатрика, кузена Малькольма III, а мог и не быть. Территория могла быть неформально под властью Шотландии, а могла и не быть, если слухи о том, что двенадцать городов, которые хотел себе Малькольм по договору 1091 года, находились именно в Кумбрии. Хотя есть предположение, что инициатива о двенадцати городах исходила не от Малькольма, а от самого Руфуса, который в те мрачные дни уже планировал реванш. Предложив эти города Малькольму, он гарантировал отсутствие реакции со стороны шотландцев в момент, когда он появится в Кумбрии. Те будут думать, что появление английского короля у них под боком объясняется подготовкой передачи территорий.

Вильгельм Руфус не стал разбираться в генеалогических сложностях и возможных политических принадлежностях Дольфина Карлайльского, а просто вежливо попросил его убраться из Кумбрии. Куда именно – история умалчивает, но, по видимому, в Шотландию.

Руфус укрепил те участки стены вокруг Карлайла, которые оставались ещё от римлян, и достроил новые. В результате получился мощный замок Карлайл, степень солидности которого можно оценить и сегодня. Кое-что к нему достроил следующий король, но вообще основание нового Карлайла – проект Вильгельма Руфуса. Который не просто построил крепость и посадил туда гарнизон, но и смотивировал довольно солидную часть своих подданных перебраться жить под защитой этих стен.

Мотивация была довольно простой. В более южных регионах стабильное правление норманнов и их отказ от системы рабства привели к тому, что население стало расти. А рост населения означал, что хозяйствам теперь нужно было больше земли. Насколько известно, большая часть переселенцев состояла из потомков рабов. Потому что отмена системы рабства вовсе не означала объявления, что с такого-то числа такого-то года все рабы становились свободными людьми. Свобода – это возможность содержать себя, в первую очередь. Даже перевод рабов в категорию арендаторов не был простым и быстрым процессом. Во-первых, рабы, в отличие от арендаторов, не имели земли. Во-вторых, они не были обучены управлять арендованным хозяйством, когда земля освобождалась. Это приводило к тому, что они слишком легко брали взаймы, и не могли потом рассчитаться с долгами. Что, в свою очередь, приводило к тому, что позавчерашние рабы и вчерашние неумелые арендаторы становились сегодня снова рабами – долговыми рабами. Это вносило беспокойство в социум, и это было совершенно не выгодно правительству. Также было совсем не просто изменить отношение к потомкам рабов среди потомственно свободного населения, которое гордилось этим статусом. Так что переселение на новые земли, с освобождением от груза прошлого и, несомненно, какой-то суммой на обзаведение хозяйством, перевесило опасность жизни вблизи от границы.

Другим моментом за решением населить окрестности новой крепости выходцами из южных регионов была практическая политика. Мультинациональное население, которое враз оказалось в положении меньшинства, вполне естественно встретило пришельцев прохладно. Это означало отсутствие опасности возникновения какой-либо единой идеологической группировки, чья лояльность принадлежала бы шотландцам. Переселенцы полностью зависели от помощи центрального правительства – сначала при акклиматизации привычных приемов земледелия к местным условиям, и в дальнейшем – от возможности продавать излишки продукции на рынках Карлайла. Более того, в лице переселенцев местные варлорды получили людей, которых можно было выучить для самообороны. Благо, большинство норманнов уже имели в этом деле опыт ещё на родине. К слову сказать, базовая мощная крепость в Карлайле означала ещё и создание цепи укрепленных маноров по всей Кумбрии.

Лордом Карлайла Руфус поставил Ранульфа ле Мешена, племянника Хью Честерского, который имел нужный опыт, полученный на границе с Уэльсом. Парню было всего года 23, поэтому он окружил себя более опытными родственниками – братом Уильямом и мужем сестры Робертом, которые получили в управление несколько областей Кумбрии. Вестморленд Руфус доверил Иво Тайбуа, который стал шерифом Ланкашира ещё при Завоевателе.

Тем не менее, существовала ещё одна тонкость. Над вновь образованными поселениями должна была существовать власть не только светская, но и духовная. Епископы Глазго ещё в тринадцатом веке продолжали предъявлять свои духовные права на области Кумберленда, но Руфус ограничился тем, что просто скинул задачу на руки принца-епископа Дарема, поскольку епископат Дарема был «потомком» древнего епископата Линдисфарна. Правда, он блокировал возможность бесконечных дрязг с потрясанием церковными грамотами, написанными непонятно кем неизвестно когда, заявив, что все протесты против епископа и архидьякона Дарема будут выслушиваться не на церковных соборах, а на придворном совете, который соберется в Лондоне на Пасху.

Но весна 1093 года чуть было не стала для Вильгельма Руфуса последней.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - приключения в Нортумбрии

Когда Генри убедился, что братья его крови вовсе не жаждут, он принял единственное правильное решение – убраться из-под удара куда подальше. Он предложил сдать Мон-Сен-Мишель, но только по протоколу почетной сдачи. Старшие братья охотно согласились, но уточнили, что речь идет не только о сдаче Мон-Сен-Мишеля, речь идет о сдаче всех замков вообще. А так – пожалуйста, удаляйся куда хочешь, с кем хочешь, и с чем хочешь. Особого выбора у Генри не было, и он обосновался во Франции в качестве сильно обедневшего аристократа. Изгнание продолжалось два года или чуть меньше, так что не спешите жалеть бедняжку.



Роберт Нормандский, он же Куртгёз

Генри оставался вполне себе Генри, и был вполне способен напоминать о себе по приватным каналам, так что когда Домфрон в Нижней Нормандии против герцога Роберта и пригласил Генри в качестве своего лорда, Генри довольно охотно к мятежникам примкнул, хотя и не в той роли, в которой они надеялись его увидеть. На той стадии единственной целью Генри было пополнение казны. Так что за идею сражаться он предоставил храбрым горожанам и буржуа, а сам сосредоточился на грабежах и похищениях с целью получения выкупа. И деньги потекли в его сундуки. А чем больше денег, тем больше возможностей для рекрутирования наемников. А чем больше наемников, тем выше репутация среди прочих аристократов. А чем выше репутация среди аристократов, тем больше шансов оказаться в нужном месте в нужное время. Так что Генри присутствия духа не потерял.

А вот Вильгельму Руфусу его приятная интервенция в дела Нормандии аукнулась неприятностями в Англии. Дело в том, что при дворе герцога Роберта обретался Эдгар Этелинг, которому пришлось это место покинуть, когда там появился Руфус. У Эдгара были вообще несколько запутанные отношения с семьей Завоевателя. В сущности, Завоеватель отнесся к подростку-Эдгару хорошо, потому что подросток без связей и репутации никак ему не угрожал. Но подростки имеют тенденцию превращаться в юношей и мужчин, и матушка Эдгара предпочла убраться из Англии в Шотландию – вместе с детьми, а уж предприимчивый королевский дом Шотландии быстренько добавил эту ветвь к своему древу через брак.

И после этого жизнь Эдгара Этелинга стала «спазматичной», как определяет её Мэйсон: он то появлялся при английском дворе, то ударялся куда-то в бега с последующим участием в каком-нибудь дурацком восстании, то снова мирился и начинал всё по новому кругу. С Робертом Нормандским они почти дружили, так что совершенно непонятно, с чего Эдгар вдруг рванул прочь из Нормандии в 1091 году. Возможно, Эдгар как-то был связан с попыткой Роберта подмять Англию, но, честно говоря, верится с трудом. Рядом с дядюшкой Одо и могущественными баронами, сделавшими ставку на того из братьев, кем они могли бы управлять, фигура Эдгара как-то теряется.

Из Нормандии Эдгар Этелинг подорвался, на этот раз, в Шотландию – там, как-никак, его сестра была королевой. Малькольм, муж сестренки и король Шотландии, удовлетворено усмехнулся в бороду: он как раз решил снова попытаться отщипнуть у Англии её северную часть, и в этом деле дорогой родственничек, чье имя подразумевало хотя бы теоретическое право на английский престол, был очень кстати.

Вообще, отношения между шотландцами и норманнами были далеки от простых, они все были хищниками, и всегда были готовы пограбить друг друга. Особенную тревогу Малькольму доставило полунебрежное обещание, которое Руфус дал оставленному им без наказания де Мовбрею в 1088 году – что скоро тот получит свой шанс расширить зону влияния. Малькольм подозревал, что влияние норманны будут расширять за счет земель, находящихся за рекой Риббл, где они ещё не понастроили, за редким исключением, крепостей. Если бы крепости построили, они могли бы стать норманнам базой для нападения на Шотландию. Когда-то Малькольм принес вассальную присягу Завоевателю, но на практике она никого не связывала – у норманнов не было на тот момент методов воздействия в виде крепостей и гарнизонов на севере Англии. С другой стороны, любое движение в этом направлении Малькольм мог объявить нарушением договора, и посчитать себя свободным от присяги.

Но Руфус развлекался в Нормандии, поэтому на границе не происходило решительно ничего, что Малькольм мог бы обратить себе на пользу. Прибытие Эдгара Этелинга давало ему шанс.

Со своей стороны, Руфус даже не попытался проследить, куда же направился беспокойный Эдгар из Нормандии. В прошлые разы, он имел привычку ездить во Фландрию, чего от него ожидали и на этот раз. Да и вообще этот парень вырос в личность, от которой скорее ожидали, что он примкнет к Варяжской дружине в Константинополе, или поедет драться с маврами. Проще говоря, Эдгар Этелинг вырос настоящим авантюристом, не углубляющимся в политику. Вполне возможно, что его выбор, Шотландия, не имел никакого отношения к политике и на этот раз, и он просто решил проведать сестру. С одинаковой вероятностью может быть, что он отправился не к Маргарет, а именно к Малькольму, в надежде получить существенную награду за привезенную информацию о том, что Вильгельм Руфус с удовольствием проводит время в Нормандии, и в Англию пока не собирается.

В мае 1091 года, Малькольм собрал армию, двинулся в Нортумбрию, и осадил Дарем. Самое печальное, что местные лорды скрыли от Руфуса размер бедствия, не желая, чтобы король «лишил их славы», так что Вильгельм оставался в Нормандии до самого августа. И неизвестно, как далеко бы зашло дело в Нортумбрии, и к каким последствиям оно могло бы привести, если бы внезапно превратившая в братскую встречу высадка Руфуса в Нормандию не вернула принца-епископа Дарема, Вильгельма де Сен-Кале, домой, да ещё и с полной реставрацией всех владений. Де Сен-Кале возвращался так же основательно, как и уезжал – послав впереди все свои ценности. Именно он сообщил Вильгельму Руфусу о том, что и в каких масштабах творится в Нортумбрии. В конце концов, больше он никуда уезжать не собирался, и какие-то шотландцы под стенами его замков были де Сен-Кале совершенно не нужны.

Руфус притащил с собой в Англию и Роберта. В конце концов, теперь была его очередь познакомиться с королевством, в котором он оказался наследником престола. Руфус решил наступать на шотландцев на суше и на море, но – английская погода, знаете ли. В очередном сентябрьском шторме почти весь флот Руфуса оказался побитым, а почти все экипажи – на дне морском. Как видно, какие-то природные катаклизмы имели место быть и на суше, потому что Уильям из Малмсбери записал, что от холода и непогоды пострадала даже конница Руфуса. Очевидно, он не преувеличивает, потому что когда королевские войска уже были готовы к битве с шотландцами, герцог Роберт счел за лучшее вынуть откуда-то из глубин шотландского лагеря Эдгара Этелинга, и заставить его договориться с шотландцами о перемирии. Роберт мог быть некудышним правителем (или казаться таким), но воевать-то он умел. Так что его решение мириться было очень показательным, как и согласие Руфуса на его действия.

Договор получился ровно настолько пристойным, насколько было возможно при сложившихся обстоятельствах. Малькольм признавал себя вассалом Руфуса на тех же условиях, на которых он приносил вассальную клятву его отцу – с передачей ему 12 городов, которые он держал при Завоевателе. Неприятной деталью было то, что Руфус пообещал Малькольму, что будет ему платить 20 марок золотом каждый год. Цена для королевства практически символическая, в двенадцатом веке это будет ценой 2,6 качественных кольчуг, но этот символизм был не в пользу англичан в данном случае. С другой стороны, это были приблизительно те же деньги, которыми Вильгельм Руфус перекупал себе сторонников в Нормандии перед высадкой. Так что вполне вероятно, что особо огорчен он не был. Тем более, что он точно знал, что мир с Малькольмом может закончиться ещё до того, как придет день первой выплаты.

Знал это и Малькольм. Ещё до подписания договора, он пригласил герцога Роберта в свой лагерь, где развлекал его несколько дней. Не без того, чтобы продемонстрировать и мощь той армии, в расположении которой они были, и второй, которая расположилась чуть поодаль. Малькольм также попытался вбить клин между братьями, утверждая, что он уважает Завоеваетеля и его, Роберта, как перворожденного сына Завоевателя, но с какой стати он должен уважать какого-то Руфуса?! На это Роберт только кротко заметил, что времена несколько изменились, пришло новое поколение, так что оммаж Малькольму все-таки придется давать Вильгельму Руфусу.

Роберт выполнил свою работу хорошо, и они с братом отправились на юг, прихватив с собой помирившегося с ними в очередной раз Эдгара Этелинга. Но погода продолжала быть ужасной, переход получался тяжелым, да и братья провели вместе больше времени, чем за всю предыдущую жизнь. В общем, они стали переругиваться, и около 23 декабря 1091 года Роберт отплыл в Нормандию, прихватив с собой Эдгара. Вернее, к выводу о том, что братья поцапались, пришли историки по косвенным признакам.

Например, Вильгельм так и не помог Роберту с отвоеванием Мана. Но, как мы видим, войска Вильгельма сильно пострадали, причина может быть в этом. Или в том, что он вовсе не собирался оставить Малькольма Шотландского безнаказанным. Во-вторых, настораживает факт, что Роберт отправился домой чуть ли не в канун Рождества, и не провел праздники с братом. Тем не менее, точная дата отплытия Роберта не известна, известно только, что это был конец года. Вдобавок ко всему, Роберт-то и сам был правителем, которому надлежало устроить для своих подданных прием. Думаю, он отправился домой ближе к 20 декабря, чем к 23. В общем, об отношениях братьев в период между началом октября и концом декабря 1091 года историки судят по событиям, которые произошли через два-три года, но хроники периода не отмечают абсолютно ничего интересного.

@темы: William II

---

"Пламя и ветер"

Он же "Китайский детектив". Вы видите то же, что и я?))

@темы: Дорамы

---

С днем порхающих сердец!

krasota-gif.com - Валентинки

А вот вам на погадать про любовь))


А какая Любовь ждет Вас?

@темы: "праздники"

---

Абсолютно кавайная дорама

"Звериный отдел" называется: doranime.net/3483-otdel-policii-zabotyaschiysya...

И не спрашивайте, почему смотрю, там же зверики!

@темы: Дорамы

---

О разговорном дзюдо

Это так громко была заявлена лекция, на которую нас волевым решением записала начальница. Сопротивляться не стала - читала ж местная знаменитость. Полицейский, специалист по переговорам, книжки писал, да ещё много чего, его прямо-таки супер-коп звали.



Теперь он подвизается в качестве специалиста по вопросам безопасности - в Гонконге)) А здесь проводит "тренировочные программы" для всех, кто имеет дело с агрессивными гражданами. Ну что сказать...


Во-первых, резанули ухо самовосхваления и самодовольство. Во-вторых, он до сих пор явно не оправился от своего рода травмы, роли мужа при жене-знаменитости (Танья Карпела, которая из мисски пробилась в члены парламента и министры, и даже смогла обручиться с нынешним президентом, но он вовремя опомнился и разорвал помолвку), и постоянно подчеркивает, что уже 18 лет женат. На другой (не знаменитости), но это знают здесь все. Правда, он озаботился тем, чтобы исчерпывающей информации в сети о нем не было.

В-третьих, он говорил настолько прописные истины, что я конкретно не понимаю, кто готов платить за их выслушивание. Ну, вы знаете - как не обострять конфликтные ситуации, и как не заводить диалог в тупик. Тем не менее, 90% моих коллег были в диком восторге от лекции (двумя группами уже на него ходили, я в третьей была). Не очень красиво сейчас прозвучит, но одно дело - когда у тебя училище вишенкой на торте из двух академических, и сооооовсем другое, когда училище - единственное образование. Я просто избалована блестящими лекторами и блестящими возможностями, которые дают дайри и жж в плане обсуждений. Я не зря читаю обсуждения, не зря. Проецирование разных мировоззрений через комментарии - бесценно. Куда там этому лектору до жж-шных топовиков, умеющих растормошить народ самыми тупенькими темами.

То единственное, что меня бы заинтересовало - поиск контакта с закрытыми наглухо в своём Альцгаймере пациентами, которые от всего отказываются - не прозвучало. Все его примеры из мира работы полицейского. А сравнить авторитет двухметрового копа, при дубинке и оружии, с авторитетом неведомо кого, то ли медика, то ли прислуги, при живущем дома больном - невозможно.

В принципе, все эти разговоры о том, говоришь с противной стороной ты или твоё эго - это не для нас. О каком эго можно говорить, если перед тобуй быкует личность в психозе или деменции?)) Ну или дурак обыкновенный. Эго в ситуациях с этими людьми просто не может пострадать, если психика в порядке. Вот если вдруг задевает, то это уже сигнальчик.

А что такое разговорное дзюдо? Да просто умение изменять траекторию полёта разговора, не более того. Если кто-то агрессивно на тебя прет, не ставь барьер. Используй запал противника, направляя его туда, куда тебе нужно. Вернее, ему нужно, но он об этом не знает. Это когда при исполнении, как говорится. Да и в быту многим бы не повредило. Глядишь, и разводов было бы меньше. А то ведь нынешние сердцеведы сетевые всё больше советуют бежать, теряя тапки, или посылать подальше, если обстоятельства позволяют.

@темы: Всячина внетеговая

---

Вильгельм Руфус - кое-что о пользе зычного голоса

Королевский флот готовился к отплытию из Дувра. Крепость тогда была намного более примитивной, так что собравшиеся верноподданные были вынуждены искать пристанища по всему городу. Явка, к слову сказать, была чуть ли не стопроцентной, даже Хью Честерский смог вернуться под знамена короля. Руфус, похоже, понимал мотивы Хью, когда тот вынужденно выступил за графа Генри, потому что очередной манор он ему подарил именно где-то в районе 1088-1089 годов, когда Честерский увяз в Нормандии. В конце концов, Хью тоже был семьей (его матерью была Эмма, сводная сестра Завоевателя), и выстроил оборонительную линию на границе с Уэльсом в рекордно кратчайшие сроки. Причем, обороной не ограничивался, а постепенно продвигался в сам Уэльс, в тандеме с двоюродным братом.



Мон-Сен-Мишель

Интересна деталь, что Руфус, хорошо знакомый с армейской жизнью, обеспечил целый ряд спортивных состязаний для собравшихся, чтобы занять их делом.

Поскольку дела по управлению государством следуют за королем и в походе, Руфусу пришлось выпустить несколько указов и разобраться во многих петициях и в Дувре. А на таких документах всегда были печати свидетелей. И вот здесь одна из печатей оказалась принадлежащей... Вульфноту Годвинсону. Тому самому заложнику с детских лет, которого Руфус прихватил из Нормандии в Винчестер, где Вульфнот жил, как предполагается, взаперти в аббатстве, в котором и умер. Тем не менее, присутствие его в Дувре в 1092 году, и выступление в качестве свидетеля при выпуске королевских указов предполагает более активное участие Вульфнота в делах Руфуса, чем принято считать.

Собственно, со стороны короля взять с собой Вульфнота в Дувр было логичным решением, ведь Дувр с окрестностями когда-то принадлежали Годвинсонам. Хотя указ, где Вульфнот выступил свидетелем, относится к делам духовным – утверждение изменений в капитуле Солсбери, которые сделал епископ Осмунд. Известно, что Вульфнот бывал в Солсбери, и, возможно, именно в тот момент, когда проводилась реорганизация. Так что он мог быть и в свите Осмунда. Но он выступил свидетелем и в некоторых других указах, так что можно с уверенностью сделать один вывод: Вульфнот Годвинсон вовсе не был несчастным заключенным «в тюрьме», как пытается нас убедить хотя бы русскоязычная статья в Википедии: «Он скончался в цепях в 1094 г. в Сольсбери, в возрасте пятидесяти четырёх лет, сорок два из которых провёл в заключении». К слову сказать, из документов следует, что Вульфнот носил титул графа. А если был титул, то он подразумевал, что за ним существуют вполне конкретные владения, графом которых человек является. В общем, очень интересный момент, и, вдобавок, не известно, отбыл ли Вульфнот с Руфусом в Нормандию. Вполне мог.

В конце января или в самые первые дни февраля 1092 года, Вильгельм Руфус со своим войском высадился в Нормандии. Высадка была мирной, потому что окрестные территории давно уже были под контролем дружественных баронов. Как ни странно, герцог Роберт как-то пропустил информационный момент о том, что его брат собирается пожаловать в Нормандию, хотя решение было принято уже во время рождественских праздников 1091 года. Кажется, никто не счел своим долгом предупредить его о грядущих неприятностях. Ожидал ли он их? Возможно. Это объяснило бы бессмысленную вялую осаду замка Курси, принадлежавшего лояльному ему барону. Роберт просто хотел иметь под рукой небольшую боеготовную армию.

А в лагере Руфуса было весело. Во всяком случае, туда разлетелись многие нормандские магнаты с подарками, а также капитаны фландрских, бретонских и французских наемников, которые вскоре стали толпами стекаться под знамена английского короля, потому что обещанная им оплата превысила щедростью все другие предложения.
Но Роберт с братом воевать не стал. То ли чувствовал за собой вину – первым же полез к Вильгельму, то ли здраво оценил свои возможности в сложившейся ситуации, то ли тогда уже был нацелен на крестовый поход (потому что идея уже горячо обсуждалась в рыцарских кругах), и не хотел связывать себя затяжной войной в герцогстве, от которой выиграли бы только выжившие наемники. Братья собрались в Руане, и без всяких проблем пришли к соглашению, что Роберт передает Вильгельму графство Э, Шербург, и весь комплекс Фекан, включая герцогский дворец и аббатство. Гарнизоны Руфуса должны были остаться в крепостях переданных владений.

Как понимаю, этим требованием Вильгельм Руфус убил сразу двух зайцев – во-первых, обеспечил защиту владений своих вассалов (а также их верность), и, во-вторых, обеспечил себе базу в Нормандии. Ну и заодно осыпал Роберта подарками, что он вообще обожал делать. Правда, хронист Роберт де Ториньи, аббат Мон-Сен-Мишель, утверждает, что встречу братьев подготовил король Франции. Вполне может быть – ведь детали такой встречи надо было обговорить серьезно, и Филипп хорошо знал как Руфуса, так и Роберта.. Но де Ториньи писал в третьей четверти XII века, даже после Виталиса Ордерика, так что откуда он брал детали, и насколько ему можно верить – открытый вопрос.

Взамен Руфус предложил брату повоевать вместе. Например, снова захватить власть в графстве Ман, которое когда-то завоевал и отдал Роберту их отец, но которое в 1090-м году выскользнуло из-под контроля семьи. Причем, Вильгельм не претендовал ни на что в Мане. Он также пообещал вернуть земельные владения тем, кто выступал в Англии за дело герцога Роберта в 1088-м году. А Роберт поклялся не притеснять своих «англичан», которые были и вассалами Вильгельма. На волне этого договора в Англию отправился Вильгельм де Сен-Кале, но что-то не слышно, чтобы Руфус когда-либо санкционировал возвращение английских владений епископу Одо из Байо.

Более того, оба брата обязались наследовать друг другу, в случае смерти до появления наследников. Всё это очень эффективно оставляло с ничем третьего брата – Генри, которого оба не слишком-то любили за «змеиный язык». Если младшенький и превосходил в чем-то старших братьев, так это именно в умении заговорить кого угодно вусмерть. Хотя ситуации, в общем и целом, была очень интересной. Все три брата были не женаты. У всех троих были бастарды. Во времена не столь отдаленные, бастарды, в отсутствие законных наследников, были бы вполне годной заменой, но в этом отношении мир изменился. Почему братья не женились? Потому, что женитьбы правителей всегда были вопросом взаимной выгоды в политических альянсах, а братья ещё не решили, в каком направлении им эти альянсы заключать. Да и, в общем-то, ситуация не была критической – братья не были перестарками, и если бы умер один, его место просто занял бы другой. Баронов в статусе магнатов, имевших владения по обе стороны пролива, такое решение вполне устраивало.

Тот же Роберт де Ториньи оценил договор братьев как постыдный для Роберта, который, по его мнению, окончательно потерял лицо перед своими баронами. Тем не менее, стоит подумать о том, скольких бед удалось избежать благодаря этому договору. Не говоря о том, что уступить Вильгельму то, что он, по сути, уже купил у местных баронов, было мужеством признать очевидное и отнести потери к штрафу за неудачное вмешательство в дела Англии. Конечно, Фекан был знаменит своим скрипторием, то есть был своего рода PR-центром в Нормандии того времени, но ведь Руфус его уже отжал в любом случае. Перекупил, можно сказать, Робертовых вассалов с потрохами. Тем не менее, братья были достаточно в курсе возможных разговоров о «потере лица», чтобы Роберт поставил своё имя выше имени Вильгельма.

Передача Шербурга Вильгельму означала плохие новости для Генри. Это полностью подрывало его власть над Контентином. Поэтому он срочно укрепил Авранш и Контенанс, а также другие города полуострова. Хотя многие бароны, которых он, в своё время, вынудил выступить на своей стороне, теперь с облегчением перешли (со своими замками) под знамена Вильгельма Руфуса. И как-то вышло, что в марте 1091 года Руфус и Кутргёз уже осаждали Мон-Сен-Мишель, где засел Генри. И там Руфус чуть было не погиб в совершенно бессмысленной ситуации, которая блестяще подтверждает то, что с братцем Робертом, имевшим склонность к экстравагантым выходкам, они были очень похожи. Обычно Вильгельма спасала выученная в походов с отцом рассудительность, но когда думать было некогда, инстинкт гнал его в опасные ситуации.

Однажды утром он вышел из палатки, зевнул, потянулся – и увидел скачущий куда-то отряд людей Генри. Не долго думая, он вскочил в седло, и кинулся за ними. Одному из рыцарей Генри удалось серьезно ранить лошадь Руфуса, которая сбросила седока и потащила за собой – нога Вильгельма застряла в стремени. В тот момент он не погиб только благодаря тому, что уже был в доспехе. Но вот когда удачливый рыцарь устремился к поверженному сопернику с мечом наперевес, гибель была совсем близка. И тогда Руфус рявкнул во всю глотку: «Стой, идиот! Я – король Англии!». Это сработало. Рыцарь и его подоспевшие соратники помогли Руфусу подняться, дали другую лошадь, и застыли в поклоне. «Кто меня сбил!?», - громыхнул Руфус. Все молчали, но один рыцарь признался, что это был он, который не понял, что перед ним король, и думал, что имеет дело с рыцарем. «Клянусь ликом Лукки, ты должен служить мне», - отреагировал внезапно успокоившийся Руфус. – «Я включу тебя в списки, и ты будешь награжден за отличную службу».

Эту историю рассказывает всё тот же Уильям из Малмсбери, и даже если это просто одна из циркулирующих военных историй, которые сочиняют о королях и полководцах, то представление о том, каким окружающие видели Руфуса, она дает.

Другая история этого хрониста не менее интересна. Он пишет, что Генри, осажденный в Мон-Сен-Мишель, отправил вестника к Роберту со словом о том, что у них заканчивается вода, и он считает несправедливым, что его лишают жидкости, необходимой для любого смертного. Роберт велел своим людям не замечать, когда люди брата будут выходить за водой и припасами. Руфус же разозлился, указав Роберту, что тот затягивает войну такой политикой. «Силы небесные!», - отреагировал герцог, - «Ты же не хочешь, чтобы он умер от жажды?! Где мы другого такого найдём-то?!». Тут уже захохотал и король, потому что их младшенький и вправду был уникальным типом. Да и практически единственным человеком на свете, против которого Роберт и Вильгельм могли дружить.

@темы: William II

---

Ночь, снег...

В пяти километрах от дома у нас как бы деревня - ближайший магазин и хорошее освещение. Естественно, вокруг ни души, я себе еду, а навстречу мне, по обочине, чешет здоровенная лиса в добротной шубе. Очень куда-то спешила. Глянула эдак оценивающе на бегу, но даже не притормозила. Кажется, она там где-то неподалеку и живет, я её однажды днем видела недалеко от дороги в поле - мышей ловила.

Чья-то лиса

А вчера, в центре местной цивилизации, видела кошку, перебегавшую дорогу строго по переходу. И это не единственная, я раньше видела котяру, который вообще дожидался зеленого света. Жить захочешь - и по переходам ходить научишься.

@темы: "зверята"

---

Да не в форме дело...

Ну да, как на мой взгляд, так стильно выглядел только парень из Тонги:





У остальных - жуть. У финнов, например, вот такое:



Или у Бермуд:



Так что могло быть и хуже, чем элегантное сочетание серого и белого.



Кажется, все остальные этой формой оскорблены практически до кровавых мальчиков в глазах, но меня поразило другое. О чем написали финны но чего я не нашла в комментриях про участие России в корейской олимпиаде. Публика сказала российской команде "бууу". Финны пишут, что это - впервые в истории олимпийских игр, когда какую-то страну так встречают на открытии. В процессе-то всякое бывает - бразильцы вон собственной команде сказали "бууу" в матче с ЮАР. Но на открытии? Что это вообще было? Какая-то отдельная группа или выражение международного мнения? В любом случае, такая реакция сама по себе показывает, что истории о допинг-программе в государственном масштабе обыватель поверил.

Надо ли было олимпиаду бойкотировать? По-моему - да. Но это эмоциональный ответ, а не рациональный. Президент выбрал нейтральную линию, предоставив право решения самим спортсменам, и так оно и должно быть. И очень большая группа спортсменов решила, что их спортивная карьера - это их личное дело, а всякая там политика и прочий патриотизм их не интересует. Некоторые же вспомнили корейского бегуна Sohn Kee-chung, который выиграл марафон в 1936 году - под флагом окупанта, Японии:



Так что сколько людей, столько и мнений. Но олимпиада-то закончится довольно скоро, а вот демонизирование России будет продолжаться. И что с этим делать? Политика дружбы не срабатывает, принцип "боятся - значит уважают" тоже не срабатывает. Потому что объективно очень даже боятся. Но тех, кого уважают - боятся унизить, а Россию на олимпиаде 2018 именно целенаправленно и провокативно унизили. Ну, провокация не сработала, но унижение осталось.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Автомобильное

Воссоединение с Фриландером получилось трудным. Но где-то забавным.



В общем, генератор мне поставили. Но SRS продолжает гореть. Мастер неопределенно сказал, что могла какая-то пружина в айрбеге ослабнуть, потому что компьютер показывает какую-то проблему с левой дверью. Я не смогла донести до товарища, что проблема с левой дверью в том, что сначала она перестала открываться электрическим ключом, потом машина стала пищать, когда я её открываю, а теперь машина взвизгивает, когда я её закрываю. Но вчера вечером она устроила полноценный концерт. Вернее, ночью. В 23:30. Подъехала к дому, выбралась из машины, закрыла дверь, повернула ключ - и она завыла сиреной. Открыла дверь - воет все равно. Завела - выть перестала. И так раза три. Проснулись ВСЕ собаки в округе. УиУиУи-гав-гав-перегав! Сегодня опять только взвизгивает. На работе закрывала, затаив дыхание. Если она взвоет поздним вечером во дворе дома для престарелых - туда скоро начнут съезжаться неотложки.

А ещё после ремонта я обнаружила пропажу антенны. Оказывается, они так хорошо снег с крыши счистили, что аж с антенной, которая обломалась так, что теперь надо менять всё гнездо, потому что её оттуда не выковырять. И руками развели - знать ничего не знаем, "такибуло". О, Господи... Кстати, большинство радиостанций и без антенны ловятся, но не Радио Рок, которое и с антенной-тоне очень. Впрочем, я там уже все блоки наизусть знаю.

Осталась последняя мастерская на примете, при станции техконтроля. В понедельник поеду спрашивать. Если признаются, что специалистов нет, придется ехать сдаваться в Хельсинки.

@темы: Досье

---

Очередное незабываемое из жж

Я вас уже познакомила с одним "пророком с внутренним оком" (artemdragunov.livejournal.com/profile), ловите следующего. Очень полезно в качестве мимической гимнастики, потому что нижняя челюсть будет отвисать медленно, но стабильно: rivka381.livejournal.com/578978.html
Слог такой, что я сначала приняла это за стёб, но человек, увы, пишет всерьез.

Из комментариев, с сохранением орфографии:

что за прелесть эти люди

"у нас начали продавать бельё, одеяла и подущки из конопли, местного производства, но есть индийские - и одежда в том числе - они дешевле.
Носки и кеды нашла из конопли в Киеве нашла магазин производителя. Вообще раньше из конопли одежду и постельное бельё делали- сильные противораковые свойства, антимикробное и всё такое. Масло растительное - раньше было основным в обиходе, мука и крупа опять же, советуют даже в официальной медицине после операций и другого страшного издевательства над организмом. Раньше из конопли делали паруса - ткань не гниёт и не разлагается, даже в воде больше 100 лет. Ну и коноплю вроде бы не генномодифицировали. С ней боролись и потому, что очень многое, что из неё делали, стали делать из производных нефтепродуктов. У Форда в первой машине много деталей было из продуктов конопли, и топливо тоже"

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - кое-что о средневековой риторике

Год 1088 выдался в Англии довольно странным. Во-первых, весна запоздала настолько, что урожай убирали уже в ноябре. Во-вторых, утром 11 августа по всему острову прокатилась волна крупного землетрясения. В-третьих, заговор и бунт в пользу герцога Роберта Нормандского задел гораздо большее количество людей, чем было вовлечено именно в сами события. Когда хронист пишет о разоренных баронами городах и подожженнных полях, это означает, что в результате военных действий пострадали те люди, на плечах которых и лежало благосостояние королевства. То есть, нужен был очень сильный резон для того, чтобы в данных условиях финансировать расходы на военные действия в Нормандии.


This photo of Cathedrale Notre-Dame de Rouen is courtesy of TripAdvisor

Вильгельм Руфус, таким образом, угодил в ситуацию, в которой ему надо было облечь в социально одобряемые выражения мысль о том, что после того, как старший братец напал на него в его собственной песочнице, он обязан напасть на песочницу братца. С тех пор решительно ничего не изменилось, так что механизм знаком нам всем. Сначала находится какая-то группа населения, судьба которой гарантированно обречена тронуть сердца если и не широких масс, то достаточно голосистой группы поддержки. В одиннадцатом веке, подобной гарантированной темой были притеснения по отношению к церкви.

И вот на совете в Вестминстере король напомнил о недавних событиях, чтобы освежить в памяти советников беспомощность герцога Роберта в качестве лидера, и объявил, что получил многочисленные жалобы от церквей в Нормандии, которые страдали от нападений бандитов, а их собственный герцог не мог с проблемой справиться. Руфус напомнил присутствующим, что многие разоренные монастыри и церкви были основаны предками присутствующих, и великий Завоеватель был способен обеспечить их безопасность, а нынешний герцог оказался слабаком. Поскольку он, Вильгельм Руфус, носит корону своего отца, он готов и должен взять на себя ответственность по защите всего того святого и страдающего, что есть в земле нормандской, если уж его брату такая ноша не по плечу. Так что если совет даст ему свое благословение, он готов не только отомстить герцогу Роберту за неспровоцированное нападение, но и защитить страдающих вдов, сирот и мирных служителей церкви в Нормандии. Естественно, совет полностью поддержал такие намерения. Если кто-то и задумался о том, во что такой поход обойдется и чем он может обернуться, поднять голос против благородной задачи по защите сирых и убогих было совершенно невозможно.

Насколько можно доверять Ордерику, отнюдь не фанатеющему по Руфусу, его величество совершенно не солгал, говоря о проблемах монастырей, аббатств и церквей в Нормандии. Петиции действительно были. Как минимум, от монастырей, которым покровительствовал персонально Вильгельм Завоеватель. Герцог Роберт действительно не был хорошим правителем, способным решительно уничтожить банды мародеров и разбойников. И последствия этой слабости были даже не в судьбах отдельных пострадавших. Они были куда как более глобальны, чем может показаться. Монастыри и аббатства основывали местные бароны. В свою очередь, эти основанные монастыри и аббатства символизировали власть основавших их баронов на местах. А власть – это, в первую очередь, земельные владения и финансовое управление.

Не бывает такой политической системы, при которой население радостно платило бы налоги и отрабатывало долги во имя какого-то общего блага. Практически единственным, что рядовой обыватель нормандской (или любой другой) деревни хотел и был способен понять, была его, обывателя, конкретная защита от напастей, которую он покупал у государства, отрывая от себя конкретного поросенка и выплачивая долги своими продуктами, работой или монетой. Когда государство не способно защитить своих налогоплательщиков, те начинают вести себя непредсказуемо. Никто не любит отдавать, ничего не получая взамен. Более того, население всегда с радостью наблюдает, когда кто-то притесняет «притеснителей», то есть элементы власти. Отсюда такая масса баллад о благородных разбойниках. И если власть не может уничтожить тех, кто наносит ей вред, то обыватель начинает быстро задумывать о том, что такой власти он ничего не должен. То есть, локальные неприятности с местными представителями государственной власти довольно быстро и эффективно могут парализовать всю деятельность государства в целом.

Поскольку все присутствующие прекрасно понимали механизмы управления, а также имели что защищать по обе стороны пролива, убеждать их было не нужно. Так что вводная часть заседания совета осталась подходяще впечатляющей, но короткой, и начались практические обсуждения. Это выглядело так, что бароны, имеющие крепости и замки в стратегических местах Нормандии, предоставляли их в распоряжение Руфуса. У Вальтера Сен-Валери был прибрежный замок на севере Нормандии, а Одо Омальский, Роберт граф Э, Ральф Мортимер и Вальтер Жиффар владели замками по пути возможного направления вторжения. То есть, в данном случае, участие в походе самого Руфуса было формальным присутствием лидера на удалении, и супостатов он лично мечом не крушил. Фактически «вторжение» 1089 года в Нормандию проводилось по той же схеме, как и вторжение в 1088 года в Англию – местные бароны начинали действовать против центрального правительства.

И снова Роберт блестяще подтвердил свою репутацию слабого правителя. То ли он не умел что-то противопоставить происходящему, то ли вообще не заметил, что что-то там на севере Нормандии происходит, то ли не мог ничего поделать. Что ещё хуже, ситуация усугубилась тем, что младший из братьев, граф Генри, которому Роберт так неосторожно дал грант на целый полуостров Котантен (в обмен на заем 3 000 фунтов серебром, который дал ему Генри), решил сделать собственный ход. Грант сделал братца Генри оверлордом всего нормандского феода Хью Честерского. Хью был верен Вильгельму Руфусу в Англии, но он просто не мог пожертвовать своим феодом в Нормандии, потому что Хью Честерский был норманном до мозга костей, и его родиной, душой и честью была та часть Нормандии, которой теперь управлял младший сын Завоевателя. Так что Хью встал под знамена Генри, а за ним – и прочие бароны Контантена. Это не было союзом по любви, тем не менее. Генри просто вынудил баронов присоединиться к нему, разоряя их земли и притесняя тех, кто от баронов зависел и за кого они отвечали.

Роберту Нормандскому, оказавшемуся зажатым между Вильгельмом на севере и Генри за западе, не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к Филиппу I Французскому (сыну Анны Ярославны, кстати), и помощь эту он получил. Вдвоем они осадили Ла-Ферте-эн-Брей. Но Вильгельм Руфус просто послал к Филиппу своих представителей, и те убедили его убраться обратно во Францию – за значительную сумму серебром. Более того, от Роберта отвернулся даже Руан, его собственная столица. Счастьем в несчастье стало то, что Генри именно в этот момент протянул руку помощи брату. Не потому, что вспомнил о братских узах, а просто потому, что полная победа Руфуса в Нормандии означала значительные потери для него самого (бароны Контантена никогда не простили бы ему методов, которыми он вынудил их присоединиться к своей армии), а вот помощь Роберту в нужный момент могла принести приличный профит.

В общем, ситуация в Руане обернулать трагическим фарсом. Пока Роберт и Генри торговались в замке, в городе пошли друг на друга две фракции горожан – те, кто был за Вильгельма, и те, кто был за Роберта. Приближенные убедили Роберта тихонько покинуть город, пока кто-нибудь не проломил ему случайно голову в уличной потасовке, что было бы уж совсем глупым финалом истории. Итак, Роберт поджидал рапорта о результатах потасовки в тихом приорате пригорода Руана, пока горожане крушили друг друга при помощи братца Генри, который не пожелал пассивно сидеть во дворце. Вполне возможно, что именно вмешательство его вооруженных сил помогло лоялистам победить.

Интересно, что поведение Генри в завоеванном Руане было поведением скорее захватчика и карателя, нежели поведением подданного герцога, делом которого было минимизировать ущерб людям и городу. Он собственноручно выбросил предводителя мятежников (связанного) из окна башни, и это стало стало сигналом для лоялистов убивать и грабить. Поскольку жертвами были не рядовые горожане, а главные коммерсанты города, Руан оказался на долгое время парализованным и не способным выполнять свои функции главной финансовой артерии герцогства. Действовал ли Генри в порыве бешенства на торговцев, осмелившихся вмешаться в политику, которая была второй по популярности (после охоты) забавой знати, или хладнокровно решив поосновательнее подорвать основы власти Роберта – кто знает.

Всё это время Руфус оставался в Англии. Вместо него, операцией в Нормандии руководил Реджинальд Варенн. Как бы ни хотелось королю присоединиться к боевым действиям (если хотелось), его присутствие в Англии было совершенно необходимо. Если уж Хью Честерский был вынужден участвовать в происходящем не под знаменами Вильгельма, то логичным следующим шагом со стороны Роберта или Генри было бы разжигание беспорядков в английских владениях покорных им баронов. Поэтому Вильгельм Руфус занялся обработкой данных описи всех владений всех жителей его королевства, известной как Domesdei. Сбор данных был закончен ещё в 1086 году, но смерть Завоевателя, коронация Руфуса и заговор 1088 года отложили обработку данных. Тем не менее, она была невероятно важна для успешного управления королевством, потому что детально проясняла, как связаны между собой жители Англии через земельные владения, и где на острове сосредоточены области процветания, а где жители перебиваются кое-как.

К 1092 году, когда анализ Domesdei был завершен, а герцог Роберт полностью увяз в вялых феодальных войнушках, не имеющих ни смысла, ни резона (например, он зачем-то осадил замок всегда бывшего ему верным барона, но не препятствовал не очень-то тайной доставке продовольствия осажденным, и не слишком возмутился, когда тем удалось пробраться в его же лагерь и поджечь осадную машину), Вильгельм Руфус был готов к высадке на континент.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - кое-что об искусстве быть лидером

Гардероб короля – штука дорогостоящая, именно поэтому шитые золотом и драгоценными камнями робы были не личным имуществом короля, а собственностью королевства, как и различные украшения, у которых меняли оправы и огранки согласно веяниям моды, но которые хранились не в шкатулках королей, а в том же казначействе. Так что на эти предметы для создания престижного облика короля действительно тратились деньги из казны. Тем не менее, главной статьей расхода был не королевский гардероб, а масса мелких и крупных расходов на функционирование самой государственной системы, и средства эти обеспечивали налоги.



Мадам Арифметика инструктирует Пифагора и Боэция (1503)

В Англии того времени уже начали использовать знаменитый абак – разграфленную счетную доску, известную ещё с античных времен, но начавшую входить в употребление в Англии незадолго до Завоевания, около 1050-го года. Именно тогда Роберт Херефордский (Лотарингский) появился при английском дворе, хотя епископом он стал только в 1075-м, по ходатайству Вульфстана, хорошо знакомого с его математическими талантами. Говорят, что отгроханная им часовня в Херефорде, невиданная по форме в Англии, а в Европе считавшаяся уровнем, позволенным только архиепископам и императорам, была знаком осознания Робертом той ценности, которую он представлял своими уникальными таланами для королевства. Ведь именно он умел очень точно рассчитать стоимость любого проекта, будь то строительство крепости или военная операция.


Впрочем, Роберт Херефордский умел делать не только математические расчеты. Благодаря любви хрониста Уильяма из Малмсбери к «вкусным» деталям жизни королевства, сохранилась одна история об астрологических талантах епископа Роберта. А именно – о предсказании дня смерти епископа Линкольна Ремигиуса де Фекома.

Ремигиус был немалой величиной, потому что этот епископ приходился родней Вальтеру д’Энкуру, который, возможно, был женат на Матильде, дочери Завоевателя. Так это или не так, спорят рьяно, но на памятной таблице Ремигиуса Линкольнского значится, что он был родственником и Завоевателю, и Руфусу. А д’Энкуры, к слову, стали предками Ричарда Уорвика-Кингмейкера, что и его делает родичем Завоевателя и Руфуса. Но это к слову.

Вернемся к епископам. Ремигиус был инициатором переноса епископского престола из Дорчестера в Линкольн, но главной его головной болью было утверждение архиепископа Йоркского, Томаса из Байё, что вся область Линдси, включая Дорчестер и Линкольн, принадлежит архиепископу Йоркскому. Ну, пока суд да дело, Ремигиус выстроил в Линкольне кафедрал, и, как утверждают сразу три современных ему хрониста, заплатил Руфусу, чтобы тот приказал всем епископам явиться на освящение этого кафедрала, потому что такая полная явка эффективно утерла бы нос архиепископу Томасу. Только вот Роберт Херефордский в Линкольн не поехал. Вроде, звезды ему сказали, что епископ Ремигиус до церемонии не доживет. Ремигиус действительно не дотянул, и умер за два дня до освящения, которое по этой причине не состоялось.

Уильям из Малмсбери ехидно добавляет, что, вообще-то, состояние здоровья Ремигиуса предполагало, что епископ не дотянет до дня своего триумфа, но репутация Роберта Херефордского при дворе вознеслась до небес благодаря этому эффектному поступку. Впоследствии, преемник Ремигиуса заплатил Вильгельму Руфусу 3000 фунтов (Генри Хантингдонский утверждает, что 5000, а он знал нового епископа лично) для того, чтобы распря с архиепископом Томасом была решена в пользу Линкольна. Взятка? С точки зрения проигравшей стороны – несомненно. Но не с точки зрения королей, вмешивающихся в долгоиграющие диспуты по принципу «кто больше заплатит – тот и прав». Английская монархия была в этом смысле совсем не уникальна. Да и деньги, собственно, шли не в карман королям, а в казну королевства.

А деньги казне были нужны. Потому что магнаты королевства, одержимые идеей одной короны для Нормандии и Англии стали давить на Руфуса. Роберт, на которого они возлагали столько надежд, не справился. Он не смог стать лидером бунта против брата, не смог стать вождем нации. Зато вождем показал себя Вильгельм Руфус. Нужна ли ему была герцогская корона Нормандии? Нет. Но Роберт, вмешавшись в дела его королевства, не оставил Руфусу выбора. На такое вмешательство совершенно невозможно было отреагировать просто парой бранных слов. И королю пришлось заняться подготовкой вторжения в Нормандию. Деньги были нужны на наемников и на подкуп местных магнатов и прочих значительных людей. Впрочем, опять же, подобная практика тогда не считалась бесчестной. Напротив. Великий вождь должен был обладать глубоким карманом, безукоризненным послужным списком военных удач, и должен был выглядеть королем – быть великолепным и блестящим.

О том, что Руфус воевать умел и любил, в Нормандии и в Англии знали. Мало того, он был хорошим командиром для своих солдат, умевшим подставить в особо горячих местах под удар не своих, а наемников, на оплату риска которым никогда не скупился, умевшим найти для каждого слово поддержки, умевшего быть щедрым, экстравагантным, внушающим уверенность одним своим видом. При всем при этом он не был сорвиголовой, что говорит о том, что Руфус умел видеть весь проект целиком за каждым отдельным своим действитем.

Тем не менее, репутация лидера не является чем-то, завоеванным однажды и навсегда. Лидер должен уметь постоянно вести своих людей к новым целям, причем сулящим не просто славу, но и выгоду. Но задача ещё сложнее – это соблюдать баланс между своими отрядами и местным населением в дни мира. Чем занимаются праздные солдаты, которым, кроме тренировок, больше нечего делать? Не только пьянством и развратом, к сожалению, хотя и ими тоже. Хуже были грабежи, причем грабили военные не просто из любви к искусству, а ради конкретной прибыли. Всё, что им было не нужно, они просто продавали. Закрутить гайки? Но тогда начнется массовое перемещение отрядов в более благодатные в плане климата и комфорта страны, под руку более снисходительных лидеров. Позволить делать солдатам всё, что им заблагорассудится? Но тогда начнется возмущение среди местного населения.

Руфусу, каким-то образом, на протяжение всего царствования, удавалось поддерживать определенный баланс между крайностями. Иногда даже путем распространения невнятных слухов о скором походе в Ирландию или даже Францию. Но это было уже позже. А пока всё подталкивало его в сторону Нормандии.

Армия Руфуса была сравнительно небольшой, состоящей, по большей части, из кавалерии, оперирующей малыми отрядами. Ядром этой армии была familia regis, личная армия короля, состоящая из высокомобильных, в высшей степени тренированных представителей дворянства. Одни даже не нуждались в карманных деньгах – источником их благополучия были земли, данные им королём. Другие служили за договоренное вознаграждение. Третьи служили в надежде выбиться в высшую категорию, или обратить на себя внимание короля или кого-то из высокопоставленной знати, чтобы решить какие-либо спорные моменты в получении наследства, или вернуть потерянную по какой-то причине честь семьи.
Наиболее интересна вторая группа – те, кто служил за плату, «стипендиарии». Как правило, они были людьми из захудалых дворянчиков, у которых не было ничего своего, кроме экипировки рыцаря, и обучение которых качеством сильно уступало обучению, которое получили их более знатные или более богатые коллеги. Не все из них даже были рыцарями, а составляли отряды vavassors, лёгкой кавалерии.

В добавок к членам familia regis, король вербовал напрямую представителей «плебейской» прослойки – лучников (пеших и конных) и арбалетчиков. В мирные дни, эти люди занимались выполнением многочисленных административных работ. Теоретически - тех, которые можно было внести в категорию «потенциально опасных», но по тем временам, в эту категорию входило практически всё.

При необходимости, король нанимал перед крупными походами «солдат фортуны» - отряды наемников, как правило из Фландрии и Бретани, и, как правило, в непосредственной близости к месту готовящихся сражений. Потому что это было разумнее с точки зрения логистики, да и общего спокойствия – наемники всегда имели отвратительную репутацию среди мирного населения, стычки с которым приводили к потерям с обеих сторон, а какому королю такое понравится.

Помимо боевой армии, королю приходилось содержать армию подсобную – повара, плотники, минеры, кузнецы разных квалификаций, обозники, инженеры, немалое количество клерков и распорядителей всех мастей. Последние были особенно необходимы, чтобы приглядывать за проститутками, жонглерами и мародерами, сопровождающими любую армию. Вокруг армии также постоянно вилась туча жалобщиков и ходатаев, вдов и сирот, а также представителей различных монашеских орденов и поставщиков, действующих и потенциальных.

И все эти люди рассчитывали хоть на краткий, но личный контакт с королем, когда тот появлялся в расположении армии. И решительно никого нельзя было оттолкнуть.

@темы: William II