Летом 1507 года в Англии наметился раскол как минимум среди людей, имеющих кое-какие власть и влияние, и близких к персоне короля. Раскол этот происходил сразу по нескольким фронтам. Во-первых, это был вопрос церкви. По совершенно разным причинам, руководствуясь совершенно разными интересами, многие влиятельные люди были едины во мнении, что церковь слишком политизирована, коррумпирована, и всё больше напоминает торговую компанию, а не духовный институт. С другой стороны, старейшие сторонники Генри VII, включая его собственную матушку, леди Маргарет, считали совершенно недопустимыми любые вмешательства мирской власти в церковные дела.
читать дальшеНесомненно, свою роль в этом сыграло и то, что «старая гвардия» болезненно восприняла свою образовавшуюся второстепенность, которая, впрочем, объяснялась именно тем, что самому королю были ближе довольно радикальные, но рациональные взгляды Эмпсона и Дадли, чем религиозный мистицизм леди Маргарет, которая вовсю пользовалась помощью квалифицированнейших юристов сына в своих делах, но при этом была больше расположена к старым соратникам – Фоксу, Уорхэму, или тому же Кристоферу Урсвику, который в свое время не раз рисковал собственной шкурой, чтобы доставить молодому графу Ричмонду деньги и информацию от матери.
Король иногда снисходил до уступок церкви, как, например, в случае с главным прокурором Джеймсом Хобартом, которого он отправил на пенсию после того, как епископ Норича Ричард Никке провозгласил Хобарта «врагом Господа и церкви Его». Никке был, к слову, по материнской линии племянником того самого епископа Стиллингтона, из-за показаний которого о первом, тайном браке короля Эдварда IV, дети этого короля оказались юридически бастардами. Что, по неисповедимым путям провидения, привело на трон Генри VII, в конечном итоге.
Правда, место Хобарта занял приятель и единомышленник Дадли, Джон Эрнли, так что в расстановке сил при дворе ничего не изменилось.
Вторая линия раскола была даже серьезнее первой, потому что она касалась бизнеса, экономики и торговли. Если церковные дела, в случае Англии, были камнем преткновения постольку поскольку из-за того, что король здесь был априори главнее церкви, то проблемы с деловыми кругами страны могли иметь далеко идущие последствия. Опять же, и здесь не обошлось без борьбы за власть между старыми и новыми приближенными короля.
Поскольку Ричард Фокс и Томас Ловелл были почетными членами гильдий торговцев дорогим текстилем (Фокс) и бакалейщиков (Ловелл), они действительно были в курсе многих проявления беззакония со стороны королевских законников. Да и в приватных покоях короля служил их человек, Ричард Вестон, который обладал удивительным талантом передавать информацию и влиять на ход событий под видом шуток. Это именно из его шуточек все узнали об огромных долгах Нортумберленда, и это именно он рассказал историю о ручной обезьянке короля, которая разорвала на мелкие клочки список кандидатов на очередные штрафы и наказания, который король оставил на столе. Учитывая, что этот король никогда не оставлял просто лежать на столе важные документы, смысл информации был в том, что ожидаемая волна репрессий была королем отвергнута.
Тем не менее, в реальном плане течения событий не изменилось ничего. Возможно, Эмпсона и Дадли просто-напросто боялись. В конце концов, если тем служили опасные люди, готовые на любую подлость, то бояться было чего. Но когда дело касалось людей калибра леди Маргарет, Ричарда Фокса и Томаса Ловелла, то их толерантность к происходящему объяснялась, скорее всего, их прагматичностью. Учитывая состояние короля весной 1507 года, его смерть не была даже вопросом времени, она уже практически сопровождала короля повсюду, держа его за руку. Так что старые интриганы просто сосредоточились на том, чтобы ударить по выскочкам немедленно после смерти Генри VII, и устроить дела при новом правлении так, как им виделось правильным.
Разумеется, выходом из мрачной и пугающей ситуации, в которой жизнь и состояние каждого более или менее богатого и имеющего власть человека стали приманкой для волчьей стаи комиссионеров под командованием Эмпсона и Дадли, все возлагали надежды на следующего короля. В любом случае, ситуация с передачей власти радикально изменилась по сравнению с годами сразу после смерти принца Артура. Если тогда династия держалась на преданности лично Генри VII, то теперь она держалась на надеждах на принца Гарри.
Что касается самого принца, то он, похоже, просто интенсивно впитывал все те тонкости управления королевством, которые тяжелым трудом постиг его отец. Впрочем, если ношу, лежащую на плечах Генри VII в начальный период его правления, все-таки разделяли такие блестящие стратеги как архиепископ Мортон, гениальный мастер тайной службы сэр Брэй и талантливый военачальник де Вер, то в распоряжении принца таких титанов просто не было. Поэтому отец и сын практически не расставались, и их постоянно видели шагающими вместе. Король говорил, принц слушал.
Пенн, ссылаясь на Greate Chronicle of London (можно прочесть здесь: archive.org/stream/chroniclesoflond00kinguoft/c... ) и History of the King`s Works, рассказывает, что летом 1506 года эта привычка чуть не привела к трагедии. Поздним вечером, около 11 часов, король и его наследник шагали по галерее в Ричмондском дворце, как вдруг пол в этой новой галерее обрушился чуть ли не под их ногами.
Честно говоря, я впервые слышу об этой истории, и не знаю, как на нее реагировать - существовал ли реальный заговор, или строители и тогда бывали криворукими, или мы имеем дело вообще с нравоучительной притчей. Фабиановы «Лондонские хроники» особо аккуратным историческим источником не считаются, и даже есть мнение, что их писал вовсе не Фабиан. Другое дело – дико дорогой многотомник History of the King`s Works, хотя и там ведь откуда-то материал брали. В общем, интересующиеся могут поискать сведения о Ричмондском инциденте среди вот этих лондонских хроник: medievallondoners.ace.fordham.edu/resources/doc....
Пошли ли уроки, полученные от отца, принцу на пользу? Да, когда он повзрослел и вышел из иллюзорного мира мечтаний о подвигах и славе, и стал разгребать реальные проблемы государства, которых скопиться успело.
Боже, это бомба. Какая игра актеров, какие повороты сюжета, какие аллюзии на злободневность, хотя действие происходит в полностью выдуманной Корее. Правда, наблюдать за действием надо со стороны, не сопереживая и не веря никому. В конечном итоге, ведь мы по сюжету - в риалити-шоу, где зрители в прямом эфире выражают мнение о виновности обвиняемого, где они видят на экране только те ракурсы, которые им показывают, но при этом верят, что им показывают всё. И, конечно, совершенно потрясающий Главный Судья, который одновременно и крапленая карта, и грозный джокер, и просто человек.
У нас с 1.07 с товаров, приходящих из-за пределов ЕС решили снимать пошлины.
читать дальшеНаправлено против Китая, естественно, но китайцы быстренько подключились к нужной системе, и их товары проходят как с оплаченными сборами уже в момент покупки. Тем не менее, каждый раз приходится лезть в сайт таможни, получать освобождение от уплаты сбора, а потом идти на сайт почты и просить освобождения от уплаты за "обработку". Таможня работает как часы, почта - сволочи. Одну посылку так обработали, что она не дошла от отделения почты при таможне до отделения по месту жительства. А наведение справок - платное, хотя почему я должна платить за доставку уже оплаченной посылки? Почта же у нас уже годы как исчезла, и ее обязанности исполняет закуток в супермаркете, где никто ни за что не отвечает. По их мнению. Они же как бы не почта, хоть и почта.
Но Китай Китаем, а рикардианский журнал, пришедший в Финляндию из Англии ещё в июне, почта хладнокровно отправила назад. Хорошо, что мне оттуда написали с просьбой подтвердить адрес, и потом ещё раз выслали сюда. И снова виртуально идти в таможню, и оттуда - за освобождением от уплаты за обработку. Но таки получила сегодня, наконец.
Это к тому, что если кто-то полагал, что почта существует для переправки корреспонденции, то это предположение было неправильным. Почта существует для того, чтобы пополнять свой бюджет и повышать курс своих акций.
Недавно мы тут задумались, как люди выживали в жару до изобретения вентиляторов и сплитов? Ведь нынешнее потепление - отнюдь не первое в истории, аналогичное было уже между 750-м и 1350-м годами (The Medieval climate anomaly). Как выяснилось, предки выживали без сюрпризов, охлаждаясь при помощи архитектурных устройств, одежды, питья, и маленьких бытовых хитростей. Удивление может вызвать разве что раннее создание механических охлаждающих приспособлений в Китае.
читать дальшеДля начала я вам скажу, как в средневековой Финляндии дела обстояли. И, подозреваю, во всех близлежащих регионах. Там жили в большом общем доме зимой, и в хорошо вентилирующихся дворовых постройках летом. Возможно, кто-то, проезжавший по Финляндии, видел посреди поля некий кособокий сарайчик, зияющий щелями. Выглядит убого, но на самом деле - незаменимая постройка для сушки чего угодно, от сена до дров. Воздух гуляет сквозь щели, проветривая складируемое. Летние постройки во дворе были чуть покрепче уже потому, что там хранились одежда и припасы, и всё это должно было быть защищено от воров, но принцип тот же - хорошая сквозная вентиляция.
В более блестящем исполнении принцип вентиляции использовался в постройках норманнов в Италии, есть целое направление арабско-норманнской архитектуры, существующей только на Сицилии, и работающей с микроклиматом построек. До наших дней дожил замок Циза, который до сих пор приводит архитекторов, называющих его футуристическим чудом и био-климатической машиной, в экстаз. Вообще-то, таких параллелепипедов норманны наваяли сотнями по всей Англии, причем в ударном темпе, так что если замок и футуристичен, то только как результат массовой продукции во времена, подобных возможностей, на первый взгляд, не предоставлявшие. Так что причина восторгов специалистов кроется, по-видимому, именно в том, что замок был комплексным устройством с продуманной системой вентиляции.
Понятно, что пару раз замок апгрейдили - в первый раз, в XIV веке, украсили зубчиками, в процессе чего снесли частично надпись на арабском языке, которая украшала крышу. Во второй раз, с замком поработали основательнее, прорубив дополнительные окна, сделав внутри большую лестницу, и изменив планировку комнат. А потом запечатали достижения, прилепив над парадным входом эмблему со львами. Было это в XVII веке. Но всё предпринятое не смогло испортить построенное, к счастью.
Вообще, принцип был прост и проверен временем. Рискну сказать, что главным элементом был морской бриз, который учли, обратив главный фасад на северо-восток. Плюс к этому, перед тем же фасадом сделали сеть фонтанов, которые не только украшают вид, но и увлажняют и охлаждают воздух. Бриз проходил через фонтаны, охлаждался, и охлаждал центральный фонтан. Когда дом нагревался, холодный воздух поднимался вверз, подхватывался трубами, которые тоже нагревались солнцем, и начиналось множество мини-циркуляций.
Вообще-то, изначально там был сад, а в большой бассейн стекала вода с внутренних фонтанов, и там водились красивые рыбки. Не знаю, почему сейчас всё сиротливо присыпано песочком. Как понимаю, фонтан имеется и внутри здания, в холле. Циркуляцию воздуха обеспечивали вентиляционные трубы, а сверху, кроме толстых блоков крыши, здание охлаждалось влажными тентами, подвешенными под потолком верхних этажей.
Вентиляционные трубы
Мне, как северянке, трудно преодолеть подозрительное отношение к идее охлаждения воздуха мокрыми простынями (что может быть противнее запаха мокрой тряпки на кухнях питерских коммуналок, скажем?), но в древнем Египте этот метод применялся вовсю. Правда, там они развешивали влажные циновки. По периметру расставлялись чаши с водой, которая, испаряясь, охлаждала воздух. Говорят, что если поставить чашу с водой перед современным вентилятором, то воздух, который он гоняет, тоже будет охлаждаться. Ну, лично я практиковала располагать перед вентилятором большие пластиковые бутыли, на 2/3 наполненные водой и замороженные в морозильнике, в раскаленных квартирах пациентов нашей службы, и это реально облегчало им ночной сон.
В жарких и влажных странах популярны такие вот ажурные решетки, называющиеся Jali или Jaali, которые как бы продавливают воздух сквозь отверстия, увеличивая его скорость и создавая охлаждающий эффект. Ну и сквозняк, несомненно, этот эффект усилит.
Более того, в солнечных и жарких странах все двери, балконы, окна как бы "утоплены" в углубления в зданиях, и окна зачастую снабжены ставнями или маркизами, не впускающими солнце нагревать комнаты. Увы, массовое строительство наших дней эту архитектурную разумность полностью проигнорировало, поэтому мы имеем летом то, что имеем - раскаленные до опасных температур жилища, в которых можно выжить в летнюю жару только при наличии сплита.
А ещё на Ближнем Востоке давным-давно умели строить ветроуловители, которые умели захватывать и циркулировать потоки воздуха.
Лучше всего бороться с летним зноем получалось у древних римлян, которые просто-напросто пропускали воду из акведуков через трубы в стенах зданий. Скорее всего, это приводило к образованию плесени в зимние месяцы, но тогда люди не были склонны проводить время в четырех стенах в принципе.
Что подводит нас к принципу охлаждения конкретного человеческого тела вместо охлаждения жилища. В принципе, в этом отношении мало что изменилось. Лучше всего охлаждаться в жаркий день в прохладной воде, и носить одежду из ткани, впитывающей пот. В Средние века для этой цели лучше всего подходил лен, из которого и делалось нижнее белье и подкладка верхней одежды.
Зонтики употреблялись для защиты от солнца с античных времен, так же как и крытые повозки и головные уборы с головными платками, позволяющие защищать голову, лицо и шею от перегрева, и впитывать пот. Кстати, встречала я одно утверждение, с которым мне трудно согласиться - что большие декольте у дам были средством охладиться.
Конечно, одно дело - обмахиваться веером в тенечке, но по результатам работы этим летом в жару, могу заверить: текущий струйкой по шее и этому самому декольте (хоть и небольшому) пот - удовольствие гораздо ниже среднего. На уровне ужас-гадость. Не зря когда-то ковбои в знойных прериях повязывали головные платки под шляпы и шейные платки под рубахи.
Разумеется, цену льду в жару в античные времена уже знали. Китайцы уже в эпоху Чжоу начали заготовки льда в холодные месяцы, чтобы потихоньку пользоваться им летом, охлаждая питье. А это 1046-256 до нашей эры! Если точнее, то сам по себе лед добывали уже 3000 лет назад, а в период Чжоу при императорском дворе уже был чиновник, отвечавший за изготовление холодных напитков.
Во времена империи Тан (618 — 907) лед уже продавали на улицах, а потом кто-то изобрел способ побить конкурентов, и стал продавать подслащенный лед! И во времена империи Сун (960–1279) китайцы придумали молочные коктейли из сока, молока и льда. Так что когда венецианцы добрались до императорского двора Китая (а это было во времена империи Юань (1271 - 1368), они уже ознакомились с мороженым, рецепт которого то ли был украден, то ли получен и увезен в Венецию, где держался в секрете 300 лет, а потом был продан французам. Так это или нет, но так рассказывают китайцы. А хранить вкуснятину можно было в таких вот портативных морозильничках, где внешний контейнер содержал лед, а внутренний - собственно продукт.
Что касается одежд китайцев, то они были вполне учитывающими местные климатические условия. Как и во всем мире. Но вот одна уникальная особенность в Китае была - их изголовья. Они были фарфоровыми или даже яшмовыми у высшей аристократии. Логика понятна: человек испаряет тепло через голову. Холодное и гладкое изголовье должно голову охлаждать. Но вот на практическом уровне - как было возможно спать с камнем под головой? Не знаю.
А ещё во времена династии Тан китайцы научились создавать "холодные комнаты", которые можно считать древним эквивалентом нашим кондиционированным комнатам. Дом строился на берегу речки или ручья, течение которого приводило в движение лопасти большого вентилятора, охлаждавшего воздух. Или, в качестве альтернативы, поднимало воду так, чтобы она разбрызгивалась по крыше и каплями стекала вниз, охлаждая воздух.
Но, естественно, большая часть населения Китая ничего подобного позволить себе просто не могла. Поэтому у них были методы хранения в холоде и охлаждения попроще. То, что было необходимо хранить холодным, подвешивалось над поверхностью воды в колодце. Там, где это было возможно, колодец выкапывался во внутреннем дворе, а то и прямо дома, на кухне. Чтобы создать между телом и поверхностью пола или спального возвышения воздушный зазор, люди спали на циновках, и подкладывали под головы плетеные изголовья.
Обычный для Генри VII период скорби в годовщину смерти его жены, чуть было не убил короля в феврале 1507 года. Подхваченная им в начале года ангина была сама по себе опасна для астматика с туберкулезом, но подавленное состояние на этом фоне сделало свое дело, и теперь король лежал в палатах в Вестминстере, неспособный есть и пить, и еле могущий дышать. К середине марта ситуация выглядела совсем скверно – король явно умирал. Тем не менее, вакуума власти не случилось благодаря леди Маргарет Бьюфорт. Уже несколько лет как она покинула Колливестон, перебравшись в Хатфилд, откуда и до ее лондонского дворца в Колдхарбор, и до королевского дворца на берегу Темзы можно было добраться за сутки.
Lady Margaret Beaufort
читать дальшеЛеди Маргарет привезла с собой в королевский дворец не только чувство уверенности, что все находится под контролем, но и своих людей, которые на практическом уровне держали всё под контролем. Жалование личной прислуге короля она выплачивала исключительно рядом с постелью больного сына. Во-первых, она хотела приучить людей к ситуации, во-вторых, хотела, чтобы король до последнего вздоха знал, что происходит вокруг, и, наконец, именно в такие моменты она могла бы «унюхать» своим почти сверхъестественным чутьем на измену изменения в атмосфере придворной жизни.
Во всяком случае, леди Маргарет заранее озаботилась, чтобы в случае смерти ее сына, все ритуалы перехода власти к внуку прошли бы гладко и достойно. Было заказано огромное количество черного материала на сумму выше 57 фунтов, было заказано срочное составление ритуальных инструкций Томасу Ризли, геральду ордену Подвязки, было послано за личным исповедником леди Маргарет, Джоном Фишером, в Рочестер, где он был епископом, и был вызван старейший и заслуженнейший соратник Генри VII, граф Оксфорд.
Джон де Вер, которому на этот момент было уже 65 лет, жил в последние годы почти безвылазно в своих поместьях в Восточной Англии, и с королем виделся во время ежегодных королевских прогрессов. Где-то в этот период де Вер овдовел (интересно, что всё это время он был женат на сестре Уорвика-Кингмейкера, и второй женой взял потом женщину из семьи Скропов), да и вообще он не был активен в политике в 1500-х, но в момент возможного кризиса был бы незаменим – и как комендант Тауэра, и как самый талантливый военачальник короля, и как человек, имеющий огромный авторитет при дворе. Сам король озаботился об оплате 7209 месс за свою душу, отдав двум своим капелланам соответствующие распоряжения. Одним из этих капелланов был Томас Волси, которого королю порекомендовал не кто иной, как уже упоминавшийся здесь Ричард Нанфан, лейтенант-депутат Кале.
Королевское завещание было составлено 19 марта (оно, впрочем, было далеко не первым), и к 12 ранее перечисленным душеприказчикам были добавлены ещё двое – Дадли и Эмпсон. Впрочем, к тому времени в личных покоях короля уже служили люди Эмпсона и Дадли – Уильям Смит, Роджер Лаптон, и Хью Дэнис. Смит числился как паж королевского гардероба, но фактически был контроллером при королевском совете. Лаптон был провостом Итона и заведовал раздачей королевской милостыни. Дэнис числился пажом «стула» (того самого) короля, но вообще-то управлял тайными королевскими палатами и потоками финансов, и был одним из владельцев Грейс-Инн, «приватизированного» им с тремя компаньонами несколько лет назад. Это было очень интересным приобретением, потому что, вообще-то, Грейс-Инн был одним из 4 иннов, объединяющих всех королевских судебных чиновников. Вторым владельцем был Роджер Лаптон.
Как известно, вопреки всем прогнозам Генри VII в 1507 году оклемался, и 31 марта уже принимал в своих личных палатах испанского посла де Пуэблу. Тем не менее, кое-что после этого изменилось. Как минимум, Эмпсон и Дадли стали сотрудничать гораздо более тесно чем раньше – оба они теперь входили в круг немногих избранных, вхожих в палаты короля без ограничений, и оба были по этому поводу страстно ненавидимы при дворе. Да, за этой ненавистью была зависть, но не только. Власть развращает, и Эдмунд Дадли в 1507 году уже не был тем влюбленным в хитросплетения законодательства молодым человеком, который обратил на себя, своим интеллектом и познаниями, внимание короля. Конечно, могло быть и так, что он просто делегировал реальную власть над реальными людьми своим ставленникам, а сам по уши зарылся в дорогие его сердцу архивы и учетные книги. Тем не менее, ответственность за происходившее с него это не снимает – надо было думать, давая власть таким типам как Комби.
Вообще, Лондон того времени отлично охарактеризовал Томас Мор, в своем письме Джону Колету: город зорких глаз, серебряных языков, и еле сдерживаемой жестокости. Томас Пенн, ссылаясь на статью Марка Горовца от 1982 года «Richard Empson, minister of Henry VII», рассказывает историю богатого и уважаемого галантерейщика Томаса Санниффа из Лондона. Он был обвинен в том, что убил своего новорожденного ребенка, и выбросил труп в реку. То есть, сначала начали интенсивно циркулировать сплетни, а потом последовало и обвинение. Обвинительницей выступила проститутка Алис Дампстон, и речь шла о ее ребенке. Дампстон, в свою очередь, была заключенной «Птичьего двора» - собственной, так сказать, тюрьмы Джона Комби. Горовец (и Пенн, соответственно) указывают, что и слухи, и обвинение начались с абсолютно не имеющей за собой правды инициативы Джона Комби, просто с целью выжать из галантерейщика 500 фунтов в качестве штрафа за убийство.
Признаться, я не в курсе, с какого перепуга и в какой период убийц перестали приговаривать к смерти, а стали штрафовать. Очевидно, именно во времена царствования Генри VII? Потому что позже, при Генри VIII, и раньше, при Эдварде IV, убийц казнили. Ничего не могу сказать о том, как рассматривались дела при Ричарде III, но не вижу, почему бы он отступил от привычной всем системы наказаний, учитывая его прошлую должность высшего коннетабля Англии.
В любом случае, Санниффа арестовали и привели к Эмпсону на суд. Эмпсон то ли не стал разбираться, то ли был в сговоре с Комби, но он-то и присудил штраф в 500 фунтов. Саннифф наотрез отказался платить штраф, утверждая, что обвинение ложно и фальшиво, и требуя суда. За ослушание его заключили в тюрьму Флит, но он и там стоял на своем, и всё это продолжалось добрых шесть недель. В общем-то, грубо давить на уважаемого гражданина Лондона, имеющего репутацию человека приличного, не осмелился даже Комби, который не ожидал, что галантерейщик проявит подобную храбрость. Поэтому Комби пошел на хитрость.
Санниффа отвезли в Гринвич, где находился король, и Комби оставил его под стражей, отправившись разыскивать Дадли. Когда он вернулся вместе с Дадли, то сказал ему: «Саннифф, или ты соглашаешься с королем, или отправляешься в Тауэр». Совершенно не известно, заметьте, каким образом дело было представлено Дадли. Тот вполне мог всё время считать, что имеет дело с убийцей ребенка. Саннифф платить штраф отказался, заявив, что он ни в чем не повинен. Дадли его слушать не стал, а Комби увез обратно в Лондон, где, конечно, в Тауэр тащить человека по такому обвинению и такому отсутствию доказательств вины просто не посмел, а снова заключил Санниффа в своей тюрьме.
Поскольку упрямый галантерейщик продолжал настаивать на суде, суд он, в конце концов, получил, только вот генеральный прокурор Джеймс Хобарт запретил судьям выносить оправдательный приговор. Судьям это, видимо, сильно не понравилось, потому что они указали, что осудили Санниффа к заключению в Маршалси потому, что так велел Джеймс Хобарт. Приговор Санниффа не сломил, и он по-прежнему не соглашался платить. Тогда Дадли, Комби и Ричард Пейдж (впоследствии сэр Ричард Пейдж, придворный в царствование Генри VIII) вторглись к нему в дом, и забрали оттуда ценностей на всю сумму, причем оценивая их намного ниже реальной стоимости (но точно так же происходит подобная оценка и в наши дни).
Что ж, с Комби всё понятно – между небом и землей не было ничего, на что бы он ни пошел ради денег. Правда, в этом конкретном случае лично он не смог поиметь ничего, кроме, разве что, нескольких новых штрихов к своей пугающей репутации. Ну просчитался человек с выбором жертвы, которая вдруг оказалась принципиальной и смелой. Мог ли Дадли продолжать быть в уверенности, что имеет дело с имуществом исключительно наглого убийцы? Мог, конечно. Во всяком случае, после этого рейда он записал в учетную книгу, что долг с 500 фунтов взыскан с Санниффа в пользу короля. То есть, себе в карман он эти деньги не положил.
Тем не менее, атмосфера в Лондоне становилась всё более накаленной, и коррупция всё более наглой. Причем, на всё более высоких уровнях. Писались фальшивые доносы, создавались фальшивые улики, шли в ход запугивание и шантаж, сводились старые счеты. Томасу Мору, например, аукнулось его выступление на парламенте 1504 года. После какого-то заседания, лично Ричард Фокс увлек его в сторонку, и по-отечески предложил покаяться в злоумышлении против короля.
Мор испугался всерьез, и обратился к своему приятелю Ричарду Витфорду, который был и капелланом Фокса. Витфорд настоятельно посоветовал другу-юристу ни при каких обстоятельствах не вступать в дебаты с Фоксом или кем бы то ни было по данному предмету, и уж точно не каяться. Да, Мор выступил на парламенте против воли короля – но это было его легальным правом. Другое дело, если он заикнется, что провинился перед королем – в этом случае его ничто не спасет, его осудят в злоумышлении против короля.
Как известно, Мор не только последовал совету друга, но и вовсе покинул Англию осенью 1507 года, решив переждать лихие времена на университетской скамье Парижа. Не секрет, что Фокса он боялся чуть более чем, считая его злым духом за плечом больного короля. И был в это не одинок.
В процессе переброски шуточками по поводу еды, вспомнила, что в сентябре (праздник середины осени, 21 сентября) у всех чайнаманов будет шанс изощриться в приготовлении "лунных пирожных", они же мункейки. Хризантемовый чай заказан, формочки для пирожных тоже, фонарики уже имеются.
читать дальшеНо вот готовить эти лунные пирожные очень заморочно, по-моему. Хотя я их в любом случае рекомендую сильно адаптированными к личным вкусам, а то имела как-то счастье получить от знакомой китаянки коробку этих пирожных в подарок. По-моему, эту преснятину сладковатую есть было совершенно невозможно. Хотя коробка просто невероятно красивая, и до сих пор ее использую для хранения печенья. Но заморочность готовки лунных пирожных ещё и в том, что формочки, как понимаю, используются вовсе не для их выпечки, а для придания формы и оттиска. А пекут их потом обычным образом, на бумаге для выпечки.
И ингредиенты... Что такое, например, инвертный сироп? Оказывается - просто-напросто патока, или мед, или кленовый сироп. Так бы и писали в рецептах, но фигвам, все пишут инвееееертый. Или какая такая щелочная вода? Да элементарно: кромсаешь лимон, заливаешь 2 литрами воды, всыпаешь чайную ложку соли, и оставляешь настаиваться на ночь. Не знаю, правда, зачем мне 2 литра щелочной воды, если для рецепта нужна половина чайной ложки, но, может, ею ложки можно чистить или мойку, или ещё что.
А потом меня осенило, что можно поискать какую-нибудь экзотику рядом. И пошла я искать азиатские маркеты с интернет-магазинами, которые есть в Финляндии. Выяснилось, что за последние 20 лет, в течение которых я в этнических магазинах Хельсинки не бывала, никакого прогресса там не случилось. Интернет-магазин освоил мало кто из продавцов, и там, где он есть, можно скорее испугаться названий в ассортименте, чем захотеть вкусняшку. Хорошо, что у меня нервная система натренирована описаниями продукции на алиэкспрессе, но все же, но все же... Китайский супермаркет предлагает, например, следующее:
- Черепаха со вкусом кофе 2 стакана 360г - Травяной сок со вкусом кофе - DODO Рыбный торт с тофт 200г - Шарики из свиных сердечек Zhengdian 360г - Шарики из говяжьего сухожилия 500г - Замороженные шары Таро - Апельсиновый желе удачи - Мороженое из старого йогурта может впитать ледяной манго - Куриное сердце без сердечника - Lianfeng Brand Сушеные овощи с плесенью - Алмазный порошок для водяных мельниц 400г - Натуральная кожа медузы 1кг
А лапша и рис у них в рубрике "Галантерея", вместе с квашеной капустой.
Лето 1506 года стало знаменательным для английских дел ещё в одном аспекте. Именно тогда среди населения королевства начались брожения против ставленников короля – Эмпсона и Дадли. Недовольство начало поднимать голову, несомненно, после назначения беспрецедентно молодого Эдмунда Дадли председателем королевского совета, членом которого он стал всего два года назад. К тому же, Дадли по-прежнему был всего лишь эсквайром, тогда как обычно должность председателя королевского совета занимало клерикальное лицо высшего ранга. Разумеется, многие члены королевского совета были оскорблены до глубины души подобным возвышением, да и в пабах это было темой для разговоров.
"Адам и Ева", один из старейших пабов Англии. Норич, возле Бишопгейт
читать дальшеВообще, относительно Эмпсона и Дадли в поверхностных обзорах написано много ерунды, которой не стоит верить. Да, современники обошлись с ними скверно, и у обоих была скверная репутация, но в значительной степени за этой репутацией стоит не что иное, как чисто человеческие чувства – зависть и злость. И если Эмпсон действительно с наслаждением пользовался всеми бонусами своего взлета, выбешивая своим роскошным стилем окружающих, то Дадли вызывал ненависть скорее социальную.
Останься он юристом уровня где-то максимум шерифа Лондона, его бы безмерно уважали за бесспорный профессионализм. Но Дадли был поднят королем намного выше границ своего социального класса, и именно этого ему не простили – вопреки логике, в классовом обществе каждая ступенька полна собой и своими исторически сложившимися границами, пересечение которых рассматривается людьми как нечто в высшей степени неприличное.
В общем, Эмпсон и Дадли к 1506 году вовсю орудовали во имя благосостояния короля и королевства, не забывая о себе. Надо сказать, что и они, и ещё несколько официальных лиц, заменили в системе всего лишь одного человека – умершего в 1503 году сэра Реджинальда Брэя, который, к слову, тоже не родился сэром. Брэй был гением, разумеется, но он также хорошо понимал менталитет окружающих. Например, он категорически не принимал никаких подношений, чтобы не дать пищи для подозрений в справедливости своих решений. Его можно было угостить хорошим обедом и выпивкой, но взяток он не брал. Брэй вообще предпочитал создавать для решений своих задач лоббирующие сети, принимая во внимание уже сложившуюся культуру отношений. Дадли и Эмпсон же просто продавливали решения в пользу короля при помощи права и закона, и это не нравилось никому.
Говорят, что короля играет свита, но в случае Генри VII вполне можно сказать, что каков король, такова и свита. Скажем так, что социально этот король никому «добрым куманьком» не представлялся. У него была вполне определенная задача изменить общество согласно задумке архиепископа Джона Мортона, так, чтобы трагедии Войн Роз просто не могли повториться. Для этого работал дни и ночи, благодарно привечая всех талантливых единомышленников, которые попадались ему на пути. Что касается социальной стороны жизни этого короля, то она его, похоже, не заботила. У него были единомышленники и уважение подданных, круто замешанное на страхе. Из той же породы были Эмпсон и Дадли.
Дадли, к примеру, был создан из той же горючей смеси высокого интеллекта и взрывного характера, что и Генри VII. И вел себя соответственно, выполняя ту задачу, которая была поставлена перед ним: умножал доходы короля, продавая должности, опекунства, лицензии на брак с вдовами главных арендаторов, а также пардоны за государственную измену, соблазнение, убийство, бунт, незаконный рекрутинг и прочие неприглядные преступления. Замечу и подчеркну, что Дадли никогда и ничего не делал без авторизации своих действий королем. Менее чем за четыре года, он собрал для Генри VII в деньгах и бондах астрономическую сумму в £219,316 6s. 11d. Вряд ли пассионарный по натуре Дадли брал взятки, но он несомненно использовал вовсю подворачивающиеся ему возможности нажиться, потому что этот скромный сквайр к концу жизни имел недвижимость в шестнадцати графствах. И да, Дадли боялись и ненавидели за то, что этот «выскочка» позволял себе трясти за шкирку старую титулованную аристократию. Ненавидели даже те, кто никаким образом к аристократии приближен не был и в роли последнего слуги в хозяйстве.
Что касается Эмпсона, то этот старый волк был активен ещё во времена Энтони Вудвилла, будучи уже тогда генерал-прокурором. И поскольку Ричард III, постаравшийся оставить на местах администрацию брата, его с должности уволил, можно не сомневаться, что Эмпсон был повинен в коррупции в масштабах, превышающих допустимое. Тем не менее, Генри VII Эмпсону доверял абсолютно, так что можно, опять же, не сомневаться, что интересы этого короля он соблюдал абсолютно. Другое дело, что люди, вынужденные платить за различные упущения и провинности, отнюдь не были склонны обвинять в своих бедах собственную глупость или лень, они винили и ненавидели тех, кто заставлял их за эти промахи платить, возмещая тем самым нанесенный королевству убыток.
Говоря о Дадли и Эмпсоне, нельзя не упомянуть их помощников. Генри Тофт, например, работал с денежными рынками Лондона. Надо сказать, что даже по масштабам того времени, эти рынки были самым коррумпированным местом в королевстве, причем в коррупции участвовали все, кто мог – от последнего брокера до мэра. Тофту удалось в 1496 году привлечь к суду и оштрафовать на 2 763 фунта именно мэра, Уильяма Кейпела, за финансовые нарушения. Но если вы думаете, что лондонцы почувствовали к Тофту благодарность за такую принципиальность, так нет – это Тофт получил в Лондоне репутацию человека, которого надо избегать любой ценой.
В свою очередь, Тофт в те же 1490-е прихватил на рэкете сыночка главы генуэзского банкирского дома Гримальди, и, заметив у молодого человека странный талант вызывать людей на откровенность, простил ему грешки, завербовав к себе на службу. Странным этот талант был в том смысле, что Джиованни Баттиста (Джон Баптист) Гримальди был внешне типом, к себе не располагающим – он страдал рожистым воспалением кожи, которое делало его лицо буквально бесформенным. Тем не менее, он чувствовал себя в обществе ксенофобов-англичан как рыба в воде, настолько, что не имея никакой официальной должности, совершенно свободно рылся в бумагах вестминстерских отделов казначейства, и наблюдая за сбором долгов буквально сидя рядом с клерками. Возможно, конечно, что его считали местным дурачком, и поэтому он пользовался такими свободами, но дурачком Гримальди отнюдь не был.
Другой помощник Дадли, Джон Камби, был членом гильдии бакалейщиков, сержантом при шерифе Лондона и… хозяином публичного дома в районе «красных фонарей» у Темзы. В этом плане стоит помнить, что самое большое количество публичных домов принадлежало епископу Винчестерскому и советнику короля, Ричарду Фоксу, но его бордели все-таки располагались за пределами Сити, в Саутварке. А вот Камби держал свою коммерцию в самом городу, где, как обоснованно считали его жители, после темноты было опасно оказаться на улице. Так что Камби был богат, умел блюсти свои интересы, и в городе не происходило ничего, о чем он не знал бы через своих людей.
И вот Камби-то был поднят Дадли на должность весовщика шерсти в таможенном порту Лондона. Возможно потому, что с этой задачей дюжинный чиновник просто не справился бы, уж слишком «горячей» была эта должность. Более того, Камби сделали начальником одной из двух муниципальных лондонских тюрем, носившей название «Птичий двор». Там содержались в то время как лица «непристойного поведения» (то есть, занимающиеся независимой проституцией), так и должники невеликих рангов – так, всякая мелочь собственно. Скандальность назначения Камби была, скорее, даже не том, что он сам был хозяином борделя, а в том, что он был человеком Дадли, а Дадли служил королю. Лондон же считал, что у него есть права независимо регулировать свои проблемы через выборных шерифов.
Что касается самого короля, то награждая Дадли и Эмпсона, он не обходил милостями и поручениями ни Гримальди, ни Камби, ни Тофта.
Сначала - "цвяточки", которые цветут не благодаря уходу, а вопреки неуходу.
читать дальшеА вообще, в этом году всё отцвело с бешеной скоростью, я и не заметила. Но кусты и деревья зелененькие, а в Хельсинки - настоящий листопад от сухости. Что ни говори, а у глиноземов есть свои достоинства.
И ещё у нас асфальт укладывают. Рабочие - как черти в аду. В такой атмосфэээре при такой жаре! Заодно видно, как быстро отрастают наши ивы, которые были в прошлом году весной обрезаны для омоложения.
Теперь - почему ура: а я говорила им, что одного дня мне не хватит очухаться после четырех рабочих. Понимаю, работать некому, по всей стране работать некому - больницы закрывают. Но это не значит, что надо ещё оставшихся на работе доводить до срыва. Ладно, договорилась на допвыходной, потому что мне начальство (не от большого ума) запланировало снова четыре рабочих-один выходной-три рабочих-один выходной-четыре рабочих. Я выторговала там, где было три рабочих, этот допвыходной, чтобы выйти на четыре рабочих после двух дней отдыха. Но организм не выдержал предыдущего однодневного отдыха после 4 рабочих. Температура, скачок в CRP до 80. Ну, поскольку все равно надо было идти к врачу за антибиотиком (такое CRP сбивается только антибиотиком), решила заодно один давно мучавший меня вопрос, и взяла больничный на 5 дней.
Честно говоря, я начала антибиотик (остался с декабря) ещё вчера вечером, когда поняла, что начинается общее воспаление, и работать завтра могла бы. В среду же работала, хотя было уже очень плохо. Усталость, боль в сигме, и совершенно отключенная голова! Работала чисто на автомате, благо работы было не убийственно много. Да и сегодня ещё... Полезла в сумку, чтобы достать карточку социального страхования, и не нахожу кошелек. Искала минут 10, всё перерыла - нет. Звоню мужу домой, чтобы он посмотрел в прихожей и в рабочей сумке, но муж не дома. Причем, понимаю, что у меня вообще нет никаких воспоминаний о том, где я этот кошелек доставала вчера. Кое-как вспомнила, что в аптеке, но вот зачем я была в аптеке - бланко, так и не вспомнила. Сейчас осенило, что градусники покупала. В общем, кошелек был всё время в той сумке, которая была со мной. В другом отделении. Причем, я уверена, что проверяла это отделение. Поэтому и решила, что пошло оно всё нафиг, буду болеть дома, со вкусом.
Начальство явно не обрадовалось. Но это уже не моя проблема Я честно предупреждала, что переутомляюсь теперь легко, а когда я переутомляюсь, то проявиться это может в любой странной форме.
Зато теперь - дома 4 "рабочих" дня, начиная с завтрашнего, плюс два законных выходных - почти маленький отпуск. А в сентябре возьму настоящий отпуск на 2 недели.
Который день в избранное не могу попасть - знаменитая ошибка 404. Причем, ко мне-то попадают, то есть проблема не у всех. И ооооочень медленная навигация.
Летом 1506 года папа Юлиус II опубликовал очередной призыв к крестовому походу против Оттоманской империи. Ничего нового кроме того, что на этот раз он целился не столько в империю, сколько в Венецию. И начал он с того, что 17 мая опубликовал прокламацию против нелегальных поставок квасцов, использующихся в красильной промышленности, в Европу. Под угрозой анафемы, папа приказал всем христианским правителям и их подданным не иметь дела с поставками квасцов не из папских копей, поскольку предполагалось, что доходы от продажи папских квасцов идут именно на подготовку крестового похода.
Папа Юлиус II
читать дальшеОдной лишь прокламацией и угрозой папа не ограничился. Его представители посетили все банкирские дома Европы, доставив распоряжение папы с сопроводительным письмом лично главам этих домов. Разумеется, в письме были подобающие для папского послания напоминания о душе, но вообще-то это они были просто предостережениями против попыток проигнорировать папскую прокламацию, сочтя ее очередным сотрясением воздуха. «Я слежу лично за тобой», именно так следовало понимать визит представителя Святейшего престола, и именно так эти визиты были поняты.
Вообще-то, как демонстрирует история, папские интердикты были так себе оружием, в чем тому же Юлиусу II вскоре придется убедиться. Но сделать непристойный жест в сторону потуг Святейшего престола могло позволить себе королевство в целом, а не отдельный банкирский дом, оперирующий в мире коммерческой конкуренции. Именно поэтому папа озаботился приложить к доставляемым прокламациям не только письмо, но и лист с именами дилеров квасцов, отношения с которыми были бы «источником тлетворного влияния на души верующих». В этом списке были, например, шкипер Николас Уоринг (месть за упущенный Sovereign), глава банкирского дома Фресбальди Жироламо Фрескобальди, и брокер Лодовико делла Фава, что можно было считать оскалом уже лично в сторону его величества Генри VII.
Скульптурный бюст Генри VII работы Пьетро Торриджано
В Нидерландах прокламация папы произвела впечатление сильное. Маргарет Савойская, которая сидела там регентом, даже срочно собрала совет для обсуждения ситуации. В Лондоне же реакции не случилось вообще. Генри VII отнюдь не собирался отказываться от наживы, и играть на руку папе в его итальянских войнушках и выпадах против Венеции. Папа ощутил некоторое беспокойство, и отправил комиссионера Пьетро Гриффо лично к королю, с напоминанием о христианском долге, но и это не возымело никакого эффекта. Дело в том, что Генри VII вовремя вложился в финансирование ордена св. Иоанна Иерусалимского, и теперь носил редчайший титул покровителя и защитника рыцарского гарнизона на Родосе. Таким образом укусить его обвинениями в манкировании долга христианина и усомниться в его поддержке идеи крестового похода было невозможно, но вот помогать амбициям папы он не собирался.
Поэтому, пока папа воевал в Италии осенью 1506 года силами швейцарских наемников (именно этот папа, к слову, учредил в качестве своей охраны швейцарскую гвардию), Генри VII делал деньги на продаже груза квасцов стоимостью в 10 000 фунтов, из которых его величеству досталось 60%. Как обычно, он предоставил средство транспортировки – четырехмачтовую карраку Regent. Как обычно, его брокером выступил делла Фава, а банкиром – дом Фрескобальди. Эта сделка была зафиксирована в учетных книгах Эдмунда Дадли, и, как всегда, завизирована королевской подписью. И пусть Юлиус II повелел Пьетро Гриффо прибить выражение папского неудовольствия к двери каждой английской церкви, мимо которой Гриффо будет проезжать на пути в Дувр, в тех же учетных книгах Дадли осталась запись «папскому комиссионеру Питеру де Гриффо для лицензирования и таможни 1300 квинталов квасцов (квинтал приблизительно равен 50 кг) прибывших при посредничестве Лодовико делла Фава 433 фунта 6 шиллингов и 8 пенсов облигациями».
Вообще-то, деньги деньгами, но Генри VII, похоже, просто протестовал абсолютно персонально против активного вмешательства папства в европейскую политику вообще и его личную политику в частности. Ему совершенно не нравилась идея анти-венецианской коалиции, имевшей выспренное название Святая Лига (в будущем она все-таки состоится как Камбрейская Лига). Хотя, похоже, он унаследовал идею крестового похода силами Англии, Португалии и Испании от Ричарда III.
Кстати, неисповедимы пути Судьбы. Контактом Лодовико делла Фавы в Италии был флорентиец Джиованни Кавальканти, который когда-то начинал брокером у Фрескобальди, а разбогатев, стал меценатом, помимо основного и наилюбимейшего занятия – делать деньги и считать доходы. Это именно он дал совет своему знакомому, талантливому скульптору и профессиональному наемнику Пьетро Торриджано (Pietro Torrigiani ) попытать счастья при дворе Генри VII. В Италии Торриджано был обречен оставаться в тени Микеланджело, и, на мой взгляд, не потому, что Микеланджело был лучше (он не был), а потому что Микеланджело стал модным, сумев создать бренд самого себя. Впрочем, Торриджано всегда с удовольствием вспоминал, что характерной формой носа модный скульптор обязан знакомству с его, Торриджано, кулаком.
Св. Антоний, деревянная скульптура работы Пьетро Торриджано
В Англии Торриджано создал не только бюст приютившего его короля, но и знаменитое надгробье Генри VII и Элизабет Йоркской, да и много других изображений знакомых ему через делла Фаву торговцев и тех, чьи лица привлекали его внимание. Про Торриджано говорят, что он первым начал распространять стиль итальянского Ренессанса за пределами Италии, что, в общем-то, вполне подходило этому непоседе. Кто знает, как сложилась бы его судьба, останься он в Англии. Но он не смог, конечно, остановиться на достигнутом и застыть в развитии. Поэтому, в 1521 году Торриджано уехал в Севилью, а поскольку характер у него с годами ничуть не смягчился, там он в конце концов угодил в тюрьму, где и умер в 1528 году. Св. Иероним – именно из его севильского периода. Абсолютно «живая» скульптура. Но он экспериментировал там и в других стилях.
Продолжаю покупать кремы, ориентируясь чисто на красоту баночек. Вот, пожалуйста - "Кровь дракона", довольно интересной консистенции. Крем, кстати, хороший, с мощным лифтингом. Сфотографирован на фоне моих обалденных петуний.
Ну вот просто хи-хи-хи, не смотря на то, что сюжет сразу закручен в плане придворных и государственных интриг в детективной обработке. И наверняка это будет сериал, который смотреть не надоест (я пока 3 серии всего посмотрела), и уже знаю из отзывов, что тут не будет никаких любовных треугольников, то есть сюжет будет добротно и логически развиваться. И что в нем все умны, и злодеи, и герои. Но мамма мия с главной героиней, которая вваливается в сюжет с таким градусом наивности и полного незнания самых элементарных правил этикета, словно предыдущие 20 лет провела в пещере отшельника, а не в семье коронеров. Клянусь, достоверно такое сыграть могла только одна актриса на весь Чайнавуд, и они ее нашли. Абсолютно бесподобная девушка.
жара и работаТемпература стала ожидаемо зашкаливать за 30. При влажности 65%, хотя я не понимаю, откуда влажность - дождей не было. Поэтому 30 ощущается как 36. И в этом кошмаре надо работать, причем у большинства наших пациентов нет даже завалящегося вентилятора дома, не говоря об охладителях. При этом чувствуют себя вполне удовлетворительно, отправляли только одну бабку накачивать жидкостью, но эта-то как раз мобильная и шляющаяся по городу, хотя в голове - отсутствие всякого присутствия. Ну и высохла, у дементиков нет чувства жажды и чувства голода на определенной стадии.
А вот мы себя чувствуем хуже. Ну в самом деле, облизнешь губы - а они соленые. И по вискам и шее пот потоком, хотя казалось бы, что вся лишняя жидкость уже выпарилась. То есть, теперь выпаривается уже не лишняя. Ну, литра полтора воды за смену я выпиваю. У меня усталость от жары проявляется именно усталостью и чувством, что внутри меня - туго сжатая пружина, и если она распрямится, то полетят клочки по закоулочкам. Приходится тщательно контролировать свои реакции, потому что пациенты именно сейчас неимоверно БЕСЯТ. Не все, но 80%. Видимо, реакции повышенной раздражительности в жару обычна, потому что вчера на дорогах было наредкость много полиции.
Как я уже упоминала раньше, вокруг кормушки с королевскими милостями при дворе Генри VII шла беспощадная борьба, в которой никто не мог быть уверен, что его не потеснят. Именно в такой ситуации обнаружил себя уже упоминавшийся здесь (в связи с осадой папы Юлиуса II на предмет диспенсации для брака принца Гарри и Катарины Арагонской) кардинал Адриано Кастеллеси, которого в делах стал всё больше и больше заменять рекомендованный папой Сильвестро де Гигли. Кастеллеси некоторое время побесился, а потом взорвал бомбу, представив Ричарду Фоксу доказательства, что папская лицензия клерикальному дипломату Роберту Шербурну, делавшая того епископом Сен-Дэвидса, была поддельной. Фокс изучил лицензию и согласился, что да, это подделка. «Гигли – умелый фальсификатор», - победоносно усмехнулся Кастеллеси, который был с Фоксом в хороших отношениях.
St Davids Cathedral
читать дальшеРазумеется, Фокс доложил о случившемся королю, от чего его величество чуть удар не хватил. Если Гигли подделал один документ и это стало известно, то и прочие доставленные им документы теряли кредибильность. Это ничего, что сам Генри VII прятал козыри в обоих рукавах – секретный отказ принца Гарри жениться на Катарине Арагонской в одном, и диспенсацию на этот брак в другом. Но сам факт, что из-за свары между его собственными дипломатами важнейшие политические документы публично стали подозрительными – это выбешивало.
Естественно, первой реакцией короля было желание свернуть шею именно Кастеллеси, который заварил кашу явно из незамутненного желания надавать конкуренту по ушам, ославив его мошенником. И нет, ни о благе короля, ни вообще о том, к чему приведет его выпад, Кастеллеси не задумывался. А привел его выпад к тому, что два в своем роде столпа исполнительной власти в королевстве, Фокс и Ворхэм, решительно рассорились. Ворхэм, как архиепископ Кентерберийский, не мог и не хотел себе позволить выступить против Гигли, который был родичем самого папы Юлиуса II, который очень ревностно продвигал своих родных и близких если и не на теплые (временами они становились откровенно горячими), то на значимые позиции. Фокс же ставил на Кастеллеси, хотя тот именно в Риме был на данный момент бесполезен, потому что являлся ставленником предыдущего папы, Борджиа, которого нынешний папа ненавидел как чуму.
Тем не менее, Генри VII сдержал свое по-человечески понятное желание отпинать Кастеллеси, и даже решил, что всё к лучшему. Он вообще никогда не полагался на мнение или сведения, исходящие от одного человека. Возможно, два враждующих дипломата тоже могли бы ему пригодиться, хотя для того, чтобы извлечь пользу от этой вражды, королю было нужно слегка потроллить папу Юлиуса, с которым, вообще-то, подобные игры были небезопасны. Дело в том, что Юлиус II был из пап, видевших себя главной силой, управляющей Европой и делами европейских королей и герцогов. В этом отношении он слегка отличался от предыдущего папы Александра VI (не будем считать Пия III, который ничем не отличился за тот короткий срок, в течение которого он занимал Святейший престол). Александр VI был не столько заинтересован политикой как таковой, сколько старался превратить всё, до чего мог дотянуться, в империю Борджиа.
Юлиус II же, со своей стороны, имел более масштабные амбиции. И конкретно Генри VII он раздражал своим вмешательством в дела итальянских финансовых домов, с которыми английский король был давно в самых сердечных отношениях. Папа также куксился на Венецию, которая сделала себя мощнейшей торговой империей, и с которой, опять же, Генри VII вел свои дела, вмешательство в которые со стороны клерикальных властей были ему совсем не желательны.
Главным яблоком раздора между папской властью и властью Венеции был, конечно, вопрос о крестовом походе. Не секрет, что каждый такой поход укреплял власть пап. Не секрет также, что торговая империя Венеции отнюдь не жаждала тех последствий, к которым привели бы крестовый поход и война. Не говоря о том, что Юлиус II, имея на уме свои планы, деятельно хлопотал в сторону союза Габсбургов, Испании и Франции против Венеции, что мешало тонким политическим играм англичан. Были, впрочем, и менее субтильные конфликты – в 1505 году Юлиус II посулил любые индульгенции любому, кто перехватит английскую карраку Sovereign, с грузом и командой. Тогда дело закончилось ничем, у папы просто не было ресурсов справиться с англичанами, но раздраженный, хотя и вежливый обмен посланиями между Юлиусом II и Генри VII состоялся.
В общем, выходка Кастеллеси вполне могла быть использована в большой политике, если учесть, что кардинал был когда-то личным секретарем Александра VI, и в этом качестве имел хорошие связи в Венеции, которая тогда была союзником Борджиа. Как минимум, король теперь имел удовольствие наблюдать за образованием двух враждебных друг другу фракций при своем дворе, одна из которых образовалась вокруг Ворхэма, Гигли и, таким образом, была про-папской. Другая, условно про-английская, фракция сплотилась вокруг Фокса и Кастеллеси. На фракции разбилась и академическая братия. Сидевший в Англии с 1502 года Полидор Вергил был человеком Кастеллеси, и, с помощью своего покровителя, благоденствовал и преуспевал.
Эразмус, со своей стороны, вольно или невольно оказался в лагере Гигли – по двум причинам. Во-первых, Андреа Аммонио, к которому философ проникся симпатией, обретался в хозяйстве Гигли. Во-вторых, Вергилу Эразмус завидовал до такой степени, что обвинил того заглазно в плагиате – дескать, Вергил украл его идею сборника античных эпиграмм. На самом деле, Вергил свою книгу выпустил до того, как это сделал Эразмус, так что вопрос об отцовстве идеи остается открытым. Но немаловажным фактором для Эразмуса было и то, что Вергил, в свою очередь, ревниво следил за быстрой карьерой Аммонио.
За этой же карьерой пристально присматривал ещё один очень интересный персонаж – «латинский» секретарь короля Пьетро Кармелиано. Вообще, Кармелиано обычно курсировал в более глубоких водах, чем придворная политика. Его ролью были отношения лично между английским королем и дожами Венеции. Собственно, в этой роли он был уже при Ричарде III, но его не очень интересовало имя работодателя. Главное, чтобы тот был королем и платил. Поэтому он продолжал свою работу и при Генри VII, причем оставался настолько в тени, что придворные вряд ли его замечали вообще. Значимость Кармелиано могли оценить только итальянцы, то есть Кастеллеси, Гигли и Аммонио. И вот именно быстрое продвижение Аммонио и обеспокоило Кармелиано. В конце концов, незаменимых людей не бывает, и Кармелиано подозревал, что Аммонио нацелился на его должность.
И тут становится забавно или печально наблюдать за попытками Эразмуса, относящегося, в принципе, с полной индифферентностью к политике, получить деньги и славу в политически сложной ситуации. Дело в том, что философ прибыл в Англию просто-напросто не в тот момент. Свои первые Диалоги он отправил в качестве новогоднего подарка епископу Фоксу. Но придворные высоких рангов всю весну были заняты делами с Филиппом Бургундским и графом Саффолком, и никакой реакции на свой подарок Эразмус не получил. Занят был и Монтжой, через которого философ мог бы передать весточку принцу Гарри, который был так заинтересован в предыдущий визит Эразмуса. Но и сам принц был настолько увлечен Филиппом, что до всего прочего ему не было дела. Тогда Эразмус направился к архиепископу Вархэму, но ему дали понять, что придется выбирать между лагерем Вархэма и лагерем Фокса, и что двурушничества архиепископ не потерпит.
Только Эразмус не был бы Эразмусом, если бы не продолжил попытки, пытаясь буквально подкупить Кармелиано, куря ему фимиам, и не ехидничал бы одновременно по поводу королевского секретаря в компании с Гигли и Аммонио. Мишенью для их насмешек стала «безжизненная латынь» Кармелиано. Вероятно, ученым не пришла в голову простая мысль, что латынь Кармелиано не имела ни малейшего значения для того, чем он на самом деле занимался. И, естественно, они либо искренне не знали, либо в своем высокомерии просмотрели тот факт, что обо всех приватных разговорах значительных и не очень иностранцев при дворе становилось известно практически мгновенно.
В общем, когда Саффолка надежно упрятали в Тауэр, а Филипп, наконец, отплыл навстречу своей судьбе, у короля появилось, чем себя развлечь, когда он просматривал рапорты о грызне в академических кругах пригретых им иностранцев. Впрочем, развлечение развлечением, но у Генри VII на уме был совершенно серьезный проект. И, оценив поведение всех сторон, он поручил написание истории своего королевства Полидору Вергилу.
О качестве и ученой беспристрастности Anglica Historia можно спорить бесконечно, как и о том, был ли иностранец Вергил подходящим человеком для того, что писать историю чужой ему культуры. Тем не менее, совершенно бесспорно то, что работа Вергила стала первой научной работой по истории Англии, до него в количестве ходили только истории легендарные. И длилась эта работа долго. Частично потому, что он действительно пытался докопаться до истин под точками зрений англичан, валлийцев, шотландцев и ирландцев, и частично – из-за политического прессинга времен царствования Генри VIII, во времена которого Вергил даже угодил в тюрьму (откуда вскоре был освобожден).
Разумеется, будучи до мозга костей человеком своего времени, Вергил английских историков-летописцев прошлых столетий не пощадил, что побудило его современников-англичан охарактеризовать Вергила как "that most rascall dogge knave in the worlde", "he had the randsackings of all the Englishe lybraryes, and when he had extracted what he pleased he burnt those famous velome manuscripts, and made himself father to other mens workes". Мог ли ученый действительно опуститься до уничтожения старинных манускриптов и плагиата чужих работ? Думаю, что да, если принять во внимание описанную здесь атмосферу беспощадного соперничества не на жизнь, а насмерть в академических кругах. Вергил вполне мог сделать всё возможное, чтобы уничтожить источники, которые могли бы потом быть использованы его оппонентами.
Впрочем, все эти битвы вокруг Anglica Historia развернулись уже в следующем царствовании, а пока выбор короля страшно разочаровал ученых, находящихся под крылом Гигли. Эразмусу, впрочем, повезло – его нанял итальянский торговец для обучения своих сыновей и сопровождения их в Италию. А вот Аммонио впал в депрессию (к великой радости многих), усугубленную тем, что его кумир покинул Англию. Впрочем, и король развлекался недолго. Очередной приступ деятельности папы Юлиуса ударил в самое чувствительное для него место – в наполненность сундуков казны. Ну, или, по крайней мере, попытался ударить.
Жара зависла, и отступать не собирается. Работать очень жарко. Было. Потом выпарилась "лишняя" вода за неделю, и теперь всё вернулось к нормальному для меня состоянию легкой испарины на шее при физической нагрузке. Мордуленция, кстати, тоже заузилась весьма значительно, а я-то думала, что она у меня худая. А вот если бы была возможность беречь себя и валяться под сплитом, так и офонаревала бы от жары. А уж как приятно хорошеть, получая зарплату - не передать!
Поскольку в предыдущей части я упомянула Макиавелли (в связи с его восхищением королем Фердинандом, на котором, в общем-то, клейма негде было поставить, как говорится), будет уместно упомянуть и Эразмуса, который внес свою лепту в золочение имиджа Филиппа Бургундского. Хотя, если верить самому Эразмусу, это абсолютно не было целью заказанного ему Panegyricus ad Philippum Australiae Ducem (1504).
читать дальшеИ действительно, панегирик был идеей представителей Брабантских Штатов, справедливо обеспокоенных намерениями Филиппа перехватить власть над Кастилией в частности и Испанией в целом после смерти королевы Изабеллы (секрета он из этого не делал, собственно). Представителей провинций пугала реакция Франции и Англии, но они также понимали нрав Филиппа Бургундского. Вот кого-то и осенило подсказать властолюбивому карьеристу, как должен мыслить и действовать идеальный правитель, чтобы стать великим. Так что Эразмус получил и принял задание, потому что в тех краях считался непревзойденным знатоком античности, этого золотого, по модному в те времена мнению, периода человечества.
На мой взгляд, чтобы понять панегирик Эразмуса, надо понять его как человека. И отказаться от мысли, что умный и талантливый человек является автоматически человеком хорошим. Эразмус был, несомненно, и умен, и талантлив. Он также постоянно работал над расширением своего интеллекта. Но он не был героем или хотя бы приятной личностью. Человеком он был чванливым, вооруженным гигантским ЧСВ, сварливым, академически высокомерным, жадным до денег, в которых постоянно испытывал нужду, весьма трусливым, и довольно легко находящим оправдания поступкам, которые, как он отдавал себе отчет, ученому мужу были как бы и не к лицу. Как этот момент с написанным по заказу панегириком, который он ещё и сам зачитал Филиппу Бургундскому.
Эразмус убаюкивал свою совесть, предпочитая думать, что написал учебное пособие о том, как принц должен был работать над собой, чтобы стать блестящим, идеальным принцем. И от современников требовал, чтобы панегирики уважали, потому что их писали уважаемые люди. Вот так. Он писал, что «те, кто считает, что панегирики являются просто лестью, не понимают, что этот вид сочинений был изобретен людьми великой проницательности, чьей целью было, чтобы имея перед собой подобный пример добродетели, плохой правитель мог стать лучше, хороший получить поощрение, невежественный – инструкции, ошибающийся исправить ошибки, колеблющийся обрести поддержку, и даже распущенный – устыдиться. Неужели возможно подумать, что такой философ как Каллисфен, восхвалявший Александра, или Лисий, Плиний, Исократ и бессчетное количество других, слагавших подобные композиции, имели какую-то другую цель кроме побуждения к добродетели под видом восхваления?»
Как бы там ни было, панегирик, обращенный к Филиппу Бургундскому, не достиг своей цели. Не говоря о том, что герцог и не подумал устыдиться или предпринять вообще какие-то усилия для того, чтобы стать лучшим человеком и правителем, он даже не озолотил Эразмуса. Поэтому, когда сидевший в Париже, промотавшийся в очередной раз философ узнал, что его английский коллега Джон Колет получил престижный пост старшего священника в соборе св. Павла, он взялся за перо. Эразмус обоснованно считал, что если уж есть такое обетованное королевство, где награждают за интеллектуальные усилия, то он имеет полное право принять участие в разделе пирога. Но зная, как работают коридоры власти, Эразмус понимал, что для допуска к столу ему нужен проводник. Причем он полностью отдавал себе отчет, какое количество интеллектуалов со всей Европы в целом и со всей Англии в частности засыпают сейчас Колета просьбами. Соответственно, чтобы выделиться из этой массы, ему было нужно задеть интерес Колета как личности и ученого. Колет, к слову, не переносил гонки за благами в академической среде, хотя сам в них (вольно или невольно) участвовал.
Поэтому наш философ, по большей части, просто выражал в своем послании восхищение тем, что вот нашелся, наконец, человек, который помог ему, Эразмусу, распознать то жгучее рвение к святой науке, которое уже принесло плоды – и приложил к письму копию своей новой книги Enciridion militis Christiani (Handbook of a Christian Knight), которая была своего рода жизненной инструкцией к тому, как в повседневной жизни отринуть поклонение наносному (реликвиям, культам, пышным ритуалам) и сосредоточиться на истинном (доброте, великодушии, набожности). Мастер-класс этого письма заключается в том, что хоть оно и было обращено непосредственно к Колету, и написано так, чтобы Колету было интересно его читать, на самом деле подталкивало его обратиться к старому знакомому Эразмуса, которому в последние годы было совсем не до писем – к лорду Монтжою.
Дюреровские "Рыцарь, Смерть и Дьявол", как говорят - под влиянием книги Handbook of a Christian Knight
В общем, своего Эразмус добился, и в Англию он был приглашен в 1505 году, чем страшно бахвалился перед своими коллегами. Да, в ученом Париже тех лет быть приглашенным в Англию было словно получить сертификат качества. Вообще, если кому-то весь пассаж про Эразмуса показался вбоквеллом, то напрасно. Мне всегда печально читать, когда попытки Генри VIII провести реформацию церкви в Англии объясняют всего-то амурчиком с предприимчивой Анной Болейн, тогда как на самом деле процесс начался задолго до того, как этот расчетливый живчик появился при королевском дворе. Так вот, у реформационной деятельности Генри VIII «ноги растут» именно от идей его учителей в частности, и от общего направления ученой мысли начала шестнадцатого века в целом.
Да, это была близорукость гуманитариев, изучающих идеи античных философов в отрыве от реалий античной жизни, но, возможно, именно так и создаются идеологии. Колет, Мор, Эразмус, Монтжой, Лили, и, представьте, Волси тех лет – все они хотели очистить церковь от наносного и вернуть ее к первоначальной идее, к гуманизму. Что касается Генри VIII, то Колет станет в будущем его капелланом, и останется в этой должности до самой своей смерти от потовой лихорадки в 1519 году. Да, несмотря на то, что он осуждал милитаризм знати, и даже проповедовал против французских походов, тогда как его король бредил воинской славой.
Но пока мы находимся в Англии, где правит Генри VII, прекрасно понимающий, что иностранные философы ранга Эразмуса, имеющие друзей в английских академических кругах, добавляют его правлению блеска. Этот король действительно искренне ценил классическое образование, и действительно понимал идеи гуманизма, но, в отличие от ученых, он-то жил в реальном мире, и имел дело с реальными людьми, обуреваемыми страстями. Так что для контактов с академической братией он держал епископа Ричарда Фокса, который был и ректором Кембриджа (помимо всего прочего) и хорошо вышеупомянутую братию знал, не будучи ни с кем из них в дружеских отношениях. Что не мешало ему пользоваться талантами пригретых гуманистов – есть мнение, что идея «вилки Мортона» принадлежала, на самом деле, Томасу Мору, которому увлеченность гуманистическими идеями ничуть не мешала быть довольно жестким и прагматичным политиком.
И отчего бы нет? Человек, имевший целью сделать серьезную карьеру, должен был быть в фаворе у короля. А поскольку у самого короля ни при каких обстоятельствах не хватило бы времени лично оценить тех, кто хотел попасть у него в фавор, была построена целая система, включающая королевских секретарей и советников, задачей которых было не упустить полезные таланты, но отфильтровать всяческие посредственности. Но талантов-то было много, а должностей и стипендий для них, все-таки, намного меньше, так что атмосферу вокруг раздачи государственных милостей дружественной назвать было нельзя. Более того, даже бывшие уже в фаворе таланты никогда не могли быть уверенными, что кто-то не протолкнет своего ещё более талантливого кандидата на уже занятое место.
У Эразмуса, впрочем, скоро появилось свое секретное оружие, при помощи которого он надеялся пробиться прямиком в сердцевину власти – в королевское семейство. Оружие звалось Андреа Аммонио, блестящий выходец из Италии, который, к тому же, был молод, хорош собой, и относился к Эразмусу как к полубогу. В Англию его привез Сильвестро Гигли, ставший покровителем Аммонио, и вскоре молодой человек был уже среди учителей принца Гарри.
In the XVIII centery after the westernizing reforms of Peter the Great Russian poets (among others Alexander Sumarokov and Mikhail Kheraskov) began to write sonnets. Afro-Russian poet Alexander Pushkin's novel in verse Eugene Onegin ...