Нашла интересное

Очень увлекательный сериал, "Тот, кто не спит". Какой-то он необычный. Чем-то в "Тайный город" отдает, что ли. Главгерой там шибко карамельный, чтобы нравиться, но вот химия между таинственными (пока, я 4 серии посмотрела, а там 2 сезона по 16) Шефом и ещё более таинственным Достоевским - это нечто. Вот просто смотрят, ленивыми фразами обмениваются. Один весь такой сумасшедше-богемный внешне, другой - типичный деловой, а глаза у обоих от совсем других личностей. Чисто развлекательный сериал, если что, без претензий на большее, но взбадривает.



Силы добра, главгерой в центре



А ещё там есть енот!

@темы: кино на радость нам дано

---

Даже жаль, что это только игра))

@темы: "нетягостная бредь"

---

Извиняюсь, но это почему-то смешно))

Отсюда: andrei-bt.livejournal.com/759585.html

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - финансы, администрация и еврейский вопрос

Хотя внимание историков привлекают больше всего военные действия и внешняя политика королей, фундамент успеха этих действий всегда строится в совсем другом слое – в области экономической политики королевства. И царствование Вильгельма Руфуса не было исключением. В его распоряжении было несколько источников пополнения казны. Во-первых, удержание за короной освобождающихся епископских и прочих бенефиций, связанных с клерикальными назначениями, на долгие годы. Во-вторых, это были взносы за вступление в права наследства и назначения на должности, подразумевающие вступление в права владения обширными недвижимостями и участками земли.



Эта замечательная картина от 1460 года иллюстрирует одну романтическую сказку. Некий император женился на дочери короля Арагона, которой вскоре приглянулся его придворный граф. Когда женатый граф отверг поползновения императрицы, она обвинила его в попытке изнасилования, и слишком приверженного семейным ценностям графа казнили через отсечение головы. Но его жена явилась ко двору, и потребовала реабилитации имени мужа, согласившись на испытание раскаленным железом. На картине она сжимает пылающий брусок нежной ручкой, без всякого для себя вреда. Император убедился в невиновности графа, а императрицу сожгли как убийцу-прелюбодейку (см. на заднем плане)

В-третьих – работа короля в качестве арбитра в имущественных спорах между крупными землевладельцами, в выдаче королевского разрешения на браки наследников крупных состояний, а также вдов, унаследовавших крупные состояния. А ещё были нудные и головоломные разборы дел крупных арендаторов, не справившихся со своими обязанностями, и нанесшими этим ущерб королевской экономике.

Вообще, работа короля в качестве арбитра была очень изобретательным методом контроля над феодальной системой взаимозависимости сеньоров и вассалов. Подразумевалось, что подчинение королю, сеньору сеньоров, всегда идет впереди подчинения своему непосредственному сеньору, и королевский арбитраж был действующим подтверждением этому правилу. Впрочем, оба Вильгельма, Завоеватель и Руфус, не очень любили понятия типа «подразумевается», и в их правления каждый вассал скреплял печатью не только вассальную клятву своему сеньору, но, одновременно, и вассальную клятву королю. Чтобы никто не смог потом заявить, что действовал в чем-то против короля, только выполняя вассальную клятву своему сеньору.

Но истинная оперативная способность государственной экономики базируется на хорошо работающем налогообложении, и король искал возможноти оптимизации этого налогообложения при помощи вездесущего Фламбарда.

В задачу умных королей, в общем-то, вовсе не входит обнищание налогоплательщиков. Тем не менее, государственная казна при любом режиме испытывает постоянные трудности в балансировании доходов и расходов. Особенно страна, чье благосостояние зависит от аграрной политики, на которую влияют, в свою очередь, совершенно непредсказуемые погодные факторы. В 1097 году ситуация выглядела плохо. Деньги были нужны в большом количестве, но отвратительная погода испортила посевную, и лето не обещало нормального урожая даже с того, что посеять удалось.

Фламбард начал эксперимент, где одновременно была произведена оценка владений, перечисленных в описях от 1094 года, в денежном эквиваленте, назначена помощь особенно сильно пострадавшим во время посевной областям, и перераспределены сами владения по всему королевству. В собственных владениях, он продолжал политику уменьшения административных должностей до того минимума, который действительно необходим в управлении. Это тоже было своего рода важным экспериментом, ради которого Фламбард на несколько лет отказался от карьерного продвижения.

Фламбард (и Руфус, разумеется, по мандату которого Фламбард действовал) хотел добиться стройности в системе налогообложения, при которой главными налогоплательщиками были бы главные арендаторы, которые, в свою очередь, сами взымали бы налоги со своих мелких суб-арендаторов. Это было хорошим решением, потому что у отдельно взятого мелкого фермера не было серьезной возможности скопить своего рода денежную подушку безопасности, которая в плохой год помогла бы ему расплатиться с налогами и долгами. У крупных же арендаторов такая возможность была, как и возможность гибко собирать налоги со своих мелких арендаторов, учитывая особенности и реалии каждого года.

То есть, при такой системе доход в государственную казну становился более или менее предсказуемым, и менее зависимым от капризов каждого сельскохозяйственного года. Уменьшая количество чиновников, Фламбард одновременно регулировал и расходы казны и раздробление земель. Ведь редко какой бюрократ получал свое жалование деньгами, за каждой должностью были обычно закреплены мелкие (и не очень) земельные владения, с которых этот чиновник и кормился.

Другой попыткой сделать планирование расходов возможным, был отказ от использования ополчения в качестве военной силы. Руфус обратился в народу в этом плане только однажды – в 1088 году. И перешел затем на использование профессиональных наемников. Дело было и в том, что гибель собственных подданных в войнах была чревата многими бедствиями экономики и демографии, и в том, что обучение, снабжение и переброска условно бесплатного контингента ополчения вылетали в копеечку, и обходились, в конечном этоге, не намного дешевле наемников. Так народное ополчение стало просто силами народной обороны побережий Англии.

Опять же, использование наемников и отказ от ополчения укрепляли королевскую власть по отношению к собственным дворянам. Таким уж было то время, что конфликты между землевладельцами происходили постоянно, и зависимость короля от военной силы, которую мог предоставить каждый из его вассалов, исключала бы любую тень справедливости в решении этих конфликтов – правым всегда бы оказывался тот, чья поддержка королю была важнее. А это, в свою очередь, привело бы к общему недовольству правлением. Судя по тому, что в правление Вильгельма Руфуса не было зафиксировано никаких широких брожений среди населения, стратегию управления он выбрал правильную. Очень интересным было положение бенедектинских монастырей, которые довольно часто обращались с петициями к королю. Бенедектинцы были обязаны поставлять рыцарей на королевскую службу, но им запрещалось использовать военную силу в местных конфликтах.

Излишне говорить, что все королевские распоряжения по делам, о которых были направлены петиции, были платными. Хотя навскидку не могу сказать, кто именно платил – то ли проигравшая сторона (современная нам практика), то ли сторона, подавшая петицию (и эта практика существует в современном законодательстве), то ли плата за петицию была, как и сейчас, фиксированной, а решение короля оплачивала проигравшая сторона.

Вообще, Руфус очень серьезно относился к законодательству, и очень строго – к попыткам шерифов взять закон в свои руки, руководствуясь чисто шкурными интересами. Именно в его царствование была изобретена должность юстициария. Правда, юстициария локального, следившего за исполнением законов в отдельных городах или областях. Ещё одной инновацией были выездные юстициарии, выезжавшие на резонансные судебные процессы и даже заседания органов местного управления. А участие местных землевладельцев в органах управления диктовал закон, хотели они того или нет. Можно легко вообразить, что люди по своей природе властолюбивы достаточно, чтобы рваться даже к малой власти, но если это и правда, то участие в административной деятельности подразумевало определенные расходы, поэтому, по большей части, участвовать в подобных мероприятиях обязывали две группы населения: тех, кто был достаточно богат, и тех, кто был локально влиятелен. К последним причислялись потомки семей, упоминавшихся как участвующие в органах управления в списках последних лет царствования Эдварда Исповедника.

Суды разбирали, по большей части, имущественные вопросы и вопросы, связанные с недвижимостью, но встречались иногда и чисто уголовные процессы, или преступления типа нарушений указов о браконьерстве. В одиннадцатом веке, похоже, ни у кого разбираться в этих делах не было ни времени, ни желания, так что использование ордалий (испытанием огнем, в данном случае) было популярно для вынесения приговора. Говорят, что шансы пройти эти ордалии было 50/50. Во всяком случае, зафиксирована шутка Руфуса, просматривающего статистику оправданий, что он больше не верит в беспристрастность Бога – наверняка того подкупают возносимые к нему молитвы. Но в данном случае Руфус был в хорошей компании – против ордалий высказывался ещё папа Александр II в 1060-м, затем их критиковал Иво Шартрский и другие, и в начале тринадцатого века от ордалий в роли мерила невиновности отказались вообще.

Тем не менее, сделать расходы королевской казны предсказуемыми было невозможно, они зависели от постоянно меняющихся ситуаций в политике, и поэтому нужна была система быстрых займов. В одиннадцатом веке такие быстрые займы могли обеспечить только евреи-ростовщики, которые расширяли свои денежные операции из Руана в Англию на протяжении уже нескольких десятков лет. Рост городов подразумевал рост необходимости капиталовложений и быстрых займов для денежного оборота, а христианам подобную деятельность (занимать деньги под проценты) однозначно запрещала церковь.

Интересно, что корона выплачивала свои долги еврейским ростовщикам без процентов. Очевидно, компенсируя эти проценты покровительством еврейским диаспорам. А это покровительство было нужно как для взыскивания долгов с агрессивных должников, так и в виде защиты против нападок христианской церкви. Собственно, эти нападки существовали, по большей части, в виде попыток давления разного рода на евреев с целью обращения их в христианство, и поэтому почти до середины тринадцатого века в Англии существовал королевский запрет на подобные обращения. Не то, чтобы этот запрет не нарушался. Во всяком случае, в те годы, когда Руфус управлял Нормандией, к нему в Руане обращались представители еврейской общины с рапортом о совершившихся полунасильственных обращений евреев в христианство, и он, за денежную компенсацию (штраф, собственно), разрешил новокрещенным вернуться в иудаизм. Впрочем, отвергнувших веру предков ожидала вообще конфискация их имущества – хотя бы теоретически.

Хотя были и случаи, когда обращенные в христианство молодые евреи категорически отказывались от подобного возвращения в лоно иудаизма. Известна одна история, рассказанная, правда, биографом Ансельма, о том, как один пожилой еврей из Руана попросил короля вернуть в веру предков своего сына, за 60 серебряных марок. Руфус вызвал молодого человека, и велел ему быть послушным отцу и вернуться в веру предков. Но юноша довольно резко заметил, что подобные слова из уст короля-христианина звучат неудачной шуткой, и категорически отказался отвергнуть христианство даже под угрозой наказания от разозлившегося короля. Руфусу пришлось махнуть на этот случай рукой, но он потребовал от отца новообращенного плату за свою попытку. «Я свою работу сделал», - заявил король. Но старый еврей таки обладал не менее упрямым характером чем сын, и возразил королю, что результат работы оказался со знаком минус, потому что сын озлился на отца ещё сильнее, так что он не видит, за что он должен платить. В результате довольно громкого спора, король и еврей сошлись на том, что за работу Руфус заслужил 30 серебряных марок.

Произошел ли этот случай в действительности, или Эдмир его выдумал, но ситуация с еврейской общиной в Руане действительно требовала немедленного вмешательства короля. Когда в 1096 году туда собрались крестоносцы, отбывающие в Святую Землю вместе с герцогом Робертом, в Руане начались еврейские погромы. Вряд ли из христианского пыла, уж скорее чисто ради возможности быстро раздобыть денег для экипировки, но церковь воспользовалась ситуацией, начав энергичные обращения еврейской молодежи в христианство. Тем не менее, Руфус, понимающий небходимость спокойного функционирования этого «банковского сектора» своего времени, видел своей задачей защитить еврейскую общину от любых посягательств, сохранив её целостность, так что он вполне мог приказать вернуть новообращенных в веру предков. Естественно, церковные хронисты использовали это в создании негативной репутации Вильгельма Руфуса.

Есть ещё история, рассказанная Уильямом из Малмсбери о том, как в Лондоне Руфус однажды, принимая по случаю какого-то праздника подарки от местного еврейского сообщества, разговорился с евреями по поводу теологии, и увлекся настолько, что пожелал открытого теологического диспута между иудеями и христианами, добавив со смехом, что если иудеи победят в этом диспуте, то он сам перейдёт в иудаизм. И такой диспут действительно состоялся, хотя знают о нем и его участниках немногие. И всё из-за того, что Жильбер Криспин, аббат Вестминстера, был очень осторожным хронистом (см. его биографию здесь: ia801407.us.archive.org/22/items/gilbertcrispin...).

Насколько можно понять, христианское духовенство Англии не восприняло слова короля шуткой, и епископы реально нервничали во время диспута. Кажется, обе стороны держались достойно и на равных, потому что Криспин присудил победу христианской партии только на основании того, что некий юноша из еврейской диаспоры не только перешел в христианство после диспута, но и стал монахом в Вестминстерском аббатстве. Что дало повод раввинам фыркнуть, что в диспуте победила не логика, а фанатизм.

@темы: William II

---

С дна постучали

на жизнь жалуюсь

Утром проснулась в странном состоянии - мир вокруг раскачивается, иногда сильнее, иногда слабее. Такое впечатление, что мозги не успевают за движением, что ли. Или движение за мозгами. В любом случае, пришлось ехать к "привратнику" - врачу неотложки, который сортирует, кого отправить домой, а кого - на настоящее лечение. Меня отправили домой. С советом пить ибупрофен и релаксанты, и с больничным на те самые три дня. Попыталась покачать права, потребовав направление на обследование. Получила гневную отповедь, что на меня уже потрачено более 15 положенных мне минут, и что ни один невролог не примет направления с учетом моего нынешнего состояния, даже если врач его напишет. А показаний на MRI или томографию врач не видит, и он не для того, чтобы выполнять хотелки больных, а для того, чтобы отсортировывать тех, кто нуждается в немедленном лечении. Я, по его мнению, не нуждаюсь.
Я была в таком ужасе, что разрыдалась. Никто меня утешать не стал. Врач просто ушел.

Дома написала послание ведомственной фельдшерице. Она - привратник между мной и врачом-терапевтом, который, в свою очередь, привратник при воротах врачей-специалистов. Спросила, не хватит ли пичкать меня болеутоляющими и релаксантами, и не пора ли уже начать лечить? Посмотрим, что ответит и ответит ли. Боюсь, что всё бесполезно, добрый доктор не придет.

Мир вокруг продолжает раскачиваться при малейшем повороте головы. Давление выше нормального моего, 157-151/80+, но теперь я точно знаю, что у меня в порядке сердце (ЭКГ сделали), и что SPO2 98%, что для курильщика несколько неожиданно хорошо. Кажется, я дозрела до настаивании воды на лунном свете

@темы: истории о медицине

---

Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ

@темы: "праздники"

---

Бывают дни...

когда наперекосяк идет практически всё. Вот вчера такой день и был.



Нет, картинка к тексту отношения не имеет, просто понравилась.


Для начала, наша йуная начальница снова волевым решением отправила весь персонал на лекцию. Не поверите - на лекцию по писательству. Не спрашивайте, почему. Пишем-то мы много, но наши тексты довольно специфичны. Среди опций дня и места было вчера и в нашем здании. Но где именно на территории комплекса - не было указано, а мест там хватает. Предыдущие два дня я была выходная, так что начала утром звонить. Шефиня не отвечает. Распределительца работ не отвечает, коллеги не знают. Пришлось выехать так, чтобы в 13:00 быть на месте, то есть на час с хвостиком раньше. Приехала. Нет, никто не знает. В конце концов, выцепила шефиню и выяснила место. Прихожу туда. Снова никто ничего не знает. Потом нашелся кто-то, у кого инфа была. Оказывется, лекцию вообще отменили. Потому что начиналась она в 12, а не в 13:30, как нам было объявлено. В общем, я была в полной ярости. И хрен я пойду на эту лекцию в другие дни - я уже попыталась, и не моя вина, что ничего не состоялось.

Потом на мою долю выпало быть старшей по смене, то есть, таскать с собой телефон дежурный. Который звонил всё время. Пять раз позвонила одна бабка, интересовалась, кто из медсестер придет вечером. Я знала, что придет сомалийка из фрилансеров, но говорить об этом не собиралась - бабка практически сошла с ума от одиночества, но отказалась от муниципального хосписа на том основании, что там персонал слишком укомплектован цветными. То есть, с точки зрения официальной линии, отказ был немотированным, а это отбрасывает в конец очереди. Так что это чудо всё еще у нас. Очень плохо слышит, почти не видит, но без маразмов, что в её случае совсем не счастье. Дети есть, и участие в её жизни в какой-то степени принимают, но бабка настолько тяжелый человек, и с ней настолько затруднительно общаться, что видятся они совсем редко. В шестой раз бабка позвонила, когда медсестра уже была у неё. Но там был чисто рабочий момент со снотворным, и всё прошло удивительно мирно, она даже не обругала Фадму обезьяной, что позволяла себе ещё год назад.

Потом звонила коллега, что она уже 20 мин под дверью одной пациентки с шизофренией, а та не открывает, то есть, у неё весь график наперекосяк, и нужна помощь. Почему-то она ожидала, что эту помощь должна организовать я. Пришлось разочаровать, у нас народ между собой договаривается о помощи, старший по смене просто получает в нагрузку этот чертов дежурный телефон. Пациентка эта, кстати, бесит меня до невозможности, хотя я её в глаза не видела. Дать ей хранящиеся в офисе лекарства - это 10 минут в распределении работ. На самом деле, чаще всего ожидание под дверью занимает, как правило, 20-40 минут, что в распределении обходов не учитывается. Если эта тетка что-то делает (смотрит сериал, пылесосит, ужинает), она просто не откроет, пока это дело не закончится. Когда она в полу-психозе - не откроет потому, что воображает, что под дверью жена Гитлера, например. Ключ нашей службе она, конечно, не дала. А лекарства ей мы дать обязаны. И вся эта бодяга длится уже более 3 лет!!! Идиотизм ситуации просто не укладывается у меня в голове. Или уж сдайте тётку на руки частникам, или закладывайте на её посещение 30 мин, а не 10. Гррррррр

Потом снова позвонила медсестра-сомалийка. Она под дверью офиса, и у неё нет ключа. Дело в том, что она была и в утреннюю, а там ключ не положен, и она не догадалась взять ключ на вечер - просто не знала, что можно. Кстати, хорошая медсестра, её пациенты хвалили, но очень уж робка с нами. Настолько, что я думала: о, ещё одна безъязыкая. А потом услышала по телефону, как она бегло общается с пациенткой и в принципе владеет ситуацией. Это ж как мы выглядим со стороны, если нас коллеги боятся
Пришлось бежать впускать её в офис. Благо - через дорогу теперь.

Потом одна из моих пациенток вдруг вспомнила, что ей нужны полторы таблетки снотворного, а не одна. Ну, хоть не проверила, сколько я положила. Тот случай, когда полторы у неё были годами, пока очередной врач не решил отлучить старушку от злоупотребления снотворным. Старушке-то всего 77 где-то, и она бодра и беспамятна, но просыпается, в результате, в три ночи. В принципе, Имован помогает засыпать, но не обеспечивает продолжительность сна, кроме как в отдельных случаях, и это как раз тот случай. Надеюсь, сегодня она не вспомнит, потому что там с психикой тоже караул.

Ещё одна позвонила на дежурный, потому что её забыли положить в пилюльницу всё то же клятое снотворное. Пришлось выпытывать внешние признаки той медсестры, которая была у нее, и звонить коллеге, чтобы та вернулась и доделала свое дело. Благо, та не успела далеко уйти. А еще больница доставала меня по поводу одной пациентки, которая куда-то исчезла с нашего ресурса вообще и давно, но я не знаю, кто теперь за неё отвечает.

А ещё вокруг бушует норо-вирус, который не случился под Рождество. Народ болеет и среди пациентов, и среди персонала, вчера видела, что медсестрички в Саге ходят в марлевых масках к некоторым пациентам)) Не стала читать проповедь о том, как и когда маски используются, не мое это дело. Людей не хватает, и, кажется, впервые на моей памяти будут проблемы с летними заместителями. Фельдшерица осталась пока на ногах одна из четырех.

Из плюсов - меня вчера узнала, наконец, одна почти 100-летняя. Радости было с обнимашками столько, что я не стала говорить, что была и раньше, но она меня не узнавала. Впрочем, какая разница.

Да, а смайлики в качестве оценки моей работы я вчера и спрашивать забыла за всей это колготней. Есть у нас теперь это приложение.

О, и ещё я узнала из какой-то программы путешествий (у пациентки тв работал), что:
1. при советской власти украинский язык на Украине был запрещен
2. в Донецке устроили аутодафе шестнадцати бандурам - из презрения к украинской культуре
3. в Киеве нынче в моде подпольные кабаки - "колёса" в ассортименте и публичный развратЪ

Канал был с налетом желтизны, но народ его смотрит

@темы: истории о медицине

---

Как странно...

Случайно наткнулась на чисто развлекательный детективный сериальчик с Чурсиной в главной роли. Ладно, допустим - внешность пострадала сильнее положенного по возрасту из-за худобы. Но что с голосом и произношением? Неужели из-за силикона в губах? Кстати, не пойму я, зачем актрисам в амплуа бабушек искусственные губы? Нелепо же смотрится на старых лицах. Впрочем, и на молодых. А сериал милый и дурноватый, "Чисто московские убийства".

@темы: кино на радость нам дано

---

Шел второй месяц весны

Пуржища. Финайр ещё вчера отменил 38 рейсов.

А ведь люди возвращаются после пасхальных каникул. Правда, было предупреждение заранее, чтобы ехали вчера, и ночью по дороге на Хельсинки действительно шел сплошной поток автомобилей, но боюсь, что и сегодня многие поедут.

Всё-таки, здесь сезоны сместились уже явно. Осень заканчивается только в конце декабря, а в мае слишком часто стали случаться снегопады. Апрели и вовсе пошли такие, что попадают в категорию зимовесны.

---

Ничего не понимаю

Вся лента у меня сегодня в We_love_dogs Откуда? Знакомые-родные ники отвернулись от котиков и постят собак. Собак я тоже, конечно, люблю, но собака - не кот, а я хочу вдохновляться именно котиками. Пошутили так, что ли?

---

Вильгельм Руфус - дела ратные и не только

Рождественские праздники 1096 года Вильгельм Руфус провел в Нормандии. По обычаю, на эти праздники ко двору собирались все магнаты королевств и герцогств, так что познакомиться или возобновить знакомство с ключевыми фигурами в политике Нормандии было здравым решением. Пасхальные же праздники король собирался провести в Англии, и местом сбора заранее был объявлен Винчестер, но паршивая погода задержала отплытие, и Руфус попал домой только в самый канун Пасхи. Да ещё и выяснилось, что весенние дожди так попортили дорогу в Винчестер, что скакать пришлось в Виндзор. Можно только представить, каково пришлось тем лордам, которые не были в Нормандии вместе с королем – явиться ко двору они были теперь обязаны, но где именно этот двор собирается, было непонятно.

Тем не менее, хочется надеяться, что все успели вовремя на праздник, потому что сразу после начались будни, и начались они бурно. Может, в отсутствие короля успехи англичен в Уэльсе и были скромными, но на дипломатическом уровне определенные продвижения наметились: к Руфусу прибились валлийцы, готовые провести его армию глубоко на территорию Уэльса. Решение о походе было вынесено в середине апреля, а уже 24 июня войска короля были в Уэльсе.



И здесь королю пришлось задуматься о том, что его армия в нынешнем состоянии совершенно не подходит для сражений в условиях лесистой и холмистой местности. Боевая тактика норманнов, привыкших сражаться на открытых пространствах единым фронтом, предусматривала действия небольших мобильных отрядов только в случаях неожиданных и быстрых рейдов в тыл вражеской армии, с целью нанести максимальный урон в расположениях этой армии – читай, что-то поджечь. А ландшафт Уэльса предполагал, что действовать от начала и до конца там надо было небольшими отрядами, на ходу принимающими самостоятельные тактические решения. И в этом отношении у коренных обитателей Уэльса были все преимущества, которыми они прекрасно пользовались.

По сути, это было противостояние армии, находящейся на незнакомой и враждебной территории, и местных партизанских отрядов. Причем, армии этой не могла помочь даже успешно примененная в Англии практика сети замков-крепостей, откуда подмога могла очень быстро подойти туда, где в ней нуждались, и которые были также центрами системы логистики. Замки на границе с Уэльсом были, и поначалу это казалось правильным и успешным решением. Но в процессе наскоков валлиейцев в период 1094-96гг многие из них были разрушены или сильно повреждены. По сути, к началу кампании 1096 года на юго-западной границе оставались всего две крепости – Пемброк Кастл и Rhyd-y-gors, который был всего лишь карликового размера деревянным укреплением. За это укрепление отвечал Вильгельм Фиц-Балдуин, и когда он в 1096 году умер, его воины просто оттуда разошлись – несомненно, с чувством глубочайшего удовлетворения, что их служба в этом гиблом месте закончилась.

Пемброк Кастл тоже был в те годы простым деревянным укреплением с небольшим гарнизоном, но в этом укреплении командовал молодой Джеральд Виндзорский (сын коннетабля Виндзора), который к своим 20 годам успел уже побыть во многих приграничных сражениях. У этого прародителя будущей династии Фиц-Джеральдов было достаточно дерзости и смелости, чтобы махнуть рукой на условности феодальной политики, где стратегические решения принимались только на уровне высших лордов королевства, и действовать по обстоятельствам.

В 1096 году валлийцы осадили Пемброк, и в первую же ночь из замка сбежали 15 рыцарей, не видевших ни одного шанса выжить в процессе штурма «дикарями» не слишком впечатляющего частокола, изображавшего стены «замка». Джеральд не стал тратить время на проклятия беглецам. Он просто объявил все земельные угодья сбежавших реквизированными, и раздал их пятнадцати оруженосцам-пажам, которых немедленно произвел в рыцари. Так что все попытки валлийцев захватить Пемброк Кастл провалились благодаря бешеному сопротивлению новоиспеченных рыцарей, твердо намеренных выжить и воспользоваться свалившимися на них богатствами и титулами. Ну, сравнительными богатствами и титулами, конечно, но на их уровне это был просто дар небесный.

Осада, тем не менее, продолжалась. Тогда Джеральд написал письмо своему оверлорду Арнульфу де Монтгомери, что в ближайшие четыре месяца не будет нуждаться в военной помощи, и послал это письмо к соседнему епископу так, что оно оказалось оброненным посланцем – совершенно случайно, разумеется. Джеральд, кстати, не забыл снабдить это письмо своей печатью, чтобы его не сочли какой-нибудь вздорной подделкой. А чтобы подтвердить слова делом, он велел разделать туши четырех кабанов на увесистые куски, и забрасывать ими появляющихся в пределах досягаемости валлийцев. Чтобы те не поняли, что провианта в укреплении практически не осталось.

Попались ли валлийцы на уловки нахального молодца, или, скорее всего, просто проявили к такой отчаянной дерзости уважение, но осаду с Пемброка они сняли, а самому Джеральду отдали в жены принцессу Дехейбарта, ту самую Нест, из-за красоты которой разгорятся потом такие страсти.

В общем, личная смелость в те годы была тем качеством, которое ценилось в мужчинах превыше всего. Вильгельм Руфус, будучи опытным воином, прекрасно понимал, что углубляться дальше в Уэльс с такого типа армией, которая была в его распоряжении, было бы не просто самоубийственным, а откровенно глупым решением. Поэтому из Уэльса он убрался в конце июля. Но допустить, чтобы его стратегическую осторожность недоброжелатели объявили недостатком пресловутой смелости, он тоже не мог. Поэтому, вернувшись, он устроил разборки с теми, кто поставил ему воинов – негодных, судя по результатам. Самой подходящей мишенью для подобного обвинения был разнесчастный архиепископ Ансельм, который по определению не разбирался в стратегиях и тактиках от слова вообще, и чьим потолком было административное управление обороной побережья. Да, это было не совсем красивым ходом со стороны короля, но политика не знает такого понятия как справедливость. Люли за обстоятельства всегда получает кто-то конкретный.

В общем, Руфус объявил своё королевское неудовольствие архиепископу за то, что тот поставил ему негодных, плохо тренированных для условий грядущих сражений людей. Где именно в окрестностях Кентербери можно было тренировать контингент для сражений в лесистой и гористой местности, король не обозначил, но своим выпадом он попытался донести до подданных мысль, что универсальная стратегия сражений для страны, в которой ландшафт варьирует – это очень плохая стратегия.

Что касается Ансельма, то разнесчастным он действительно был. Настолько разнесчастным, что изводил его величество мольбами при каждом случае, когда формальности сводили этих двоих в один час и в одном месте. Ансельма разрывали два желания. С одной стороны, ему хотелось как можно скорее оказаться подальше от этого короля, которого он не любил и не понимал, и который был слишком подкован предыдущим архиепископом в клерикальных премудростях. С другой стороны, как архиепископ-реформист, он действительно считал своим главным долгом установить в английской церкви правила, которые считал критически важными, максимально укрепляющими церковь в роли власти, доминирующей над королевской. То есть, в соответствии с политикой Рима.

Пожалуй, Ансельм искренне хотел посоветоваться с папой, как ему быть в данных обстоятельствах, в которых он был не в состоянии исполнять свои обязанности так, как он их понимал. И он донимал Руфуса своими просьбами о разрешении на поездку в Рим даже во время формальных обедов. Руфус, со своей стороны, не мог понять, почему взрослый, обладающий большой властью человек, не в состоянии решать свои проблемы самостоятельно и при поддержке собственно солидного совета, а тратит время на идиотские выходки, типа изгнания (в отсутствие короля) с земель, по мнению Ансельма принадлежавших архиепископату, королевских арендаторов.

В общем, в последний раз архиепископ и король переругались на Троицу, и поэтому Ансельм стал для Руфуса естественной когтеточкой в июле. В августе, на совете по текущим делам, Ансельм снова полез с требованием разрешить ему поездку в Рим, и тут-то Вильгельм выдал всё, что у него скопилось и против ситуации в целом, и против Ансельма в частности. Он заявил, что если уж Ансельм не в состоянии годно подготовить воинский контингент для службы королю, то пусть хотя бы деньгами свою лепту вносит тем, кто это делать умеет. Ансельм платить отказался, но притих – только для того, чтобы в октябре поднять тот же вопрос. Поскольку речь в деле о поездке архиепископа к папе за советом шла, по сути, о том, что архиепископ собирается жаловаться и требовать поддержки Рима против своего короля, Ансельму отказали в очередной раз. Более того, все собравшиеся епископы сказали «Ансельм, ты не прав», и передали ему впоследствии решение короля.

Вильгельм Руфус поставил Ансельму ультиматум. Либо тот прекращает самодеятельность и склоки, перестает донимать короля папским вопросом, и начинает себя вести как ответственный главный прелат королевства, либо он должен покинуть Англию, не взяв с собой ничего, данного ему королем. На следующем заседании, Ансельм уселся на своё место по правую руку короля, и повторил тезисы переданного ему заявления – с вопросом, всё ли он понял правильно. Ему подтвердили, что да. Тогда архиепископ торжественно заявил, что он готов мириться с манерой Руфуса управлять делами в королевстве ровно до того рубежа, на котором заканчивается Воля Божья. А Воля Божья – это воля папы, который представляет Господа Нашего на земле. То есть, если он, Ансельм, отступит от курса, заданного Римом, он предаст этим Бога. Так что он готов покинуть Англию голым и босым, чтобы его не упрекнули в том, что и его одежда – дар короля, но не предать Господа.

«Избавьте нас от этого зрелища», - фыркнул в ответ король, и назначил архиепископу рандеву с таможней в Дувре, через одиннадцать дней. Разумеется, всем было ясно, что Ансельм передергивает. Речь не шла ни об одежде, ни даже о деньгах, а о знаках его архиепископской власти, которые он получил из рук короля.

Впрочем, не только об этом шла речь, когда Руфус послал в Дувр своего главного капеллана Вильгельма Варелваста помогать таможенникам. Судя по тому, что абсолютно каждый сундук и каждая шкатулка Ансельма были досмотрены публично, при массе свидетелей, Варелваст имел целью проверить, не увозит ли Ансельм с собой какую-нибудь тайно подписанную коллективную петицию епископов. Толпа в качестве свидетелей была нужна для того, чтобы исключить возможные заявления, что какой-то документ был подложен в процессе досмотра. Но ничего, судя по всему, найдено не было. Английское духовенство действительно не поддерживало те реформы, которые хотел навязать им Ансельм.

В общем-то, когда Ансельм добрался до папы (аж на Рождество 1098 года), котировка его была невелика. В глазах непредвзятого человека, отставной архиепископ выглядел полным лузером, причем по собственной вине. Ведь как в те времена проходили улаживания серьезных конфликтов между влиятельными персонами? При помощи посредников, и никогда в ситуации лицом к лицу, при которой личные антипатии могли полностью вытеснить здравый смысл из аргументов. Руфус, в своем конфликте с Ансельмом, методично использовал именно этот прием, передавая свои мнения через посредников. Ансельм же каждый раз разлетался прямехонько к королю и устраивал свару. В результате, Ансельм покинул свой пост и свою паству, что было неправильным даже в глазах его личных друзей (как ни странно, друзья у него были).

Биограф Ансельма, монах Эдмир, пытался потом дать понять, что папа хотел отлучить Руфуса от церкви, но на самом деле, Урбан II вовсе не собирался ссориться с одним из самых могущественных и богатых монархов Европы. Он просто написал Руфусу в стиле «хоть земли-то Ансельму верни», на что король вежливо ответил, что Ансельм знал что последует, если он покинет королевство - он был предупрежден. Известно, что к моменту прибытия Ансельма к папе, Руфус послал туда всё того же Варелваста, который активно обменивался подарками с членами папской курии и получил, в результате, приватную аудиенцию у папы. Это было серьезно. В общем, Урбан успел умереть прежде, чем истек срок, в течение которого Руфус должен был придумать какие-то весомые аргументы против восстановления Ансельма в имущественных правах.

@темы: William II

---

У нас в этом году Пасха на 1 апреля пришлась)) По этому поводу какая-то церковь юморнула. "Иисус умер. Шутка!"
Фото под катом, потому что здооровенное и явно не представляет художественной ценности.

@темы: "праздники"

---

Вильгельм Руфус - король получает Нормандию

После событий 1095 года, Вильгельм Руфус не объявил амнистии участникам бунта, как он сделал это в 1088 году. Так что в январе 1096 года в Солсбери начался судебный процесс под председательством Жоффрея Байнара, высшего шерифа Йоркшира. На этот раз, больше досталось именно тем участникам заговора, кто состоял с королем в родстве, то есть тем, от кого он ожидал безусловной лояльности.



Герцог Роберт нашел свою любовь


Самым одиозным получился приговор Вильгельму графу д’Э, отец которого был внебрачным сыном Ричарда I Нормандского. Граф д’Э предал своего короля уже во второй раз – он участвовал в заговоре 1088 года, но был тогда помилован. На этот раз, граф попытался себя спасти, потребовав судебного поединка, но оказался побежденным Байнаром. В результате, он был приговорен к заключению и ослеплению (какая-то обычная практика, имеющая неясные для меня аллюзии с «пребыванием в вечной тьме»). Но графу не повезло ещё больше, потому что он был женат на сестре Хью Честерского, Элиссанде д'Авранш, жизнь которой он превратил в ад своими беспутными похождениями – слишком беспутными даже для той толерантной к такому поведению эпохи. Хью Честреский потребовал кастрации развратника, и своего добился.

Несколько неясно, кем приходился королю Вильгельм д’Олдри, которого приговорили к виселице, что было более чем нетипичным наказанием для рыцаря. Джон Вустерский и Англосаксонские хроники называют его родственником короля, а Уильям из Малмсбери – крестным. Барлоу называет его кузеном графа д’Э, и, скорее всего, прав именно он. Потому что крестный почти 40-летнего короля должен был принадлежать к поколению Завоевателя, и быть где-то в возрасте лет 70. Не небывалый возраст для воина тех времен, если вспомнить того же епископа Вульфстана, конечно, но, все-таки, и поколение не то, да и основанием для повешания рыцаря должен был быть разбой. Хотя для дурных дел возраст не помеха, конечно, да и где-то в рукописях есть другая форма написания имени этого Вильгельма - как Элдери (Старый), а не Олдри. Скорее всего старый черт решил воспользоваться беспорядками, и ограбить кого-то, с кем ему связываться не стоило. Как вариант, если этот Олдри-Элдери действительно был крестным Руфуса, его могли повесить в качестве параллели с Иудой – духовные родственние связи в те века рассматривались даже более серьезно чем кровные, потому что предавший их предавал не только человека, но и Бога.

На этом фоне наказание для Роберта де Мовбрея выглядело мягким – всего-то пожизненное заключение. Продлилось оно, правда, лет 30, но кто же мог знать, что графу пойдёт на пользу монашеская диета?

Роджера де Лэси, видимо, нечистый попутал ввязаться в раздор с королем, потому что уж ему-то стоило сидеть тихо –свои владения де Лэси получили прямехонько из рук Завоевателя. Но Роджер был человеком неспокойным, и тоже замешанным в заговоре 1088 года, так что не усидел. Как ни странно, Роджер отделался просто изгнанием из Англии, а все его владения перешли к брату Хью, у которого хватило ума не лезть в беспрецедентный по глупости идеи заговор.

Были арестованы Одо Шампанский, он же Эд III де Блуа (отец Стефана/Этьена Омальского), и один из сыновей недавно умершего графа Шрюсбели, Филипп де Монтгомери. Одо, впрочем, довольно быстро выпустили, отобрав у него английские владения (которые потом вернули его сыну, ради которого заговор как бы затеяли), а что сталось с Филиппом, умершим в 1097 году – неизвестно. Зато известно, что его брат Хью, ставший после смерти отца графом Шрюсбери, был оштрафован лично Руфусом на гигантскую сумму в 3 000 фунтов. То ли потому, что плохо следил за братом, то ли потому, что сам подозревался в пособничестве заговорщикам. Или просто за то, что решил попридержать выплату за вступление в наследство, которое произошло именно в 1095 году.

Штрафы, впрочем, были назначены многим, но без всякой огласки. Отчасти потому, что от такой огласки пострадала бы добрая репутация их родни, отчасти потому, что они сами повинились приватно Руфусу, и выглядели достаточно пристыженными, чтобы их простили. Это не было проявлением мягкости, это было тщательно продуманной политикой, имеющей целью не антогонизировать родственные связи и преданность королю. Опять же, проявление оппортунизма среди мелкого баронства было делом привычным, понятным и обычным, так что наказывать здесь имело смысл только за неправильную ставку. Деньгами.

Более мелкие бунтовщики, именно сражавшиеся против короля, были казнены в Лондоне, но ни их имена, ни количество не известны. Просто в Англосаксонских Хрониках записано, что их «уничтожили».

Пасха 1096 года ознаменовалась началом Первого Крестового, хотя в то время это называлось просто паломничеством. По крайней мере, в начале. Наверное, ни тогда, ни теперь никто до конца не поймёт причин, почему практически вся вся европейская аристократия рангом ниже королей кинулась в Палестину. Было ли это фрустрацией энергичных воинов, которые уже получили всё возможное дома, и нуждавшихся в действиях более благодарных и благородных, чем бунт против своих королей просто от скуки, было ли это бегством от несложившихся дома отношений, или действительно каким-то религиозным накалом после харизматичных речей Урбана II, или всем этим вместе – кто знает наверняка? Во всяком случае, Роберт Нормандский действовал и из-за усталости от своих баронов, и из обостренного чувства чести, которое гнало его преследовать благородные цели, и в результате фрустрации от административности своей роли герцога Нормандии. «Твой отец завоевал себе королевство, а чего добился ты?», что-то в этом роде. Чертовски трудно быть хорошим воином и при этом чувствовать себя герцогом-неудачником, просто наследником титула.

Так что крестовый поход давал Роберту шанс вырваться из постылого замкнутого круга, по которому он не имел желания слоняться до конца жизни. Проблема была только в деньгах, с которыми Роберт как-то всегда имел плохие отношения. Так что в конце июня 1096 года Вильгельм Руфус принимал у себя посланников брата, которые просили у него 10 000 серебряных марок в обмен на управление герцогством брата то ли в течение трех, то ли пяти лет, то ли вообще «пока герцог Роберт будет отсутствовать».

Нет, это не было продажей или даже арендой Нормандии, а продолжением старого договора между Робертом и Руфусом, который прекратил действие после гибели Малькольма Шотландского. И да, Руфус уже в 1095 году знал, что Роберт собирается в поход, и мог предполагать, что брату-транжире понадобятся деньги, которые дать ему сможет только он. Поэтому, скорее всего, он и назначил серьезные штрафы замешанным в заговоре.

Проблема, как всегда, была в том, что никто не мог разом вынуть суммы штрафа из каких-то гипотетических сундуков. Потому что этих сундуков не было. Был какой-то запас наличности, совершенно необходимый для финансовых дел отдельно взятого хозяйства, были какие-то статусные украшения, а всё остальное было инвестировано в хозяйственный оборот. А на хозяйственный оборот действовало всё, включая погодные условия, которые редко были благоприятными именно в тот момент, когда в этом была особая нужда. Весна и лето 1096 года обещали если и не голод по всему королевству, то чрезвычайно плохой урожай.

В общем, единственным местом, кроме королевской казны (которую на всякие некритические дела тратить не полагалось), где золото, серебро и драгоценные камни имелись как таковые и в большом количестве, была церковь. Обрядовая посуда, оклады литургических книг и украшения изображений, сокровищницы саркофагов с мощами – со всем эти добром епископам, аббатам и абатиссам пришлось расстаться. Это было больно, разумеется, даже при условии, что деньги пошли, в конечном итоге, на экипировку освободителей Гроба Господня. Так что ещё один камень на чашу весов против Вильгельма Руфуса – с точки зрения церкви, и эта точка зрения оказалась удивительно живучей. Но короля его посмертная репутация заботила мало, и в сентябре 1096 года Вильгельм доставил брату деньги, в которых тот нуждался.

Разумеется, богатые люди склонны «компенсировать» для себя потери на государственные или иные нужды, так что, в конечном итоге, Роберта Нормандского отправили сражаться за благое дело именно английские крестьяне и ремесленники. Но не те, которым повезло жить на землях не церковных, а светских лордов. Руфус достаточно хорошо разбирался в экономике, чтобы не требовать невозможного от аграрного сектора сврего королевства. И благодаря этому пониманию, он избежал беспокойств и брожений в широких массах населения своего королевства. Всем было видно, что деньги с арендаторов выдавливают именно церковники, но не король.

Пока Руфус разбирался в Нормандии с доставшейся ему от брата неразберихой во всех областях, его юстициарии в Англии пытались продвинуться в делах в Уэльсе. Англосаксонские Хроники осудили эти попытки как бессмысленные потери людей и денег, но у хронистов, на мой взгляд, оказалась удивительно короткая память. Как минимум, результат был в том, что Уэльс, систематически начинавший на английские территории в отсутствие короля, на этот раз был занят обороной собственных территорий.

Характерной особенностью того периода оказалось отсутствие энтузиазма по поводу крестового похода (ну хорошо, паломничества) среди англо-нормандских лордов. Практически все, имеющие значительные владения по обе стороны канала, просто присоединились к свите Руфуса. Особенно довольными чувствовали себя те, кто идеологически поддерживал установку «одна страна – один король», но не желал практически ставить на Роберта против Вильгельма. Теперь их совесть была совершенно чиста. Нормандия и Англия действительно объединились под одной рукой, а уж чья это была рука – какая разница?

Те единицы местной знати, которые ушли в Святую Землю с Робертом, сделали это по причине преданности и/или симпатии именно лично Роберту – как человеку и воину. Ну и некоторые предпочли, как Стефан Омальский, просто убраться от греха подальше и с глаз долой. Если Руфус понимал своих современников, то и современники прекрасно понимали его и особенности его характера. Да, Вильгельм Руфус был человеком вспыльчивым, но прагматичным, что сильно облегчало жизнь его окружению. Но интересной чертой этого вспыльчивого человека была своего рода злопамятность, обычно не свойственная подобному типу темперамента. Он мог понять и простить (хотя бы на практическом уровне) оступившихся, но совершенно не прощал предательства. А в понятие предательства он включал не столько злоумышления на свою собственную жизнь, сколько покушения на свою королевскую власть как таковую.

Именно поэтому он не наказал, а простил рыцаря, сбившего его с коня, и даже поспособствовал его продвижению. С коня сбили воина Вильгельма, но вреда не причинили королю. Именно поэтому он великодушно простил в 1088 году тех, кто выступал против Вильгельма, сына Завоевателя, за Роберта, тоже сына Завоевателя, но не простил в 1095 году выступивших против династии. Возможно, именно из-за этой особенности мышления Руфуса, Роберт де Мовбрей отделался удивительно легко, если принять во внимание его крупную весовую категорию в заговоре 1095 года. Руфус не счел де Мовбрея достойным наказания. Убийство короля Малькольма из засады было регицидом, и пусть де Мовбрей совершил это преступление не собственноручно, позор и ответственность легли на него. Для короля Вильгельма Руфуса, Роберт де Мовбрей стал пустым местом, а пустое место не наказывают, его просто заполняют чем-то, и оно исчезает с глаз и из памяти.

Епископ Одо из Байё, которому в 1096 году было около 66 лет, счел за благо покинуть Нормандию в свите герцога Роберта, зная о злопамятности племянника, но не понимая избирательности этой злопамятности. С одной стороны, Одо мог рассчитывать на понимание Руфуса, потому что он, в конфликте братьев, поддерживал того, кого считал правильным наследником всего – старшего. С другой стороны, Одо оказался в каталажке ещё при Завоевателе за то, что действовал вопреки королевской политике брата. Более того, когда наследник Завоевателя дал ему шанс, Одо предпочел снова выступить против королевской политики брата, рассматривающего Англию независимым королевством, а не ресурсным придатком Нормандии. И, похоже, Руфус был настроен рассматривать поведение Одо не в личном, а именно в государственном плане, потому что он простил и восстановил в правах многих соратников епископа, но никогда – его самого.

Эта история не о герцоге Роберте, но стоит заметить, что он был одним из истинных героев Первого Крестового, намеренных идти до конца, и одним из немногих, если не единственным, кого не вели к битве за Иерусалим шкурные интересы. Как только Иерусалим снова стал христианским, Роберт отправился домой, по дороге женившись на дочери Жоффрея Конверсанского, Сибилле, в которую влюбился ещё по пути в Святую Землю. По счастливому совпадению, Сибилла была не только красавицей и умницей, но и очень богатой наследницей. Так что Роберт всё-таки дождался той самой единственной, которую захотел увидеть своей женой. И известно, что приданое приданым, но деньги, которые он собирался вернуть брату, Роберт собирал сам, продав полученные в подарок от друзей и тестя драгоценности. В общем, при ближайшем рассмотрении Роберт оказался человеком достойным уважения, всё-таки. И герцогиню он себе привез такую, которая смогла управлять делами герцогства гораздо лучше его самого. Тем более, что вернулась Нормандия в руки Роберта в гораздо более упорядоченном состоянии чем была на час его отъезда. Жаль, что прошлое Роберта настигло его будущее (Сибиллу, вероятно, убили в результате заговора отставной любовницы Роберта, а братец Генри обошел его по всем фронтам и посадил в тюрьму).

Но пока что мы находимся в осени 1096 года, когда счастливый Роберт только устремляется навстречу звездному часу своей жизни, а не менее счастливый Вильгельм принимает под командование Нормандию, в довольно обоснованной надежде, что это – навсегда.

@темы: William II

---

Прелестное имечко вчера выпрыгнуло в одном списке: Татьяна Джиоконда Лопес-Бьёрклунд. Ой. Хочу увидеть это чудо, и расспросить, как она таким набором обвесилась

А ещё меня в последнее время гложет один момент.

опять рабочее

Есть у нас одна пациентка с кучей психических и физических проблем, около 90 годиков, которая привыкла принимать на ночь полторы таблетки снотворного. Врач категорически запретил и снизил до одной. Ну, сын додумался разламывать эту таблетку пополам, и чаще всего пациентка или не замечает, или замечает, когда принимает, но в этот момент в комнате никого, а на утро она уже не помнит ничего. Но иногда она проверяет, что именно ей положили на ночь, и закатывает дикие сцены медсестре. А мы не имеем права отступить от назначений врача.

Есть пациент, который вообще неясно как жив, потому что ни один результат его анализа крови уже год не укладывается в норму. Время мужик проводит в инвалидном кресле. В придачу, там тоже поехавшая психика. То есть, из-за психики он и довел себя до такого жалкого состояния. Естественно, неподвижность и отсутствие одной ноги - это постоянная боль. Врач снизил дозволенное количества Панадола 1грамм до 3 в сутки. Типа, больше - вредно для печени. Ну, еще ему лепять пластырь, который, теоретически, должен глушить сигналы боли в мозг, это теперь очень популярный метод, который совершенно не работает, если источник боли - одеревеневшие мышцы. Массажист бы помог. Но человек в его состоянии уже и пальцем не пошевелит в эту сторону, он привык к таблеткам и хочет таблетки. А мы не даем. Потому что назначение врача, хоть лекарство и продающееся свободно.

И вот каждый раз я думаю: за что? За что издеваются над совершенно беспомощными людьми, полностью зависимыми в плане лекарств от других? Кому помешает, если психически нездоровая бабка в деменциях поспит подольше? Да, побочки, но у неё только гроб впереди в скором будущем, какая нафиг разница, есть побочки или нет. Кому помешает, если явно последние годы доживающий мужик, без единого нормально работающего органа, несколько напряжет печень, и будет жить без боли и без ужаса остаться без обезболивающих?

Да, во всем виноваты те, кто лет 6 назад погнал волну о "медикализации стариков". Типа, глушат их злые медики таблетками до овощного состояния, чтобы пациенты меньше им докучали. Потом волной пошли истории в стиле "я получила назад своего папочку, когда хороший врач пересмотрел лечение, и уменьшил количество лекарств в 4 раза!". Потом начали лишать права на врачебную практику врачей, щедро выписывающих лекарства, действующие на ЦНС. Чуть ли не наркодиллерами ославили. Теперь каждый новый врач (а они у нас меняются каждые полгода) считает своим долгом урезать количество лекарств у тех дедов и бабок, которых они успевают за это время увидеть. Это ужасно, на самом-то деле. Нет, я понимаю, что когда старушка, через 2 часа после принятия одного лекарства, регулярно выруливает в коридор к окну и начинает выть на фонарь, то это лекарство надо заменить (реальный случай). Но Панадол и Имован 7,5?!



Вопрос: с какими глазами, после всего этого, можно говорить об уважении к праву пациента на самоопределение?

Ответ: никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя попадать в полную зависимость ни от кого, начиная от медслужб и заканчивая самыми близкими родными. Замучают для вашего же блага. С самыми благагородными намерениями.

Черт, жить в нашем обществе становится всё омерзительнее. Больше всего я ненавижу юродничание, когда жесткие решения выносят на голубом глазу, прикрываясь щитом общего блага, или там свободы-равенства-братства. И именно эта тенденция становится всё более модной.

@темы: истории о медицине

---

Полевые сводки

Что-то давно о работе не писала.

Была у нас практикантка-сомалийка. Я уже, кажется, поныла, что их учат дольше, но по очень упрощенной программе. И проблема в том, что они, несмотря на, получают квалификацию авторизированных медсестер. Такую же, какую имеем мы, хотя выпускать этих девиц и теток работать с пациентами самостоятельно просто нельзя. Ибо даже из упрощенной программы они способны понять лишь малую часть - не знают язык достаточно для понимания. Так вот, у этой нашей сомалийки практика в нашей службе была последней. Вскоре она получит свою авторизацию. У нас решили её как-то через защиту практики протащить, натянуть на трояк, хотя ни одному учащемуся по нормальной программе её бы вообще не зачли. Каково же было наше изумление, когда на защите выяснилось, что сама практикантка считает, что заслуживает оценку "отлично". Выяснилось также, что и преподаватель просто не посмеет поставить ниже "хорошо", потому что затаскают по жалобам и прилепят клеймо расиста. По словам преподавателя, эта хотя бы дотянула до выпуска, то есть шла целеустремленно, и амбиции у неё есть. Если повезет её будущим пациентам, то она попадет на работу в такую среду какого-нибудь хосписа, где подтянет язык. Кстати, она уже делала в каком-то подработки, и её туда с удовольствием приглашают, у нас она научилась хотя бы тому, как практически делается самый базовый уход, а к специальным процедурам её все равно не допустят без сдачи определенных экзаменов уже на рабочем месте.

То есть проблемы с многими мигрантами-беженцами именно в языке. Я понимаю, что для финнов их язык - это нашефсё, но кому такая хромая система нужна? Почему бы не устроить для больших языковых групп обучение специальности на родном языке, без всякого упрощения программы, с обязательным курсом укрепления финского, и потом пропустить выпускников через такую же практику подтверждения квалификации, как врачей-иностранцев? Они бы явно выпускались нормально квалифицированными при таком подходе, потому что проблема не в интеллекте, а именно в языке. И преподаватели нашлись бы - те сомалийцы, которые родились и выросли здесь, и в языковом и культурном плане отличающиеся от финнов только цветом кожи. Я встречала таких медсестер и медбратьев, они не только болтают свободно на своем и финском, но ещё и английский хорошо знают. Да, бюрократия, я понимаю. Но надо или вкладываться, или не притворяться, что выпускают медсестер, а назвать этих выпускников медпомощниками.

Что характерно, работает у нас парень из Афганистана. Всего полгода как выпустился, шесть лет в стране. Языком владеет прекрасно, все спецдопуски сдал, пациенты его обожают, и его работе можно доверять - он всё делает основательно и правильно. Всегда вежлив, доброжелателен, никогда не видела его с перекошенной физиономией. Никаких косяков в работе вообще.

Людей не хватает. Не менее 30% в каждой смена - фрилансеры, которые сами выбирают, какое из десятков предложений на какой день выбрать. Естественно, им стараются делать более легкие листы. Потому что если никто не придет в вечер на замену, кому-то из утренней смены придется остаться, и этот рабочий день будет с 7 утра до 22. Казалось бы, понятно, что в наших же интересах сделать именно нашу бригаду привлекательной для этих фрилансеров, потому что наши больные сами по себе очень тяжелые, и район, в котором мы работаем, среди фрилансеров имеет плохую репутацию. Им легче сделать 13-16 легких пациентов в другом месте, чем 6 тяжелых и требовательных у нас. Дело в том, что наши подопечные - из обеспеченных семей с определенным статусом. И родственники их доставляют нам не меньше головной боли, чем сами пациенты, если не больше. Ибо хотят полный пакет услуг практически 24/7, и чтобы это не стоило ничего. Ибо они же имеют право на заботу государства о своих родных, как налогоплательщики. То поколение, которое выросло в условиях максимальной и щедрой соцзащиты)) Да ещё в зажиточных кругах. Они не хотят понимать, что всё уже давно изменилось. Но надо признать, что и у коллег своеобразное отношение, какая-то классовая непримиримость. Я понимаю, что большинство работников постарше вышли из очень бедной среды, и медсестринский диплом для них стал практически покорением Эльбруса. То есть, они защищаются от непропорциональных требований чуждой им социальной среды непропорциональной жесткостью своей позиции. Молодые работники стали человечнее старых - парадокс. Ну и ещё те, кто пришел, как я, чисто по причине востребованности, имея за плечами и академическое образование, и опыт общения с разными людьми.

Скоро у нас появится в рабочих телефонах приложение Happy or Not. Все будут должны, в конце посещения, давать телефон пациенту, чтобы он ткнул в кривую рожу или улыбающуюся рожу. Жду с большим интересом)) Например, у нас новая пациентка, у которой на биполярное аффективное расстройство наложилась деменция, да ещё и зрение почти потеряно. У нас есть несколько настолько озверевших от дряхлости и одиночества старушек, что они ненавидят и себя, и весь мир. И те, кто вообще в состоянии ходячего овоща, без признаков умственной деятельности. Но где-то поставят галочку в графе "удовлетворенность клиентов работой медобслуживания на дому".

Впрочем, меня уже ничего не возмущает, я нашла состояние рабочего дзена

---

Вильгельм Руфус - король и архиепископ/2

Если Ансельм полагал, что данное ему до Троицы время подумать пройдёт для него спокойно, то архиепископ очень ошибался. Уже буквально через несколько дней ближайшие его советники были вынуждены покинуть Кентербери. И не по своей воле. Монахов (некоего Балдуина и ещё парочку) просто выслали из Англии. По-видимому, они прибыли с континента продвигать дело Урбана. Управляющего Ансельма просто арестовали. Уж такая это была должность, что мало кто мог бы на ней удержаться без злоупотреблений, но иногда власть смотрела на злоупотребления сквозь пальцы, а иногда – нет.



Наверное, чисто по-человечески Ансельм был в бешенстве и чувствовал себя так, словно тучи Судного Дня буквально задевают его тонзуру. Но в данных обстоятельствах, главная проблема была в том, что полноценно подготовиться ко второму раунду аргументаций Ансельм мог только с помощью других знатоков канонического права. Пусть монах Эльмер, оставивший в истории свою версию биографии Ансельма, и писал, что архиепископ в Рокингеме просто сладко спал во время выступлений оппонентов, а потом просыпался для своих аргументов, освеженный и непобедимый, но в реале это было, конечно, не так.

Со своей стороны, Вильгельму Руфусу тоже было о чем поразмыслить. Он, конечно, не имел никаких симпатий к человеку, называвшему себя папой Урбаном II. Уже просто потому, что именно тот замахнулся на власть императоров и королей, да вдобавок стоял против широко практикующихся выплат назначаемых королями епископов и архиепископов в королевскую казну. Тем не менее, на Пасху 1094 года Урбан захватил Рим, и явно завоевал себе поддержку во Франции и в Нормандии. Поскольку в 1095 году Руфус уже имел основания полагать, что вскоре он станет правителем не только Англии, но и Нормандии, и идти поперек приверженностей Нормандии было бы в этих обстоятельствах неумно.

Проблема была в том, что за Урбана выступал Ансельм, причем выступал без оглядки на короля, что нарушало установки прерогативы королевской власти. Выбирать, какого папу признать, должен был король, и точка. Но что делать, если мнение враждебного королю епископа совпадало с логической необходимостью, ясной для короля?

Вильгельм послал к Урбану двух своих служащих, и те вскоре привезли с собой папского легата, епископа Альбано. Руфус предложил тому сделку: он признает Урбана папой, а Урбан помогает ему свалить Ансельма, дав паллиум кому-нибудь другому по выбору короля. Легат подумал, покряхтел, но был вынужден сказать Руфусу, что в их кругах дела так прямолинейно не делаются. Епископ, собственно, получил от Урбана инструкции сделать всё, чтобы Вильгельм Руфус признал его папой, но кое-какие формальности соблюдать таки требовалось. А сместить Ансельма, не нарушив канонического закона, было как бы и не за что. Легат попытался достичь компромисса, предложив, что паллиум, который он привез с собой, вручит Ансельму Руфус, а тот взамен вручит королю некоторую «рекомпенсацию», которая закроет проблему со взносом за королевскую benevolencia. Но Ансельм, разумеется, отказался наотрез.

Как ни странно, для самого Вильгельма Руфуса главная тема в переговорах с папским легатом лежала несколько в другой плоскости, чем конфликт с собственным архиепископом. Главной своей задачей он видел ограничение власти Рима в королевстве. И ему удалось получить договор, что ни один легат из Рима в дальнейшем не приедет в его королевство иначе, как по королевскому вызову. И вот в этом вопросе он, как ни странно, получил поддержку Ансельма, который считал Кентербери представительством Рима в Англии ещё со времен прибытия римской делегации монахов в конце 500-х и начале 600-х годов. То есть, и Ансельм не жаждал видеть папских легатов на территории, которую считал своей.

В общем, с паллиумом нашлось компромисское решение. Легат привез паллиум в Кентербери, положил его на алтарь, и Ансельм взял символ своей власти с алтаря. К слову сказать, Ансельм наотрез отказался встречаться с легатом не на своей территории, ссылаясь на то, что его обязанностью является охрана береговой линии, и он не может покинуть этот пост в такие неспокойные времена (как раз ожидался ответный «визит» Роберта Нормандского в Англию). Интересно, что после этого проявления природного упрямства, Ансельму вернули его советника, Балдуина. По-видимому, Руфус был доволен тем, что неприятный ему тип оказался, в конце концов, просто неприятным типом и для папского представителя. То есть, он получил неплохую демонстрацию того, что поведение Ансельма было именно проявлением характера этого человека, а не направленным конкретно против него, Руфуса, выпадом.

Кстати, отказ Ансельма покинуть Кентербери имел под собой серьезные основания. Оборона южного побережья становилась его обязанностью в отсутствие короля, и король действительно отсутствовал – на севере случился очередной кризис.

Роберт де Мовбрей ограбил четырех норвежсках купцов, прибывших в Англию, конфисковав их корабли со всем грузом. Купцы добрались до короля, и Руфус отправил в Нортумбрию приказ де Мовбрею, чтобы тот немедленно вернул норвежцам их собственность. Но де Мовбрей этот приказ игнорировал. Он также игнорировал приказ короля явиться для объяснений. Руфус полностью компенсировал норвежцам их потери, и отправился в Нортумбрию сам.

Эпизод с кораблями случился ещё на Пасху, и изначально Руфус, занятый распрями с Ансельмом и выбором папы, просто приказал де Мовбрею явиться ко двору до Троицы, под угрозой быть объявленным вне закона. Но де Мовбрей потребовал сначала обмена заложниками и, позже, охранную грамоту для себя. Это было, мягко говоря, странное поведение для одного из ведущих магнатов страны, говорившее, как минимум, о том, что граф Нортумбрии знал, что нарушал закон, но считал, что закон ему не писан. А Руфус привык не верить в то, что на севере события могут укладываться в рамки «как минимум», и заподозрил, что в Нортумбрии затевается что-то более серьезное, чем просто реакция струсившего барона, перешедшего в жадности черту дозволенного.

И король был, конечно, совершенно прав.

События бунта де Мовбрея я уже описывала, не буду повторяться, расскажу то, что осталось тогда за кадром. Например, утверждения некоего хрониста и поэта Жоффрея Гаймара о том, что вся история с купцами была подстроена каким-то «низкорожденным» подданым де Мовбрея, которого тот взрастил и вывел в люди. Речь идет, несомненно, о Мореле, который был стюардом замка Бамборо, и который, после сдачи замка женой де Мовбрея, перешел на службу к Руфусу, и сдал ему многих скрытых участников заговора.

Опять же, и в этих утверждениях пробема та, что Гаймар писал где-то после 1130-х, то есть не был современником описываемых им событий. Ордерик пишет, что Руфус просто пошел на север вводить в мередиан зарвавшегося графа. Это Джон Вустерский пишет о заговоре и его деталях. Джон Вустерский умер в 1140-м, и он жил в Англии, то есть, имеется вероятность, что какие-то материалы о событиях 1095 года в его распоряжении были, или он имел возможность получить о них информацию из первых рук. Тем не менее, заявление о заговоре в пользу Стефана Омальского, сына сестры Завоевателя, выглядит странновато. Конечно, Эд де Блуа, отец Стефана, был на какой-то момент потом арестован, но его совершенно не наказали.

В общем, причина восстания выглядит более чем неубедительно. Ордерик рассказывает и другую историю. О том, что когда Руфус приблизался к землям де Мовбрея, некий Гилберт из Тонбриджа отозвал его в сторону, и пал перед королем на колени с мольбами простить его за провинности перед его величеством. Удивленный Руфус простил. Тогда Гилберт рассказал, что в лесу, расположенном прямо перед ними, находится засада. Как понимаю, Гилберт из Тонбриджа – это Гилберт Фиц-Ричард де Клер. Он выступал против Руфуса за Куртгёза в 1088 году, поэтому вполне логично, если заговорщики попытались привлечь его на свою сторону. Но этот эпизод может изменить перспективу взгляда на всю историю с бунтом 1095 года.

Ведь могло быть и так, что поведение де Мовбрея не было поведением вляпавшегося в серьезные неприятности, зарвавшегося магната. История с четырьмя купцами (мелочь, на самом-то деле, в масштабах торговых операций графа всей Нортумбрии) могла быть не причиной, а приманкой. Руфуса нужно было вытащить на север, и покончить с ним быстро и эффективно, как год назад покончили с Малькольмом – из засады.

Король, вспомнив, сколько участников событий 1088 года сейчас скачут в его армии, сражаться с засадой не кинулся, а резко изменил направление марша. Ньюкастл был королевской крепостью с королевским же гарнизоном, и он направился туда. Следующим его действием был удар по небольшому, но хорошо укрепленному и находящемуся на стратегически важном месте гарнизону Морпет Кастл. Во-первых, там, по его сведениям, были лучшие воины де Мовбрея, а во-вторых, сам Морпет Кастл находился на высоте над прилегающими окрестностями. Обороной Морпета руководил Вильгельм де Мерли, и вот это имя проливает некоторый свет на причину бунта де Мовбрея.

Дело в том, что когда Роберт де Мовбрей получил титул графа Нортумберленда, его самого в Англии не было. Вместо него исполняющим обязанности племянника стал епископ Кутанса. И Вильгельм де Мерли как раз был одним из рыцарей епископа. Как ни дико это звучит, именно в 1088 году монахи Дарема захватили на графских землях стадо в 200 голов. Вряд ли это был лихой набег одетых в рясы дюжих молодцев, полагаю. Скорее всего, дело было в каких-то спорных территориях (Дарем постоянно судился по поводу недвижимости с окрестными магнатами), и стадо перегнали совершенно спокойно. Вильгельм де Сен-Кале угодил тогда под суд, а свидетелем против него был на суде именно де Мерли: “The Bishop of Durham’s men, who were in the castle, took from my lord the Bishop of Constance 200 animals, which were under your safe conduct before this bishop (i.e. St Calais) now came up before your majesty’s court; and my lord requested them to restore the cattle back to him, but they would not. Afterwards Walter de Haiencorn, in your majesty’s name, commanded him to deliver up the cattle, which they persisted in refusing to do; and now, sire, we implore you to command them to be restored to my lord.”

То есть, с точки зрения де Мовбрея, король был несправедлив по отношению к нему и Вильгельму де Сен-Кале. Судя по описаниям характера графа, он был не склонен к всепрощению, да и вряд ли он успел получить назад это злополучное стадо – события бунта 1088 года поставили и его, и принца-епископа почти на один уровень, и начались сначала конфискации, а затем восстановления в правах. Тут не до животных, разумеется. И вот в 1094-95 годах де Сен-Кале снова подвизался рядом с королем и при дворе, а где был де Мовбрей? На севере, вдали от центра власти. Более того, на него, победителя шотландцев и богатейшего магната, имеющего обширные владения не только в Англии, но и в Нормандии, приближенные короля смотрели, не скрываясь, косо, и говорили неприятное слово «регицид». Самую большую его победу превратили в самый большой его позор.

Интересно также, что одного из сыновей де Мерли звали Морель, и это – очень необычное имя. Историк Хэдли предполагает, что либо сына де Мерли назвали в честь племянника де Мовбрея, либо... он и был тем самым Морелем, который убил из засады короля Малькольма. В пользу этой версии говорит то, что де Мовбрей сделал де Мерли бароном где-то в районе 1094-95 года.

Мог ли кровопролитный (в этот раз Руфус не был настроен прощать тех, кого он уже простил однажды) эпизод 1095 года стать кульминацией вражды, начавшейся из-за 200 коров? Вполне. Дело не в коровах, а чувстве свершившейся несправедливости. Хотя причем здесь Блуасский, конечно. Разве что при том, что сам-то сын Эда Блуасского отправился в Первый Крестовый с герцогом Робертом Нормандским, а история с Малькольмом, от начала и до конца, была тяжело воспринята именно Робертом, который считал себя за эти события ответственным. Мог ли герцог Роберт додуматься до мысли, что адекватная Малькольмовой смерть Руфуса снимет тяжесть с его совести? Почему нет.

Де Мерли, к слову, если и не сдал Руфусу Морпет сразу, то достаточно быстро договорился с королем, и сохранил этим себе жизнь и баронство.

Ордерик, кстати, писал, что у де Мовбрея была привычка выкрикивать со стен Бамборо поименные оскорбления тем участникам его заговора, которые находились рядом с королем. Руфус, к тому времени, должен был уже выяснить, кто именно в его окружении вляпался опять и снова, и только тонко улыбался, слушая подтверждения своей информации из уст беснующегося графа. Он даже отвлекся от осады Бамборо на пару месяцев, предприняв рейд в Уэльс, о котором, как обычно, сохранились два противоположных мнения.

Хронисты Уэльса писали, что рейд был катастрофой, в которой король потерял множество людей и лошадей, а Англосаксонские хроники – что рейд был успешным. Так или иначе, этот рейд был интересен тем, что проходил (опять!) в условиях совершенно мерзкой погоды, и тем, что был не столько армейской, сколько партизанской операцией. Руфус повторил стратегию и тактику Гарольда и Тостига Годвинсонов в мае 1063 года, разбив свои силы в небольшие мобильные отряды, проникшие на территорию Уэльса очень глубоко, и соединившиеся потом в Сноудоне в конце ноября.

Рождество 1095 года Вильгельм Руфус праздновал в Виндзоре. Скорее всего, со всеми пережившими события этого года магнатами, потому что он озаботился издать приказ об обязательной явке всех своих баронов на сезонные праздники при дворе – под угрозой быть объявленными вне закона. То есть, король сделал правильный вывод из поведения де Мовбрея. Все королевские магнаты должны были периодически появляться в центре королевской власти, а не отсиживаться в дальних углах королевства со своими тяжелыми думами.

В Виндзоре встретил Рождество и граф де Мовбрей – в качестве заключенного.

Совершенно неожиданно для всех, на праздники слег и умер принц-епископ Дарема, Вильгельм де Сен-Кале. Он совершенно точно не участвовал в заговоре 1095 года, но, похоже, стресс от разборок с архиепископом Ансельмом не прошел даром, да и во время похода короля на Бамборо случилось что-то, за что король епископа хотел отчитать. Возможно, Руфус только сейчас узнал, что поведение епископа стало отправной точкой аж для двух баронских бунтов. То, что Руфус собирался за что-то епископа отчитать – это совершенно точно, потому что известна его реакция на известие о том, что де Сен-Кале слёг. Король рявкнул, что прелат наверняка надеется избежать таким хитрым образом головомойки. Но де Сен-Кале не притворялся.

@темы: William II

---

Ухохочешься...

Теперь в выборе Трампа уже обвиняют англичан. И в брекзите тоже англичане обвиняют англичан. Разве что в отравлении Скрипаля их пока не обвиняют, но уже сомневаются.

О скандале с Cambridge Analytica только ленивый, наверное, не слышал, но это так умилительно, что не могу не запечатлеть исторический, можно сказать, момент. Потому что была сделана попытка перевести стрелки Brexit назад заявлением, что надо расследовать, не повлияла ли деятельность Cambridge Analytica на результат голосования))) Ох и припекает же Мэй! Но изворотлива, надо отдать должное. Did Cambridge Analytica play a role in the EU referendum? - спрашивает ВВС:





Но это так, приятная добавка к главному блюду: Cambridge Analytica: Undercover Secrets of Trump's Data Firm





Упс, Александра Никса уже уволили. О том, как всё это работает:

arstechnica.com/tech-policy/2018/03/facebooks-c...

www.cnbc.com/2018/03/21/facebook-cambridge-anal...

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - король и архиепископ

Кто его знает, почему братья не договорились на этот раз, хотя встречались дважды. Очень похоже, что Роберта было легко науськать на что угодно, если нажать на его чувство собственного достоинства. Как это произошло когда-то в случае бунта против отца. Причем, совсем необязательно окружение герцога хотело ввергать своего господина в неприятности. Подобное к подобному, поэтому можно предположить, что Роберта окружали такие же гиперчувствительные к понятию чести люди. В общем, на этот раз Роберт и Вильгельм разъехались каждый в свой угол Нормандии, и стали друг с другом воевать.




В этот раз всё пошло не так. Сначала, Руфус, по своему обычаю, заплатил или пообещал заплатить Робертовым баронам, если они выступят на его стороне. И, видимо, не без успеха, потому что Роберт попросил короля Франции о помощи. Неожиданно для обоих братьев, первый же барон, в Арджентайне, которого осадила французская армия, с королем Франции воевать не стал, а феерично сдался. Впрочем, от потерь это его не спасло, потому что французы арестовали всех сдавшихся и поставили выкуп условием освобождения. После этого, то ли король Франции сразу отправился домой, то ли сначала направился вместе с Робертом осаждать Руфуса, но на половине пути все-таки отправился домой.

Руфус, решив, что ему понадобятся люди и/или деньги, приказал Фламбарду отправить ему 20 000 солдат. Но тот, то ли самостоятельно, то ли по указу, просто собрал с явившихся деньги и сказал «все свободны». Когда злющий за потерянную возможность разжиться всяческой движимостью в Нормандии контингент пошлепал по домам, по пути начались грабежи деревень и городов.

В отсутствие короля, зашевелился Уэльс – благо, граф Честера был с королем в Нормандии, а оставшиеся в приграничье не смогли перекрыть все тропы в Англию. Несколько замков было уничтожено – в Англеси, например. Братец Генри, с которым в этот раз Руфус решил объединиться против Роберта, отплыл к нему на встречу, но заплыл, почему-то, в Англию, где и остался дожидаться рождественских праздников. И не напрасно, потому что после них Генри вернулся в Нормандию материально обласканным разными подарками, и стал потихоньку творить пакости герцогу Роберту.

В довершение ко всему, в ноябре в Шотландии был убит король Дункан, протеже Руфуса, и на престол снова взобрался король Дональд.

Так что Руфус решил наплевать на фанаберии, не умножать ущерба, и вернуться домой. В Англии он был 29 декабря 1094 года, так что проведенное в пути Рождество было, наверное, если и не самым худшим в его жизни, то одним из худших.

Начало 1095 года тоже получилось мрачным. Умер Вульфстан, епископ Вустера. Конечно, деду было уже около 90 лет, и его смерть была вполне ожидаемой, но Вульфстан был одним из тех, на кого Руфус мог полагаться безусловно. Следуя своему принципу в назначениях, король объявил крупным арендаторам земель епископата, что теперь права феодального баронства переходят к нему, и что если арендаторы хотят оставаться на своих местах, от них ожидается внесение платы в королевскую казну. Таких арендаторов было 32, и суммы, обозначенные в указе, говорят о том, что доходы с каждого арендованного участка были хорошо известны. Одновременно был выпущен указ, что монашеские земли, которые были отписаны именно аббатству, остаются в монастырских владениях без всяких условий. Место епископа Вустерского оставалось вакантным год. Вся эта история добавила свой груз на историческую репутацию Руфуса.

Что касается Ансельма, то он снова ухитрился нарваться на конфликт с королем. Ансельм захотел получить свой архиепископский pallium. А получать его надо было у папы. Пап, как мы помним, было уже некоторое время двое, и каждый из них называл другого анти-папой. Чтобы отправиться за границу, ахиепископ должен был получить разрешение от короля, и тот, естественно, спросил, к какому именно папе Ансельм навострился. «К Урбану», - ответил этот бывший нормандский аббат, который полностью разделял выбор французского и итальянского духовенства в пользу папы Урбана против папы Клемента III, выбранного собственно римлянами (и тринадцатью кардиналами). Руфус заметил, что по обычаям королевства Англия, право выбора, какого папу считать настоящим, остается исключительно за королем, и что подданные в этом вопросе права голоса не имеют.

Разумеется, в спокойном тоне эти двое долго говорить просто не могли. Вскоре Ансельм уже кричал, что «а я предупреждал, что я за Урбана!», а Руфус орал в ответ, что «ты не можешь оставаться верным мне, если выбираешь папу против моей воли!». И тогда Ансельм выложил свой главный козырь: если ты не разрешишь мне ехать к Урбану, я отправлюсь в добровольное изгнание!

Как бы ни хотел Вильгельм Руфус не видеть и не слышать своего сварливого архиепископа, просто захлопать в ладоши и закричать «да, да!!!» он не мог. Урбан проигрывал Клементу и по числу кардиналов, которые за него голосовали, и по числу поддерживающего его духовенства, но явно выигрывал в энергичности и выносливости. Поскольку он был оппонентом для традиционного папы, ему просто пришлось возглавить движение реформ в сторону «папа в Риме – король над всеми королями». Появление тяготеющего к тем же реформам Ансельма рядом с Урбаном ничего хорошего для английской дипломатии не обещало.

Именно поэтому авторитарно запрещать Ансельму поездку к Урбану, и подталкивать его этим к отъезду из страны, королю не хотелось совершенно. И поэтому он нашел неплохой выход – созвал в Рокингем совет духовных и светских лордов, на котором сам даже не присутствовал. После выступления Ансельма, все единодушно посоветовали ему соредоточиться на своих обязанностях перед паствой и короной, и не изобретать каждый раз новые поводы для скандала с королем. «Кесарю кесарево, а Богу – Богово», - отрезал Ансельм. Он не видит никакого противоречия между своей присягой королю и служением тому папе, которого именно он сам считает настоящим. Первой реакцией присутствующих было «ну и объяви ему об этом сам», но потом они, все-таки, отправили делегацию к королю, чтобы тот ясно выразил свои аргументы по сути проблемы.

Руфус выразил. Он попросил довести до понимания Ансельма, что тот, своим поведением, ставит себя против всего королевства, потому что выглядит человеком, имеющим целью сбить с короля корону, вмешиваясь в то, что считается чисто королевской прерогативой. К тому же, конфронтация суверена и одного из главных его подданных бессмысленна. Урбан ничего не сможет сделать в данной ситуации для Ансельма, если тот навлечет на себя немилость короля. И Урбан ничего не сможет сделать против Ансельма, если архиепископ с королем помирится.

О том, мог ли в таких условиях быть достигнут договор, мы никогда не узнаем. Аргументы короля Ансельму представлял Вильгельм де Сен-Кале, принц-епископ Даремский, а у него были свои печальные воспоминания о конфликте с Руфусом, в результате которого ему пришлось провести несколько лет в Нормандии. И очень похоже на то, что, споря с Ансельмом, он спорил с самим собой, сосредоточившись на утверждении, что Ансельм, выбирая Урбана, крадет этим у короля право суверена. И в какой-то момент один из солдат, стоявших на страже в зале совета, забылся настолько, что выкрикнул архиепископу что-то типа «Держись, старик!», чем вызвал одобрительное веселье среди собравшейся поглазеть на заседание публики.

В общем, Руфус предпочел не вовлекать в дискуссии ещё и рядовых своих подданных, и на следующее утро просто коротко объявил делегации от совета, что архиеписком может сдать свои посох и кольцо, если ему так уж приспичило, и убираться на все четыре стороны. И тут, опять же, интересна реакция. Лорды светские, навязавшие, по сути, этого Ансельма Вильгельму, сначала (перед королем) засмущались – ну, ты это, как-то слишком резко... На что Руфус устроился в кресле поудобнее, и изъявил готовность выслушать их предложения на тему разруливания создавшейся патовой ситуации. Предложений не поступило.

Лорды же духовные, по сути присягавшие Ансельму, признав его права руководить ими, были единогласны с самого начала: поведение Ансельма снимает с них все обязанности быть ему лояльными. Так они и Ансельму объявили. А лорды светские сказали, что они ему и не присягали, так что никаких к ним претензий у него быть не должно. Тем более, что пока он в этой стране архиепископ, то он для них – архиепископ.

Казалось бы, именно лорды духовные должны были поддержать одного из своих, не так ли? Но дело в том, что Ансельм для них своим не был. Ни в каком смысле. Во-первых, большинство английских епископов в 1090-х годах были людьми светскими, бывшими государственными служащими. Из бюрократов они, собственно, превратились в баронов, стоящих над епископатами, и жили соответственно. Многие имели семьи. И все сохранили именно менталитет «государство превыше всего». В образе Ансельма они видели врага, постоянно конфликтующего с королем и требующего заменить их на монахов, хотя епископы были активно вовлечены в социальную проблематику своеих епископатов, в которой монахи, не знающие светской жизни, были бы совершенно беспомощны и неуместны.

Что касается магнатов королевства, лордов светских, то они, похоже, были вовсе не против того, чтобы архиепископ поприжал лордов духовных. И, возможно, где-то в глубине души надеялись заиметь альтернативу королевской власти. Иметь двух господ, ссорящихся между собой, во многих случаях было не так уж и плохо. Руфус этот момент понимал прекрасно, поэтому никак не выказал своего неудовольствия, если оно и было. В конце концов, он точно знал, что его бароны не едины. Те, с кем он в данный момент говорил, были представителями старого баронства, имели владения в Нормандии, и знали, что континент более или менее стоит за Урбана. Новые же бароны, обязанные всем королю и имеющие владения только в Англии, не слишком-то интересовались континентальными мнениями, и предпочитали, чтобы король сам выбрал, какого папу поддержать, а уж они поддержат короля.

А симпатии народа здесь особого значения не имели. Народ ничего про Ансельма не знал, Рим с его проблемами и двумя папами был от них бесконечно далеко, но они автоматически чувствовали симпатию к престарелому священнику, на которого наседают верные короля. Стало быть, ситуацию надо разруливать любой ценой, чтобы конфликт короля с архиепископом не стал главной темой для пересудов в каждой харчевне королевства.

Руфус также знал, что если он изгонит Ансельма из Англии своим решением, это даст тайным приверженцам Великой Нормандии под эгидой старшего сына Завоевателя прекрасный повод взбунтоваться на одобряемых в обществе основаниях. Поэтому он сидел спокойно, и наблюдал разворачивающееся перед ним действо, делая выводы, которые оглашать вслух не собирался.

Ансельм сдался первым – он запросил у короля охранную грамоту для себя и своего сопровождения, чтобы по другую сторону канала подумать над ситуацией. Но Руфус не хотел, чтобы Ансельм уехал из Англии в сане архиепископа. Поэтому он посоветовал архиепископу вернуться к своим прямым обязанностям, и размышлять параллельно с их выполнением. Патовая ситуация не была разрешена, но хотя бы в глазах окружающих перестала выглядеть такой острой.

@темы: William II

---

Решила отвлечься от драм

Стала, почему-то, смотреть "Ментовские войны" А там курят в таких количествах, что аж зрителя на кашель пробирает)) Кстати, мне сериал глупым или плохим не кажется. Наверное, просто соскучилась по русскояычному кино. И главгерой там странный. Я отвыкла видеть, что кто-то может всё время хамить своему начальству.

@темы: кино на радость нам дано

---

Бедный мой котик... Скоро к зубному, есть до этого нельзя 12 часов, чтобы не стошнило после укола. К миске ходил несколько раз, но даже не возмутился, что миски-то нет. Знает, что ли, в чем дело?))

@темы: "зверята"