Гениальный профайлер, травмированный смертью невесты при смутных обстоятельствах. Таинственный, бесконечный, и неистребимый маньяк. Наводящее туман, подловатое полицейское начальство (как всегда в корейских полицейских дорамах). Начальник отдела со странным поведением в определенных обстоятельствах. Шпион в отделе. И посреди всего этого деревенский полицейский с феноменальной зрительной памятью, нужная профайлеру. Зачем-то. Девушка умненькая и с амбициями, но почему-то страшно не любопытная в вопросе, где любопытство надо бы было проявить.
Сериал хорош, не смотря на то, что в какой-то момент туда вхренакали один мотив из "Голоса", где Чан Хёк тоже играл. Но в целом, довольно неплохо.
Странные дела у нас творятся. Мы пришли к системе, в которой работников наказыват за слишком добросовестную работу.
Котик - для привлечения внимания и для иллюстрации состояния крайнего удивления
читать дальше За каждой медсестрой закреплены человек пять "клиентов" нашей гуманной службы. Ответственная медсестра делает для них программу ухода, подгоняет под реальность время, необходимое для каждого посещения (потому что любой человек здесь за медобслуживание платит, вопреки устоявшимся представлениям, что в Финлиндии муниципальное медобслуживание бесплатно. Правда, плата зависит от доходов, за полчаса нашего времени дважды-трижды в день месячная оплата может быть и 100 евро, и 600), контактирует с родственниками, и каждые полгода делает полное описание состояния своего подопечного (в теории, а на практике ни у кого нет на это времени, кроме самых опытных, кто умеет и знает работать быстро).
Есть среди наших клиентов один товарищ лет 50, у которого интересный букет - умственная отсталость (отсталость в развитии), легкие альтерации психики, довольно сложное детство в анамнезе, смерть отца месяца два назад (а отец, живущий в Швеции, не так давно вернулся в жизнь "неудачного" сына, которого родная мать и вовсе не выносит, на ноги его поставила бабушка), ну и тот факт, что процессы старения у человека с таким букетом особенностей проходят... со своими особенностями. В принципе, пока всё терпимо. Мы ходим к нему раз в неделю раскладывать лекарства, и всё. Но у него есть особенность постоянно нам звонить на дежурный телефон, просто чтобы за минутку сказать, как всё прекрасно или ужасно, и что вчера болела нога, а сегодня не болит. Отвечают на его звонки ровно два человека во всей бригаде - я, и один медбрат, остальные просто сбрасывают звонок, когда видят, кто звонит. А основную тяжесть общения взяла на себя его ответственная медсестра (вообще-то она - просто сиделка, и ей бы в нашей службе не место, но она на вакансии с давних времен). Когда она на работе, она с ним созванивается около 3 раз, и благодаря этому у тех, кто интересуется (у вышеперечисленных) есть какое-то предстваление о жизни этого клиента. И если виртуальная служба, которая напоминает ему принять лекарства, звонит нам о том, что он не отвечает на их вызов, то мы довольно уверенно можем сказать, что в это время он занят в приходской деятельности. То есть, не надо бежать по адресу, и смотреть, не случилось ли чего.
И вот представьте, что такая добросовестная работа ответственной выбешивает окружающих настолько, что потянулся народ наушничать начальству, причем в спектре от "она отрывает свое рабочее время от других ради него" до "у них непрофессиональные отношения". Тут ещё надо сказать, что эта особа - редчайшая зануда, с которой любая дискуссия превращается в часовое хождение по кругу, которое никто не в состоянии выдержать, особо нервные аж в слезы кидались. Опять же, она совершенно непредсказуема в плане реакций. Я с ней периодически лаюсь вдрызг уже шестой год, но мы с самого начала пришли к выводу, что с нашей противоположностью темпераментов такие перелаи неизбежны, и зла друг на друга не таим. Тем не менее, эта зануда эмпатична, добросовестна до запятой в работе, и очень профессиональна именно в общении с клиентами - очень мягка, но с очень четкими границами, и очень в этом общении целенаправлена.
Поэтому я была потрясена до глубины души, когда она пожаловалась насчет характера сплетен. Не знаю, поверила ли наша боссиха. Вроде, она совсем не глупа, так что вряд ли. Но тут ситуация "то ли он калоши спер, то ли у него калоши сперли, но что-то с ним не так". В общем, от большого ума решила она со своей боссихой перевести этого клиента к другой медсестре, какой-нибудь. Что, конечно, очень плохо для бедолаги клиента, который свою ответственную зануду уважает, слушается, и доверяет ей. Что, далее, отражается на его состоянии и гарантирует, что он способен жить самостоятельно дома и своей жизнью, а не в интернате для умственно отсталых, где медсетры к своим подопечным относятся хоть и профессионально, но намного хуже, чем к бездомным собачкам Испании и Эстонии, которых так модно сюда спасать. Нет, никто никого не обижает, конечно, но за людей и личностей не держат. Ходила я в такой интернат уколы одному делать, так что могла убедиться сама.
Наша зануда, тем не менее, решительно против такого решения восстала, и потребовала собрания с представителями соцслужбы и прихода, которые хорошо этого человека знают. Ну и с начальством и всеми присутствующими, потому что мы с ней пришли к выводу, что сплетни начальству о непрофессиональных отношениях с клиентом - это явная диффамация, и замалчивать их просто нельзя, надо бороться, и бороться громко. Я ведь часто слышала их беседы телефонные, и могу гарантировать, что зануда наша была всего лишь дежурно эмпатична и не более того. Клиенту нашему этой участливости вполне хватает, чтобы чувствовать себя защищенным и счастливым. В общем, вчера я слышала, как она держала оборону против боссихи и боссихиной боссихи, и это было нечто, чего я в этих палестинах никогда не слышала. Очень жесткая оборона с контратаками. Правда, обреченная оборона в плане того, что одним нехитрым меневром перевода этого пациента из разряда клиентов ухода на дому в клиенты лечебного ухода на дому, зануду нашу заменят, все-таки. Она всего лишь сиделка по образованию, и не может быть ответственной медсестрой у клиентов лечебного ухода.
Чего не можем понять ни она, ни я, ни ещё несколько коллег: с какого черта? Ну вот почему добросовестная работа, явно экономящая муниципалу очень большие деньги, вызвала такую дикую реакцию? Я практически уверена, кто все это начал, и знаю, что тётка эта участвовала в травле коллег и в предыдущей бригаде, просто ради собственного удовольствия. Но почему на её провокации велись там и ведутся здесь? Потому что травля направлена на людей со сложным характером, которых так и так не любят? Вот не понимаю. Если у меня есть претензия к тому, что кто-то своим непредсказуемым поведением осложняет мою работу, я скажу это именно этому человеку, и вообще вслух. Я имею в виду ситуации, когда ты мечешься со своим списком обходов, а она ничинает звонить, что "приди закапай такой-то глаза, у меня нет прав закапывать", "приди и дай ингаляцию". Мои претензии начинаются и заканчиваются именно этим: с момента, когда ты вышла в люди со своим списком обхода, будь любезна делать то, что полагается. Ведь от начала рабочего дня до начала обходов есть два часа разобраться, если в списке пациенты с процедурами, которые сиделка не имеет легальных прав делать (да, у нас организация абсолютно помешана на этих допусках). Но вот чтобы целенаправленно травить? Не понимаю.
Японский детективный мини-сериал на 6 серий. После корейских детективов - рай для слуха. Никто ни на кого не орет, детективы не ведут себя как гопники, начальство не играет против своих подчиненных. Нормальная работа. Сериал интересный, но спокойный. Пока есть перевод 3-х серий с субтитрами и 4-х с озвучкой. Или ансаб на дорама тв.
Пока герцог Генри был в Англии, императрице Матильде в Нормандии приходилось не слишком легко. Луи VII был более чем недоволен браком молодого герцога на своей бывшей жене. Как бы ни злобился король Франции на Алиенору, его чувства к ней всегда были глубоки, и его ревность всегда была его болью. Но чувства чувствами, а ведь была ещё и политика. Брак герцога Генри Нормандского и Алиеноры Аквитанской одним махом обезопасил всю южную границу Анжу, и территория под его властью стала просто слишком большой, чтобы король Франции мог относиться к этому спокойно. Соответственно, короля Луи следовало рассматривать если и не врагом, то недоброжелателем, пристально наблюдающим за состоянием дел в Нормандии, чтобы вбить клин в любую наметившуюся трещину. А потенциальных трещин было много, и они были для Генри (и его матери) в Нормандии той же головной болью, какой они были для короля Стефана в Англии.
читать дальшеРечь идет, конечно, о земельных владениях. В Англии, многие магнаты встали на сторону герцога Генри именно потому, что его безусловная власть в Нормандии гарантировала им стабильное получение доходов от собственности, находящейся в Нормандии. Но у большинства магнатов, эта собственность не ограничивалась территорией только Нормандии, кое что было у них и во Франции. Ранульф Честреский просто умер раньше, чем эта тема стала для него актуальна, но вот Валеран де Мёлан рассматривался Матильдой как потенциальная опасность. Так что она пристально присматривала за его поведением и находила поведение графа подозрительным. И не удивительно: если чем сэр Валеран и был особенно славен, так это абсолютной чуткостью флюгера, позволявшей ему безошибочно выбирать нужных союзников и отворачиваться от тех, кому было суждено проиграть. Он просто держал нос по ветру. К счастью для Матильды и всего дела Ангевинов, успехи Генри в Англии были достаточно впечатляющими, чтобы Валеран не кинулся под крыло французов.
Хроники тех времен не вполне достойны доверия, но из них понятно, что, воспользовавшись отсутствием Генри, Тео V Блуасский отжал себе Амбуаз, который Генри считал своим. В конце 1153-го, второй сын Матильды, Жоффруа, попытался Амбуаз у Тео отбить, но потерпел поражение и сам угодил в плен. Вот уж помог так помог. Выкуп Жоффруа и прочих пленников обошелся герцогской семье в замок Шомон-сюр-Луар, который Тео потребовал разрушить.
Как-то судить о политической активности Матильды в те годы можно только по хартиям, некоторые из которых были выпущены только ею (и позднее подтвержены её сыном), и некоторые - только Генри. Судя по всему, Матильда была вице-регентом своего сына в Нормандии, когда тот отсутствовал, но некоторые их хартии касались и английских дел. В основном, они казались земельных дарственных монастырям и аббатствам. И чем-то мелким эти дарственные не были, ими делалась политика. Во-первых, покровительство монастырям было тогда тем же, чем сейчас являются вложения в пиар. Во-вторых, монастыри и аббатства выполняли функции, сравнимые с нынешней социальной и общеобразовательной деятельностью. И, наконец, всегда находились идиоты от политики, готовые отжать земли у тех, кто гарантированно не будет сопротивляться. Посягательства же на дарованные хартией религиозному учреждению земли карались отлучением от церкви, со всеми последствиями, что помогало королям и королевской администрации нейтрализовать таких идиотов. Политический дарвинизм, если хотите.
Марджори Чибнелл упоминает в своих исследованиях мнение Леопольда Делизла о том, что Матильда имела в Нормандии большую исполнительную власть, чем её невестка Алиенора, за исключением 1159 года. Со своей стороны, Эйтон, работавший с расходными документами хозяйства Генри II, утверждал, что Алиенора получила главенствующую роль уже с 1156 года (Eyton, Court, Household and Itinerary of Henry II). Катерина Хэнли, со своей стороны, указывает на один не совсем очевидный, но чрезвычайно важный для Матильды момент. Не смотря на то, что Генри принял от неё эстафету в Англии и победно пронес её до коронации, технически он получил власть как наследник Стефана, хотя неоспоримое право на престол Англии перешло к нему от Матильды. По мнению Хэнли, именно поэтому Генри взял себе официальным именем Henry Fitz-Empress, сын императрицы, и пользовался этим именем до конца своей жизни.
Герцог Генри получил известие о смерти короля Стефана, будучи дома, в Нормандии. Отплыл он в Англию, тем не менее, только через шесть недель, 7 декабря 1154 года. То ли погоды стояли не подходящие, то ли многое нужно было решить перед длительным отсутствием (а Генри знал, что уезжает надолго), то ли хитрый молодой человек решил дать англичанам время уладить самостоятельно мелкие дрязги, неизбеждые после смерти короля. За корону он не опасался - альтернативы на трон Англии не было. На коронации сына, прошедшей в Вестминстере 19 декабря, Матильда не присутствовала. Несомненно, к большому облегчению многих среди тех, кто присутствовал. Официально было объявлено, что обязанности регента удерживают императрицу в Нормандии, но истинной причиной, несомненно, было нежелание быть тенью прошлого для страны, вступающей в совсем новое будущее. Но это не значит, что Матильда намеревалась оставить сына без всякого контроля. Тому, в конце концов, было на момент коронации всего 21 год, хотя он прошел славную выучку. По словам Gualterius Mappus'а (он же Вальтер Мап), написавшего сборник исторических анекдотов периода под названием «О придворных безделицах» (De nugis curialium), молодой король имел тенденцию решать все копросы за других, держать различные должности открытыми и получать от них прибыль в свои сундуки, и назначать на них затем только тех, кто сидел у него на крючке. "Я слышал, что это было результатом уроков его матери... и она подкрепляла свои советы неприятной аналогией: подкармливаемый мясом ястреб будет энергичнее и послушнее, если это мясо вдруг ему больше не дают". Мап также подчеркивает тенденцию короля проводить много времени в одиночестве, и его абсолютное безразличие к чужим рекомендациям чего-то или кого-то, о чем он сам не слышал или пока не составил своего мнения. И эти особенности он тоже относит к влиянию Матильды.
Также, в 1155 году Генри решил завоевать Ирландию и отдать её младшему брату Вильгельму/Гийому, и идея уже обсуждалась на королевском совете, но Мательда решительно выступила против этой затеи, и план был надолго отложен. Не потому, конечно, что мама запретила, а потому, что мама была человеком хоть и отчаянно смелым, но понимающим в объединении разных территорий под одной короной чуть больше, чем её сын. В частности, она указала на очевидное слабое звено: необходимость твердого персонального контроля над всем происходящим. Генри был сравнительно молодым властелином того, что называют владениями Ангевинов, на материке; он был совсем новым и молодым королем Англии, ещё не обзаведшимся надежными и проверенными подданными и сподвижниками; и он был уж совсем чужаком для Ирландии. Помимо политических особенностей Ирландии, вторжение туда требовало таких ресурсов, каких у Генри в 1155 году просто не было. С такими просторами, которые оказались под рукой Генри, плюс Ирландия, ему одному было бы просто не управиться. Вильгельму/Гийому было всего 19, так что хотя Матильда и не была из категории матерей-наседок, она обоснованно считала, что с Ирландией её мальчикам на данный момент не совладать. Более того, будучи убийственно прагматичной, она знала, что король не может доверять никому, и меньше всего - своим братьям. Это по её совету Гийом хоть и получил от брата богатейшие владения в Англии, владения эти были раскиданы по пятнадцати областям, нигде не составляя настолько большого целого, чтобы Гийом получил не только деньги, но и реальную власть на территории брата.
Что касается второго брата, Жоффруа, то он был открыто враждебен Генри, который был старше всего на 14 месяцев. Дело было в амбициях, конечно. Жоффруа-старший видел своим наследником и будущим властелином Англии только Генри. Второй сын получил от отца "всего" три замка (Шинон, Мирбо и Лудён), и не более того. В 1152 году Жоффруа попытался перехватить Алиенору Аквитанскую, но та ловко увернулась (её предупредили о засаде), и вышла за Генри. После этого, Жоффруа окунулся в авантюру с непадением на брата в компании короля Франции. И, наконец, когда он кинулся выручать Амбуаз (то ли для семьи, то ли для себя), то угодил в плен к кузену Тео Шампанскому. Казалось бы, этот парень был создан для одних неудач. Но Матильда знала опасность тяжелых отношений внутри королевской семьи, и предложила Генри с Жоффруа как-то примириться, чтобы тот успокоился. Надо сказать, что плененный вместе с Жоффруа, один из Амбуазов умер в неволе, что может говорить или о том, что условия содержания были вовсе не гостевыми, или о том, что этот Амбуаз был болен или ранен перед тем, как попал в плен. В любом случае, Генри вытащил братца из каталажки (и заодно сделал кузена Тео своим союзником), и всё было хорошо, пока в 1156 году Жоффруа снова не начал бузить, утверждая, что отец на смертном одре завещал ему Анжу, если Генри получит Англию. Что заставило молодого человека молчать о воли батюшки столько лет? Только то, что подобного волеизъявления никогла и не было, и Жоффруа не придумал его до самого 1156 года.
Увы для Жоффруа, этот парень реально не был рожден под счастливой звездой. Дело в том, что чуть раньше, в феврале 1156 года, Генри Плантагенет принес королю Франции оммаж за Анжу, Аквитанию и снова Нормандию чохом, так что ему даже не понадобилось долго осаждать замки брата - тот не получил поддержки и понял, что лучше будет сдаться. Жоффруа оставили Лудён и дали около 1 500 фунтов стерлингов годовых (обычный доход графа), чтобы он успокоился. Он и успокоился. Особенно после того, как жители бретонского Нанта позвали его быть их графом. Жоффруа получил благословение брата и согласился, но от чего-то умер уже на следующий год. Ему было всего 24 года, и он даже не успел ни жениться, ни обзавестись детьми.
Отгрустив свое, Матильда сосредоточилась на других делах. В 1157 году её старшенький угодил в конфликт с Фридрихом Барбароссой, внучатым племянником первого мужа Матильды - в некоторой степени, по её вине. В свое время, Матильда привезла с собой из Германии в 1125 году реликвию в виде руки апостола св. Джеймса, и поместила её, в конце концов, в аббатство Рединг. Как водится, к реликвии такого калибра потянулись отовсюду пилигримы, вокруг нее стали происходить чудеса, и если король Англии и не имел с этого персонального материального профита, честь владельца уникальной реликвии придавала блеска его короне. Настолько, что Барбаросса позавидовал, подумал, да и объявил руку апостола национальным достоянием, незаконно вывезенным за границу. О чем и написал письмо королю Генри II, и передал его с послами. Само письмо не сохранилось, но сохранился ответ Генри: "To his cordial friend Frederick, by the Grace of God unconquerable Emperor of the Romans, Henry King of England, Duke of Normandy and Aquitaine and Count of Anjou sends greetings and the harmony of true affection. We thank your excellency and best of rulers as much as we are able for that you have graced us with your envoys, greeted us in your letters, and were the first to send us gifts and, what we cherish even more, that you began to forge compacts of peace and love between us... As to the hand of St James about which you wrote to us, we have charged master Heribert and our clerk William to reply for us by word of mouth". Действительно, к чему оставлять письменные следы отказа и обязывать этим "сердечного друга" как-то реагировать для сохранения лица, если можно просто озадачить клерка Уильяма сказать "нет" от лица своего короля.
Чтобы подсластить пилюлю, Генри послал Барбароссе дорогие подарки, в том числе - тяжелейший павильон, который можно было поднять только при помощи механизмов. Матильда, несомненно помогшая сыну выбрать подходящие подарки германцу, сама пересекала Альпы, и знала, каковы там условия, так что павильон Фридриху, отправляющемуся в Италию, был очень кстати. А в Италии, его собрали у стен Милана, где он быстро стал объектом всеобщего восхощения, и даже архиепископ Миланский служил там мессу.
Императрица успела увидеть крах английской ветви династии Блуа. Младший сын Стефана умер через год после её сына Жоффруа, тоже не успев обзавестись семьей. Генри уговорил его вдову, Изабеллу де Варрен, выйти за Амелина Анжуйского, сына-бастарда Жоффруа Анжуйского и своего единокровного брата. Амелин был близким союзником, так что обширные владения де Варренов, имя которых он принял после брака в 1164 году, уже не могли угодить во враждебные руки. Изабелла, к слову, в этом браке была счастлива. У Стефана был ещё один ребенок, дочь Мэри, предназначенная быть именно той самой связью с женским монашеским сообществом, которая была необходима каждой аристократической семье. Мэри стала монахиней около 1148 года и абатиссой в Рамси в 1155 году. К сожалению для нее, в 1160 году 24-летняя абатисса оказалась единственной наследницей Булони, и была похищена сыном Тьерри Фландрского, который так страстно эту Булонь хотел. Мэри не имела ни малейшей склонности к семейной жизни, но умела себя сдерживать, так что более или менее благополучно дождалась, пока её жалоба на похищение, переправленная папе Александру III ещё в 1161 году, проходила все круги обсуждения (никто особо не желал ссориться ни с Тьерри, ни с его сыном). Анулляция брака пришла только в 1170 году, и Мэри немедленно оставила мужа и дочерей (вторая из которыз родилась в том же 1170 году), чтобы вернуться в монастырь. Булонь, тем не менее, осталась её мужу и перешла потом к внучке Мэри от второй дочери. Но ветвь Мэри не имела уже никаких прав на престол Англии - её дочери от Мэттью Эльзасского были результатом расторгнутого позже насильственного брака с монахиней.
1160 год стал для императрицы своего рода вехой. Она всерьез заболела, и была уверена, что умрет. Генри бросил всё, и примчался к матери. Тем не менее, она выжила, хоть никогда уже не вернулась в состоянии здоровой женщины. Это не могла не сказаться на отношения матери и сына. Матильда никогда не была терпеливым человеком, и болезнь обострила все черты её не-ангельского характера. Когда архиепископ Кентерберийский Теобальд умер в 1161 году, Генри со всей дури попер на его место Томаса Бекета, рассчитывая получить в качестве первого прелата королевства своего доверенного человека. Императрица Матильда возражала против этой идеи, не жалея слов и самолюбия сына - и проиграла. Бекет стал архиепископом, а Генри получил от этого назначения первостатейнейший шип в седалище на многие годы. Тем не менее, Матильда как-то пыталась позднее примирить этих двоих, судя по сохранившейся корреспонденции - на свой лад, надо признать. Бекет обратился к ней даже не спросьбой, а почти с требованием использовать влияние матери и наследственные права госпожи англичан, чтобы повлиять на сына. Матильда ответила так, как могла ответить только Матильда: "...it seemed very grave to the king...since he asserts that though he loved and honoured you and made you lord of his whole kingdom... and raise you to greater honour than anyone in his land, so that he should believe more securely in you than in any other, you disturbed his whole kingdom against him as much as you could so that little was left for you to do but disinherit him by force... Only thing more I tell you truly, that you cannot recover the grace of the king except by great humility and most evident moderation".
В январе 1164 года умер младший сын Матильды, Гийом. Видимо, неожиданной эта смерть не была, потому что ещё в 1163 он оставил Англию и вступил в аббатство Бек. Матильда похоронила его в кафедрале Руана. Опасности для династии не было, тем не менее - спасибо Алиеноре Аквитанской. В 1165 году счастье улыбнулось и бывшему муже Алиеноры, женившемуся в третий раз и получившему, наконец, вымоленного сына. Воспрянувший духом Луи ознаменовал событие своеобразно, начав военные действия в Вексине, пограничной территории между Нормандией и Францией. Гасить огонь пришлось Матильде, уже слишком слабой, чтобы самой приехать на место действия. Тем не менее, она вступила в переписку с королем Франции - в своем непревзойденном императорском стиле: "May your excellency recall that I have often asked you about the quarrel between you and my son, the king of England, but you have made no response which satisfies or informs me. Therefore I am sending Remigius of St Valery to implore your highness: do not delay, if you please, to send me the details about the quarrel. For unless you do so, such may happen between you that I will not be able to amend". С Луи подобный стиль был единственным правильным, и мирный договор был подписан без проблем в августе 1167 года. Что дало время и возможность для Генри завернуть в Бретонь и слегка взять за горло герцога, вынудив того отступить ради малышки Констанс, которую Генри немедленно обручил с одним из своих сыновей.
В Бретони и застало его известие о смерти матери. Императрица Матильда умерла 10 сентября 1167 года, в Руане. Её похоронили в аббатстве Бек, как она всегда и хотела. Аббатство получило и самые дорогие ценности, которые Матильда сохранила для этого случая: обе короны, привезенные из Германии, золотой крест и две книги псалмов в драгоценных переплетах. Эпитафия на могиле императрицы безошибочно указывает на автора, ибо никто другой не мог быть настолько лаконичен и горд, как она:
"GREAT BY BIRTH, GREATER BY MARRIAGE, GREATEST IN HER OFFSPRING HERE LIES THE DAUGHTER, WIFE AND MOTHER OF HENRY"
Ну что, поехали? Все, впрочем, уже проехали, а я только запрягаю, но вдруг не я одна? К слову, дорама от 2015, но повсюду, кроме doramatv.live/shine_or_go_crazy/, висят уже козьи морды. Вот бесит несказанно. Я понимаю, что команды растаскивают свои работы по домам, в частные, так сказать, владения, но бесит. А в www.viki.com/, где я спокойно посмотрела "Радость жизни", мне стали объявлять, что в моей стране не кажут, извините. Причем, "не кажут" почти ничего. Уж не знаю, почему.
Имеются: коварный и властный правитель Корё, изрекший: "Чтобы победить, нужны соратники. Чтобы править, нужно избавиться от бывших соратников"; "любящая" мамо главгероя, встретившая выкинутого из дворца ребенком сына пощечиной; подло выглядящий брат правителя, которого тот, разумеется, избирает в "единственного, кому я могу верить"; собственно проклятый принц, не склонный забыть и простить; две девицы, которые могут зодиакально нейтрализовать влияние несчастной звезды, под которой родился принц; а также ассасины, верные слуги, неверные слуги, и целый табун царедворцев.
Посмотрим, что из этого скулинарят. Идея гончих бабочек была, признаю, неординарна.
Сейчас узнала Чан Хёка в детективной дораме "Назови, как ты это видишь". Аж по имени! Это определенно любовь, не иначе. И заодно дошло, где я его видела до "Моей страны" - в "Голосе", конечно! Нынче, к слову, корейцы не показывают уже нехорошо выглядящие трупы, на месте трупа - смазанное пятно. Никак, доканали народ "Голосом" до протестов.
Вестминстерскую хартию 1153 года засвидетельствовали 37 человек: архиепископ Теобальд, все епископы южных провинций в числе тринадцати человек, представитель тамплиеров, мастер английской ложи, Осто де Сент-Омер, епископ Сент-Асафа Жоффруа и приор Бермондси Роберт; за ними следовали двенадцать графов и восемь баронов. Четверо из подписавшихся участвовали в выборе Стефана королем в 1136 году - епископ Генри Винчестерский, епископ Найджел, Хью Бигод, и Вильгельм Мартел. К чести молодого герцога, он учел просчет своего деда, в результате которого его родители оказались просто бессильны предотвратить ход Стефана Блуасского, и подтвердил за собой ряд военных крепостей в Англии. В свое время, его дед наотрез отказался от подобных требований дочери, и результат этого чувства собственного величия вылился в долгую, утомительную, и ни к чьей чести не служащую гражданскую войну.
читать дальше Генри, таким образом, в вопросе с крепостями был не намерен проявлять деликатность в сторону уходящего короля. Разумеется, он не утверждал их персонально за собой, но за людьми, которых хотел видеть у себя на службе. Лондонский Тауэр и Виндзор отдавались под надзор Ричарду де Лэси, сын которого становился заложником верности отца. Любопытно, что клятву верности сэр Ричард приносил не герцогу, а Святой церкви в том, что после смерти короля Стефана замки будут переданы герцогу Генри. Роджер де Бюсси получил Оксфорд, а Джордан де Бюсси - Линкольн. Они тоже принесли клятву церкви и передали заложников архиепископу, хотя были вассалами герцога в любом случае. Замком Винчестера и укреплениями Саутхемптона владел брат короля, епископ Генри Винчестерский, и он тоже поклялся архиепископу передать их герцогу после смерти Стефана. Стамфорд, Бедфорд и Ноттингем в хартии не упоминались, потому что, очевидно, к моменту её подписания они находились уже в руках герцога Генри после смерти де Сенлиса.
Была ли подписанная хартия о мире равноценной для Стефана и для Генри? Нет, разумеется. Уже просто потому, что Стефан шел, образно выражаясь, по лестнице жизни вниз, а Генри - наверх, и это от Генри будет зависеть такая важная штука, как место захоронения Стефана. Хартия невольно подтверждает эту правду жизни простым оборотом: "герцог подтверждает мои распоряжения относительно церкви в Фейвешеме". Стефан основал в Фейвешеме аббатство, и намеревался сделать его церковь местом упокоения всей семьи. Матильда Булонская, жена Стефана, уже была там захоронена, как и Юстас, его сын. Для того, чтобы быть похороненным рядом с дорогими ему людьми, Стефану было нужно официальное подтверждение права на это от своего соперника, от Генри. Знал бы он, что в далеком будущем Генри Тюдор отдаст аббатство на растерзание, и кости его семейства будут бесцеремонно выкинуты из могил, а само изрядно раскуроченное аббатство продано мэру города Томасу Ардену, знаменитому только тем, что был потом убит любовником-портным собственной жены (en.wikipedia.org/wiki/Alice_Arden). Право, лучше бы Стефан никогда не связывался с этим беспокойным королевством.
Стефан и Генри ещё будут, как соправители, встречаться не менее шести раз между ноябрем 1153 и мартом 1154 гг, когда Генри уехал в Нормандию. И при каждой новой встрече в новом месте, местные приносили, по приказу короля, вассальную клятву герцогу. Тем не менее, ни о каких сердечных отношениях между двоюродными (?) дядей и племянником речи не шло. Как всегда до и после, главные разногласия относились к замкам. Герцог Генри, отлично усвоивший уроки Нормандии, и осмысливший, без сомнения, горькую судьбу дяди Роберта, решил, что все новые замки, построенные нуворишами после смерти его деда, и "дикие" замки, построенные баронами и магнатами самостийно, должны быть разрушены. Церковь полностью идею поддерживала. Король Стефан, в принципе, тоже понимал, что это необходимо, но не мог заставить себя пойти против своих людей ради удобства будущего правления Генри. Генри, со своей стороны, понимал резоны короля, и особенно не сутяжничал, хотя, во имя всеобщего спокойствия, должен бы был. Сложность с "дикими" замками заключалась в том, что установить из законность было делом не простым, да ещё и связанным, чаще всего, с законностью титулов, которые, в свою очередь, были связаны с правами на определенную недвижимость. После того, как в стране почти пятнадцать лет то тлела, то горела гражданская война, установить все права было сложно, если в принципе возможно. А если и возможно, то нарушение сложившегося местного баланса сил было чревато вспышками локальных войн. И ни герцогу, ни королю не хотелось ворошить этот муравейник.
Хорошим примером опасности темы были несколько визитов Тьерри Фландрского в Булонь. Тьерри утверждал, что Стефан, в свое время, не принес графам Фландрии оммаж за это графство в 1128 году. Соответственно, у него не было никакого права отдавать его в наследство сначала Юстасу, а потом, в 1154-м, Вильгельму. Герцог Генри сыновей Стефана не сказать чтобы любил, поэтому позволил себе принять роль наблюдателя, и наслаждаться тем, как Стефан и Тьерри грызут друг друга. Это, видимо, насторожило Вильгельма, которому предстояло под властью Генри жить. Во всяком случае, был слух, что он планировал нападение на герцога, и что единственным, что его остановило, была серьезная травма ноги - он внезапно свалился с лошади после встречи с Генри в Барэм Даун. Судьба ли Генри хранила, или он ей посильно помогал, но испытывать терпение высших сил молодой герцог намерен не был. Уж слишком многое замкнулось на его персону, чтобы красоваться рядом со Стефаном как двигающаяся мишень. Герцог был человеком храбрым, не не демонстративно храбрым, так что вскоре кораблю унес его домой, к семье.
В целом, переходный период конца 1153 - начала 1154 гг прошел под знаком смены эпохи. В августе умер Бернар Клервосский, взявший на себя роль "совести Европы", в октябре - спорный архиепископ Йоркский и доверенный дипломат короля Стефана Генри Мурдок. Ещё раньше, в июле 1153-го, умер папа Юджин III. Сменивший его Анастасиус IV восстановил в статусе архиепископа Вильгельма Фиц-Герберта и одобрил Даремскую хартию, по которой принцем-епископом был избран Хью де Пьюйсет, (племянник короля через сестру Стефана Агнес, к слову). Анастасиус сидел в кардиналах достаточно долго, целых сорок лет, чтобы хорошо разбираться в тонкостях английской политики. В Шотландии, умерли сначала наследник и соправитель короля Дэвида, Генри Нортумберлендский/граф Хантингдон (ещё в 1152 году), а в 1153-м и сам Дэвид, верный друг своей племянницы, императрицы Матильды, но противник Ангевинов в целом. Престол унаследовал 12-летний Малкольм IV Дева, сын Генри Хантингдона и Ады де Варрен. Граф Файфа Доннхад обеспечил своей армией военную поддержку мальчику, а аббат Аэльред, занимающийся воспитанием Малькольма, воззвал к герцогу Генри защитить сиротку и взять под покровительство. Покровительство Генри особенно понадобилось Малькольму, когда в 1154 году погиб граф Доннхад. И, наконец, в декабре 1153 года умер граф Ранульф Честерский, вечный оппортунист и дестабилизирующая сила на севере королевства. При жизни, граф Ранульф был изрядной язвой и типом, никому не внушающим доверия, но он странным образом нашел общий язык с герцогом Генри, в связи с чем начал вести себя стабильнее, и даже примирился с церковью.
Что касается короля Стефана, то для него период между подписанием Вестминстерской хартии был, несомненно, персонально тяжелым, потому что все хронисты отмечают необычайные пышность и блеск его летнего прогресса 1154 года, когда он проследовал через всю Англию, вплоть до Йорка. Именно в Йорке он стал свидетелем смерти архиепископа Фиц-Герберта, только-только вернувшегося домой. Стефан не стал вмешиваться в выбор следующего архиепископа Йоркского, предоставив церковной организации разобраться с вопросом самостоятельно, и сообщить о выборе осенью, в Вестминстере. Выбран был Роже дю Пу л'Эвек (или, попросту, Робин с Епископского моста), архидьякон из Кентербери, и человек епископа Теобальда. Король Стефан присутствовал при рукоположении, и тут не обошлось без драмы. Этот л'Эвек был настолько явным ставленником юга, что архидьякон Йорка, Осберт дю Байё, счел себя оскорбленным. Тем не менее, в церемонии рукоположения он участие принимал, передавая л'Эвеку кубок с вином, которой должен был быть освящен на следующей евхаристии. И вдруг поползли слухи о том, что то ли кубок, то ли вино в нем были отравлены. Похоже, что сам л'Эвек принял, в качестве предосторожности, антидот, что поразило воображение посвященных в это дело, и сплетня полетела дальше. Из письма архиепископа Теобальда папе можно сделать вывод, что источником сплетни и инициатором всего инцидента был клерк покойного архиепископа Фиц-Герберта, некий Симфориан. Причем, этот Симфориан клялся всеми клятвами, что новый архиепископ был отравлен Осбертом дю Байё, и даже требовал испытаний каленым железом и кипящей водой. Сам Осберт дю Байё, со своей стороны, требовал церковного расследования обвинения. Местный же хронист был уверен, что архиепископ действительно приболел после волнений церемонии и долгой дороги обратно в Йорк, и в числе лекарств ему давали и антидот против яда. Отдохнув, архиеписков выздоровел (и пробыл в своей должности без малого тридцать лет), но от чего именно - никто не знал, ну и завертелось. Дело было должно слушаться на январской сессии 1155 года, но к тому времени в королевстве произошло уже много нового.
В конце октября, Стефан снова отправился в Дувр пререкаться с Тьерри Фландрским, и подхватил там простуду. В обычном состоянии, Стефан мог бы покашлять и поправиться, но состоянии короля не было обычным. Во-первых, ему было за 60. Во-вторых, он утратил смысл жизни (стать основателем династии Блуа на английском троне). В третьих, он, похоже, заработал во всех испытаниях язву желудка, потому что сразу после переговоров с Тьерри, когда граф удалился, у Стефана начались дикие боли в животе. Видимо, привычные, потому что никто не утверждал потом, что короля отравили. В любом случае, короля тут же попользовали и кровопусканием, что было бы уместно при простуде, но не при прободной язве, после чего он умер в приорате Дувра 25 октября 1154 года. Бедный, бедный Этьенн де Блуа... Когда его, веселого, любезного, дерзкого аристократа выбрали в 1135 году королем, он ещё долго предполагал, что это случилось благодаря всеобщей к нему любви. Когда он умер одиноким и несчастным королем в 1154 году, его смерть назвали "последним вкладом в дело мира". Оно того стоило, Этьенн?
Кто-то случайно узнал, что дайри перекупили. Насторожились, что юзерам об этом не сообщили. Вообще-то, мы в быту всегда точно знаем, кто является владельцем тех магазинов, где мы покупаем товары и услуги? Мы всегда знаем, кто владеет какими пакетами акций даже в организациях, которые привычно считаем государственными? Нет, естественно. Каждый может это выяснить, но каждому отдельному покупателю эта информация не выкладывается автоматически. Вообще для юзера должно быть равнобедренно, кто владеет системой, которая работает исправно и нужна юзеру. С моей точки зрения, конечно.
Изменения будут, потому что убыточный ресурс поддерживать никто не будет. Если он, конечно, действительно убыточный. Бухгалтеры знают, что отчет можно составить по-разному и не прибегая к фальсификациям. Но какие - это поживем и увидим. Я по-прежнему сижу в жж mirrinminttu.livejournal.com/, мне там нравится. Зеркало в Дриме mirrinminttu.dreamwidth.org/. Всё важное давно туда перенесено, сразу после "последней осени", и даже лучше классифицировано, чем здесь. Честно говоря, я тогда была так потрясена, что перегорела. Дайри перестали быть мне домом, стали просто площадкой. И площадкой останутся, пока существуют.
Хмммм... Все постят милые картиночки с палитрами, а на меня такой не нашлось. Нашлась та, которая описывает не только подходящие цвета, но и характер (название помады)
Если попытаться проследить, чем занимался герцог Генри с января по июль 1153 года, то никаких громних военных действий там не найдется. Поначалу, он циркулировал по областям, безусловно находящимся под его влиянием - Девизес, Бристоль, Глостер. То делал дары августинскому аббатству, где в 1143 году его знакомили с особенностями политической системы Англии. То организовывал финансовую помощь своему доверенному лицу из бристольских буржуа, через выгодный для наследника этого доверенного лица брак. То обсуждал с сыном Роберта Лестерского передачу ему тех владений в Нормандии, которые в данный момент находились под влиянием третьего лица. Благо, с сыном графа Роберта они вместе учились в том самом августинском аббатстве в 1143 году. За этим последовало приглашение Генри в Лестер. Собственно, сошлись герцог Нормандии и граф Лестера из-за необычной особенности. Оба были достаточно дотошны, чтобы обращать внимание не только на главные тексты дарственных хартий, но и на условия дарственных, на детали. На "мелкий принт", как удачно выразился Эдмунд Кинг. В общем, Генри вел себя как добрый лорд, и к июлю был уже достаточно силен и авторитетен, чтобы двинуться в осажденному королем Стефаном Валлинфорду. И тут всё пошло не так, как он себе представлял.
читать дальшеНа тот момент, Генри был достаточно молод, чтобы представлять себе борьбу за корону Англии буквально. Он был настроен воевать. И когда его армия осадила осаждающих Валлинфорд в Кроумарше, он успел захватить в плен и обезглавить около шестидесяти лучников короля. Но потом инициатива как-то утекла из его рук, как и из рук Стефана - их войска воевать не хотели. При первой возможности, при активном участии духовенства, перед обоими был положен на стол проект предварительного мирного соглашения, включавшего почетную сдачу Кроумарша. Генри был откровенно зол, понося свои соратников и громко вопрошая, так ли уж они ему лояльны, как он думал. К счастью для соратников, герцог был умен, и не отверг тот договор, к которому обе стороны пришли без всякого участия своих лидеров. Не отверг его и Стефан, которого сам факт инициативы людей, в которых у него не было причины сомневаться, убедил лучше всяких разговоров. Страна не просто устала воевать, она отказывалась воевать. Конечно, гражданские войны не заканчиваются по звуку трубу, и договор Кроумарша был весьма предварительным, но военные действия в долине Темзы были прекращены.
Единственным активно разочарованным персонажем в этой драме остался сын Стефана, Юстас, который в раздражении удалился в Кембридж, и стал успокаивать себя привычным способом - разорив и разграбив земли Бери Сент-Эдмундс. После чего... умер, 16 или 17 августа 1153 года. По словам хрониста Жерваза Кентерберийского, "от ярости", а по словам автора биографии Стефана - "от горя". Так или иначе, о его смерти не грустил никто, кроме отца. Хронисты еле-еле о ней упоминают. Но, что бы ни утверждал Эдмунд Кинг, отрицающий всякую важность смерти Юстаса для заключения финального мира между Генри и Стефаном, смерть наследника и соратника была для Стефана тем самым последним ударом, после которого всё потеряло значение. В принципе, у него был ещё один сын, 16-летний Вильгельм. Но почти одновременно с Юстасом, умер и второй близкий соратник Стефана, Симон де Сенлис. Учитывая, что и королевы уже не было рядом, Стефан покорился неизбежному. Он, как и Генри, предварительно одобрил условия договора, над которым немедленно начали работать церковники, законники и чиновники.
Пока вышеперечисленные работали над текстом и условиями окончательного договора, герцог Генри не терял время даром. Смерть де Сенлиса оставила без лорда аж два графства - Хантингдон и Нортхемптом. И, что самое важное, сильно укрепленный замок Стамфорд, который герцог немедленно осадил.
Первая встреча Стефана и Генри случилась в ноябре 1153 года, в Винчестере. Генри усадили в епископское кресло, а Стефан сидел на своем привычном месте, напротив хоров. Высшая аристократия, светская и духовная, была приглашена от имени обоих. У Генри на тот момент уже имелся наследник, названный Вильгельмом, и родившийся практически в тот же день, когда умер наследник Стефана. Люди видели в этом, несомненно, глубокую символику. Династия Блуа уходила в Англии в небытие, не оставив по себе доброй памяти.
Собравшиеся в Винчестере имели хорошее представление о том, для чего их вызвали, и о чем пойдет речь. Но они не знали деталей, и детали были им озвучены: "Know that I, king Stephen, establish Henry, duke of Normandy, after me as my successor in the kingdom of England and as my heir by hereditary right; and in so doing I give and I confirm to him and his heirs the Kingdom of England". Конечно, не без условий - герцогу полагалось принести королю оммаж, и служить ему как своему сеньору, охраняя его жизнь и честь всеми доступными средствами. Впрочем, король, со своей стороны, давал то же обещание защищать герцога всеми силами, и сын Стефана, Уильям, приносил оммаж герцогу Генри.
Наверное, всё это было важно, но самым важным было нежелание Стефана выпускать из рук власть. Он обещал советоваться с герцогом, но подчеркивал, что высшая власть и последнее слово будут только и только за ним - "на его территории и на территории герцога". Все формальности были выполнены тут же, и завершены дружеским лобзаньем под растроганное хлюпанье носами всех присутствующих. Которое могло реально иметь место от счастья, что наконец-то наступил мир, а не объясняться многочасовым сидением в холодном ноябрьском кафедрале.
Ну а потом начались обычные для подобных случаев кулуарные и не очень обсуждения, о чем, собственно, в Винчестере договорились, и что бы это значило. Все знали, что главную роль в шлифовании мирного договора играли оба папских легата в Англии. Бывший - Генри Винчестерский, брат короля, и нынешний - епископ Кентерберийский Теобальд. Известно также было, что оба несколько раз встречались с королем, но ни разу - с герцогом, что совершенно не было проявлением враждебности. У Теобальда не было ни одной причины, кроме положенной по статусу, относиться к королю Стефану с симпатией, но он был первым прелатом королевства, а королем был, все-таки, Стефан. Генри же Винчестерский был, в первую очередь, членом семьи. Однажды он вышел из этой роли, поддержав Матильду, и попал в двусмысленное положение, после чего стал чрезвычайно осторожен. В данном случае, если верить хронисту из Хексема, хорошо, судя по его записям, информированному, епископ Генри был очень озабочен вопросом сохранения своего влияния и в будущем: "Было согласовано, что герцог Генри будет заниматься делами королевства как утвержденный наследник престола после короля Стефана; и что во всех спорных вопросах Генри будет обращаться к Генри епископу Винчестерскому как к родному отцу".
Ну а остальные кулуарные политики пришли каждый к следующему выводу. Генри Хантингдонский записал, что "король усыновил герцога и сделал его наследником престола". В Нормандии, Роберт де Ториньи записал так: "король, в присутствии всех, принял Генри как своего сына, и доверил ему управление королевством. Взамен, Генри принял Стефана как своего отца, и пожаловал ему титул короля и все королевские ресурсы до конца его жизни". Похоже, отеческое покровительство навязывали молодому герцогу все подряд.
В общем, формально ситуацию с передачей власти можно трактовать двояко. То ли главным оставался, все-таки, Стефан, а Генри отводилась только исполнительная роль, то ли правил, по сути, Генри, а за Стефаном оставалась чисто церемониальная роль. В любом случае, после церемонии в Винчестере, оба отправились вместе в Лондон. Как известно, лондонцы последовательно поддерживали короля Стефана, так что новая идея с престолонаследием им не нравилась. Поэтому, их поставили перед фактом, зачитав хартию в Вестминстере. Тем не менее, в Лондоне очень большое внимание было уделено второму сыну Стефана, Вильгельму, который, с точки зрения лондонцев, был таким же законным наследником отца, как и Юстас, так что титул наследника престола полагался ему. Да, здесь отражается факт, что лондонцы совершенно не пострадали от гражданской войны. Скорее, получили прибыль.
По хартии, Вильгельм получал все владения отца в Англии и Нормандии, которые были у Стефана до коронации. Он также сохранял всё, полученное через брак с наследницей де Вареннов, в Англии и Нормандии. Покойному Вильгельму де Варенну принадлежали также два укрепленных замка, Беллькомбр и Мортемер. Хартия определила, что эти замки может оставить за собой брат Вильгельма де Варенна, Реджинальд, отправив ко двору герцога заложников. А если Реджинальд не хочет этих замков, то ими может владеть любой вассал сэра Реджинальда, отправив своих заложников герцогу. А другие замки в Нормандии (в Мортене), когда-то принадлежавшие самому Стефану и, после него, Юстасу, должны остаться за вторым сыном короля. А поскольку Нормандия давно принадлежала Ангевинам, то и заложники за эти замки были при дворе герцога Генри. Их всех надлежало передать Вильгельму, когда герцог Генри станет королем.
Генри, впрочем, включил в хартию и чисто добровольные со своей стороны дары - земли в Норфолке и Норвич, приносящие в год 700 фунтов стерлингов, то есть, равные по стоимости целому графству. Несомненно, Стефан был доволен такой щедростью. Эдмунд Кинг предполагает, что эти земли изначально, по договору в Валлинфорде, предназначались Юстасу, который, потеряв права на корону, внезапно оказался обеспеченным хуже, чем его младший брат. Строго говоря, Генри не был обязан передавать их Вильгельму, так что это был именно акт доброй воли.
Некоторое время назад рискнула заказать на али очки, вот в этом магазине: Gmei Optical Official Store (gmeiopticals.aliexpress.com/store/1823558?spm=a...). Риск заключался скорее в доставке, у нас же совсем кретинская почта. А качество сильно хвалила френдесса из жж, которая похвалы даром не тратит. Сегодня получила. Это нечто! Во-первых, сидят, как влитые. Оптика в разы лучше, чем у Specsavers по тому же рецепту. Отправили они с уведомлением. В общем, рекомендую от души.